Каждое утро люди просыпаются под свои привычные звуки. Трель будильника или звонок начальника, храп любимого или нелюбимого человека. Крики детей. Матвея каждый день будит свисток чайника соседа за стеной. Природная скромность не позволяет ему постучаться к старику и обсудить возможное решение: сама мысль о том, чтобы вторгнуться в чужой мир со своей проблемой кажется Матвею фантастической.
Спектакль сегодня вечером пройдёт без предварительной репетиции, поэтому спешить днём Матвею некуда. Однако есть одно дело, которое висит над ним дамокловым мечом. Он обещал позвонить ей. Позвонить и сказать о своём решении.
В квартире катастрофически не хватает запаха еды, что намекает на её отсутствие. Матвей отправляется на кухню и всё, что он находит — лишь почти почерневший банан и два пакетика с быстрорастворимым бульоном. Никогда не любивший действия, Матвей осознаёт — сегодня тот день, когда всё, что он переносил на завтра, уже нельзя перенести. Завтра наступило.
Он встаёт перед зеркалом, как всегда делал, когда учил роль. В одной руке мобильный телефон, в другой банан. Прежде всего следовало позвонить Анне.
— Привет, Ань. Да, я только проснулся. Скажи мне что-нибудь бодрящее. Что?! Ты беременна?! А-а, шутишь...
Его взгляд, направленный на себя в зеркало, не выражает каких-либо эмоций. Ни грусти, ни радости, но голос при этом звучит искренне:
— Я помню, что обещал тебе позвонить сегодня ровно в полдень и дать ответ. И сейчас мне это кажется таким глупым. Глупо, что вообще пришлось всё это переносить, о чём-то думать, на что-то брать время, когда всё было понятно с самого начала. Мне было понятно. Постой, не клади трубку! Мой ответ: да! Конечно же, да — ты нужна мне. Я с самого начала понимал, что мы не расстанемся. Что никакого твоего Питера уже не будет, что твой билет надо сдать как только — так сразу. Мы любим друг друга, да... я люблю тебя. Прости, что не мог сказать этого раньше.
Глаза наполняются слезами, но он бодро подмигивает своему отражению и, быстро сглотнув, продолжает:
— Мне тяжело всегда было говорить о себе. Не умею, не могу. Ещё с детства мне легче переключать образы: с виноватого на беспечный, со смелого на осторожный. Мне казалось, что я всегда знал, чего от меня ждут. И не обманывал ожиданий. Открыть же настоящие свои эмоции было сродни раздеться догола. В итоге всё стало слишком неестественным, слишком сложным... В компании я всегда поддерживаю любую тему, но никогда не говорю своего мнения. Это не значит, что его нет, это значит, что мне действительно тяжело даётся та простая настоящая непринуждённость, которая есть почти у каждого из вас.
Я и актёром стал, судя по всему, что никем иным я стать не в силах. Разве что представителем древней профессии. Ну тем... который спит за деньги. Ночным сторожем, я имею в виду. Я рад, что ты смеёшься. Мне кажется, что я влюбился сначала в твой смех.
Помню, как ты позвонила мне в первый раз. «Гордость надо иметь» — сказала ты тогда и добавила: «Всё правильно. Имела я вашу гордость!» и позвонила мне первая. Мы болтали тогда целую вечность, вернее ты рассказывала, а я, зачарованный, слушал. Под конец ты пошутила, что некоторые из твоих романов длились меньше, чем тот телефонный разговор. А помнишь нашу первую ссору? Да, когда я позвонил тебе и предложил что-нибудь перекусить. Ты же посоветовала перекусить мне телефонный кабель и не звонить больше.
Помню как после совместной премьеры мы поехали в какой-то супермаркет, где ты стала учить меня правильно воровать конфеты. У тебя брали автограф какие-то люди в магазине, одной рукой ты подписывала на память чей-то театральный билет, другой заталкивала шоколадки мне в карман. Когда же половина из них высыпалась перед кассой, ты обвинила меня в безалаберности, что, видимо, передалась мне по наследству, так как судя по дате моего рождения мои родители зачали меня именно на Новый год.
Это же было наше первое настоящее свидание. Ты, шутя, предложила поехать ночью в Домодедово и, взявшись за руки, смотреть, загадывая желания, как падают самолёты. И мы действительно поехали туда. Остановив машину неподалёку от аэропорта, сидели, ели те самые шоколадки и смотрели как приземляются самолёты, пролетая над нашими головами. Ты тогда сравнила свою жизнь с полётом и сказала, что всем нам нужен второй пилот... Анна, я хочу быть им. Твоим вторым пилотом.
Взгляд Матвея уносится в окно, сквозь голые ветки дворовых деревьев, сквозь автобусную остановку, куда-то вдаль, к горизонту давно проснувшегося города. Через мгновение он с новой страстью продолжает:
— У меня никогда не было настоящих друзей, несмотря на то, что меня окружает и знает достаточное количество людей. Они рады мне, я рад им. Но никогда ни с кем из них я не был откровенен даже в простых вещах: что люблю на завтрак, какая музыка мне действительно нравится, с чем я согласен по-настоящему, а с чем нет. Порой я заставлял выдавливать из себя правдивые ответы, а не те, что казалось, ждали от меня окружающие, но от этого становилось только хуже. Единственное, с кем я мог выговориться до тебя — это было моё долбанное отражение в зеркале...
Внезапно телефон в руке Матвея начинает звонить. Вздрогнув, он испуганно отводит руку в сторону и через минуту, устало опустив голову, садится на кровать. За стеной вновь раздаётся свист чайника, который сменяет уже звон домашнего телефона Матвея. Спустя какое-то время они почти одновременно смолкают. Включается автоответчик:
— Привет, Матвей. Это Анна. Ехала в такси и вдруг услышала твоего Цоя — «...смерть стоит того, чтобы жить, а любовь стоит того, чтобы ждать!» Обрадовалась, дурочка, подумала: как символично. Глупо, наверное, тебя беспокоить... Ты ведь пообещал, что сам позвонишь сегодня до полудня. Что ж, сейчас пять минут первого, через час я уезжаю в Питер. Спасибо, милый друг и... прощай.
Изображение в заглавии: В. Ван Гог «Молодой человек с васильком»
Рекомендуемая мелодия: Кино «Легенда» http://www.youtube.com/watch?v=O_VF0qnGQ6k