В начале минувшей недели покинул этот мир человек, во всех отношениях уникальный. Азария Алон, обладатель «золотого микрофона», вошел в книгу рекордов Гиннеса как радиоведущий, чья авторская передача регулярно выходила в эфир на протяжении более полувека. Впервые израильтяне услышали ее на «Коль Исраэль» в 1959 году. Передача называлась «Пейзажи нашей родины». Азария не только водил радиослушателей в увлекательные путешествия по стране, рассказывая о редких растениях и исчезающих видах животных, но и предлагал поддержать протест против очередной застройки, угрожающей окружающей среде. Именно ему мы обязаны принятием закона, запрещающего рвать дикие цветы; признанием района горы Кармель заповедным местом. Семь лет ушло у Азарии и его сторонников на борьбу против застройки горы Кармель жилыми районами. С тех пор заповедник ежегодно посещает более миллиона израильтян, а если бы битва за гору была проиграна, кармельскими красотами любовались бы из окон своих квартир всего нескольких сотен семей.
Мы так же обязаны Азарии появлением в 1963-м году Национального Управления по Охране природы, которое выросло из небольшой группы добровольцев, увлеченных идеей Азарии и его друга Амоса Заави (ныне профессора), и ныне насчитывает более 60 тысяч членов. Фактически Азария защищал природу с первого дня создания государства, когда подобных приоритетов не было и в помине: начиная с 1948-м года Израиль принимал тысячи новоприбывших со всего мира, людям нужна была крыша над головой, кто тогда думал о том, что стройка порой разворачивается на уникальных природных участках. Никто, кроме Азарии Алона, а впоследствии и его единомышленников. Потому что история создания еврейского государства была и его личной историей.
АЗАРИЯ
...Он еше помнит студеные зимы, русскую Пасху, смерть Ленина и нашествие Деникина, хотя живет здесь с 1925 года. Обладатель «Золотого микрофона», Премии Израиля и премии Герцля, основатель Национального управления по охране природы, редактор уникальной энциклопедии животного и растительного мира страны 92-летний Азария Алон по-прежнему выходит в эфир по субботам, читает студентам лекции и пишет очередные книги.
Он вообще отличается удивительным постоянством. 70 лет живет в одном и том же доме, 60 лет любит одну и ту же женщину, 51 год ведет свою авторскую передачу на «Коль Исраэль». Впрочем, дом, некогда состоявший из одной комнаты, за это время оброс пристройками. Женщина родила ему детей, те в свою очередь — внуков, вслед за ними появились правнуки: на брит-милу очередного из них Азария и Рут недавнего ездили в Тель-Авив.
Самым невероятным событием своей жизни Азария считает факт своего рождения в трех местах. Первоначально местечко называлось Горошки, в связи со столетием победы над Наполеоном его переименовали в Кутузово, а с приходом к власти большевиков — в Володарск (в честь одного из большевиков). Соответственно, и запись в свидетельстве о рождении Азарии менялась трижды.
До 1925 года Азария жил на Украине. Он пережил Гражданскую войну, нашествие Деникина, поляков, большевиков.
— Мы ложились спать в одежде, не разуваясь, готовые в любую минуту бежать из дома. Потому что какая бы из армий ни входила в местечко — первым делом убивали евреев, — вспоминает Азария. Впрочем, память его сохранила не только печальные события. Он помнит появление в городке первого автомобиля («Это было равносильно приземлению космического корабля. Все высыпали на улицу»), красочную русскую Пасху («Священники шли в таких необычных одеждэх, расшитых позолотой, была большая ярмарка»). Когда Азарии было шесть лет, мать с детьми решила бежать в Палестину. Отец в то время находился в Сибири в ссылке.
— Мой отец был еврейским активистом, в 1921-м ездил на 12-й сионистский конгресс в Карлсбад, потом вынужден был скрываться, а в 1924-м его арестовали, — продолжает вспоминать Азария. — Мама поехала навестить отца в политизолятор в Суздале, где он сидел с другими заключенными. Встретиться им не дали. Мама рассказывала, как они переговаривались с отцом через забор и пели друг другу песни. Тогда же он сказал ей, чтобы мы как можно быстрее уезжали в Палестину.
