http://www.proza.ru/2009/01/11/441
В бомбоубежище поначалу, конечно, было страшно, но потом - привычно. Время от времени слышались выстрелы зениток, земля и стены иногда содрогались от ударов далёких и близких бомб, но даже когда гас свет, всё с течением времени притуплялось, становилось каким-то почти нестрашным. Однажды мы попали в подвал дворового флигеля на Кирочной 4. Всё было, как обычно, но удар бомбы был особенно сильным, погас свет, всё сотряслось и заходило. Были крики или нет - не помню. Когда был объявлен отбой, нас долго не выпускали: снаружи разбирали кирпичи. Бомба попала в дальний от нас угол флигеля, в подвале которого мы находились. Она разрушила несколько этажей, и вход в бомбоубежище был частично засыпан. Я и теперь ещё могу указать вблизи от Кирочной больше десятка домов, когда-то разрушенных и впоследствии восстановленных. После этого подвала или просто с «накоплением» времени пребывания, так сказать, «под бомбами» у меня значительно увеличилось заикание. Я и сам заметил это. Но пока это мешало не слишком.
Появилось странное, но интересное занятие - рассматривать разрезы разрушенных домов: столы и диваны, абажуры, покачивающиеся под ветром, картины на стенах комнат и разноцветные обои, иногда очень красивые и необычные. Но долго рассматривать не удавалось - мама всегда довольно резко дёргала меня за руку, и приходилось выворачивать голову, чтобы удовлетворить своё любопытство.
К началу октября было решено жить всем вместе. Во время окончательного переезда на Лазаретный тревога застала нас в трамвае на остановке «звенигородская». Вожатый закричал, чтобы все выходили, и пассажиры горохом посыпались из трамвая в обе двери, а у нас были с собой чемодан, большой узел с вещами и на руках у мамы Таня. И мама - я помню, как она упала на колени! - стала умолять вожатого доехать до Витебского: как же ей добраться то дальше во время воздушной тревоги! Тот всё требовал выйти и вдруг дёрнуд трамвай вперёд...
Прижимая к себе Таню одной рукой и вся изогнувшись под тяжестью узла, мама бежала передо мной к дому чарез сквер, а я тащился позади с увесистым чемоданом, почти волок его по земле. Когда подбегали к парадной, я оглянулся – и, как будто бы, радуга полоснула от вокзала вдоль Введенского канала, а из-за «толстого» купола вокзала стрелой вылетел самолёт и понёсся вслед за радугой. Вероятно, это был плод детской фантазии, возможно, её породил ужас. По крайней мере, ни в одной книге о блокаде я не читал о том, что на город налетали истребители и стреляли…
Очень хотелось узнать, что изменилось на Лазаретном, пока нас тут не было: уж, очень долго я был только при маме. Сразу узнал, что все дворовые мальчишки давно уже в команде противовоздушной обороны, и во время тревог дежурят на крыше, а в подвале дома оборудовано бомбоубежище и штаб МПВО. Я тоже хотел дежурить на крыше, но мама, даже слышать не хотела об этом. Однако, прежнего противодействия в отношении общения с мальчишками уже не было, и я очень скоро оказался в подвале.
Пожилая серьёзная женщина сидела за столом, там же был Вяча и большинство мальчишек; чувствовалось, Вячу все уважают. На стене висел плакат показывавший вырытую противовоздушную щель в разрезе и другой, плохо нарисованный и плохо отпечатанный, плакат-памятка, объяснявший, как обращаться с бутылками с зажигательной смесью.
Я ловлю себя на странном ощущении. В книгах о блокаде на снимках и иллюстрациях всегда присутствуют лучи прожекторов на тёмном небе. Лучи эти жили какой-то самостоятельной жизнью. Они то стояли неподвижно, то скрещивались или медленно перемещались, а потом вдруг резко дёргались и ложились за дома. Сами же прожектора я видел много раз, но где не помню. Иногда вблизи от них стояли нелепые автомобили-звукоулаватели: на каждом торчало по четыре больших рупора квадратного сечения, похожих на уличные репродукторы, от них, перевиваясь, тянулись и сходились в одно место трубы квадратного сечения.
Однажды вечером после завершения очередной тревоги все вышли из бомбоубежища наверх, лучи прожекторов всё ещё были на небе. Никто не заходил в дом, все столпились и смотрели на огромное зарево справа от здания Витебского вокзала. Откуда-то стало известно, что горят Бадаевские склады. И, действительно, это они горели, только утверждение, что там, мол, сгорело продовольствие для всего города и поэтому был голод, действительности не соответствует...
(Я бывал на этих складах в начале девяностых. Склады не очень большие, и площадей, помещений для размещения продовольствия для огромного города слишком мало. А в городе, ведь, были и другие склады, например на Лиговке - они значительно больше Бадаевских. Просто наша пропаганда легендой о сгоревших складах пыталась отвести от партийных и советских органов справедливые обвинения в безответственности и преступной халатности. Ведь перед самой Блокадой, когда немцы ещё только подходили к Ленинграду, продовольствие было вывезено из города, чтобы оно не досталось врагу! Сам же Ленинград предполагалось сдать).
Другой раз, выйдя из убежища, мы увидели, что здание Военно-медицинского музея на Лазаретном и наш дом как-то странно освещены со стороны. Это полыхали в огне оба купола Витебского вокзала и купол углового здания Обуховской больницы (Военно-медицинской академии). Говорили, что во время этого налёта на крышу нашего дома тоже попало 18 зажигалок, но команда мальчишек была на высоте, все зажигалки были потушены или сброшены с чердака вниз. Купола же никто не тушил.
http://www.proza.ru/2014/01/20/1218