Кошка, которая умела плакать 2-ая ред. Книга 2

Редакция вторая,
дополненная, исправленная и высочайше одобренная патриархом Селорном.



Книга 2



1. ПОТРОШИТЕЛЬ СНОВИДЕНИЙ



Отведя в сторону шелестящий занавес из раковин улиток, Талия ан Камиан замерла на пороге – из подвала доносились голоса.

– Никогда такого не видел. Никогда, твоя кошачесть! А я уже много повидал, слава пушистой Аласаис, слава прекрасной Аэлле! – сбивчиво тараторил кто-то незнакомый.

– Давай без эмоций, – перебил его голос Мора, и Талия, облегчённо выдохнув, зашагала по лестнице.

Ирсон, Ирера и Мор расположились вокруг ослепительно яркого костра, разожжённого прямо на плитах пола. В белом пламени иллюзии едва угадывались очертания человекообразной фигурки.

– Что это у вас тут за театр теней? – усевшись на ящик с гвоздями, спросила Талия.

– Новости с Элаанской границы, – не оборачиваясь, пробормотал Ирсон.

– Все знают, что Лайнаэн – могущественная наэй, – отчеканил Мор. – Все помнят, как её маг Хейн одной молнией полностью уничтожил население Танцующих Песков. Мы свыклись с этим, свыкнемся и с тем, что произошло сегодня.

– Это было настоящее цунами из света! Всё живое мгновенно испарилось. От всех, кто отбрасывал тень, не осталось и тени. Такая мощь!.. Да что там живые – на месте Девяти Скал теперь девять каменных блинов!

– Девять Скал? – переспросила Талия. – Это же на Зелёной Равнине! Почему Лайнаэн напала на своих соседей? Они тут причём? Нет чтобы Ректора испепелить за клевету…

– Она ни на кого не нападала. Все эти смерти – побочный эффект, – бросила Ирера.

– Видимо, она побоялась, что после того, как Ректор её «разоблачил», весь Энхиарг объединится и захочет поквитаться с ней за прошлые обиды. Вот и… – Ирсон ткнул пальцем в иллюзию.

– И? – ткнула пальцем в таная ан Камианка.

– И окружила свои земли защитным куполом.

– Куполом невероятной мощности! – с придыханием подпел мандражист из пламени. – Да лоснится вовеки твоя шерсть, госпожа Талия. Я – Бааб…

– Второй подхалим при первом секретаре моей матери. Я узнала, – кивнула Талия. – Спасибо за сообщение. И давно всё это случилось?

– Получаса не прошло.

– А наши, значит, уже там… Любуются.

– Вы, ан Камианы, как мухи – что на повидло слетаетесь, что на… – уныло прокомментировала Ирера.

– Ничего святого! – снова поддакнул Бааб. – Кстати, ваших телепатов здесь не меньше, чем наших «копилок впечатлений». Ректор попросил патриарха Селорна о помощи – узнать, что происходит там внутри. И патриарх не отказал… Ого! Что-то здесь опять начинается!

Фигурка Бааба дрогнула, вытянулась. Языки пламени стали наматываться на неё, как пряди сахарной ваты на палочку.

На этом трансляция прервалась.

– И зачем только ваш батька Селорн во всё это ввязался? – прошептала Талия. – Клопу понятно – от Ректора добра не жди! Кто гаже – он или Лайнаэн – ещё можно поспорить. Бр-р!

– Уверяю тебя, Селорн прекрасно понимает, с кем связался, – криво усмехнулся Мор. – Давайте оставим его делать свою работу, и займёмся нашей.

– А что это вы тут сидите? – спохватилась Талия. – Вы же должны внизу быть!

– Твоя штука отказалась нас впускать, – фыркнула Ирера.

– Мой кубик? Ох, да, иногда он своевольничает. Пойдёмте, сейчас всё наладим.



***



– Странно – контур на месте, чего ж он тогда вас не пускает? – проговорила Талия, осматривая венок из лэнэссер, отмечающий зону «разжиженного» стекла на верхней грани огромного куба-убежища.

Вернее – зону стекла, которое должно было стать «разжиженным» и послужить гостям своеобразным шлюзом, но по непонятной причине вновь затвердело и наотрез отказалось пропустить их внутрь.

– Ну, что ты, радость моя, заартачился? – растянувшись на грани, ворковала Талия. – Чем они тебе так не понравились? А? Скажи мне, мой идеально шестигранный!

Она ласково чмокнула куб. Стекло пошло волнами, словно она лакнула воды из лужи, и почти сразу тело Талии стало погружаться в толщу грани.

– Эффект хозяина! – подтягивая ноги к груди, улыбнулась ан Камианка.

– У вас тут случаем Энаоров не завалялось? – спрыгнув на пол, весело спросила она.

Ответа не последовало.

– Инон, ты спишь, что ли? Эй! Мы пришли!.. Наконец-то.

Тишина.

Убедившись, что стекло благополучно пропускает Мора, Талия направилась в угол куба…

Инон лежал на полу. Холодный. Неподвижный. Талия кинулась к Энаору. Хвала Аласаис, эал дышал. И душа его была на месте.

– Жрец мёртв, – поддев руку Инона мыском сапога, констатировал подошедший Мор.

– Мертвее некуда, – облизала пересохшие губы Талия.

– Жрец мёртв. Энаор жив… – с расстановкой проговорил телепат.

– Один мог погибнуть, защищая другого, – предположила Талия.

– От дядюшки Рестеса, – вставил Ирсон, двумя пальцами, как обмоченную котом тряпку, поднимая распоротую бездонную наволочку.

– Бред какой-то. Не мог он из неё освободиться. Не мог, хоть ухо мне открутите! – заявила ан Камианка.

– А освободить его оттуда могли? – тихо спросил её Мор.

– Кто? Тут же не было никого!

Взгляд Мора стал ядовитым и колючим, словно иголки валявшего под его ногами кактуса.

– Нет. Нет, – смешавшись, забормотала Талия. – Ему незачем…

– Перестань изображать наивную девочку, ан Камиан. Давай, посмотри, что жрец испытывал перед смертью, – потребовала Ирера.

Талия сглотнула и, сокрушённо повесив хвост, пошла выполнять приказ. Она уже чувствовала – Мор и Ирера правы.

Тело Инона несло на себе множество ярких эмоциональных следов, но оно явно не было телом существа, умершего в сражении. Скорее… скорее оно походило на провонявший навозом старый комбинезон, с брезгливостью выброшенный внезапно разбогатевшим фермером. Нет… на воровское снаряжение, брошенное раскаявшимся бандитом у алтаря какого-нибудь Отца Всей Справедливости.

– Хватит прятаться! – резко распрямившись, рявкнула Талия. – Рассказывайте, что здесь произошло!

Мор, Ирсон и Ирера недоумённо переглянулись.

Не дождавшись ответа, ан Камианка пересекла закуток и, обойдя рогатое кресло, пинком выкинула из-за него меховой сапог.

– Я с кем сейчас разговариваю, а, моль тебя обглодай? – вопросила она у сапога.

Сапог молчал.

– Я тебе сейчас сама, без всякой моли, подошву отгрызу, – посулила Талия, но мужественный сапог не проронил ни звука.

Вместо этого брошенная поверх стопки бумаг мухобойка вдруг гибко приподнялась – точь-в-точь напуганная кобра – и по кубу разлилось глухое шипение:

– Что ты надрываеш-ш-шься? Всё хавно не добудиш-ш-шься. У него ше летняя спяшка, забыла?

– Забыла, забыла. Но ты мне тоже сойдёшь. Так что тут было? – усевшись на подлокотник, повторила Талия.

– Жрец получил шквеш-ш-шное послание. Не шмеш-шное, а шквеш-шное.

– Скверное. Я поняла, – кивнула ан Камианка.

– Или увидел дурной сон, – влез в разговор чей-то бодрый голос.

– Он вешь кочшился… чился, – продолжала мухобойка. – От ненавиш-шти. От гнева. От штыда.

– А потом он выпустил того, что сидел в наволочке. Побитого чёрного людя, – отбарабанил второй голос.

– Они перех-хлядывались с минуту и умех-хли.

– От чего?

– Мы думаем, они шами решили умех-хеть – так отсюда пхош-ше выбхаться.

– Да-да, иначе бы бекло их ни в жизнь не выпустило!

На полке за спиной Талии что-то звякнуло. Ирсон прищурился. Видимо, вторым говорившим было неказистое медное блюдце.

– Мать твою сковородку. Только этого нам не хватало! – прорычала директриса всего этого… галантерейного зоопарка.

– Хорошо хоть «вафля» осталась при нас, – покосившись на Ирсона, проронил Мор.

– Извини, Ирсон, я правда думала, что ему можно доверять, – развела руками Талия.

– Ещё ничего не понятно...

– Да что уж тут понимать. Всё однозначно, как лишай на пузе. Нет мне прощения.

– Пойди, милая, в кладовку, съешь потравленную мышь, – звякнуло блюдце.

– Это кто тут разбренчался? В следующий раз крысиную отраву сыплю в тебя! – посулила Талия.

– Теперь они знают, где наше укрытие. Придётся куда-то перебираться, – хлестнул хвостом Мор.

– Куда? – тоскливо протянула Талия.

– У нас есть доступ в тайную лабораторию Энаора. Она отлично защищена, раз до сих пор осталась тайной, хотя твой приятель проворачивал в ней… всякое-разное.

– Если бы у Энаора была нора надёжнее этой, вряд ли он прятался бы здесь, – возразила Талия.

– Может, он просто хотел побыть в твоей компании, – осклабилась Ирера.

– Ага, конечно. И лучшего момента он не нашёл. Слушайте, это куб из безднианского стекла, оснащённый самой лучшей системой жизнеобеспечения, какую я только смогла найти. Я не думаю, что где-то мы будем в большей безопасности.

– Они знают, что мы здесь. Ты понимаешь это? – с нажимом сказал Мор.

– Ну и что, что знают? Им придётся повозиться, чтобы вылущить нас отсюда!

– Они повозятся. И вылущат, – мрачно заверил ан Камианку телепат.

– Но прежде я успею позвать на помощь. И им придётся объяснять маминым магам, что они делают в подвале моего высочества без приглашения.

– Здесь они хотя бы не смогут напасть внезапно, – раздумчиво сказал Ирсон.

– Именно.

– Ты так в этом уверена? А что если твой дружок Инон вернётся так же, как сбежал?  – гнул своё Мор.  – Ему что умереть, что воскреснуть – один чих. И дядюшку Рестеса оживит. Кстати, где его тело?

– Оно расползлось в кисель. Лужа там, за диваном, – услужливо доложило обруганное блюдце.

– Вот и из Иноновой тушки мы тоже устроим лужу,  – подняла палец Талия.  – Ирсон, у тебя ведь наверняка найдётся какая-нибудь кислота?

– В избытке, – заверил её танай.

– Ты отдашь нам жезл? – поняв, что уговоры бессмысленны, сменил тему Мор.

– Да. Но я бы советовал вам остаться здесь.

– Когда логово кошки обнаруживает враг, она перетаскивает котят в другое место. Это мудрый инстинкт, – важно проговорила Ирера.

– Значит, наши пути пока расходятся. Досадно, конечно, но что поделать, – пожал плечами Ирсон.

– Стойте, а как же Энаор? – заступая товарищам дорогу, воскликнула Талия.

– Никак. Вправить такой вывих мозга – нешуточная задача. У нас нет на это времени. Мне жаль, – отрезал Мор.



***



Аниаллу ан Бриаэллар, Тень Аласаис, лакомилась змеиными языками. В эмалированном тазу перед ней плавали десятки уродливых гадючек. Большеголовые, но с коротенькими тощими телами, они больше походили на головастиков какой-то чудовищной жабы, нежели на змей. Бледная сианай, плотоядно щурясь, вылавливала их одну за другой, чтобы придирчиво обнюхать, а потом, вцепившись в челюсти, с мерзким хлюпаньем вывернуть наизнанку. Перехватив голову поудобнее, она впивалась в нежный язык и, резко мотнув головой, выкусывала его…

Загипнотизированный этим жутковатым зрелищем, Ирсон не мог пошевелиться. Он вдруг обнаружил, что и сам находится в змеиной форме, которую не принимал с самого детства. «Уж не десерт ли я?» – пронеслось в его мозгу. Ирсон зашипел от страха.

– Да не буду я тебя жрать, – обернувшись, выплюнула Аниаллу. – Вон хотя бы ради отца твоего не буду.

Ирсон поднял глаза. За спиной сианай возвышалось… нечто, больше всего напоминавшее огромный батон студенистой наларской колбасы. Полусгнившее содержимое, прорвав оболочку в верхней части батона, выпячивалось наружу уродливой многоглазой мордой.

– Папа? Что… что… – прошептал Ирсон – он узнал душу, томившуюся в этой ужасной туше.

– Таково моё новое воплощение, сынок. Тиана – мстительная наэй. Ей оказалось мало убрать меня с дороги. Захотелось поизмываться. Спасибо госпоже Аниаллу – я снова в Энхиарге…

– Не за что. Теперь у нас с госпожой удачей война, – утёрла губы тыльной стороной руки сианай. – А что с тобой, предателем, делать – не понятно. Ирсон, Ирсон…

– Я не предатель! – возмутился Ирсон-младший. – Я просто не верю, не могу поверить, что это сотворила Тиана!

– Предатель и есть, – сокрушённо покачала головой сианай. – А тебя ведь предупреждали – Тиалианна злоумышляет против твоего отца. Бедный дядюшка Рестес, рискуя собой, прибыл в Энхиарг, чтобы уберечь тебя. Но нет! Все плохие, одна Тиана хорошая!

Она снова плеснула пальцами по воде и… закричала от боли. Вода в тазу будто вскипела. Тела внезапно воскресших змей, прежде мутно-зелёные, окрасились густым перламутром. Один из жемчужных гадов вцепился в руку Алу, накачивая её жгучим ядом – нежная кожа сианай потемнела, вздулась волдырями. Захлёбываясь пеной, Аниаллу пыталась отодрать змею, располосовать её когтями, но те лишь бессильно скользили по мягко мерцающей чешуе.

Вода бурлила всё сильнее. Змеи выскакивали из неё, клацая челюстями, словно охотились на невидимых мух. Одна из них, взлетев особенно высоко, сумела добраться до Ирсона-старшего.

Ирсон-младший по-прежнему не мог шевельнуться. Ему было страшно и стыдно – мучительно, обжигающе, будто он отобедал семейством ядовитых слизняков… Но – недолго.

– Опять вы за старое, дядюшка Рестес! – стряхнув с себя наваждение, хмыкнул Ирсон. – Мне казалось, что эту тему мы с вами уже исчерпали. Тиалианне я верю, вам – нет. Уж извините. И наяву не верю, и во сне. И на словах, и в глубине души.

Танай выжидающе замолчал, однако кошмар всё длился, змеи продолжали терзать своих бьющихся в агонии жертв, а к горлу Ирсона опять подступила горечь. Он рывком поднялся, запоздало обнаружив, что у него снова есть руки и ноги, и подошёл к тазу. Медленно запустив руку в воду, он вытащил одну из змей. Она не сопротивлялась.

– Ты вшё шделал пхавильно. Пхавильно. Вшё. Ты – шо мной, они – пхошив меня. Для них ты пхедатель, для меня – херой, – ласково прошелестела змея.

– Ты не имеешь никакого отношения к Тиалианне, – так же ласково прошептал Ирсон.

Он нежно погладил гадючку пальцем, но и этого лёгкого движения оказалось достаточно, чтобы жемчужная чешуя слезла с её спины, как фольга с конфеты – с большущей растаявшей конфеты из горького шоколада. Жирная чёрная жижа потекла по пальцам Ирсона, закапала ему на ноги, на пол, на лицо мёртвой Аниаллу.

– А вот и ты – неведомая тёмная сила, – хмыкнул Ирсон, отряхивая руку. – Не с тем ты, честное слово, связалась. Я, конечно, в детстве травмированный, Линдоргом подпорченный, но всё-таки на моём чердаке не такой бардак, как у этого бедняги жреца. Спасибо, теперь мне ясно, что именно вы с ним провернули. Молодцы.

– Почему ты так веришь ей? – завибрировала чёрная плёнка на ладони Ирсона.

– Тиане? Я не просто верю ей. Я много про неё знаю. Она – одна из тех редких сил, которые не только любят, но и уважают своих последователей, объясняя им, что и зачем делают. Я уже пытался растолковать это твоему засланцу Рестесу, но до него, видимо, не дошло, – морщась от зуда, проговорил танай. – Вот когда ты, неведомая тёмная сила, сможешь похвастаться таким послужным списком, как у Хозяйки Пути, тогда и потолкуем. А пока – пшла вон из моей головы!

Сон расплылся бледным маревом. Потерев онемевшее лицо, Ирсон открыл глаза.

Глянцево поблёскивали стенки куба. Тихо ворковало заклятие-вентилятор. На большой «живой» картине Талия и Энаор кормили друг друга сливами, выворачивая плоды наизнанку и выкусывая из них косточки – точь-в-точь Аниаллу языки из змеиных голов… Настоящие Талия и Энаор мирно спали, кое-как умостившись на овальной кровати. Усы телепата щекотали ан Камианке пятку, и алайка, не просыпаясь, раздражённо встряхивала ногой.

– Спят и не знают, какой я херой! – хмыкнул Ирсон, блаженно потягиваясь.

– Что? – встрепенулась Талия. – Нас уже пришли убивать?

– Не совсем. Меня пытались… совратить.

– Оу, будешь знать, как ночевать у распутных ан Камианок, – пробормотала алайка, сонно зарываясь лицом в скомканную простыню.

– Кажется, я понял, что случилось с Иноном. Над нами обоими поработал телепат. Очень осторожно, аккуратно. Он усилил наши собственные сомнения в… правильности выбранного пути.

– И Инон решил, что выбрал не ту сторону во всей этой заварухе?

– Боюсь, что да. Знать бы, чем именно они смогли его зацепить!

– Знать бы! – зевнув, клацнула зубами ан Камианка. – Наверняка это связано с нашей с ним заботой об одушевлённых предметах… Это же очень хорошо, Ирсон! – вдруг подскочила она.

– Что хорошо?

– Что его заколдовали! Я, честно говоря, даже не допустила такой возможности. Думала – он сам…

– Очень рад за вашу… дружбу.

– Да причём тут дружба! Как только он обнаружит, что ему загадили мозги, он порвёт там всё и всех! И никаких оправданий слушать не будет.

– Если он это обнаружит.

– Должен. А если нет – так мы ему поможем… при случае.

– Так он нам и поверил. Какие у нас доказательства? Моя уверенность, но…

– Вот оно – твоё доказательство. – Талия заклинанием выхватила из кармана таная переливчатый кулон – подарок Аниаллу. – Ты хоть понимаешь, что это такое?!

– Это сонный камень. Он позволяет видеть, что снится окружающим, – спокойно ответил Ирсон, решив, что у него ещё будет время спросить, когда это Талия успела свести близкое знакомство с содержимым его карманов.

– Не только! Это такой потрошитель, расчленитель, анализатор снов – он позволяет отличить естественные сны от снов искусственных, наведённых. Мало того – он указывает, кто пихнул тебе этот сон в голову. Не с точностью до конкретной морды, конечно. В общих чертах – был ли автор Владыкой Снов, или наэй, действующим через него, или же кем-то посторонним – магом там, богом, ну ты понял.

– Интересно…

– Роскошная штука, что и говорить, – завистливо вздохнула Талия.

– Почему же тогда эта «роскошная штука» не защитила меня?

– Думаю, она решила, что этот сон не слишком опасен и, раз так, тебе стоит его увидеть. Сны, даже такие, вещь полезная. Многое можно узнать и о себе, и о тех, кто намеревается тобой манипульнуть. Так ты сможешь понять, какое место они считают больным, куда они будут бить.

– А тебе самой ничего подозрительного не снилось?

– Нет. Вот он, мой кошмар. Наяву, – Талия посмотрела на Энаора с такой тоской, что Ирсон недоверчиво нахмурился. – Ну что?

– Извини. Я просто никогда не думал, что кто-то может так смотреть на это… мифическое чудовище.

– Уф-ф, – Талия взъерошила шерсть на Энаоровом загривке. – Я не буду доказывать, что он никакое не чудовище. Он чудище ещё то. Только и я сама – та ещё незабудка.

– Промываешь ближним мозги так, что они не могут потом отличить хвост от садового шланга? Или, может, кукуешь под Клыками в ожидании, что тебя накроет драконом-самоубийцей?

– Почти. В пору моей давно минувшей юности я извела запасных тушек не меньше, чем Энаор. Причём первый раз я безвременно скончалась ещё… пренатально – так, кажется, это называется? В общем, когда мы с сестрицей Тэлиан были ещё в животе у нашей распрекрасной маман.

– Я весь внимание.

– Дело было так. Маман каким-то чудом удалось выцарапать приглашение на Ночь Чёрных Кружев.

Ирсон присвистнул.

– Вот. Сам понимаешь – событие это из ряда вон. Пропустить никак нельзя. Но приглашение-то у неё было на одну морду, в смысле – душу. А в её теле их было три.

– Незадача.

– Когда случаются такие казусы, любящие мамы-кошки, повздыхав приличествующее время, неизменно приходят к выводу, что ничего им, бедняжкам, не остаётся, кроме как «переодеться» в запасное тело, оставив зреющих отпрысков в прежнем, – отогнув мизинчик, пропела Талия. – Тут есть два варианта: можно пригласить к детям няньку…

– В смысле, душу няньки – в своё тело?

– Именно. Или же просто это тело усыпить. Мама тогда ещё плохо нас знала, поэтому выбрала второй вариант. Она чмокнула спящую себя в живот, укрыла одеяльцем и преспокойно удалилась.

– Но вы, надо понимать, и не думали спать.

– О нет.

Талия отвлеклась – к её ноге подползла давешняя шепелявая мухобойка. Намёк был прозрачнее иллюзорного стекла. Наступив на рукоятку пяткой, ан Камианка захватила пальцами кожаный лепесток на её конце и принялась сжимать его, немилосердно комкая лоснящуюся складку. В ответ мухобойка разразилась премерзким хлюпающим потрескиванием – будто слюнявый ампус пережёвывал порцию гигантских тараканов.

– Воркочет. Ласка и мухобойке приятна, – скривилась Талия и продолжила: – В нас проснулся жгучий охотничий азарт. Проглоченные мышки решили поохотиться на кошку, и, что самое удивительное, у них это получилось! Попыхтев с полчаса, мы взломали-таки мамин мозг. Всё её тело было в нашем полном распоряжении. Пушистая Аласаис! Какой это был восторг! Мы буквально захлёбывались свободой. В животе у мамы, конечно, было и тепло, и мягко, и уютно, а когда она начинала мурлыкать – так и просто замур-р-чательно, но там ведь особо не пошебуршишься. А тут!.. – Она восторженно закатила глаза. – Но было одно «но», портящее нам всю сметану.

– Талия – для Тэлиан. Тэлиан – для Талии.

– Точно. Мне не терпелось попробовать забраться на балки под потолком, Тэлиан – попрыгать на кровати и попытаться кувыркнуться. Я хотела подрать когти о притолоку, она – лизнуть подстаканник из нельвардского льда... Первое время нам как-то удавалось договариваться, так сказать, держать своё взбесившееся свободолюбие за шкирку. Дальше было хуже. Особенно тяжко нам пришлось, когда мы решили спуститься в сад. Вышли на площадку, а там две лестницы – одна направо, другая налево… В общем, полетели мы оттуда по красивой дуге и хряснулись маминым боком о ступеньки, а затылком о вазон. Прекрасная Аэлла скончалась мгновенно, а мы ещё малость помучились. Её тело, конечно, почти сразу начало регенерировать, и наши заодно, но факт остаётся фактом – и сами померли, и мамашу угробили. Телепатки мокроносые. Благодаря этому случаю я с Энаором и познакомилась. Справляли мой четвёртый день рождения. Он подошёл ко мне и предложил махнуться воспоминаниями – он же любит всякие экзотические смерти, я согласилась… А когда мне было уже под тридцать, Селорн решил в очередной раз упечь Энаора на принудительное лечение. Ну ты знаешь – в кошачьей форме, в антимагическом ошейнике, ловить белок в Великом лесу. В лес Энаору, естественно, не хотелось, вот я и упросила маму упросить Селорна отправить его со мной – я в Бездну тогда собиралась. Учиться жизни…

– И как?

– По полной программе. Нахлебалась по самые кисточки, – Талия подёргала себя за мохнатое ухо. – Я бы даже сказала – нахлебались. В общем, мы с его высоконагломордием раны друг на друге зализывали, последней мышкой делились и к концу нашего приключения понимали друг друга с полумя. Тем более что он тогда колдовать не мог, и это оказало на его многострадальную думалку ожидаемый целительный эффект. Увы, потом всё встало на лапы своя, – грустно усмехнулась ан Камианка. – У него, правда, бывают периоды прояснения сознания, но длятся они очень, очень недолго. Плохая из меня дама хвоста!

– Кто?

– Это ан Меанорский термин. В обязанности дамы или господина хвоста входит вовремя дёрнуть тебя за вышеозначенный хвост, если ты вздумаешь сунуть нос в совсем уж подозрительную нору. В Энаоровом случае подозрительная нора означает, разумеется, магические изыскания. Они…

Талия не договорила – над её головой по верхней грани куба проскользнула какая-то тень.

– Спокойно, это свои, – расслабилась ан Камианка.

На мутноватую грань обрушился целый водопад ярких детских кубиков. Покружив немного по стеклу, они сложились в надпись: «Тебе послание от архивариуса Тилим».

– Я вся трепещу в ожидании, – задрожала ресницами ан Камианка.

– Предоставленный тобой образец голоса в архиве наличествует, – продолжали кубики. – Сведений о владельце нет, но имеется информация об изготовителе его тела. Увы, мастер Хэхэ уже живёт новую жизнь, но у него есть сын, продолжатель профессиональной династии. Раньше он жил в Лар’эрт’эмори, но не так давно перебрался в Лэннэс.

– Хоть хвостик, но от мышки! – улыбнулась Талия.

       



2. КОГДА ВСЕ МИСКИ УЖЕ ВЫЛИЗАНЫ



...Также просим не беспокоиться авторов текстов, посвящённых борьбы Света с тьмой (Тьмы со светом).

Из обращения к авторам анлиморского издательства




– Четвёртые сутки, – посмотрев на зрачок часов, почти полностью заполнивший собой радужку циферблата, устало отметила Аниаллу. – Осталось немного, слава Аласаис.

– Может, сделаем ещё поярче? – кивнув на освещавший коридор магический огонёк, спросил Анар.

– Нет. Спасибо, нет, – вздохнула Алу. – Эти штуки всё равно никуда не денутся.

Она с неприязнью поглядела на стену, будто глиной измазанную густой тьмой.

– Липкий, дегтярный мрак гнездится там. Он ненасытен: пожрав весь свет, в жадности своей не рыгнёт и бликом, – замогильным голосом продекламировал Анар.

Аниаллу поморщилась, поплотнее запахнув меховую жилетку. Косматая шерсть горела ровным белым пламенем, затмевая розоватое сияние элаанских вишен, угольками теплившихся в прозрачном кармане. Выплюнув очередную косточку, крошечной звездой запылавшую в ладони, сианай с силой вдавила её в стену. В ответ мрак разразился недовольным комариным звоном, почти неслышным, но мерзким до дрожи в хвосте. Не успела сианай убрать руку, как косточка взорвалась, рассыпавшись щепотью тусклых искр.

Алаи переглянулись. Им обоим было не по себе. Налёт мрака на стенах внушал им необъяснимую тревогу. Сначала клочья концентрированной тьмы попадались изредка – они торчали из камня, как пакля промеж обугленных брёвен, но уже тогда задерживаться рядом с ними не хотелось. Непонятно почему, ведь «смыслом жизни» этих порождений тёмной магии было блокировать картографические чары, пожирать заклинания-маячки, препятствовать пространственным перемещениям – и только!..

– Нужно привести себя в порядок, – прошептала Аниаллу через некоторое время.

Она нехотя расстегнула свою лучезарную жилетку и умяла её под клапан рюкзака. Алаи придирчиво оглядели друг друга, проверяя магические щиты, и медленно двинулись дальше. Впереди в коридор вливался поток мягкого розовато-лилового сияния. Это место Агир, воспоминания которого служили Анару и Аниаллу картой, помнил уже чрезвычайно скверно – что не могло не настораживать…

На секунду алаям показалось, что они вышли на открытое пространство – так резко раздались стены, а потолок ушёл ввысь.

– Впечатляет, – протянул Анар, привычно сканируя огромную пещеру на предмет вредоносного колдовства. – И зачем было создавать такую махину?

– Может, среди них были драконы? – откликнулась Аниаллу.

– Кто бы это ни был, «наследил» он тут прилично, – улыбнулся Анар, рассматривая летучие светильники: волшебные огни, заключённые в матовые оболочки из серого, розоватого, карамельно-коричневого стекла, изображали подушечки невидимых лап.

Аниаллу дотронулась было до одной, но тут же отдёрнула руку – там, как змеёныш внутри мягкого яйца, шевельнулось что-то серебристое…

В стенах пещеры зияли кошачьи пасти боковых проходов. Бугристые безглазые морды каменных тварей соединяли усы, словно свитые из загустевшего воздуха. Впереди мерцали треугольные врата – те самые, что были последним воспоминанием Освободителя, скалой, с которой он прыгнул в океан ужаса... Створки медленно раскрылись, пропуская алаев, и так же бесшумно сомкнулись за их спинами. Анар и Аниаллу перешли ту невидимую черту, за которой лежали совсем уже неведомые подземелья, и память Агира Освободителя перестала быть для них путеводной нитью.

Довольно скоро алаям стали попадаться ответвления, выводившие их в самые разнообразные помещения: жилые комнаты; кладовые, полные законсервированной магией пищи; надёжно изолированные заклинательные покои; скромные тёмные часовни и залы для собраний. Воздух посвежел, в нём даже чувствовались ароматы цветов, трав и прочие «нюхательные прелести» поверхности, хотя никаких растений кошкам пока не встретилось.

– И что же всё это такое… есть? – не выдержав молчаливого созерцания, пробормотала Аниаллу.

– Может, это какое-то убежище на случай… не знаю чего? – поскрёб себя за ухом Анар.

– Может, – кивнула Алу, поднимая с пола изящную костяную чашку. – Вот что называется – пришли обедать, когда все миски уже вылизаны.

– Давно вылизаны… – Анар заглянул в чашку с такой подозрительностью, будто внутри мог прятаться её прежний владелец. – Ты заметила, здесь на стенах нет этой чёрной дряни – давай оглядимся? В смысле, запустим картографичку. И осветить тут всё не мешало бы.

– Не имею ничего против. Охранная система и так в курсе, что мы здесь, – пожала плечами Алу.

Анар хлопнул в ладоши и резко подбросил под потолок мягко мерцающую сферу. Раздалось тихое гудение, и сфера поплыла по коридору, оставляя за собой полосу бледного света – эдакую лунную дорожку, замершую на холодных каменных волнах.

– Осмотрим пока ещё что-нибудь? Тот отнорок, что справа, выглядит побогаче остальных, – предложил Анар, постучав костяшками пальцев по золочёной двери.

Последовав за ним, Аниаллу оказалась у бассейна, выполненного в форме бегущей пантеры. Чёрная вода вяло бурлила, издавая тоскливый воркующе-хлюпающий звук. Ещё одна грозная кошка выныривала по лопатки из влажного камня стены. Проследив за её гневным взглядом, Алу не смогла сдержать улыбки – в двери напротив зияли два отверстия с живописно оплавленными краями.

Аниаллу с трудом распахнула тяжёлые металлические створки и остановилась на пороге: комната выглядела так, будто в ней на недельку-другую заперли татуировщика-трудоголика. Бедняга буквально лез на стены от вынужденного безделья, в результате чего стены эти (а за компанию с ними пол, крышки столов, портьеры и покрывала) украсились множеством алайских силуэтов, сплошь исчерченных чёрными узорами. Аниаллу поморщилась – от изломанных линий рябило в глазах.

– Тут лестница. Длинная, – донеслась до неё мысль Анара.

– Отлично! – откликнулась Алу – двухэтажных домов им ещё не попадалось. – Иду…

Она замешкалась – что-то холодное коснулось её ноги. Сианай отпрянула, резко развернулась, но «что-то», видимо, оказалось проворнее её.

– Анар, здесь что-то есть.

– Мне вернуться?

– Нет. Мы и сами при когтях… каких-никаких, – пробормотала Алу.

Удвоив бдительность, она стала обходить комнату. Сдёрнула со спальной платформы полуистлевшее покрывало, перевернула табурет, распахнула заклятием дверцы платяного шкафа. Наконец она нашла, что искала: одна из теней, та, которую отбрасывала покоящаяся на голове израненного дракона столешница, была подозрительно густой. Аниаллу тут же выпалила заклинание, но всё равно опоздала. Притаившийся в тени сгусток мрака, отделился от неё и с необыкновенной скоростью метнулся к незваной гостье.

Она едва успела уклониться в сторону – чёрный снаряд, каким-то чудом обошедший все её защиты, лишь коснулся предплечья сианай. Не дав ему времени для новой атаки, Аниаллу резко выбросила руки вперёд, сложив запястья вместе и выгнув пальцы так, что они образовывали широкую чашу. Между ними, словно на конце детской соломинки, вырос желтоватый пузырь. Он сорвался с пальцев Алу и помчался вперед со скоростью, о которой его радужным мыльным собратьям не приходилось и мечтать. Как ни проворно было порождение мрака, оно не успело увернуться от янтарной сферы, с громким чмоканьем вобравшей его в себя.

– Вот же… – прошипела Аниаллу, когтями сдирая рукав рубашки.

На секунду Алу показалось, что в её левом запястье зияет дыра, через которую видны чёрные плиты пола – сгусток мрака пиявкой присосался к её коже, вбуравливаясь всё глубже. Мышцы свело судорогой. Пальцы уже не слушались. Не придумав ничего лучше, Аниаллу поспешила заключить запястье в такую же оболочку, как та, где теперь томилась «пиявкина мамаша». Морщась от боли, сианай присела на край стола и заставила сферу медленно подниматься, выдавливая из заледеневшей плоти густой мрак. Мрак сопротивлялся как мог…

– Алу, что тут у тебя? – воскликнул появившийся в дверях Анар.

– Какой-то бред. – Аниаллу кивком указала на янтарную сферу. – Можешь подпитать оболочку? Я пока закончу с… рукой.

Анар направился к пленённому врагу. Живая тьма билась о стенки магического кокона, слегка деформируя их, и тщетно пыталась вырваться наружу.

– А можно поподробнее? – спросил алай, выполнив просьбу.

– Это – порождение высшей магии Тьмы, оно… Сейчас. Сначала надо прикончить…

Аниаллу кинулась к сброшенному впопыхах рюкзаку, покопалась внутри и вернулась с печеньем-звёздочкой. Откусив один из её лучей, сианай поспешно пропихнула оставшееся внутрь защитной сферы, схватила за рукав Анара и буквально выволокла его из комнаты.

– Ждём, – плотно притворив дверь, сказала сианай, и в следующий миг из отверстий в створках – якобы прожжённых взглядом каменной пантеры – вырвались два ярких луча. Ударив в морду злобной кошки, они разнесли её на куски. Бассейн с чавканьем проглотил обломки изваяния.

– Не знала, что гляделки такая опасная игра, – хмыкнула Алу, подбросив на ладони оплавленный подусник. – Совершенно не ожидала…

– Кто-то придушил картографичку, – настороженно задвигав ушами, перебил её Анар.

– Мы не одиноки во вселенной, – мрачно констатировала Аниаллу.

Алаи замерли на несколько секунд, готовя защитные чары, а затем осторожно вышли в основной коридор.

Издали клокотание воды в бассейне казалось урчанием голодного желудка...

– У тебя есть ещё такое… печенье? – спросил Анар.

– Есть. Но, боюсь, на открытом пространстве толку от него будет не много. Вон… плывёт, – хлестнула хвостом Алу.

По оставленной картографическим заклятием «лунной дорожке» скользил огромный чёрный скат – плоский сгусток обсидианового мрака. В намерениях его сомневаться не приходилось.

Подпрыгнув от усердия, Аниаллу шарахнула по твари молнией. С тем же успехом она могла бы запустить в «ската» давешней вишнёвой косточкой.

– Видишь?

– Что может подействовать? – быстро спросил Анар.

– Из наступательного, скорее всего, ничего. Оно всё поглотит. Нужно попытаться поймать его в оболочку – защитные чары такие штуки переваривают значительно хуже. Ещё можешь использовать что-нибудь пространственное, но тут я не советчик.

«Скат» взорвался, исторгнув целую волну тьмы. Анар и Алу мгновенно потеряли друг друга из виду – на их защитные сферы будто вылили по ведру чёрной саморазравнивающейся краски.

Аниаллу замерла, выдерживая паузу мэи. Земля под ногами сианай содрогалась – видимо, Анар решил сразу перейти к активным действиям.

– Нам лучше объединить щиты, оно слишком сильно! – выслушав вердикт своей интуиции, мысленно крикнула ему Алу.

В ответ перед глазами её возникла схема: между вложенными друг в друга сферами чернели завитушки тьмы.

– Поймать и накормить её твоим «печеньем», – бодро пояснил Анар.

– Красиво, но слишком опасно. Тебе самому может не поздоровиться.

– Я бы рискнул. А что, если… Всё. Момент упущен.

Словно подслушав их разговор, живая тьма отхлынула от защитных сфер, отступив вглубь коридора. Алаи воспользовались моментом, чтобы слить свои щиты воедино.

– Ты защищаешь нас, я нападаю? – предложил Анар.

Алу кивнула и откинулась на вогнутую стенку сферы, давая Анару больше места для маневра. С тихим рычанием алай воздел руки, и в коридоре недобро завыл ветер. Тёмная масса пошла волнами, задёргалась, заколыхалась. Казалось, само пространство, услужливо изгибаясь, сгоняло её в плотный комок. Анар мял разлапистый сгусток тьмы, как тесто, пытаясь придать ему более-менее компактную форму – такую, чтобы её можно было втиснуть в магическую оболочку. У зажмурившегося от напряжения алая будто выросли причудливые крылья – взмахи его рук были такими стремительными, что даже кошачьи глаза Аниаллу не успевали уловить отдельные движения – только их размытый след.

Однако, несмотря на всё Анарово проворство, живая тьма раз за разом находила лазейку в возводимых им преградах, отступала, но неизменно возвращалась для контратаки. Анар не сбавлял темп, его улыбка и не думала гаснуть – напротив, с каждой неудачей она сияла всё ярче, однако Алу не разделяла его оптимизма. Она видела – чёрная тварь бережётся, не нападает в полную силу. Выжидает. И верно – насколько бы ни были велики их внутренние резервы, рано или поздно они истощатся. А подпитаться гостюшкам будет неоткуда.

Когда Аниаллу поделилась с Анаром своими опасениями, тот лишь едва заметно дёрнул уголком рта. Тяжело вздохнув, сианай поёрзала на своём причудливом ложе – от соприкосновения с магической стенкой по спине её бегали мурашки.

– Ослабь щит, – заговорил наконец Анар. – Пусть оно подумает, что мы выдохлись и у нас не хватит сил создать вторую оболочку.

– Мы умрём, – напомнила Аниаллу. – Нужно придумать что-то ещё… В том же ключе, но… Нужно заставить её ударить в точку, сконцентрироваться для удара – тут мы её и сцапаем. – Сианай задумчиво поскребла зудящую лопатку. – Можно перестроить щит… Да! Я могу перестроить щит из сферы, скажем – в «банку Инис». При её создании легко допустить ошибку, и в результате в середине «банки» получится полоса уязвимости. Грех туда не ударить! Эта чёрная штука такой возможности наверняка не упустит, и ты сможешь попытаться изолировать её, поймать… в броске.

Анар сделал приглашающий жест. Ухватившись за его ремень, Алу отлепилась от стенки сферы. Передёрнула плечами, размяла пальцы и принялась оглаживать воздух вокруг себя, будто лаская невидимых… змей, свисавших с невидимых же веток. Повинуясь её пассам, сфера стала медленно вытягиваться, уплощаясь сверху и снизу, постепенно меняя цвет с бирюзового на изумрудно-зелёный.

Анар устало сгорбился, так и излучая обречённость…

Собравшись в тугой жгут, тьма бросилась в атаку. Не проделав и половину пути, она натолкнулась на коварно растянутый Анаром магический сачок и… без труда прорвала его.

– Не вышло, – досадливо прошипел алай.

Алу пригнулась, готовясь встретить удар.

Чёрное лассо захлестнуло зелёный цилиндр. Анар нагнулся, приглядываясь – нет, не лассо, скорее – осьминожье щупальце. По всей длине бугристой ленты шли ряды округлых «присосок», впившихся в помутневший бок цилиндра – канальцев, по которым стремительно утекала энергия щита...

Аниаллу пошатнулась и едва устояла на ногах, схватившись за плечо Анара.

– Алу, продержись ещё чуть-чуть. Я попробую замкнуть его на него самого, – ободряюще сжал её руку алай.

– Что?

– На него самого. Присоску к присоске. И пусть… само себя. До смерти, – как-то паскудно усмехнулся Анар и вдруг замурлыкал: – Двадцать крохотных порталов, двадцать крохотных порталов есть у меня под кроватью…

Его глаза было плотно закрыты, но пальцы стремительно плели незримую паутину. Резко выдохнув, Анар растопырил их, и в следующее мгновенье каждую из присосок чёрной твари окутало лиловым туманом открывшегося портала.

Чёрную ленту буквально изорвало в клочки.

Порыв вызванного Анаром ветра мигом сгрёб ошмётки в кучу, и Алу, убрав свой щит, заключила поверженного врага в толстую жёлтую сферу. Надкусив два «печенья», она тут же протолкнула их внутрь.

Алаи бросились наутёк. Поторопившись закрыть дверь, Анар едва не прижал хвост своей спутнице. Алу только вяло мякнула...

Раздался взрыв. Помедлив минуту, Анар выглянул в коридор. От врага не осталось и следа.

– Сдохло! – торжествующе вскинул он голову… и болезненно охнул.

– Возмущаются? – сочувственно спросила Аниаллу.

– Кто?

– Мышцы. Они ведь у тебя к таким скоростям не приученные.

Анар почувствовал себя совершенно разбитым. Ныло всё тело – от пальцев ног до макушки. Он начал было читать исцеляющее заклинание, но Алу прижала ладонь к его губам.

– Не поможет. Они не просто перетрудились, они перестраиваются. Тебе надо прилечь.

