Коротко от автора: рассказ не предназначен для лиц моложе 18 лет. Если вы не достигли этого возраста, пожалуйста, покиньте эту страницу. Благодарю за понимание. Произведение написано в жанре слэш. Рассказ не пропагандирует однополые отношения. Господ гомофобов также прошу покинуть эту страницу.
----------
Ирочка согласилась на Мальдивы.
Ирочка была очаровательным созданием двадцати трех лет от роду, с вишневыми глазами и с дипломом Высшей Школы Экономики. За год работы экономистом в Останкино она отшила двух стареющих режиссеров и одного плешивого продюсера и пала жертвой обаяния только самого Романа Дмитриевича. Отношения их длились вот уже неделю. Вчера Рома удачно предложил ей съездить в теплые края и сейчас собирался ехать в турагентство за путевками.
Турагентство находилось на Китай-городе. На Садовом кольце стояла пробка. Вот почему в этот вечер Роман вышел из метро около памятника героям Плевны (* прим. автора: памятник героям Плевны – одно из традиционных мест сбора юношей нетрадиционной ориентации в Москве). В скверике тусовался народ. Молодые ребята – крепкие, накачанные, белозубые, складировали ящики пива на скамейке, окликали подходящих товарищей и разражались взрывами смеха по поводу и без. Роман невольно улыбнулся, протискиваясь через этот праздник жизни, и пару раз удостоен был одобрительных, оценивающих и кокетливых взглядов. В турагентстве все прошло гладко, не считая того, что менеджер-девица, отнюдь не такая ладная и белозубая, как ребята из скверика, тоже попыталась пострелять в Рому глазами. Настроение от этого почему-то испортилось. Возвращаться через сквер не хотелось, и он пошел вниз по бульвару. Скучающим взглядом скользил он по витринам небольших ресторанчиков, проводил комплиментом пару стройненьких девчушек, набрал было телефон Ирочки, потом решительно дал отбой звонку и нажал кнопку «один», которая вот уже 12 лет была запрограммирована у него на один и тот же номер. Последние три года, правда, он использовал ее всё реже, но каждый раз, меняя аппарат, снова почему-то сохранял этот телефон под первым номером. Трубка после длинного гудка откликнулась приятным баритоном:
- Слушаю?
- Андрей, дружище, как дела? Давай сегодня по пиву, а? С тебя – должок… Ты это еще помнишь?
Неделю назад Андрей позорно забыл поздравить Рому с днем рождения. Верней, он помнил, что днюха друга – третьего июня. И что Рома будут традиционно ждать гостей к семи часам в ресторане. И даже собирался быть. Но всё третье число он почему-то думал, что сегодня – второе. И спохватился только в 9 вечера. Набрал телефон – а Ромка, уже заметно подхмелевший, обиженно фыркнул:
- Забыл старого друга? А я, наивный романтик, целый вечер держал для тебя место по правую руку и самую красивую девушку в резерве…
За спиной Андрея доедала ужин Катерина. Поэтому разговор он постарался поскорее завершить.
- Ну, Ромка, извини, а? Давай на неделе встретимся, пивка попьем? Я ставлю, за мной – долг! – и, едва дождавшись роминого «ок», повесил трубку.
Вот почему Андрея не пришлось сегодня долго уговаривать. Екатерина не любила вот такого внезапного изменения вечерних планов, поэтому Андрей, заходя в ее кабинет после работы, произнес сильно извиняющимся тоном:
- Кать, меня Ромка пригласил пивка попить. В счет дня рождения. Ну, я забыл к нему приехать, помнишь?
Катерина посмотрела на мужа пристально.
- И куда вы едете?
- На Якиманку, в «Старого бродягу».
Катя недовольно повела бровью, но снисходительно сказала:
- Ладно!
* * * * *
Через полчаса Андрей поднимался на пришвартованный к Якиманской набережной теплоход, списанный с навигации и работающий теперь пивным рестораном. Роман уже ждал его за лучшим столиком на верхней палубе. Пока Андрей усаживался, гарсон принес четыре высоких бокала пива и поднос настоящей волжской копченой тараньки, которую сюда привозят откуда-то из-под Самары. Рома пригубил первый бокал, выбрал с подноса рыбёху, ломанул с хвоста, отделяя от сухой чешуи нежное, лоснящееся жирком мясо, и, вгрызаясь в него крепкими зубами, с наслаждением промычал:
- М-м-ммм, тарааааань…
Андрей улыбнулся:
- Черт, как вкусно ты это делаешь!
- Катюшка так не умеет? – ехидно подмигнул Рома.
- Да ну тебя, оставь! Когда уже уймешься, наконец, на эту тему!
- Чего это я должен униматься? Меня всего лишили, понимаэшь! Работы, друга, перспектив! А я уже и слова не скажи?! – шутливо возмутился Ромка.
- Ведь Катерина предлагала тебе вернуться в компанию?! Сам не захотел!
- Знаешь, Андрюш, не в любую реку можно войти дважды! Мне там места уже не было…
- А на телевидении - лучше?
- Угу! – кивнул Рома. – Народ продвинутый. Девочки красивые. Движуха! Ты мою последнюю программу видел?
- Нет, не сложилось. – (Ромка после этих слов на миг с обидой прикусил губу). - Показ готовили. Леночка температурила. Дела, проблемы…
Рома передвинул свои бокалы на другую сторону стола и сел рядом с другом:
- Я тоже хочу - с видом на фонтаны! Ну, рассказывай, давай: как сам, как жизнь, что дома?
- Да так, - бесцветным голосом отвечал Андрей. – Нормально. Правда, после майских Леночка болела. Теща у нас пять дней сидела. Зато - хорошо питались целую неделю! Теща – Человек! С большой буквы, без подвохов. Но вот готовить Катюшку так и не научила. Это – жаль!
- Вы бы хоть кухарку, что ль, наняли?
- Да ну! Катя – ревнивая, кого она в дом пустит?!
- Ну, хоть кухара? – хохотнул Ромка.
Андрей поморщился и обреченно махнул рукой.
Супружество не пошло ему на пользу. Он повзрослел и как-то… потускнел. И даже сейчас, хотя был он в свободной джинсовой рубашке, казалось, что его шею туго сдавливает невидимый галстук, завязанный утром, перед выходом из супружеской спальни, решительными руками Катерины.
- Ты, Ромка, загорел где-то уже. Когда только успеваешь?
- Это мы в Турцию с Тамарой ездили. На майские. Прощались, - Рома сделал широкий жест рукой.
- Так и не женила она тебя? – усмехнулся Андрей.
- Не! Теперь – Ирина! – объявил Рома тоном бывалого конферансье. – Каштановые кудри, красный диплом, второй размер!
- Мельчаешь, Ромио!
- Завидуешь, Андрэ, - парировал Роман.
Вечер густел. Столики ресторана заполнялись народом. Андрей захмелел, расслабился, словно развязал, наконец, свой невидимый галстук. И начал «жалиться за жизнь».
- И, знаешь, больше всего бесит приятель этот ее, Колька. Каждый вечер сидит у меня дома. И – жрет! Все время жрет! Куда в него только лезет? Припрется в спальню. Сядет. На туалетном столике ноутбук разложит – и баланс считает. И ЧИПСЫ жрет! Прикинь? У него без чипсов дебет с кредитом не сходятся!
Рома рассмеялся.
- Ты ржешь! А я каждый вечер крошки из постели выгребаю! Говорю: сволочь, в кабинет, хотя бы иди. Отвечает: нет, мне нужна библиотека под рукой. Говорю Катюше: давай книги из спальни переставим – нет, тогда придется перед сном идти через всю квартиру книжку выбирать… Дурдом!
- Палыч, ну как же укатали они тебя, а? А помнишь, мы какими были? «Всегда готовы», всё, что хочешь – по плечу! «Она идет по жизни, смеясь!»…
- Ага. В футбол играли по субботам.
- А по средам – шары катали в «Пирамиде». А модели как на тебя вешались? А помнишь Ларину?
Андрей покачал головой и чуть смущенно посмеялся:
- Кошмар! Боевая юность!
- Да ладно тебе, Палыч! Шесть лет приколу – а ты всё краснеешь!
Случилось это году в 2005-м, вскоре после их неудавшегося «свидания». Андрей тогда только-только объявил о готовящейся свадьбе. И несколько моделек, которые метили на это же место, восприняли это как объявление войны и принялись «ложиться грудью» на все амбразуры, которые смогли обнаружить вокруг Андрея. Сильнее всех старалась Ларина. И как-то раз, когда после трудового дня Андрей с Романом немного расслаблялись под коньяк в президентском кабинете, она нагрянула без звонка и без предупреждения.
- Андрююююша! Вот он ты! – воскликнула она, просачиваясь в кабинет. И после, повернувшись к Роме: - Ромочка, привет! Как дела? Скучаете?
- Нет. Нет! Оставь нас, пожалуйста, - Андрей пытался перебить ее и выпроводить за дверь.
- Да? И вы даже даме не нальете? Каплю? За компанию? – капризно протянула модель.
Роман, как истинный джентльмен, дамам отказывать не умел. Пока он доставал третий бокал и наливал коньяк, за его спиной послышались шуршание и смущенный смешок Палыча:
- Наташа, солнышко, ну что же ты творишь?
- А чтоооо, Андрей? – сказала томно девушка. – Мне кажется, что ничего дурного!
Обернувшийся к ним Рома чуть не выронил бутылку. Ларина стояла на коленях перед президентом и, расстегнув молнию его брюк, водила пальчиком по… Роман и сам был недурно сложен. О чем многократно слышал комплименты от девушек. Но Андрей!!! Ларина кокетливо покосилась на Романа и сказала:
- Ты видел, Ром, КАКОЙ у нас президент?! Красавец! Аполлон! Вот это – мой размер!
Она ласкалась к бывшему любовнику. Роман стоял, стараясь подобрать челюсть. А Андрюха, несмотря на выпитые полбутылки коньяка, по-человечески смутился и пытался одновременно оттолкнуть модельку, упрятать предмет обсуждения с глаз долой и отвернуться от Ромы.
