Кони шли привычным шагом, но в шагах уже чувствовалась усталость.
« Надо будет лошадей покормить».
Вскоре дорога выползла на опушку леса у села Содом. Гаврила остановил сани у крайней избы и постучал в ворота. Подождал, оглядывая ладно собранные и хорошо окованные двери. Прислушался. Переступил с ноги на ногу и сквозь хруст промороженного снега, услышал за воротами неторопливые шаги.
Звонко стукнула на морозе выдернутая из петель, деревянная закладина, стальным, знакомым Гавриле, лязгом откликнулась ей щеколда, словно напоминая соседке: « Ты разрешила, а я пропускаю…» И, наконец, отворилась калитка ворот.
– День добрый, хозяин. – Со сдержанной неторопливостью, приветствовал невысокого старика Гаврил.
– Будь и ты здоров, мил человек. – Неторопливо ответил хозяин дома, оценивающим взглядом окинул путника и добавил. – Дальний ли будешь? –
– Богородские мы, – проговорил Гаврил, необходимое в таких случаях, признание и спросил: – Нельзя ли у тебя коней напоить, да и самому подкрепиться? –
– Отчего же нельзя, заводи лошадей в ограду. Нынче морозно, не приведи Господи, ознобятся. Сейчас ворота отопру, – отвечал он, скрываясь в калитке.
Гаврила вернулся к лошадям и, взяв их под уздцы, повёл в распахнутые ворота. Лошади, почувствовав жилой дух и близкую кормёжку, охотно втащили сани на широкий двор. Хозяин так же неторопливо притворил ворота и подошёл к путнику.
– О богородских мужиках у нас худого слова не сказывали. Заходи в дом. Гостем будешь, – проговорил старик, воротившись от ворот.
«Всякие есть». – Неприязненно подумал Гаврил, вспомнив шинкаря Саврасова и накидывая попоны на заиндевевшие спины лошадей, ответил хозяину:
– Гаврилой меня кличут, Гаврил Фёдоров. За приглашение, благодарствую. Забегу, как лошадьми управлюсь.
– А меня Фролом. Фрол Никитич. Заходи, заходи, Гаврил. Старуха печь истопила. Чайку горячего плеснёт, да и прихлебнуть чего-нибудь найдётся. –
Закончив управляться с лошадьми и захватив из саней кошёлку с едой, путник смахнул куржевину густого инея на валенках и шагнул в избу.
После долгой езды по трескучему морозу тепло избы нахлынуло на путника жаром крепко натопленной бани. Опалило щёки, расплавило иней на усах, подёрнуло брови капельками росы. Горячей волной наполнило лёгкие.
– Здравствуйте, люди добрые. – Поздоровался путник и огляделся.
В красном углу избы висели иконы. Под средней теплилась лампада. Под иконами, едва не во всю длину стен, сходились две лавки. Вытесанные из ствола вековой ели, они были крепки и широки. Надо – сиди, а потребуется – подкинь тулуп, да и спи на здоровье.
Ворочайся, как занадобится; не скрипнет, не уронит. Под иконами стоял, домашней работы, стол. Большая глинобитная печь покоилась на срубе подпечка ближе к порогу, занимая в избе почти всё место по одну сторону от дверей до отгороженной тесовой переборкой, кухни.
Полати за печью были не видны, но кто же будет жить в деревенской избе без полатей? Они были навешены в дальнем от божницы углу и были особо почитаемы малышами. Особенно в такую стужу. У печи, со стороны горницы, тоже тянулась лавка.
– Здравствуй, мил человек. – Ответила старуха, не надолго выйдя из кухни.
– Здрас-сте, – коротко, вслед за свекровью, выдохнула поспешая по избе зрелая молодица и окинув путника мимолётным взглядом, юркнула куда-то за печь.
Хозяин избы сел у окна и, подбирая с лавки не хитрый инструмент, чинил, невеликой ноги, валенок.
Гаврил присел на скамейку, что стояла возле боковой стены печи и привалился спиной к её теплому боку.