– Сейчас?

– Прямо сейчас. И не вздумай менять форму – будет ещё хуже. Присаживайтесь, ваше высочество. – Развернув глимлай, Аниаллу приглашающе похлопала по его плетёной поверхности.

Анар с трудом опустился на летающую доску. Ему пришлось привалиться к Алу, чтобы не упасть.

– Сейчас ты должна меня прикончить и присвоить нашу победу себе одной, – повесив голову, проскрипел он.

– Рано, – ответила Аниаллу, нежно обняв его. – Вдруг нам встретится ещё одна такая же тварь? Нет, если и избавляться от спутников, то под занавес приключения. А нам до занавеса… – Она толкнула дверь в расписную комнату и придерживала её, пока Анар не вплыл внутрь. – И чем дальше, тем интереснее. Высшая магия Тьмы в Руале! Уму непостижимо.

– Почему?

– Потому что творить её умеют только даоры. Штуки вроде той, что напала на нас, абы кто создавать не может, это прерогатива приближённых нашего недонаэй Тьмы Дариона. И откуда бы им тут взяться, приближённым этим? – спросила Алу, расстилая на спальной платформе свой спальный мешок.

Вид лоснящейся чёрной шерсти заставил её вздрогнуть, и Аниаллу недовольно встряхнула полотнище, устроив маленькое меховое цунами.

– Прошу вас, ваше высочество! Переползайте, – она приглашающе похлопала по пушистому ложу.

Анар ничком повалился на платформу. Осушив пузырёк бодрящей микстуры, Аниаллу помогла ему привести конечности в относительно удобное положение. Присев на корточки, она, как траву, раздвинула мех напротив его лица и прижалась ко лбу Анара прохладным носом. Её дыхание успокаивало. Анару казалось, что она вдыхает его ноющую головную боль, а выдыхает… ясность и свежесть. Он недовольно заворчал, когда Аниаллу поднялась и направилась к двери.

– Я сейчас вернусь, – сказала она.

Наложив на вход приличествующие случаю чары, Аниаллу сменила форму и, вспрыгнув на спальную платформу, принялась «месить» поясницу Анара тёплыми лапами. Алай блаженно замурлыкал…

Увы, сознание его уже чересчур прояснилось, чтобы он мог бездумно наслаждаться моментом.

– Эти… даоры, они могли остаться здесь, как другие неалаи. Могли попасть в плен. Или просто столковаться с кем-то из моих предков. Или…

– Первое – сразу нет, – шлёпнув его лапой, чтобы не напрягал шею, сказала Алу. – Невозможно представить себе дарларонца, добровольно ставшего чьим-то рабом. Второе… тоже крайне маловероятно.

– А третье?

– И третье туда же. Ты же читал про даоров. Вслед за своим «папенькой» – Дарионом нашим Сердобольным – они жизнь положили на то, чтобы доказать всему Бесконечному, что Тьма не есть Зло.

– Зло-о, – гулко подвыл Анар, за что был снова шлёпнут лапой.

– И что у этой добродейской братии может быть общего с руалцами?

– Ты мне скажи.

– Понятия не имею, – во все клыки зевнула Аниаллу. – И вообще – ближайшие пол часа я – большая мохнатая грелка. А грелки думать не умеют.

– Может, это были какие-то неправильные даоры? – не унимался Анар. – Бракованные руалские алаи столковались с бракованными н-скими даорами.

Аниаллу подняла было карающую лапу, но, подумав, поставила её обратно – всё равно ведь не уймётся.

– Я серьёзно. Ради того чтобы насытить свою жажду власти, мои соплеменники… кастрировали свою Кошачесть. Может, даоры поступили точно так же со своей добродетельной темнючестью ради… чего-то. Да что далеко ходить – они же веками страдают от этой, как её, злобной светлой леди?

– Лайнаэн.

– Вот. Что, если руалцы предложили им способ поквитаться. В чём, в чём, а в мести мои родственнички знают толк.

– У нас есть только один способ проверить эту гипотезу. Но позже, позже…

   



3. ПОШЛЕЙШИЙ ТРЕУГОЛЬНИК



– От чего бы ты ни бежал, бегство твоё приведёт тебя Бездну. Не сомневайся.

Такрен Фай



Уверенной, пружинящей походкой «матёрых черепов»[1] Ирсон Тримм и Талия ан Камиан шагали по улице Бездны, носившей поэтическое название Козья Смерть. Подземный ветер подталкивал их в спины тёплой тяжёлой мордой, словно подначивая ввязаться в какую-нибудь авантюру, сотворить что-нибудь эдакое – безрассудное, залихватское. Изо всех сил сопротивляясь этой сладкой отраве, Ирсон подозрительно покосился на Талию – на её губах играла шальная улыбка, волосы возбуждённо вздыбились, глаза горели радостным предвкушением, точно два подсвеченных бутылочных донышка. Она вся казалась наэлектризованной – поднеси палец и ударит искра. Рыжая. «Эх, намаюсь я ещё с этой безднолюбкой!» – с какой-то упоительной обречённостью подумал танай.

– Не занудствуй! – тут же фыркнула ан Камианка. – Я тебе что, Тинойа какая-нибудь беспутнолапая? Талия Аэллна – девушка серьёзная и во всех смыслах положительная. Просто – красиво же кругом!

Кругом и вправду было красиво. Улицу заливал нежный свет лэнэссер – огромных ползучих одуванчиков, чьи серо-коричневые стебли оплели далёкий свод смертоносным кружевом из шипастых спиралей. Молодые, едва раскрывшиеся «солнца Бездны» разбрызгивали по чешуйчатым крышам лимонные и морковные сполохи, зрелые – струили вниз ровное сияние оттенка старого золота, цветы же преклонного возраста роняли лиловые слёзы на хирургически-острые лезвия оград и оконных решёток.

В этом волшебном предзакатном мареве краски становились ярче, сочнее, насыщеннее. Охрой и бирюзой пылали разводы мха, заменявшего здесь траву в палисадниках, и розетки лишайников на стенах. Переливчатые спинки пауков, обгладывающих чей-то многоногий скелет, застрявший в печной трубе, казались раскалёнными угольками. Изумрудной россыпью вспыхнула стайка крупных мух, как в янтарь вплавленная в оконное стекло бакалейной лавки. А вот пронеслась над головами живая лента крылатой змеи, лазурной, словно осеннее небо...

Однако чем дальше Талия и Ирсон шли, тем сильнее выцветал окружающий мир – свет постепенно тускнел, становился холодным, снежным, неживым. Ирсон задрал голову – среди медных щитов цветущих лэнэссер стало попадаться всё больше тусклых пушистых шаров лэнэссер отцветших.

– Эх, приехали бы парой дней попозже – увидели бы лэнэссеропад, – мечтательно вздохнула Талия.

– Ходили бы отплёвывались. Весь нос бы забило, – напустив на себя вид старого брюзги, проворчал танай.

– Тьфу на тебя!..

Наконец впереди показалась искомая развилка дороги. Путники свернули направо, вышли на маленькую площадь… и обомлели. Дом тушечника Хэхэ – несколько серых куполов, аккуратно слепленных вместе, – походил на котёнка, размотавшего целую корзинку разноцветных клубков и запутавшегося в них… насмерть.

– Швея постаралась, – покачал головой Ирсон.

– Да ты посмотри только!

Крыши, балконы, веранды окрестных домов, как щели трухлявого пня – гроздьями опят, были плотно забиты компаниями желтокожих мертвецов – тощих, длинношеих, в кожаных шляпах.

– Всегда думал, что грибы сначала рвут, а потом нанизывают на нитки, – пробормотал Ирсон, разглядывая хитросплетения тёмных шнуров, соединивших сотни покойников в чудовищную композицию.

Тела мертвецов, казалось, состояли из слежавшейся желтоватой крупы. Или песка. Местами он осыпался, оставив жертв Швеи без носов и пальцев.

– За что же она… их всех? – спросила у окружающего мрака Талия.

Но тьма была нема, как и странные песочные фигуры. Оставалось только гадать, кем они были и за что умерли. В руках у многих из них были зажаты какие-то высохшие фрукты. Видимо, они собирались швырнуть их в дом Хэхэ… Да не успели.

– Гляди, – шепнул Ирсон, указывая на дальний угол площади.

Там одиноко светилось оконце над чьей-то дверью.

– Посмотри, кто там, – попросил танай, когда они подошли поближе.

– Одно разумное существо. В меру агрессивное. Кажется, оно готовит, – немного помолчав, доложила Талия. – Думаю, можем смело стучать.

В ответ на стук из центра квадратной двери выполз глазок на длинной красной ножке. С минуту он изгибался туда-сюда, как червяк, высунувшийся из яблока, а затем, всесторонне изучив гостей, втянулся обратно. Лязгнули засовы, и тяжёлая дверь отворилась, выпустив на улицу клубы ароматного пара. Ну условно ароматного.

– Надо же – зверьки! Как раз к обеду! – радушно улыбнулась стряпуха – тучная рогатая ящериха с поварёшкой в руках.

Её объёмистый живот облегала застиранная майка, на которой лукаво улыбающаяся наларка протягивала зрителям крупную жемчужину. Выступающие кости ящеричьей грудины немилосердно растянули ткань в области наларкиных глаз, и подводная красотка стала походить на посиневшую от холода рыбу-молот. Надпись под рисунком гласила: «Наларские принцессы какают жемчужинами. Для всех остальных есть гигиенические порталы Неллекс».

– Ой! Родненькая! Сто лет тебя не видела! – вдруг воскликнула Талия. – Это моя реклама. Я этот слоган придумала, – обернулась она к обомлевшему Ирсону.

– Хорошая майка. Не рвётся, не пачкается. А порталы – блажь. Никакого удовольствия от процесса. Не посидишь со вкусом, не отдохнёшь, книжечку не почитаешь, – доверительно подмигнула ящериха. – Ну что, половички мои меховые, любопытство одолело?

– Мы к вашему соседу Хэхэ приехали. А у него тут… кружок макраме для тех, кто умер, но ещё не разложился, – невесело ухмыльнулась Талия.

– Жалко его, хороший был телопроизводитель, – пробасила ящриха. – И семью его жалко. Странное это дело – не понятно, чем они Швее не угодили. И, если уж не угодили, почему она их до смерти не убила, а только дом их оплела.

– Так они там живые? – воскликнул Ирсон, такая возможность ему и в голову не пришла.

– Живые. Я к ним ходила пару раз, продукты, значит, носила. Остальные боятся. А я – смелая! – ящериха самодовольно щёлкнула челюстями.

– А с этими, жёлтыми, что случилось? – полюбопытствовала Талия.

– Ну, этих-то знамо за что. За дело. Они сюда пару месяцев назад перебрались. Все скопом. Скупили половину домов и, значит, заселились. Ничего так были соседи. Суетились много, но не шумные, нет, – она со смаком поковыряла в зубах.

– Значит, тихие? – вставил Ирсон.

– Да. Дураки только. Когда Швея, значит, тут красоту навела, они прям обалдели. «Что это, что это?» – лопочут. Я им и рассказала. Есть, значит, у Бездны Хозяин, а есть вроде как хозяйка. Зовут её Швея. И если Хозяин всех, кто ему не нравится, просто жрёт или в ларше топит, так он – грубый мужлан, – ящериха раскатисто рыгнула. – А Швея – она дама деликатная. Со вкусом, значит. С выдумкой. Видите, говорю, какую выставку нарисовала? Значит, провинились чем-то мои соседи. Хорошо хоть живы остались… А эти жёлтые недоумки, они, видать, выслужиться захотели. Пособить госпоже нашей Швее. Притащили плодов каких-то горючих и решили, значит, закидать Хэхэ. Я выскочила, ору – что ж вы, дерьмецы, делаете! Одного пристрелила, другому руку оттяпала, третьему грудь разворотила его хлипкую. Так они как опьянели все. Может, на родине у них забава такая любимая – всем двором казни обстряпывать. Не знаю. В общем, получила я тем самым плодом прямо в пузо. Передник любимый мой пожгли, шампова сыть, мало что меня убили! Хорошо хоть доченьки мне тело новое на прошлый день линьки справили. Оклемалась я, приковыляла домой – смотрю, тут уже…

– Швея гирлянд понанизала.

– Да. А я ведь предупреждала – ну не любит она, когда в её дела лезут. С какой бы, значит, целью ни лезли.

– А что они, жёлтые эти… как печенье из песочного теста?

– А вот этого я не знаю. Видимо, сущность их такая – как дохнут, так начинают крошиться. Да. Чуть тронешь – полная горсть песка. Сосед наш придумал им гуляш заправлять. По мне – так гадость. Но, если хотите, я вам положу попробовать.

– Спасибо, госпожа, но мы очень спешим, – с поклоном отказался Ирсон, дёргая раскатавшую губу Талию за хвост. – А не найдётся ли у вас какой-нибудь подпорки – рогатины или костыля?

Почтенная дама вынесла им ухват.

– Вот. Только не забудьте вернуть. Мне ещё свекровь встречать, – улыбнулась она с такой ласковостью, что таная с алайкой как ветром сдуло.

Остановившись перед домом Хэхэ, Талия и Ирсон переглянулись, затем разом вытащили по футляру с иголками и, проколов пальцы, начертили линии на переносице – заочно извинились перед Швеёй. Вопрос, лезть или не лезть, ни перед одним, ни уж тем более перед другой как-то не встал. Покружив немного вокруг дома, Ирсон приподнял ухватом нити напротив полукруглого оконца.

Внутри было темно и тихо.

– Может, надо было сначала хоть в дверь позвонить? Они спят, наверное.

– Хвостом мы все думать горазды. Пошли. Думаю, они сейчас любым гостям, кроме Швеи, до соплей обрадуются.



***



У Хэхэ оказалось большое семейство. Перед бесцеремонно вторгшимися в его гостиную Ирсоном и Талией предстал добрый десяток отпрысков четы изготовителей тел. От самого маленького, похожего на крепкий молодой огурчик, которого отец заботливо окуривал из специальной лейки, до старшенького, спелым баклажаном угнездившегося в кожаной чаше кресла.

– Каков колер! – пихнула таная локотком ан Камианка.

Семейство, казалось, не замечало их.

– И он удивляется, почему телесная красота всё ещё является ценностью в нашем мире. Мол, любой теперь может состряпать себе какое хочет лицо. Это то же самое, что удивляться, почему полотна великих мастеров до сих пор ценятся, хотя краски и кисти стали доступны каждому дураку, – на одной ноте зудел Хэхэ – сухопарый человек средних лет с большим кривоватым носом и непропорционально длинными пальцами.

Его супруга, рослая дама с глянцево-фиолетовой кожей, кивала ему в ответ – мерно, плавно, в унисон с одной из дочерей. Для компании, отмеченной вниманием Швеи, они вели себя подозрительно спокойно. Над головами их уютно, как подвески фамильной хрустальной люстры, перезванивались свисающие с нитей Швеи лакированные птичьи клювы, дверные петли и стеклянные бубенцы…

Ирсон прокашлялся. Хэхэ медленно перевёл на него взгляд и, кажется, совсем не удивился.

– Просим прощения за вторжение. Меня зовут Ирсон Тримм, а это – Талия ан Камиан.

– Вы, скорее всего, знаете меня как Алтию Румр из «Красной Бездны», – улыбнулась алайка.

– Да. Да, конечно, – без интонации проговорил Хэхэ. – Большая честь. Чем можем быть вам полезны? Вы снова пишете о Лэннэс? Хотите описать наш… инцидент?

– Нет. Мы хотели бы спросить об одном случае из вашей практики.

– Замучили неразрешимые вопросы? Днём кусок не лезет в горло? Ночью не уснуть? – чуть не подпрыгнул Хэхэ; глаза его заблестели, губы расплылись в идиотской улыбочке. – Милые мои, поспешите! Примите успокоительное «Нудь».

– Чудо современной магии! Абсолютно безопасно! Помогает безотказно! – сложив брови домиком, пропела хозяйка дома.

– «Нудь», «Нудь», «Нудь» принять не забудь! – хором вступили дети.

Наваждение кончилось так же внезапно, как и началось. Хэхэ и компания вернулись в прежнее полусонное состояние.

Талия недоумённо икнула.

– И… что это было?

– Побочный эффект, – вздохнул изготовитель тел. – Чтобы быстрее свыкнуться с нашим нынешним положением, мы приняли эту… «Нудь» и теперь расплачиваемся за свою неосмотрительность. Мало того что она превратила наш дом в овощную грядку, так ещё и с говорящими баклажанами – мы вынуждены то и дело повторять одну из этих рекламных… штук.

– К месту и не к месту, – мрачно уронила хозяйка.

Она прижала к губам платок в слабой надежде удержать новый поток восхвалений «Нуди».

– Тут я наверняка смогу вам помочь, – сочувственно склонилась к ней Талия. – Но сначала нам очень, очень нужно расспросить вас об одном клиенте… клиентке вашего отца.

– Клиентке отца… Это проблематично. Я был ребёнком, когда его убили, – покачал головой Хэхэ. – У меня ничего не осталось. Все архивы отца погибли вместе с ним.

– Может быть, остались какие-то дневники? Или личная коллекция самых любимых произведений?

– Ничего. У нас ничего нет. Иногда мне кажется, что именно благодаря этому мы живы.

– Живы… живы… А как вы вообще оказались в Бездне?

– Через два дня после смерти отца я ни с того ни с сего получил приглашение работать тушечником на «Храпящие клинки». Мне было всего тринадцать, но они пообещали мне приличный оклад и, что важнее, защиту.

– Ваш отец работал на них?

– Насколько мне известно, нет. Видимо, кто-то порекомендовал им нас незадолго до его смерти.

– Вы так и не узнали кто?

– Нет. Талия, я не очень понимаю, к чему вы клоните? – поёрзал на диване Хэхэ.

– Что если всё это связано – то, что происходило тогда, и то, что происходит сейчас? – выпалила ан Камианка.

– Не думаю, что что-то в моих тогдашних действиях могло так прогневить Швею.

– А с чего ты взял, что она вообще на тебя разгневана? – вкрадчиво спросила Талия.

– С чего? А это, по-вашему, что? – с тем же безразличным выражением лица, осведомился тушечник.

– Страховочный трос, – тут же брякнула ан Камианка. – Подумай сам – ты можешь припомнить хоть один случай, чтобы Швея сплела для кого-нибудь подобный кокон? Пришить к стене, подвесить в какой-нибудь арке, наконец – зашить единственный вход в пещеру и заставить свою жертву умирать там от голода – это да. А чтобы так… Она хотела тебя от чего-то защитить – вот что я думаю. Кто знает, может, это она велела «Храпящим клинкам» зазвать тебя в Бездну.

– Не понимаю. От чего ей меня защищать? Кому мы нужны?

– Например, от того, кто убил твоего отца.

– Вы знаете, кто это сделал?

– У нас есть предположение… Нам стало известно, что одна могущественная особа, жрица… бывшая жрица Веиндора…

– …ныне злоумышляющая против Его Милосердия… – уточнил Ирсон.

– …заказывала себе новое тело у твоего отца. Мы столкнулись с этой особой, пытаясь расследовать заговор против Веиндора, в котором она участвует. Я услышала её голос случайно, и, вполне возможно, она знает, что я его услышала. Если так, она может захотеть перестраховаться – вдруг у сына убитого ею изготовителя тел остались какие-то воспоминания о её таинственной персоне? В конце концов, отец учил тебя тушечному мастерству, где гарантия, что она не выступала в качестве одного из наглядных пособий?

– В твоих словах есть резон… Только какое дело Швее до всего этого?

– Наша жрица и компания собираются заварить в Энхиарге кашу, которой мы ещё не едали. Жуткую жуть. Вероятно, Швея хочет внести свои коррективы в рецепт.

– Почему – сейчас?

– Не знаю. Быть может, она до последнего не могла решить, чью сторону занять? Швея есть Швея – тут, сколько ни гадай, всё равно не угадаешь.

– Думаешь, если я позволю тебе взглянуть на свои воспоминания, она нас отпустит?

– Я не возьмусь говорить за Швею, но очень может быть.

– В любом случае терять нам нечего, – переглянувшись с женой, сказал Хэхэ.  – Что я должен сделать?

– Ничего, – ответила Талия, усаживаясь на подлокотник его кресла. – Расслабьтесь, прикройте глаза. Это быстро – мне не придётся просматривать все ваши воспоминания. Мы пойдём естественным путём – по ассоциациям, по ассоциациям… я только чуть-чуть подтолкну ваш разум… нет, я не сказала «пну», я сказала «подтолкну»…

Талия прилегла на спинку кресла и словно уснула.

Ирсон пытливо вглядывался в её безмятежное лицо, пока не почувствовал, что кто-то настойчиво дёргает его за штанину.

Это был один из детей Хэхэ. Кажется, дочка.

– А знаешь, как в Бездне борются с безграмотностью? – хитро спросила она.

– Едят неграмотных, – без энтузиазма ответил Ирсон.

Малышка увяла…

Блаженно улыбнувшись, Талия потянулась, чудом балансируя на узкой ручке.

– Полагаю, вы нашли, что искали? – открыв глаза, спросил её Хэхэ.

– Кажется, да. Спасибо вам, Хэхэ. Огромное спасибо! – прижала ладонь к сердцу ан Камианка.

– Не за что.

– Я убрала эффект «Нуди», как и обещала. Если ваша жена и дети позволят, я вычищу эту дрянь и из их мозгов.

– И что теперь? – спросил тушечник, когда с изгнанием «Нуди» было покончено.

В ответ на его слова нити Швеи всколыхнулись. Несколько из них, стряхнув с себя бусины и прочую мишуру, вылетели вперёд и свились в пёстрый жгут. Он захлестнулся петлёй, удавкой покачиваясь в воздухе. Ирсон вскинул руки, готовясь защищать помертвевшее от ужаса семейство Хэхэ. Талия нахмурилась, но лицо её тут же просветлело, когда жгут вновь пришёл в движение. Казалось, что незримый крючок вяжет длинную косицу из толстой пряжи, замыкает её в кольцо и ловко закрепляет нитку.

– Портал?! – прошипел Ирсон.

– Очевидно, это и есть ответ на мой вопрос, – Хэхэ тронул затянувшую пушистое кольцо плёнку – золотисто-алую, будто содранную с купола портала-медузы. – Полагаю, вы не сможете определить, куда он ведёт?

– Не сможет, – ответила за Ирсона Талия, и танаю осталось только развести руками.

– Понятно. Остаётся надеяться, что смерть наша будет быст…

– Не гневите её! – шикнула на него Талия. – Она сделала для вас всё, что могла.

– Раз вы так уверены, почему бы вам не пойти первой?! – вспылил Хэхэ.

– Я бы с удовольствием, но он нас не пропустит. Швея открыла его для вас. И на вашем месте я бы поспешила им воспользоваться.

Хэхэ посмотрел на неё с нескрываемым раздражением, но смолчал.

Похватав узелки и чемоданы, его семейство столпилось перед порталом.

– Пусть дорога мурлычет под вашими ногами!



***



– Милое семейство. И что ты нарыла? – нетерпеливо спросил Талию Ирсон.

– О! Целых два воспоминания. Первое! – ан Камианка щёлкнула пальцами, и тотчас перед глазами таная потемнело.

– Всё в порядке. Это дверь. Хэхэ стоит перед дверью, – пояснила Талия. – Подслушивает. Тётку и папашку.



– … меня бросает в дрожь. Даже в её почерке есть что-то не от мира сего. Леденящее, – донёсся из-за двери приглушённый голос Хэхэ-старшего.

– Я уже вся дрожу! Покажи-ка мне, – попросила «тётка». – Какой неженственный почерк! Ты уверен, что это не мужчина?

– Не уверен. Но ведь это не наше с тобой дело, верно?

– Конечно-конечно, – прозвенела она. – Но любопытно же! А ещё любопытнее, во что ты его или её в результате «оденешь».

– Я сделал несколько набросков.

– Ну-ка, ну-ка, какие женщины нравятся нашему красавчику Криану? Изящный, чуть вытянутый овал лица. Прямой нос. Чётко очерченные губы. Какие строгие, изысканные линии – хоть сейчас в мрамор!

– Прекрати!

– О мой златокрылый Криан! Я такая серьёзная, такая величественная и одинокая, приди и растопчи моё заледеневшее сердце! В смысле – растопи, – женщина залилась хохотом.

Хэхэ-младший наконец толкнул дверь.

– О! Сейчас мы проверим эффект на самом взыскательном критике. Нравится тебе такая тётя? – лукаво спросил его отец, протягивая набросок.

– Мама лучше! – безапелляционно заявил «взыскательный критик».



– Облысей мой хвост! Ты представляешь, наша веиндороненавистница – Крианова поклонница. Ухажёрка, воздыхательница и обожательница! – вклинился в разговор возбуждённый голос Талии.

– Для начала – кто такой этот Криан? – потирая переносицу после слишком резко оборванного видения, спросил Ирсон.

– Хо-хо! Село ты Южные Кучки! Криан ан Сай – самый красивый дядька в Бесконечном! Как моя мать, только мужик и не алай, а дракон Изменчивого.

– Северные Кучки! – строго поправил Ирсон.

– Да хоть Западные! Главное, что Криан ан Сай давно и безнадёжно женат на алайке. На Амиалис ан Руал.

– А не на некоей госпоже жрице из Элидана, – понимающе кивнул Ирсон. – Но я не понял, как ты определила, что это наша веиндороненавистница.

– Благодаря второму воспоминанию.



-… это трудное задание, сынок, – предупредил Хэхэ-старший, разворачивая на столе иллюзию своей приёмной. – Я хочу, чтобы ты внимательно посмотрел на эту леди и рассказал мне, что с ней не так.

– Да, папа, – азартно пискнул юный тушечник.

На табурете посреди приёмной в напряжённой позе замерла высокая дама. Та самая, с рисунка. Рукава выданной ей пижамы оказались коротки, и она зябко потирала запястье, сверкавшее белизной на фоне тёмной ткани. Тяжёлые чёрные волосы ниспадали к её босым ногам, кольцами ложась на заботливо подстеленный коврик. Тушечник Хэхэ суетился вокруг, так и эдак поправлял пряди, поворачивал створки трюмо и пытался поймать взгляд впавшей в оцепенение заказчицы. Но женщина не спешила облегчить его мучения. Она напряжённо, неотрывно всматривалась в глаза своего отражения – глубокие, беспокойные, цвета пасмурного неба.

– Вы недовольны, госпожа моя? – не выдержал наконец мастер.

– О? Нет, нет, оно именно такое, каким и должно быть, – женщина улыбнулась и немного неловко погладила себя по бёдрам. – Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть к нему… к новой себе.

Она решительно поджала губы и поднялась. Хэхэ-младший прилежно наблюдал, как, направляемая его озадаченным отцом, незнакомка ходила по комнате, нагибалась, подпрыгивала и вставала на цыпочки, поднимала и ставила на место каучуковые кубки и миски, собирала какие-то детские головоломки, что-то чертила и писала. Она с готовностью отвечала на бесконечные вопросы мастера, в подробностях рассказывая о своих ощущениях и посмеиваясь над своей неловкостью…



– И дальше там всё в том же ключе, – оборвав воспоминание, заявила Талия. – Что-то ужасно странное в ней есть, да? Потустороннее какое-то.

Она махнула рукой, создавая объемное изображение незнакомки.

Молчание затянулось. Алайка и танай не могли отвести взгляд от иллюзорной женщины, парившей, чуть покачиваясь, над резными плитами пола.

– Она отличается от своего портрета, – пожевав губу, проговорила Талия. – И не в лучшую сторону.

– Да. Прекрасная, печальная… сильная, неизмеримо глубокая натура, но… не знаю. Это что-то неуловимое.

– Она не здесь, – задумчиво прошептала Талия. – Она не живёт в этом теле, она им… управляет. Для её души оно слишком тесно, несовершенно, оно слишком… живое, чувствующее, полное страхов, страстей и желаний. Странно, но ведь её предыдущее тело тоже было человеческим – у Веиндора нет слуг-нелюдей. А выглядит так, будто она с ним мучительно свыкается, смиряет себя.

– Ох, Талия Мурр, по-моему, ты что-то мурдришь. Я согласен с тёткой Хэхэ – это просто-напросто мужик. Ты вспомни, сколько у людей заморочек насчёт пола. Они даже книжки об этом пишут. «О боги и богини! У меня грудь, сейчас я резко отупею, мне захочется носить рюшки, сплетничать и строить глазки. Ужас, ужас!» – как плохая актриса, всплеснул руками танай.

– Ага… и хвостомерку устраивать нечем, – хрюкнула Талия. – Кстати, Ирсон, всё хочу спросить, у тебя есть хвост? В смысле – хвост. По идее – должен быть, ты же полукровка. А – не видно, – она выразительно глянула через плечо.

– Есть. Но он какой-то ущербный, и, ты знаешь, у меня вообще долгое время… были проблемы со всем танайским.

– И ты с ним – как с чешуёй? Под корень? Изверг! – отшатнулась Талия. – Ирсон Тримм, это гнусное хвостохульство! Надругательство над своей природой! Руки тебе мало оборвать!

– Да цел он, цел. На, любуйся, – заведя руку за спину, Ирсон неприметным движением высвободил хвост.

Хвост у Ирсона был гладкий, жемчужно-белый у основания и тёмно-зелёный на конце, весь в размытых чёрных кольцах.

– Ну? Вполне себе хвост! Никогда ещё не выпускала хвосты на свободу! Это так волнительно! – воскликнула Талия.

– Он куцый и зелёный, – буркнул танай.

– Бедный хвостик, – Талия осторожно погладила его, как пугливую зверюшку. – Все маленьких обижают, сами их прячут с глаз, в места, где нет света и чистого воздуха, а потом удивляются, чего это они зелёные и не растут. Вот с моим поленом разве такое содеешь? – Она приподняла и шмякнула свой хвост на пол. – Его, конечно, тоже можно свернуть кренделем и спрятать под шаровары, но это ж какая фижма получится?! С такой не походишь.

– Точно, – прошептал Ирсон, ласково проводя ладонью по чёрному меху.

Что уж отрицать – Талия нравилась ему. Ему нравилось это взрывоопасное зелье из искренности, жизнерадостности, неуёмной любознательности, ума и безбашенности, хищности и умения глубоко сопереживать… Его пальцы медленно перекочевали с её хвоста на затылок, зарылись в рыжие кудри.

– Блох нет, – нервно сглотнув, обронила Талия.

И Ирсон поцеловал её. К охватившей его нежности примешивалось желание сделать так, чтобы она заткнулась, не разрушила волшебство момента ещё одной дурацкой шуткой. Талия обвила его шею руками… Увы, волшебство и так таяло, точно леденец на солнце. Прикосновение её губ было приятным, но и только – как если бы он провёл губами по шёлковой шкурке древесной гадюки. Дело было даже не в том, что кожа Талии не имела запаха. Просто… казалось, что какой-то незримый злодей высосал из них обоих все чувства. Только что восторг, любопытство, ехидство, нескрываемая симпатия к нему окружали Талию, словно облако самого изысканного аромата, а в его собственной груди… эх!.. А сейчас всё вокруг и внутри них стало холодным. Стерильным, как в операционной. Или в морге. Живая, очаровательная алайка показалась ему мертвее иллюзорной приятельницы Криана ан Сая. И нетрудно было догадаться, почему так случилось…

– Мне жаль, что ты алайка, – наконец вздохнул он, убирая руку.

– А мне, что ты – танай, – так же тихо сказала Талия. – Я никогда не понимала, как это работает. Теперь знаю. Это больно.

– Будто бежишь и вдруг наталкиваешься на невидимую стену.

– Да.

Они помолчали.

– Ладно. Пауза на сантименты закончилась. Возвращаемся к нашим драконам, – провозгласила Талия. – Итак, что мы имеем? Некая жрица (или жрец) Милосердного влюбилась в Криана ан Сая и сделала себе новое тело на заказ, чтобы обольстить его. Потом…

– …потом, вероятно, оказалось, что одного тела – мало. Криан предпочёл Амиалис Руалскую, – подключился Ирсон.

– Коварную, жестокосердную, ревнивую алайскую суку. Сердце жрицы было разбито. «Будь прокляты эти завистливые кошки, – думала она, – никогда не могут пройти мимо чужого счастья!». Она хотела бы отомстить Амиалис, но, видимо, сил ей на это не хватило.

– Пришлось ограничиться изготовителем тел.

– Да… Прямо вспоминается это идиотское Анлиморское пророчество – ну то, что какая-то добрая бабушка накарябала на ступенях вашего храма, ты должен знать.

– Я понял. Просто вспоминаю слова… Сейчас… «Если один из парящих под сводом жизни серебряных призраков обретёт неположенное ему, уподобится дышащим и чувствующим, посмотрит на Бесконечный глазами плоти и взалкает чужого Пути, то, падая с высот духа своего, он нанесёт миру удар, который расколет его. И никто вовеки не сложит осколков».

Талия присвистнула.

– Какой образованный танай мне достался!

– Мать часто возила меня в этот храм, – пожал плечами Ирсон. – Я видел и саму плиту, и портрет «бабули». Страшноватая, кстати говоря, дама – нос крючком, три глаза, хвост с шипом… А что до пророчества – я всегда думал, что речь в нём идёт о серебряном драконе Веиндора, а не о его жреце-человеке. И, соответственно, что бабка была малость того.

– Да, это уж совсем бред сумасшедшего – «уподобится» и «взалкает», – сказала Талия, направляясь на кухню. – Наверно, поэтому милосердники, несмотря на присутствие в тексте «серебряных призраков», считают это пророчество предостережением лично себе от всяческого эгоизма, вкусовщины и спонтанных решений. «Единственное, что вам дозволено чувствовать – это то, чего в данную секунду желает от вас Веиндор»… и дальше мря-мря-мря по тексту. Ну что за твари – могли бы хоть сырку заплесневелого оставить бедной кошечке! – она раздражённо хлопнула дверью ледника. – О да! «Мы слышим лишь глас Милосердного в наших сердцах, мы видим только цель, которую он открыл нам». Кстати, о заплесневелом сырке…

Она принялась расхаживать по комнате, заглядывая за мебель. Ирсон ничего не понял. Наконец ан Камианка нашла, что искала – изящно помахивая пыльной мышеловкой, как сложенным веером, она проследовала к обеденному столу.

– Талия ан Камиан! Если ты вздумаешь это есть, я… я тебя саму в мышь превращу! – прошипел Ирсон, делая угрожающие пассы.

– Поешь гаже – будешь глаже! – изрекла Талия и вдруг, всплеснув руками, рухнула на спину.

Мышеловка щёлкнула, сыр отлетел куда-то за комод.

– Ну всё, смерть твоя вытирает лапы у входа! – весело рыкнула Талия, замахиваясь на Ирсона мышеловкой.

– Это не я, – примирительно вытянул перед собой руки танай.

– Ага, конечно, не ты. Эта комната полна невидимых летающих свиней. Свинки, хрю-хрю, покажитесь! Кто из вас сбил с ног бедную маленькую Талию?

Ирсону было не до смеха. Зажмурившись, он напряжённо морщил лоб

– Кажется, кто-то пытается открыть сюда портал. А кто-то другой ему мешает.

– И тот второй явно слабее, – прошептала Талия – в лицо ей дохнуло ледяным холодом, исторгнутым чёрной кляксой открывающегося портала. – Это что-то плохое. Очень плохое.

– Попробую закрыть.

– Лучше бы нам свалить отсюда. Брось ты его к энвирзовой бабке.

Но Ирсон будто не слышал её, полностью поглощённый сражением с порталом. Несмотря на все старания таная, волшебная дверь распахивалась всё шире, а сам он был вынужден шаг за шагом отступать к стене. Талия ничем не могла помочь ему – магией подобного уровня она не владела.

Щит Ирсона заискрился, и танай зашипел от натуги. Из портала высунулась голова на длинной шее. Костлявая физиономия незнакомца казалась спрятанной под маску из бугорчатого грязно-голубого льда. В неровных полыньях глазниц плескалась стылая тьма. Талия несколько секунд таращилась на мага, выдерживая краткую паузу мэи, а потом, поджав хвост, юркнула за кухонную стойку.

Вытащив из сумки блокнот, алайка наложила на несколько верхних листов заклинание-копирку и спешно нацарапала краткий рассказ об их с Ирсоном злоключениях. Резкое движение когтя – и листочки веером рассыпались по полу. С тихим шуршанием они свернулись в дюжину крошечных комочков, одна половина которых тут же помчалась к окнам, а другая приклеилась под стойкой кладкой паучьих яиц – Талия «повесила» на них те же почтовые чары, но отсрочила их активацию.

Потом она осторожно выглянула из своего укрытия и тут же шарахнулась обратно – её любопытный нос обожгло сквозь все возведённые щиты. Пока ожоги заживали, ан Камианка нащупала разум давешней ящерихи и, пообещав ей щедрую награду, попросила передать послание своей матери, матриарху Аэлле.

– Нет-нет, не думаю, что здесь найдётся кто-то, способный нам помочь, – благодарно прошептала Талия и отключилась.

Шум битвы стих, и она снова осмелилась высунуть нос из-за стойки.

Её ждали три новости – две хорошие и одна плохая. Ирсон был жив – он довольно бодро размахивал руками, читая новое заклинание. Оледенелый маг куда-то подевался. Портал, однако, продолжал пятнать пространство. Цел-целёхонек…

Ирсон закончил нести свою магическую галиматью и недоумённо воззрился на Талию.

– Что ты там делала?

– Завещание писала, – буркнула Талия. – Увы и ах, я не линдоргский маг. Тьфу! Описала всё, что мы узнали, и отправила домой с курьером – с нашей новой знакомой из дома напротив.

– Зачем?!

– Затем, что мы с тобой отсюда вряд ли выберемся.

– Талия, да что с тобой? – возмутился Ирсон.

– Что?! Моё мэи буквально вопит – нам не справиться, надо убираться отсюда! А оно не часто говорит такие вещи. И ещё реже я повторяю их вслух. Вот что!

Ирсон не ответил. Он решал новую магическую головоломку. Его снаряды не достигали цели – на подлёте к порталу их перехватывали крошечные чёрные воронки, внезапно открывающиеся и так же стремительно исчезающие.

– Упрямая чешуйчатая задница. Ну и пожалуйста, – раздражённо махнув хвостом, Талия направилась к выходу.

К несчастью, на полдороге её осенило, и госпожа ан Камиан – само здравомыслие и осторожность – уподобившись обруганному ею танаю, бросилась мучить портал.

Она создала две пригоршни мелких ледяных шариков и с рыком: «Кульки у тебя есть, а вот тебе и семки!» – швырнула их в многострадальную волшебную дверь. Воронки с готовностью слопали лакомство и не подавились.

– И что это было? – бросил Ирсон.

– Хотела посмотреть, сколько этих штук может открыться разом, – несколько сконфуженно прижала уши ан Камианка. – Но, видимо, у них нет ограничения по количеству целей. Маневр не удался. Может, тогда…

Она не договорила – снова проснулись нити Швеи. Щупальцами гидры они метнулись к порталу. Тёмные зевы заглотали концы нитей, но цветной шёлк всё прибывал и прибывал, наматываясь на воронки, как на странные катушки. В воздухе повисла добрая сотня бешено вращающихся клубков. Некоторым нитям удалось пробиться к порталу, и за считанные секунды они оплели чёрный диск многоцветным кружевом.

– Дёру! – хлопнула таная по плечу ан Камианка.

– Нет. Нет. Это важно. Пока он… парализован, надо попробовать узнать, куда он ведёт.

Талия сказала нехорошее слово, царапнув когтями пол. Вернувшись к входной двери, она обнаружила, что путь на свободу преградила невидимая – даже для её чувствительных к магии глаз! – стена. Талия сказала другое нехорошее слово.

– Нас заперли, там… – потирая ушибленный лоб, доложила она танаю.

– Запоминай координаты, – перебил её Ирсон. – Твоя ящериха ещё на связи?

– Да, – через мгновение ответила Талия. – Она запирает дверь. Я ей передам. Ох, мать моя прекрасная Аэлла!

Поглощаемые порталом нити пошли волнами, задёргались пойманными за хвосты змеями. К ним на помощь кинулись новые, они обвивали товарок, вывязывали между ними сложные узоры, то вспыхивающие бледным пламенем, то начинающие часто сокращаться, как бьющееся в страхе сердце. Потом всё замерло. Нити бессильно повисли. От портала по ним стремительно расползалась чёрная плёнка, словно всех их разом обмакнули в чёрный воск.

– Что за?.. – Ирсон оглянулся.

Талии рядом не оказалось. Её рыжая макушка мелькала за спинкой массивного кожаного дивана.

– Я тут. Дай мне пару минут! – крикнула ан Камианка.

– Постараюсь, – сжал зубы Ирсон; пальцы его подрагивали от усталости.

Отбежав в ту часть комнаты, где нити всё ещё сверкали сочными красками, он взобрался на табуретку и, точно кукольник – крестовину марионетки, захватил в ладони пару «нервных» узлов сети Швеи. Так. Подойдёт. Ирсон отпустил нити, быстро расстегнул рубашку и, набрав в лёгкие побольше воздуха, на выдохе прошептал длинную музыкальную фразу. Элаанский язык обжигал гортань, слова ледяными лезвиями проскальзывали по языку, их приходилось с силой выталкивать из груди.

– Нил лаэ хил веваталилэ! – играя желваками, закончил Ирсон.

Воздух в комнате содрогнулся. Замерли нити. Талия, что-то расставлявшая на полке над диваном, встревоженно оглянулась. Лицо Ирсона осветилось горделивым торжеством, осознанием своего могущества, превосходства над всеми этими ничтожными тварями, которые имеют глупость вставать на пути Света и отбрасывать грязные тряпки теней. Танай широко улыбнулся. Его зубы полыхнули такой ослепительной белизной, словно за щекой у него леденцом лежал сгусток волшебного пламени. Это сияние распространилось вниз по шее, по груди Ирсона. Оно становилось всё ярче и ярче, бросая тысячи отблесков на стекляшки Швеи. Казалось, плоть Ирсона превратилась в матовое стекло, сквозь которое просвечивают налившиеся снежным сиянием внутренности. Он медленно поднял руки, погрузил пальцы в центр груди и пошевелил ими, нащупывая что-то за распавшейся в желе грудиной.

– И что он собрался делать? Кидаться своими сиятельными кишками вместо огненных шаров? – нервно передёрнула плечами Талия. – Хотя, наверное, это забавно, убить кого-нибудь, запулив ему в глаз своей собственной почкой!