ГУЛАГа тогда еще не было, и отца вместе с другими политическими вывезли в Сибирь, в ссылку, где он должен был постоянно отмечаться в жандармерии. Отец провел в сибирской ссылке десять лет, и только благодаря вмешательству вдовы Горького Пешковой в 1934-м сумел избежать очередного срока (в связи с новой волной репрессий, связанной с убийством Кирова) и уехал к нам в Палестину.
Кстати, все годы отец поддерживал с нами связь, мы получали от него письма на иврите, которым он владел в совершенстве. А в 1929-м друг отца, освободившийся из ссылки несколькими годами раньше, привез нам его фотографию. — Азария показывает мне снимок и письмо с пометкой в верхнем уголке: «Щадринск, 1934 год». Затем он протягивает мне еще один снимок, гае запечатлена его семья в Палестине. У деда Азарии на голове ермолка.
— Дед был верующим евреем, я даже помню, как он брал меня с собой в синагогу, — продолжает Азария. — Правда, вопреки ожиданиям деда я все же предпочел светскую жизнь.
— Вы считаете себя абсолютно неверующим или просто отдаете предпочтение светскому образу жизни?
— В науке много темных пятен, и есть вопросы, на которые пока нет ответа, — отвечает Азария, подумав. — Никто не знает, какие силы движут миром, но образ некоего примитивного бога, от имени которого выступают представители религии, запрещая мне, например, есть колбасу с сыром и зажигать в субботу электричество, я не принимаю. При этом мы с Рут очень любим еврейские праздники, поем традиционные религиозные песни, я вожу экскурсии по местам, описанным в ТАНАХе.
— А как сложилась в Палестине судьба вашего отца?
— Он вернулся из сибирской ссылки не очень здоровым и умер в 1967 году. Мама пережила отца на 19 лет: она скончалась в возрасте 102 лет.
— Какой период вашей жизни был самым тяжелым?
— Мне трудно это оценить, поскольку мы жили, как все, преодолевали те же лишения, так что сравнивать было не с чем. Я прибыл в Палестину в возрасте шести лет, очень быстро перешел на иврит, позабыв и русский, и идиш.
— Мне кажется, у Азарии не сохранилось тяжелых воспоминаний о детстве благодаря матери, — добавляет Рут Алон, — она была очень сильной женщиной: десять лет в одиночку поднимала троих детей. При этом еще работала учителем, многим помогала — ее помнят до сих пор. То есть она не была такой женщиной, которые плачутся о своей горькой доле.
— Думаю, что эта сильная женщина много плакала, только не при нас, — возражает Азария. — С тремя детьми на руках, не зная, что будет с ее мужем и освободят ли его когда-нибудь... Жить в деревне в те годы без мужчины в доме было очень тяжело: воду возили на подводе из источника, зимой была непролазная грязь. Одно верно: благодаря маме мы чувствовали себя в безопасности. Она была нам и за мать, и за отца. Я отца еще помнил, а моя младшая сестра нет: накануне ареста он несколько лет был в бегах.
— А какой период вашей жизни был самым счастливым?
— В моей жизни случались и падения, и взлеты. Я постоянно был чем-то занят. Счастливые моменты? Пожалуй, то, что я женился на этой женщине, о чем ни разу не пожалел. Потом рождение детей: каждый наш ребенок — это счастье. Тем более что они никогда нас не огорчали. Все прошли армию, два сына получили звание подполковника. Дети, внуки и правнуки, как и прежде, радуют своими успехами. Наша семья отметилась во всех боевых частях. И сыновья, и внуки воевали. Старший сын Гидон получил знак отличия за Шестидневную войну, второй сын Гилад был ранен в Первой ливанской. Среди наших детей и внуков есть и артиллеристы, и танкисты, и спецназовцы... Внучки тоже отслужили, одна — в ВВС. Вот только боевых летчиков пока нет. Разве что когда подрастут правнуки, — улыбается Азария.
РУТ
Рут подводит меня к стене, на которой в форме генеалогического древа вывешены фотографии всех членов большой семьи.
