ДОРО 2 глава 54 Краина

 
  Отрывки из романа-утопии "Незаконные похождения Мах,а и Дамы в Розовых Очках", повествующего о смутном времени распада государство образующих, общечеловеческих, моральных норм, когда на грешную землю нашу поднялась из самой Преисподней одна из богинь Ада, некая сверх могущественная демоница Велга, дабы, воплотившись в тело избранной Ею женщины, разжечь среди людей ещё большую смуту, ускоряя падение человечества во тьму.


  Оптимистичные и бодрые, последние слоги воззвания лысого полковника-садиста, ещё звучали в душе опьянённого забвением пробудившийся памяти Меркурия, звучали, когда Макс, протестуя против накатившего на президента благоговения перед своим недавним мучителем, разбудил заблудшую во времени его душу, бурным каскадом эмоциональных противоречий.

  Сознание президента вновь вернулось к переживанию настоящего, текущего времени, и он, чуть-чуть приоткрыв глаза, дабы оглядеться и удостовериться в пребывании своём на грешной земле, в грешный период анархического восстания Велги, в Центральном Спортивном Комплексе, в зале для занятий «йогой» и «Ци-Гун», рядом со своей любимой Милославой, захлопнул веки вновь, чтоб вновь опуститься в воспоминания, но уже глубже.
  Ныне, он отыскивал в прошлом, волнующую дух причину, зародившегося ещё в ту пору, отвращения к последующим событиям, ко всему, что связано с лысым полковником спецслужб, отвращению к  самому себе, однажды совершившему что-то, изменившее его беспутную жизнь в страшном, но благополучном, с точки зрения постороннего наблюдателя, направлении.
  Делая глубокие вдохи и выдохи, поднимая руками само небо и удерживая луну*, как наставляла его своим вкрадчивым голосом наставница Милослава, называющая сей холотропный транс одним из базисных упражнений шаолиньского «ЦиГун», Меркурий Валерьевич проник своей памятью в следующее, отстоящее от предыдущего на семилетний период, событие, в самый разгар его затянувшейся командировки, во время пребывания его в стране мятежных побратимов-славян. 

  Косово. Приштвина. Весна 1999 г.
  Война началась внезапно. Из окон своей съёмной квартиры в Приштвине, Меркурий Валерьевич, в ту пору преуспевающий молодой специалист отдела кадров при одной, националистически настроенной Сербской партии, вдруг увидал однажды утром, как под окнами его, прямо на близлежащем пустыре и футбольном поле, полегли одновременно на землю сотни мужей и юношей, раскидав руки свои крестом и держа друг друга за запястья, организуя тем возлежанием своим общим, живую паутину и цепь из согревающих весеннюю холодную землю тел.
   Суета была тогда в городе. Какое-то торжественное настроение обуяло тогда все улицы и площади, дома и монастыри, проникнув заодно и в комнату будущего президента Азирии, вместе с сырым, пахнущим ещё снегом, мартовским ветром. Вместе с ветром и разгулявшимся на улице настроением, заглянули в гости к Меркурию и закадычные приятели его Данило Драгович, да Никола Ракитич. Им обоим, тому и другому, до всего вечно было дело, всё было интересно, всё важно, насущно, а тут – такие события!... События, коснувшиеся судьбы всего народа Сербского – бомбардировка Края родного войсками НАТО. Вот и явились приятели закадычные, принеся с собой суету, к товарищу своему Азирийскому, перспективному партийному лидеру националистической партии Сербии, товарищу Меркурию, выходцу из самого, бывшего АССР, где, по слухам очевидцев, была справедливость, а ныне, остались ещё средь народа открытые души, да чистые в помыслах люди, не тронутые европейской цивилизацией гротескных полицейских свобод и предательских нравов.
   Галдя наперебой, товарищи Никол, да Данило, то и дело выкидывали, распахнутые в ладонях, руки свои за окно, крича о том, что, те самые, великие события, которых все они так долго ждали, наконец-то начались. Подбадривая валяющихся на сырой земле мужиков, народными гимнами, через окно, Никол да Данило, возбуждённо растолковывали Меркурию о том, что сплочённость та, не родилась из ниоткуда, а появилась на поприще званом. И тот и другой, брызжа слюной, да притопывая, утверждали, что товарищи их только и ждут того, чтобы распорядились ими по-военному, да бросили бы в пекло – на передовую гражданского фронта.
   С улицы доносилась какая-то торжественная, гротескно-смешанная в стилях, национально-патриотическая, народная музыка, в несуразной обработке с каким-то современным танцевальным диско. Мужики и пацаны, продолжая валяться на холодной земле пустыря и футбольного поля, скрещивая руки, шумно братались меж собой, обнимая землю так, будто желали напитаться её силой или отдать ей собственную.
   Вдруг все они, как по единой команде, поднялись в рост и угрюмо, единой слаженной, много-сотенной колонной двинулись на восток. Следом за испачканными в земле ратниками, увязались многие прохожие, из числа нестроевого, гражданского населения – хлипкая, но бодрая молодёжь, да растопырившие седые усы, прихрамывающие пенсионеры.
   Следом за ушедшими в колоннах, выбежали на улицу и загостившиеся у Меркурия Никол да Данило. Шумно топая по лестничной клетке пятиэтажки, кричали они о том, что беречь им здесь больше нечего, о том, что и этот дом, как и прочие обречён будет на бомбы и разрушение. Громко голося, взывали они к одной лишь земле Края, где приют им ныне, во бранном поле, как в постели тёплой.