- Ну, Палыч! Ты – гигант! – не смог не восхититься Ромка и ретировался из кабинета, оставив их решать свои проблемы.
И потом, когда случалось сталкиваться с чересчур восторженной реакцией девушек на Андрея, Рома, пихая друга в бок локтем, говорил в полшепота:
- Не, Андрюх, их трудно не понять! Красавчик. Президент. Богач. И – Аполлон!
На что Андрей обычно отшучивался:
- Да ну тебя, завидуй молча!
Заканчивается вечер. И нужно расходиться по домам. И жаль того смешанного чувства братства, дружбы и даже любви, которое вернулось под влиянием хорошего пива, теплого бриза, пропитанного запахом сирени, и легкого пунктира прикосновений взглядов, плеч, коленей, душ и воспоминаний…
- Андрюх, ты такой несчастный стал… почти больной, честное слово! Может, со стороны это никому не видно. Но я-то тебя знаю… Тебе отдохнуть надо. В отпуск. А?
Андрей молча идет рядом. Вход в метро – вот он, тридцать метров осталось. И нужно расставаться. И снова у каждого своя жизнь. И, сказать по правде, не всегда гладкая – жизнь-то…
- А поехали на рыбалку, а, Андрей?! У меня родители в Крым уехали и теперь от волжской дачи ключи только у меня. Я туда рыбачить езжу. Прямо послезавтра, а? Двенадцатого числа – День России. Будет три дня выходных. Поехали?!
Андрей смотрит на друга, на то, как загораются его глаза. На то, как похож он на того, «тогдашнего» Ромку и неожиданно для себя отвечает:
- А – поехали!
- Из дому-то отпустят? – с сомнением переспрашивает Роман.
- Да ладно тебе... Это же - семья, а не тюрьма, честное слово!
* * * * *
Отпускают Андрея, конечно, не без скрипа. Поехать в ночь (а, по словам Ромы, из-за ремонта Ярославки ехать можно только ночью) у него не получается: у Кати свои планы на мужа и большие выходные. К тестю должны съехаться сослуживцы, предстоит значительный банкет. Поэтому Андрей в субботу с утра везет тещу с тестем на рынок за продуктами, к 12 часам отводит Леночку на хор и только потом получает благословение «ехать к своему Роме хоть до понедельника».
В начале восьмого вечера измотанный и хмурый Андрей, по роминому совету «объехавший пробку по железной дороге», сходит с поезда в Ярославле. Расторопный таксист на вокзальной площади сразу выцепляет глазами Андрея, бойко выясняет, куда ехать, и с ветерком довозит до коттеджного поселка над Волгой, где за солидными зелеными воротами стоит основательный коттедж Роминых родителей.
Роман в шортах и бейсболке лежит на качелях-шезлонге и читает Джереми Кларксона (*Кларксон – автожурналист). Рядом с ним, на крошечном столике теснятся бутылка «Сантьяго Руис» и большая миска клубники. Увидев входящего гостя, Ромио расплывается в блаженной улыбке.
- Вау, кто пришел! А я уж думал – не приедешь!
- ЗдорОво! Ну, и дорога до тебя! Еле добрался. Спасибо, таксист из ваших местных подвернулся: нашлись сразу, не плутали. Вот, смотри, визитку дал…
- Ну, проходи, давай! Есть хочешь? Пить хочешь? Может, искупаемся пойдем, пока солнце не село? У нас пляж - роскошный! Закачаешься!
- Веришь, Ромка, сейчас – НИ-ЧЕ-ГО не хочу! Устал, как черт! Есть у тебя выпить что-нибудь доброе? И можно я просто молча посижу?
- Нуууу, тоже мне - желание! - тянет Роман. - Что ж ты, Палыч мой, такой блёклый стал, а? Как мне тебе помочь? Я ж для тебя – всё, что угодно! Только намекни!
Андрей «оттаивает» небыстро. Накатили для начала коньячку. Ромка ставит на стол сыры, виноград и изысканный пряный салат с креветками. Андрей, все еще не в силах расстаться с городскими неприятностями, долго бубнит:
- И такая тоска – мотаться за ними по рынку. У меня «Ролекс» на руке, борсетка от Vuitton. А тесть как вцепится торговаться за пять рублей на пучке петрушки… Мрак!
- Бедняжка мой! Ну, Бог с ними, Андрюша. Остынь уже… А знаешь, что? Идем сюда, сейчас я тебе супер-шоу покажу! Такого ни в одном Голливуде не снимут. «Закат над Волгой» называется.
Ромка увлекает друга на террасу, раздвигает шторы и устраивается на диване напротив окна. За окном действительно распахивается грандиозная картина. Широкой лентой уходит к западу река. Оранжевое солнце нависает над далеким горизонтом. И нежное малиновое небо, в неровных редких перьях облаков, медленно играет цветом, темнеет, отдавая вечеру свои края, и стягивает яркую, чистейшую палитру к сцене главного события – Заката, - которое вот-вот произойдет.
Андрей долго молча смотрит на закат. Косится на друга.
- А, правда, хорошо! И небо такое… Огромное, спокойное. Гордое! И жить под ним нужно так – как хочется. Как душа желает, а?
- Ну, и как она желает? – негромко спрашивает Роман. – Представь, что у тебя есть Золотая Рыбка. И готова она выполнить любое твое желание. «Чего тебе надобно, старче?»
Андрей задумчиво греет в руках бокал с коньяком. Роман полулежит, закинув руки за голову, и с легкой грустью смотрит в затухающее небо.
- Ром, могу я тебя попросить?
- Да?
- Пообещай, что будешь молчать 20 минут. Что бы не случилось. Захочешь – встань и уйди…. Только – молчи!
Роман удивленно смотрит на друга. Палыч опустил глаза. Сидит неподвижно. Потом поднял руку и – вдруг положил ее Ромке на живот, медленно обвел ладонью вокруг пупка. Рома вздрагивает и рывком поднимается. Андрей отдергивает руку, словно обжегся. Смотрит на друга исподлобья – хмуро, настороженно. Тот переводит дыхание – еле удержался, чтоб не вскрикнуть… Глаза в глаза. Оба дышат так, словно только что бежали кросс. Потом Ромка демонстративно поднимает к глазам запястье, смотрит на часы. В сумерках террасы не видно стрелок. Он нажимает рычажок, на мгновение включается подсветка. Потом переводит взгляд в глаза другу и медленно опускается в прежнюю позу. «Двадцать минут пошли». Андрей еще с минуту сидит неподвижно, умеряя дыхание. Рома закрыл глаза. И вот рука опять возвращается на кубики торса, слегка прикрытые тонким слоем жирка. У Ромки перехватывает горло. …Только бы не застонать! Длинные нервные пальцы гладят живот, поднимаются выше, к груди, огибают соски, спускаются ниже. Едва касаясь, целомудренно пробегают по плотной ткани шортов и соскальзывают на сильное бедро, прокладывая себе путь к загорелой коленке. Рома не выдерживает и с шумом переводит дыхание. Движения чередуются: то – пальцы, то – ладонь. Ромка медленно перекатывает голову вправо-влево, уже не в силах удержать истому. Ладонь, наконец, ложится прямо на молнию шорт и обхватывает через джинсу крепнущую плоть. Ромка закрывает лицо руками и пытается собраться с мыслями. В голову лезет всякая чушь: «Сколько еще осталось до окончания двадцати минут? И что будет дальше? И почему – молчать?» Некстати вспоминается тот давний случай с Лариной. Как она смотрела на Андрея и с восхищением тянула: «Аполлон!». «О, Боже!» - Рома вздрагивает, - «и ЭТО всё – ко мне? Весь этот… Аполлон?!» И страх сворачивается клубочком в животе. Возбуждение гаснет. И через полминуты рука Андрея растерянно застывает на опавшем члене друга и медленно соскальзывает на диван. Рома открывает глаза и неуверенно окликает:
- Андрюх!
Но Андрей резко встает, с неуместной обидой бросает:
- Да пошел ты к черту! – и, звякнув щеколдой двери, выскакивает на крыльцо.
- Андрюх! – Ромка распахивает дверь и видит спину друга, быстро, почти бегом спускающегося в сторону реки.
«Так. Так. Спокойно». Кровь стучит в висках. Роман делает несколько бессмысленных шагов по террасе: к окну, к двери, на кухню…. Потом бегом поднимается на второй этаж, роется в тумбочке в ванной и, выхватив квадратики «Дюрекса» и тюбик с кремом, бежит вслед за другом.
На улице почти совсем темно. Кочковатая дорожка, извиваясь, спускается к реке. Роман пару раз поскальзывается, один раз с шумом шлепается в траву, вскакивает и идет, ускоряя шаг.
- Андрей! – крик гулко отдается в ночной тишине. – Андрюха-а!
В кустах резко вскрикивает разбуженная птица и не менее резко – потревоженный рыбак:
- Бля! Алкоголики хреновы! Выйду щас - убью!
Рома идет вдоль берега, оглядывая темные кусты, и громким шепотом зовет:
- Андрей! Ты где?
Но ответа нет. И с каждым шагом Роме всё тревожней. Он нащупывает в кармане телефон, набирает номер – в трубке длинные гудки и нет ответа. И когда испуг уже бешено клокочет в горле, он видит, наконец, темный силуэт и красное пятнышко сигареты. Андрей стоит на пристани, облокотившись на перила, и смотрит на скрытый темнотой противоположный берег.
Рома осторожно подходит и кладет руку другу на плечо. Андрей сердито стряхивает ее и отодвигается. Рука еще раз, настойчиво и сильно обнимает его.
- Пошел ты!… - раздраженно говорит Андрей.
Но пальцы так вцепились в плечо, что движение только причиняет боль, но не приносит результата.
- Пусти!