— Одна наша невестка родом из Голландии, вторая — из ЮАР, третья — из Швейцарии, — рассказывает Рут, указывая на снимки. — Муж дочери — профессор. Кстати, двое сыновей живут в нашем кибуце Бейт-Шита.
...Сверху на стене прикреплена еще одна фотография: большое семейство на фоне песков.
— 90-летие Азарии мы отметили, путешествуя по Негеву, — объясняет Рут. — Собрались все: старшее поколение, внуки, правнуки. Дети очень любят Азарию и совершенно не чувствуют разницы в возрасте: у мужа удивительная способность находить со всеми общий язык — даже с самыми маленькими.
— Мы с Рут рядом с нашими высоченными внуками выглядим, как гномы, — смеется Азария.
...В подарок от дочери Рут и Азария недавно получили книгу, которая больше напоминает фотолетопись семьи. Здесь все главные события: праздники, свадьбы, бар-мицвы детей, совместные путешествия, семейные спортивные матчи...
— Как все переплелось в нашей семье, — тихо говорит мне Рут, листая страницы фотолетописи. — Бабушка нашей невестки прошла Освенцим, а ее мать родилась в гетто Терезиенштадт. А родители второй нашей невестки уцелели благодаря Шиндлеру, который внес их в свой список.
— А это ваш портрет? — спрашиваю я Рут, указывая на картину, где изображена молодая красивая женщина.
— Нет, это моя мама. Она погибла в Освенциме, — Рут ненадолго замолкает, пытаясь справиться с подступающими слезами. — Я из очень богатой и известной семьи, которую хорошо знали в Вене: несколько поколений известных адвокатов, и в их числе — мой отец. Мама занимала высокую должность в страховой компании. В нашем доме обедал Жаботинский, отец постоянно жертвовал большие суммы партии ревизионистов, был в руководстве движения «Бейтар» в Австрии...Потом к власти пришел Гитлер, и ничего не помогло — ни высокое положение, ни связи... Правда, еврейских женщин первое время еще так не преследовали, как мужчин, и когда мы уезжали в декабре 1939-го в Палестину, мама задержалась в Вене из-за больной бабушки, за которой надо было ухаживать. К 1942-му фашисты очистили Вену от евреев: бабушка закончила свои дни в еврейском гетто Терезиенштадта, а маму отправили в лагерь смерти Освенцим. Ей было 40 лет... Она была необыкнове нной женщиной... Из нашей семьи уцелели только отец и мы с братом.
Когда мы оказались в Палестине, мне было 14 с половиной лет, — продолжает Рут. — Попав в кибуц, я сразу стала такой социалисткой, а отец остался приверженцем правого лагеря, из-за этого у нас были непростые отношения. Кроме того, он настаивал на моем переезде в Иерусалим, а мне не хотелось покидать киббуц. Там я в 1951-м познакомилась с Азарией.
— Какое впечатление он на вас произвел при первой встрече?
— Азария тогда работал молодежным инструктором в городе и мало находился в кибуце. Я о нем знала только понаслышке: все говорили о нем как об очень умном и интересном парне. А познакомились мы накануне пуримского праздника, который мне поручили готовить, посоветовав взять в качестве конферансье Азарию — мол, он прекрасный рассказчик, к тому же хорошо поет. В полдень Азария приехал из Хайфы. Мы начали репетировать и сразу почувствовали взаимную симпатию. При том, что мы с Азарией такие разные — он спокойный, я настоящий вулкан, у нас замечательная жизнь, и я не пожалела ни об одном дне... Бывали периоды, когда муж мало находился дома, у него столько важных проектов. Я оставалась одна с детьми, но никогда не жаловалась. Понимала, что Азария старается не для себя, а для Израиля. Наша дочь как-то бросила такую фразу: «У папы есть талант для Израиля, у мамы — для народа Израиля». И вот почему. Я родом из Вены, а Азария — из бывшего СССР. Но получилось так, что именно я много лет занималась репатриантами из бывшего СССР. И не только из СССР... А Азария посвятил себя другим вещам: изучению и сохранению израильской природы.