   Следом за прочими, Меркурий Валерьевич отправился на фронт.
   Первым делом, заглянув в штаб своей партии, которая за считанные часы переродилась в жужжащее совсем недобро осиное гнездо, вместо ос или пчёл, полное, вооружённых до зубов, небритых, небрежно одетых, вонючих и пьяных в хлам, разнузданных головорезов, распустивших инстинкты, аки ремни, Меркурий тут же принял на себя полномочия по круглосуточному дежурству в штабе.
   Не смотря на невыносимую гомонь тьмы агрессивно настроенных человеко-зверей, открыто сознающихся в своей готовности идти убивать, грабить и насиловать кого попадя, лишь была бы команда, да оправдание, Меркурий Валерьевич стойко переносил все сопряжённые с такой обстановкой тяготы уж с неделю.
   Но вот, и ему выпала честь проявить себя с толком. Из координационного комитета пришло письмо, с приказом набрать группу добровольцев численностью до ста человек. В том же приказе, упоминались и перспективы этой мобилизации, требующие дальнейшего, последовательного набора таких же групп, в течение ближайшего года, исключая обстоятельства чрезвычайной важности, способные отменить приказ за ненадобностью.
   Как было условлено, ввиду изначальных обязанностей Меркурия перед работодателем, тем самым лысым полковником спецслужб, что прежде зажал его в автомобиле, а после – отправил в Край, будущий президент Азирии, разобравшись с рутиной, немедленно связался с ним по телефону.
   Внимательно выслушав все, донесённые до его сведения факты, собранные Меркурием за время начала конфликта и бомбёжки, лысый полковник приказал держаться на связи до той поры, покуда не появится собственной персоной, намереваясь прилететь в Черногорию на собственном спортивном вертолёте. Так же, по телефону, лысый полковник дал наказ придерживаться строгой конфиденциальности, и, при встрече с ним, лично, ничем не выдавать установленных меж ними прежде отношений, и, более того, воспринимать его персону, как постороннего, незнакомого прежде человека.
 