- Тише, тише, Андрей. Шшш…
Рома долго держит хватку. Только когда понимает, что его больше не гонят, немного расслабляет пальцы. Ему хочется курить, но он боится, что если уберет руку, то Андрей уйдет. Он двигает ступней, прижимается кроссовком к андрюхиному ботинку. Потом касается голенью, бедром, снимает руку с плеча Андрея и придвигается к нему плечом. И так они стоят бок-о-бок. И сонная вода мерно бежит под мостками, огибая сваи и журча на отмели.
- Здесь в воду прыгать можно? – прерывает молчание Андрей обычным голосом, словно ничего не случилось.
- Не, ты что! Здесь мелко.
- А я однажды, лет в 12, в Темрюке прыгнул с моста. С пацанами прыгали на спор. И самый младший из нас, Славка, руку об воду сломал. Мать, когда узнала, с хворостиной за мной по всему пансионату бегала…
Андрей протягивает другу сигарету, Рома кивает и нагибается над зажигалкой.
Под низко наклоненной ивой раздается всплеск.
- Это щуки здесь? – спрашивает Андрей.
- Голавль, наверно.
- Ты тут какому-то рыбачку всю рыбу чуть не распугал…
- Это, ёлки, не «какой-то» рыбачок. Это – дядя Юра из крайнего дома. Он здесь всегда рыбачит, каждый вечер. А вот я лет в пятнадцать ему мячом стеклянную теплицу грохнул – это было пострашнее, чем твоя мама с хворостиной!
Невидимая за деревьями луна высветляет небо. И становится видно, как с реки медленно рваными клочьями поднимается туман.
- Спокойно здесь…. И тихо как! А почему я здесь раньше никогда не бывал? – Андрей косится на приятеля.
- Да здесь родители все время жили. Пока в Крыму дом не купили – они сюда могли каждую минуту нагрянуть. Так что здесь было – не разгуляться.
- И давно здесь – «разгуляться»?
- Ревнуешь? – спрашивает Ромка. И осекается про себя: - «Черт! Молчи, дурак!»
- Черт! – восклицает Андрей вслух и шлепает себя по щеке. – Комары!
- Пойдем, Андрей. А то мы здесь – словно лошадь на витрине. Все, кто сейчас на реке рыбачит – все нас видят.
Уже упала роса. В высокой траве обувь, брюки, шорты промокают насквозь. Туман подобрался к домам. Они приходят в дом продрогшие и оба чуть растерянные.
- Включить котел? – спрашивает Роман.
- Не знаю, сам решай. Я – в душ, - отвечает Андрей.
Рома переодевает мокрые шорты и идет в гостиную. Со второго этажа слышен плеск воды. Роман чиркает длинными каминными спичками. Руки у него дрожат, и он только с третьей спички разжигает тонкую березовую стружку. Слабый огонек ползет по лучине, разгорается, крепнет и освещает камин, изразцы и большую шкуру, вальяжно раскинувшуюся по полу. Становится теплей. Роман встает, чтобы плотней задвинуть шторы – и замирает. Он вдруг осознает, что плотный квадратик «Дюрекса» и тюбик крема опять лежат у него в кармане. А ведь он переоделся в брюки... И эти «причиндалы» для чего-то снова положил в карман. Подсознательно. На автомате. «Зачем? Мало тебя били? Еще раз хочешь нарваться?» - растерянно спрашивает он себя. И потом понимает: гори огнем весь здравый смысл, но он сегодня снова скажет правду!
Ему неожиданно делается радостно. И даже немножко жарко изнутри. И еще - чуточку жаль Андрея, который пока не знает этой новости! Ромка идет на кухню, вынимает из холодильника вИски, режет тоненько лимон. Ставит стаканы на невысокий столик. И чувствует, как слезы облегчения наворачиваются ему на глаза. Андрей выходит с мокрыми после душа волосами. Спускается вниз и останавливается перед камином.
- О, как у тебя тут славно!
Рома протягивает ему стакан.
- За нас!
Андрей ухмыляется, но с мягким звоном прикасается к бокалу друга:
- Ну, давай – за нас!
Рома тянет друга вниз, на шкуру.
- Присядь, пожалуйста, Андрюх!
Андрей нехотя садится. Рома опускается рядом с ним и шепчет, несколько раз за фразу с трудом переводя дыхание:
- У меня… к тебе… есть… просьба!
- Ну? – скептически и спокойно произносит тот. – Что случилось?
- Андрей, теперь… твоя очередь… молчать двадцать минут!
И прежде, чем приятель успевает что-нибудь сказать, кладет ему в руку презерватив и опирается ладонью на его колено…
* * * * *
Будильник звонит в четыре тридцать. Рома тянется выключить сигнал – и тут до него доходит, что рядом с ним, закинув ногу ему на бедро, спит Андрей. Ромка тихо высвобождается, встает и на несколько секунд нерешительно зависает над постелью, гадая: имеет ли он сейчас право поцеловать Андрюху, спящего? Потом качает головой и аккуратно, чтоб не разбудить, уходит собираться на рыбалку.
Спускаясь к предрассветной Волге по знакомой с детства тропке, Ромка по-вчерашнему трясет головой, чтобы сбросить наваждение. Ведь не могло всего этого случиться, правда? Он разбирает снасти, бросает горсть прикорма в воду, закидывает удочку и, примостившись на уютном чурбачке, погружается в сюрреалистичные воспоминания.
Начинается у них всё заманчиво и просто: Рома берет в ладони андрюхину руку, ласкает, гладит ее, скользит ладонью выше: до локтя, до плеч, коснулся пальцами ямки между ключицами, спускается ласкающим движением по накачанной груди.
- Андрюха, ты такой красивый…
Андрей исподлобья смотрит ему в глаза и – молчит. И – не улыбается в ответ. Рома снова двумя руками тискает его ладонь, не решаясь на бОльшее, и думает с досадой:
«Андрюх! Какого черта! Сам же начал?! И что теперь? Опять – «как брат с сестрой»? Откликнись, эй!» - он снова начинает пробираться пальцами вверх по андреевой руке. Андрей безучастен. «Но ты же согласился? Ты же сидишь здесь? Я ж тебе презерватив в руку сунул! И как мне тебя сейчас понимать?» - не к месту рефлексирует Роман. Он больно получал от Андрея «по носу» как минимум три раза в подобных ситуациях. И если это повторится снова…. Рома злится. И – боится, что лицо выдаст эту несвоевременную злость. Встает, говорит:
- Пойдем наверх! – и, не оглянувшись, идет в свою спальню.
«Не пойдешь – и хрен с тобой!» - думает он. – «Подрочу. Или…» - пускает он в свои мысли самоиронию, - «или поплАчу…. Как получится! Ну не ползать же на коленях перед тобой! Скотина… сладкая!» Он уже почти хочет, чтобы Андрей не откликнулся на его зов. Но Андрей поднимается следом, заходит в спальню и стоит, близоруко глядя ему в глаза. Рома усаживает его на свой сексодром. Гладит по плечам, груди, спине. А сам лихорадочно пытается разобраться в урагане своих чувств. Андрей обмякает под его прикосновениями, по-кошачьи потягивается и, улыбнувшись ему в лицо своей самой обворожительной улыбкой, ложится на живот. И в этот миг у Ромы горлом начинает идти душа. Он протягивает руку, грубо сжимает запястье друга и недобро спрашивает:
- Что, получилось?
- Что? – удивленно спрашивает Андрей.
- Снова на арене? В тысячный раз удавшийся трюк? Шут и холоп Ромка получил повышение: теперь он имеет право чесать пятки своему господину!
- Ты что? – Андрей пытается встать. Но, в тот момент, когда он поднимается на колени, Рома резко заламывает ему руку за спину и громко цыкает:
- Молча-а-ать! – а потом, почти шепотом, но тоже недобро: - Ты же обещал молчать, помнишь? Или тебе помнить ничего не обязательно? Ни дней рождения, ни важных дат, ни обещаний?!
Андрей пытается что-то сказать, но Роман выкручивает ему кисть, и без того заведенную за лопатки.
- Но, наконец, должен тебе кто-нибудь раскрыть глаза, а? На то, как это выглядит со стороны…
Андрей затихает и больше не делает попытки освободиться. И Рома начинает говорить:
- Всё всегда для Андрюши. Всё – как ему удобно. Как он пожелает. И Рома – "вечный дежурный по аэродрому". Неприятности? «Рома, помоги». Ткани наши арестовали? «Рома, ты – дурак, всё из-за тебя, давай, выкручивайся!» Невеста ревнует? «Рома, подстрахуй». Вдруг про чувства свои неожиданные правду понял? Роме морду в кровь разбить и выкинуть к ядрёной фене. А знаешь, почему ты злился тогда? Потому, что я тебе правду сказал. А правду слушать ты – ой, как не любишь. «А почему ты, Рома, не вернулся? Тебя же Катя приглашала». Сам сейчас ответишь, почему я не вернулся? Нет? Ну, так я подскажу. Потому, что приглашала – КАТЯ, а мордой моей дверь выбил - АНДРЕЙ. Вот такая рассогласовочка вышла. А ты мне тогда, между прочим, зуб сломал. У меня теперь коронка там стоит. А я ведь был ни в чем не виноват, а? А ты даже не извинился. Извиняться – это же не барское дело, правда!?
Рома сильнее вздирает руку Андрея вверх и со злостью бьет коленом Андрея в бедро.
- А ты знаешь, Андрюш, я бы даже вернулся. Я же всегда возвращался. Сказать, почему? – в голосе Романа звучит отчаяние. – Потому что я любил тебя, понял? Сволочь такую! – Рома, коротко замахиваясь, бьет Андрея кулаком под дых. И тот сгибается пополам, на мгновение повиснув на заломленной руке, зажатой в левом Ромином кулаке. Потом Рома отпускает запястье друга, и тот несколько секунд растирает грудь, но не оборачивается и не меняет позы. Рома забирает в кулак волосы на темноволосом затылке и тянет руку назад, так, что лицо Андрея неудобно закидывается в потолок.