Ирсону было не до её ворчания. Согнувшись в три погибели, он напряжённо морщил лоб и продолжал исследовать себя изнутри, будто выискивал присосавшихся к сердцу, печени, лёгким паразитов. Наконец он выпрямился, воздев кулаки в победном салюте, словно и вправду поймал парочку гнусных бестий – между его пальцами вражьей кровью струилось густое, почти осязаемое сияние.

Судорожным движением всего на секунду он разжал ладони и тут же стиснул пучок нитей Швеи. Свет хлынул по ним навстречу исторгаемому волшебной дверью мраку, с оглушительным треском срезал, содрал его с нитей, как чёрную кору с ветвей, и множеством ярких ручьёв влился в тёмное озеро портального диска. Ирсон без сил рухнул с табурета. По его рубашке расползалось кровавое пятно.

Пригибаясь и прикрывая глаза, Талия подбежала к танаю и, пыхтя от натуги, утащила его за диван. К её удивлению, все кости Ирсона были целы, хотя кожа на груди и висела клочьями.

– С этим мы быстро справимся, – улыбнулась Талия, ловко стягивая края раны.

– Он… накрылся? – собравшись с силами, прохрипел Ирсон.

Талия выглянула из-за подлокотника.

– Боюсь, что нет. Но штормит его знатно. Ну ты даёшь! Я и не знала, что в Линдорге учат таким заклятьям! Думала, только светлые такое умеют.

– Учат. Разумеется, тех, кто способен научиться, – не своим голосом презрительно процедил Ирсон (за что тут же получил отрезвляющий тычок локтем в бок). – Извини.

– Да знаю я, остаточный эффект, – отмахнулась ан Камианка.

– Надо как-то добить этот портал. Кто ж его создал, если он пережил такое?! Невероятно! Хорошо хоть новые они сюда не скоро откроют. Чувствуешь, моё заклятье исказило магический фон. Им придётся попотеть, корректируя свои, – он сплюнул кровью, – чары.

Ирсон с трудом открыл глаза. Вокруг валялись ошмётки розоватой губки. Он покосился вправо. Талия зачем-то взрезала обивку дивана и порядком выпотрошила его, выцарапав в наполнителе небольшую пещерку.

– Что это?

– Это диван из кожи аршута. Малиновой, пупырчатой и огнеупорной. А вон там, на полке, я расставила несколько сувениров времён харнианской войны.

– И что они умеют?

– Вызывать «бурю Хоа». По идее, она должна прожечь все щиты, вообще всю магию разъесть, но… блохи его знают, хватит ли у неё концентрации, чтобы ухайдакать этот лиаров портал. Если тот, кто его поддерживает, может побороться со Швеёй на её территории… Ладно, – она решительно тряхнула головой. – Ну так что, лезем в диван или будем загорать до костей?



***



Когда Талия и Ирсон, как птенцы из гнезда, высунули головы из-за спинки дивана, в комнате было уже пусто и тихо. Только слабо дымился опалённый коврик, да поскрипывал обломок чудом уцелевшего ставня.

– Ну и твоего же папашу… – пробормотал Ирсон, стряхивая с плеча крошки губки.

А Талия уже тянула его наружу. Нити Швеи исчезли вместе с порталом, так что танай и алайка смогли воспользоваться входной дверью. Они выскочили на улицу с полубезумным видом чудом спасшихся погорельцев и что есть мочи припустили прочь от разорённого гнезда Хэхэ.

– Ты держишься? – бросила тяжело дышащему Ирсону ан Камианка.

– С трудом. Если это ещё не всё… – он досадливо поджал губы.

Справа полыхнуло ядовитой зеленью.

– Что ж они никак не угомонятся? – сквозь зубы процедила Талия, щёлкая пряжкой ремня, отклоняющего боевые заклятья. – Если побежим рядом, он прикроет и тебя.

Танай согласно мотнул головой и схватил Талию за руку. Она сцапала его под локоть, прижалась к бедру бедром. Ирсон на секунду представил – вот сейчас они запутаются в ногах, плащах, хвостах, но прошла минута, а они всё ещё двигались на удивление слаженно, синхронно, словно пара профессиональных танцоров. Видимо, Талия применила одну из своих ан Камианских штучек. Им даже не пришлось сбавлять шага.

– Той же дорогой? – выдохнула алайка, перепрыгнув через кучу битого кирпича.

– Да. Это ближайший портал. Хотя… нет, Талия, они наверняка его перекрыли. Но ничего, есть и другие.

Ирсон сотворил маленькое зеркало и, вертя его так и эдак, пытался рассмотреть своих преследователей. Наконец ему это удалось – отследив источник очередного магического снаряда, он разглядел на полосатом балконе давешнего колдуна с ледяной физиономией. Тот выглядел настолько уверенным и полным сил, что Ирсон оставил все мысли о контратаке и вместо этого, как мог, укрепил щит. Ан Камианка благодарно сжала его предплечье.

Пока удача была на их стороне. Поясу Талии удавалось отклонить потоки разрушительной энергии, исторгаемые чёрным колдуном с частотой танайского лучника. Лишь изредка его атаки попадали в цель, и тогда сферу щита окутывал пылающий туман рассеянной энергии заклятья. Раздавалось шипение, дребезжание, гудение, вой – с каждым разом звук становился всё громче, и Талия хмурилась всё сильнее.

Улица будто вымерла. Привычные ко всему безднианцы попрятались в свои жилища и теперь толпились у окон, надёжно защищённые беклом. Многие из них воспользовались этой вынужденной паузой, чтобы перекусить, и ободряюще махали танаю и алайке какой-то кучерявой ботвой и чьими-то жареными ножками. Особо азартные делали ставки – в разноцветных лапах посверкивали монеты. Находились и сердобольные души, распахивавшие двери навстречу беглецам…

А вот десяток мелких летунов, собиравших под куполом пух для гнезд, к несчастью, вовсе не заметил начавшейся заварушки. Отскочив от вспыхнувшего щита Талии, багровый мертвящий луч ударил в самую гущу их серых тел, и бедняги сбитыми сосульками полетели вниз. Крошечные мумии с перепончатыми крыльями, свернувшимися, точно листья от жара, всё ещё судорожно сжимали в лапках пригоршни девственно-белого пуха…

– И-ирсон! – воодушевлённо проорала Талия, указывая наверх. – Устроим драку подушками!

Танаю понадобилось всего мгновение, чтобы понять, что она имеет в виду. Он хохотнул… и едва устоял на ногах – ударная волна от очередного заклятия, грянувшего в щит Талии, пихнула его под колено. Танай неловко перескочил через канаву, снёс пирамиду из проволочных корзин и приложился лбом о грибочное кашпо.

Талия схватила его за руку, и они вспорхнули с крыши парочкой вспугнутых птиц. Пичуг-пьянчуг, которые от пуза наклевались перебродивших фруктов, и теперь их мотает из стороны в сторону, словно воздушная дорога полна кочек и выбоин. Так, летя зигзагами, они добрались до потолка пещеры.

И тут же, змеёй проскользнув между белых шаров лэнэссер, к Ирсону метнулась лиана с длинным жалом на конце. Пальцы таная засветились красным, однако, бросившись наперерез, Талия перехватила его руку, предупреждающе стиснув запястье. Легко закогтив лиану, алайка встряхнула её, как расшалившегося котёнка за шиворот, и прошипела:

– Вы ещё передеритесь! Ты – не будешь ничего тут жечь, а ты – не будешь никого тут жалить! Оба поняли?

Ирсон кивнул. Лэнэссера втянула жало.

– Я бы предложила вам пожать конечности, но, по-моему, нас сейчас всё-таки убьют! – выпалила Талия, что было силы отпихнув Ирсона и шарахнувшись вправо.

В потолке пещеры образовалась глубокая воронка…

– Давай! – взвизгнула ан Камианка. – Щит такое не потянет! Он и так перегружен.

Ирсон сделал широкое загребающее движение, словно собирался обнять невидимую толстуху. Подул сильный ветер. Но лэнэссеры не спешили расставаться со своими белыми шубами, вцепившись в них, как стыдливая девица – в полотенце на «голом» анлиморском пляже. Только отдельные пушинки вспорхнули в воздух.

– Ну, держитесь, твари! – погрозил им кулаком Ирсон.

Он снова стиснул воздух в объятиях – на этот раз с такой силой, что будь у воздуха рёбра, они сломались бы все до единого.

– Ты больно-о-о-ой! – восторженно проорала Талия.

Порыв шквального ветра в момент ощипал лэнэссеры. Ноздреватые губки облысевших серединок, едва не отрываясь, мотались на толстых стеблях. Талия и Ирсон, кувыркаясь, летели в облаке из пуха, каменной крошки, колючей лэнэссеровой трухи – точь-в-точь два клопа, которых вышвырнули из окна вместе с замызганной подушкой. Отдавшись на волю стихии, то и дело шмякаясь о потолок, Талия хохотала, как умалишенная, – до тех пор пока рот ей не заткнуло ватным кляпом. Ирсон же, предусмотрительно зажмурившись и плотно стиснув губы, быстро выровнял свой полёт. Наконец он нащупал руку ан Камианки и создал вокруг них оболочку, не пропускавшую пух.

Позади беглецов громыхал салют. Достигнув пушистого тумана, снаряды чёрного мага теряли форму, их словно разрывало изнутри. С оглушительным хлопком они рассыпались искрами, растекались струями разноцветного света.

– Ну что, мясцо наивное, не ожидал? Матёрые черепа, как Бездна – полны сюрпризов! – отплевавшись от пуха, кричала Талия, и ветер глумливо подвывал ей.

Пронесшись сквозь дым над кузней, облако превратилось в грозовую тучу – отяжелело, окрасилось в оттенки серого и бурого. Сполохи раздираемых ею заклятий казались отсветами молний. Вспышки становились всё реже, потом совсем прекратились. Стало тихо. Слышен был только шелест сухих листьев по шершавому камню да отдалённые крики детей, радовавшихся началу подземного снегопада. Прокатившись по потолку, поток пуха разбился о волнорезы сталактитов у дальней стены пещеры и дождём измятых зонтиков просыпался вниз.

– А куда мы теперь? – очнулась Талия.

– К порталу, разумеется. Здесь – вдоль стены направо. Снижайся, снижайся! Резче забирай! – скомандовал Ирсон, едва не вывихнув ей запястье.

Он скорее рухнул, чем опустился на землю.

– Неожиданно как всё получилось! – хмыкнула Талия.

Рыжая, взъерошенная, с хитро прищуренными глазами, вся в клочьях пуха, она походила на лисицу, только что сбежавшую из курятника.

– Слава Тиане, сторожа не видать, – пробормотал танай.

– Всё-таки даже моё чутьё иногда перестраховывается! – Талия широко улыбнулась… и умерла. Сердце Ирсона билось на три секунды дольше.





4. ОПОЛОВИНЕННАЯ КОШАЧЕСТЬ



– Во-первых, никакие «Кошки Зла» никогда не сжирали никакую «Великую Добрую Рыбу». Во-вторых, лично меня там не было. И в-третьих, она была совсем невкусная.

Из разговора его высоконагломордия Энаора ан Ал Эменаит с придушенным им котоборцем



В окрестностях славного города Анлимора был случай: некий владелец крокодильей фермы, проиграв в ежегодном конкурсе на лучшее животное своему давнему конкуренту, решился на страшную месть. Он заплатил магу, чтобы тот превратил всех питомцев соперника в камень. Маг выполнил заказ настолько хорошо, что ни о каком обращении заклятия и речи не могло идти. Погибшие животные исчислялись многими сотнями. Убытки были колоссальны…

Однако пострадавший фермер не был бы истинным анлиморцем, если бы не сумел извлечь выгоду и из этого несчастья. Во-первых, он помог городской страже вычислить злоумышленника и заставил его с лихвой возместить убытки (после чего натравил на беднягу активистов одной из наиболее агрессивных зоозащитных организаций, которые довели его до дома умалишённых). А во-вторых, нашёл применение новообретённой коллекции полноразмерных чешуйчатых статуй – он продал их эксцентричному архитектору Вфашуру в качестве строительного материала.

Так появился знаменитый отель «Крокодиловый замок», где трудно было найти подоконник, не покрытый чешуёй, или же светильник, не зажатый в жуткой зубастой пасти. Концы перил завивались гребенчатыми хвостами, гостьи отеля сбивали мыски туфель о когтистые ножки диванов, вода в пристенных фонтанах змеилась по кладкам яиц, а тарелки с горячим официанты водружали на спины мелких свернувшихся кольцом крокодильчиков…

Панорама, открывшаяся взгляду Алу и Анара, очень напоминала вид «Крокодилового замка» с тем лишь отличием, что на сей раз стройматериалом выступали каменные кошки – тысячи и тысячи кошек, разных видов, размеров, возрастов, но одинаково чёрных и злобных.

– Как сказала бы моя Шада – это был только предбанник. А вот и баня. Собственно… – ошарашенно прошептала Аниаллу, у Анара слов и вовсе не было.

Центральный коридор вывел алаев в настоящий город под городом. В огромной пещере под искусственным ночным небом чутко дремал в ожидании возвращения своих обитателей ансамбль величественных зданий. Он казался изящной аппликацией, причудливым узором, вырезанным из глянцево-чёрной бумаги и наклеенным на матово-чёрный картон. Лишь в редких местах картину расцвечивали слюдяные кружочки цветных огней.

В этой щедро укреплённой магией пещере невозможно было найти ни пяди необработанного камня, всё вокруг было превращено в одно сплошное произведение искусства, прославляющего Хищную Кошачесть.

– Не слишком дружелюбное местечко, – настороженно подвигал ушами Анар.

– Дружелюбное… только не ко всем нам. Не ко всему в нас, – задумчиво проговорила Аниаллу; чувство близкой беды нежданно-негаданно покинуло её, и она была готова мурлыкать от облегчения. – Посмотри, тут рябит в глазах от кошек, которые охотятся или едят кого-то, и нет ни одной, которая ласкалась бы или играла. Для того, кто это строил, мы и в первую, и в сто десятую очередь хищники. Хладнокровные, коварные, кровожадные. И ему это нравится. Даже вьюны на резьбе у него из когтей составлены… или из клыков. А вот, гляди, какой красавец!

Аниаллу кивнула на статую шипящего домашнего кота. Вздыбленная шерсть вдоль позвоночника и на прижатом к боку хвосте отблёскивала металлом, словно кривые зубья пилы.

– Такого погладишь – без пальцев останешься.

Лукаво улыбнувшись, Алу присела на корточки перед красноглазой пантерой, подпиравшей гневно нахмуренным лбом подлокотник массивной скамьи.

– «Глаза твои – что зёрнышки граната, зубов прекрасен сахарный оскал, тебя любил я, милая, когда-то, а счас бы с удовольствием сожрал», – приобняв её за холку, с чувством продекламировала Аниаллу.

– Что это? – расхохотался Анар.

– Каргнорианская поэзия. «Оскал – сожрал», «кишки – в мешки» – очень в их духе, – Алу перебралась на обтянутое кожей сиденье и принялась расстёгивать сапог.

– Может местный архитектор – карг?

– А что? Я бы уже не слишком удивилась. Серебряный дракон в нашем деле уже фигурировал, высший даор – тоже, почему бы каргу не присоединиться к вечеринке? Хотя, нет, конечно. Не похоже всё это, – она обвела взглядом пещеру, – на дело каргнорианских лап. Здесь всё слишком изящное, утончённое… изысканное до дрожи в хвосте. Вылизанное, выверенное и вычищенное. Даже хищность и та какая-то рафинированная.

Аниаллу перебросила сапоги через плечо и ловко перемахнула клыкастый парапет. Её оживление начинало настораживать Анара.

– Каждый раз, как вижу языковое покрытие, не могу удержаться! Замурчательнейшая вещь. То что надо после долгой опасной дороги… – довольно жмурясь, вздохнула сианай.

Анар хотел было напомнить ей, что дорога ещё не пройдена, а опасность не миновала, но промолчал. В конце концов, она имеет право на маленькую передышку после всех их скитаний по этим гнусным подземельям. Опять же у госпожи сианай есть он – весь такой грозный, собранный и бдительный…

Кстати, а что такое «языковое покрытие»?

Анар заглянул за парапет. Шаркая ногами, Аниаллу прохаживалась по длинной и широкой ленте из упругого розового материала, сплошь покрытой полупрозрачными загнутыми конусами. Анар спрыгнул на дорожку… и тут же взвился в воздух – мягкие сосочки вдруг превратились в подвижные, острые крючья, едва не освежевавшие его ступню.

– Вот же! – Анар со злости шарахнул по дорожке сгустком пламени.

Запахло палёным мясом, и улицу заволокло едким чёрным дымом.

Аниаллу не сразу заметила всё это – её собственное знакомство с дорожкой оказалось на редкость приятным. Обернувшись, она несколько секунд смотрела на Анара недоумевающими, затуманенными от удовольствия глазами.

– За что ты её так? – почти обиженно спросила она, разглядывая пепелище.

Анар объяснил. Аниаллу нахмурилась.

– Со мной что-то не то, – пробормотала она, проверяя свои ментальные щиты. Нет, никто не покушался на ясность её рассудка. – Что-то странное... Мне хорошо, но это очень нехорошо. Не знаю, как сказать.

– Можешь прочитать мне ещё один стишок, – осклабился Анар.

– Не-ет… – прикрыв глаза, протянула Алу. – На этот раз будет ода в прозе. Это чувство, будто… будто каждая из моих костей превратилась в свирель, в часть какого-то сложного фантастического инструмента и кто-то играет на нём упоительную мелодию. Моё тело пропитывается этой музыкой и… мраком, который выдыхает музыкант, и сладко трепещет в такт.

– И о чём эта мелодия?

– О наслаждении, свободе… вседозволенности, – не открывая глаз, блеснула клыками Аниаллу. – О величии той, ополовиненной Кошачести. И любви этого города к ней.

– Любовь к половине тебя – это не любовь, – авторитетно заявил Анар.

– Верно, – улыбка Алу угасла. – Но об этом почему-то забывается. И хочется… тоже ополовиниться, отбросить всё лишнее. Якобы лишнее… Скверно. Я совсем не испугалась за тебя.

– Ну, всё же обошлось. Наверное, эта штука почуяла мою грязную драконью кровь. Дорожка-расистка, – хмыкнул Анар и, поднявшись на полхвоста в воздух, медленно поплыл над негостеприимной улочкой.



***



– Смотри, я нашёл статую тебя! – зависнув над многолапым мостиком, воскликнул Анар.

Он указывал на статую плачущей пантеры с алайской головой. Аниаллу поморщилась – из пушистых кошачьих лап, как из митенок, вместо когтей выныривали фаланги человеческих пальцев, тускло-розовых, со скруглёнными плоскими ногтями. Слёзы омывали их и бледной змейкой утекали в крестообразную трещину.

– Заглянем? – дёрнул ухом Анар.

– Можно подумать, у нас есть выбор. И. Это. Никакая. Не. Я, – деланно злобно процедила Аниаллу.

Отделка охранявшегося кошкой коридора заставила алаев зашипеть от гнева.

– Вот тебе и прославление Кошачести... – только и смог пробормотать Анар.

Ковровую дорожку покрывал орнамент из растрескавшихся кошачьих черепов. Из правой стены торчали обрубки лап, выполненные с предельной анатомичностью. Белые срезы костей, розоватые червячки мышц, сочащиеся светящейся кровью сосуды. По замыслу оформителя, кровь капала не вниз, а вверх, собираясь под потолком в бугрящуюся ленту. Но ещё хуже были фрески на стенах. Теперь становилось понятно, кого оплакивала странная кошка у входа – она лила слёзы по своим младшим братьям и сёстрам, которых топили, сжигали, разрезали на части и замуровывали живьём толпы беснующихся неалаев.

– Что же это такое? – несколько раз обернувшись вокруг своей оси, пробормотал Анар.

– Очень похоже на галерею Скорби. Музей памяти кошек-жертв… – Алу поперхнулась.

– Жертв чего?

– Предрассудков, в основном. Кошки – существа слишком… загадочные, привлекательные и независимые, чтобы не внушать опасений. Они всей своей жизнью, всеми своими повадками зовут к свободе, к тому, чтобы мы были такими, какие есть, и наслаждались этим. Разумеется, властьимущим это не нравится. Чего только про них не выдумывают… Вот знаешь, например, почему кошачьи глаза светятся в темноте?

– Благодаря тепетуму – особой отражательной оболочке, расположенной…

– А откуда взялась эта оболочка? Не знаешь? То-то же. Однажды, пробудившись ото сна, Великий Создатель Всего Змей Шриссаш ощутил своим перламутровым брюхом, что возлюбленные миры его содрогаются от переполнившего их зла. Зашипев в великой скорби, он сплёл своё тело в Петлю Творения и породил Большую Добрую Рыбу. По воле его она неспешно плавала по небесам из мира в мир, озаряя их своими Светом и Благодатью. Прекращались эпидемии, останавливались войны, враги со слезами раскаяния падали в братские объятия друг друга, воры раздавали награбленное нищим, а проститутки не брали денег… в смысле – становились добропорядочными жёнами… Увы, зло не дремало. Чудовищный Зраа воззвал к гнусным порождениям и слугам своим, требуя уничтожить Рыбу. Тысячи и тысячи их откликнулись на призыв, но никому не удалось выполнить задачу – жертва раз за разом ускользала от них, чуя их препакостную сущность. Тогда кошки, тайные прислужницы Зраа, пустились на хитрость. Они пришли на гору Сааш, к дверям монастыря Шриссаша, и принялись жалобно мяукать: «О, почему Создатель забыл о нас? Капли Благодати Его оросили весь мир, принеся всем покой и радость, но наши скорби так глубоки…»

– …что капель мало. Нужна ударная доза Благодати, – убил весь пафос Анар; Аниаллу пихнула его локтем.

– Коварные кошки были так прелестны и ласковы, так трогательно беззащитны, что монахи прониклись к ним любовью и сочувствием. Наивные святые создания стали молить Создателя Всего о помощи, и Рыба Его спустилась к вершине горы на зов их…

– И тут наша братия явила свою «препакостную сущность».

– Разумеется. Кошки воющей стаей набросились на Рыбу. Не желая оставить в мире ни отблеска Света, они не только убили её, но и сожрали. С костями и…

– …чешуёй, – понимающе закивал Анар.

– Зеркальные чешуйки Великой Доброй Рыбы осталась в глазах их и глазах потомков их (коими являются все котообразные всех миров) как напоминание о совершённом злодеянии, чтобы никто впредь не обманулся очарованием этих порождений Зла… Таких историй масса.

– И… что мы с этим делаем? – спросил Анар, отворачиваясь от особенно жуткой картинки с котлами и жаровнями.

Аниаллу не ответила.

Галерея началась со статуи кошки, статуей кошки она и закончилась. Но это была совсем другая кошка.

– Полная противоположность…

У неё, напротив, были алайское туловище и кошачья голова, окружённая венком... живых кос, щупалец, тугих струй мрака? – не разобрать. Точно такие же лоснящиеся хищно-гибкие отростки украшали длинное одеяние изваяния, собираясь сзади в непомерно длинный шлейф, заколдованным водопадом струившийся вверх по стене. Когтистые руки манили подойти…

– Умереть и воскреснуть в её объятиях, – прошептала Аниаллу.

– Что? – переспросил Анар.

– Она… символизировала у… местных обновление. Обретение сил. Исправление. Очищение. Новое начало, – нараспев проговорила Аниаллу. – Истинная Аласаис. Кошка, чьей шерстью стал древний мрак. Чьи вибриссы – тычинки ночи. Что я несу… – Она передёрнула плечами и заставила себя улыбнуться. – Там, наверху, есть продолжение экспозиции.

– Может, отложим на потом? – Анару очень не нравилось то, что происходит с его возлюбленной. На секунду ему померещилось, что волосы Алу шевелятся, как живые.

– Нет. Это важно. Это их история. Мы пришли сюда, чтобы узнать. И нам придётся узнать. – Алу покачала головой, и видение сгинуло.

Анар задрал голову – конец чудовищного шлейфа терялся во мраке. Аниаллу решительно направилась к изваянию и принялась взбираться по змеистым завиткам его щупалец.

– Может, лучше полетишь? Не нравится мне эта штука, – поднимаясь в воздух, сказал Анар.

– Ты птичка или кошка? Смотри, какие удобные зацепки. Мне нужно размяться. Стряхнуть с себя всё это, – сказала Аниаллу и вдруг почувствовала, что врёт – нет, вовсе не за этим она полезла на стену.

Странная кошка притягивала, манила её прикоснуться к хищным извивам своего тела.

– Ладно, попортим им полировку! – поиграла выпущенными когтями Алу и рывком перебросила себя на стену.

Острые ногти неожиданно легко входили в камень. Под Аниаллу он даже не трескался.

Наконец подъём кончился, и алаи вылезли на широкую площадку. В стене напротив виднелся проход, заполненный такой густой тьмой, что, казалось, её можно зачерпнуть ладонью.

– Нам туда, – поджала губы Аниаллу.

Предшествуемые сотворённым Анаром глазоухом[2], кошки вошли в длинный извилистый туннель. Они перестали видеть друг друга. Ни пятнышка тепла, ни отблеска света… Свернув за угол, алаи остановились как вкопанные – в глаза им буквально брызнуло красками. Яркая роспись на стенах зала засияла радугой после грозы. Вот только настроение она создавала совсем не радужное.

Палачи и жертвы поменялись местами. Вот группа алаев, оседлавших каких-то котообразных хищников, выставив перед собой копья, гонится за группкой эльфов с гротескно длинными ушами. Вот алай-маг, стоя посреди дымящейся поленницы над клеткой, забитой кричащими кошками, обращает волну огня против перепуганных собакоголовых тварей. Вот…

– Мечта патриарха Селорна, – покачала головой Алу.

– Мечта? А как мы поступаем с котоненавистниками? – повторил свой давешний вопрос Анар.

– В основном – ведём среди них просветительскую работу. У нас есть Общество защиты кошек, оно этим занимается. Заслышав о чём-то подобном, его сотрудники заявляются в гости к котоненавистникам и разъясняют, насколько те были неправы.

– Разъясняют? Словами? Какие мы гуманисты, – недоверчиво сощурился Анар.

– Низам, которые творили всё это в искреннем заблуждении, действительно объясняют словами. Хотя не могу сказать, что вежливо. Втолковывают, например, что, когда кошка играет с пойманной мышью, она развивает моторику лап, а не тешит некоего Властелина Зла, коему верно служит. А вот верхам – магам, жрецам, целителям, прекрасно понимающим, что к чему, демонизирующим кошек, чтобы… нагнетать массовую истерию, на которой зиждется их – верхов – власть, – приходится, конечно, несладко. Правда вряд ли настолько.

Алу поморщилась – расправы, которые алаи совершали над представителями иных народов, с каждым шагом становились всё более изощрёнными и жестокими.

Алаи вошли в следующий зал. Сюжеты на стенах разительно изменились. Теперь неалаи, уцелевшие после акции возмездия руалцев, изо всех сил старались искупить свою вину. Они преклоняли колени перед гордо восседавшими на постаментах кошками – откормленными, вальяжными, лоснящимися; разрушали святилища своих прежних богов-котоненавистников и трудились на постройке грандиозных храмов Аласаис; прислуживали детям Её, буквально пресмыкались перед ними – жестокими, самодовольными, одетыми в чёрное и вооружёнными длинными чёрными хлыстами.

– Что-то тут не то, – в какой-то момент не выдержала Аниаллу. – Не понимаю…

– Сейчас разберёмся. Смотри! – потянул её за плечо Анар.

Стены третьего зала были густо изрезаны царапками руалских букв.

– Да тут целая летопись.

Аниаллу коснулась стены и широко улыбнулась – тот, кто с великим старанием вырезал когтем эти строки, видимо, был неизмеримо счастлив делать это. Он искренне радовался за себя и за своих соплеменников, удалившихся в это подземелье, чтобы «найти выход из тупика, в который – один за другим – вели их недостойные правители».

– «Спустились в глубины, дабы услышать зов подлинной, глубинной, незамутнённой Кошачести», – прочитал Анар. – Ты когда-нибудь слышала о норных кошках?

– Творцы миров каких только кошек не насоздавали. Даже кошки-черви были, – пожала плечами Алу. – Но мне тоже непонятно, с чего это руалцы решили искать Кошачесть именно здесь?

Алаи двинулись дальше. Благодаря мастерству неизвестного летописца они живо, словно собственными глазами, увидели, как дядя Освободителя со своими последователями и верными ему членами царской семьи спускается в эти мрачные глубины. Как магия древних руалских волшебников преображает пещеры, превращая их в прекрасные дворцы, храмы и улицы нового города, «населяя их бесчисленными вместилищами для Духа Кошки»; как призванные чарами подземные реки меняют русла и наполняют бассейны и колодцы чистой водой. Анар и Алу разделили радость новоявленных обитателей подземелья, стосковавшихся по солнечному свету, когда улицы и жилища засияли от магических огней, разогнавших вечную ночь, прежде безраздельно властвовавшую здесь, а потолки некоторых залов заменили иллюзорные картины неба…

– Какая подозрительная пастораль, – перечитывая особенно сентиментальный пассаж, пробормотала Алу.

– Дальше всё иначе, – глухо откликнулся ушедший вперёд Анар.

Новый летописец сухо уведомлял о том, что его предшественник лишился рассудка по причине неведомой болезни и, «отправив на суд Аласаис» трех алаев, скрылся где-то в городе. В последующие дни безумец появлялся в разных его частях и совершал бессмысленные убийства. На его счету было уже восемь смертей, когда стараниями лучших магов его сумели поймать живьём. Он был изолирован до тех пор, пока целители не отыщут способ избавить его от «страшного душевного недуга».

– «Как и было предсказано, Внутренний Враг пожелал помешать нашему преображению и освобождению. Но лишь один пал жертвой его козней. Остальные устояли и, во славу Истинной Аласаис, продолжили…» Истинная Аласаис? Можно подумать, их несколько! – хмыкнул Анар и очень удивился, заметив, как вздрогнула Алу.

– Думаю, они, как пресловутый патриарх Селорн, полагают, что лучше самой Аласаис знают, какой ей следует быть. Мол, не та стала старушка, не та… – Аниаллу покровительственно погладила по голове резную Мать Всех Кошек и, усевшись у стены, попросила: – Почитай дальше.

– «Мы, д’ал, очищенные и отделённые, смогли стать теми, кем нам должно быть – защитниками Веры и Кошачести. Из мира в мир шли мы, во главе с Прозревшим, защищая Драгоценное, и народы склонились перед нами. Порядок воцарился на бескрайних просторах оказавшихся под его могучей лапой земель…»

Анар запнулся, напряжённо вглядываясь в текст.

– Это рабы. Ты прочитал, что все эти неалаи на фресках – рабы. И отнюдь не добровольные, как у вас в Руале. Верно? – не открывая глаз, спросила Аниаллу.

– Да. «...Будут работать во славу Аласаис, пока не искупят вину свою. А вина их неисчерпаема».

– Это ужасно. Невероятно и ужасно.

– Алу, да что в этом, собственно, такого невероятного? Это просто следующий шаг. Вполне предсказуемый.

– Это шаг за черту, отделяющую алаев от неалаев. Шаг, сделав который, они должны были в ужасе и омерзении отпрыгнуть обратно.

– Особенно моя мать. Я хотел бы посмотреть, как она отпрыгивает хоть от чего-то «в ужасе и омерзении»,  – ядовито передразнил Анар.  – Извини. Я привык ждать от своих соплеменничков чего угодно.

– А я не привыкла.

Пожалуй, ей было бы легче принять известие, что целый город её соплеменников оказался завоёванным, закабалённым, чем увидеть их самих в роли завоевателей. Отвратительных тюремщиков!

– Нет, мы, конечно, никогда не были добродеями, вроде тех же дарларонцев. Но загрызть живодёра или заставить его как-то отработать содеянное – это одно. А, прикрывшись спасением бедных беззащитных кисок, поработить кучу народа и издеваться над ней, теша своё самолюбие – это другое. Одно дело – кастрировать свою Кошачесть и другое – освежевать её. Это что-то невозможное.

– Не будь идеалисткой.

– Анар, дело не в том, хорошие мы или плохие. Дело в том, что мы не такие. И всё тут. И… мне очень хочется узнать, что может заставить алая перестать быть алаем.

– А что заставляет тебя время от времени переставать быть алайкой?  – неожиданно для самого себя спросил Анар.

– Чуждый дух. Но мой случай – особый. Этот чуждый дух очутился во мне по воле Аласаис. Не думаю, чтобы кто-то смог сотворить подобное с кем-то из её детей без её благословения.

– Но ты говорила, что Аласаис нет в Энхиарге уже довольно давно.

– Говорила, но… Да и потом, собственные души этих алаев должны были быстро отторгнуть эту духовную занозу.

– Но твоя же не отторгла, – возразил Анар.

– На то была причина. Это было важно для…

– Некоего высшего блага, я помню, – перебил её Анар. – Но что если у них тоже было какое-то своё высшее благо, ради которого стоило потерпеть «занозу»? Спасение рода кошачьего, защита Кошачести – разве не подходящее высшее благо?

– Это – защита Кошачести? Это – благо? – придавленно зашипела Алу.

– Для них, вероятно, да, – спокойно ответил Анар.

Аниаллу ошарашенно моргнула и замолчала минут на десять. Анар не мог понять, что в его словах так потрясло её, но решил не тревожить сианай вопросами, почувствовав – в ней вызревает что-то очень важное. Он сидел тихо-тихо, вперив усталый взгляд в наклонную колонну, так густо утыканную металлическими раковинами кошачьих ушей, что она казалась бревном, на которое присела переночевать стая перелётных бабочек.

– Как я могла быть такой слепой? Как? – выдохнула Аниаллу наконец.

– Алу?

– Ты прав – я ничем не лучше их, – она кивнула в сторону фресок. – Я ещё хуже. Я… я позор рода кошачьего. Я столько раз снимала других с этого крючка, знала на нём каждую выемку, каждую зазубринку, знала все сорта наживки, все нюансы, все тонкости, но это не помешало мне самой на него попасться. И гордо провисеть на нём – страшно сказать сколько лет! Я сама мучила себя. Мне следовало уволиться намного раньше и  – не ноя, что возложенная ноша мне не по плечу, а шипя от возмущения. Следовало воззвать к Тиалианне и Аласаис как силам, чтобы они надрали уши Тиалианне и Аласаис как личностям. Я двадцать веков талдычила одно и то же – никакая «высшая сила» не имеет права заставлять существ насиловать их природу. Ни путём запугиваний, ни путём манипуляций, ни путём… подсаживания чуждого духа. Тот, кто делает это, должен быть остановлен – неважно, какую цель он преследует. Из этого правила не должно быть исключений. Мау-мяу-мяу, мау-мяу-мяу. Всё просто и ясно. Было просто и ясно, пока я смотрела на происходящее… сверху, находясь вне событий, пока ко мне не пришла моя собственная наэй и не сказала сакраментальное – ты должна пожертвовать своим я во имя высшего блага… Тьфу! Мне так горько и мерзко, будто меня все эти годы вымачивали в рыбьей желчи!

Аниаллу резко провела ладонями по вздыбившимся волосам и до боли стиснула горящие от стыда уши.

– Как ты думаешь, зачем она это сделала? – осторожно взяв её руки, спросил Анар.

Алу не ответила. Анар сочувственно смотрел на неё, ощущая бешеное биение крови в её запястьях.

– Я не знаю, – выдохнула сианай, опустошённо уронив голову ему на плечо.

– Должна быть какая-то цель…

Аниаллу выпрямилась. Ей почудилось, что всё вокруг – алаи на барельефах, стены, каждой порой своего желтоватого камня, многоухие колонны – с жадностью прислушивается, что же она ответит? И она сказала то, что, как ей показалось, хотели от неё услышать:

– Вряд ли эту цель можно назвать благой. Возможно… она была не в себе. Ох, я не знаю, Анар. Зачем ей понадобились все эти игры?.. Опыты... Истинная Аласаис – Неистинная Аласаис… Голова кругом.

Найдя на стене изображение Истинной Аласаис, Алу долго смотрела на него, словно ища в хитросплетениях щупалец ответ на мучивший её вопрос.

– Может, я вообще неправильно трактую всё, что мы здесь увидели. Вдруг эти д’ал никогда и не были подлинными алаями... Я негодую, что нечто заставило их перестать быть кошками. А может, следовало бы негодовать, что Аласаис наделала из них, обладающих совсем неподходящими для этого душами, своих детей? Она же поставила эксперимент надо мной – так почему бы и над ними не поставить? Что, если эта Истинная Аласаис помогла им вырваться… с испытательного полигона Аласаис Заблудшей. Аласаис Заигравшейся, Аласаис, Возомнившей, что она мудрее Бесконечного…

– Вот. Теперь и ты говоришь так, будто Аласаис несколько.

– Так в некотором роде и есть, – стряхивая с колен несуществующую пыль, проговорила Алу. – Мне кажется, нас подслушивают, не спрашивай меня пока больше ни о чём, – мысленно попросила она Анара.

– У нас остался ещё один зал. Посмотрим? – как ни в чём не бывало предложил тот.

Главным экспонатом последней комнаты – маленькой и круглой, с низким потолком-куполом – был портал. Белоснежный диск сиял на металлическом возвышении, отбрасывая длинные плети бликов на пустые стены цвета старой кости.

– Портал дисковый, вертикальный, не зеркальный, – отрекомендовала волшебную дверь Аниаллу.

– Странно, я почему-то не чувствую, что это портал, – озадаченно признался Анар.

– Из-за защитной оболочки, которая его окружает. Она не пустит нас внутрь, а излучение портала – наружу, – объяснила Алу. – Судя по цвету, он переносит на огромное расстояние – за пределы Энхиарга или, быть может, в очень отдалённые земли нашего мира. Но первое вернее… У воронкообразных совсем иная цветовая дифференциация, у туннельных – тоже, но это самый обычный дисковый портал.

Алу задумчиво поскребла коготками вычурную портальную раму.

– Он сделан так, что точку выхода невозможно определить, не побывав по ту сторону. Тот, кто делал этот портал, был очень хорошим волшебником.

– Попробуем взломать? – предложил Анар.

– Сейчас? Думаю, нам стоит для начала осмотреть всё, что есть по эту сторону. А уж потом решить, стоит ли пытаться проникнуть на ту. Поищем место для привала? С меня хватит впечатлений на сегодня.



***



Аниаллу застонала от боли. В первый момент она решила, что нижнюю половину её туловища придавило обрушившимся потолком. С трудом отжавшись от пола, сианай заглянула себе через плечо. Лучше бы там и вправду был завал. Лучше бы её проглотил плотоядный слизень. Лучше бы…

Ниже талии её собственное тело превращалось в змеиный хвост – огромный, непомерно раздутый, как брюшко муравьиной матки. Вокруг него копошилось великое множество существ самых разных рас. Голые, тощие, они жались к её бокам, жадно, как-то ожесточённо присосавшись к отверстиям в чешуйчатой коже.

– Прочь… – прохрипела Аниаллу; существа не шелохнулись.

– Прочь! – взмахнула она рукой, собираясь применить заклятие, но кто-то помешал ей, впившись в нежное ухо.

– Не с-смей! Леш-ши смирно! – приказал тихий голос.

Аниаллу мотнула головой, замерла, ужаснувшись тошнотворной догадке, и создала волшебное зеркало. Голову её покрывали змеи. Множество проворных, самодовольных гадин с умными, злыми глазами собирались на макушке в массивный многоголовый пучок.

– Леш-ши, леш-ши, – повторила одна из них, не выпуская уха Алу. – У каж-шдого швой Путь!..

Аниаллу проснулась с криком. Сжавшись в комок, она долго гладила свои озябшие голени, судорожно перебирала нижними пальцами шёлк простыни, шептала, как заклинание: «Перемены не приходят легко, перемены не приходят легко»...

– Анар! Анар, ты тут?

Ответа не было. Аниаллу прикрыла глаза, вчувствоваясь в окружающее пространство. Анар обнаружился в дальней части облюбованного кошками дворца, вроде бы он что-то читал. Вздохнув, Алу решительно отшвырнула одеяло и спрыгнула на пол. Тёплые бархатистые плитки так и ластились к ступням.

Пройдясь по комнате, она остановилась перед высоким зеркалом, но собственное осунувшееся лицо вдруг вызвало у алайки такой приступ брезгливости, что она поспешила перевести взгляд на убранство спальни за спиной своего отражения. Эта мрачноватая красота, застывшее в камне славословие когтистости и клыкастости, – начинало нравиться ей. Оно придавало сил, уверенности… и вызывало желание соответствовать обстановке.

Аниаллу нетерпеливо хлопнула в ладоши.

По первому требованию незримые слуги принесли ей новое платье – длинное, тёмное, совершенно неощутимое на коже. Аниаллу облачилась в безмолвные шелка и велела убрать ей волосы так, как любила прежняя хозяйка дома. Проворные магические руки замелькали вокруг, заплетая, зачёсывая и перевивая её смоляные пряди расшитыми мелкими камнями лентами. Через считанные минуты из зеркала на Алу взглянула совсем иная сианай – могущественная, грозная, хищно-прекрасная.

Окружённая безликим сонмом слуг, преображённая алайка направилась в обеденную залу. Как и любая кошка Аласаис, Аниаллу ан Бриаэллар была прирожденной актрисой, способной не только играть роль, которую диктуют обстоятельства, но и извлекать неимоверное удовольствие, перевоплощаясь в новое существо, вживаясь в необычный образ – даже в отсутствие всяких зрителей. Сейчас она почти радовалась тому, что Анар остался в библиотеке. Ей казалось, что он только помешал бы её общению с этим таинственным домом.

Высокие двери услужливо распахнулись, и Алу вошла в столовую. Потолок овального зала восхищённо уставился на гостью сотней светящихся кошачьих глаз. Алайка прошествовала к столу и опустилась на стул, придвинутый незримым лакеем. Сверкнули серебряные нож и вилка – госпожа Аниаллу приступила к трапезе.

Блюд было подано великое множество, оставалось только отдать должное таланту мага, консервировавшего все эти деликатесы. Вкус их показался Алу самым изысканным из всего, что ей доводилось пробовать раньше. Она брала понемногу каждого кушанья, желая отведать как можно больше из них. Аниаллу ела не торопясь, как истинная алайка, часто вытирая и без того чистые пальцы салфеткой.

Насытившись, сианай не спешила выйти из-за стола. Она чувствовала себя бодрой и сильной как никогда. Откинувшись на спинку кресла, Аниаллу ласкала клыкастые морды пантер на подлокотниках. Поведя плечами, она потянулась… и с ужасом поняла, что не может разъединить колени. Резко оттолкнувшись от крышки стола, Алу чуть не опрокинула кресло. Проскребли по полу окованные металлом ножки… гадко прошелестел толстый змеиный хвост.