Я работала учителем в кибуце, когда мне сказали, что должна прибыть молодежная группа из СССР, — вспоминает Рут. — Мы были для них и учителями, и родителями, называя новоприбывших по библейской аналогии «нахшоним»: ведь они были первыми, кто «прыгнул в воду», когда приоткрылся железный занавес. Трехлетняя работа с «русскими» очень сблизила меня с ними. Я начала общаться по телефону с отказниками, живущими в России, а в 1987-м у меня появилась возможность попасть в Москву в составе израильской делегации, участвовавшей в книжной ярмарке. Днем мы демонстрировали наши книги, закрывая глаза на то, что некоторые посетители тайком берут литературу, изданную на иврите, а поздно ночью ехали встречаться с отказниками, под окнами которых круглосуточно дежурила машина госбезопасности.
Вернувшись в Израиль, мы рассказали тогдашнему премьер-министру Ицхаку Шамиру, что надо срочно готовиться к приему большой алии. В числе прочих программ разрабатывалась и киббуцная программа «Первый дом на родине», хотя многие уверяли нас тогда, что «русские», уставшие от советской уравниловки, вряд ли захотят поехать в киббуцы. Но опасения оказались напрасными. Программа «Первый дом на родине» имела большой успех: в то время как родители учились в ульпане и работали в кибуце, их дети находились под присмотром.
В 1990-м мы поехали в Москву уже вместе с Азарией, захватив с собой огромный груз — сто килограммов, — состоящий из одних книг. Нам предстояло открыть семинар для учителей иврита, съехавшихся в столицу со всей страны. Я преподавала иврит и ТАНАХ, Азария рассказывал об исторических достопримечательностях и природе Израиля.
— В 1990-м это уже была совсем другая Россия, — замечает Азария. — В центре Москвы, у Главпочтамта, мы видели многотысячную демонстрацию, где люди открыто выступали против советского режима. Солдаты и милиционеры, стоявшие в оцеплении, молча наблюдали за происходящим, никого не трогая. Невольно всплывали в памяти совсем другие картины: 1947 год, фестиваль демократической молодежи в Праге, куда делегации из союзных республик прибывали в сопровождении безликих людей в штатском; 1977-й, Тбилиси, комиссия ЮНЕСКО по охране окружающей среды — из всех делегаций только израильскую пытаются не пустить на экскурсию в Москву и Ленинград. Все пронизано такой фальшью... В 1977-м нам не удалось установить никакой связи с русскими учеными. В 1990-х нас возил по Москве в своей машине член-корреспондент Российской Академии наук Алексей Яблоков, рассказывая по дороге, что сегодня он собирается положить на стол свой партийный билет.
— Вы, израильские старожилы, прибыли сюда еще до создания Государства Израиль, были свидетелями многих перемен. Какие из них, по-вашему, были самыми важными?
— Здесь настолько все изменилось! Во всех отношениях, — начинает Азария. — Когда я сюда прибыл, в Палестине было очень мало евреев и три миллиона арабов. К тому же Палестиной управляли англичане. Перебирая свои детские впечатления, я вспоминаю, как мне тогда казалось, что в мире вообще не осталось места, куда бы не распространилось влияние британской империи. Мы не имели представления о том, что нас ждет, просто работали и мечтали о том, чтобы сюда прибыли другие евреи и осели на этой земле. Даже если вам сегодня кто- то начнет рассказывать о том, что он «знал, видел, предчувствовал», это всего лишь его фантазии. Никто из нас тогда не знал, что будет. Никто!
Кроме бед, которые принесли нам войны и интифады, происходило и много хорошего. Сюда прибыло очень много евреев. У нас большие достижения в науке, культуре, других областях. Издается огромное количество книг. Одни предпочитают замечать только плохое, другие говорят исключительно о хорошем. Я же стараюсь быть максимально объективным, - добавляет он.
— Мы и не надеялись, что из-за железного занавеса к нам прорвется миллион евреев и наступит время, когда израильтяне смогут путешествовать по Египту и Иордании, с которыми у нас в прошлом были тяжелые войны, — произносит Рут. — Мы с Азарией были свидетелями нескольких волн алии. В 1950-х сюда прибыли евреи из Ирака, потом — из Марокко. Казалось, еще вчера тут было всего шесть тысяч евреев — и вдруг уже полтора миллиона...