- А когда Катю с Леночкой из роддома выписывали, ты меня видео позвал снимать, помнишь? А я, между прочим, тогда на проекте был в Хорватии. Меня режиссер отпустил - на шестнадцать часов. И я из них четырнадцать потратил на дорогу: семь часов в одну сторону и семь – в другую. И два часа – был с вами. Видео снимал. Букет купил, всё как полагается. И знаешь, что ты мне сказал? «ЗдорОво, Ром!» И – всё. Нет, я понимаю: молодой отец, роддом, волнение, все дела. Но потом, когда я тебе видео прислал, ты помнишь, что ты мне ответил? Помнишь? НИ-ЧЕ-ГО! Ты мне даже на мейл не ответил. Можно было «Спасибо» написать? Да не - чего уж там - какие благодарности! А почему, когда тебе плохо, и ты просишь встретиться, я – всегда как штык. А как мне плохо – у тебя дела, проблемы, переговоры. Леночку нужно везти на танцы, тещу к парикмахеру…. В прошлом году, когда жара стояла, у меня песок из почки шел. Я тебе позвонил, просил меня из больницы в больницу перекинуть. И, знаешь, что ты мне ответил? – у Ромы текут слезы. – Что у тебя будет "вечер встречи" в Университете!
- Ромка, - шепчет Андрей.
- Шшша! - Рома снова сильно бьет его коленом по ноге. - Заткнись! Ну, хрен бы уж! Оставил бы меня, в конце концов, в покое…. Но – нет же! Если плохо, сразу: «Ромка!» А дружба – это разве когда всё в одну калитку? Почему я все твои проблемы знаю – и про жену, и про дочкину простуду, и про то, что вы в прошлогодней коллекции с оранжевым цветом опоздали: вывели его, когда такой же оттенок уже продавали все, кому не лень. А ты про меня – что? Как моя новая программа называется, а? А я ведь говорил тебе.
Роман двумя ладонями вытирает глаза и двумя же руками заворачивает Андрею запястья за спиной.
- А теперь – души уже мало тебе? Решил с телом поиграться? Подергать Ромочку за разные места. Стало, наконец-то, интересно, как он там устроен? А если вдруг не та реакция будет – с ним можно по-простому: «Пошел к черту!» - Роман копирует интонацию Андрея часовой давности. - Что со мной церемониться, правда? Шут он и есть шут…. А сколько раз я в баре девчонок обаял, анекдоты травил, из кожи вон лез, а ты потом с обеими уходил? Ты как это себе представлял, а? «Спасибо, Рома, что девчонок развлекал, теперь я потрахаюсь, а ты иди – подрочи»? Скотина! – Рома бьет Андрея коленом по одному и тому же месту.
- Больно, Ром, - хрипло говорит Андрей.
- А мне – не больно было? – и снова повторяет удар, а потом быстро кладет ладонь Андрею на бедро и растирает ушибленное место. В голосе его уже звучит не злость, а горечь:
- А день рождения? Ведь я до ночи ждал. Даже после твоего звонка. Думал: может, правда, забыл? Может, еще и приедет? Хотя, какое право я имею на претензии?! Андрюша - тонкая душа! Чуть что не так - и у него истерика. И все на свете виноваты. А я - я пластилиновый, конечно! Проехаться по мне бульдозером, потом с протекторов соскрести, покатать чуть-чуть в ладонях - и я опять как новенький!.. Только вот - не могу я больше! Струсил ты тогда, выкинул меня, практически, ну и Бог с ним, проехали! А теперь, когда улеглось уже всё – не береди меня, пожалуйста! Не мучай!
Рома – сзади и чуть сбоку - обнимает Андрея и мокрыми глазами утыкается в его плечо, а потом медленно опускает руки, скользя одной ладонью по спине, другой - по груди и животу. И то, что вдруг обнаруживает его рука, заставляет его вскинуть голову с новой силой. Андрей, стоящий на коленях рядом с сидящим на постели Ромой - возбужден.
- Ах, значит, так?! Значит, класть тебе на мои проблемы большой и толстый! – вскрикивает Рома. – Ну – всё! Знаешь, если долго бить, то даже тряпичная кукла может дать сдачи! Сейчас ты мне за всё ответишь!
Ромины пальцы царапают пряжку Андреевых джинсов. Роме кажется, что он – в ярости. Но, может быть, его ведет какое-то другое, не менее сильное чувство. Он расстегивает на Андрее джинсы, хватает его за горло и заставляет освободиться от одежды. Отчаянным движением вырывает "с мясом" пуговицу своих брюк и, с силой толкнув Андрея вниз лицом, раскатывает латекс на своем поднявшемся члене. Андрей стоит, не разгибаясь. И Рома нащупывает в кармане тюбик смазки. Сердце у него бешено стучит в горле. Он тычется Андрею меж бедер. И сначала у него ничего не получается. Потому что «готовая к труду и обороне» барышня – это одно. А под два метра роста мужик, шесть лет подряд ходивший каждый день в качалку и сейчас с силой сжавший бедра – это все-таки другое. Но Рома продолжает движения, притягивая и отталкивая Андрея за бедра. И в такт движениям говорит:
- Андрей. Если. Ты. Сейчас. Уйдешь. Я. Не. Про-щу. Понял? Понял? Понял?
И вдруг Андрей расслабляется и сам делает резкое движение ему навстречу. Ромка чуть не захлебывается от неожиданности и удовольствия:
- А-ааахх…
Андрей эхом повторяет его восклицание и утыкается лицом в подушку.
Рома не может поверить тому, что случилось. С ним - Андрей. ЕГО Андрей. Тот самый. Желанный. Недоступный. И – по хрену там всякие бытовые случаи и неурядицы - Лучший! То напрягая, то расслабляя пальцы на ягодицах друга, он подбирает темп и угол движения. И, наконец, попадает в резонанс с каким-то ритмом, в котором, кажется, вибрирует Вселенная. Ему требуется всего несколько движений. Жидкое золото льется в поясницу и наполняет чресла огнем и восторгом. Ромка с силой выдыхает, несколько раз толкает, всё слабее и слабее. И, наконец, откидывается на спину, закинув руки за голову и переводя дыхание. И почти сразу реальность возвращается к нему.
«Вот я дураааак… Чего ж я сделал-то?»
- Андрюх, ты как?
В ответ – ни звука. Не в силах оставаться в неизвестности, Рома щелкает кнопкой ночника. Андрей настороженно, почти с испугом смотрит на него, и даже не старается укрыть следов своего еще не полностью схлынувшего возбуждения. А в уголке его глаза предательски блестит слезинка. И от вида покоренного Андрея у Ромы окончательно срывает «стопы». Ему хочется сильнее впечатать в свою постель этого красавца, Аполлона, баловня судьбы. Один раз. На пять минут. А потом – будь, что будет.
Рома берет Андрея за руку и заставляет опустить ладонь на полувозбужденные чресла. Андрей замирает. Рома ждет минуту, потом кладет свою ладонь сверху и делает несколько движений взад-вперед, давая понять, чего он хочет. Андрей не двигается.
- Ну! – требовательно, с угрозой шепчет Рома и опять коленом слегка прикладывает Андрея по бедру. И Андрей начинает движение. Медленно. Покорно. Не сводя глаз со своего мучителя. Предательская слезинка дрожит в уголке его глаза, но он не смахивает ее, не признавая самого факта ее существования. А вот у Романа сейчас такая роль… он поднимает руку и ласковым, но твердым движением, стирает эту слезинку. Андрей прерывисто вздыхает и ускоряет движение руки. Рома трясет головой, чтоб хоть чуточку опомниться – но у него ничего получается. И он дает волю рукам. Гладит, мнет, ласкает и терзает это тело: торс, бицепсы, прощупывающиеся кубики пресса. Пробегает пальцем по бровям, запускает ладонь в темную шевелюру и потом с силой, причиняя боль и зная это, вбирает волосы в кулак. Стирает еще одну выкатившуюся из глаз Андрея слезу. И, не выдерживая, наваливается ему на плечо всем телом, целует в шею, чуть прикусывает мочку уха. И потом шепчет:
- Ты же сам хотел?! И – я! Я – тоже… И теперь это случилось. И у нас этого никто уже не отнимет… МОЙ Андрей!
Рука Андрея скользит стремительнее, и в какой-то миг он чуть отталкивает друга от себя, качает бедрами, и длинная судорога изгибает его красивое сильное тело. Потом он поднимается рывком и, не оглянувшись, выходит из комнаты. Через несколько секунд раздается звук включенного душа. И Рома возвращается на Землю.
«Всё. Хана. Сейчас он вернется, назовет меня мудаком, сломает челюсть в двух местах и вызовет прямо сюда своего адвоката, который составит заявление в прокуратуру…» Он садится в кровати. «Не, Ром, ты уже совсем с башкой не дружишь. Будет что-то одно: или – челюсть, или – адвокат. Если драться – то лучше встать. …Он линзы-то снял?» И, после непродолжительной паузы: «Сволочь, ты с ним после ЭТОГО всего еще и драться собираешься?» Подумав, Роман ложится. И, когда у дверей раздаются шаги, малодушно закрывает глаза локтем.
А от того, что происходит после, мир опрокидывается и делает полный поворот на 360 градусов. Напряженный, как струна, Роман, прислушивается к шагам. Одна рука закрывает лицо, другая – живот и пах: честно признаться, он ждет удара. Но вместо этого рядом с ним прогибается матрас. И истерзанный, почти изнасилованный Андрей ложится рядом. Придвигается и ищет удобного положения на его плече. Тело Ромы, в отличие от мозга, не склонно к рефлексиям. За бурную молодость оно приютило и обиходило пару сотен барышень и сейчас реагирует, отдельно от сознания, по-своему и быстро: Рома удобнее подсовывает плечо под щеку друга, накрывает его одеялом и прижимает к себе. Андрей чуть ерзает, устраиваясь удобнее, и вскидывает руку, обнимая Ромку за шею. «Сюр. Ты оставайся, а я уехала навсегда. Твоя крыша», - думает Ромка и, не выдерживая, начинает шептать:
- Андрей, мы же оба этого хотели. Давно-давно. Всю жизнь. Я – с самого начала. Ну, или почти с самого… И ты же первый начал. Я бы не решился. Но если ты… если я тебя обидел… Мне самому, знаешь, как плохо было?