   Сам Меркурий Валерьевич, редко задумывался в ту пору о подоплёке, даваемых ему распоряжений от своего лысого начальника. Будущий президент Азирии, был вполне доволен в то время, всеми теми благами, что обеспечил ему лысый полковник, его начальник, не только сдержавший слово, дать всё, что тот бы пожелал, но уже и давший большее, сделавший Меркурия сначала майором, а, прямо накануне войны подполковником спецотдела комитета собственной безопасности Азирии.
   Работая в штабе Сербской националистической партии, сначала простым координатором, а после – делегатом от районного комитета, Меркурий Валерьевич получал хорошее жалование, содержал жену, хозяйство и даже обзавёлся некоторым потомством. Жаловаться на свою жизнь в Крае ему не приходилось, причин не было никаких. Лишь изредка, спокойствие его нарушало внезапное появление, возникающего как ниоткуда, хамоватого и дерзкого, лысого начальника, взымающего долг со своего ставленника беспрекословным подчинением и соблюдением порой откровенно вздорной дисциплины. Лысый полковник мог появиться, совершенно неожиданно, в любое время дня и ночи, под личиной посторонней, неизвестной внешности – то в облике почтового курьера, то корреспондента какой-нибудь газеты, а однажды, и вовсе, превзойдя собственный артистизм, явился в облике по-дурацки улыбчивого, патлатого разносчика пиццы.
   Так и в этот раз, Меркурий Валерьевич был мало удивлён, когда в кругу бранящихся и грязных своих со-партийцев, собственноручно набранных на запрос по мобилизации сотен, вдруг увидал самого лысого полковника, ныне пристроившегося на бивуаке, возле каких-то мешков с провиантом и глядящего на прокуренный тусклый свет ламп, сквозь дурацкие круглые очки интеллигента тридцатых, вдобавок к тому, ещё и накрытого поверх лысины несуразной спортивной кепкой жёлтого цвета с блестящей бляхой, в форме корабельного якоря. Вместо обыкновенно приличных ему в обиходе, сортовых сигар или сигарет какой-нибудь элитной марки, лысый начальник Меркурия, жевал во рту корявый чинарик грошевой “Герцеговины”. Весь облик, переродившегося в иную социальную роль лицедея, возопил о нужде, простоте и неприхотливости нрава, создавая коварную иллюзию сопричастности его к прочим аборигенам самостийного пристанища, гожих к мобилизации мужиков.
   Отсутствие собственных сигарет, беспечно не запасённых до сбора группы, и выпрашиваемых ныне даже самим Меркурием, а паче – полуголодными, не чтящими иерархического порядка подчинёнными, послужило причиной для естественной коммуникации с замаскировавшимся под бродягу, лысым начальником КСБ, имеющим в кармане жухлого плаща добрую дюжину полных, разносортных табачных пачек.
   Вежливо, в рамках братской солидарности, полковник угостил Меркурия парой фильтровых “Marlboro” из запрятанной в глубине плаща пачки, сощерившись, соврав о том, что, мол де, почётно ему, бродяге, угостить, чем бог послал, замначальника партийного райотдела. Но, передавая сигареты, полковник всё же успел, незаметно для окружающих, многозначительно кивнуть на одну из них.
   Уединившись в электрораспределительном железном закуте, где держал, спрятанным до востребования, заветный пакет со списками всех набранных им рекрутов, Меркурий, чиркнув зажигалкой, прикурил одну, и тут же распотрошил вторую, выданную полковником сигарету. В этой фильтровке, кою лысый полковник отметил таинственным кивком, свёрнутой в трубочку, запрятана была бумажка со словами на азирийском: “Придерживаться команды из штаба, до момента встречи, назначенного из центра специального командира. При передаче группы (сотни), следовать указаниям специального командира. Имя командира остаётся прежним, фактическая личность его изменена.”
   “Что это за фраза? Что значит – фактическая личность изменена?...” – озадаченно подумал насчёт прочитанного Меркурий Валерьевич и, тут же, зазубривая в светлую от страха голову приказ с бумажки, сжёг её в пламени зажигалки. Макс же, следуя за воспоминаниями президента Азирии, словно читатель за повествованием автора, ответил на этот вопрос так: “Дурак! Да они же убили этого командира! Поэтому – имя у него старое, а личность – новая! Элементарно!”
   Но, сам Меркурий Валерьевич, пребывающий в трансе воспоминаний ныне и ожививший самого себя из прошлого, помнил, что мало понимал происходящее в ту пору. Работая в организации лысого полковника, он, до поры начала гражданской, вообще не совершал особо самостоятельных действий , совершенно не ориентируясь в режиме хаоса и спонтанной ситуации. До поры начала войны, он лишь выполнял организаторскую работу для партии националистов, куда его порекомендовали через каких-то подставных лиц, лиц, сославшихся на давнее с ним знакомство, при прибытии его в Край. Поэтому, что-либо здраво думать, при отсутствии такого рода опыта, Меркурий не мог, и, не задумываясь, продолжил выполнять задание полковника.
 