– Это сон. Я наелась и уснула за столом. Ланфейр[3], Ланфейр, ну что за гадость? – простонала Алу. – Лучше бы я приснилась себе в виде той недопревратившейся дамочки в юбке из кальмара!

Не в силах проснуться, Аниаллу зацепилась за этот образ Истинной Аласаис всеми клыками и когтями.

Змеиный хвост начал чернеть. С каждой секундой он становился всё легче и легче, пока и вовсе не стал казаться Алу баллоном, воздушным шаром, наполненным легчайшим газом, упруго подталкивающим её вверх, ввысь, к блаженно жмурящемуся потолку. Аниаллу передёрнула плечами, стряхивая напряжение, и от этого движения конец хвоста вдруг раскрылся, распустился чёрным цветком, выпустив на свободу десятки гибких, свитых из мрака щупалец. Тычинок Ночи…

По телу Аниаллу прошла сладостная дрожь. Губы алайки сами собой расплылись в гордой, самодовольной улыбке. Ничто больше не могло угрожать ей. Она сама стала воплощённой угрозой. Паря над креслом, она разглядывала свои длинные сильные пальцы, выпускала и втягивала лезвия ногтей, представляя, с какой лёгкостью эти изящные руки могут разорвать в клочья плоть её врагов. Да что там руки – каждый лепесток её одеяния, словно блёстками из дымчатого стекла, был покрыт мириадами крючковатых когтей. Вонзившись в тело жертвы, они высосут из неё всю жизненную и магическую силу и сохранят для своей хозяйки в атласной толще её живого одеяния. Аниаллу медленно проводила языком по клыкам, наслаждаясь их смертоносной остротой. Она окидывала взглядом богато убранную залу и с жестоким сладострастием думала о том, что стоит ей пожелать, и эти прочнейшие колонны и зачарованные статуи, стоящие здесь веками, разлетятся в пыль, а стены станут жалкой грудой камней. Как упоительно было чувствовать свое могущество, возможность выполнить любое самое мимолётное и бессмысленное желание!

Аниаллу схватила драгоценный бокал… И неожиданно остро ощутила его хрупкость – словно бабочка доверчиво села ей на ладонь, одно движение – и…

– Разве это я? Разве это моё желание? Тут что-то не так, – острой льдинкой блеснула в её сознании трезвящая мысль.

Блеснула и растаяла, растворилась в океане грозной, необузданной силы, пробудившейся в Аниаллу. Да-да, именно пробудившейся, не данной извне, а лишь освобождённой чьей-то дружеской рукой… в самый критический момент.

– Я не хочу уничтожить то, что прекрасно, – словно извиняясь перед бокалом, проговорила Алу. – Я хочу расправиться с мерзостью. С худшей из мерзостей, которая обвила мою душу! Я не хочу больше быть жалкой змеиной рабыней. Не хочу быть ничьей рабыней. Никогда больше! Свободы! Хочу свободы! – страстно прокричала Аниаллу… и в тот же миг поняла, что так и будет  – отныне и навсегда.

Покусывая среднюю фалангу указательного пальца, Алу вчувствовалась в необычайные ощущения, охватившие её. Как легко, как восхитительно легко стало у неё на сердце! Она больше не была рабыней Тиалианны, о нет. В мгновение ока, одним движением души Аниаллу избавилась от всех цепей… даже тех, которые прежде таковыми не считала.

Мир вокруг стал упоительно невесом, прозрачен… однороден. Больше не было приятных и неприятных ей существ, близких и неблизких ей идей, добра и зла, справедливости и несправедливости, правильного и неправильного. Она была больше ничего никому не должна – в том числе и самой себе. Её самой, в сущности, тоже больше не было – и это было изумительно. Аниаллу расхохоталась в экстазе. Её пальцы, всё ещё державшие бокал, сжались, скомкали тончайшее золотое кружево, унизанное чёрными камнями. Никаких разочарований и опасений, никаких обид, сомнений и угрызений совести. Безграничная, подлинная свобода. Разве потерять свою так называемую личность – всё это нелепое нагромождение убеждений, мнений, взглядов, желаний, стремлений и целей – большая цена за предложенное ей безусловное, чистое счастье?

– Огромная, – неожиданно для себя холодно оскалилась Аниаллу.

Изуродованный бокал с печальным звоном ударился о плиты пола.

Наваждение лишилось своей власти. Алу показалось, что на дне её души кто-то выдернул пробку, и вся перебродившая тёмная муть с бульканьем утекает куда-то вниз, в хвост… Скривившись от отвращения, Алу издала негодующий утробный рык, от которого щупальца её разом взорвались, выдохнув на прощание облако едкого дыма.

Сианай открыла глаза и устало откинулась на спинку кресла, пытаясь осмыслить происшедшее.

Забыть себя… сколько раз это уже происходило с ней? Тогда, когда очертя голову она бросалась спасать очередного несчастного. На первый взгляд сладкое, благостное альтруистическое забытье было полной противоположностью той вспышке жажды могущества, наслаждений и вседозволенности, во власти которой Алу очутилась пару минут назад. Но, если приглядеться, суть была одна – в обоих случаях ей предлагали отказаться от себя во имя. А во имя чего – блага Бесконечного или собственного удовольствия – велика ли разница? Аниаллу слишком хорошо знала, какова начинка у этой ароматной конфетки, что неизбежно ждёт того, кто предал собственное «Я», попытался заживо похоронить свою уникальную душу – во имя чего бы он это ни сделал…

– Это только поначалу кажется, что всё хорошо. Только поначалу, – по щекам Аниаллу потекли слёзы. – Очень недолго.

– Алу, с тобой всё в порядке? – раздался вдруг у самого её уха голос Анара.

– Да. Всё отлично, – поджав колени к груди, нервно рассмеялась Алу. – Ты был прав насчёт местных алаев. Коварная тёмная сила заманила их сюда, чтобы увести с Пути истинного, как в пошлейшем романе. С ума сойти! И на меня она тоже покушалась. Искушала меня избавлением от пагубного влияния Тиалианны.

Слушая её в пол-уха, Анар уже творил защитные чары.

– Нет, нет. Она ушла. Видимо, была не готова к такой реакции, – остановила его Аниаллу. – Не ожидала, что я пойму, что её «подарок» гораздо страшнее всякого духа Змеи.

– И что именно она предложила тебе?

– Свободу. Свободу от всего, включая себя, – Аниаллу икнула и потянулась за фужером с водой.

– Как это? – не утерпел Анар.

Забрав опустевший фужер из подрагивающих пальцев Алу, он аккуратно поставил его на крышку и уселся рядом.

– Особенности твоей души всегда в чём-то тебя ограничивают. Илтеец не может получить удовольствие от занятия благотворительностью, дракон Изменчивого – от истязания своих врагов, а Линдоргский маг – от игр со своими детьми. Им это недоступно. Они этого лишены, – быстро проговорила Аниаллу. – Но вот приходит кто-то, кто говорит: «Я освобожу вас от всех ограничений. Добро и зло, приятное и неприятное сольются воедино. Пробуя нечто новое, вы будете не узнавать, нравится ли оно вам, а решать, так ли это. То есть хотите ли вы, чтобы это в дальнейшем приносило вам удовольствие. И все удовольствия Бесконечного станут доступны вам! В Бесконечном не останется ничего, кроме удовольствий». Понимаешь?

– Не совсем. Этот кто-то, что, может менять души? Лишать их врождённых особенностей, пристрастий? – недоумённо нахмурился Анар.

– В том-то и дело, что нет. Но ведь далеко не все существа верят в то, что у душ изначально есть какие-то особенности. Многие думают, что душа ребёнка – чистый холст. Их легко уверить, что то, что они до сего момента считали своей личностью – балласт, мусор, напиханный в их голову обществом, мешающий им обрести подлинную свободу, вкусить безграничное наслаждение. Одних можно уверить в том, что отказаться от своей личности следует для посмертного достижения блаженства в некоей обители просветлённых душ, других – чтобы, избавившись от совести, наслаждаться вседозволенностью здесь и сейчас. Без разницы. И тех, и других ждёт разочарование.

Поначалу многие ощущают эйфорию. Заботы, тревоги, сомнения, неуверенность уходят. Всё вокруг и впрямь начинает казаться одинаково приятным. В твоей голове замечательно пусто. Увы, это ощущение длится недолго. Хитроумный яд, впрыснутый в твою духовную оболочку, продолжает своё действие. Вслед за способностью чувствовать боль, он отнимает у твоей души способность вообще хоть что-то чувствовать. Вслед за сомнениями и страхом уходят радость, надежда, всякое воодушевление. Из «одинаково приятного» всё в мире становится одинаково никаким. Мир стремительно выцветает. Некоторое время тебе наплевать и на это. Всё всё равно.

– Подожди, подожди, Алу. Ты же сама так много говорила о том, как важно освобождаться от всего наносного, чтобы оно… не натирало душу?

– Это чувство не похоже на то ощущение освобождения, которое ты испытываешь, избавившись от действительно чужеродных элементов духа, навязанных догм и так далее. Когда собственный, истинный дух начинает стремительно разрастаться, расцветать, заполнять собой образовавшуюся брешь. Жизнь существа обогащается – оно наконец-то может быть там, где хочет и с кем хочет, заниматься тем, чем всегда желало. Но всё, что ждёт тебя на пути тотального, безоглядного «освобождения ума» – подавленность. Тоска. Потерянность. Досада. Чувство, будто тебя, как какого-то разнесчастного хомяка, посадили в шар из заляпанного стекла. Ты не чувствуешь травы под ногами, цветы не пахнут, никто не слышит тебя, ты не слышишь никого. И выбраться из такого шара тем сложнее, что для этого необходимо признать: ты попал в него по собственной воле, пусть находясь в заблуждении, но – по своей. За тобой было последнее слово. Вампир, высосавший из мира все краски – ты сам. «Твои убеждения – не стены, отгораживающие тебя от мира. Они – нити, которые тебя с ним связывают. Порви их – и улетишь в пустоту», – процитировала Аниаллу.

– Это всегда, со всеми так?

– Нет. Бесконечный не любит слов «всегда» и «со всеми»,  – прикрыла глаза сианай.  – В нём живут и те, для кого подобные учения – целительный бальзам. У душ таких существ нет лица  – пристрастий, «земных» стремлений – от природы нет. Нет никаких особенностей, кроме одной – почти полного отсутствия потребности в деятельности. Величайшее наслаждение для них – просто быть, пребывать в полном бездействии и отрешении от мира. Но таких любителей висеть в пустоте наедине с самим собой – исчезающе мало. Своими глазами я не видела и десятерых. Возникает вопрос, на кого рассчитаны все эти учения?

– Может, их создатели сами обладают такими… безликими душами и думают, что то, что счастье для них, будет счастьем и для всех остальных? Просто те ещё не знают об этом, так как не достигли душевного совершенства? – тут же предположил Анар.

– Да. Такие случаи науке известны, – радуясь, что ей оказалось по силам несколько отстраниться от случившегося, улыбнулась Аниаллу. – Увы, чаще всего, ни о каком искреннем заблуждении речи не идёт. Обычно такие учения создаются умышленно. С самой что ни на есть корыстной целью. Чтобы что-то посеять, нужно расчистить участок – иначе высока вероятность, что растения-старожилы задушат новые ростки. Этот… тёмный аналог Лайнаэн предложил мне могущество, возможность стереть с лица Бесконечного всё, что мне не нравится. И тут же понял, что я не возьму к этой силе никакой… нагрузки. Могущество не вскружит мне голову настолько, чтобы я забыла о том, что считаю правильным, что мне по душе, а что нет. А значит, я не стану пригодна для его неблаговидных целей.

Другое дело, если моя душа вдруг онемеет, – вкрадчиво продолжала Алу, – и я перестану отличать, что мне нравится, а что нет. О! В эту мышеловку попалось уже много, много миллионов мышек. Принявшее подобное предложение или самостоятельно преуспевшее в подобных практиках, существо только кажется себе свободным. На самом деле оно… бесхребетно, бескостно, оно – кусок глины, из которого опытный мастер может вылепить всё, что его душе угодно. И непременно вылепит, дай срок. Всё, что он посеет в разуме своего духовно истощённого ученика, приживётся там на ура, примется без всякой критики. Вдобавок существо, лишённое возможности испытывать радость естественным путём, становится зависимым от телепатически внушённых эмоциональных подачек своего хозяина.

– Пакость,  – прижал уши Анар.  – Как он мог ожидать, что ты поддашься на такое?

– Мне было плохо, Анар. А когда существу плохо, оно становится уязвимым для разного рода манипуляторов. Он ожидал, что моя душа, как иссохшая земля, впитает всё то, что он вознамерился на неё пролить… а там оказалась никакая не земля, там – раскалённые камни, и всё, что он плеснул на них, с шипением испарилось и ударило в его же наглую морду. Неудачный он выбрал момент. Чуть-чуть бы пораньше…  – Алу поперхнулась словами.  – Хотя – тоже вряд ли. Идиотка! Так вот зачем я всё это задумала, – сиплым от волнения голосом прошептала она; озарение, болезненное в своей простоте, пронизало, прошило её тело и душу.

– Что задумала? – качнулся вперёд Анар.

– Превращение в танае-алайку.

   



5. ПЛЕВОК В ДУШУ



Было темно. Лишь изредка из мрака стремительно вылетали сгустки холодного пламени. Что-то в их форме тревожило Ирсона, но стоило танаю попытаться сфокусироваться на них, как сгустки тотчас взрывались, растекаясь струями разноцветного света, словно гигантские сверкающие парашюты семян одуванчика…

Танай с трудом разлепил веки. Всё поле зрения занимал огромный серый глаз, недобро смотревший на Ирсона из-под хмуро опущенной чешуйчатой брови. Танай даже икнул от неожиданности.

– Это не галлюцинация. Это тут потолок такой, – донёсся до него голос Талии.

– Тут – это где? – со стоном повернувшись на бок, спросил Ирсон.

– Понятия не имею, – пожала плечами ан Камианка.

Она сидела у противоположной стены на жёсткой койке – овальной, окружённой низкими бортиками из полированного дерева и оттого удручающе похожей на гроб без крышки.

– Я уже волноваться стала – никак не могла тебя добудиться. Помочь тебе встать?

– Нет… – протирая глаза, протянул Ирсон. – Скажи, что всё мне только померещилось и твой друг милосердник не нападал на нас.

– Угу, – фыркнула Талия. – И мы сейчас в гостях у моей бабушки Аласаис.

– Скорее уж – у дедушки Веиндора, – косясь на потолок, проворчал Ирсон.

– В любом случае это не мастерская скорняка. Наши шкуры – при нас, я не муфта, ты не туфли. Уже хорошо.

– Есть идеи, зачем Инон нас сюда затащил? – проигнорировал её вялую попытку пошутить танай.

– Масса. Я уже исфантазировалась вся до облысения. Это место донельзя похоже на камеру для тех, кто чем-то прогневил Веиндора. Так что не удивлюсь, если Инон сдал нас каким-нибудь... борцам с ересью. Ему ведь в эту сторону пытались завить мозги – так мы с тобой, помнится, решили?

– Думаешь, мы в Элидане? В одном из храмов Веиндора? – садясь, спросил Ирсон.

– Уже не думаю. Боюсь, самыми благонадёжными борцами с ересью он теперь считает наших заговорщиков. Да ты и сам что-то в этом роде подозревал.

– Но почему? Они ведь явно злоумышляли против Веиндора. Подстрекали нас… – Ирсон осёкся. – Я понял.

– Ну да. Подстрекать можно с разными целями. Насвистели они Инону, например, что хотели вывести нас на чистую воду. Он и купился, – состроила кислую гримаску Талия. – Особенно паршиво, что у тебя отняли сонный камень. Без него мы вряд ли сможем убедить Инона, что его водят за нос.

Ирсон принялся проверять карманы, словно надеялся, что по несказанной милости Тиалианны их главное доказательство завалилось за подкладку и осталось незамеченным.

– Не старайся. Нас обобрали до нитки. Все бирюльки и убивульки канули в Бездну. У меня вон для верности даже сапоги забрали, – Талия пошевелила обтянутыми полосатыми носками пальцами. – А пол здесь холоднючий!

– Всё тело саднит, – в ответ пожаловался Ирсон. – Ты тут об меня случаем когти не точила?

– Нет. Они вживили тебе под кожу антимагическую сеть.

Танай скрипнул зубами от злости. Лишить волшебника волшебства – можно ли выдумать что-нибудь гнуснее? Он невольно потряс рукой, будто пытался отделаться от налипшей на неё паутины. Талия сочувственно приподняла кончик хвоста.

– А ты не можешь… выживить её обратно? – овладев собой, спросил танай.

– Нет. Я уже пыталась. Без толку. Я могу только облегчить зуд.

– Будь добра, – после некоторой заминки сказал Ирсон.

Талия поспешила на выручку. Её проворные пальцы прошлись по рукам Ирсона, его груди, лицу – ненадолго задержавшись у губ, затем перекочевали на спину, даря приятную прохладу, снимая напряжение.

– Влипли мы с тобой всеми лапами и хвостами, – напоследок обняв таная за шею, горько вздохнула ан Камианка.

– По самые ноздри… Ты кого-нибудь видела?

– И снова нет, – вернувшись на своё место, ответила Талия. – Хоть бы покормили нас, что ли.

В этот момент на одной из свободных от мебели стен проступил прямоугольный силуэт. Потайная дверь бесшумно отъехала в сторону, и в проёме показался Инмелион собственной персоной.

– Не пытайтесь покончить с собой, – прямо с порога строго заявил он. – Помимо меня, здесь есть силы, способные удержать ваши души на отведённом им месте.

– Как мило с твоей стороны предупредить нас, – возмущённо оскалилась Талия.

Ирсон же был слишком взбешён, чтобы выдавить хоть слово.

– Я говорю это лишь потому, что соприкосновение с этими силами способно повредить ваш рассудок. Необратимо, – так же назидательно продолжал жрец.

Треволнения последних дней явно не прошли для него бесследно. Он похудел. Морщины на его лице будто стали глубже, а припухшие глаза блестели как в лихорадке. Инон по-прежнему держался прямо, голос его звучал ровно, но вся эта величавая подтянутость, «боговдохновенная» уверенность в себе казались какими-то нарочитыми, наигранными. Очевидно, предав друзей, он не обрёл покой, которого так жаждал.

– До нас и так уже дошло, что твои новые хозяева большие профи по вывихиванию мозгов, – процедила Талия.

– Ты не понимаешь, о чём говоришь, – вскинул голову Инон.

– Я-то отлично понимаю. А вот ты, кажется, забыл, что в этой компашке не слишком-то любят твоего прежнего господина и повелителя.

– Ты глубоко заблуждаешься. Они любят его, хотя их любовь и не слепа.

– Тогда зачем они приходили ко мне и Талии? Зачем склоняли нас бороться с Веиндором? – спустив ноги на пол, спросил Ирсон.

– Вас испытывали.

– Видишь, я ж тебе говорила, – дёрнула ухом ан Камианка.

Она глубоко вздохнула, и когда заговорила вновь, в её голосе не было ни тени обиды или неприязни.

– Послушай, Инон, мы все в большой беде. Ты и сам знаешь, что на этих… заговорщиков работает очень сильный телепат. Но вот чего ты явно не знаешь, это то, что он пытался влиять на тебя и Ирсона.

– Через сны, – вставил танай.

Бескровные губы жреца чуть заметно дёрнулись. «В яблочко», – подумал Ирсон.

– Перед тем как исчезнуть из куба, ты ведь видел сон, верно? – продолжала Талия. – Сон о том, какое ужасное преступление против Веиндора мы с тобой совершили, борясь за закон об одушевлённых предметах. Ну, скажи мне, я права?

– Предположим, – холодно обронил жрец.

– Вот. Ты увидел этот сон не случайно. Его тебе навеяли телепатически, чтобы развернуть в нужную им сторону.

– Твои слова невозможно проверить.

– Ещё как возможно!

– В моих вещах был сонный камень, – сказал Ирсон. – Воспользуйся им и узнаешь наверняка. Эти штуки стоят энвирз знает сколько именно потому, что никогда не лгут. Сам Ланфейр создавал их и…

– Сонные камни никогда не лгут, а Ланфейр – не вассал Аласаис! – с внезапно прорвавшимся наружу желчным ехидством проговорил Инон. – Поистине, кошачье коварство не знает границ. Вы на всё пойдёте, чтобы остановить…

– Что? – подалась вперёд Талия.

– Прозрение. Прозрение всех тех, кто служит Смерти и Рождению, – напыщенно ответил жрец.

– И что же вы такое узрели, что не даёт нам, котам, есть мышей спокойно?

– Мы увидели, куда скатится мир, если мы и дальше будем оставаться в стороне. В лучшем случае кругом будет сплошной Анлимор – с его взятками, интригами, проститутками, разводами, межрасовыми браками и детьми, по своему выбору меняющими семьи. С его культом богатства и безграничным ублажением плоти… А в худшем – мы все окажемся под мохнатой пятой у горстки телепатов. Вся эта мерзость будет множиться и множиться, пока не захлестнёт нас… если мы не положим этому конец! – стиснул челюсти Инон.

– Какое дело тебе как жрецу Милосердного до всего этого? – недоумённо нахмурилась Талия. – Я понимаю, если бы те же анлиморцы баловались некромантией и всем таким прочим… но банальный разврат?.. Он, конечно, может раздражать тебя как элиданца, однако как жрец ты должен быть к нему совершенно равнодушен – точно так же, как и твой господин. Милосердный потому и милосердный, что все существа, независимо от образа их жизни, равны для него.

– Для него как для силы. Для него в его безличной ипостаси, – вкрадчиво уточнил жрец.

– А другой у него и нет, – развела руками Талия.

– И ты в восторге от этого, верно? – негодующе воззрился на неё Инон. – Можешь творить что угодно. Привольно. Безнаказанно.

– Я никогда не сказала ни слова против Веиндора, не нарушила ни одно из его предписаний, – отчеканила Талия, поднимаясь с постели. – Меня можно ругать за форму, но никак не за содержание. Я спорила с его жрецами – с тем, как они толкуют изречения Милосердного. И всё. Как у него сказано? – она нетерпеливо постучала пальцем по предплечью. – «Ни одна душа не должна удерживаться в неживом насильно». И точка. Больше в первоисточнике ничего нет. Всё остальное появилось позднее благодаря вашим элиданским толкователям, которые не стеснялись примешивать к учению Милосердного всякую отсебятину – своё местечковое, мещанское понимание греха, блага и всё такое.

– Но к Веиндору они явно были ближе тебя, – не скрывая презрения, заявил жрец.

– А вот об этом не тебе и не мне судить, – твёрдо сказала Талия.

– Веиндор не опроверг их слов.

– Он и моих не опроверг.

– Твоя дерзость переходит все границы! – видимо исчерпав аргументы, возмутился Инмелион.

– Я никогда не брала на себя наглость додумывать что-то за Веиндора, выдавать свои мысли, своё понимание морали и нравственности  – за его. А вы без зазрения совести подменяете одно другим,  – выпалила Талия.

– Мораль не может быть разной. Либо она есть, либо её нет.

– Это логика либо есть, либо нет. А мораль – штука гораздо более тонкая. Ты перестаёшь быть служителем наэй, утверждая, что для всего в Бесконечном есть единая мерка! Я не верю своим ушам. Опомнись, Инон! Милосердный не заглядывает к существам в кладовки, духовки и под одеяла. Его дело – Смерть и Рождение. В высоком смысле этих слов. Он бесстрастно принимает решения, равно заботясь обо всех душах, не зная ни любви, ни презрения, ни волнения…

– В его безличной ипостаси, – упрямо повторил жрец. – А в личной – он содрогается от отвращения, глядя на то, во что стараниями таких, как ты, превращается Бесконечный. И во что он неминуемо превратится, сдай мы, элиданцы, свои нравственные позиции.

– Это он сам вам сказал? – не удержался Ирсон.

– Мне это стало известно, – отрезал жрец. – Он стал осознавать, что без личностной ипостаси ему не обойтись. Не прояви он себя как личность, всё хорошее будет утеряно, поругано, высмеяно, уничтожено. Но стоило ему понять это, решиться прийти в мир, как вмешались вы. Подослали к нему эту гнусную кошку Эталианну, чтобы вывернуть его замысел наизнанку, использовать Милосердного в своих целях.

– Дай угадаю: она использовала его, чтобы свести счёты с своими недругами из числа эалов – науськала Веиндора сцапать их в Канирали, – насмешливо фыркнула Талия. – Тебе самому не смешно? Если бы Эталианна обладала хоть каким-то влиянием на Милосердного, она бы в первую голову отговорила его трогать своих соплеменников.

Но жрец уже не слышал её. Прищурив глаза, он буравил глазами стену камеры. На судорожно напряжённых руках и шее пугающе вздулись вены, он чуть заметно покачивался в такт своим словам.

– Она слишком глубоко запустила в него когти… Ему не вырваться самому. Поэтому помощь должна прийти извне, – бормотал Инмелион. – Веиндор должен найти того, кто согласится предать себя его воле, раствориться в нём и стать его голосом в Бесконечном. Сосудом для его силы, через который изольётся в мир вся полнота истины Милосердного.

– Уж не тебя ли? – полюбопытствовала Талия.

– Нет. Не меня. Я недостаточно чист, – не удостоив её взглядом, ответил жрец. – К счастью, есть и другие. Не замаранные вашим кошачьим влиянием.

– Та жрица, что напала на меня, да? О, нам есть что тебе про неё рассказать! – подперев когтистым пальцем щёку, протянула Талия.

– Ты не понимаешь, о чём говоришь. Она – вне подозрений, – отмахнулся Инон.

– Ой ли? Она ненавидит алаев вовсе не по какой-то… возвышенной причине. Тут всё гораздо приземлённее: одна из кошек Аласаис отбила её возлюбленного.

– Ты и не представляешь, какую чушь несёшь, – жрец даже улыбнулся.

– Почему же чушь? Мы сверили её голос с образцами в нашем хранилище, нашли соответствие и разыскали того, кто обеспечил твою коллегу мягким сопрано – в придачу к телу весьма соблазнительного вида. Она хотела обольстить дракона по имени Криан ан Сай, вот и обратилась к тушечнику за новой, более привлекательной, оболочкой.

– Это смешно, Талия. Тем более что речь не о ней. Она также не посчитала себя достаточно чистой.

– Но вы уже нашли кого-то на эту роль?

– Да. Нашли, – почтительно склонил голову Инон.

– И теперь вы растите его, чтобы натравить на Веиндора.

– Я ращу не узурпатора, но освободителя. Того, через кого нам явится Истинный Веиндор! – в исступлении вздёрнув подбородок, провозгласил жрец.

Талия осторожно протянула к нему руку, словно собиралась примирительно коснуться запястья бывшего друга. Жрец дёрнулся, и острые коготки ан Камианки взрезали кожу на его запястье – едва-едва.

Ирсон невольно затаил дыхание.

– Танайский яд? – склонившись к Талии, процедил жрец… и пошатнулся. – Тебе ли не знать – мой дух защитит меня от любой отравы.

– На твоём месте я бы не был так в этом уверен, – прошипел Ирсон у него за спиной и метко плюнул Инону на шею. – В твоей духовной сфере такая дыра, что даже недотанаю вроде меня по силам плюнуть тебе в душу.

Жрец выгнулся от боли и мешком повалился под ноги Талии. Присев на корточки, ан Камианка быстро провела руками вдоль его тела, обследуя карманы.

– Есть! – радостно пискнула она, демонстрируя Ирсону связку иголок. – Он всегда их с собой таск… – Талия вдруг замерла, болезненно скрючившись. – Пом… иг…

Выхватив у неё иголки, Ирсон всадил сразу две – в грудь и плечо жреца. Талию отпустило.

– Да обовьёт тебя Аласаис! – благодарно выдохнула ан Камианка, с облегчением плюхнувшись на пол. – Как он меня скрутил…

– Так понимаю – сонного камня у него нет?

– Нет. Я хорошо посмотрела. Ох, Инон, Инон, погляди, до чего ты себя довёл! – поправляя иглу, вздохнула Талия. – Тебя уже и отравить можно. Понимаешь, что это значит? Ещё не понимаешь…

Она помолчала, поджав губы, с болью глядя на жреца, и сказала, видимо решившись на что-то:

– Будем надеяться, хоть так поймёшь.

– Что ты хочешь сделать? – обеспокоенно спросил Ирсон.

– Покажу ему свои воспоминания – всё, что удалось разнюхать про его приятелей. Пусть увидит собственными глазами, на кого он променял нас, наше общее дело… и своего наэй, – мрачно проговорила Талия.

Повернув голову Инона набок, она растянулась рядом с ним на полу и, положив руку на висок жреца, застыла. Нос к носу. Глаза в глаза.

Ирсон терпеливо ждал, пока она закончит водить экскурсию по своей памяти, и едва не подпрыгнул от неожиданности, когда, жалобно вскрикнув, Талия отпрянула от жреца.

– Он умер, – ошарашенно прошептала она, подобрав под себя ноги.

– А как же твои хвалёные иголки? – опешил Ирсон.

– Они могут удержать душу того, кто хочет воскреснуть в своей запасной тушке, но душу, рвущуюся к Веиндору за забвением, готовую потерять прежнюю личность и родиться вновь, остановить не в силах, – опуская веки жреца, объяснила Талия. – Он ужаснулся тому, что сделал, и умер. Насовсем умер, понимаешь, Ирсон, насовсем.

– А эта, несостоявшаяся Крианова пассия, сможет перехватить его душу?

– Понятия не имею. Я не ожидала… – Талия подняла на друга полные ужаса глаза.

– Мне жаль, что всё так закончилось. Но нам надо двигать отсюда! – решительно сказал Ирсон, протягивая алайке руку; Талия с трудом встала, по-прежнему не отводя взгляда от покойника. – Вот только как…

– У него был ключ. – Ан Камианка покачала шестигранным стержнем на короткой цепочке. – Куда же его пихать…  – Ирсон повлёк её к потайной двери.  – А – вот!

При их приближении в стене появилась шестиугольная скважина. Ключ подошёл, и дверь отворилась.

– Соберись, Талия. Все эмоции – потом.

Ирсон первым высунул нос наружу. Коридор был пуст, о чём танай тут же сообщил своей спутнице. Стоило Талии переступить порог, как дверь также бесшумно вернулась на место. С внешней стороны её окантовывала металлическая рамка, увенчанная номером шесть.

– Хоть не ошибёмся, если надо будет вернуться, – одобрительно погладил косяк танай. – Ты кого-нибудь чуешь?

– Нет. Никогошеньки, – ответила Талия и тоненько простонала: – Как плохо без пожитков-то.

– И без магии, – страдальчески закатив глаза, подвыл ей Ирсон.

Негнущимися пальцами ан Камианка заправила штаны в носки и, как за сапог, засунула за один из них связку иголок – единственный свой ценный трофей.

– Ну и видок, – бледно улыбнулась она.

– Значит, нужно стараться вдвойне, чтобы нас никто не увидел, – сказал Ирсон.

Плавно изгибаясь, коридор уходил направо и налево. Окон не было. Через равные промежутки на внутренней стене посверкивали дверные рамы.

– Пойдём сначала по возрастанию? – предложил Ирсон.

Талия неопределённо махнула хвостом.

Беглецы насчитали десять дверей, прежде чем упёрлись в стену.

– Тупик, – возвестил Ирсон.

– Кругом! – скомандовала Талия, развернувшись на полосатых пятках. – Четырнадцать, тринадцать… десять… пять…

У камеры номер два ан Камианка остановилась. Эта дверь разительно отличалась от товарок. Камень внутри рамы покрывала паутина трещин, сама рама проржавела и кое-где отошла от стены. Светильник напротив двери висел на одном шурупе и то и дело гас.

– Похоже, мы здесь не единственные заключённые, – прошептала Талия. – Я не слышу его мыслей, но, мне кажется, там кто-то есть.

– Кто-то, от кого всё вокруг гниёт и линяет… – вздохнул Ирсон, кивком разрешив ан Камианке заглянуть в камеру.

Талия отперла дверь. Мрачное узилище за ней было точь-в-точь таким же, как и покинутое друзьями несколько минут назад. Только вместо «глаза Веиндора» на потолке красовалась массивная пылающая спираль – не то осветительный прибор, не то пыточное приспособление.

На койке справа сидел смуглокожий, горбоносый илтеец. Прикрывшись от яркого света мощными крыльями, он сосредоточенно поедал кашу из латунной миски. Ещё одна миска – пустая – стояла у его скрещенных ног. Заметив гостей, он неторопливо облизал ложку и, сложив руки на могучей груди, прогудел:

– Итак, вы сбежали.

– Да, – кивнул Ирсон, потянув носом воздух; от пленника пахло пылью и раскалённым песком.

– А я, как видите, не преуспел, – скривил губы илтеец.

– Мы не откажемся от по… – начала было Талия, но Ирсон перебил её, заметив темнеющую за одной из коек лужу крови.

– Что там?

– Моя соседка по камере, – вздохнул илтеец.

– И что с ней? – спросил Ирсон и, не дожидаясь ответа, прошёл в камеру.

Немолодая женщина неизвестной танаю человекоподобной расы сидела, привалившись к стене, безвольно раскинув посеревшие от кровопотери руки. Над сгибами её локтей зияли тёмные порезы, видимо и ставшие причиной смерти.

– Она скомкала неудачный набросок, – пожал плечами илтеец.

– Я не понимаю…

– Да брось, Ирсон, – упёрла руки в боки Талия. – Наш новый друг, в лучших илтейских традициях, довёл свою соседку до самоубийства, а теперь преспокойно ест её кашку и ждёт, пока она – соседка, а не кашка – наябедничает Веиндору на бяк-похитителей.

– В моих действиях не было корысти, – возразил илтеец, впрочем ничуть не обидевшись. – Я сделал то, что должно. Не моя вина, что, оглянувшись на свою жизнь, она увидела чрезвычайно скверную картину… Я сохраню её ошибки в своём сердце, – глубокомысленно добавил он, отставляя опустевшую миску.

– Ничего не выйдет – с Веиндором, я имею в виду. Тут же полна коробочка жрецов Милосердного, её душе не проскользнуть наружу, – махнула рукой Талия. – От нас к нему уже отлетел один товарищ – сам тоже милосердник. Посмотрим, может, хоть он доберётся. Ладно. Ты, случаем, не в курсе, куда они утащили наши пожитки?

– Нет. Не думаю, что они стали бы хранить их где-то рядом. Увы. Они забрали все мои кольца, – он поднял руку с ободками бледной кожи на каждом пальце.

– Сочувствую твоему горю, – пробормотал Ирсон; об утрате своих ритуальных побрякушек его собеседник говорил с заметно большей печалью, чем о гибели сокамерницы.

– Каждая потеря лишь освобождает место для новых приобретений, – философски проговорил илтеец.

– Сюда кто-то идёт, – выпалила Талия; уши её задвигались, глаза забегали туда-сюда. – Двое. Им приказано забрать тело твоей сокамерницы. Тебя они не тронут.

– А если заметят тут нас, то тронут ещё как, к телепату не ходи! – быстро прошептал Ирсон. – Нужно вернуться в камеру. Переждать.

– Мы не бросим тебя! – пообещала Талия илтейцу, следом за Ирсоном выскакивая в коридор.

– Может, попробуешь подчинить одного из них? – мысленно спросил её танай.

– Не успею – они должны сразу же вернуться… Но я могу покопаться в их головах на предмет выхода.

– Тоже неплохо!

Они едва успели добежать до своей камеры, когда на другом конце коридора послышались голоса.

– Не буду закрывать. Она очень экранирует, – кивнув на дверной проём, мысленно сказала Талия.

– Рискуем!

– А что делать? – дёрнула ухом ан Камианка.

Вжавшись в стену, друзья, едва дыша, замерли сбоку от проёма. Талия прикрыла глаза, готовясь к телепатической вылазке.

Посланные за телом охранники принесли с собой густой аромат помидоров и копчёных сосисок. Что ещё? Мыло, металл – ничего примечательного. Ирсону оставалось надеяться, что Талии удалось узнать больше.

– Странно, я не слышу ничего, кроме поверхностных мыслей. Глубже – как стена, – с досадой призналась ан Камианка, когда потяжелевшие шаги охранников стихли вдали.

– Телепатическая защита?

– Да. И мощная. Мне не по зубам. Вот же!.. Да будь у меня зубы в три ряда, она всё равно была бы не по ним! – воскликнула ан Камианка.

Взгляд Ирсона упал на труп жреца.

– Слушай, Талия, я тут подумал – а ты не можешь помочь мне перебраться в его тело? У него ведь нет под кожей антимагической сети, и я мог бы…

– Ничего не выйдет. Его тушка наверняка защищена от таких вторжений. Мои – все защищены. А то напялит их кто-нибудь и пойдёт куролесить. Потом не расхлебаешь.

– Без магии нам отсюда не выбраться.

– Попытаемся.

Талия ободряюще похлопала приунывшего Ирсона по плечу, и они поспешили к илтейцу.



Так началось блуждание троицы беглецов по лабиринту унылых серых коридоров.

Талия назначила себя разведчицей и то и дело убегала вперёд – оценить обстановку. Положившись на её чутьё, Ирсон воспользовался моментом, чтобы расспросить илтейца, назвавшегося Феразисом, кто он и как очутился здесь. Оказалось, что до пленения их попутчик работал оценщиком – причём чрезвычайно широкого профиля. Драгоценные камни, здания, надёжность сделок, прочность браков – по всем этим вопросам он был готов дать заключение. А вот то, как и почему он попал в плен, илтеец не имел понятия. Во всяком случае, он утверждал именно это.

В ближайшие полчаса беглецам не встретилось ни души. Они останавливались у каждой двери – вдруг на какой-нибудь проявится скважина – но безрезультатно. Единственной обнаруженной ими «достопримечательностью» был брошенный посреди коридора аквариум с кипятком, в котором печально парили ярко-алые тритоны. Кто-то заковал бедных саламандр в миниатюрные кандалы, снабжённые гирькой на толстой цепочке.

Талия с минуту покрутилась вокруг аквариума, но, так и не придумав, как помочь своим крошечным товарищам по несчастью, позволила Ирсону и Феразису увести себя.

В той части комплекса, куда они забрели, все коридоры имели форму серпа – изогнутые, широкие посредине и сужающиеся на концах. Отполированный серо-стальной камень пола только усиливал сходство. Коридоры соединялись друг с другом под разными углами, образуя кое-где неправильной формы дворы. Нигде – ни кустика, ни травинки. Один песок – песок, как толчёные кости, песок, как высохшая кровь… Угнетающее зрелище. Некоторые из дворов «украшали» пупырчатые яйца – огромные, как валуны. Местами в толстой скорлупе были просверлены отверстия, и ветер завывал в них – уныло и насмешливо. Талия чуть не вывихнула себе шею, пытаясь рассмотреть здешнее небо, но не увидела ничего, кроме железного потолка – вогнутого и дырчатого, словно гигантский дуршлаг.

В конце-концов ан Камианка завела товарищей в тупик.

– Моё кошачье чутьё напрудило лужу, – сменив форму, вздохнула горе-проводница.

– Куда дальше? – широко зевнув, спросил Феразис.

– Куда кривая выведет, – хмыкнул Ирсон.

Всего через пару поворотов кривая вывела беглецов прямо на одного из тюремщиков. Выглядел незнакомец неважно – дряблая кожа, редкие волосы, желтоватые пятна на лице и шее, но он явно был магом и уже вскидывал руки, чтобы…

– Падайте! – гаркнул Феразис.

Ирсон и Талия тут же распластались на ковровой дорожке. Их спины обдало горячим ветром, от которого у обоих заломило суставы. Послышался слабый стон, звук удара… и всё стихло.

Талия на четвереньках подобралась к агонизирующему магу и вонзила ему в бедро одну из игл.

– Опа, этого типа я вообще не почувствовала. Ни поверхностных мыслей, ни чувств, всё спрятано. Будто сам Селорн его заколдовал, честное слово, – недовольно пробормотала ан Камианка. – Здорово, что мы тебя спасли, быстро ты его, – улыбнулась она илтейцу.

– Где тонко, там и рвётся. У него были очень запущенные сосуды. Никто не следит за своим питанием, пока не станет слишком поздно, – в ответ на вопросительный взгляд Ирсона, пояснил Феразис.

Распахнутые крылья илтейца, казалось, заполнили собой весь коридор. Полупрозрачные перепонки, как стёкла витража, отбрасывали на стены цветные тени. И что-то невыразимо жуткое было в этих мягких коньячных бликах… К счастью, Феразис быстро сложил крылья и подошёл к Талии, обыскивавшей его добычу.

– Ещё один ключ, носовой платок и камень-зажигалка. В общем, не густо, – доложила ан Камианка.

– Если ключ – от его комнаты, то у нас есть шанс поживиться какими-нибудь магическими предметами, – потирая разбитое колено, сказал Ирсон.

– Разумно, – кивнул Феразис.

– Значит, ищем замок к ключу, – закутавшись в экспроприированный у мага плащ, сказала Талия.

– Сначала нужно избавиться от этого. – Феразис поднял тело и потащил его куда-то за угол.

Талия поспешила следом – давать ценные указания, а Ирсон задержался у массивного абстрактного панно. Там, где тени от перепонок Феразиса коснулись железного кружева, оно потемнело, подёрнулось ржавчиной; кое-какие спайки разошлись, и изуродованная картина ощетинилась острыми крючками…

«Замок к ключу» нашёлся быстро – на одной из дверей, той, которой заканчивался коридор, приглашающе проступила пятиугольная скважина. Увы, чуть ниже располагалась ещё одна – предназначенная для обычного ключа.

– Нет, я ничего не проглядела, – предугадав вопрос Феразиса, сказала Талия. – Уж что-что, а карманы чистить я умею.

– У кого есть что-нибудь похожее на отмычку? Хоть шпилька какая-нибудь, а, Талия?

– Издеваешься? – ан Камианка насмешливо тряхнула головой, демонстрируя причёску, которую Ирсон метко поименовал про себя «разорённым вороньим гнездом» – взбитые, спутанные ветром волосы, щедро припорошенные лэнэссеровым пухом. – Если бы у меня и были шпильки, теперь бы их уж точно не было.

– Возможно, эта дверь не так надёжна, как кажется, – приоткрыл крыло Феразис.

И тут Ирсона осенило.

– Панно! Там полно всяких железных закорючек. Нужно вернуться. Без твоих когтей не обойтись, – хитро улыбнулся он Талии.