Голос Андрея звучит расслабленно и чуть капризно:
- Ром, может, ты уже заткнешься на сегодня, а?
Роман, с шумом выдохнув, глотает недоговоренные слова и утыкается носом в темную макушку. Два дыхания подстраиваются друг под друга и, наконец, сливаются в одно. И это - последнее, что чувствует Ромка перед тем, как уйти в нирвану.
* * * * *
- Дядь Ром, у тебя клюет!
- А? – Рома приходит в себя. Он сидит перед удочкой с натянувшейся леской. Поплавок скрылся под водой. Рома запоздало подсекает, но немалого размера голавль срывается с крючка и, блеснув серебристой чешуей, с шумом шлепается в воду.
За спиной разочарованно вздыхает соседский пацаненок.
- А я иду, смотрю, у вас клюет, а вы не тянете, - негромким голосом опытного рыбака говорит он. – Чего же ты, дядя Ром? Ведь килограмма на полтора был.
- Хотел, чтоб лучше заглотнул, - отвечает Роман. – Ну, иди Егорка, иди. Не мешай.
Пацан уходит. Рома нагибается над водой и, зачерпнув ладонью прозрачную воду, освежает лицо, стирая остатки воспоминаний.
Солнце уже высоко. А Андрей так и не позвонил. Он достает телефон из кармана: батарейка заряжена, прием – на полную. Пропущенных звонков – нет. «Может, спит еще?» Рома собирает удочки, скидывает уже ненужную брезентовую куртку и идет к дому. Что его там ждет? Пара обручальных колец или заявление в милицию? А, может, Андрюшка, правда, еще спит? Сейчас Роман придет, наварит кофе и прокрадется в спальню: «Вставай, красавица, проснись! Открой сомкнуты негой взоры!»
Но на террасе уже распахнуто окно и, кажется, оттуда пахнет кофе? Роман снимает у крыльца болотные сапоги, но не успевает подняться на крылечко, как на террасе начинает звонить андреев телефон.
- Алло? – снимает трубу Андрей. – Подъезжаете? Да, зеленые ворота. Жду!
«Заказал такси? Уезжает?» - потрясенно думает Роман. – «Может быть, дома что-нибудь случилось? Нет, тогда бы мне позвонил. Просто уезжает!» Он садится на ступеньку и закрывает глаза. Чего уж теперь сделаешь? Нужно просто выпить до дна то, что предназначено…
- Пиццу заказывали?
- Что? – Роман открывает глаза. Перед ним стоит юноша в оранжевой бейсболке и в футболке с логотипом какого-то кафе.
- Одну с ветчиной и белыми грибами и одну – с морепродуктами! И салаты.
- Слушай, парень, тебя вообще – как сюда занесло? Это что – программа «Розыгрыш»? Не до твоего юмора сейчас! Катись со своей пиццей, а?
Парень неуверенно топчется у крыльца.
- Ну, это… у меня заказ. Вот номер, - он протягивает Роману бланк, на котором написан знакомый телефонный номер.
В эту минуту распахивается дверь – и на крыльце является Андрей собственной персоной. Довольный. С гордо разведенными плечами. В белой рубашке. Прекрасный, как древнегреческий бог. Он улыбается, кивает и отхлебывает из любимой роминой японской фарфоровой чашки дымящийся кофе.
- Да, это – к нам. Всё верно! – он забирает у парня в бейсболке коробки и пакетики, расплачивается и черкает свою размашистую подпись в подставленном блокноте. Курьер кидает на Романа взгляд, щедро сдобренный чувством превосходства, и удаляется.
- Какая пицца, Палыч? Что это еще за явление? – спрашивает ошалевший Роман.
- Ну, это… завтрак же! Ты ж меня на хозяйстве оставил?… Как любимую жену?
В животе у Ромы сладко ёкает и, чтобы не стоять с глупой и счастливой улыбкой, он начинает хохотать.
- Палыч! Палыч! Ты - прелесть! Ты!...
- Что? – озадаченно спрашивает Андрей.
Ромка тянет друга на кухню. Там, почти перед самым входом стоит холодильник двухметровой высоты. Рома открывает дверцу. Все полки сверху донизу забиты изысканной едой. Рома, утирая выступившие от смеха слезы, выставляет банки, баночки, лоточки и коробочки:
- Креветки. Спаржа а-ла фонтенель, твоя любимая, из «Ришелье». Котлетки с чесноком, домашние, от Ирочки. Цыпленок табака от Гиви. Буженина. Ананас. Три вида винограда – на случай, если Андрюшка решит пить красное вино. Осетрина. Два вида икры. Андрюха, как ты делал здесь кофе и не заметил холодильника? Объясни, пожалуйста.
- Ну как хочешь,.. – чуточку обиженно говорит Андрей, отодвигая коробку с пиццей. – Можно ее выкинуть. Я же не хозяин, чего я полезу в холодильник? Может, там всё не для меня?
- Нет, ты что? – пугается Роман. – Твой первый в жизни собственноручно приготовленный завтрак! Нельзя выкинуть! – он достает кусок пиццы и вгрызается в него зубами. – Мммм… как вкусно. Сам можешь не есть. Я всё съем, это – моё!
Андрюха улыбается, берет себе кусок пиццы и идет делать Роме кофе.
После завтрака Ромка выкатывает из гаража «Икс-пятый». (* Прим. автора - BMW X5.) В прицепе на жесткой сцепке – гидроцикл. Глаза друга загораются:
- Сколько лошадей?
- Двести шестьдесят, - небрежно отвечает Рома.
Лоснящийся черными боками «баварец» осторожно спускается по крутой грунтовке к реке. Пляж действительно оказывается великолепен: полтора километра песчаной косы, конец которой скрывается за поворотом Волги.
Рома виртуозно разворачивает машину на склоне, подгоняет прицеп к дощатым мосткам, отдает Андрею лебедку и, пока тот разматывает провода, достает из багажника спасжилеты. На Андрюхином торсе не сходятся застежки «гостевого» жилета, в котором Ромка обычно катает девчонок. Рома отдает другу свой, а сам осваивает «девчачий» прикид. Наконец, агрегат на малых оборотах выходит на глубину. Андрей кладет руки Роме на плечи. Поправляя на запястье браслет с кнопкой зажигания, Ромка оборачивается:
- Держись крепче!
По бескрайнему зеркалу Волги гидроцикл закладывает виражи, взбивая брызги в широкие радужные веера. Рома демонстрирует акробатический фристайл: поднимает водного мустанга на дыбы, заставляет нырять, выпрыгивать из воды, пускаться в слалом, двигаться прыжками. У наездников захватывает дух. Водяная пыль летит в глаза. Солнце разбивается по воде тысячами бликов. И радуга дрожит вокруг них, не успевая оседать. Руки Андрея обвивают Ромку крепким кольцом. И с каждым следующим маневром Андрей все лучше предчувствует движение, вторит напряжению Ромкиных мышц, наклонам корпуса, то привстает, то чуть кренится набок вслед за ним. Кажется, что они слились в единое, сильное, ладное тело в этой неукротимой дикой скачке. Но Ромке всё мало и мало…. И, сделав широкий заход на разгон, он, оборачиваясь, кричит, перекрикивая шум мотора:
- Держииииись! – и выкидывает трюк, который освоил недавно и делал раньше только в одиночку: разгоняется, взяв курс на пляжный бакен, и всего в метре от него резко вздымает руль, всей тяжестью откидываясь назад. Гидроцикл пролетает над пластиковым красным поплавком и с шумом обрушивается в воду.
- У-у-ух! – не выдерживает Андрей и утыкается лицом в Ромину спину.
Ромка вскидывает вверх сжатый кулак и энергично опускает локоть: «Йесссс!» - словно хоккеист, забивший решающий гол в финальном матче. Потом он пускает гостя «за руль». И, обласканные одобрительными, призывными и, порою, завистливыми взглядами с берега и проходящих теплоходов, они гоняют, пока не кончается бензин.
Потом - плавают наперегонки, ныряют, «кто дольше продержится под водой». Вытираются одним полотенцем на двоих. Ввязываются в футбольный матч, который ведут на вытоптанной площадке пацаны, встречающие Романа возгласами:
- О, здрасьте, дядя Рома!
Андрей, правда, довольно скоро хватается за лодыжку и с извиняющейся улыбкой отходит в сторону. Но, облокотившись на столб покосившегося «грибка» от солнца, он заворожено смотрит, как играет его Ромка, азартно обсуждает с пацанами не назначенный пенальти и радостно орет, когда приятель забивает роскошный гол «в девятку».
Загнав прицеп в гараж, Рома везет друга «в город». Сейчас это – просто рабочий поселок, находящийся в четырнадцати километрах от Роминой дачи. А когда-то это был – старинный русский город, почти ровесник Москвы. Его Кремль окружен вросшим в землю валом. На валу фотографируются свадьбы. Фотограф, зацепивший краем объектива Андрея, приходит в творческий восторг:
- Молодой человек! Пожалуйста, встаньте сюда, рядом со свидетельницей. Новобрачные по центру… хорошо… Улыбочку!...
Андрей, в рубашке от Гуччи позапрошлой коллекции и с очерченными вокруг глаз тенями после непростой ночи, красивее свидетеля, свидетельницы, жениха и даже расфуфыренной невесты раз эдак… в тысячу. Он один здесь достоин роскошного волжского пейзажа, открывающегося с крепостного вала.