— А в 1990 году случилось настоящее чудо, — произносит Азария. — В страну, где проживают три с половиной миллиона евреев, вдруг прибывает еще миллион: у них совсем иная культура и ментальность, другой язык. При этом большая часть новоприбывших уже в течение пяти лет нормально устраиваются, во всяком случае никаких специальных лагерей для «русских» репатриантов в Израиле не создавали. Они, как и все, работают, покупают себе квартиры, а их дети служат в армии и учатся в университетах. Представляю себе, что могло случиться, если бы огромное количество эмигрантов в короткий срок обрушилось на любую другую страну в такой же пропорции... Как бы они там устроились?
АЗАРИЯ О РУТ
— Какое впечатление, произвела на вас Рут во время первой встречи? ¬ возвращаю я Азарию в кибуц Бейт-Шита начала 1950-х.
- Да что. тут говорить... Молодая красивая девушка... Посмотрите на ее фото, где ей 26 лет, сами убедитесь.
...Когда Азария встретил Рут, у нее тогда уже был сын от первого брака, распавшегося после того, как Рут наотрез отказалась покидать кибуц и переезжать вслед за мужем-архитектором в город. Потом были два нелегких года в роли матери-одиночки и — судьбоносная встреча с Азарией.
— Каково это — столько лет жить с одной женщиной? — спрашиваю я Азарию.
— Католики, те вообще дают обет: до конца жизни, — улыбается Азария, — а если серьезно, мы ведь, когда встретились с Рут, были уже достаточно взрослыми людьми: мне 32, ей 26. Два года встречались и только потом уже поженились. Нам не бывает скучно: у нас слишком много общих интересов.
ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
Его постоянство—не только в привязанности к одному месту и одной женщине. Все, что Азария Алон затевал в своей жизни, длилось десятилетиями и выходило на ред-кость основательно.
В 2009-м году он стал обладателем «Золотого микрофона». Авторская передача «Пейзажи нашей страны», которую Азария Алон впервые представил радиослушателям в 1959 году, выходит в эфир на волне «Коль Исраэль» и по сей день. Разве что теперь 92-летний ведущий записывает в один присест четыре выпуска, чтобы не ездить каждую неделю в студию через всю страну. В 1959-м никто и представить себе не мог, что эта передача станет долгожительницей и побьет все рекорды, поскольку все начиналось довольно случайно. Тогдашний руководитель «Коль Исраэль» Шапира обратился к Азарии с предложением совершить в связи с еврейским праздником пятиминутную субботнюю радиопрогулку по заповедным местам Израиля. С той самой субботы Азария Алон уже в течение 51 года не только водит радиослушателей в увлекательные путешествия по стране, но и рассказывает им о редких растениях, исчезающих видах животных, предлагает поддержать протест против очередной застройки, угрожающей окружающей среде. Например, в одной из недавних передач Азария выступал против размещения нового аэропорта в районе Израильской долины.
В 1990 году Азарии предложили (в качестве исключения, поскольку у него нет академических степеней) вести курс о природе Израиля в Хайфском Технионе. Договор был заключен всего на год, но с тех пор его всякий раз продлевают вот уже на протяжении двадцати лет.
На десять лет растянулась и работа над созданием уникальной энциклопедии животного и растительного мира Израиля, в которой под руководством Азарии участвовали 150 ученых и специалистов, 200 фотографов и художников. Двенадцать томов издания, считающегося сегодня раритетным, увидели свет в 1990 году.
И наконец, о самом главном: организация по защите израильской природы, придуманная Азарией и его то-варищем, ныне профессором Амосом Заави 59 лет назад, превратилась в авторитетнейшее природоохранное ведомство — Израильское общество защиты природы, насчитывающее 60 тысяч членов.
АЗАРИЯ О ПРИРОДЕ ИЗРАИЛЯ
— Благодаря вашей радиопередаче «Пейзажи нашей страны», выходящей в эфир каждую субботу с 1959 года, израильтяне узнали о 2600 живописных местах. А какое из них является любимым у самого ведущего, то есть у вас?