– Всегда к услугам вашего разносторонне одарённого могущества, – сделала книксен ан Камианка.

Под чутким руководством таная она нарезала ему целый пучок серебристых завитушек.

– Знаете что? – сказала Талия, опасливо заглядывая за угол. – Давайте-ка лучше я снова пойду на разведку, а то мало ли что оттуда выскочит-выпрыгнет.

Она сменила форму и заскользила вдоль стены, мягко ступая сильными лапами.

Феразис и Ирсон вернулись к запертой двери. Танай горел жаждой действия и накинулся на замок, как налоговик на выпавшую из тайника тетрадку с чёрной бухгалтерией. Не прошло и пяти минут, как дверь сдалась.

Комната за ней мало походила на личные апартаменты, скорее – на какую-то кладовку, но, к счастью, кладовку мажескую. Железные шкафы, ячеистые стеллажи, полки, забитые ящиками и коробками. На столике справа лежала горка округлых камней, покрытых искривлёнными человеческими силуэтами, намалёванными красной краской.

– Так и гудят от огненной магии, – взвесив на ладони один из булыжников, сказал Ирсон.

– Как и всё тут, – довольно хмыкнул Феразис, один за другим выдвигая ящики стола.

Вдруг прямо из стены напротив вынырнула связка резных палок – её сжимал в руках щуплый субъект неопределённой расы. Завидев незваных гостей, он не растерялся и, бросив поклажу себе под ноги, направил на Ирсона один из жезлов – явно с дурными намерениями. Недолго думая танай швырнул в пришельца расписным камнем. Ирсон не промахнулся. Палка выпала из окровавленной руки щуплого субъекта, выплюнув вялую струйку волшебного пламени… и тут прогремел взрыв.

Ирсон растянулся на полу, кое-как прикрыв голову руками. Что-то тяжёлое обрушилось на него сзади, едва не вышибив дух. Ноги будто облило горячим маслом… И только.

– Дежавю, – пробормотал Ирсон, осторожно открывая глаза.

Обзору мешал ребристый купол – цвета жжёного сахара, в тёмных прожилках.

– Я думал, илтейцы никогда никого не спасают, – с трудом выговорил придавленный танай.

– Не стоит доводить всё до абсурда.

Бурый занавес крыльев Феразиса раздвинулся, явив взору Ирсона дымящееся пепелище. В стене слева зиял пролом, из которого вытекала какая-то белёсая жижа. Ирсон принюхался – к счастью, ничего опасного. Отклеившись от пола, танай привалился к стене, жадно глотая обжигающий воздух.

– Что это было? – Талия всунула в комнату усатую морду.

– На нас напали… и я малость переборщил с контратакой, – хлопая ладонями по тлеющим штанинам, прохрипел Ирсон.

Из носа у него текло, глаза наверняка были красными, как вишни.

– Поторопись. Он ещё жив, но вряд ли надолго, – брезгливо разглядывая поверженного врага, сказал Феразис.

Талию не пришлось просить дважды. Прыжком пролетев через комнату, она мягко приземлилась возле обожжённого бедняги.

– Всё, товарищи, надо завязывать с убийствами. На нас никаких иголок не напасёшься. Я там, в коридоре, тоже отличилась… – повинилась она, втыкая иглу в жуткую кровавую трещину на обугленном плече незнакомца.

Тот издал болезненный, хлюпающий хрип. Сочувственно вздохнув, алайка приложила ладони к его вискам. Тело бедняги тут же обмякло, расслабилось. Пытаясь подняться, Талия неловко ухватилась за ближайший стеллаж, и с накренившейся полки на ногу ей спикировала козлиная голова, грубо вырезанная из багрового камня.

– Зараза! Вот почему жизнь так несправедлива? – прыгая на одной ножке, возопила ан Камианка. – Почему сестрица Тэлиан вечно оказывается на каком-нибудь эстетском летающем корабле, откуда она может изящным движением рук обращать врагов в розовые лужицы. Или – в компании божества порока и разврата, пытающегося соблазнить её хвостатую персону. А я – с какими-нибудь простофилями участвую в соревновании «кто сломает себе больше костей за час»?

– Видимо, таков твой Путь, – облизнулся раздвоенным языком Ирсон.

– Всему виной твоё доброе сердечко, – как-то гаденько улыбнулся илтеец. – Ты смогла облегчить его боль, значит, он защищён хуже тех, кто встретился нам раньше?

– Хуже того пятнистого, которого ты укокошил, и примерно так же, как охранники, забиравшие твою сокамерницу. Я могу влиять на его ощущения, возможно – на некоторые эмоции, но точно не на глубокие чувства или мысли. Горячо, холодно, мокро, щекотно… небольно.

– Или больно, – многозначительно приоткрыл крыло илтеец.

– Ну нет! – отмахнулась ан Камианка. – Я не знаю, кто он. Какие его намерения. Вполне возможно… они обманом уговорили его работать на себя.

– Не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы быть такой щепетильной…

– А я думаю, что самое подходящее, – отрезала Талия. – Нашёл что-нибудь интересное? – демонстративно повернувшись к Феразису спиной, спросила она Ирсона.

– О да! Мы снова являем собой грозную силу! – заявил танай, сжимая в каждой руке по магическому жезлу. – Если честно, чувствую себя инвалидом на костылях.

Талия прыснула. Вдруг её уши встрепенулись.

– Слышите? Там, в проломе. Шуршит.

Ирсон бросил ей один из жезлов, и они осторожно пошли на звук.

– Под шкафом, – одними губами сказала ан Камианка.

Она отступила в сторону, взяв упавший шкаф под прицел. Совместными усилиями Ирсон и Феразис приподняли металлический стеллаж. Проскрежетали по полу погнутые ножки, покатились жестяные банки, мячом запрыгала резиновая груша, закачалась вешалка с рабочими балахонами. Под ногами противно захрупало битое стекло.

– Пош-ш-ш… Не убивай-ш-ш… – донеслось из-под вороха одежды.

– Руки, – приказал Ирсон.

Незнакомец поднял четыре дрожащие конечности и, сделав один шаг вправо, выскользнул из-под балахонов. Сквозь прорехи в его рубашке была видна почерневшая, вздувшаяся пузырями плоть.

– Обернись.

Существо повиновалось. Кровь, сочившаяся из множества порезов, заливала его впалую грудь. Треугольная, большеглазая физиономия напоминала рыльце пчелы – огромной, рогатой и какой-то заплесневелой.

– Господа, господа, я ничего против вас не имею. Я не из местных хозяев. Я просто вор, который… – незнакомец пошатнулся, схватился за разбитый лоб и повалился на пол.

У Талии отвисла челюсть.

– Ты можешь его читать? – нетерпеливо спросил Феразис.

– Нет, но… Я вижу его душу. Мать моя кошка… Как ты думаешь, кто это? – уставившись на Ирсона совершенно круглыми глазами, спросила она.

– Вор? – с сомнением сказал танай.

– Он такой же вор, как я – элиданская леди! – фыркнула ан Камианка.

Схватив членистоногое за воротник, Талия оттащила его к стене, подальше от дымящейся лужи реактивов. Ирсон и Феразис в недоумении следили за ней.

– Это вода? – спросила она, кивнув на графин с отколотым горлом.

Ирсон понюхал жидкость.

– Да.

– Дивно. Неси его сюда – надо привести этого косорылого в чувство. Думаю, ему есть что нам рассказать. О да! – Её хвост лихорадочно мёл по пыльным коробкам.

– Может, тебе передохнуть пару минут? Ты уверена, что удержишь его душу, если он намылится сбежать? Иголок больше…

– Его не придётся держать. Он невоскрешаемый. – Талия опрокинула кувшин на голову незнакомцу и хорошенько встряхнула его. – А, приятель? Ты ведь не жаждешь встретиться с Веиндором? Не жаждешь. Это, Ирс, редкий экземпляр – окончательный убийца.

Теперь настала очередь таная таращить глаза и недоверчиво шипеть.

– Я же говорила: держись рядом – завяжешь охвостенные знакомства!



Ирсону доводилось слышать об окончательных убийцах – тех, кто якобы способен прикончить существо так, чтобы его уже никогда никому не удалось воскресить. Рассказчики расходились во мнении насчёт того, как им это удавалось. Самую интересную версию, пожалуй, высказал подвыпивший архитектор из Бездны, утверждавший, что секрет окончательного убийцы кроется не в способе убийства, а в том, что этому убийству предшествует. Он считал убийц знатоками чужих душ, величайшими из манипуляторов, способными вынудить свою жертву совершить одно из тех «преступлений против Смерти», в наказание за которые сам Веиндор воспрещал кому бы то ни было воскрешать грешника. Идее архитектора трудно было отказать в остроумии и изяществе, да и определённая логика в ней присутствовала, однако Ирсон и не думал относиться к ней (или другим байкам про окончательных убийц) всерьёз.

И тут Бесконечный преподнёс ему сюрприз… в который уже раз.

Талия продолжала трясти «сюрприз» до тех пор, пока тот не разлепил склизкие веки.

– С добрым утром! Не дёргайся. Этот парень – линдоргский маг. Отправит тебя к Веиндору до того, как ты скажешь «моя мама съела папу».

– И что же тебе нужно от меня, киска Аласаис? – пробулькал убийца.

– Чтобы ты выстриг мне колтуны на левой задней лапе, – пнула его Талия.

– Разумеется, нам нужна информация, – веско сказал Феразис.

– Тут есть какая-нибудь система оповещения? Про нас уже знают? – спросил Ирсон.

– Нет. Тут было много телепатов, в ней не было нужды. Но вам повезло, сейчас здесь почти никого нет. Все стоящие кадры на задании. И вернутся не скоро. Если бы оставшиеся про вас знали, вы были бы уже мертвы.

– Где мы находимся? – продолжал допрос танай.

– Не знаю. Думаю, мы не в Энхиарге. У меня есть ключ, настраивающий портал на это место, но где оно – я не в курсе.

– Как ты выбирался отсюда?

– Здесь есть общая портальная зала. Из других помещений перемещения невозможны. Дежурный маг открывал для меня портал. Туда, куда мне было нужно.

– Где она находится?

– Двумя уровнями ниже.

– Рисуй! – приказал Ирсон, сунув убийце лист картона и обломок карандаша. – И не забудь отметить ловушки и охрану.

– Признаться, я не особенно обращал внимание… – вполне искренне замялся тот.

– А ты постарайся. При вынесении приговора тебе зачтётся, – дружески улыбнулся ему танай.

– До нас дошёл слушок, что они здесь выращивают… нового Веиндора? – дождавшись, когда убийца вручит Ирсону свои художества, спросила Талия. – Это правда?

– Он и был моей целью, – пошевелил жвалами пленник. – Необычный контракт, необычайно высокая оплата…

– Ну давай, похвастайся нам, – сцепила пальцы ан Камианка.

– С превеликим удовольствием, – поёрзав среди хлама, сказал убийца. – Он был простым смертным нечеловеком, жил в отдалённой элиданской колонии. Жрецы Милосердного вылечили его мать, и он с детства проникся к Веиндору горячей симпатией. Лечил безграмотных, учил больных... Ай! – Талия ткнула его жезлом. – Вёл отвратительно праведный образ жизни и тем заработал право прислуживать в одном из Серебряных храмов. Увы, этого ему оказалось мало. Он полез в жрецы, а жрецы в ответ полезли в свои священные тексты. «В делах моих люди да предшествуют прочим…», «…когда в храме моём говорят люди, иные да молчат». Он пытался доказать, что «предшествуют» не означает «являются единственными, кто достоин мне служить», и так далее.

– И они турнули его, – поморщилась Талия.

– Отняли у него его Путь, – вставил Ирсон.

– Разумеется. И тут в дело вступил я. Я напел ему, что Веиндор раз за разом посылал в Бесконечный пророков, чтобы восстановить истину, но коварные жрецы-отступники убивали их ещё в детстве – как только те обнаруживали себя первыми неосторожными словами. Посему нужно идти другим путём. Он должен отдать себя в полную власть Веиндору, чтобы стать дверью, сквозь которую мудрость Милосердного войдёт в мир. В общем, он развесил уши и дал нам сделать с ним всё, что было нужно.

– И зачем всё это было нужно? – передав план комплекса Феразису, полюбопытствовал Ирсон.

– Чтобы получить доступ к силе веры элиданцев.

– Не понимаю…

– Элиданцы молятся и служат Веиндору. Но Милосердный – наэй, а не бог. Ему не нужна их сила веры, он её не потребляет. Вопрос – куда она девается?

– Рассеивается в пространстве? – предположил танай.

– Как бы не так! – просипел убийца. – Она рассеивалась бы, если бы элиданцы действительно молились Веиндору. Но они настолько извр… обогатили его учение, что получается, что молятся они уже не ему, а какому-то своему божку. Которого нет. Вот сила их веры и скапливается вокруг храмов Милосердного и только и ждёт, чтобы кто-нибудь наложил на неё лапу. Элиданцы приготовили нашему мини-Веиндору роскошный трон, оставалось только уговорить его занять вакансию.

– Но он же нечеловек. Как ему удалось получить доступ…

– Разумеется, он стал человеком, – вкрадчиво сцепил все четыре лапки убийца.

– И как же вы его уговорили? Ведь всё началось с его… нечеловечности.

– Легче лёгкого. Придай любой дряни вид сакрального действа, и верун мигом кинется лобызать вяленые трупы, ношеные носки и окаменевшие экскременты. Мы сказали ему, что сие преображение – есть символ его жертвенного служения. Вдобавок, если он против ксенофобии, то что ж так цепляется за собственную расу?

– Сволочи, – констатировал танай.

– Мы сделали его богом! – пафосно воскликнул убийца. – Причём – в ускоренном режиме и по упрощённой процедуре. Призвали на всё готовенькое.

– С какой целью? На что они – те, кто всё это затеял, – рассчитывали? Во что, по их мнению, всё это должно было вылиться? – подалась вперёд Талия.

– Понятия не имею, – беззаботно ответил убийца. – Один из них обмолвился, что это был отвлекающий маневр. Хотя, возможно, со временем они рассчитывают получить через него доступ к силе Веиндора. Хзыщ их знает. Эти Хозяева делают странные вещи…

– Если твоя работа давно закончена, то что ты тут забыл? Приходил за квартальной премией? – полюбопытствовал Ирсон.

– Работаю по другому контракту, – проигнорировав его сарказм, вкрадчиво сказал вор. – На этот раз – более гуманному.

– Кто?.. – выдохнула Талия.

– Твой дружок Инон. Знаешь, ан Камиан, мне следовало бы поделиться с тобой гонораром за него – ты сделала половину моей работы. Так расковыряла дырки в его духовной броне, что любо-дорого смотреть. Пожалуй, я согласился бы взять тебя в подмастерья! Признайся, тебе понравился процесс?

Кулак Талии с хрустом впечатался в скулу убийцы.

– Сквозь них я и закинул в его праведную душонку парочку крючков, – сплюнув на пол, как ни в чём не бывало продолжал тот. – И он тут же заглотал наживку. Маленькая серебряная пиранья... Судя по тому, что вы на свободе, вы отправили беднягу к Милосердному, не дав ему времени опомниться и покаяться? Аплодирую... лёжа.

Ан Камианка отвернулась. На щеках её заиграли желваки.

– То, что имеет дефекты – разрушается, – торжественно провозгласил Феразис. – Пытаться отсрочить этот момент преступно. А в том, чтобы ускорить его, нет ничего постыдного.

Талия не выдержала его холодного, тяжёлого взгляда и отвела глаза.

– Придётся тебе побыть почтальоном, – сказала она убийце. – Вывести нас отсюда ты вряд ли сможешь, а вот передать записку мамочке Аэлле – вполне.

– Нет. Одно дело – чесать тут с вами языком. В конце концов, вы не выйдете отсюда ни живыми, ни мёртвыми. И совсем другое… Я отлично знаю, чем они наградят меня за измену, и мне их подарок совсем ни к чему.

– Кто сказал, что мы поступим с тобой гуманнее? – поигрывая огненным жезлом, спросил Ирсон.

– Убив меня, вы себя выдадите. Развязать мне язык телепатией тоже не сможете – твоя подружка породой не вышла. Так что…

– Ты правильно заметил, я – не эалийка, я всего лишь ан Камиан. Но в нашем случае это и к лучшему, – мило дёрнула плечиком Талия. – Тот телепат, что работал с тобой, надёжно защитил твои мысли. Так надёжно, что будь я эалийской телепаткой, я вряд ли смогла бы пробить его защиту. К счастью, он начисто забыл про твои ощущения и чувства.

– Уж не пытать ли ты меня собралась? – убийца издал серию щёлкающих звуков, видимо служивших его расе смехом.

– Пытать? – Талия в деланном недоумении поднесла пальцы к губам. – Я, нежная алайская дева?

– Мне было четырнадцать, когда я вступил в орден Тагара, – самодовольно проговорил убийца. – Так что мы с болью старые верные друзья.

– О! Какой подлостью было бы с моей стороны разрушить эту крепкую многолетнюю дружбу, – сочувственно нахмурившись, проговорила Талия.

– Куда ты клонишь? – что-то в тоне алайки заставило его насторожиться. – Какую бы боль ты во мне не вызвала…
– Я не могу причинить тебе боль, которая заставила бы тебя делать то, что мне нужно. Сейчас не могу. Но это не помешает нам отлично повеселиться. Видишь ли, я могу сделать так, чтобы некоторые твои эмоции возникали вовсе не тогда, когда ты их ждёшь. Я могу перетасовать их и привязать к самым неподходящим, самым неожиданным для тебя ситуациям. Представляешь, сколько здесь вариантов, какой простор для девушки с богатой фантазией!

– Блеф. Думаешь, я не слышал, что ты отказалась пытать пленника? Если ты пощадила его, вряд ли у тебя хватит духу перекорёжить чью-то личность.

– Странно, я думала, существо твоей профессии должно лучше разбираться в психологии энхиаргцев, – раздумчиво постучав когтем по клыку, сказала Талия. – Я не тронула его потому, что не знала, кто он. Что же из себя представляешь ты, я вижу вполне отчётливо. Ты, любезный друг, первый начал. Я без зазрения совести могу поступить с тобой так, как ты позволял себе поступать со своими жертвами. Ты всей своей гнусной жизнью дал мне право творить с тобой всё, что мне заблагорассудится. Например, – она низко склонилась над ним, – я могу заставить тебя бояться боли. Любой, самой незначительной. Только вообрази, что даже крошечный порез на самом кончике пальца, – она взяла его за руку, – приведёт тебя в такой ужас, что Хозяин Бездны умер бы от обжорства, окажись он рядом. Хорошая идея, не так ли? Я бы сказала – многообещающая, – подождав, пока убийца проникся этой перспективой и затрясся мелкой дрожью, продолжила алайка. – Все твои тагарские тренировки разом пойдут насмарку. Впрочем, я уверена, мучители захотят оставить тебя в ордене, хотя и в несколько другой роли, – рассмеялась она и игриво кольнула убийцу коготком.

Несчастному же тагарцу было совсем не до шуток, он сделал несколько хриплых вдохов, выпучил глаза и рухнул без сознания, так и не успев их закрыть. Талия отпустила его руку, и та с глухим шлепком упала на пол. Поджав губки и хитро щуря глаза, она тихонько подошла к столу и села, скромненько сложив на коленях руки и хвостик.

– Бесподобно! – гулко хохотнул Феразис.

Талия признательно кивнула илтейцу и, изящно изогнув запястье, окатила убийцу новой порцией воды.

– Мы поняли друг друга?

Убийца лихорадочно закивал.

– Чудесно. Пока ты тратил моё время на свой обморок, я вложила в твою память контакты нужных мне кошек. Тебе достаточно передать послание любой из них. А потом я советую тебе забиться в самую глубокую нору… и думать о вечном.

– Да, госпожа ан Камиан.

– Пошёл вон.

Убийцу как в воздух подкинуло. Он вскочил на ещё шаткие ноги и рванул к выходу.

– Запомни, – тихо-тихо сказала Талия, но он расслышал; резко качнувшись, словно его дёрнули за волосы, он замер в проломе.

– Отныне мысленно я всегда с тобой и смогу исполнить своё обещание тогда, когда пожелаю. В любой момент, где бы ты ни находился…

– Ты и вправду так можешь? – проводив убийцу до коридора, спросил ан Камианку Ирсон.

– Нет, конечно. Но мне лестно, что ты так подумал, – каким-то надтреснутым голосом сказала Талия.

Она смотрела на свою руку. Видимо, сжав кулак, ан Камианка вонзила когти в ладонь, и та будто покрылась целым рядом насмешливых улыбок. Одна из них высунула кровавый язычок…

– Что с тобой?

– Многое из того, что он наболтал про меня и Инмелиона, – чистая правда, – глухо сказала Талия. – Но я не ожидала, я честно не ожидала, что Инон умрёт… насовсем. Я так ошиблась, так ужасно ошиблась. Я должна была понять, в каком он был состоянии, как ему будет больно, когда он поймёт. А ещё дочь наэй Эмоций! Болванка бесчувственная, – она закусила запястье.

Ирсон не мог вымолвить ни слова. Чувства Талии, её горечь, раскаяние захлестнули его с головой. Ему казалось, что он проглотил кувалду – железный брусок немилосердно оттягивает, холодит желудок, в горле першит от занозистой ручки…

– Я должна была помочь ему, хотя бы потому, что он должен был помочь Бесконечному. Он был нужен. А я, вместо того чтобы помочь ему вытравить блох, сделала всё, чтобы содрать с него шкуру… чтобы он сам её с себя содрал. Это была моя ошибка… моя огромная ошибка. И она не должна повториться! – всхлипнула Талия и, решительно шагнув к Феразису, потребовала: – Я хочу описать её на Стене. Я умру, если ты не позволишь мне сделать это.

– Как тебе будет угодно. Стена Ошибок взглянет на тебя моими глазами. Если твоё предложение будет принято, она пригласит тебя. Если нет… последствия могут быть любыми, – предупредил илтеец.

Талия мотнула головой, соглашаясь.

Феразис стал раскрывать крылья. Помня, что случилось с магом в коридоре, Ирсон дёрнулся было оттолкнуть Талию, но с ужасом обнаружил, что не может сдвинуться с места.

– Что ты делаешь? Что она делает? – только и смог он мысленно спросить Феразиса.

– Помогает нам сбежать…

Когда илтеец сложил крылья, Ирсон с облегчением увидел, что ан Камианка жива и, кажется, невредима. В стене же за её спиной образовалась ниша, отдалённо напоминающая формой алайский силуэт. Каменная крошка внутри него жила собственной жизнью, точно под ней затеяли любовную игру сотни проворных змеек.

– Портал? – подойдя поближе, с сомнением спросил танай.

– К Стене Ошибок, – каким-то нехорошим тоном пророкотал Феразис.

– Что за?.. – Ирсон вскинул руку, почувствовав сильный укол в плечо, а в следующее мгновение холодное лезвие пронзило его сердце.

Ноги Ирсона подкосились, горло наполнилось горечью. За секунду до смерти танай почувствовал на себя взгляд. Кто-то… что-то заглянуло в его душу. Не Веиндор, нет – нечто иное. И это нечто пребывало в такой печали, таком смятении, что Ирсон успел искренне посочувствовать ему, прежде чем провалился во мрак.





6. ШИЗОФРЕНИЯ И ТОЛЬКО



– Ты сказала, что догадалась, зачем Аласаис сделала тебя танае-алайкой, – напомнил Анар, закончив сметать со скамейки сухие листья. – Поделишься?

Алаи перебрались в местный вариант оранжереи. Это было небольшое круглое помещение с фонтаном посредине. От него лучами разбегались тропинки, нырявшие под вделанные в стены скамейки. На треугольных грядках росли самые прозаичные ползучие растения – карликовые тыквы, яру, перцы-зууш, но все их стебли, плоды, цветы и листья были идеально, непроницаемо чёрными, и это придавало овощам экзотическую зловещесть. Особенно жутковато выглядели огурцы с их мощными усами и острыми пупырками на коже изогнутых плодов. Они взбирались по толстым чёрным шнурам к высокому светящемуся потолку. Его яркое сияние, отражаясь от покрывавшей стены стеклянной плитки, делало пространство оранжереи каким-то изломанным, неестественным.

Но всё же алаи чувствовали себя здесь спокойней, нежели в столовой.

– Это прививка, Анар, – ответила сианай. – Дух Змеи был вакциной. И теперь у меня иммунитет. Благодаря тому что Тиана «подсадила» мне дух Змеи, моя душа научилась бороться с чуждым духом и за свой собственный. Что бы кто бы мне ни посулил.

– Но ты же не избавилась от духа Змеи?

– Ещё не до конца, но я отторгла его, почти изолировала – вчера, у ушастой колонны. Пройдут считанные дни, и моя духовная сфера избавится от всего лишнего. Не важно, когда он окончательно истает. Главное, навык уже приобретён, – блеснула глазами Аниаллу. – Я научилась спасать себя от любой подобной угрозы – даже со стороны родной наэй, что уж говорить о… всяких приблудных тёмных силах. Вот зачем мне это понадобилось.

– Тебе понадобилось? Хочешь сказать, ты предложила эту идею Аласаис? Ты не говорила об этом.

– Да… можно сказать и так. А можно и не сказать. И это будет намного честнее. Хотя и довольно сложно.

На Аниаллу навалилась усталость. Гудело в голове, ныли все мышцы, словно она купалась в шторм, и даже губы были солёными.

– Ты не мог бы принести мне попить? – жалобно попросила она Анара.

Не придумав ничего лучше, он свернул воронкой один из листьев яру и, набрав немного воды из фонтана, принёс сианай.

– На яд проверил, – доложил он, протягивая зелёный стаканчик Аниаллу.

Она медленно втянула в себя воду, разгладила ладонями шершавый лист и… ничего не сказала.

– Так, всё, я сел на мягкое и готов внимать божественным откровениям, – поёрзав на подушках, заявил Анар. – Прошлая страшная тайна, если память не изменяет мне с фантазией, на поверку оказалась довольно приятной. Так что я весь в нетерпении.

– Я во многом подобна Аласаис, – вытерев о штаны мокрые пальцы, выдавила Аниаллу.

Она сказала это так уморительно серьёзно, что Анар хрюкнул от смеха. Сианай обиженно посмотрела на него.

– Алу, просто я не пойму, куда ты клонишь, – примирительно подняв руки, сказал алай. – Если ты забыла, я в курсе, что ты – Коготь Карающий, Тень Аласаис и всё такое прочее.

– Вот про всё такое прочее ты как раз не в курсе. Про это вообще мало кто знает, – буркнула сианай. – Я предпочла бы и тебе не говорить, но, боюсь, теперь… Лучше, если ты узнаешь от меня. – Она обречённо махнула рукой. – Свита, личная прислуга Аласаис, её глаза и уши в разных частях Бесконечного, её телохранительницы, двойники на случай, если кому вздумается напасть на нашу владычицу, – да, всё это мы. Но мы – ещё и много больше того. – Аниаллу глубоко вздохнула. – Мы не просто отдельные существа, связанные с Аласаис телепатически. Мы часть её. Воплощения, если тебе угодно.

– Выпл… щен… Ты? – язык отказывался повиноваться Анару.

– Что? Не очень-то смахиваю на богиню, да? – вытянув шею, усмехнулась Аниаллу.

– И это тоже, но важнее другое: как вся твоя история вяжется с… божественностью? Зачем Аласаис становиться тобой? Зачем прививать себе дух Змеи? Стоп, ты же сказала, что вас – Теней, её воплощений – много. Как это вообще возможно?

– Я понятия не имею, как это возможно, – нервно дёрнула ухом Аниаллу. – Душу нельзя расщепить, что бы там ни выдумывали всякие сказочники. Я могу только рассказать тебе, как это… ощущается.

Анар медленно кивнул, благоразумно проглотив подоспевшую порцию новых вопросов – с трудом, как горсть горьких пилюль.

– Каждая из нас, Теней, чувствует себя отдельной личностью. Мы не часто вспоминаем о том, кто мы есть. Мы не находимся ни с Аласаис, ни друг с другом в постоянном телепатическом контакте, хотя нам и проще обмениваться воспоминаниями. Мы не равны Аласаис ни по силе, ни по… мудрости, не знаем всего, что знает она.

– И всё-таки вы – одно?.. А что… а что если она захочет обратить процесс – вобрать одну из вас обратно в себя? Что станет с личностью этой сианай? Она что – погибнет? – до боли стиснув плечо Аниаллу, спросил Анар.

– Нет. Нет, Анар, – потёрлась щекой об его руку сианай. – Она лишь… изменится. Как же тебе… Вот! Когда любой из алаев, даже самый обычный, отправляется странствовать по мирам, он может для остроты ощущений и максимального погружения в новую реальность заблокировать свои воспоминания. Тогда он словно родится заново. Его душа останется прежней, но окружающий мир и события новой жизни наложат на неё свой отпечаток, и алай может стать очень непохожим на себя прошлого, тело которого осталось в Бриаэлларе... Рано или поздно его маленькое приключение закончится – например, наш экстремал погибнет. Его душа попадёт домой, и он вновь обретёт утраченную память о прошлой жизни. Эти воспоминания смешаются с пережитым им в чужом мире, и трудно предугадать, что случится дальше – может быть, в свете вернувшихся к нему опыта и знаний, всё, что он оставил там, покажется ему незначительным, померкнет, и он с усмешкой вспомнит о горестях и радостях его «ненастоящей» жизни… Но может оказаться и так, что эта жизнь – её привязанности и неоконченные дела, наоборот, станут для него более значимыми, чем его прежнее существование, и тогда он махнёт рукой на то, что оставил в Энхиарге, и уже в новом качестве продолжит свой Путь в другом мире. Вот, – кивнула Алу, – но это не главное. Главное то, что ни одна из личностей не уничтожает, не пожирает другую. Душ не две, а одна… Так же и у нас с Аласаис. Только мы можем существовать друг с другом и с оригиналом в одном времени и пространстве. Да и уровень способностей у нас, Теней, очень разный. До какой-нибудь Элеа мне, как ей  – до Аласаис.

– Ты очень льстиш-ш-шь Элеа, – прошелестел где-то совсем рядом мягкий голос.

Сердце Аниаллу подпрыгнуло – этот голос мог принадлежать только одному существу. Тиалианне. Хозяйке Пути. Её божественной мучительнице. Неподалёку, в огуречных зарослях, соткалось из воздуха перламутровое облако, становящееся с каждым мигом всё больше и плотнее.

– Не беспокойся, – сказала Алу напрягшемуся Анару. – Мудрая Тиалианна уже причинила нам весь вред, какой могла причинить.

– Боль и вред  – разные вещи, Аниаллу, – качнулись чёрные листья.

– И всё-таки этой боли было слишком много. Я тонула в ней, в сомнениях…

– Как тонет любая жертва божественных манипуляций, игры на чувстве долга. Выход был у тебя перед глазами всё это время, и ничто не мешало тебе им воспользоваться. Тебе, в отличие от твоих собратьев по несчастью, не грозили ни кара, ни порицание… ничего. А боль… Аниаллу, ты же не думаешь, что мы когда-нибудь сможем избавить мир от боли, от страданий, сожалений и сомнений? Единственное, что нам по силам одолеть, и то не повсеместно, – это отчаяние. Безнадёжности нет места рядом с нами. Шанс победить обстоятельства, а то и обратить их себе на пользу, есть всегда… В любом случае, твоя боль принесла тебе пользу. И не только тебе. Да ты и сама это прекрасно понимаешь.

Окончательно материализовавшись, Тиалианна выступила на дорожку. Она неожиданно тепло улыбнулась Анару, небрежным жестом пригладила волосы – длинные, тяжёлые, чарующего жемчужного оттенка. Такими же мягко-переливчатыми были и её чуть раскосые, миндалевидные глаза.

Алай встал и почтительно склонил голову перед наэй.

Аниаллу же как-то вдруг подрастеряла всю почтительность.

– Я понимаю, что и зачем вы… мы проделали со мной. Но я не понимаю другого: если вы спланировали всё это давным-давно, значит, вы знали об этой угрозе? Об этой… тёмной силе? – принялась допытываться сианай.

– Знали и, как ты верно заметила, приняли определённые меры.

– Я не понимаю зачем. Зачем вам такие сложности? Почему бы просто не расправиться с ней?

– Проблема в Бесконечном, – вздохнула Тиалианна. – Равновесие должно было быть восстановлено…

– Равновесие между добром и злом? Как в книжках? – видимо, заразившись от Алу неучтивостью, спросил Анар и конфузливо добавил: – Я думал, этим приёмом ленивые авторы затыкают сюжетные дыры.

– За авторами есть такой грех, – ничуть не разгневалась Тиалианна. – Но речь идёт о другом равновесии, правда, ничуть не менее книжном – о равновесии между Светом и Тьмой.

– Для многих это одно и то же.

– Увы, ты прав. Но этот подход не верен. Ни Свет, ни Тьма изначально не несут в себе никакого сакрального смысла – как не несёт его в себе Вода… или Огонь. Более того, среди тёмных или светлых нет существенного преобладания ни «злодеев», ни «добродеев» – в отличие от тех же водных, среди которых существ кровожадных значительно больше, чем миролюбивых. Так уж «распорядился» Источник Душ, – провела ногтем по гибкому огуречному усу Тиалианна. – Когда я говорю о равновесии, я имею в виду лишь то, что Бесконечный не хочет лишиться одной из своих составляющих. Как ты знаешь, у Света есть своя наэй…

– Лайнаэн, – восприняв сделанную Тианой паузу как руководство к действию, сказал Анар.

– Верно. Одно присутствие Лайнаэн в Бесконечном наделяет всех светлых существ дополнительными силами. А ведь Лайнаэн присутствует в Бесконечном далеко не пассивно… У Тьмы же своего наэй нет. Дарион, при всех его талантах и заслугах – всё же скорее божество, чем наэй. Поэтому он много слабее Лайнаэн и не может полноценно представлять, отстаивать интересы Тьмы в Бесконечном. Прислужники Леди Света и прислужники её прислужников уничтожают Тьму везде, где только можно. И помешать им некому.

Анара глубоко тронул тон наэй. Тиалианна говорила с ним совсем не так, как богине следовало говорить с ничтожным, но наглым червём вроде него. Она говорила с ним… как он сам говорил бы с коллегой – менее опытным, но одарённым профессионалом, работающим в той же области.

– Я не понимаю, как можно физически выжать, вытравить всю Тьму из Бесконечного? – позволил себе спросить Анар, ободренный её интонацией. – Разве это возможно? В смысле, возможно без уничтожения всего Бесконечного?

– Невозможно, без всякого сомнения. В Бесконечном всё взаимосвязано. И Тьма со Светом не исключение. От долгой жизни в темноте твоя кожа светлеет, а на солнце – темнеет день за днём, – широко и тонко, как умеют только змеи, улыбнулась Тиалианна. – Хотя уничтожение всего, отбрасывающего тень, и является сокровенной мечтой Лайнаэн, она тем не менее понимает – мы никогда не позволим этому свершиться. Поэтому Леди Света довольствуется относительно малым – уничтожает все культуры, выросшие из ненавистной ей Тьмы, на Тьме замешанные. Вместе с носителями этих культур, разумеется. Где-то она действует силой, где-то больше полагается на пропаганду. Именно стараниями её тайных эмиссаров Тьма почти повсеместно стала ассоциироваться со злом. Свет же, напротив – с добром. Что бы ни творили светлые, у слуг Лайнаэн всегда найдётся для них пара-тройка оправданий. Сказок про некий высший смысл, непонятный простым смертным, чьё восприятие якобы искажено проникшим в их душу ядом Тьмы. И так далее. Конечно, как я уже говорила, не все тёмные так… бесподобно милосердны и благородны, как наши даоры. Кто-то жесток по своей природе. Кто-то ожесточился, постоянно выслушивая огульные обвинения в свой адрес, решил – раз вы загодя записали меня в изуверы, так почему бы мне не начать готовить фрикасе из светлых соседей... белое мясо в белом соусе, – хищно повела шеей Хозяйка Пути. – Но Лайнаэн всё равно, во что верят и что делают тёмные. Главное, что они связаны с враждебной ей… стихией. И, значит, должны быть стёрты с лица Бесконечного. От них не должно остаться ничего – ни резного идола, ни любовного сонета, ни щипцов для колки сахара, ни заклинания. Обычно ей удаётся задуманное. Так что не удивительно, что Бесконечный давно жаждал обрести того, кто сможет стать полноценным наэй Тьмы. Вот почему, когда он вынырнул из-за Ребра, мы встретили нашего гостя с распростёртыми объятиями. Он не выглядел озлобленным, жестоким, фанатичным, как Лайнаэн. Он не хотел мстить, он хотел восстановить баланс – что от него и требовалось. И мы приняли его… Увы, одним лишь положением наэй его аппетиты не ограничились. Он вознамерился изменить Бесконечный, перекроить его по своей мерке…

– Почему вы не изгнали его тогда, когда он провалил свой испытательный срок? Ведь разум Бесконечного – это вы трое. Ни Неллейн, ни Изменчивый, ни Лайнаэн, ни этот тёмный аналог Лайнаэн не могут влиять ни на что, кроме собственных стихий. Так вышвырните его обратно за Ребро пока не поздно! – разбушевалась сианай.

– Проблема в Бесконечном, – скользнув по губам раздвоенным змеиным язычком, повторила Тиалианна. – Он ещё не решил, что делать с этой новой сущностью. Не сможет ли он обогатиться, почерпнув нечто новое в идеях нашего незваного гостя, сделав и его частью своего разума.

– Сделав… вот это вот чёрное пёс знает что, этого Тала – частью своего разума? – придавленно прошипела Аниаллу. – Вы – ненормальные.

– Ты – точно такая же, – парировала Тиалианна.

– В это я ни за что не поверю. Вы с Веиндором всегда были с вывертом, но я-то в своём уме.

– Я не лгу тебе.

Алу осеклась. Видимо, поняла, что Тиалианна говорит ей правду.

– Это было бы проще всего. Исторгнуть его, вырезать как наконечник стрелы… как опухоль. Соблазнительно. – Тиалианна прошлась туда-сюда, метя дорожку шлейфом своего длинного многослойного одеяния, и Анару показалось, что он услышал шуршание змеиных чешуек по камням. – Увы, мы обязаны учесть все варианты, исследовать всё досконально… Что-то можно понять только на опыте. Мы ставим тысячи и тысячи вопросов. Познаём нашего гостя. Познаём себя и, что немаловажно, изъяны того миропорядка, который мы создали.

– Вы ставите эксперименты?.. Мы ставим? На живых существах?

– Мы делаем то, что считаем нужным. Как всегда.

– О Великая Пушистая Я… – потёрла лицо руками Аниаллу. – Тогда, если мы решили пустить всё на самотёк и посмотреть, куда кривая выведет, почему ты здесь? Зачем мы создали меня?

– Тебя создала личностная ипостась Аласаис, которая полагает, что мы не должны рисковать тем, что имеем, во имя того, что можем получить. Я – опять же как личность – согласна с ней. И не согласна как часть разума Бесконечного.

– Почему? Разве ты не понимаешь, на что покушается этот ваш… гость? Ты же наверняка видела, что он пытался проделать со мной.

– Он предлагал тебе вкусить безграничной свободы, – едва разомкнув губы, прошептала Тиалианна.

– Тиана! Эта ловушка старше нас с тобой. Какая разница, кто её расставляет – смертный или наэй? Ловушкой от этого она быть не перестанет. Разве я не права?

– Мы не знаем, Алу. Мы как разум Бесконечного не уверены полностью. Мы почти уверены, но, боюсь, этого мало, – наэй Тиалианна сцепила тонкие пальцы цвета слоновой кости.

Анару было почти жаль её.

– Тут не может быть никакого «почти»! – настаивала Аниаллу. – Лиши существо его убеждений, сделай его глухим к своей душе…

Сианай решительно подошла к одному из растений.

– Вот наши убеждения, отношения, выросшие непосредственно из особенностей наших душ, – сказала она, крутя между пальцами упругий ус. – Они связывают нас с миром, определяют наши цели, многие из которых ты закрепляешь в Пути существа. Мы действуем, тянемся к этим целям, опираемся на них и благодаря этому растём, утверждаемся в Бесконечном. Одни «усы» отмирают, другие – появляются… Но если существо потеряет их все разом. Как ты можешь не понимать, что случится тогда?!

Аниаллу резко взмахнула руками, и, лишившись усов, несчастные растения лавиной обрушились на влажную землю, распластались по ней – поверженные, жалкие… обречённые.

– Какие там плоды! Месиво. Завтрашние трупы. Иного исхода не будет. Ты этого хочешь? – почти кричала Аниаллу.

– Тебе ни в чём не надо убеждать эту меня, – всё с той же спокойной грустью проговорила Тиалианна. – Я помогу, чем смогу. Но до той меня ни тебе, ни этой мне не докричаться.

– То есть не затеять эту игру вы не можете, но подсуживать одной из сторон вам никто не запрещал?

– Не подсуживать – тут мы как раз бессильны, – покачала головой Тиалианна. – Это другое, Аниаллу. Мы и судьи, и представители одной из сторон. Мы можем защищать свою точку зрения, хотя, увы, и весьма ограничены в… ресурсах.

– Эпидемия шизофрении…

– Как тебе будет угодно. Я предпочитаю говорить, что мы ведём внутренний диалог, – болезненно улыбнулась наэй. – Мне, правда, очень, очень жаль, Алу.

– И… что же нам теперь со всем этим делать? – невидяще глядя вдаль широко раскрытыми глазами, спросила Тень Аласаис.

– Отстаивать свою точку зрения. Бороться с тем, что вы считаете противным Бесконечному.

– Но он, как выясняется, и сам теперь не знает, что ему противно, а что – нет.

– Он пробует, Алу. Это не значит, что он отринул хоть что-то из того, что считал ценным прежде. Он пробует новое, и чем быстрее он поймёт, что ему не понравилось, тем лучше. Я уверена, этот день настанет. Но насколько скоро – зависит и от вас, – сказала Тиалианна и вдруг растворилась в жемчужном мареве.

– Ну и ну, – только и смог сказать Анар.

– Кажется, у меня голова сейчас взорвётся, – стиснув виски руками, простонала Аниаллу.

– Там, в углу, я видел аланаи, – подмигнул ей Анар.

Когда он вернулся, Алу была мрачнее тучи. Она будто окаменела, стиснув пальцами одной руки локоть другой, безвольно висящей вдоль напряжённого тела. Лишь взгляд сианай лихорадочно блуждал по изуродованным грядкам.

– Это всё сделала я, – глухо проговорила она.