- Пожалуйста, еще разок! – суетится фотограф. И делает отличные кадры Андрея с невестой, с будущей свекровью, с тещей и десятком разнополых бодрых гостей. Тридцатилетняя пышка в ярко-красном платье жмется к Андрею всё тесней и тесней. И, наконец, Рома не выдерживает, выдергивает своего приятеля из этого бурлеска и шепчет капризным тоном, изображая обиженную новобрачную:
- Андреееей, пойдё-оооом отсюда! Я ревнуууую.
Андрей шутливо тычет ему кулаком в плечо, и они спускаются по валу, провожаемые окликом расстроенной толстушки. И за это Рома готов простить Андрею все грехи. Они едут на рынок; торгуясь для порядка, пробуют южную черешню, покупают малосольных огурцов под шашлыки и свежей мяты для мохито. Долго топчутся в магазине сувениров: Андрей ищет Кате подарок на годовщину свадьбы, но так ничего и не выбирает и уходит без подарка, за что Рома готов ему простить и будущие прегрешения тоже. Потом они сидят на скамейке над Волгой, едят мороженое и спорят о новом модельном ряде Ягуаров. Заезжают в местный супермаркет выбирать соусы для шашлыка и сыр. Рома перед крутящейся витриной с полиграфией разглядывает неоднозначную открытку, на которой бойкий и веселый заяц дарит пухлому ежу огромного размера морковку. Еж отчего-то не на шутку стесняется, залившись румянцем.
- Палыч, я один такой извращенец? ЭТО – нормально детям продавать?
- Почему – детям? – улыбается Андрей.
- Ну, а кому еще? Зверушки-зайцы-кролики…
- Ну, например, я тебе ее куплю, - Андрей снимает с полки открытку и кладет в их полупустую тележку.
- Нет! Мне не надо! – шуточно пугается Ромка и пытается выложить открытку обратно.
- Нет, надо, надо…. Не спорь со мной, я лучше знаю!
Пока Андрей звонит Катерине и выслушивает пятнадцатиминутный выпуск «домашних новостей», Рома отлучается к аптечному киоску и по возвращении незаметно прячет кулек на дно самого объемного пакета. По дороге домой они делают крюк в двадцать километров до Ярославской трассы и в придорожном маркете «Спорт и отдых» покупают для Андрея спасжилет. Остановив машину у своих ворот, Рома поворачивает голову и долгим взглядом смотрит на друга, покачивая головой так, словно не верит своим глазам.
- Что? – спрашивает Андрей.
- Андрюх, я сплю с самым красивым мужчиной во Вселенной!
- А я – с самым болтливым, - улыбается Андрей и идет открывать ворота.
* * * * *
Рома ставит мангал, а Андрюхе, чтоб «не мешался под ногами», выдает топор и показывает генеральное направление на дровяную сараюшку:
- Колода - под навесом. На шашлыки шести поленьев – хватит.
Андрей, сняв рубашку, коротко взмахивает топором и роняет удар за ударом на березовые чурбачки. Рома нанизывает на шампуры баранину и любуется его размеренными мощными движениями, борясь с желанием отобрать, на фиг, топор и увести в спальню.
Шашлыки удаются на славу. Стол накрыт в небольшой беседке в саду. И им уютно там вдвоем. Они чокаются бокалами с темным вином, выбирают лучшие куски друг у друга с тарелки, ломают хлеб от батона, потому что Рома забыл захватить в беседку нож, а больше всего на свете им сейчас не хочется куда-нибудь идти – пусть даже это место в тридцати шагах… И обоим сейчас кажется, что жизнь должна полностью исчерпываться летом, праздниками, недосказанной любовью, сдерживаемым желанием и накатывающимися сумерками, таящими смутные обещания и прекрасные дары. Ложится роса. С соседнего участка тянет дымом печки. В кустах над Волгой пробует свой голос первый соловей.
- Ром, ты… за тот случай,.. - прерывает долгое молчание Андрей, – ну, с больницей… Ты ж не объяснил тогда. Я думал, что не срочно …
- Да всё, проехали.
- А как тогда решилось?
- Мужика одного с работы вызвонил.
Андрей молчит и потом кладет руку на Ромино запястье.
- …Ты – прости меня, ладно?
Ромка кивает. И они опять сидят молча. А две больших ладони сплетают пальцы, чередуя ласку и пожатия. Незаметно пожатие переходит в захват. Роман тянет руку вверх. И, глядя друг другу в глаза, они удобнее устраивают локти, делают несколько несильных пружинящих движений, и, наконец, их кисти каменеют, борясь и меряясь силой. Рома цепляется второй рукой за столешницу, сметая на пол вилки, пружинит корпусом. Рука Андрея, запрокидываясь, медленно сдает позицию. Потом Андрею удается изменить угол захвата. Он возвращает исходную позицию и серией коротких толчков старается дожать. У Ромы мелко дрожит жилка под ключицей. Вдруг Андрей дает слабину, и его рука с силой впечатывается в стол. Подскакивают тарелки.
- Хххха! – победно выдыхает Рома и в тот же миг отворачивается, встает и начинает собирать посуду.
- Эээй, - заискивающе говорит Андрей.
- Чего? – спрашивает Ромка, потом поднимает на друга глаза, улыбается краешком губ, пододвигая Андрею стопку тарелок: - На, неси на кухню.
Андрей уходит в дом. А Рома еще моет шампуры, убирает остывший мангал и, не успев вовремя ускользнуть, «зацепляется языками» с соседкой по участку, Верой Эдуардовной. Соскучившаяся в своем дачном уединении пожилая дама долго расспрашивает о здоровье Роминых родителей, передает им приветы, рассказывает про проказы своей сиамской кошки Джессики. И Рома говорит с ней, и говорит, и уже не знает – она ли не отпускает его, или он сам находит всё новые темы для разговора, чтобы отдалить момент, когда нужно будет идти в дом и оказаться там лицом к лицу с тем, что сегодня обязательно случится.
- Ой, заболтала я тебя, Ромочка, - спохватывается Вера Эдуардовна. – Ну, Ольге Александровне привет передавай, не забудь!
- Хорошо, - кивает Рома.
- Да, а товарищ твой – такой интеллигентный молодой человек! – вставляет пенсионерка на прощание.
«И эту обаял! Когда только успевает?» - с невольной гордостью думает Роман.
В доме тепло. Андрей в гостиной щелкает пультом видеомагнитофона.
- Ого! Где ты этот диск выкопал? – поражается Роман. – Сто лет уже не попадался.
На экране по подиуму ходят длинноногие красавицы.
- Ничего, что я включил? Ты там трепался и трепался… а я хотел твои программы посмотреть – и не нашел ни одной.
- Здесь не храню. В Москве в гости приезжай – хоть все, до единой покажу!
- Там коктейль тебе стоит. Лед растаял, наверно?
Рома берет бокал мохито и присаживается рядом с товарищем.
- Это какой год?
- Думаю, 2003-ий. Видишь – Самохвалова, - показывает пальцем Андрей на одну из манекенщиц. – Помнишь, как за тобой бегала?
- Да ладно… Ты, поди, их всех переимел. Дай-ка пульт, - Рома прокручивает запись до конца и на финальном выходе, там, где объявляется свадебное платье, нажимает «стоп». На экране в облаке белого шелка стоит молоденькая еще Ларина. И ее порочности совсем не видно за пышной фатой.
- Андрюх, я хочу сказать… Ты помнишь, когда Ларина в твоем кабинете?.. Я тебя увидел… Короче, тебя природа размером не обидела. А я… Короче, вот – чтоб ты сегодня ВСЁ использовал!
Он протягивает другу аптечный пакетик. И закусивший от удовольствия губу Андрей вынимает оттуда тюбик любриканта. Больше им в гостиной делать нечего. Они выключают телевизор и идут наверх. В спальне Андрей обнимает Ромку и начинает целовать, но тот уворачивается:
- Слушай, давай сначала «дело сделаем», а? А лирика – потом. А то я волнуюсь… прям как на премьере…
Андрей молча освобождает любовника от одежды. Ставит его в свою вчерашнюю позицию. Берет на пальцы смазку. И… робеет. Уж кто-кто – а он-то знает, что «размер имеет значение». То, чего он сейчас хочет от Романа, из его многочисленных девушек ему позволили немногие. А на повторение согласилось и всего только… то ли пятеро, то ли шестеро. «Одно неловкое движение – и второго раза уже не будет», - говорит себе Андрей. Он касается нежного места пальцами и начинает легонько массировать. У Ромы «там» узко. Андрей вводит сначала один палец. А когда пытается сделать это двумя, Ромкина спина вздрагивает и напрягается. «Ничего сейчас не получится», - думает Андрей. Делает несколько движений двумя пальцами и выходит.
- Это – всё? – с деланным энтузиазмом спрашивает Рома.
- Щас, размечтался! – язвительно говорит Андрей.
- Ну и суй, давай, - с какой-то даже обидой говорит Ромка. – Что, в первый раз, что ли?
- Потом расскажу, - обещает Андрей и решается медленно попробовать.
Роман, настроенный стоически, молчит. Андрей гладит Ромкины ягодицы, чуточку толкается. «Помоги, Ромка!» - думает он про себя. – «Помоги!» Но Рома неподвижен.
- Не, Ром! Не сегодня! Не могу! – говорит вслух Андрей и переворачивает любовника на спину.
Тот разочарованно и демонстративно отводит взгляд к стене.
- Да ладно ты, не дрейфь! Всё будет! – задорно говорит Андрей и накрывает своей ладонью Ромин член. Второй рукою ласкает себя. – Смотри, они почти одинаковые.
Ромка привстает, чтобы видеть эту будоражащую картину. И Андрей вдруг забирает оба члена в одну руку и делает несколько движений.
- Ммммм… - стонет Рома.
- Ну вот, а ты думал, я ничего не могу, - шепчет Андрей.