   Когда в звенящем от пуль и снарядов дыму появились стены условленного как место встречи монастыря, где, по инструкции лысого полковника, их сотню должен был взять в своё распоряжение тот самый, двуликий, но одноимённый командир, Меркурий Валерьевич вновь позволил себе переглянуться с шагающим в строю, выделяющимся своей жёлтой кепкой, собственным лысым начальником.
   За толстыми круглыми стёклами очков лысого полковника согласно кивнули веки. Кивок этот мог означать лишь согласие или одобрение. Поэтому, получив эту невербальную команду, будущий президент Азирии, придал себе более внушительный вид, подтянулся и шагнул на встречу с назначенным из центра специальным командиром.
   Называя незнакомого ему человека именем одного из недавних своих приятелей, прежде назначенного главой военного подразделения, отвечающего за уличные бои в условиях провинциального города, Меркурий занервничал. Этот, молодой ещё на вид, чистенький на фоне общего дыма и копоти, самозванец бесстыже протянул руку приветствия, называя себя чужим именем совершенно невозмутимо и даже улыбаясь с приветливостью закадычного старого приятеля.
  - Следуйте за мной, Меркурий Валерьевич! С этого момента ваша сотня, и Вы сами, попадаете в моё личное распоряжение! – бесстрастно поглядывая то на самого Меркурия, то на держащегося близ него, замаскированного под бродягу полковника, приказал новый командир сотни.
   Меркурий Валерьевич безропотно двинулся следом, следом двинулась и сотня добровольцев. Самозванец провёл их через зарешечённые колючей проволокой уличные проходы, искусно лавируя меж бетонных противотанковых заграждений, устроенных в схеме сего прохода так, чтобы загораживать проходящих от редких, летящих неизвестно откуда пуль. В итоге, миновав улицу, площадь и мост, они вышли непосредственно под стены разрушенного бомбами монастыря.               
   На ступенях, при входе в обстрелянную шрапнелью белую арку, Меркурия Валерьевича одёрнул какой-то невзрачный, потрёпанный незнакомец – то ли скитник, то ли монах, то ли попрошайка нищий, пристроившийся при храме выпрашивать милостыню под одеждой начинающего священнослужителя.
  - На заклание агнцев ведёшь, в жертву Господу!... Князю Мира Сего в услужение ты пойман… Возвысит Князь тебя средь людей, средь собратьев по человечеству… Но страдать будешь по любви истинной и отречёшься от Князя, дабы спасти душу для Бога!... – неожиданно звонко, заголосил облачённый под скитника незнакомец, кинувшись Меркурию Валерьевичу прямо под ноги, но тут же и сгинул прочь, отогнанный молодым командиром сотни.
  - Кто ты, бродяга? – всё же, спросил отогнанного прочь скитника Меркурий.
 - Пропащая душа, всего лишь, бремя несущий! – укрывая лицо чёрным балахоном, хрипло ответил ему на это скитник, говоря по-азирийски весьма сносно.
   Новый командир сотни пренебрежительно хмыкнул, заслышав эту беседу, но останавливаться не стал, понукаемый незаметно даваемыми командами лысого полковника из строя, и из под жёлтой кепки.

   Войдя под стены храма, командир сотни распорядился всем следовать в центральное, умощённое иконами помещение, тогда как сам задержался при входе, как будто отряхая грязь с сапогов. Вся сотня мужиков безропотно проследовала в зал и гурьбой скучилась посреди храма, прямо возле алтаря, заполонив массой грязных, дурно пахнущих тел всё пространство – от окон до стен и дверей.
   Командир сотни, меж тем, сделал ещё один шаг назад и, приблизившись ко входной двери, незаметно кивнул самому, облачённому в дурацкую жёлтую кепку, полковнику и, заодно, Меркурию Валерьевичу.
   Восприняв приглашение отойти от группы ополченцев к выходу, как предлог обсудить дальнейшие действия за перекуром, Меркурий Валерьевич повиновался и, следом за переодетым в клоуна лысым полковником, вышел за дверь, оставив свою группу, набранных в трущобах добровольцев внутри храма.   
   Не говоря ни слова, полковник резко и настойчиво заглянул в самые глаза Меркурия; очки его при этом упали на нос, вместе со слетевшей при повороте головы кепкой. Раскрыв перед будущим президентом Азирии свою истинную внешность, он грубо толкнул Меркурия в плечо, дабы развернуть к висящему на стене, при входе в храм, железному ящику с торчащим из него красным рычагом. Возле коробки той тут же нарисовался и любезный самозванец – новый командир сотни. Не снимая улыбку с лживого лица, он дёрнул рычаг вниз. За спиной у Меркурия, именно там, где он оставил храм и собранных в единую команду товарищей, что-то болезненно затряслось и задребезжало.
   Попытавшись было обернуться, Меркурий встретил сопротивление своего лысого начальника, продолжающего держать его руку согбенной на излом, и не дающего повернуть тело назад, чтобы видеть, что творится за дверью. Исходящий из храмовых залов, где собрались все девяносто девять недавних его сотоварищей, звук был воистину леденящим, бередящим чувства и даже разум на каком-то, особенно глубоком, животном уровне, ощущении переживаемого кем-то совсем близким ужаса. То был звук монотонного, трясущего стены и потолок, переменного тока, то был звук, сопутствующего ему, лязганья, резонирующих с током, 99 челюстей собравшихся под куполами храма умирающих.
   Тем временем, лысый полковник и, удерживающий поручень включённым своей рукой, молодой командир сотни, прямо, не давая Меркурию сделать и шага, чтоб увидеть хоть что-то своими глазами, а тем более, что-то изменить в разыгрывающейся за спиной трагедии, нещадно смотрели в его глаза… смотрели… а он, вместе с Максом и тем, кем стал он ныне в Азирии, слушал всем существом своим, всею своей душой и телом, как умирают в муках мужики, когда-то приветливо собранные им в группу из ста человек.       
   Тут, как будто промеж прочим, невзначай, лысый полковник обратился к своему молодому командиру: «И этого ещё, заодно, разыщите и застрелите побыстрее – того оборванца, что при входе в Храм по-азирийски разглагольствовал!»