– Погрей, погрей косточки. Чай давно на морозе? Русская печь крестьянскую спину уважает, – проговорил Фрол, снова принимаясь за прерванную приездом путника подшивку валенок и кивнув головой в сторону печи, посетовал:
– Обувки на них не напасёшься… –
Гаврил посмотрел вслед кивка искусного шорника и увидел четыре пары озорных глазёнок, напряжённо и с интересом наблюдающих за ним.
– Отогреешься да и к столу милости просим, – пригласил Фрол путника и обернулся в сторону кухни: – Ивановна, похлопочи. –
– Благодарствую, – проговорил Гаврил и памятуя о долгой дороге и коротком зимнем дне, не мешкая прошёл к столу. Вынув из холстяной сумки еду, принялся сосредоточенно жевать, не спеша, оглядывая избу. В углу у задней стены стояла деревянная кровать, а рядом с ней, у окна, разместился сундук, какие стояли в каждой крестьянской избе. Глянув выше сундука, он снова увидел глазёнки ребятишек.
Порывшись в сумке, Гаврил достал печенья, какие Ольга напекла из пшеничной муки и угостил ребят. Они благодарно взглянули на незнакомого дядьку, но дружно отпрянули от протянутой ладони, не зная как поступить с желанным, но чужим, гостинцем.
– Дают, бери; а бьют, беги, – назидательно проговорил старик, на минуту оторвавшись от работы. – Благодарность сказать не забудьте.
– Благодарствуем, дяденька! – Вразнобой проворковали ребятишки и ладонь мигом опустела.
Сухощавая старушка поставила на стол миску горячей похлёбки и чай.
– Не побрезгуй, батюшка. Чай, не близкий путь держишь? – Проговорила она и взглянула на путника с плохо скрываемым любопытством.
Путник поблагодарил хлебосольных хозяев и, принимаясь за еду, добавил:
– Налегке ехать, путь не далёк. А вот с железом, дольше выйдет.
– На Вахтан-завод, собрался? – Заинтересовался дед.
– Железо привезти надо. Летом ездил, оформил, а теперь вот получать еду, – схитрил, на всякий случай Гаврил, не позволяя себе лишней откровенности.
– По лету, на колёсах такую тяжесть, по нашим дорогам не довезёшь. За Осинниками дорога по кореньям скачет. Того и гляди, спицы расшибёт, – согласно проговорил с лавки старик. – А из Котельнича, по «чугунке», не ловчее бы вышло?
– По «чугунке» ловчее. Да железо не то. Не на всякую поделку годится, – уклончиво ответил Гаврил, прихлебывая наваристые щи..
– Да, уж… – неопределённо промычал на скамейке Фрол, затягивая натёртую варом льняную дратву на пятке валенка. Запястья его рук были густо исполосованы темными следами врезавшегося в кожу вара.
Закончив трапезу, путник ещё раз поблагодарил хозяев и вручив протестующей женщине причитающееся за обед, вышел во двор.
Лошади дожёвывали овёс. Подобрав объедки клевера, возница забросил их в сани. Стянул клещи хомутов и подтянул чересседельники. Проверил, хорошо ли увязан воз и подхватив удила, развернул сани и двинулся к воротам.
Фрол стоял у отворенных уже ворот и ещё раз окинув оценивающим взглядом повозку Гаврила, проговорил:
– Ты, это… Гаврил, на ночёвку-то, в Осинниках, у Степана вставай. Степаном Ильичём, кличут. На дальнем конце деревни живёт. Крайний к лесу дом. Мужик он правильный и хозяин хороший. Норовом, правда крут и вспыльчив. Но, если примет, как у Христа за пазухой переночуешь. И лошадей есть куда на ночь поставить. Только, ему баек про негодное железо не рассказывай. Этот человек любое лукавство за версту учует и на порог не пустит. А я на тебя не в обиде. В чужом краю осторожность нужна, – проговорил старик примирительно и добавил: – Изба у него большая, не в тесноте отдохнёшь. Ну, с богом. –
Лошади взяли с места как только Гаврил успел присесть в сани.
Дорога не круто уходила на пологий увал. Посторонь темнела гребёнка хвойного леса. Солнце было в зените, но стояло невысоко, словно отбывая надоевшую повинность, выглядывало из-за зубчатого гребня елок. Уже собиралось клониться к закату, но ещё довольно ярко освещало дома и крыши удаляющегося села.