41. Переломы

Александр Васильевич Стародубцев
41. Переломы
Александр Васильевич Стародубцев
  В довершение ко всем его бедам, однажды нагрянули в дом  Гаврилы незваные гости. Постучав в ворота и не дожидаясь приглашения войти, распахнули двери и ввалились в дом четверо парней. Без приглашения уселись за стол и строгим голосом спросили:
  – Кто хозяин?
  – Я хозяин, –ответил Гаврил, хмуро взглянув на бесцеремонную кампанию. Заметив его неласковый взгляд, старший из них, прыщеватый лицом парень, вынул из-за пазухи наган и положил на стол. Другой парнишка разложил на столе списки крестьян деревни и водя по строчкам указательным пальцем правой руки отыскал нужное место и показал старшему нужную строку. Владелец нагана взял список, ткнулся в него близоруким взглядом и повернувшись к Гаврилу, строгим голосом потребовал:
  – Назовись.
  Гаврил назвался.
  – Сколько коров? 
  – Пять.
  – Пиши, Аркадий, – скомандовал он своему помощнику, который уже успел приготовить чистый лист бумаги и химический карандаш.
      – Тут уже записано, –  поспешил отрапортовать о своей аккуратности помощник.
      – Пропиши заново. В присутствии хозяина. Чтобы всё по параграфу было, – тоном, не допускающим возражения, распорядился старший.  Убедившись, что всё правильно записано, продолжил допрос:

  – Сколько лошадей?
  – Три.
  – Кузня есть?
  – Есть.
  – Запиши, Аркадий.
  – Станок токарный в кузне есть?
  – Есть.
  – Записывай, Аркадий: « Раскулачить, с высылкой ».
  Впервые в жизни кузнечный молот обрушился на самого кузнеца. Ударил по голове. Зашиб, едва не насмерть. Гаврил сидел на лавке и сквозь тёмную пелену смотрел на этих самодовольных сопляков, так откровенно наслаждающихся его унижением. Когда в глазах немного посветлело и стало можно дышать, в мёртвой тишине, заволакивающей избу, Гаврил спросил, обращаясь сразу ко всем:

  – Ребята, а моя-то правда – где?…
  – Какая ещё твоя правда? – насторожился старший. – Правда на свете одна и она сегодня на стороне трудового народа!
  – А меня, к какому народу причисляешь? – С отчаянным вызовом вцепился в старшего из парней, Гаврил. – С глупых годов железо кую. Никого на свои труды не нанимал. Всё сам. Всё своим трудом и здоровьем справлял. Царю был неугоден, отправил в ссылку. Два года в Бухаре гнил. Теперь наша власть пришла – а меня опять в ссылку. Разве такой правды я добивался?
  Долгая тишина повисла над столом.
  Не умея правильно поступать в таких случаях и опасаясь самому угодить в неловкое положение, старший уполномоченный сидел за столом и играя носками рваных ботинок, мучительно соображал. Потом, швыркнув носом, решительно спросил:

  – Коров сдашь?
  – Сдам.
  – Лошадей сдашь?
  – Сдам. 
  – Кузню и станок, сдашь?
  – Сдам. 

  – Тогда пиши Аркадий: « Обозначенное имущество – конфисковать.  Хозяина лишить права голоса. Хозяина - Стародубцева Гаврила Федоровича, выслать на лесозаготовки в пределах уезда. »
Новую ссылку Гаврила отрабатывал на берегах речки Варакши, за дальними кордонами  Жирновского лесничества, в пятьдеесяти верстах от дома. Валил и кряжевал вековой лес.  Катал в штабеля. Рубил срубы.

Царская ссылка в пекло Средней Азии, в сравнении с этой, вспоминалась раем. На лесоповале кормили плохо. Ссыльные от голода едва волочили ноги.  На побывку домой не пускали. Письма писать запрещали.
Вернулся больным, отощавшим, завшивленным.

Петровна, провожая в баню, напутствовала:"Ты, Гаврила, одежку-то у бани сними. Я ее сожгу."
Скинул у бани. Сожгла.
  На другое утро Гаврил с постели не встал. Не встал он и через неделю и через несколько недель. Лежал, отвернувшись к стене, пряча глаза от родных, знакомых и соседей.

     Ему было стыдно показать людям глаза, которые он за всю жизнь ни перед одним человеком не прятал. Ему была не понятна причина учинённого над ним произвола. Земли он себе не отмерял, делила община. В кузне работал сам. Днями ворочал молотом, который сам же для себя и сковал. Станок купил за свои деньги, заработанные этими руками. Не украл. И вот пришли. Вломились. Отобрали. Надругались. Опозорили.
  Ближним и дальним крестьянам, привозившим поломанный инвентарь, Ольга Петровна отвечала отказом.
  Люди хмурились, неведомо на кого бранились и заворачивали оглобли обратно, топтать не малый путь, увозя с собой  досаду.

    Душевное разорение не прошло даром. Организм дал трещину. Разом аукнулись все прошлые надрывы. Обострилась, заработанные в ссылках, болезни стали точить лёгкие.
  Коротая время в гнетущем заточении, Гаврил, в который раз перебрал в памяти все свои шаги, какие успел прошагать по жизни к пятидесяти годам.
  Не однажды он склонялся к тому, что не следовало ему покупать станок. Клепал бы железки, как делали это десятки кузнецов по деревням и сёлам: петельки, крючочки, гвоздики. И не испытал бы, может быть, такого надругательства над собой? А семья...

     По какому-то роковому стечению обстоятельств, отобранное у работящего мужика имущество, не пошло артели впрок. В деревне не нашлось мастера способного управляться со станком так же ловко и сноровисто и редкий инструмент  скоро забросили. Пятилетний жеребец Рыжко сломал ногу, с возом рванувшись к запряжённой кобыле и был прирезан.

    Но, не зря старался мастер, обучая сыновей тонкостям искусства кузнечных и токарных работ. Сыновья его продвинулись дальше кузнеца на заводах и фабриках индустриальной России.
  Большим мастером кузнечного дела стал его ученик – Михаил Ефимович Вагин. Во многих делах  превзошёл учителя. Тридцать лет ковал он железо в кузницах лесорубов. Да как ковал!
  Одинаково ловко умел вернуть в дело порванную лучковую пилу и выправить искорёженный вековыми соснами погрузочный щит трелёвочного трактора; сварить кузнечной сваркой редкую поделку и залить расплавленной бронзой подшипник паровоза.  И стар и мал, почитали за честь  раскланяться при встрече с уважаемым всеми человеком.

     Старый дом оживал, когда возмужавшие парни собирались под родительской крышей, затевали и мастерили вещи неслыханные. Привезли из леса четыре ёлки. Смастерили из них две высокие мачты. Натянули антенну. Подключили к ней детекторный приёмник и вся деревня, по очереди надевая наушники, слушала голоса людей из разных стран мира.
  Здоровье Гаврила продолжало таять, как восковая свеча. Он редко вставал с лежанки. Иногда, в хорошую погоду, выходил на улицу, погреться на завалинке и посидев немного, снова возвращался в свой угол. Ольга часто присаживалась на край его лежанки и они долго неторопливо разговаривали о чём-то своём, близком только им одним.

  – А, знаешь, Ольга, какую я роковую ошибку совершил, когда за станком поехал?
  – Какую? –  неторопливо спросила она, легонько поглаживая го руку.
  – Я на Святой Храм лба не перекрестил, когда мимо проезжал…
  – Бог простит, Гаврюша. Ты людям много добра сделал и ещё сделаешь. Вот проваляешься, встанешь и сделаешь…
  – Как бы так…


  2006г.