– Это же просто овощи. Невкусные к тому же, – поднял бровь Анар.

– О да! Твой дед теперь овощ… невкусный к тому же, – с горечью воскликнула Аниаллу.

– Причём тут мой дед?

– В том, что с ним случ… Я не буду говорить, что в том, что с ним случилось, виновата я. Но я допустила это. Я, безусловно, приложила к этому руку. И к этому всему – тоже. Я смогла это сделать, Анар. И я не могу допустить, чтобы это повторилось… в ином масштабе. Вот почему я хочу… я должна отдать тебе одну вещь.

Аниаллу протянула ему кинжал. Анар не заметил, откуда она его достала. От лезвия исходил тот же самый холод, что и от черепа Агира Освободителя.

– Я тебя не понимаю, – невольно отпрянув, сказал алай.

– Возможно, сложится ситуация, когда меня нужно будет остановить. Это – средство. Он вберёт в себя мою душу до тех пор, пока ты или другой, кто властен над этим кинжалом, её оттуда не выпустит.

– Ты – воплощение Аласаис. Я не в праве тебя останавливать. Я, мягко говоря, недостаточно компетентен для этого. И потом  – если не с тобой, а со мной что-то пойдёт не так? Что если этот тёмный подчинит меня, и я тебя убью?

– Я не думаю, что это ему по силам.

– Он рассчитывал подчинить тебя. Что уж говорить про простых смертных? – удивился Анар.

– Посмотри на меня, Анар. Я всю жизнь была не в ладу с собой. Я сама не жила по принципам, о которых так высокопарно вещала другим. Ничего удивительного, что этот… Тал взялся искушать именно меня. Из всех сианай я выглядела самой уязвимой. А вот ты, простой смертный, мне уязвимым совсем не кажешься. Ты выглядишь непрошибаемым.

– Хорошо хоть не непроходимым, – попробовал пошутить Анар.

– Ты – как какая-то анэис. Ходячее чувство гармонии. Тебя раомпом не собьёшь с выбранного Пути.

– Я не сделал ничего такого… – пробормотал Анар.

– Ты всю дорогу делаешь всякое такое, – вскинула голову Аниаллу. – Отпускаешь Када, позволяешь мне влезть тебе в голову, спокойно воспринимаешь новость про наш общий Путь.

– Да, я не свихнулся на свободолюбии – но я ведь дракон лишь наполовину...

– Зайдём с другой стороны, – тряхнула волосами Аниаллу. – Когда я призналась тебе в том, что я – воплощение Аласаис, что ты почувствовал?

– Удивление, растерянность… Всё-таки богине положено сидеть на троне где-нибудь в заоблачных высях…

– Будто кол проглотив, – ввернула сианай.

– Но я как-то быстро оправился. Думаю, это потому, что я впервые… соприкоснулся с Аласаис благодаря тебе – когда ты воспользовалась своей силой тал сианай, чтобы залечить мои раны. Я узнал её через тебя, вот и…

– И ты не почувствовал себя ничтожным? Жалким червём рядом с божественной мной? – допытывалась Алу.

– Сплошные оскорбления! Ты точно не из Руала? – подозрительно прищурился Анар. – Нет, я не почувствовал.

– И в то же время это не польстило тебе. Тебя отличили, отметили и возвысили…

– Я не смотрел на это с такой точки зрения. В последние дни я… как никогда, чувствую себя на своём месте. Я тот, кем хочу и должен быть, там, где хочу и должен быть, делаю, что хочу и должен делать, вместе с той, с кем хочу и должен быть. Я на своём месте, и мне до глубины души плевать, где это место располагается по отношению к местам прочих существ – включая тебя. Оно – моё, и этого вполне достаточно, – довольно ухмыльнулся Анар. – Как ты там говорила: каждый Путь – уникальный, каждое существо – избранное.

– И потому Бесконечный – редкостный урод, у которого триллионы пупков, – покивала Алу. – Только одно дело, когда это говорю я – жертва танайской пропаганды, и совсем другое – когда это говоришь ты, после трёхсот лет жизни в помешанном на иерархии Руале!

– Может, дело в моей драконовости? – озадаченно поскрёб себя за ухом Анар.

– Только что ты был недодраконом, а теперь ты полноценно драконовский всем драконам дракон, – фыркнула Аниаллу. – Нет, Анар, особенность души, о которой я говорю, невозможно свести к кошачести и драконовости. Она связана с ними, но в то же время она – нечто большее, гораздо большее. Ты глубоко понимаешь Бесконечный, так глубоко, что, не расскажи я тебе о его законах, ты сам со временем смог бы их нащупать, выхватить из воздуха. Ты интуитивно – просто потому, что для тебя это естественно, живёшь по ним. Ты готов их защищать. Ты остро чувствуешь эту зыбкую, живую правильность – не знаю уж, каким словом её лучше назвать. И в больших вопросах, и в малых. И это чувство гармонии забивает всё – драконовское безоглядное свободолюбие, руалскую любовь к власти, страх или почтение перед богиней. Я… преобразилась, находясь рядом с тобой. Именно ты, твои вопросы, помогли мне сделать то, что я должна была сделать много сотен лет назад – избавиться от духа Змеи, заявить своим наэй, что нет причины достаточно высокой, чтобы калечить собственную душу. Я понимаю, что ты сам не до конца осознаёшь, чем обладаешь. Но оно живёт внутри тебя. Я бы никогда не доверила этот кинжал никому другому. Даже если бы любила не тебя, а этого другого.

– Эй, – переведя дух, Алу игриво стукнула Анара хвостом по бедру, – я всего-навсего прошу тебя стать господином моего хвоста – с поправкой на мою… наэйственность. Как всякая божественная сущность, постоянно осаждаемая назойливыми просителями, я глуховата и толстокожа. Поэтому просто дёрнуть меня за хвост может оказаться недостаточно – нужно кольнуть чем-нибудь… в мягкое место.

– И всё-таки ты сумасшедшая, не хуже твоей Тиалианны, – помотал головой алай. – Ладно… я убью тебя, если ты того хочешь. И позабочусь о твоей душе.

Он протянул руку, и Аниаллу передала ему кинжал. Рукоять неприятно удобно улеглась в ладонь. Анар почувствовал, что уже не сможет отдать кинжал назад. Теперь он принадлежал алаю, а вместе с ним и жизнь сианай. Знать это было неприятно. Но, если от этого ей будет легче, он будет носить этот нож.

– А пока, я думаю, мне следует позаботиться о твоём психическом состоянии, – неодобрительно косясь на поверженные тыквы, заявил Анар.

Сад озарила синяя вспышка. В мгновение ока он превратился в роскошный цветник. На ленивом подземном ветерке томно покачивались сотни лазурных ирисов – любимых цветов Аниаллу. Шёлковые лепестки трепетали, как крылья диковинных бабочек. Воздух наполнился нежным ароматом. Алу растроганно прижала ладонь к сердцу и рассмеялась: в довершение картины, прямо у её ног между камнями дорожки пробились кучерявые фонтанчики петрушки.

Хитро улыбнувшись, сианай решила внести свою лепту.

У Анара захватило дух. Они с Аниаллу оказались стоящими на плоской крыше высокой башни. Город, расстилавшийся вокруг, потрясал воображение.

– Это Бриаэллар! – восторженно выдохнул Анар.

– Он самый, – откликнулась Алу. – Бриаэллар, это Анар. Анар, это Бриаэллар.

Алай оглянулся и с удивлением понял, что она знакомит с родным городом совсем другого «Анара». За считанные секунды леопард-фонтан нарастил мышечную массу, обзавелся золотой чешуёй и роскошными сверкающими крыльями.

– Это, значит, такая у меня могла бы быть четвероногая форма? – обойдя кругом могучего котодракона, с завистью протянул Анар.

– Ещё не всё потеряно – сходишь к изготовителям тел… – обернулась через плечо Алу.

– Это вряд ли. Крылья будут за всё задевать, в лесу с ними не погуляешь, в клубок тоже толком не свернёшься. И чешуя – что можно почувствовать сквозь такую упаковку? Разве что молотком по ней стучать.

– И шилом чесать за ушами, – прыснула Аниаллу. – Зато на тебе можно бы было ездить в кондитерскую. Или даже летать, – мечтательно протянула сианай. – Я живу вон в том кусте-мутанте. А там, справа, видишь такое слоистое здание? Это она. Далековато! Так что хочешь не хочешь, а придётся тебе…

– Мы откроем туда портал, – заговорщицки прошептал подошедший алай.

Представив Анара, таскающим плюшки, и себя (почему-то в ночной рубашке, со старомодным подсвечником в руке), стоящей на стрёме у тусклой волшебной двери, Аниаллу расхохоталась. Откинув от смеха голову, она упёрлась лопатками в тёплую грудь Анара да так и замерла – блаженно прогнувшись, чувствуя себя парусом шхуны, наконец-то поймавшим ветер. Впервые в жизни она по-настоящему твёрдо стояла на ногах, но второе, неожиданное, её приобретение было не менее драгоценным – теперь ей было на кого опереться. Она любила и была любима. Тихонько замурлыкав от удовольствия, Аниаллу подумала, что лучше, чем сейчас, ей никогда не было и вряд ли будет…

Впрочем, ближайший час с лёгкостью опроверг вторую половину этого утверждения.





7. РОЩА ОТРИНУТЫХ СИМВОЛОВ



Растопилось озерцо,

Выплывает дерьмецо.

Неизвестный автор



Боль в груди постепенно угасала. Ирсон ощутил лопатками холодный камень пола и с облегчением обнаружил, что может легонько пошевелить пальцами.

– Талия, Талия. Ты играешь с силами, которых не понимаешь, – проговорил где-то неподалёку Феразис – впрочем без особого осуждения. – Сбежать-то мы сбежали, но я не уверен, что Стена отпустит тебя, пока ты не запечатлеешь на ней свою ошибку. Что же до Ирсона…

– Что-нибудь придумаем, – отмахнулась Талия, голос её звучал вполне бодро. – Всё лучше, чем коротать вечера в компании чокнутого псевдодракона, возомнившего себя Милосердным.

– Вероятно, ты права. Как ты про меня догадалась?

– Я вспомнила ту мёртвую тётушку в твоей камере. Ты ведь понимал, что её душу наверняка перехватят, и всё-таки зачем-то выворачивал эту самую душу наизнанку так, что довёл… до сам знаешь чего. Ясно – хотел, чтобы она пошла к Стене писать свою ошибку, а ты – провожатым. И потом твои крылья – настоящие. В смысле, ты не отрезал их, как другие для удобства жизни. Я спросила себя: «Талия, дорогая, кто из илтейцев никогда не заменит крылья иллюзией?»

– Хранители Стены[4].

– Вот, – довольно хмыкнула ан Камианка.

Ирсон открыл глаза. Мир расплывался. Бледное лицо Талии белело как полная луна на тёмном небосводе.

– Ты убила меня! – с трудом разлепив губы, возмутился танай.

– Было дело. Но сама поломала – сама же и починила. – Она беспечно похлопала его по исцелённой груди. – Извини, иначе портал бы тебя не пропустил. Вот и пришлось малость попортить тебе шкурку.

– Ты… всё это сыграла? – с удивлением и неожиданным для себя самого облегчением спросил Ирсон.

– Нет, конечно. Я просто… растравила свои чувства. Спустила чувство вины с поводка и позволила ему покусать себя. Не переживай, на нас, алаях, раны от собственных когтей затягиваются почти мгновенно, – улыбнулась ан Камианка, демонстрируя Ирсону исцелённую ладонь. – Кровавые полумесяцы зашли, растворившись в розовой дымке рассвета.

– Меня пугает твой поэтический настрой, – проворчал танай.

– Главное, что мы здесь! – воскликнула Талия, картинно раскинув руки.

Ирсон огляделся. Ближний конец туннеля, в котором очутилась их многострадальная троица, выходил в пышный сад – как-то даже гротескно, аляповато пышный. Жирные, крупные, ядовито-яркие цветы покоились в чашах мясистых листьев. Лоснящиеся усы завивались поросячьими хвостами, жилистые стебли лопались, оголяя влажную розовую сердцевину. Роса усыпала всё это подозрительное великолепие множеством поддельных бриллиантов.

– Мне казалось, Стена находится в пустыне, – садясь, пробормотал Ирсон.

– Так и есть. Это… оазис, – с какой-то странной интонацией сказал Феразис.

– Думаю, нам лучше пойти в другую сторону. Что-то не нравится мне этот садик, – поскребла пол когтями Талия.

– Да уж, – кивнул Ирсон.

– Разумно, – одобрил илтеец. – Если только господин Тримм не видит своего Пути в том, чтобы стать удобрением, а госпожа ан Камиан не хочет ощутить, каково им быть.

– Мы в Стене?

– Нет. Мы в подворотне Дома Подсказок, Исправительного Дома, Дома Чужих Ошибок – как вам будет угодно. Здесь трудятся те, кто пытается не дать современным идиотам повторить ошибки идиотов ископаемых. Историки, писатели, поэты… мыслители всех мастей. Идёмте, нечего тут рассиживаться.

Феразис зашагал по туннелю, предоставив Талии своими силами приводить Ирсона в вертикальное положение.

– Мы с тобой – как престарелая пара. То ты вставляешь мне стеклянный глаз, то я тебе – искусственную челюсть, – опираясь на её плечо, пропыхтел танай.

– Брр, ужасы немагической медицины! – пробежала пальцами по его рёбрам ан Камианка…

Наконец пошатывающаяся парочка вышла под открытое небо.

Захрустели под ногами палые листья, слежавшиеся за долгую зиму в единый бурый панцирь – туннель открылся в прозрачную весеннюю рощу. Оглушительные птичьи трели серебристым серпантином обрушились на путников. На тёплом ветерке рябила вода в сверкающих лужах. Замшелые валуны грели на ласковом солнышке свои ревматические бока. Талия растроганно разулыбалась. Деревья гостеприимно кланялись ей, протягивая кто – золотистые серьги, кто – мохнатый браслет, кто – антикварную брошь из высохших ягод или модерновое кольцо из маслянисто поблёскивающих почек. Мимо пролетела парочка влюблённых стрекоз. Ан Камианка дёрнулась было поймать одну, но, вспомнив о своём «престарелом супруге», опустила когтистую руку.

– Веш-ш-на… – прошамкал «супруг».

– Здесь всегда ранняя весна, – улыбнулся Феразис и, кинув в рот водяного жука, смачно им захрустел.

– Почему? В смысле, это же наверняка что-то символизирует?

Феразис с какой-то похабной многозначительностью поднял бровь.

– Всё бы тебе над трупом издеваться, – фыркнула на него Талия. – Ты подумай, Ирс, что происходит весной? В тех местах, где зимой бывает холодно.

– Тает снег… И… всё, что прежде было скрыто под ним, становится видно.

– Именно. Кто кого сожрал и где им нагадил, – пропела ан Камианка. – Такой вот глубокий символизм.

– Фу, – выпустив её плечо, выдохнул Ирсон.

Привалившись к гудящему от пробудившихся соков стволу, танай с наслаждением втянул ноздрями воздух. От свежего, будоражащего запаха талой воды кружилась голова.

– Эх! Свернуться бы где-нибудь тут креветочкой и полежать… дней так двадцать, – усевшись рядом, поделилась с Ирсоновой коленкой Талия. – Только что-то хоромы у вас неказистые какие-то. Я думала тут… а тут… – зевнула она.

– Провинциальный дурдом, – мрачно отрекомендовал Дом Подсказок Феразис. – Всё впечатляющее находится по ту сторону Стены. Но вас туда никто не пустит.

Ирсон оглянулся. Дом Подсказок оказался непомерно длинным – от горизонта до горизонта – восьмиэтажным зданием, с плоской крышей и ровными рядами больших квадратных окон, забранных облупившимися решётками в виде восходящих солнц. Некоторые из жителей вывесили наружу ящики с цветами, другие – какие-то плакаты, вымпелы и флаги. Из дыры под одним из окон высовывалось тело могучего питона. Голова разжиревшего гада пряталась в палисаднике, за деревянной шпалерой, увитой тёмно-фиолетовыми клематисами. Питон линял, и клочки его старой шкуры смешно трепетали на ветру рядом с выцветшими листовками. Неподалёку пестрела клумба, окаймлённая ржавым полотном пилы и несколькими десятками половинок ножниц.

– Куда мы дальше? – налюбовавшись, спросил Феразиса Ирсон.

– К домоправителю. Нужно понять, что делать с вами дальше.

– А может, мы где-нибудь здесь тихохонько отсидимся? – предложила Талия, заискивающе глядя на илтейца снизу вверх.

– Уж лучше мы разыщем его, чем он разыщет нас, – мрачно отрезал Феразис. – Вперёд.



Прошло, наверное, больше двух часов, а роща всё не кончалась. За это время Талия успела свалиться в канаву, умыкнуть в чьём-то палисаднике драную панаму, поймать кого-то себе на полдник и поточить когти о дерево, едва не пополдничавшее ею самой. Ирсон (голодный и обрызганный грязью) устроил ей выволочку, и теперь госпожа ан Камиан кошкой тихонько трусила рядом с ним, кроткая и смирная, как верный ослик. На её спине покачивалась перемётная сума, связанная из двух трофейных вещмешков – её и Ирсона…

Едва избавившись от бремени рюкзака, Ирсон тут же взвалил на свои плечи другое, ещё более тяжкое – погрузился в мрачную думу о судьбах Бесконечного. Раз за разом он прокручивал в голове слова Инона и окончательного убийцы.

«Отвлечь внимание»… От чего хотели отвести взгляд Милосердного эти странные заговорщики? Если создание альтернативного наэй Смерти было лишь обманным маневром, то каков же основной? Что за пакость они могли измыслить? Эпидемию? Кражу душ? Массовое «пробуждение» живых мертвецов? Вторжение «уволенных» Веиндором божеств смерти в Серебряные Скалы? Одно другого лучше. Или, возможно, слово «отвлечь» нужно было понимать чуть иначе – что если они стремились вынудить Веиндора бросить то, чем он сам занимался? Чем он стал заниматься совсем недавно. Что если это самим заговорщикам, а не Аласаис, как они утверждали, было крайне невыгодно появление у Милосердного личностной ипостаси? И, создав своего Лжевеиндора, они хотели помешать настоящему Веиндору её обрести? Например, ненавязчиво так намекнуть, насколько уязвимым для их чар он станет, обзаведясь ею.

– Пришли, – оборвал размышления таная голос Феразиса.

Ирсон поднял глаза.

Впереди светлела высокая резная стена. Как оказалось, она состояла из нескольких рядов деревьев с раскидистыми, совершенно плоскими кронами. Солнце выжелтило их тонкие, безлистные, круто загнутые вверх ветви, превратив деревья в морские веера.

Протиснувшись мимо них бочком, путники вышли на вытянутую, посыпанную каменной крошкой площадь. Её левый конец терялся вдали, правый же упирался в стену Дома Подсказок, к которой в этом месте было пристроено нечто вроде трёхэтажной оранжереи из тусклого толстого стекла.

– Ждите здесь, – велел Феразис, кивнув спутникам на бортик бассейна, тянувшегося посредине площади, и направился к оранжерее.

Талия с наслаждением сбросила мешки и, сменив форму, уселась на тёплый корявый гранит. Из тёмной воды за её спиной срезанным бамбуком торчали трубы недействующего фонтана. Несколько таких же труб валялись на земле, сверкая на солнце. Ирсон взял одну и принялся расхаживать по борту, вращая ею так и эдак. Мерное гудение успокаивало.

– Думаю, Феразис его уболтает, – сказал танай, в очередной раз поравнявшись с Талией. – Если у этого домоправителя есть хоть капля здравого смысла, он поймёт, в каком положении мы все, включая его самого, оказались. И поможет нам вернуться в Бриаэллар.

– Не смешите дырки на моих носках, они хохочут и расползаются! – скептически покачала головой Талия, сверкая розовой пяткой.

Ирсон послушался и вернулся к своему занятию.

– Эй! Смотри! – вдруг окликнула его ан Камианка.

К одному из деревьев была прислонена каменная плита, покрытая мелкой ярко-фиолетовой мозаикой. Возле неё на корточках сгорбился некто в мятом костюме и видавшей виды шляпе. Он с остервенением скрёб плиту мастерком, видимо прочищая швы. Эта сцена выглядела бы вполне обыденной, если бы скребущий не был прикован к своему рабочему месту толстенной цепью.

– Пойдём познакомимся с аборигеном, – предложила Талия.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что мужчина пытался счистить с мозаичной плиты толстый слой масляной краски. Причём краска эта вела себя странно – пока бедняга соскребал её справа, она расползалась по левой части панно. И наоборот. На гостей мужчина не обратил никакого внимания, и Ирсон догадывался почему. Исход битвы с краской был для узника плиты жизненно важен. Сзади его пиджак и рубашка были разрезаны, и сквозь длинную дыру было отчётливо видно, что точно такая же волна краски медленно поднимается по спине мужчины. Судя по тому как болезненно он поводил лопатками, яркое масло причиняло ему массу неудобств. Неловкие движения мастерка оставляли на коже незнакомца длинные царапины…

– За что ж тебя так, дядя? – почесала когтями щёку Талия.

– За дело, – царапнул ухо Ирсона чей-то желчный голос.

– Господин домоправитель, – представил говорившего Феразис.

Танай и алайка вежливо поклонились, хором подумав, что господин домоправитель явно был той ещё гадиной. И на мысль эту наводили отнюдь не мощный змеиный хвост, выныривавший из-под его мешковатого пальто, не скошенный лоб и даже не крошечные глазки, парочкой муравьиных львов засевшие в глубоких впадинах глазниц. Ирсон и Талия встречали существ куда менее привлекательных. Господина домоправителя окружала аура какой-то мелочной, брюзгливой жестокости, почуяв которую, начинаешь мысленно проверять, заплатил ли ты в этом месяце за вывоз мусора и не отросла ли трава перед твоим домом выше положенного.

– Почему бы тебе самому не рассказать нашей гостье, какую гнусность ты прикован здесь искупать? – предложил домоправитель, перебросив из руки в руку набалдашник трости, каковая, под стать хозяину, тоже была хвостата.

– Я был помощником… главы района… большого города, ответственным за ремонт зданий, – заговорил отскребатель краски. – Мне выделили деньги, много денег – нужно было нанять мастеров по мозаике и плитке. Но я решил сэкономить… присвоить эти деньги и велел просто замазать стены краской. Поверх… Я не знал, что для кого-то это так важно. И теперь я здесь.

– И пребудешь здесь, пока сердце моё не успокоится, – похлопал себя по животу домоправитель.

– Поделом, – скрестила руки на груди Талия.

– Вот как? – с каким-то плотоядным любопытством склонился к ней домоправитель.

– Не надо так на меня смотреть. Я не подлизываюсь. Я сама бы за такие вещи руки обрывала.

Проворовавшийся чинуша обречённо покосился на неё.

– Для нас, энхиаргцев, мозаика и витражи имеют сакральный смысл, – назидательно сказала Талия. – Они символизируют многообразие Бесконечного, от которого все мы приходим в восторг. А когда кто-то пытается замазать весь восхитительно пёстрый мир одной красочкой – мы справедливо негодуем. Но даже если не копать так глубоко – изуродуй так кто-нибудь одну из моих картин…

– К нам пожаловала ценительница прекрасного.

– Я не только ценительница, но и делательница – вот этими самыми лапками. Выкладываю мозаичные панно на заказ. В последний раз делала жутко зубастых рыбин, – ан Камианка оскалилась, приложив ко рту руку с хищно скрюченными пальцами.

– Мастер по мозаике и при этом алайка… Это может быть любопытно, – процедил домоправитель. – Пожалуй, мы найдём, как её использовать.

– Что-то не нравится мне это ваше «использовать», – нахмурилась Талия.

– За вами должок, – напомнил домоправитель. – Свой ты отдашь, вручив Стене свою ошибку. Но как быть с танаем? Чем он расплатится?

– Слушайте, господин домоправитель, – не выдержал Ирсон. – Феразис наверняка рассказал вам, откуда и от кого мы сбежали. Вам не кажется, что сейчас не самый подходящий момент для занятий… декоративно-прикладным искусством?

– Я – домоправитель. Моя обязанность – следить за порядком здесь, а не в Бесконечном, – показал в улыбке мелкие острые зубы гад. – Долг должен быть отдан, дерзость должна быть наказана.

– А вы не думаете, что эти заговорщики найдут способ последовать за нами? Их надо остановить. Они опасны.

– Не здесь, – безапелляционно заявил домоправитель, спокойный, как сытый питон. – Следуйте за мной.

Он подполз к одному из деревьев. Повинуясь величественному взмаху его руки, плоская крона сложилась вдвое – как бумажный лист. Верхние ветви коснулись земли и, раздвинувшись, образовали треугольный проход, в котором тут же завертелся лиловый водоворот портала. Не оборачиваясь, домоправитель вплыл в волшебную дверь. Его вынужденным гостям не оставалось ничего, кроме как пойти следом.

По ту сторону портала лежала новая роща. Здесь властвовали древние плакучие ивы, каждая – на отдельном холме, наедине со своей скорбью. Чёрные плети их голых ветвей печально касались массивных медальонов, пряжек, подвесок и сверкающих брошей, уложенных вокруг стволов причудливыми узорами. Эта странная мозаика покрывала холмы и низины насколько хватало глаз.

– Мы в роще Отринутых символов, – не дожидаясь вопросов, сказал домоправитель. – Каждый раз, когда один из… интересных этому месту последователей какой-либо идеологии или религии разочаровывается в ней, отражение его разочарования появляется здесь. В виде символа.

– Очень поэтично, – хмыкнула Талия, следом за домоправителем шагнув на драгоценный ковёр.

Стоило её голой пятке коснуться одного из драгоценных символов, как тело Талии свело судорогой. Алайка мучительно выгнулась, стиснув зубы и сжав кулаки, а потом, сменив форму, подобралась, с места прыгнула к ближайшему дереву и в мгновение ока вскарабкалась на него.

– Предупреждать же надо! – угнездившись в развилке ствола, обиженно воззрилась она на домоправителя. – Если вы хотите, чтобы я работала с этим – с вас перчатки. У меня с собой нет ничего. Ирс, не трогай эти штуки голыми руками. Они вышибут тебе мозг.

– Боюсь, госпоже ан Камиан придётся обойтись без перчаток. Определённо придётся, – изучающе глядя на неё, заявил домоправитель.

– Зачем вам это нужно? – нервно прижав уши, прошептала Талия.

– Меня это развлечёт, – просто ответил домоправитель. – А тебя – вдохновит на работу. Я хочу, чтобы ты прочувствовала это произведение. Нынешний урожай символов найдёшь за тем холмом. Надеюсь, вы тоже с пользой проведёте время, – бросил он Феразису и Ирсону, перед тем как вползти в портал.

– Мы ни капли в этом не сомневаемся, – севшим голосом процедила Талия, вперив в спину домоправителя гневный взгляд.

– Что случилось? Талия, отомри и объясни мне толком, что случилось?  – потребовал Ирсон.

– Эти… символы, они вроде картин в нашей галерее памяти, к каждому из них прикреплены воспоминания хозяина. Очень болезненные воспоминания. Это как лавина – бах тебе на голову… И холодно, очень холодно… – Она пошатнулась, и только вовремя выпущенные когти не дали ей упасть. – Я видела много чужих воспоминаний, всяких, но эти такие… пронзительные, проникновенные, как будто это всё со мной… десять раз со мной. Я попробую их пригасить, но не уверена, что получится.

– Я предупреждал, что ты играешь в опасную игру, – пробасил Феразис.

– «Дерзость должна быть наказана»… – повесила морду ан Камианка.

– Я не дам ему тебя мучить! – воскликнул Ирсон. – Должен быть другой выход.

– Другого выхода нет, – отрезал илтеец. – Даже если вы избавитесь от антимагической сети, вам нечего будет противопоставить домоправителю. Магия у стены почти не действует. Он здесь царь и бог. Смиритесь или застрянете здесь навечно.



Ещё никогда в жизни Ирсон не чувствовал себя таким беспомощным. Единственное, что он сумел сделать для Талии – это одолжить ей сапоги, чтобы она могла безболезненно добраться до рощи. Вдоволь налюбовавшись на равнодушную рожу Феразиса, воспринимавшего всё происходящее как должное, танай решил пройтись по окрестностям.

Лес вокруг выглядел вполне мирно. Шумела листва, перекликались птицы, с тихим шорохом сновала в кустах какая-то мелкая живность. Водились здесь и звери покрупнее – танай видел их тонконогие силуэты между деревьями. Вскоре он подметил, что у всех обитателей этого вечновесеннего леса есть кое-что общее – их шубки выглядели так, будто кто-то стряхнул на них кисть с зелёной краской. Зелёными искрами отблёскивали крылья сорок, зелёными были кисточки на ушках белок, и даже местные родственники палси щеголяли «попонами» в зелёную птичью лапку…

Большеглазые палси заинтересовали Ирсона не только с эстетической стороны. Ирсон был голоден. А они были вкусные. Поразмыслив немного, танай вернулся в импровизированный лагерь за трубой от фонтана. Ирсон взвесил её на ладони – узкая, лёгкая, гладкая. Разве что блестит чересчур ярко, но это дело поправимое. Вскоре он раздобыл всё, что надо – несколько длинных игл, пух репейника, пучок тонких прочных травинок. Осталось добавить пару капель яда из собственного клыка и можно идти охотиться.

Положив на плечо новорождённую духовую трубку, Ирсон углубился в лес. Танай старался шагать как можно тише, не прикасаться к ветвям, чтобы не распугать чуткие обеды и ужины. Унюхав заманчивый запах палси, он пригнулся и двинулся к залитой солнцем поляне, где, видимо, нежилось целое стадо. Вот они! Белые ноги с изящными копытцами, перламутровые раковины ушей, куцые хвостики с зелёной оторочкой. Ирсон плавно снял трубку с плеча, прицелился и… раздосадованно плюхнулся в траву – непонятно как заметив его, палси бросились врассыпную.

– Ничего, никуда не денетесь, я вас всё равно чую, – заявил танай, решительно поднимаясь.

После третьей неудачи самонадеянность его несколько поубавилась.

Эх, будь на его месте Талия, она наверняка смогла бы добыть им ужин. Ирсон вспомнил, насколько бесшумно умели ступать по земле её большие мягкие лапы, и не смог сдержать завистливого вздоха. Вот ведь счастливое дитя природы. Надоело быть избалованной горожанкой? Смени форму – и ты снова хищный зверь со всем набором охотничьих инстинктов, тренированными мышцами и острыми когтями.

Ирсон поймал себя на том, что рассуждает так, будто у него самого нет змеиной формы. А ведь она была – да ещё какая! В отличие от Талии ему даже не пришлось бы выслеживать добычу. Он просто залёг бы в кусточках, источая аромат, наиболее соблазнительный для намеченной жертвы, и добыча пришла бы сама. Ирсон сразил бы её одним молниеносным укусом, а затем стал бы упоительно медленно натягиваться на неё, ритмично сокращая мышцы своего мощного тела, расслабив челюсти, чтобы кости разошлись, пропуская голову, спину, ноги палси, пока прохладные копытца не задели бы на прощанье его влажное нёбо.

Увы, всё это могло произойти только в мечтах. Хотя, как все танаи, Ирсон и обладал змеиной формой, принимать её самостоятельно он не умел. Он превращался лишь пару раз, в далёком детстве, под руководством матери. Ох и перепугался же он тогда – стыдно вспомнить!.. Даром что Илшиаррис – гибкая, длинная, переливчато-белая – проворно скользила вокруг него, свиваясь от радости в перламутровые кольца, нежно касаясь сына изящной, словно инкрустированной жемчугом мордой. Оставшись без рук и ног, он почувствовал себя связанным, беспомощным, жалким. Но сильнее всего ужаснула Ирсона невозможность моргать. Рези не было, он помнил, что глаза змей покрыты особой защитной плёнкой, но никак не мог успокоиться. В общем, Ирсону так и не удалось свыкнуться со змеиным телом. Огорчённой Илшиаррис пришлось запустить обратное превращение.

В последующие дни она раз за разом пыталась убедить сына, что он просто не распробовал прелести обладания змеиным телом. Мать даже откопала где-то на антресолях свои оставшиеся от первой линьки «наглазники» – похожие на выпуклые стёклышки от часов или медальона. И принесла их Ирсону: «Посмотри, какие твёрдые! Надёжнее всяких век…» Но Ирсон угрюмо воротил от плёнок нос и «перекидываться» отказывался. Через год Илшиаррис сдалась. И она, и отец стали вести себя так, будто Ирсон и не должен был учиться в кого-то превращаться – видимо, решили, что со временем природа всё равно возьмёт своё. Увы, гадская природа предпочла пойти окольным путём, повыскакивав на лице Ирсона россыпью чешуй (не прибавивших, кстати говоря, ему любви к змеям и змеиному).

Потом был Линдорг, где он старательно разыгрывал из себя чистокровного человека. Затем – кончина отца, после которой Ирсон стал невольно чураться всего танайского. Олух. «Вот и ходи теперь голодный! Инвалид с костылём и есть!» – мстительно прошипел самому себе Ирсон, вскидывая на плечо тёплую трубку. Однако возвращаться в лагерь не стал…



Закатное солнце залило лес малиновым киселём. Стрекотали сверчки. Тихо шипело жарящееся мясо, аккуратно разложенное на огненных камнях. Ирсон перевернул один из кусков и улыбнулся: на аппетитно-коричневой поверхности отпечатались вырезанные на булыжниках фигурки.

– Не пришла? – утирая губы, спросил Феразис, отлучавшийся к роднику.

– Нет, – ответил Ирсон.

В этот момент кусты раздвинулись, явив его взору понурую пантерью морду. Талия выглядела так, будто какой-то великан использовал её в качестве губки, чтобы перемыть целую гору посуды. Впрочем, завидев «расписное» мясо, госпожа ан Камиан заметно оживилась.

– Мы придумали, как заставить камни работать, а вот с жезлами ничего не вышло. Хоть костёр из них жги, – чувствуя себя как-то неловко, проговорил Ирсон. – Как ты?

– Как снаружи, так и внутри, – буркнула ан Камианка. – Один раз так драпанула оттуда, что забралась в какой-то бурелом колючий. Хорошо хоть в кошачьей форме.

Феразис смотрел на Талию с любопытством, но без намёка на участие.

Сделав в сторону илтейца характерное движенье задней лапой – словно закапывая нечто неприятное – ан Камианка повернулась к Ирсону и зубами схватила мясо с листа-тарелки, щекотно мазнув вибриссами по запястью таная. Устроив ужин между лапами, она несколько раз ласково лизнула его, а затем, видимо решив, что её причудливые кошачьи приличия соблюдены, вгрызлась в кусок всеми клыками.

Когда потребность в пище была удовлетворена, её место тут же заступила другая, назойливая-преназойливая – в личной гигиене. С ногами и кончиком хвоста Талия справилась вполне сносно, но когда дело дошло до украшенных россыпью семян собачника боков  – жалобно заворчала. Смешно выставив язык, она клевала носом, пытаясь дотянуться до рёбер, но, в отличие от своей хозяйки, её усталый позвоночник наотрез отказывался прогибаться под требования чистоплотности. Промучившись с минуту, ан Камианка нашла «компромисс» – сменила форму.

И тут её настиг новый удар судьбы.

– Надо было для этой тушки тоже что-нибудь оставить. Как-то не подумала я, – вздохнула Талия, погладив обиженно заурчавший живот.

– Труженикам ювелирно-пыточного фронта – двойной паёк, – широко улыбнулся Ирсон, протягивая ей припасённую как раз на этот случай порцию мяса. – А ещё им положена куча листьев повышенной комфортности – с пониженным содержанием муравьёв, клопов и прочих жужелиц.

Талия восторженно сложила ладони и скользнула вперёд, чтобы по-кошачьи потёреться щекой о щёку таная. Забрав у него жаркое, ан Камианка сразу же перебралась на сооружённую под цветущим кустом шелестящую постель.

– Змей-фуражир, – беззлобно хмыкнул Феразис.

– Гад родной и отец ползучий, – набив мясо за обе щёки, повысила Ирсона Талия.

– Ты всё-таки расскажи, дочь моя, как прошёл твой первый рабочий день. А то, может, зря тебя кормим. Не опозорила ли ты фамилию?

– Нет, папенька, – слизывая жир с пальцев, решительно тряхнула головой ан Камианка. – Я пока только сортирую материал, но… но я уже научилась с ним справляться. Насколько это возможно… Иногда жалеешь, что твой мозг – не желудок и его не может стошнить, какой бы гадостью ты его ни набила.

– Что именно там, внутри этих символов?

– Всё, как сказал домоправитель. Моменты страданий, сомнений, ярости, разочарования. Сокровища для истинного ценителя. Но, видно, я не настолько всеядная, как другие ан Камианы. Мне не нравится чувствовать плохое.

Талия выудила из кучи листьев непонятно как затесавшуюся туда ветку какого-то хвойного дерева – редкие ряды толстых бирюзовых игл на бежевой «ручке». Обломав лишние «зубья», алайка мгновение полюбовалась чудесно обретённой гребёнкой и принялась вычёсывать остатки пуха из своих всклокоченных волос.

– Истории очень разные, – продолжала она. – Кто-то потерял близкое существо, и это заставило его утратить веру. Кто-то узнал, что его бог не создатель и властелин Вселенной, а всего лишь одно из многих божеств. Кто-то – что этот самый бог вышел из простых смертных, что это вообще возможно – смертному стать богом. Что боги зависят от своих поклонников… пьют и едят веру как бабочки нектар, и на какие подлые манипуляции они подчас готовы пойти ради этого нектара.

Руки и язык плохо слушались Талию. Она была как пьяная – не то от усталости, не то от сытости, не то от переполнявшего её чужого горя.

– И про двуличие жрецов там тоже очень много. Про искажение истинного смысла учений, жадность, похоть, ложь. Целые моря лжи… Водохранилища… Лжехранилища… Жалко всех невозможно. Столько боли…

Талия пробовала что-то ещё говорить, но получалось у неё из рук вон плохо. Она то и дело сбивалась с мысли, путалась в падежах, глотала окончания слов как сдерживаемые слёзы. Ирсон и Феразис ещё совещались вполголоса – не будет ли безопаснее развести на ночь настоящий костёр, а она уже спала. В лунном свете её белые запястья казались тонкими до прозрачности.



Ирсону понравилось быть отцом семейства – добытчиком и защитником. Почти каждое утро он уходил на охоту, вечерами радуя своего тунеядца-сынка и труженицу-дочку новыми видами дичи. А ещё он сумел уберечь их от страшной напасти – звенящих зелёных туч местного комарья.

Путь к избавлению открылся Ирсону как-то спонтанно, экспромтом. Вернувшись от родника, танай смотрел, как Талия и Феразис соревнуются в ловле кровососущих мошек. Илтеец делал это пальцами, тщательно растирая каждого поверженного врага в травянистую кашицу. Талия – видимо давая ему фору – хватала комаров пастью, проворно вертясь на месте и то и дело подпрыгивая. Порадовавшись, что у ан Камианки достаёт сил на такие шалости, Ирсон и сам решил подурачиться. Резко дёрнувшись вправо, он клацнул зубами и обнаружил, что поймал! Талия даже сменила форму, чтобы поаплодировать.

– Тридцать. Ты проиграла, – возвестил Феразис, коварно воспользовавшийся её бурной эмоциональной реакцией.

– Так нечестно! – возмутилась алайка.

– Я тебя не отвлекал. Ты сама была недостаточно собрана, – возразил Феразис… и пошло-поехало.

Они ещё долго весело собачились, незаметно для себя вернувшись к прежнему занятию (правда, уже не в рамках соревнования, а из чувства самосохранения – ряды гнуса хоть и поредели, но натиск оставался силён). Всё это прошло как-то мимо Ирсона. Его вниманием безраздельно завладел пойманный комар. Танай невольно прижал его языком к каналу в клыке. В голове привычно зароились образы веществ, способных оказать на разжеванного подопытного то или иное воздействие. Эх, будь у Ирсона доступ в самую завалященькую лабораторию, он тут же сварганил бы состав, который мигом разогнал бы всю эту звеняще-кровососущую компанию!

Но танай недолго тосковал по своим ретортам и мензуркам. Произошло странное. Он вдруг осознал, что способен сотворить нужное снадобье в себе, из себя, не нуждаясь ни в каком сырье и аппаратуре.

– Дайте мне… какую-нибудь ёмкость, скорее! – не открывая глаз, чтобы не спугнуть ненароком это волшебное чувство, попросил Ирсон.

– Где ж мы тебе её возьмём? – прозвучал растерянный голос Талии; впрочем, ан Камианка тут же нашлась: – Вот! У Феразиса на штанах есть преотличная бляха.

– У Феразиса есть. Только зачем ему её тебе отдавать? – спросил илтеец.

– Чтобы Феразиса не съели заживо голодные мошки, – едва шевеля губами, проговорил Ирсон.

– Феразис неплохо отгоняет их взмахами своих мощных крыльев.

Тут Ирсона обдало лёгким ветерком – видимо, илтеец продемонстрировал, как именно Феразис повергает членистоногих врагов в бегство.

– Особенно хорошо он справляется с этим во сне. Именно поэтому каждое утро господин Феразис просыпается бородавчатым, как жаба, – пропела Талия. – Мне-то что – я клубочком свернусь, нос в подбрюшье спрячу, и пёс они найдут, куда меня кусать. А у Феразиса форма одна, хоть и величественно крылатая.

Послышался звук расстёгиваемой пряжки, какая-то возня, и наконец голос Талии раздался совсем рядом с танаем:

– Вот она. Я проверила, дырок нет.

– Подставь мне её под клык, – попросил Ирсон, чуть приоткрыв глаза.

– Никогда не доила змей. Это так волнительно! – воскликнула ан Камианка, глядя, как в импровизированную плошку стекает тонкая струйка мутноватой жидкости. – Может, мне надо тебе на голову как-то надавить? Нет? Это хорошо… А что мы будем делать с этой штукой?

– В первую очередь мы не будем пробовать её на вкус, – строго помыслил танай.

– Вот так всегда, – вздохнула Талия, заботливо собирая с его клыка последние капли.

– Нужно будет включить один из камней на малый жар и поставить эту чашку сверху, чтобы зелье испарялось, но не слишком быстро, – уже вслух сказал Ирсон, растерянно потирая затылок.