Он стоит на коленях между раскинутых ног любовника и ласкает его. И себя. И потом вдруг меняет местами руки. Рома вцепляется пальцами в простыню, подается бедрами вперед и больше не думает о неудавшемся. И всё ближе к нему подступает то самое…
И когда, наконец, Ромка от наслаждения выгибается дугой, Андрей – не в состоянии сдержаться! - входит сразу на всю длину одним мягким, пологим движением. И Рома вдруг оказывается перед фактом, что он еще не все знал о сексе и о своем собственном теле. Волна оргазма взрывается внутри него, рассыпаясь сладкими спазмами. И почти одновременно взбухает волна боли и разрывается фейерверком, обжигая его изнутри и сливаясь с наслаждением. И два этих чувства срывают с Роминых губ почти звериный рык.
Через открытое окно второго этажа звук прокатывается по соседним участкам. И Вера Эдуардовна, вышедшая на крылечко слушать соловьев, гладит и успокаивает прижавшую уши сиамскую кошку Джессику.
- Не пугайся, Джесси, не пугайся! Это – Трезор, он – привязан. Ты только близко к нему никогда не подходи. Видишь, какая это злая собака!
Пожилая женщина не может и подумать, что соседский Трезор здесь ни при чем. Что это обаятельный Ромочка, сын милейшей Ольги Александровны, отдается с такой страстью своему интеллигентному товарищу. Джесси еще некоторое время сидит с прижатыми ушами. Она точно понимает, что это не Трезор, и с опаскою косится на окна соседнего коттеджа. Но поделиться своими соображениями с хозяйкой, к счастью, не умеет.
- Тише, Ромка, тише, - шепчет Андрей, изо всех сил стараясь замереть, чтоб не усиливать боли. А Рома бьется, переживая свой самый мощный и пронзительный оргазм. И только когда наслаждение заканчивается, понимает, что боль всё еще осталась. Андрей осторожно начинает двигаться. По Роминому лицу он видит, что причиняет страдание, но остановиться уже не может.
- Ромка, прости. Прости. Прости! Потерпи… еще… немного…
Наконец, он выдыхает в последний раз и медленно и благодарно проводит ладонями по Роминым бедрам и коленям. Ромка сразу поворачивается к нему спиной и отодвигается. А Андрею приходит мысль, что, наверняка, ни у одной из девушек, с которыми он проделывал то же самое, ВСЁ ЭТО не было реально в первый раз.
У Ромы дрожат плечи. На миг у Андрея рождается искушение провести ладонью по его глазам – наверняка, на ладони останутся слезы. Но он преодолевает это глупое желание, придвигается к другу и обнимает его сильной рукой. Ромка даже не делает попытки отодвинуться. Да, ему сейчас нужна защита. Но кто же, кроме лучшего друга надежнее всего прикроет спину в трудный момент? Андрей понимает Ромино доверие и благодарно целует его в плечо.
- Теперь уж точно всё, Ромка. Всё случилось. И мы – вместе. Навсегда!
Боль медленно стихает. Роман прижимается спиной к Андрею. В конце концов, он сам этого хотел…. Может быть, даже больше, чем Андрей.
* * * * *
Просыпаются в одиннадцать часов. Вернее, просыпается Ромка. Андрей полулежит, опершись щекой на локоть, и заворожено смотрит на приятеля.
- Что? – спрашивает Ромка.
- Ром, я сплю с самым красивым мужчиной во Вселенной! – отвечает Андрей.
- А я, значит, с самым болтливым? – выдыхает Ромка и тянется к Андрею губами. Впервые за сегодня, за вчера и вообще в этой и во всех прошедших жизнях. Андрей наклоняется к нему. Их губы трепетно борются за лидерство. Потом Роман сдается, позволяет любовнику забрать губы в свои, впускает его язык и млеет, переживая еще одно, более мягкое, чем вчера, вторжение. Минуты через три Андрей чуть отодвигается и тихо спрашивает:
- Ну, кто сегодня – Любимая Жена?
- Понял, - отвечает Рома. – Сейчас будет завтрак в постель!
Садится, тянется было за шортами, а потом со стоном «Ёооооо!» сползает с кровати на пол.
- Эй, там, на нижней палубе, что случилось? – окликает Андрей.
Рома не без труда поднимается и неловко произносит:
- Слышь, я, похоже, не ходячий!
- Яяяясно. Ну, лежи пока. Сейчас будет как минимум кофе.
Пока он внизу колдует над кофемашиной, Рома экспериментально выясняет, что он может лежать, стоять (правда, не совсем изящно) и неуклюже (понимает он, ковыляя в ванную комнату) ходить. Сидеть же – не получается совсем. Плеснув в лицо себе прохладной водой, он с иронией говорит своему отражению в зеркале над раковиной:
- Допрыгался, красавчик?! – и, прихрамывая, возвращается в спальню. И, когда на лестнице раздаются шаги Андрея, пристраивается в как можно более непринужденной позе, картинно опираясь на подоконник.
- Ты кофе предпочитаешь стоя или лежа? – ехидно спрашивает Андрей, входя с двумя чашками кофе.
- А ты откуда знаешь?
- Угадай с трех раз! – отвечает Андрей и ставит одну чашку перед другом.
…Вы знаете, так бывает…. Один сказал одно, другой понял как-то по-другому. Ромке послышалось «угадаЛ», и он чувствует болезненный укол ревности.
- И кто они были? – спрашивает он, стараясь придать голосу равнодушие и отхлебывая кофе, который ему кажется отвратительнейшей в мире бурдой.
- Кто?
- Ну, предыдущие два?
- Роман Дмитриевич и Ромео, - отвечает Андрей, не переставая улыбаться.
- А если серьезно? – жестче спрашивает Роман. – Кто был первым?
- Ромк, не блажи! – отвечает Андрей. Он сейчас в расслабленном состоянии и любит весь мир. Он благодарен Роме за то, что всё у них – получилось. Благодарен за все эти слезы, слова, синяки... И теперь – он самый щедрый и богатый человек во Вселенной. Перед ним стоит сверкающий хрустальный замок – его Мечта, его Любовь, его Победа. Он держит на ладони свое горячее и любящее сердце и протягивает его этому взъерошенному, не до конца проснувшемуся блондину, хозяину и создателю этого великолепного замка.
- И кто же удостоился? – в голосе Романа обида смешивается с болью, а потом – с презрением. – А - знаю! Это однокурсник твой, как его там… Стас! Я помню, что-то он такое мне намеками рассказывал. Или это – Катин друган Колька?!
- Заткнись, ты что? – пытается урезонить его Андрей.
- Чего «заткнись»? – звереет Роман. – «Поздравляю тебя, придурок! Тебя опять использовали!» Меня Андрюша по рукам бил, не давал прикоснуться, а сам - таскался… ****ь! – Рома, сделав резкое движение, нечаянно выплескивает себе на руку горячий кофе и потом в ярости выливает всю чашку за окно.
Андрей цепенеет. На его глазах прекрасный, чудный замок взрывается изнутри и рассыпается миллиардами осколков, иссекая острыми иголками распахнутую Андрюшину душу. И сердце, мгновение назад готовое затопить своей любовью целый мир, теперь израненное разбитым хрусталем, истекает ненужной никому любовью, с каждым ударом опадая и теряя силы, пока не остается лежать на похолодевшей ладони жалкой, измочаленной, уже ни на что не похожей тряпочкой.
- У меня есть доказательства, - на автомате говорит Андрей.
- Какие? – ревет Рома. – Справка об анальной девственности на вчерашнее утро?!
Это - удар наотмашь, но он уже не может сделать Андрею больнее, чем есть. Андрей стискивает зубы, и желваки перекатываются по красивым скулам. Взгляд его делается тяжелым, в голосе звучит сталь:
- Значит так, Отелло. Теперь – слушай сюда. У меня ЕСТЬ доказательства, которые заставят тебя задуматься. Это – раз. И я предъявлю их тебе, если для тебя они – важней всего. Это – два. И ты поймешь, что ты – тупой, безмозглый идиот. А потом я уйду. Навсегда. И ты меня уже не остановишь и не вернешь. Ничем. Никогда. И ни при каких обстоятельствах. Это – третье и последнее. Можно было бы еще отдельным пунктом про «ожидание и верность» поговорить. Но мне теперь уже – плевать!
Роман понимает, что перегнул. Но из нелепого упрямства молчит. Андрей выходит из комнаты и через минуту возвращается со своей сумкой и телефоном в руках. Бросает сумку на середину комнаты, выуживает из бумажника визитку таксиста и, прислонившись плечом к дверному косяку, набирает номер. Это - похороны любви. И на них обязательно должны присутствовать двое.
Заказав такси, Андрей звонит Кате:
- Привет, Катюш. Нормально. Уже выезжаю. К четырем точно буду дома. – (Роман косится на часы: начало двенадцатого. Значит, выезжать нужно через полчаса, не позже.) – Знаешь, мама очень хотела к нам приехать. У нее подарок есть для Леночки. К скольки ее приглашать? К пяти – нормально?
Сразу, без промедления, набирает телефон матери:
- Мам? Как дела? У меня – хорошо! Мы с Леночкой и Катей хотим тебя сегодня пригласить… Не занята? Часам к пяти… До встречи, мам. Целую!
«Теперь не останется». Ромка страдает. Ему уже не нужны доказательства. «Хотя какие могут быть доказательства? Просто блеф», - мельком думает он. Но он уже согласен быть не первым. Согласен быть даже не единственным! «Андрюша!» - произносит он, пока что - про себя. Но вслух ничего сказать не решается. Андрей роется в сумке, достает оттуда сверток и распрямляется, протягивая что-то перед собой. Рома опускает взгляд: это вчерашние Андрюхины плавки, на серой ткани - запекшаяся кровь. Рому изнутри обдает горячая волна.
- Это – я тебя? – выдыхает он.
- Нет, это – Пушкин! А ты,.. – голос Андрея делается звонким, почти веселым: - Ты – будь счастлив, Ромка! Найди себе новых, хороших друзей: не подлых, не потасканных. Верных! А обо мне – забудь уже! Адьос!
Он, не глядя, бросает плавки в сумку и выходит.