— У меня таких мест десятки — и в Галилее и в Негеве. Очень люблю пустыню... Мой девяностолетний юбилей мы с детьми, внуками и правнуками отметили в путешествии по Негеву.
— Хорошо, поставлю вопрос иначе: если бы к вам приехал всего на один день друг из-за границы? Куда бы вы его повезли? Что бы ему показали?
— Это будет зависеть от него, а не от меня. Одного своего товарища, прибыв¬шего сюда из России в начале 1990-х, когда российские города были погружены во тьму, я повез вечером на Кармель и показал ночную
Хайфу. Он был потрясен морем огней и красотой залива. Другого своего гостя, директора Лондонского ботанического сада, я повез на плато Гильбоа. Больше всего на него произвел впечатление вид свободно растущих ирисов, которые в Англии выращивают специально, тратя на это массу усилий. Более того, мой гость признался, что до поездки на плато Гильбоа Израиль больше ассоциировался у него с войнами и терактами. И вдруг он увидел здесь такие красивые пейзажи!
— И все же отважусь еще на один заход: уж очень хочется узнать, какой уголок Израиля у автора передачи-долгожительницы все же самый-самый любимый. Предположим, завтра наступит конец света. Где бы вы хотели провести последний день — накануне?
— Думаю, что в самый последний день меня уже ничто не будет интересовать, — смеется Азария. — А если серьезно: я ведь и на самом деле затрудняюсь ответить на ваш вопрос, потому что их слишком много — мест, где я люблю бывать.
БИТВА БЕЗ НАЧАЛА И КОНЦА
...Теперь ненадолго вернемся на шестьдесят лет назад, чтобы не пропустить важных моментов из жизни моего героя. Мимоходом замечу, что для человека, живущего в стране с 1925 года, ее история фактически является его биографией.
Обосновавшись в 1938 году в кибуце Бейт ха-Шита, Азария основал в нем теплицу и работал агрономом. В 1948 году, после образования Государства Израиль, его отправили учиться на курсы, где он встретил Амоса Заави. Азарии было тогда тридцать лет, Амосу двадцать. Они были единственными, кто обратил внимание на то, о чем в ту пору вообще не думали и не говорили. Граждане молодого государства, одержимые идеей как можно скорее построить свою страну, были готовы похоронить под слоем бетона земли, которые сегодня считаются заповедными.
— На нас смотрели как на идиотов, — вспоминает Азария. —Говорили: «Какая природа?! О чем вы, когда люди живут в бараках? Природа и заповедники — это где-нибудь в Африке, а у нас тут большая стройка». Тогда мы с Амосом стали искать единомышленников среди учителей курсов кибуцного семинара. Подобралась группа из десяти человек. Специалистов среди нас не было: один любил животных, другой — растения, третий — живописные уголки... Просто каждый из нас задавался вопросом: что будет с птицами, растениями и ручьями после того, как строительство начнет захватывать все больше и больше территорий?
...Два года, начиная с 1951-го, группа работала на добровольных началах, в 1953-м Азарии и его единомышленникам удалось добиться официального статуса для созданной ими природоохранной организации. Возглавляя ее в течение многих лет, Азария проводил курсы, читал лекции об охране природы, издавал книги о растительном и животном мире Израиля и его заповедных местах. Двадцать лет назад он отошел от дел Общества по охране природы, но всякий раз, когда там затевается очередная битва против подрядчиков, посягающих на заповедные земли, Азария находится среди ее участников. Кстати, Азария и его единомышленники были инициаторами идеи учреждения в Израиле Управления по защите природы: в 1963 году кнессет принял соответствующий закон.
Спрашиваю Азарию, как он, создавший Общество по защите природы, вообще пришел к этой идее.
— Не стану углубляться в историю, а лишь напомню, что во времена британского мандата евреев в Палестине было очень мало. Но при поддержке диаспоры они скупали здесь земли в надежде, что в будущем ситуация изменится. И вдруг в 1948 году мечта осуществилась: у евреев появились свое государство и собственные земли, и все решили: в первую очередь нужно строить дома. Ни о чем другом тогда не думали.