Талия убежала выполнять распоряжение, а он так и застыл на месте. Плеваться ядом он умел с детства – как всякий танай. Но менять состав своего яда, подстраивать его под конкретную цель – такое Ирсон почитал лежащим за гранью своих возможностей. Создание комариной отравы потрясло его до глубины души. Именно так – до глубины души. Вроде бы мелочь, безделица, но эта безделица позволила ему разыскать, нащупать в своей душе нечто гораздо большее. Что-то очень важное, глубокое, подлинно танайское. Что-то такое, о чём Ирсон давно забыл и о чём тосковал, сам того не замечая, что почти иссохло, атрофировалось благодаря его отвержению, но теперь мало-помалу начинало возвращаться к жизни. И это было так прекрасно, что Ирсон чуть не заплакал.

Ему жгуче захотелось сменить форму, чтобы упрочить, закрепить связь с самим собой. Но ничего не вышло. «Пока не вышло», – решил Ирсон и с тех пор каждый день уделял несколько часов своеобразной медитации. Лёжа между корнями старой сосны в позе эмбриона, он представлял себя лоснящимся зеленовато-чёрным питоном. Могучим мудрым змеем с плоской узорчатой головой, теплочувствительными ямками на щеках и влажным раздвоенным языком.

Увы, ничего не вышло. Превращение удавалось Ирсону только во сне (в который танай частенько сползал, разомлев в кружевной тени).

Впрочем, однажды ему довелось и наяву проявить себя ядовитым гадом. Возвращаясь в лагерь по вечерней прохладе, танай приметил роскошную сливу. Если все её товарки, послушно играя в вечную весну, цвели, но не плодоносили, эта раскидистая красотка так и гнулась к земле под весом соблазнительных плодов.

Ирсон деловито стянул рубашку, связал её рукава и отправился на сбор урожая. Мягкие закатные лучи сверкали сквозь листву, бархатистые фиолетовые сливы одна за другой падали в импровизированный мешок, танай насвистывал какой-то бодрый мотивчик… В следующий момент Ирсон горько пожалел, что отнёсся к рассказу Талии о напавшем на неё дереве с недостаточной серьёзностью.

Ствол сливы треснул посредине, обнажив густо-лиловую сердцевину и выпустив на волю длиннющий язык. Ирсон не успел опомниться, как щупальце обвило его поднятую руку, мигом раздробив предплечье. Быстро поняв, что руку ему никак не вывернуть, Ирсон не придумал ничего лучше, чем укусить дерево за язык… К счастью, яд подействовал мгновенно. Ирсон освободился.

– Вот же мангустова какашка, – прошипел танай.

Его левая рука висела как плеть, хорошо хоть все переломы были закрытыми. Кривясь от боли, Ирсон из принципа насобирал полную рубашку слив и только потом поковылял к лагерю.

По счастью, Талия в тот день вернулась пораньше да и выглядела вполне бодро, так что Ирсон без особых угрызений совести предоставил ей складывать головоломку из осколков его костей. Это оказалось ничуть не больно, даже не щекотно, а… чрезвычайно интересно. Будто он наблюдал за жизнью каких-то экзотических насекомых, только не зрительно, а исключительно благодаря осязанию. Танай даже зажмурился, чтобы полнее насладиться процессом.

Когда же Талия выпустила его руку, и Ирсон открыл глаза, чтобы поблагодарить её, он с огорчением увидел, что ан Камианка побледнела и глаза у неё тусклые и какие-то пустые.

– Извини, что подбавил тебе работы, – сочувственно сказал танай.

– Что? – не сразу поняла Талия. – Да нет. Дело не в твоей руке. Дело в том, чего я там насмотрелась. – Она качнула головой в сторону рощи Отринутых символов. – Им так больно, так страшно. Я никогда не заглядывала настолько глубоко. Мне так их жалко, так жаль Инона, так жаль!..

– Не переживай так, пожалуйста! – почти взмолился Ирсон.

– Да как я могу не п... – Талия схватила себя за кончик носа и вдруг заявила: – Думаю, мне это только на пользу. Я не смогла бы написать на Стене… то, что на ней следует написать.

– Я не понимаю тебя, Талия. Совсем. И не понимаю, почему эта Стена пустила тебя сюда, – с расстановкой проговорил Ирсон. – В чём была твоя ошибка? Ты сделала, что могла. Не в чем тебе тут себя винить. Ты и так терпела от него то, чего я бы, например, в жизни не стерпел.

– И к чему это привело?

– Ты сама знаешь.

– Знаю. И в глубине души знала с самого начала – в том-то и дело. – Она криво усмехнулась. – Возмущение и обида ослепили меня. Я не спорю, в отношении многих других жрецов Веиндора они были оправданны. Милосердники закрыли мою газету, угрожали моей матери. Но Инон… он пытался измениться. Ему было больно, но он пытался в меру своих сил. А я, вместо того чтобы помочь ему, сделать скидку на его состояние, решила – сама того не осознавая – отыграться на нём за проступки всех его… коллег. Инон не из тех, кому полезно дать время позаблуждаться. Он сам в себя не придёт. Если его не одёргивать, не отрезвлять, у него всё идёт по нарастающей. И если бы я действительно хотела, чтобы Инон одумался, я вела бы себя совсем по-другому. Я могла поговорить с ним честно, открыто, помочь ему увидеть, как всё то, чем я обладаю, может пригодиться нашему общему делу, что именно мои «недостатки» делают меня незаменимой.

– Разве ты этого не делала?

– Формально – да. Но я… была не собой во время этих разговоров. Я разыгрывала из себя пай-девочку, всю такую кроткую, корректную, бескорыстную. Я ни разу не высказала ему: «Эй, Инон, тебе не надоело хамить мне напропалую? Да, алаи хитрые, коварные, пронырливые и наглые, когда чувствуют, что должны сказать то, что другие никогда не скажут. И, так уж сложилась жизнь, что вашей чопорной компашке сейчас никак не обойтись без всего этого супового набора». Я чуяла, что моя фальшь, эта игра на публику взбесит его как ничто иное и, желая меня разоблачить, он во всей красе явит миру своё гнусное шовинистическое мурло. Это и было моим подспудным желанием – чтобы все увидели, что скрывается под всеми их элиданскими благочестием и благовоспитанностью. Я не переубедить его хотела, а вынудить опозориться с шумом и треском, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что Инон и иже с ним не правы, а я, миленькая кисочка-лапочка, права. Чтобы они были посрамлены, унижены за своё высокомерие…

– Вывести их на чистую воду – достойная цель, – влез в разговор Феразис. – Обнажить чужую ошибку даже приятнее, чем обнажить чужую жену. А уж насколько полезнее…

– Ваша милость прикрыла бы себе ушки крылышками да почивала бы мирно. Непоцарапанная да непокусанная, – процедила Талия.

Илтеец хохотнул и перевернулся на другой бок.

– Слушай, но ведь он прав, – горячо зашептал Ирсон. – Благодаря тому что ты не мешала Инону катиться по наклонной, он наглядно продемонстрировал, куда заводит существ узость взглядов. Он предал друзей, наплевал на своё служение Бесконечному, был готов воевать против всех и вся, не разделяющих его суждений. Да он и самого Веиндора объявил бы лишившимся ума, если бы тот высказался поперёк своего зарвавшегося жречества! Он сдружился с врагами Милосердного и, узнав о том, что его главная гуру – просто озлобленная брошенная тётка, он не побежал, стиснув зубы, исправлять свою ошибку – нет! Он взял и умер. Молодец просто! Хоть в рамочку на стенку вешай. Пусть другие полюбуются и, возможно, пересмотрят что-то в своей жизни…

Талия мягко коснулась его руки.

– Ирсон, я понимаю, как это ценно. Но… не всё так просто. Тут не один Инон «молодец». Если я хочу служить наэй, я должна быть во многом ему подобна. Быть выше…

– Талия! Только не говори мне, что ты вознамерилась обрасти серебряной чешуёй и отрастить себе призрачные крылья! Ни одна кошка Аласаис никогда не сможет отказаться от способности чувствовать. И не должна.

– Речь не об отказе. Речь о расстановке приоритетов. Веиндор тут плохой пример, ему никогда не приходилось выбирать между собственными… мимолётными желаниями и глубокими устремлениями. У него элементарно ни того, ни другого нету.

– Тогда давай возьмём Аласаис. Уж кто-кто, а она редко отказывала себе в сведении счётов. Все помнят, как она поцапалась с Лайнаэн из-за своего томного эльфийского любовника. И при этом она – наэй.

– Томного эльфийского любовника и его подданных она защитила бы, даже если бы никаких шашней с ним не имела. А вот на сторону Лайнаэн она бы не встала, даже если бы проводила с ней самые сладкие ночи в своей жизни. Понимаешь? И дело не в том, что она такая жертвенная и ответственная. Нет. Дело в том, что она сначала подумает, прислушается к себе и Бесконечному и только потом совершит тот или иной шаг. Один разговор, если бы я спокойно, осознанно приняла решение именно на примере Инона показать народу, что милосердникам остался всего один шаг до прямого нарушения законов Бесконечного, а потом уж… наслаждалась процессом. Но всё было не так. Я надулась, как котёнок на сбежавшего таракана. Я жаждала мести и мало задумывалась о последствиях – хотя бы о том, что станется с нашей законотворческой деятельностью, если Инон слетит с катушек. Стоит ли миг торжества загубленного дела – дела, нужного и мне самой, и множеству существ в Бесконечном? Что мне важнее – сохранить Инона как соратника или же превратить его в… пугало? И это его, единственного, кто хоть как-то пытался защищать меня и мои идеи от настоящих, безнадёжных элиданских пугал! Не я милостиво позволила своему гневу жить потому, что сочла его отличным подспорьем в некоем задуманном предприятии, а он владел всеми моими печёнками и селезёнками. Я смаковала Инонову ярость… Словно раз за разом откусывала по пряному кусочку от стручка красного перца. Это очень, очень скверно. Если не придушить эту дрянь – эту расхлябанность, бездумность – вовремя, она расползётся по душе, как плесень по горбушке. И место мне тогда в помойке зловонной, а не… в более приятных местах.

– Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берёшь? Так можно договориться до того, что в ограблении виноват не вор, а тот, кто имел неосторожность ходить по городу с незачарованным кошельком. Или – что в изнасиловании виновата дама, надевшая слишком открытое платье. А что – ходит и провоцирует! – развязно потянул себя за ворот Ирсон.

– Не передёргивай. В твоих примерах всё ясно – есть жертва, не сделавшая ничего противоправного, и есть преступник, агрессор…

– А в твоём, значит, нет? Ходить с вырезом до пупа – можно, а вести себя естественно во всём остальном – нельзя? – возмущённо перебил её Ирсон. – Инон и жрецы начали первыми. Они попытались отнять у тебя твой Путь, угрожали тебе и Аэлле. Помнишь, ты сама говорила, что они посадили тебя в мешок, который калечит твои мысли? И вот результат – ты воспылала справедливым гневом и выразила его… ну да – перекорёженным образом, ошиблась мишенью. Всё вполне закономерно. Виток за витком. Сами виноваты.

– Я и не спорю, – устало зевнула Талия. – Но я сейчас стараюсь не зацикливаться на том, кто виноват, а думать в направлении «что можно сделать». Как можно было разорвать этот круг? Я ведь тоже не находилась под телепатическим воздействием. Что можно было сделать, чтобы Инон стал нашим союзником, а не врагом? Чтобы он сдал этих заговорщиков властям, а не сбежал с ними? Чтобы он не умер, наконец, а мы не сидели здесь – без сапог и магии.

– В твоих словах есть резон, – нехотя признал Ирсон.

– Вот. Я ужасно рада, что смогла хоть чуть-чуть разобраться в этом. Что это место помогло мне разобраться, – уточнила Талия, благодарно похлопав ладонью по кочке.

Ан Камианка потянулась за очередным куском мяса и с аппетитом впилась в него острыми зубами.

– У-у, Ирсон, останется твоими стараниями Талия без талии…



Прошло два дня. На утро третьего Ирсона разбудил запах жареной рыбы. Над кучкой огненных камней сосредоточенно колдовала Талия – аккуратно причёсанная и обутая в новёхонькие сапоги.

– Ты ограбила парикмахера? – приподнявшись на локте, спросил танай.

– Я уболтала домоправителя скостить мне срок общественных работ, – кинув в него стебельком мяты, улыбнулась ан Камианка.

– Ка-ак? – совместил вопрос с зевком Феразис.

– Скрутила его в бараний рог, а потом напялила ему на башку осиное гнездо – и он как-то сразу разрешил нам откланяться, – переворачивая рыбу, ответила Талия.

– Твой язык однажды доведёт тебя... – начал было Ирсон, но осёкся, не в силах вообразить, до чего ещё может довести Талию её длинный язык: в Бездне она уже была, у Стены – тоже.

Пока Ирсон пытался растолкать свою дрыхнущую фантазию, ан Камианка успела разложить дожаренную рыбу по широким глянцевым листьям, украсить её мятой и полить душистым ягодным соком.

– Лапой била? – спросил Феразис, с поклоном принимая импровизированную тарелку.

– Лапой, – мечтательно протянула Талия.

Она выглядела довольной и очень… умиротворённой.

– Ох! Ты поседела! – вдруг заметил Ирсон.

Талия нахмурилась и, за неимением зеркала, бесцеремонно влезла в голову таная, чтобы взглянуть на себя его глазами.

– Тьфу на тебя! «Поседела»! Просто волосы у корней отросли – я же крашеная. Мы, Аэллины дочери, мастью все в мать. В том, что касается волос и кожи – уж точно. В остальном есть мелкие расхождения. Лаа у нас дылда, Фелитея – толстушка, а я так и вовсе плоская шутка природы, – проведя ладонями по груди, притворно вздохнула Талия.

– Хорошо хоть не бородатая, – поддел Феразис.

В общем, последний завтрак в окрестностях Дома Чужих Ошибок прошёл в самой дружеской и непринуждённой атмосфере.

А затем, собрав свои нехитрые пожитки (к которым милостью домоправителя добавилась пара фляг), танай, алайка и илтеец покинули гостеприимную поляну.

– Ну, господин Феразис, веди нас, куда там тебе положено, – с поклоном сказала Талия.

Илтеец кивнул в ответ и уверенно двинулся через лес.

       



8. ПОСЛАНИЕ



Пробуждение выдалось не из приятных. За ночь иллюзия бриаэлларской панорамы рассеялась, и разнежившиеся алаи проснулись посреди кладбища ползучих растений. Это зрелище при всём желании нельзя было назвать радующим глаз, и Анар с Аниаллу поспешили на выход.

На сегодня у них был намечен осмотр заброшенных магических лабораторий и примыкающей к ним библиотеки.

Досадуя, что вчерашний душевный подъём истаял, Анар отодрал от колонны ажурную ленту металлического бордюра, скомкал её и принялся с жутким лязгом гонять это перекати-поле по коридорам, царапая полы и высекая из стен искры. Аниаллу разбранила его за вандализм, но к игре присоединилась.

Лекарство подействовало. Когда запыхавшиеся кошки добрались наконец до места, настроение у обоих было преотличное.

– Ну всё, хорошенького понемножку, – хмыкнул Анар, сменив форму.

Он сунул шар под мышку и присел на постамент украшавшего холл изваяния. Это была Анаит – руалский символ мудрости, женщина с телом пантеры и торсом алайки. Её склонённую над книгой голову венчала ярко-голубая тиара, собранная из плоских самоцветов.

– Знаешь, почему она символизирует мудрость и знание? – отчего-то шёпотом спросила Аниаллу.

– Нет, – следуя примеру сианай, тихо ответил Анар, разглядывая статую.

– Она заведует Большой библиотекой в Бриаэлларе. И так ужасно шипит, когда кто-нибудь забывает о необходимости «уважать право других на уединённое общение с мудростью книжных страниц», что я вот шепчу, хотя она каменная, а мы не в библиотеке.

– Священные легенды лопаются как мыльные пузыри, – вздохнул Анар, подкинув свой колючий «мячик».

– Ну что, куда мы сначала – в библиотеку или лаборатории? – зевнув, спросила Алу.

– Моё врождённое чувство гармонии велит нам идти в лаборатории, – припомнив их вчерашний разговор, пафосно провозгласил Анар.

– Знаешь, иногда я жалею, что не ношу сапоги на каблуках, – нагнувшись, проговорила Алу, – на таких длинных, острых шпильках, которые, если наступить кому-нибудь на ногу…

Рассмеявшись, Анар поцеловал её прямо в хищно наморщенный нос и потянул за собой к шлюзовой двери лабораторий.

В коридор с низким светящимся потолком выходило множество дверных проёмов, закрытых магическими завесами разных цветов и плотности.

– Ну, как там чувство гармонии? – благоговейно сложила ладошки Алу.

– Тихо, как придушенная мышь, – присаживаясь на корточки у ближайшей «двери», сказал Анар. – Буду отдуваться за него. Пойдём подряд.

И они пошли.

Взломав очередную завесу, алаи вместе осматривали скрывавшееся за ней помещение. И вместе же досадовали – в лабораториях было удручающе пусто.

– И зачем было их запирать, если тут и нищему поживиться нечем? – проворчала Алу, выковыривая мыском гайку из щели между плитами.

– Из вредности натуры, – откликнулся Анар.

У его ног холодно поблёскивала целая россыпь вмонтированных в пол креплений – крючки, скобы, ножки винтов, ребристые отверстия. Позади алая сверкала толстенными стенками «палатка», сложенная из видавших виды защитных экранов, опирающихся на массивную стойку…

В следующих помещениях были обнаружены: железная корзина с ворохом прожжённых балахонов, несколько омерзительно липких самоцветных друз в растрёпанной плетёной тарелке, кладбище погнутых штативов, горка мраморной крошки и наконец ячеистый шкаф, из каждой секции которого на алаев сонно смотрело донце колбы – выпуклое, окружённое сморщенным бумажным веком, с цифрой-зрачком посередине. Аниаллу посчастливилось почуять в одной из комнат запах палёной драконьей кожи, Анару – найти гигантский, окованный металлом том – весь из себя древний и загадочный. К сожалению, внутри книги не нашлось ничего интереснее засушенного паучка. Половина страниц была вырезана, другая – пуста.

– Может, всё-таки пойдём в б… – Анар осёкся – в дверях маячила бледная фигура.

Она была полупрозрачной – зеленоватое сияние, исходящее от цепочки символов на стене, просвечивало сквозь неё. Алай вскинул руку и замер в нерешительности. Чувство мэи подсказывало – угрозы нет.

– Тут какая-то иллюзия, Алу.

– Это не иллюзия. Это призрак, – поспешно подойдя, сказала сианай.

– Шутишь? Я считал, что призраки – выдумка, – не отрывая взгляда от странного виденья, сказал Анар.

Перед ним, несомненно, был алай и… алай ужасно несчастный. Бедолага то зависал над порогом, то вылетал спиной вперёд в коридор – словно медленно раскачивался на невидимых качелях.

– Призраки – большая редкость, но уж точно не выдумка, – сказала Алу и, помолчав, добавила: – Думаю, нам стоит пойти за ним.

– Прямиком в ловушку, – фыркнул Анар.

– Вчувствуйся в него, Анар! – сжав его локоть, воскликнула сианай. – Он не такой, как эти… д’ал. Он страдает и ждёт от нас помощи. Идём!

Пролетев по коридору, призрак свернул в одну из лабораторий, легко и непринуждённо миновав магическую преграду. Увы, живые не могли последовать его примеру.

– Разнесём её? – нетерпеливо спросило любопытство Анара.

– А вдруг внутри что-то ценное, что он хочет нам показать? – возразила ему практичность Аниаллу.

– Тогда разносить нельзя, – уступило любопытство, и его хозяин хищно напряг пальцы, принявшись взламывать искристую «дверь».

Едва не прижавшись к ней носом, Алу взволнованно следила за призраком, мечущимся по комнате, будто в каком-то безумном, мучительном танце. Он то взлетал под потолок, то распластывался по стене, то скрючивался, остановившись посреди стола, так что его стеклянистая спина округло выгибалась над крышкой, как отвергнутый алхимиком мутный хрусталик из драконьего глаза; он дрожал, он кружился и звал, звал за собой каждым движеньем зыбкого тела, каждой эмоцией, которую улавливала Алу.

– Готово! – объявил Анар.

Призрак встрепенулся, перевернулся вниз головой и выскользнул из комнаты через другую дверь – к счастью, распахнутую настежь. Алаи поспешили за ним. Короткая лестница, коридор, ещё одна комната, даже целый зал – пустой и тёмный. Все стены увешаны тяжёлыми вышитыми полотнищами. Призрак нырнул в выпуклый узор как в болотную ряску. И пропал.

Стоило Аниаллу тронуть жёсткий край полотнища, как оно поехало вверх, скручиваясь под потолком в чёрный рулон. В зал тут же хлынул поток магической энергии, излучаемой открывшимся участком стены. Наложенные на камень заклинания сплетались в цветастый ковёр.

– Ещё одна дверь, – вздохнула сианай. – И какая…

– Провозимся! – раздосадованно рыкнул Анар.

– Может – я? – предложила Алу.

– Расскажи мне лучше про призраков,  – попросил алай.  – Как они вообще… функционируют? Без тела, без мозгов.

– Ты тоже не только мозгами думаешь, – почесала Анарову макушку Аниаллу. – У твоей души есть собственная «думалка», где и память твоя, кстати говоря, хранится. А мозг, он в первую очередь обеспечивает связь между душой и телом и управляет разными процессами, в этом теле происходящими. Он несколько расширяет возможности твоей души и, конечно, влияет на неё.

– Я как раз хотел спросить – если всё так, то почему, если меня шарахнуть по голове, я теряю сознание? Отключаюсь, а не просто лишаюсь возможности управлять телом?

– Потому что твоя душа слишком сжилась с твоим телом. Она не приучена мыслить себя отдельно от него. Она… как маг, всегда и во всём привыкший полагаться на магию и совершенно беспомощный без неё. Чтобы думать без тела, нужен навык.

– То есть, если ударить по голове тебя, ты сохранишь способность думать? – перерезав заколдованным когтем одну из нитей заклинания, покосился на Алу Анар.

– Да, если речь идёт именно об ударе по голове. Есть магия, бьющая не в тело, а в душу, способная оглушить её.

– Ты же говорила, что души неуничтожимы.

– Так и есть. Их нельзя уничтожить, нельзя изменить или повредить их ядро – то, что мы называем природой души. Но помимо этого у души есть более гибкие и хрупкие структуры. На них можно повлиять – магией или, скажем, подкорректировав химию тела, в котором данная душа находится.

– Именно поэтому так важно, чтобы тело подходило к душе?

– Да. Всё должно быть гармонично. Если по природе своей ты – тихий мирный книжник, а твоё тело, как взбесившая собака за поводок, тянет тебя на кровавые подвиги – получается разлад, – пнула камешек Аниаллу.

– Ни книжника из тебя не выйдет, ни героя. Будет куча… духовных проблем, – понимающе покивал Анар.

– Именно. Про что мы… а – про призраков. Вообще, Веиндор против такой формы существования, но иногда, если существо по какой-то причине страстно желает в ней остаться, Милосердный делает для него исключение.

– Если это бестелесная душа, то почему мы видим её обычным зрением? – продолжая делать массаж потайной двери, спросил Анар.

– Она не совсем бестелесная. Та… оболочка, которую мы видим, называется «стеклянным телом». Душа, используя свои духовные силы, свою жажду сделать то, ради чего она тут осталась, свою веру в необходимость этого, может вырастить вокруг себя такую вот структуру.

– Поэтому иногда призраков и называют духами, – важно завил Анар.

– Молодец! Сходи к норке поохоться, – прыснула Аниаллу.

– К какой норке? – в свою очередь хрюкнул от смеха Анар и, видимо, что-то напутал с заклинанием: на месте двери вспыхнуло маленькое синее солнце, и только Анарова драконья реакция позволила ему успеть создать щит.

– Заболтались, – виновато дёрнул ухом алай.

– Как дети, – нахмурилась Алу, пребольно дёрнув за ухо себя.

– Но дверь мы открыли-таки, – заглядывая в оплавленный проём, сказал Анар.

Призрака видно не было.

– А мы не могли его… того? – пробормотал Анар.

– Не могли. Идём быстрее, – решительно проскользнув мимо алая, позвала Аниаллу.

Коридор круто уходил вниз, кое-где его пол превращался в ступени – все разной высоты и ширины.

– Как-то это совсем не по-руалски, – нарушил тишину Анар.

– Что в голове, то и в архитектуре, – фыркнула Аниаллу. – Вот так-так – развилка.

– Он там! – крикнул Анар, устремляясь в правый коридор.

Алаи помчались по узким ступенькам, перепрыгивая через несколько сразу. Где-то впереди раздался звук открывающейся двери. Анар и Алу замерли, прислушались, но всё было тихо, и они продолжили спуск. Ещё пара десятков ступеней, несколько пустых комнат – и алаи нагнали призрака у тяжёлой металлической двери.

– Видимо, нам туда, – откинув с лица волосы, сказала Алу.

– Зачарую-ка я эту дверь. А то закроется ещё, – пробормотал Анар и тут же принялся за дело.

Призрак медленно, словно нехотя, попятился, отступил за порог, отчаянно маня гостей за собой. Сердце Алу сжалось от жалости. Едва дождавшись разрешающего кивка Анара, она поспешила войти.

– Это тюрьма. Он привёл нас в тюрьму, – прошептала сианай.

По обе стороны длинного тёмного коридора, заливая его холодным зелёным светом, мерцали магические завесы, запиравшие камеры.

– Нет… Только не опять, – простонал Анар.

– Поищем – они должны как-то отключаться, – похлопала его по плечу Алу.

Видно, Бесконечный решил смилостивиться над Анаром – Аниаллу быстро нашла желаемое. В нише на противоположном конце коридора обнаружились два ряда зелёных кристаллов под откинутой стеклянной крышкой. Недолго думая Алу выдрала верхний кристалл из каменного гнезда. Ближайшее поле мигнуло и погасло, открывая вход в камеру.

– Он, кажется, в третьей от тебя. Там что-то серебрилось, – крикнул ей Анар. – Я готов, можешь отключать.

Алу вытянула кристалл.

– Пусто, – тут же доложил Анар. – И пыльно до жути. Кости…

Аниаллу вбежала в камеру. Алай стоял перед скелетом, будто в ужасе забившимся в угол камеры. На бедняге была типичная для руалских жрецов длинная мантия.

– Наш призрак? – предположил Анар.

– Скорее всего. – Алу нагнулась, чтобы рассмотреть орнамент у разорванной горловины мантии; полы её собственного плаща скользнули по полу, взметнулась странная чёрная пыль… и Алу потеряла всякий интерес к вышивке. На гладких плитах, под слоями потревоженной Аниаллу пыли скрывалась процарапанная острыми ногтями покойного алая надпись.

– «Посмотрите на это глазами вашей Кошачести», – прочитала сианай и оглушительно чихнула, устроив целую бурю в пустыне.

– Выйди на секунду, – потирая нос, попросил Анар. – Эта штука не опасная, но противная.

Аниаллу отступила в коридор. Анар не заставил себя ждать. Вслед за ним из камеры выплыло маленькое грозовое облако. Чинно проследовав в дальнюю камеру, оно с тихим вздохом просыпалось на пол пылевым дождём.

Вернувшись, алаи увидели, что рядом с надписью вырезана грубая копия одного из рисунков, живописующих завоевания д’ал.

– Он хочет… пристыдить нас? – недоуменно хмыкнул Анар.

– Не совсем. Что ты чувствуешь, глядя на них? – Алу указала мыском сапога на алаев-рабовладельцев. – Что почувствовал там, в галерее?

– Отвращение. Злость. Неприятие. Желание как-то исправить всё это, – помолчав немного, произнёс Анар.

– И я примерно то же самое, – кивнула Аниаллу, неотрывно глядя на рисунок.

Грубые царапки на полу неспешно наливались фиалковым светом. Вот он выплеснулся наружу, рассыпался червячками-искрами, каждая из которых превратилась в руалскую букву. Нежный цвет послания никак не вязался с его содержанием.

«Они не были более алаями, – гласили неровные строки. – Тьма заполнила их разум. Я убил столько, сколько смог, но вот я пойман. Скоро я буду не я, ибо сила Камня, пропитавшая воздух этого проклятого Богиней места, отравляет всякого, кто не служит породившей Его нам на погибель Тьме. Если ты, читающий эти строки, сильнее меня – положи конец мерзости. А если ты не сильнее, так будь умнее меня – слушай своё мэи, не сражайся с Ним, предупреди о Нём народ Руала».

Стоило алаям дочитать, как буквы задрожали, потеряли форму и, распавшись на длинные нити, свернулись в самодельную карту, украшенную в углу сложным символом непонятного назначения. Поспешно выхватив запоминающую пластину, Алу скопировала план.

– Подозрительно… – пробормотал Анар. – Зачем было нужно всё это представление? Почему он не мог просто поговорить с нами?

– Всё, что мы видим здесь, он создал ещё при жизни, не зная, что сможет… остаться. Ему нужно было удостовериться, что мы – адресаты, что мы – не д’ал, – скорчила страшную рожу Аниаллу.

– Почему не сказать словами? Раз уж он так удачно смог тут остаться, – упорствовал алай.

– Не всё так просто, Анар. Его, как и тебя, не учили жить без обычного… мясного тела. То, что он хотя бы видим – уже большая удача. Способность точно управлять своим телом и уж тем более речь самостоятельно восстанавливают очень немногие. Ему некому было помочь, вот он и не восстановил, – развела руками сианай.

– А если бы было? Каким бы он стал? Как при жизни, только способным летать сквозь стены?

– В идеале – да. Он даже вернул бы себе большую часть магических способностей. Но для этого потребовалось бы вмешательство чрезвычайно одарённого мага или божества.

– Заманчиво! У меня есть несколько знакомых, к которым я с радостью наведался бы сквозь стенку, – с мстительной мечтательностью прищурился Анар.

– Не обольщайся. И от таких лазутчиков есть заслоны. И клетки для них тоже есть, – мрачно добавила Аниаллу. – Так что лучше развивай свои драконьи способности. Вашему брату не нужно умирать, чтобы летать сквозь стенки. И поймать вас намного сложнее.

– Я учту рекомендации Вашей Кошачести, – отвесил ей шутливый поклон Анар.

– Жаль только, что у тебя нет времени ими воспользоваться. Я была бы совсем не прочь, чтобы ты слетал по адресу, – она кивнула на карту, – в «бесплотном» виде, разведал, что там происходит, и вернулся обратно.

– Хочешь пойти туда прямо сейчас? – напрягся Анар.

– К чему откладывать? – потёрла лоб запястьем Аниаллу. – Мы должны докопаться до сути. Мы должны, иначе бы нас здесь не было.

Анар вспомнил разговор с Тиалианной и решительно склонился над пластиной с планом.

– Странно только, почему наш призрачный друг пишет «сила Камня», а не «сила Тьмы». Надеюсь, хотя бы адоры тут не замешаны, – вздохнула Алу.




9. СТЕНА ОШИБОК



Путешествовать налегке через душистый весенний лес было чистым удовольствием. Солнышко ласково припекало, птички щебетали, и казалось, сами деревья услужливо вдавливают корни поглубже в землю, чтобы дорогие гости ни в коем случае не оступились. В общем, всё вокруг так и вопило о том, что на разомлевшую троицу вот-вот обрушится какая-нибудь заковыристая неприятность… Но она почему-то решила манкировать своими обязанностями, и на сей раз обошлось без эксцессов. Ну почти без.

Госпожа ан Камиан шаркала ногами, безуспешно пытаясь заставить прошлогодние листья шуршать, и так увлеклась этим делом, что не заметила, как забрела в заросли злющей крапивы. Обстрекалась она мастерски – от плеч до кончиков пальцев руки Талии покрылись богатой россыпью плоских бледных волдырей.

– Я теперь тоже полутанайка, – заявила она, сравнивая их с чешуйками на лице Ирсона. – Мои, конечно, не такие блестящие, зато зудят точно так же.

– А мои почему-то больше не чешутся, – задумчиво проговорил Ирсон.

Он пытливо провёл пальцами от виска до подбородка. Чешуи были на месте, единственным отличием было то, что, кажется, расположение их стало более упорядоченным.

– Прижились! – беззаботно взмахнула хвостом Талия.

Через пару-тройку часов путники вышли на берег кристально чистой речушки. Хотя Феразис сказал, что идти осталось недалеко, Стены Ошибок по-прежнему не было видно. По ту сторону реки лежала пустынная равнина, покрытая желтоватой потрескавшейся глиной. Ирсона совсем не вдохновляла перспектива идти сквозь это выжженное солнцем, открытое всем взглядам пространство, но выбирать не приходилось.

Феразис отыскал спрятанный в прибрежных зарослях плот. Сделанный из какого-то тёмного, чрезвычайно лёгкого материала, он напоминал формой ската и выглядел не очень устойчивым, не говоря уж о том, что был маловат даже для двоих. Феразис как ни в чём не бывало забрался на него и приглашающе протянул Талии руку. Ан Камианка пожала плечами – мокнуть так мокнуть. Плот выдержал. Он даже не шелохнулся, с каждым новым пассажиром всё шире расползаясь по поверхности воды. Непонятно откуда в руках Феразиса появился длинный чёрный шест, илтеец отпихнулся им от берега, и странное судёнышко отправилось в плаванье.

Чуть покачиваясь на волнах, оно двигалось ровно, игнорируя течение, словно было не плотом, а паромом. Ирсон понемногу расслабился.

Плот был почти на середине реки, когда картина разительно изменилась. Пустынный дальний берег хитросплетением вен исчеркали сотни выпуклых дорожек, вымощенных лаково блестящим, чёрным камнем. Они спускались к самой воде, уходя в заросли золотистых камышей. Да нет, никаких не камышей – это были копья с длинными зазубренными наконечниками. Над ними нависали узловатые ветви приземистых деревьев. Местные родственники толстопузых аблуров с какой-то издевательской почтительностью склонялись к воде, тихо погромыхивая медными кинжалами листьев. Ирсон принюхался – они даже пахли влажным металлом. «Довольно приятно, клиентам-илтейцам должно понравиться, – подумал танай. – Надо бы откопать росток… Да только как его сохранишь без магии?»

Феразис церемонно передал Талии свой шест. Ан Камианка взвесила его на ладони, бодро вскинула к плечу и метнула в сторону берега. Шест целиком ушёл под воду, а вынырнув обернулся копьём – точно таким же, как те, которыми щетинился берег. Резко скользнув вперёд, плот легко примял их, и путники смогли беспрепятственно выбраться на сушу.

– Какой из путей тебе будет угодно выбрать? – едва ступив на твёрдую землю, пророкотал Феразис.

– А напрямки никак? – придирчиво оглядев петляющие дорожки, спросила Талия.

– Есть пути, которые нельзя срезать, – ответствовал Феразис.

Ан Камианка пожала плечами и пошла по первому попавшемуся…



Путники продвигались всё дальше и дальше, воздух становился всё суше и суше, а настроение Ирсона – всё хуже и хуже. Сначала он страдал молча, потом принялся тихонько ворчать, а под конец нашипел на отвратительно радостную Талию, затянувшую нескладную песенку про то, как её «вечно голодные» сапоги пожирают дороги и поля вместе с камнями, колючками и случайными попутчиками. И потому она, бедняжка, нигде не может задержаться, так как боится, что ненасытная обувь, вместо всего вышеперечисленного, «отъест её ноги».

Феразисово пафосное молчание раздражало не меньше, чем пение обделённой слухом ан Камианки. Танай никак не мог проникнуться торжественностью момента. Ему выпала редкая возможность принять участие в одном из самых таинственный ритуалов Бесконечного, а он чувствовал себя попавшим в ту глупую детскую игру, где надо бросать кости и двигать фигурки по причудливо раскрашенной доске. Смысла в том, чтобы своими ногами тащиться от рощи к Стене, явно было ничуть не больше.

Ирсон не заметил, как отстал. Зато, поскользнувшись на покатом краю дорожки, он первым заметил кое-что другое.

Справа от них над равниной засияла радуга. Довольно странная, надо сказать – слишком компактная, узкая и яркая, словно вместо нежной акварели кто-то нарисовал её на небосводе маслом. Это уже не говоря о том, что нигде не было видно ни облачка… Ирсон улыбнулся – забавный мираж неожиданно поднял ему настроение. Вся хандра, все сожаления и тревоги мигом покинули его. Хотелось стоять, по-дурацки растянув рот от уха до уха, забыв о злоключениях последних дней, обо всех ошибках и необходимости их исправления. Что танай и сделал.

Радуга вдруг оплыла, как кусок воска в печке, и пролилась на землю многоцветным водопадом. Ирсон чуть не подпрыгнул от неожиданности, чувствуя себя ребёнком в цирке. Земля мелко задрожала. Очевидно, подтаявшая радуга пришлась ей не по вкусу, и равнина осторожно выплюнула её, скомканную и перекрученную. В следующий момент из этой жвачки стало вылепливаться нечто зверообразное. Во всяком случае, у него явно были четыре ноги, голова и горизонтально расположенное туловище. Хвост, кажется, тоже имелся в наличии. Как ни напрягай глаза, с такого расстояния не удавалось рассмотреть больше. Да это и не требовалось. Едва обретя форму, зверь стрелой метнулся прямиком к путникам. Вернее – к зашедшим чуть вперёд Талии и Феразису. Илтеец повёл себя странно. Повернувшись к порождению радуги спиной, он плотно завернулся в свои крылья, став похожим на какой-то уродливый, перекорёженный зонтик. Талия же беспечно любовалась зверем, раскраске которого позавидовала бы любая ядовитая гусеница.

Его голая, гладкая, эластичная кожа атласисто отблёскивала в такт прыжками. На хребте, боках и локтях развевались яркие рюшки, похожие на плавники морского конька. В первые минуты Ирсону казалось, что зверь чем-то испуган – видимо, дело было в глазах животного – огромных, навыкате, почти полностью затопленных чёрными озерцами зрачков. Но это ощущение быстро пропало. В движениях радужного зверя не было страха. В них всё отчётливее сквозили самоуверенность, нетерпение… и голод. Несмотря на свой клоунский «наряд», зверь был опасен. Его фарфорово-белые когти легко взрезали сухую глину. В широкой пасти влажно сверкали клыки…

А Талия всё продолжала стоять, восторженно приподняв хвост и широко распахнув зелёные очи.

– Что ж нам так не везёт-то? – поморщился Ирсон, поспешно доставая кинжал – тот самый, которым его зарезали на прошлой неделе.

Танай бросился наперерез твари. Та и не подумала изменить направление или сбавить шаг. Она неслась и неслась вперёд, оставляя за собой грязный пылевой шлейф. Подпустив зверя поближе, Ирсон взмахнул кинжалом… и не встретил никакого сопротивления. «Иллюзия?!» – перекатившись по земле, озадаченно подумал он. Увы, успокаиваться было рано. Ирсон хорошо знал – то, что тварь оказалась неуязвима и неопасна для него, вовсе не означало, что она окажется таковой и для Талии.

Ан Камианка не двигалась. Четыре её лапы словно вросли в землю. Расстояние между ней и зверем неумолимо сокращалось.

– Талия! Очнись! – что было сил заорал Ирсон.

Никакой реакции. Однако в решающий момент, когда радужная тварь уже изготовилась в последнем прыжке разорвать загипнотизированной жертве нежное горло, Талия мягко скользнула вправо, зачем-то сменила форму и вонзила в шею противницы один из листьев-кинжалов. Ирсон и не заметил, когда она успела его сорвать. Зверь беззвучно повалился на бок. Лапы его в агонии скребли по глине, кровь толчками выходила из рассечённой артерии.

– Я думал – ты попалась! – подбежав поближе, с укором воскликнул танай.

– Изображать из себя впечатлительных идиотов – одно из ценнейших ан Камианских умений, – преспокойно улыбнулась ему Талия. – Хочешь, наберём тебе немного для экспериментов? – спросила она, указав на несколько переливчатых капель, сверкающих в ложбинке листа.

Танай отрицательно помотал головой.

– Наше дело предложить.

Талия присела корточки рядом с поверженным зверем, глядя, как алчно расширившиеся трещины в земле с хлюпаньем всасывают его кровь.

– Хорошо. Хорошо, кошка! – с чувством выдохнул Феразис, одобрительно похлопав ан Камианку по плечу. – Ты всё сделала как надо. Смотри!

Далеко, у самого горизонта, как из-под земли выросла Стена Ошибок – красноватая лента, тянувшаяся вправо и влево насколько хватало глаз.

– Знал. И не предупредил, – с не меньшим чувством сказала Талия, накрыв руку илтейца своей рукой – с выпущенными когтями: одно движение – и придётся Феразису учиться писать правой рукой. – Товарищ называется. Правильно говорят: илтейская верность прочна, как ледяной мост над ларшевой рекой. Чем больше времени прошло с того момента, когда он дал тебе слово, тем меньше вероятность, что он это слово сдержит.

Ирсон совершенно не помнил, когда это Феразис присягал Талии на верность. Быть может, пока он был без сознания?..

– И какие ещё сюрпризы ждут нас по пути? – не втягивая когтей, осведомилась Талия.

– Никакие. Кроме тех, которые, возможно, преподнесут вам ваши собственные души, – сказал Феразис (как показалось Ирсону – вполне искренне).

Наверное, Талия решила так же и потому отпустила конечность илтейца целой и невредимой.

Феразис не обманул. Никакая живность более не омрачила их паломничества к Стене своим бесцеремонным вторжением. Никто не пикировал на их разгорячённые макушки, не хватал за влажные (и не очень) бока и не кусал за пыльные пятки.

– Какая живописная руина! – присвистнула Талия, запрокинув голову для лучшего обзора.

В отличие от одноимённого Дома Стена Ошибок выглядела более чем внушительно. В сущности, это была никакая не стена, а целый лабиринт, выстроенный на гигантском пологом холме. Внешнее каменное кольцо, словно вырезанное из цельной кирпично-красной скалы, возносилось на добрые тридцать хвостов. Следующая стена – желтовато-бурая – была ещё выше, а за ней вздымались и вздымались всё новые и новые – серые, красноватые, цвета глазного белка, хлебного мякиша и запылённых васильков (по выражению Талии).

Жизнь потрепала внешнюю стену – песок, время и ветер голодными тварями вгрызались в неё, глодали карнизы как кости. Всё здесь было выщерблено, исцарапано, истёрто. Крылатые статуи лишились своих лиц, колонны утратили полировку, а среди каменных созданий, чьи огромные морды свисали над арками, случилась эпидемия оспы.

Зато внутренние кольца Стены, густо покрытые разномастными надписями, так и сверкали опрятной новизной.

– Интересное, должно быть, чтиво! – крутя головой, воскликнула Талия.