- Андрей! – Ромка бросается следом. Догоняет в дверях гостиной на первом этаже. Хватает за плечо, пытаясь остановить, повернуть к себе и обнять:
- Андрюшка, девочка моя!
Андрей резко разворачивается. У него не зря черный пояс по карате. И ему не обязательно снимать очки, когда он собирается драться. Короткая роскошная серия из двух ударов: первый – в солнечное сплетение, второй, точно отмерянный, в челюсть - сгибает Романа пополам и отбрасывает, как безвольную куклу, на шкуру перед камином. И тут у Андрея звонит телефон: пришло такси.
- Алло? Подъехали? Да, зеленые ворота. Да, через две минуты выхожу…
Андрей стоит над Ромкой:
- Ну, живой? Не тошнит тебя? Головой потряси.
Рома, пока не полностью понимая, что произошло, послушно трясет головой.
- Не тошнит? Точно? Ну и ладушки! Жить – будешь. Долго. Счастливо. И – без меня!
Андрей выходит. Слышно, как он спускается по ступеням, потом – как разговаривает о чем-то с водителем. Хлопает дверь, машина уезжает, и наступает тишина.
Роман медленно приходит в себя. Трясет головой. С силой проводит ладонью по лицу – словно стараясь стереть из памяти последние несколько минут. Собирает обрывки мыслей. Он почему-то не может решить, что сейчас – важнее всего. «Блин! Я – урод! Как я так его… неаккуратно? И еще сам разорался, как белка-истеричка! А ему каково сейчас??? Прости меня, Андрюха!» Он медленно встает и, прихрамывая, начинает собираться: «Ключи от машины. Документы. Бумажник… Что-то еще... Что?... Телефон!» - спохватывается он, хватает трубку и набирает номер. И почти сразу раздается мелодия, настроенная на него у Андрея. Роман замирает: «Забыл, что ли, трубу?» Прислушивается – нет, звук идет не из дома. Роман открывает дверь. На нижней ступеньке крыльца, ссутулившись, словно устав от долгой трудной работы, сидит Андрей. У его ног лежит сумка, в которой веселой мелодией надрывается телефон. Роман сбрасывает звонок, спускается на нижнюю ступеньку и садится рядом с другом.
- Успокоился? – устало спрашивает Андрей.
- Слушай, Андрюш, давай добьем друг друга, а? Чтобы не мучиться…
- Сильно я тебя? – косится на него Андрей.
- Сильнее надо было… Я – тупой, безмозглый идиот… Что мне сделать, чтобы ты меня простил?
- И обрати внимание, у нас все время извиняется тот, кого побили…
- И бьют всегда меня, - говорит Рома.
- Да? Ты думаешь? – Андрей начинает расстегивать манжеты рубашки, и открываются синяки, оставленные Ромкиными руками. Потом отгибает вверх штанину и Рома видит багровый след, оставленный чуть выше щиколотки его коленкой. – Остальное - потом покажу, - заключает Андрей.
От этого «потом покажу» Ромкино сердце делает кульбит, и он становится снова «тем самым» Ромкой.
- А не надо мне все это показывать, не надо! Мне, знаешь, тоже есть кое-что тебе предъявить.
Андрей придвигается к нему плечом. Потом коленом, потом – ботинком прижимается к Роминому кроссовку. И они сидят, плечом к плечу. И каждый боится сделать неосторожное движение и разрушить этот новый, доселе не существовавший мир.
- Ты… своим-то будешь звонить?
Андрей тяжело вздыхает и набирает сначала маму, а потом – Катерину. Когда оба разговора заканчиваются тем, что женщины на том конце трубки смиряются с изменением своих планов, друзья встают. Роман берет андрееву сумку и сам несет ее в дом. В своей спальне он распахивает шкаф, решительной рукой освобождает две полки и высыпает содержимое сумки на освободившееся место.
Потом они курят в окно, облокотившись на подоконник, и молчат. Андрей отодвигает оставленную с утра чашку и говорит:
- Кофе вылил… дурак!
- Слушай, давай за это ты меня уже в следующий раз накажешь! – говорит Роман, бережно притрагиваясь к челюсти. – Кто ж знал, что ты – такой монстр! За несколько часов уходил меня до состояния «ни дать ни взять».
- Ну, хоть пожрать чего-нибудь приготовишь? – ласково «бодает» его плечом Андрей.
Через пять минут Роман задумчиво стоит перед распахнутым холодильником:
- Что пьем?
- Водку.
- С чего бы? – Рома оборачивается удивленно.
- Поговорить надо, - отвечает Андрей. – Решить: что дальше?
- А хочешь, я тебе по трезвяку всё скажу? – говорит Рома, пристально глядя на Андрея. – Решать нам нечего. У тебя - семья: жена и дочка. Нехилый бизнес. И ты – занятой человек. Ты ко мне приедешь раз пять-шесть: два раза – в первую неделю, потом – как выйдет... Может быть, мы еще раз сюда, - он обвел рукой кухню, - выберемся. Ирку я брошу. К августу заведу у себя в ванной для тебя зубную щетку. А потом, однажды, ты уедешь в отпуск. Или в командировку. Или нет, к тебе приедут какие-нибудь иностранные партнеры. Ты позвонишь и скажешь, чтоб я тебя не ждал. Потом - забудешь пригласить меня на свой день рождения. И, чтобы загладить неловкость, сделаешь мне какой-нибудь дорогой подарок на Новый год. Что это будет? Зеркальный фотоаппарат? Горнолыжные очки с видеокамерой?..
- То есть, всё, что ты позавчера мне говорил – фуфло и лажа? - хмуро констатирует Андрей. – И остается нерешенным один-единственный вопрос: «Стоило ли из-за пяти раз друг другу задницу рвать?»
- Нет, ну предложи что-нибудь другое! – повышает голос Роман. - Давай, приходи ко мне с вещами – жить!
– Вот я и говорю: водку!
Они успевают опрокинуть два раза по пятьдесят под домашние котлетки, когда у Ромы звонит телефон.
- Да, любовь моя! – воркует он в трубку. – Нет, сегодня не приеду. Ну, так вышло. Да. Конечно. И я тебя. И я. Пока, пока!
- Она? – спрашивает Андрей.
- Ага! – и протягивает телефон, на экране которого – фото эффектной шатенки.
- Симпатичная! Лет сколько?
- Двадцать три.
- Нормально! Жёсткий секс любит?
- Не спрашивал.
- Ни фига себе! Это одному мне, что ли, так «повезло»? – удивляется Андрей.
- А ты не знал, что ты в моей жизни – особенный? – спрашивает Рома. – А вообще-то я – очень ласковый.
- Покажешь? – улыбается Андрей, и голос его звучит бархатно и низко.
Они снова оказываются в спальне. И уже никуда не торопятся. И поскольку оба явно не в состоянии повторять свои прошлые «подвиги», всё получается неспешно, чувственно и хорошо. Андрей сам раздевает любовника, медленно целуя освобождаемое от одежды тело. Потом кладет его на спину и – сладко до дрожи! - ложится сверху. И начинает медленно двигаться. Два возбужденных члена скользят друг вдоль друга. Рома утыкается губами в нежную кожу над ключицей и, млея, гладит раскачанную спину.
- Ты – хотел? – шепчет Андрей.
- Да, - кивает Рома.
- Давно?
- Всегда.
- А верил, что это – будет?
- Нет.
- А первым решился - кто?
Рома пропускает несколько движений, и потом выдыхает:
- Ты.
Андрею хочется одновременно закрыть глаза и – смотреть на Ромку. Он дышит все чаще, целует Любимого в висок, в глаза, в щеки. Потом хрипит:
- Ромка, руку!
Рома протискивает ладонь между двумя телами. И Андрей начинает толкать в Ромин кулак.
- Можно? – наконец, просит он.
Рома в ответ плотнее сжимает ладонь. Андрей кончает ему в руку и придавливает его своим телом.
Через два часа три раза опустошенный Рома целует позавчерашние синяки на теле два раза опустошенного Андрея.
- Жуть какая! До меня у тебя какой-то изверг был!
Андрей мягким движением убирает упавшую Роме на глаза челку:
- У самого-то сколько было «извергов», Отелло?
Рома тихо отвечает:
- Два. Тогда еще, вначале… Больше – нет.
- А я боялся, что ты у себя на телевидении «продвинутым» стал в этом плане.
- Дурак, что ли? – обижается Роман.
Андрей пытается взъерошить его макушку, но тот уворачивается и отодвигается:
- Двинуть бы тебе сейчас!..
- Значит, так! – Андрей решительным движением притягивает Ромку к себе: - Запоминай: с сегодняшнего дня - никаких изнасилований, драк, - он по одному загибает Ромины пальцы.
- Односторонних избиений, - подсказывает Рома.
- Избиений, - повторяет Андрей, - дуэлей, побегов, глупой ревности...
Его рука собирает Ромину кисть в кулак и ласково его стискивает.
- Андрюх, из нас двоих альфа-самец – это я, - еще не перемолов обиду, в запале говорит Роман. И вдруг чувствует, как беспомощно разжимаются пальцы Андрея на его кулаке, и видит, как огорченная, почти страдальческая морщинка ложится между его бровями. И тут на умницу-Рому снисходит озарение. Он выдерживает несколько мгновений, которые вполне могут сойти за мхатовскую паузу и добавляет: - …кажется мне иногда! А всё остальное время я думаю: ведь ты – мой президент, а я – твой вечный «вице».
Лицо Андрея светлеет, рука снова нежно сжимается, и он расслабленным голосом произносит:
- Оставь свои рефлексии! Какие, на хрен, «альфы»?! Я просто люблю тебя, Ромка! И - неважно, кто главный.
Рома растекается по Андрееву плечу. И оба прячут улыбки: Рома – хитроватую на Андреевом плече, Андрей – снисходительную на Ромкином затылке. Теперь каждый знает, где потайная пружинка у его дорогой игрушки.