— Кстати, ничего противоестественного в тогдашнем отношении к природе у израильтян не было, — замечает Рут, — В те годы в большинстве стран вообще не существовало такого понятия — «природоохранное ведомство». Разве что в Швейцарии, Австрии, Америке и Канаде была иная ситуация, и, пожалуй, в Англии, еще уделяли внимание защите птиц. Так что большинство евреев прибыли сюда из стран, где природоохранных ведомств никогда не было. И они спокойно бросали мусор и остатки еды на землю, полагая, что его «кто-то уберет» или «птицы поклюют». Собственно, у многих израильтян и по сей день сохранилось такое отношение. Например, женщина, помогающая нам по хозяйству, может после уборки спокойно вылить ведро с ядовитым веществом на землю. Ей даже в голову не приходит, что это может повредить земле.
— Но ведь и ваша семья приехала сюда из галута — из Укра¬ины. Откуда же у вас это особое отношение? - этот вопрос я адресую Азарии.
— Интерес к природе у меня с детства, — отвечает он. — Потому я и решил в свое время обосноваться в кибуце, где живу уже семьдесят лет: кибуцники бережнее относятся к растениям, птицам, они ближе к земле, они ее возделывают. Что же касается вашего вопроса о том, как все начиналось... Это сейчас на съезд орнитологов приезжает тысяча специалистов, а тогда были одни энтузиасты — люди, которые просто любили птиц, природу и делали все исключительно добровольно. Нас связывали теплые, дружеские отношения, а мы с Амосом не важничали оттого, что первыми заварили эту кашу. Никаких амбиций не было, никто не рвался к власти, чтобы командовать остальными.
— Кстати, а как вам удалось сохраниться и не раздуться от важности, получив столько высоких наград — Премию Израиля, премию Герцля, «Золотой микрофон»? Вы производите впечатление очень скромного человека, несмотря на то, что многие израильтяне узнают вас по голосу и учатся по вашим книгам...
— Вы еще не о всех наградах знаете, на самом деле их было гораздо больше, — смеется Азария и продолжает уже серьезно: — Наверное, все дело в воспитании, которое я получил от мамы, а позже в кибуцной среде, где человека оценивают не по высоким постам и титулам, а по его делам. Я никогда не работал ради денег, комплиментов или призов. Просто мне всегда хотелось, и до сих пор хочется — сделать для Израиля как можно больше.
— Обычно людей ужасно интересует, куда лауреаты престижных премий тратят свалившиеся на них деньги...
— Один нобелевский лауреат в шутку ответил на этот вопрос так: «Раньше я ел одной ложкой, а теперь буду двумя!» Что же касается премии Герцля, которую я получил недавно, я передаю ее в «Бейт-оле» для студентов из Эфиопии.
— Довольны ли вы тем, что в итоге вышло из вашей затеи с созданием в Израиле природоохранного ведомства? Она не деваливировалась за столько лет?
— Сейчас в Обществе по охране природы 60 тысяч членов. Это мощная организация с серьезным статусом, что для израильтян очень важно. Другое дело, что когда нужно принять принципиальное и жесткое решение, порой начинают всплывать разные интересы, и в результате выходит не то, чего добивались.
...Я следую за Азарией в его кабинет, где стены скрыты стеллажами, на полках сотни книг, справочников, папок с документами. Более сорока книг написаны хозяином дома. Все они посвящены природе, кроме одной, предназначенной для детей и внуков. Азария описывает в ней историю своей семьи начиная с прошлого века и историю кибуца Бейт ха-Шита. Упомянутая выше энциклопедия растительного и животного мира занимает отдельную полку.
— К сожалению, некоторые виды животных и растений за последние десять лет в Израиле уже исчезли, — произносит Азария, листая один из томов.
— Кстати, а ведь вы могли бы, наверное, стать и ученым. На самом деле вы и есть исследователь: всю жизнь изучаете природу Израиля. Даже завели свой опытный участок рядом с домом, где выращиваете дикие растения и наблюдаете за ними... Вы никогда не хотели стать ученым?
Пока Азария собирается с мыслями, инициативу перехватывает Рут:
— Когда друзья Азарии решили идти в науку, я сказала ему: «Если ты выберешь для себя науку, будешь всю жизнь изучать крылышко стрекозы или глаз лягушки. Профессора живут в своем отдельном мире, они мало общаются с людьми». При том, что в моей семье были сплошные доктора наук, мне было совершенно неважно, получит мой муж ученую степень или нет. Я хотела, чтобы Азария реализовал свой уникальный дар общения со множеством разных людей, способность увлекать их своими идеями, и тогда перед ним откроется целый мир, а не его отдельная, специфическая область. Так, кстати, оно и вышло. Азария все годы провел в путешествиях по стране. Сегодня он рассказывает радиослушателям об одном необычном явлении, на следующей неделе — о другом, открывает им дивные уголки природы или сообщает об опасности, грозящей уникальной территории. Кстати, только
благодаря Азарии в Израиле появился закон, запрещающий рвать дикие цветы, а гора Кармель не превратилась в стандартный жилой массив, став заповедным местом.
— Это была серьезная война, — подтверждает Азария. — В свое время люди купили в районе горы Кармель 30 тысяч дунамов земли, но эти участки долгое время не трогали. А в 1950-е годы вдруг обратили внимание, что практически в центре страны целая территория осталась незастроенной, и сразу появилась идея проложить там дороги и возвести жилые районы. Мы пришли тогда к мэру Хайфы, протестуя против застройки горы Кармель, а он нас выгнал: «Людям жилья не хватает, а вы тут с разными глупостями!» Семь лет у нас ушло на то, чтобы добиться принятия правительственного решения об объявлении района горы Кармель национальным заповедником. Сейчас его посещают более миллиона людей в год. А если бы нам тогда не удалось отстоять этот участок, то Кармель служил бы красивым «видом из окна» для несколько сотен семей, и не более того.
Позднее мы выдержали еще одну серьезную битву против размещения электростанции в Хадере, в том месте, где она нанесла бы большой ущерб окружающей среде, — продолжает Азария. — В результате электростанцию удалось «передвинуть». Затем пришлось воевать против безумной идеи постройки нефтеперерабатывающего завода в районе Эйлата. Только его там не хватало! У Израиля на Красном море и так всего одиннадцать километров по¬бережья..
К сожалению, войны не прекращаются и по сей день, — констатирует Азария, — с теми же подрядчиками, пытающимися прибрать к рукам участки на побережье Средиземного моря... Я часто привожу на лекциях такой факт: на каждого жителя Израиля приходится всего 13 миллиметров побережья. Куда уж еще отнимать? И все равно когда кому-то предоставляется возможность наварить капитал на побережье, он старается ее не упустить. И нужно быть очень бдительными, чтобы этого не произошло. Мертвое море — особая история... Мы видим, что происходит, когда по отношению к уникальному явлению природы не существует государственного подхода.
— Вы рисуете такие мрачные картины.
— К сожалению, такова реальность. Но на самом деле случаются и хорошие вещи. Когда-то в Красной книге упоминалось, что олени в пустыне Бар-Йегуда находятся на грани исчезнования. И вдруг... пару лет назад, когда мы отмечали мое девяностолетие в пустыне Негев и проезжали через Мицпе-Рамон, я увидел, как в школьном дворе свободно разгуливают олени. Их там было достаточно много, и они совершенно не боялись людей. Когда я встречаю подобное, то всякий раз думаю о том, что наши усилия все же приносят свои плоды...
— В вашей жизни было так много всего: вы готовили учителей, воспитывали молодежь, выходили в эфир, писали книги, читали лекции, создали одно из самых важных для страны ведомств — природоохранное... Что же осталось еще, чего вы до сих пор не успели сделать? Какая у вас мечта ?
— Я хочу, чтобы скорее настал день, когда в Израиле уже не будет нужды в природоохранном ведомстве, так
как каждый будет знать, что природу надо беречь, и соответственно станет вести себя по отношению к ней. Что же касается меня... Все время, пока я могу быть полезен кому-то, буду делать все, что в моих силах.
...Совсем незадолго до своей смерти Азария еще путешествовал по стране...