– Тяжёлое и поучительное, – поправил Феразис.

– Ну и пожалуйста, – не сбавляя шага, пожала плечами Талия; она продолжала вести за собой группу, видимо чувствуя, какой именно участок Стены предназначен ей судьбой.

Феразис, с глазами блестящими от какого-то нездорового восторга, следовал за ней по пятам.

Вскоре Ирсон потерял счёт пройденным кольцам. Иногда путь троице преграждали квадратные колодцы – пустые, заполненные туманом или какой-нибудь жидкостью («Там тоже Стена, только для других существ», – пояснил Феразис). Иногда встречались лужи и странные, похожие на умывальники конструкции, выраставшие прямо из стен. Их чаши окружали кольчатые каменные валики, напоминавшие не то веки, не то тонкие нечеловеческие губы. Внутри плескалось нечто, переливавшееся густыми оттенками павлиньего пера. Назначение этих водоёмов Феразис никак не прокомментировал.

Некоторые кольца Стены не были монолитны – Ирсон то и дело замечал прорезанные тут и там оконца, узкие балконы без перил, ведущие в тёмные проёмы лестницы.

К одной из них и свернула Талия. Взбежав по ступеням к самому верху стены, она немного помедлила на площадке и, зачем-то пригнувшись, нырнула внутрь. Мгновение спустя Ирсон понял, что заставило госпожу ан Камиан склонить свою гордую голову. Коридор оказался намного ниже проёма, что было ловко замаскировано покрывавшей каменный выступ чёрной краской. Разбить о такой лоб впопыхах – милое дело.

Проигнорировав несколько боковых ответвлений, Талия вошла в полутёмную продолговатую комнату. Окон здесь не было, зато потолок покрывал толстый слой жирной светящейся плесени. В нескольких местах из пола и стен выныривали пресловутые «умывальники» на неровных каменных ножках. Талия оторопело попятилась – над одной из чаш сгорбилось истощённое существо в пыльных лохмотьях. Острые желтоватые локти торчали из прорванных рукавов. Голова существа была почти полностью погружена в жидкость. Только белёсые шипы на затылке торчали над пузырящейся поверхностью.

– Кто это? – шёпотом спросила ан Камианка.

– Плакальщик, – в полный голос ответил Феразис. – Тот, кто пришёл к Стене, запечатлел на ней свою ошибку, но не обрёл утешения. И теперь пытается докричаться до других – кто готовится повторить его ложный шаг. Он чует их сквозь толщу миров.

В этот момент плакальщик вытащил голову из чаши и медленно обернулся. Щёки его ввалились, глазницы запали, желтоватая кожа так туго обтягивала кости черепа, что грозила порваться на скулах, подбородке или надбровных выростах.

– Вон! – велел плакальщику Феразис.

Плакальщик повиновался. Талия и Ирсон посторонились, пропуская его к выходу.

– Печальная картина, – передёрнула плечами ан Камианка.

– О да, – без тени участия сказал Феразис.

Теперь комната была в полном распоряжении Талии. Закрыв глаза и вытянув руку, алайка пару раз крутанулась на месте.

– Здесь, – заявила она, ткнув пальцем в дальний угол.

Феразис шумно выдохнул и как-то… сдулся. Лихорадочное возбуждение покинуло его, сменившись блаженным довольством. Зачерпнув воды в одной из чаш, илтеец обтёр разгорячённое лицо и устало опустился на пол. На губах его играла чуть заметная улыбка.

Увы, неугомонная Талия не дала ему насладиться моментом:

– А то, что мой участок стены оказался внутри, а не снаружи – это что-нибудь значит?

– Это значит, что тебя, бескрылая, не будет мочить дождь и печь солнце, – не открывая глаз, изрёк Феразис.

– Сколько обычно занимает… написание? – окинув взглядом облюбованный ан Камианкой угол, в свою очередь спросил Ирсон.

– Мы не собираем статистику, – осклабился Феразис.

– Ну хоть примерно?

– Понятия не имею. На Стене нельзя накорябать абы что. Надпись должна вызреть.

– А мы не должны умереть с голода, – настаивал Ирсон.

– Танай, твоё тело рассчитано на то, чтобы не есть несколько недель, – приоткрыв один глаз, проворчал Феразис.

– О, так значит, речь идёт о неделях, а не месяцах и годах. Уже хорошо!

– Скорее всего, да. Впрочем, поститься всё это время вы не обязаны. – Феразис указал концом крыла в другой угол.

То, что Ирсон изначальное принял за трещины в камне, оказалось сетью суховатых стеблей какого-то местного растения. У него были мелкие бурые листья и ягоды, похожие на катышки мокрого песка.

– Каменика, – представил ягоду Феразис.

Благовоспитанная девица Талия тут же пошла знакомиться.

– Как сухой кошачий корм, – смачно прохрустела она. – Недурно. Хотя с Ирсоновой стряпнёй, конечно, не сравнится.

– У нас есть еда и вода, – пожал плечами Феразис, постучав костяшками по покинутому плакальщиком «умывальнику».

Ирсон брезгливо поморщился.

– «Кровь радуги» к вечеру уйдёт. На её место придёт вода, – сказал Феразис.

– Благодарю покорно, – буркнул Ирсон…



И снова дни потянулись за днями. Талия вставала спозаранку, завтракала каменикой и отправлялась на пробежку – тревожить вековые залежи пыли, распугивать плакальщиков и плескаться в маленьком бассейне, который ей посчастливилось найти. Феразис строго предупредил, чтобы она и не думала купаться в квадратных колодцах, так что бедняжке пришлось остановить свой выбор на этом водоёме, хоть он и был заполнен «кровью радуги». После бурных омовений шкура Талии покрывалась радужной плёнкой, что очень забавляло ан Камианку. В первый день купального сезона она, правда, проявила чудеса благоразумия, спросив Ирсона, можно ли ей мыться языком.

– Можно, – вместо таная разрешил ей Феразис.

Талия немедленно лизнула лапу и сообщила товарищам: «На вкус – как крылья утопшей бабочки».

Щедрая госпожа ан Камиан и Ирсона звала купаться, но он не пошёл… и тем сберёг себе моток нервов. В один прекрасный день у бассейна нашёлся хозяин. С мордой под стать размеру этой раковины-переростка. Безбашенная кошка, ничуть не устрашившись габаритов своего противника, зашипела на ящера и, расставив лапы, приготовилась дать отпор. Увы, оказать сколько-нибудь достойное сопротивление ей не удалось. Плакальщик прикрыл глаза толстыми веками и попросту вытолкал Талию из бассейна бронированным носом. Затем он погрузил голову в «кровь радуги» и завыл – так оглушительно, что алайка едва не оглохла, мигом растеряв всю свою воинственность. Чихая, отфыркиваясь, путаясь в ногах из-за содроганий земли, она поспешила унести свой переливчатый хвост подальше.

В общем, Талия, как всегда, вносила в серые будни новые краски. Жаль только, что вернувшись с утренних купаний и гуляний, она почти сразу уходила к своей стене, где и просиживала до вечера мохнатой ушастой грушкой.

Ирсон был готов узлом завязаться от скуки. Его духовая трубка валялась без дела. Лабиринт Стены был мертвым. Кроме плакальщиков здесь никого не водилось – ни скальной ящерки, ни паука, ни самого завалящего муравья. Не поохотишься. Надписи на Стене, знакомство с которыми сулило так много любопытного, тоже не оправдали надежд таная – он попросту не знал всех этих языков. Ирсон смог разобрать описание лишь одной ошибки, совершённой неким Мейвом (танай готов был поклясться, что уже слышал где-то это имя).

Вышеозначенный Мейв был в некотором роде коллегой Ирсона – он сокрушался о том, что пытался обойти алайский иммунитет к опьянению. Эта, безобидная на первый взгляд, затея чуть было не довела беднягу до сумасшествия. Он «потерял всё и ничего не обрёл взамен».

Ирсон медленно поскрёб подбородок. Ему стало не по себе оттого, что он наткнулся на сообщение зельевара. Совпадение? Случайность? Вряд ли. «И зачем было это мне показывать? – гадал на обратной дороге Ирсон. – Я никогда ни о чём подобном и не думал. Все мало-мальски опытные алхимики знают – алайский иммунитет прочен, как алайские же когти. Да и какой смысл изобретать такое зелье для кошек? Чтобы расслабиться, у них есть аланаи. Чушь какая-то!»

Ирсон поделился своим недоумением с Феразисом, бившим баклуши на одной из нижних площадок лестницы.

– Если ты сам не знаешь, зачем Стена явила тебе эту ошибку, так откуда это знать мне? – зевнул Феразис.

– Ну мало ли, – зевнул в ответ Ирсон. – И вообще, ты говорил, что надпись должна вызреть, найти свою отточенную и вылизанную формулировку. А там – муть какая-то. Не спаивай алаев, а то будет тебе бо-бо.

– Ты думаешь, каждая надпись существует только в одном варианте? – вкрадчиво спросил Феразис. – У любой из них сотня лиц. Видимо, она повернулась к тебе не лучшим.

– И зачем это нужно? – садясь рядом, полюбопытствовал Ирсон.

– Предупреждение должно предостеречь, а не разбередить твоё любопытство. Это во-первых. Во-вторых, оно должно дойти.

– До меня явно не дошло.

– Лучше бы тебе так не говорить.

– Это почему же?

– Чтобы сохранить свою голову в целости и сохранности. Стена знает – иногда, для того чтобы достучаться до чьего-то разума, нужно проломить чей-то череп.

Ирсон не понял – шутит ли Феразис или говорит серьёзно. Чувствуя себя как-то по-дурацки, танай принялся обрывать ягоды каменики.

– Прямо-таки зубодробительное удовольствие, – с хрустом прожевав горсточку, потёр челюсть Ирсон.

– Зато прекрасно усваивается подавляющим большинством форм жизни, – потягиваясь, приоткрыл крылья Феразис.

– А это что? – спросил Ирсон, указывая на широкую выемку в земле; прежде её тут не было.

Углубление походило на ушедшую в грунт, покрытую наслоениями пыли чашу фонтана. Плакальщики, горбясь, шаркая по камню заскорузлыми пятками, слонялись вокруг неё, время от времени кланяясь куче сухих листьев, буревшей посредине.

– Праздник, – соизволил ответить Феразис.

Плакальщики всё прибывали. Хотя в большинстве своём они были гуманоидами, ростом чуть выше или чуть ниже Ирсона, среди них попадались и довольно интересные экземпляры. Начиная змеями, капюшоны которых были так огромны, что гады больше походили на скатов, чем на кобр, и заканчивая мелкими собакоголовыми тварями, оснащёнными тремя парами цепких обезьяньих ручек. Когда празднующих набралось достаточно много, они неожиданно синхронно сели на землю и затянули нудный, монотонный гимн. Ирсон вновь захрустел каменикой, чтобы хоть как-то заглушить омерзительную литанию.

К счастью, пение закончилось до того, как иссякли запасы ягод. Один за другим плакальщики стали спускаться в центр фонтана, к бурой куче, и, кто чем мог, подбрасывать листья к небу. В этот момент лица этих странных существ озарялись слабым подобием радости. Когда последний из плакальщиков принял участие в ритуале, листва сама собой закрутилась маленьким смерчем и саранчой разлетелась по всем сторонам света. Несколько листьев проворно взмыли к площадке и нырнули в щель, откуда торчали стебли каменики.

Плакальщики стали расходиться.

– Ну и что это было? – покосился на Феразиса Ирсон.

– Ты не пробовал подумать, прежде чем спрашивать? Что могут праздновать плакальщики?

– То, что один из них… докричался? Смог предотвратить ошибку? – тут же нашёлся танай.

– Именно, – царственно кивнул Феразис. – Он выполнил свою миссию. Отдал свой долг. Отдал и истлел. Теперь он готов принять милосердие Милосердного.

Это было первое и последнее развлечение, на которое расщедрилась Стена Ошибок. От скуки Ирсон решил возобновить свои размышления «о сути змеиного». Улегшись в тени каменной глыбы, он многие часы пребывал в медитативном оцепенении… пока пришедший Феразис не отвешивал ему грубого тычка, напоминая, что настала его очередь дежурить. Танай и илтеец с самого начала условились спать по очереди – мало ли что. Но ничего не происходило, и Ирсон, несмотря на свой всегдашний пессимизм, стал надеяться, что они и впрямь оказались вне пределов досягаемости веиндороненавистников.

Увы, его чаяниям не суждено было сбыться…

В одну из ночей Ирсона разбудил Феразис.

– За рекой что-то происходит, – бросил илтеец и исчез в коридоре.

Ирсон наскоро натянул сапоги, схватил своё нехитрое оружие и выскочил наружу. Холодный воздух наждаком прошёлся по горлу, и танай потуже завязал воротник.

Сам Дом Ошибок (обычно хорошо видимый отсюда) будто исчез – ни одно из окон не горело. А вот облака там, где, по мнению Ирсона, должна была находиться его правая часть, были подсвечены алым, словно в долине за Домом пылал пожар.

– Порталы. Чужие, – глядя в архаичную подзорную трубу, сказал Феразис.

– Они всё-таки нашли нас! Не везёт, так не везёт, – хватил кулаком по бедру танай.

– Дело не в невезении. Дело в глупости. Их глупости, – кровожадно блеснув глазами, заявил илтеец. – Полагаю, вскорости они и сами будут не рады, что нарушили покой этого места.

Ирсон не разделял его оптимизма… Ровно до тех пор, пока со стороны Дома не стали доноситься первые крики.

Ночь ожила. Какое-то огромное животное гнусаво затрубило в ответ, видно возмущаясь тем, что его потревожили. Над лесом взвилась стая перепуганных птиц. Встрепенулись кроны деревьев. Отдельные вопли за Домом слились в единый жуткий, леденящий кровь вой.

– Слишком громко. Почему мы вообще их слышим? – содрогнулся Ирсон.

– Полагаю, они сожалеют, что явились сюда без приглашения. А Стена никогда не откажется от свежей порции сожалений, – со всегдашним хладнокровием изрёк Феразис. – Увы, я не думаю, что их соратники извлекут урок из их ошибки.

– Да… эти вряд ли отступят, – протянул Ирсон. – Скорей бы уж Талия…

– Спешка в её деле только вредит, – назидательно сказал Феразис.

– Не думаю, что безвременная кончина госпожи ан Камиан – и наша заодно – в меньшей мере скажется на успехе её миссии, – ядовито парировал Ирсон.

– Не могу не согласиться, – коротко поклонился ему Феразис.

Некоторое время клочки заклятия полярным сиянием висели над незримым Домом Чужих Ошибок, а затем ночь поглотила и их.



Следующее утро принесло долгожданные перемены. Талия наконец-то «расписалась». Тайком наблюдая, как бойко она царапает стену, Ирсон потирал ладони в радостном предвкушении. Он едва уговорил ан Камианку поесть. А точнее – почти насильно впихнул в подругу две горсти каменики, прилежно отводя глаза от доверенной ей части Стены. Талия так и уснула на рабочем месте.

Погасив светильник, Ирсон набросил на плечи плащ и пошёл сменить Феразиса.

– Ничего?

– Тишина, – зевнул илтеец. – Как её успехи?

– Она уснула. Честно говоря, я надеялся, что она успеет закончить сегодня, – садясь на горячий камень, признался Ирсон.

– Она и так продвигается много быстрее, чем большинство моих подопечных. Были, конечно, уникумы… Но она не писатель и не философ.

– Да уж. Кабатчик и плиточница спасают мир. Свежо и оригинально.

– Несвежо и неоригинально, – помотал головой Феразис, направляясь к лестнице.

Не успел он скрыться внутри, как земля содрогнулась. Илтеец озадаченно обернулся.

Небосвод рассекла надвое полоса серебристого света. Точно призрачный клинок пронзил бархатный полог ночного неба и ударил в клубок жирных растений где-то позади Дома Чужих Ошибок. Стало неестественно тихо. Тихо и холодно.

– Во имя Тиалианны… – прошептал Ирсон.

Холод был не снаружи. Холод был внутри.

– Разбуди Талию! – сипло крикнул он Феразису, но ан Камианка – смертельно бледная, с глазами на пол-лица – уже и сама взбиралась по ступеням.

– Это… – просипел Ирсон.

– Это она, – махнула рукой Талия. – Крианова пассия. Она не мужик, она – дракон Веиндора. Драконица. Теперь нам точно хана.

Над их головами творилось что-то невообразимое. Казалось, все звёзды растаяли, словно льдинки, растекшись по небосводу серебристой глазурью.

– Что-то часто мы умираем в последнее время, – притянув к себе Талию, попробовал улыбнуться Ирсон.

– Ну, этот раз имеет все шансы стать последним, – мрачно усмехнулась та. – Эх, а у меня дома завалялся такой дивный шёлковый саван, шитый шестерёнками, стразиками и пайетками. Когда надо – никогда нет.

Её бил озноб.

Будь такое возможно, Ирсон с кожей сорвал бы с себя проклятую антимагическую сеть, чтобы попытаться хоть что-нибудь сделать, чтобы не стоять вот так… Танай с недовольством посмотрел на свои руки – пальцы чуть заметно дрожали.

– Глаз наоборот, – сказала Талия.

Разрыв в небе сузился, и впрямь став похожим на белёсый зрачок посреди чёрного ока. Внутри него что-то двигалось, обретало форму, наливалось ртутным блеском. Ирсону казалось, что он видит размытые очертания гибкого хвоста, мощных лап, складчатых полотнищ крыльев. Словно чудовищно огромная бабочка, выбравшись из кокона, неспешно разворачивала свои прозрачные перепонки.

– Не торопится. Знает, что нам некуда деваться, – сжал кулаки Ирсон. – Ты точно не успеешь дописать?

– Нет. Конечно, нет. Знаешь, я так устала, что мне уже почти всё равно, что она меня съест. Только тебя жалко, – шмыгнула носом Талия. – И Феразиса немножко…

Драконица неслышно сорвалась в полёт. Её крылья закрыли полнеба.

– Красивая… – зачарованно пролепетала Талия.

В облике дочери Веиндора, и правда, было что-то изысканное, скорбно-прекрасное, как в вышитой похоронной пелене, как в вуали, которой скорбящие элиданские леди закрывают голубоватые от бледности лица…

– Оглянитесь! – вырвал товарищей из оцепенения окрик Феразиса.

За спиной взгромоздившегося на камень илтейца вздымалась могучая волна песка. Она выросла совершенно бесшумно, за считанные секунды поглотив, погребя под собой сотни сегментов Стены.

– Долго же вы думали! – обращаясь невесть к кому, взревел Феразис.

В ответ песчаная волна разразилась угрожающим треском, будто тысяча ямкоголовых змей разом затрясла своими погремками. Скрутившись жгутом, песок хлынул наперерез драконице.

– Может ли смерть умереть?! – воздев руки и крылья, грохотал Феразис. – Крошится ли её хребет? Тупятся ли когти?

С каждым воплем из глотки илтейца вылетали облачка красноватой пыли.

Мельчайший песок в мгновение ока превратил замершую Талию в древнее изваяние с зелёными самосветами в глазницах. «Вот что такое каменное выражение лица», – мельком подумал танай. Дышать сделалось почти невозможно. Резь в глазах сводила с ума, но Ирсон не позволял себе зажмуриться.

Песчаный кулак ударил драконицу, сшиб её, охватил, сжал. Мерцающий серебряный свет струился сквозь его «пальцы», поверх которых наматывались и наматывались новые песчаные ленты.

– Иссохнут ли глаза смерти, если великий распад дохнёт на неё своим жаром? – не унимался Феразис.

Камень под ним пошёл трещинами, и илтеец добивал его, кроша обломки каблуками. В пыль, в прах…

Драконица вырвалась.

Сейчас её при всём желании нельзя было назвать изысканной. Она была грозна и уродлива, как смерть от стихийного бедствия. Дочь Веиндора походила на косматую грозовую тучу, на облако пепла, костяной муки, искрошившейся ржавчины, прониз…




10. КАМЕНЬ



– Проход должен быть где-то здесь, – медленно взбираясь по ступенькам, сказала Аниаллу.

Поднимавшийся следом Анар внимательно вглядывался в неровный камень стены. Пахло сыростью. По лестнице лениво змеился мутный ручеёк.

– Там что-то есть! – почти хором воскликнули алаи.

Вертикальная полоска шириной примерно в две ладони была чуть теплее окружающего камня.

– Заплатка. Другой материал – лучше прогревается, – констатировал Анар.

Он тщательно ощупал стену, прикрыл глаза, распознавая наложенные на неё заклятия.

– Ничего опасного. Можно ломать, – приглашающе кивнул он Алу, и сианай метнула сразу десяток полупрозрачных волшебных снарядов.

Раздался громкий треск. Градом запрыгали по полу мелкие камешки. Аниаллу всё же поосторожничала – не стала уничтожать «заплатку» полностью, а лишь раскрошила её. Сделав несколько загребающих пассов, сианай расчистила проход. Из образовавшейся трещины в коридор тут же хлынул яркий алый свет, за которым неспешно последовали клубы густого тумана.

– Безопасен, – рапортовал Анар, глядя, как кудрявое белое одеяло укрывает его ноги.

– Тебе будет трудновато пролезть, – с озабоченным видом провела ладонью по краю пролома Алу. – Тут меньше четверти хвоста.

– Я скукожусь, – хохотнул Анар. – Если что – высушим меня каким-нибудь заклинанием. Сушёные драконы – они компактные.

Аниаллу тихо зарычала на горе-шутника и стала протискиваться в трещину. Струи горячего пара щекотали ноздри; стены, покрытые какой-то белёсой порослью, омерзительно липли к рукам. Проход вилял то вправо, то влево, заставляя Алу изгибаться самым невероятным образом. Неизвестно чем излучаемый алый свет пронизывал трещину, обтекая все её извивы. Становилось всё жарче, всё влажнее. Наконец, выглянув из-за очередного угла, Аниаллу поняла, что их мучения скоро закончатся – впереди жёваным овалом сиял выход из этого милого местечка. Алу осторожно высунула нос наружу.

– Что там? – раздался позади голос Анара.

– Малиновое желе со взбитыми сливками, – с трудом обернулась через плечо Алу. – Внизу – туман, вверху – густой красный свет. Мы вынырнули из отвесной стены... трудно сказать, как высоко. Ни лестниц, ни карнизов тут нет. Придётся спускаться своими силами.

Сианай достала моток верёвки и плотно прижала один из её концов к полу. Он намертво приклеился к камню – не отцепится, пока Аниаллу не прикажет. Вытерев о штаны влажные ладони, Алу ловко скользнула за край и стала неспешно спускаться.

Через некоторое время верёвка чуть качнулась – к сианай присоединился Анар. Вид его узорчатых подошв над головой приятно успокаивал. Первым в море тумана нырнул пушистый кончик высвободившейся косы Аниаллу. Сианай спешно затолкала свой «второй хвост» за ремень и, посмотрев вниз, увидела, что Анар немного разогнал дымку – словно прорыл в плотном слое испарений колодец, на дне которого плескалось уже знакомое кошкам алое сияние.

Спуск затянулся – Алу уже начала волноваться, что верёвки не хватит, – но вот туман стал стремительно редеть, и перед сианай развернулась престранная панорама. Вдаль, насколько хватало глаз, уходили ряды циклопических колонн. Полые, сделанные из толстого, покрытого дымчатыми разводами стекла, они заключали в себе пучки пылающих струн – багровых, гранатовых, пурпурных. Странное дело, но испускаемое ими сияние было ярче между колоннами, чем возле них самих. Основания колонн окружали прорезанные в полу отверстия, из которых и валил белый дым. Здесь было так жарко, что алаям пришлось защитить себя магией.

Верёвки действительно немного не хватило, и Аниаллу развернула глимлай – тем более что наступать на пол, выложенный множеством красных каменных пирамидок, не хотелось. Анар был другого мнения. Оттолкнувшись от стены, он перевернулся в воздухе и мягко приземлился на все четыре.

– Как по углям идёшь, – посверкивая зачарованными подушками лап, сообщил он. – И дрожит так… тревожно. У тебя есть идеи, что это может быть?

– Никаких. Это харнианская магия, я в ней ничего не понимаю. Все, кто в ней что-то смыслил, должны были погибнуть много сотен лет назад, в войну Огня.

Алу провела по лбу мизинцами, убирая противные, пропитавшиеся влагой прядки.

Вдалеке начала обрисовываться противоположная стена зала. Приблизительно в центре её что-то мерцало, отливая тусклым серебром и лучась таким мощным волшебством, что алаи приближались к ней с осторожностью, находясь в постоянной готовности отразить магический удар. Мало ли что там мерцает…

Это были ворота, упрятанные в глубокую полукруглую нишу. Высокие и широкие, они тем не менее терялись на фоне огромного зала, точно мышиная норка  – в стене оптового склада. Ворота были отвратительны. Неестественно-когтистые кошачьи лапы, выныривая из острой листвы, терзали головы всевозможных неалаев. Неведомый художник изобразил страдания настолько реалистично, что Аниаллу невольно отпрянула, разглядев среди множества лиц алайский профиль. На секунду ей показалось – среди смертельного кружева шипов и лезвий кричала от боли она сама.

– Ну и что ты скажешь об этом? – тихо спросила она Анара.

– Пугают… но неумело, – ответил тот, положив руку на плечо сианай. – Могли хотя бы заклятие страха повесить для пущей важности.

– Им не нужно никого пугать. То, что лежит за этими дверями, само по себе настолько ужасно, что не нуждается в волшебных ухищрениях. Оно пропитывает, отравляет здесь… всё, – Аниаллу запнулась, похолодев от звуков собственного голоса – глухого, тусклого, чужого.

– Может, оно и не боится вторжения, но заперлось на славу. Так просто эти ворота не открыть, – пробормотал Анар, методично осматривая створки.

Под верхним металлическим слоем прятался второй – из матового тёмного материала. Узор был очень плотным, Анар отыскал один-единственный просвет, достаточно большой, чтобы просунуть палец. Он коснулся двери и тут же отдернул руку – мгновенно ожившие шипастые стебли расползлись в стороны, освободив отполированный до зеркального блеска квадрат.

– Вот и замок. В Руале так часто делают. Теперь надо только отмычку подобрать, – Анар осторожно прижал ладонь к середине квадрата. – Нет, моей царской крови тут явно недостаточно. Может, ты…

Аниаллу подошла и решительно начертила на обнажившемся камне какую-то сложную фигуру. Ничего не произошло.

– Что это было? – спросил Анар.

– Знак с карты призрака. Жаль. Я была почти уверена…

– Может быть, надо писать чем-то особенным. Неалайской кровью, например, – предположил Анар. – Или… нет, я не в настроении играть в шарады с замками. Посторонись-ка, я попробую всё-таки по нему шарахнуть, – прищурив глаза и уже занося руку, сказал Анар.

– Ну нет, так дело не пойдёт. – Аниаллу демонстративно уселась спиной к двери, заткнув затылком чей-то кричащий рот. – Не для красоты же призрак нацарапал эту закорючку на полу своей камеры. Я чую – она как-то связана с этой дверью. Может, мы неправильно её чертим?

– Давай попробуем другую последовательность линий, – пожал плечами Анар.

Он подошёл к Алу и, забрав у неё пластинку с символом, стал пальцем перерисовывать его на каменный квадрат. Алай начинал то с одного, то с другого края, но дверь упорно не реагировала. Наконец, зацепившись рукавом, Анар остановился. «Как же мне надоел этот сюжетец! – подумал он, отцепляя ткань от кошачьего когтя, пронзившего кончик чьего-то носа. – Куда ни плюнь, везде он. Хоть в галерее, хоть в уборной, хоть… в той же тюрьме».

Анар задумчиво склонил голову набок. Он решил повторить маневр, проделанный им с рисунком в камере призрака, только наизнанку – попытаться посмотреть на пытки неалаев глазами «Истинной Кошачести». Сходу проникнуться ненавистью к исцарапанным страдальцам у него не вышло, и Анар решил зайти с другой стороны – благо в фаворе у местных хозяев были и иные эмоции.

Чувство превосходства разлилось по его телу щекочущим, искристым восторгом. Нет, не права была царица Алара, предостерегая, что за пределами Руала он перестанет быть высшим из высших. Нет и нет! Везде, куда бы ни направились его золотые лапы, ему суждено быть живым огнём, ярко пылающим на самой вершине пищевой цепочки. Он – тот великий солнечный кот, что свернувшись лучистым клубком, освещает весь Энхиарг от края до края. И каждая тварь, разумная и не очень, влюблёно тянется к нему, дарящему блеск её глупым глазам.

Вот и сианай Аниаллу, запрокинув голову, в благоговении смотрит на него. Она робко положила руку на его колено, впитывая кончиками пальцев животворящий жар его тела. Золотой мёд, огненный нектар… Эта женщина – Тень, а никаких теней не было бы без его света. Без света его Кошачести не было бы вообще ничего… и потому он волен казнить и миловать. Согреть достойных своей нежностью и заставить тела уродливых и непокорных плавиться, словно воск, в горниле его гнева. Он скользнул презрительным взглядом по лицам неалаев. О! Его лучи смогли бы терзать этих недостойных куда… проникновеннее!

Дойдя до нужной кондиции, Анар простёр руку и небрежно набросал линии на чёрный квадрат. Символ-ключ вспыхнул багровым, и дверь дрогнула.

Аниаллу тут же взлетела на ноги и наградила Анара восторженным поцелуем:

– Это было вкусно!

Алаи отступили на несколько шагов, освобождая место начавшим отворяться створкам. Дохнувшая из проёма тьма смыла с Анара его высокомерие, как ливень – позолоту с вибрисс. Ужасные двери раздвинулись совсем чуть-чуть – ровно настолько, чтобы можно было пройти. Анар обернулся и лёгким движением кисти выманил из тумана увесистый осколок колонны.

– Можешь считать это моим пунктиком, – улыбнулся алай, умостив его между створок.

– Это п-полезная привычка, – выдавила Алу.

Анар заглянул ей в лицо. В глазах сианай бился ужас. Аниаллу плотно сжала губы, борясь с собой, и всего через несколько мгновений страх исчез, словно вытек через дырочку в глубине её глазниц. Решительно сдвинув брови, Алу первой скользнула в просвет. Несколько её прядей примагнитились к створкам, словно пытаясь удержаться за них и остаться снаружи. Анар последовал за сианай и оказался в непроглядной холодной тьме. Оглянувшись, он увидел странную вещь: полоска света алела в щёлке приоткрытой двери, но лучи не могли проникнуть в зал, будто натыкались на невидимую стену. В таком мраке ничего не разглядишь, сколько ни расширяй зрачки…

Смачно чпокнув пробкой, Алу выпустила на свободу волшебный огонёк. Взмыв ввысь, он вытянулся, заглотил свой собственный хвост и превратился в светящийся голубоватый бублик. Тьма нехотя отступила. Алаи увидели свои размытые отражения в гладко отполированном полу. Непроницаемо-чёрный минерал слабо отливал холодным водянистым блеском.

Они двинулись в глубь зала, скользя, как две водомерки по глади подземного озера. Мимо медленно проплывали огромные колонны из мориона, похожие на оплывшие свечи. С каждой минутой мрак отвоёвывал свои права. Аниаллу задрала голову – светящийся бублик истончился до состояния ленты, жалобно подрагивающей на подземном ветру. Сианай подпитала заклятие, выпустив из склянки новую искру… потом ещё и ещё одну. Хорошо, что она запасла их в избытке.

Внезапно меч Анара рассёк воздух. Аниаллу оглянулась – тварь, сотканная из густого мрака, обрисовывалась вокруг пронзившего её золотого лезвия. Она замерла, словно раздумывая, умереть ей или нет, и разлетелась на множество клочков, слившись с окружающей тьмой.

Алу с завистью покосилась на меч Анара, отблёскивающий солнечной рыжиной. Ей страшно захотелось, чтобы у неё в руках оказалось что-то столько же надёжное, прочное, магическое. Что-то, во что можно вцепиться до боли в пальцах и хоть немного успокоиться. Пробирка, горлышко которой она затыкала пальцем – не в счёт. Слишком хрупка.

– Что там? Какой-то холм? – прищурился Анар, разглядывая… нечто вспучившееся на горизонте.

– Это не холм. Это концентрированный мрак. Исконный, первородный… – облизала губы Алу. – Какая же жуткая жуть!

Гнездящаяся под потолком тьма вошла во вкус и расправлялась с каждым последующим «бубликом» быстрее, чем с предыдущим.

– Поберегу, всё равно тут не на что смотреть простым зрением, – сказала Аниаллу, убирая пробирку в карман.

Алаи вошли в антрацитовое облако. Мрак вокруг был почти осязаем. Да что там почти – Анар и Алу то и дело морщились от его маслянистых касаний. Пол резко пошёл под уклон, и алаям показалось, что они спускаются на дно чашки, полной остывшей кофейной гущи. Чтобы не упасть, им приходилось вытягивать ступни как танцовщикам балета, чиркая когтями по полировке. Казалось, Тьма высосала из окружающего пространства всё тепло и весь свет. Целиком. До грана. Обычное и тепловое зрение стали бесполезны, оставалось полагаться на магическое. Для него чернота не была однородной. У неё были оттенки, полутона, отражавшие разную степень насыщенности, плотности, вязкости тёмной энергии. И насыщенность эта всё возрастала. Что бы ни ожидало алаев впереди, они знали лишь одно – оно было леденяще могущественно.

– Мы почти пришли. Я чувствую, – прошептала Алу, приглаживая вздыбившиеся волосы. – Вот он. В самой сердцевине.

Посреди тошнотворного мельтешения тьмы возник островок спокойствия. Чёрный прямоугольник, примерно полтора хвоста в ширину и три в длину. Брусок из неизвестного материала, покоящийся на высоком постаменте. Камень, как назвал его в своей предсмертной записке безумный летописец.

– Я чую там, внутри, портал, но какой-то… неправильный. А ты? – тихо спросил Анар и, так как сам не расслышал своего голоса, повторил вопрос уже громче.

Аниаллу не ответила. Алай положил руку ей на плечо, и сианай тут же резко обернулась. Кажется, её губы шевельнулись, но Анар ничего не услышал. Видимо, этот гнусный Камень засасывал в свою бездонную утробу не только свет и тепло, но и звуки. Анар телепатически повторил свой вопрос.

– Я тоже чую его… и много, много всего другого, – Аниаллу придвинулась к Анару и вздрогнула всем телом.

Теперь они стояли, тесно прижавшись друг к другу, и в молчании смотрели на источник всего зла, рассадник заразы, отравившей уже сотни алаев…

– Аниаллу, – мысленный голос Анара звучал тревожно, – что делаем? Исследуем? Уходим? Мы не можем просто стоять. Надо решать. И решать быстро!

– Ты прав… конечно, – Алу замялась, стиснула виски, а потом вдруг шагнула к Камню, вытянув перед собой руку, явно намереваясь коснуться его.

– Ты что? – воскликнул Анар, перехватив её запястье. – Ты в себе?

Аниаллу не вырывалась.

– Мне не следует этого делать? – без иронии, серьёзно спросила сианай, приподнявшись на цыпочки, глядя ему в глаза с пугающей пытливостью.

– Не… – тут же брякнул Анар; и осёкся.

Интуиция предала его. Вместо того чтобы позволить ему утащить любимую прочь из этого ожившего кошмара, она настойчиво шептала: «Всё идёт как надо. Вы именно там, где должны быть. Да, вы рискуете погибнуть, но это отнюдь не повод уходить, ибо здесь ваше место».

Скрепя сердце и скрипя зубами, Анар выпустил руку Алу.

Сианай поднялась по ступеням и, помедлив немного, погрузила тонкие пальцы в кокон из застывшей тьмы, окружающий Камень. Не чувствуя никакого сопротивления, руки алайки проникали всё глубже, пока наконец ладони её не легли на твёрдую гладкую грань. Закрыв глаза, сианай направила свой внутренний взор вглубь Камня.

Встав по другую его сторону, Анар нагнулся к Алу, чтобы иметь возможность видеть её лицо за густой вуалью трепещущей тени. Тянулись долгие минуты, а сианай была всё так же неподвижна. Казалось, она даже не дышит. Анар уже начал терять терпение, когда заметил, что синий свет глаз Аниаллу, сияющий даже сквозь веки от творимого ею мощного волшебства, стал угасать. Сначала алай принял это за окончание процесса заклятия, но через мгновение глаза Алу потухли вовсе. Она еле стояла на ногах. Анар потянул её за плечо вбок, не давая упасть на Камень. Аниаллу уцепилась было за его рубашку, но пальцы её были слишком слабы и соскользнули вниз. Сианай потеряла сознание. Анар подхватил её на руки и помчался обратно.

Это оказалось не так просто: алая словно притягивало к Камню, будто тот засасывал в себя уже и воздух. В мозгу Анара метались странные образы – немыслимые мыслеформы, размытые, неясные, но неизменно внушающие глубокий животный ужас. Лихорадочно вглядываясь во тьму, словно ища в ней спасения от этих тошнотворных видений, Анар продолжал бежать вперёд. Мрак чёрной рекой тёк к Камню, увлекая за собой алая. Он с трудом переставлял ноги, они увязали во тьме, как в густой смоле. Дышать с каждой секундой становилось всё труднее. Лёгкое тело Аниаллу, которую он бережно нёс на руках, превратилось в неподъёмную ношу. Но когда Анару показалось, что силы оставили его, впереди, между приоткрытыми створками ворот, засияла спасительная красная полоска.

Анар протиснулся в щель и, отойдя на несколько шагов, прижался к стене. Каким счастьем было чувствовать за спиной толстую, надёжную стену. Алай тяжело дышал. Мышцы его ныли от перенапряжения. Он никак не мог прийти в себя после пережитого ужаса. Наконец, взяв себя в руки, Анар с неохотой оторвался от стены и, всё ещё пошатываясь, зашагал прочь. Два рюкзака поплыли следом…

В голове его лихорадочно роились мысли. Куда идти, что делать?

Анар остановил выбор на садике возле одного из особняков. Это был неживой сад – каменные деревья, каменные птицы, арки, увитые каменными же лозами с кошачьими когтями вместо шипов…

Анар уложил Аниаллу на платформу из тёплого камня. Облегчённо вздохнул – сианай просто спала. Тяжёлым, непроницаемым сном утомившейся волшебницы. Её руки были холодны как лёд, и Анар, отвязав от рюкзака её спальный мешок, закутал Алу в тёплый мех, спеленал её туго-туго, на мгновение с отчаянной нежностью прижав к груди.

Сделав несколько размашистых пассов, Анар создал две защитные сферы. Одну – огромную, вобравшую в себя весь сад, способную предупредить хозяина об атаке; и вторую – поменьше, достаточно плотную, чтобы принять на себя первый удар.

Только после этого Анар позволил себе рухнуть на землю и устало спрятать лицо в ладонях. Что же здесь происходит? Чего хотят от них с Аниаллу? Чего хочет их интуиция? Чего хочет Тал? И что они сами хотят от этого Камня? На что рассчитывают, будучи слабее его во много крат?

Анар досадливо ударил кулаком по кочке.

Главное, что Алу осталась жива. Она была здесь. Совсем близко. Рядом. Он мог нагнуться и коснуться губами её нежной щеки, точёной ключицы, уголка века, словно тенями тронутого синим отблеском радужки. Он мог бы развернуть меховой кокон, стянуть с Аниаллу жилет и брюки и целовать её всю до тех пор, пока для его чувствительных к теплу глаз она не станет пятнистой, как леопард. Пока она снова не сможет улыбаться, забыв о Камне, д‘ал и их гнусном хозяине.

Анар мог бы… но он не сделал ничего из этого – будить Алу было опасно.

С жутковатой ясностью он запоздало осознал: его возлюбленная не просто очаровательная кошка. Она – воплощение Аласаис, та, на ком лежит огромная ответственность. Проснувшись, Алу неминуемо захочет разделаться с Камнем. И ничто её не остановит. Анар был готов поклясться, что знает, какое именно выражение примет тогда её лицо – упрямая, горькая решимость, как холодная дождевая вода, соберётся в морщинке между её бровей, в изогнутой складке сжатых губ…

Ну что, что ему было делать? Углубить её сон магией, погрузить Алу на её же глимлай и рвануть к поверхности? Как заманчиво… и как бесполезно. Она не простит. Нет, даже хуже – простит, а потом отошлёт его в Бриаэллар, чтобы не путался под ногами парализованным хвостом, и вернётся сюда. Одна. Этого никак нельзя было допустить.



…Аниаллу очутилась посреди небольшой круглой комнаты с потолком-куполом из голубоватого стекла, сквозь которое пробивались весёлые лучи осеннего солнца. В стене справа серебрился новёхонькой решёткой круглый прозрачный люк, чуть запачканный с другой стороны землёй и опавшими листьями. Он был заперт на толстую цепь. Напротив Аниаллу, задрав голову и разглядывая что-то на потолке, стоял худощавый мужчина с удлинённым эльфийским лицом, странно смотрящимся в сочетании с усами и аккуратной бородкой. Ещё двое, о чём-то оживлённо беседуя за её спиной, трудились у открытой крышки другого люка в полу.

– Так вот, – продолжая, видимо, прерванный чем-то разговор, сказал её собеседник, – они всё трезвонят, что под этой станцией живут твари с чёрной кожей. Жестокие, яростные, люто ненавидящие всех, кто не принадлежит к их расе, и почти неспособные думать, они копят силу и злобу, чтобы в один ужасный день вырваться на поверхность и утопить весь подлунный мир в крови. У-у-у… – растопырив пальцы козой, вяло провыл он. – Я-то думаю, что там у нас просто окопалась шайка контрабандистов, припасшая каких-нибудь колец иллюзий и жезлов страха. Но я не дурак проверять эту гипотезу на своей шкуре.

Аниаллу с трудом выдавила улыбку.

– А вообще, дураков много, – продолжал говорливый полуэльф. – Лезут и лезут в эти… катакомбы. Богатенькие детки в основном. Накупят на родительские деньги всякой мажни и – вперёд на подвиги с задранным носом. Те, что внизу, им тут же по этому самому носу и нащёлкают – насмерть. А хозяевам станции потом отдуваться, вот они и решили заделать проход. Послали бригаду. Потом ещё одну. И ещё… В последний раз туда отправились семеро. Через неделю вернулись трое. Все седые, грязные. В синяках, ожогах и царапинах. В глазах, говорят, такой ужас, что тот, кто смотрел в них, сам начинал дрожать от страха. Двое из них не прожили и недели – оба покончили с собой. Перегрызли себе вены в психушке. Ещё через неделю исчез третий – его так и не нашли. Вот так и рождаются городские… загородные легенды!

Аниаллу поёжилась. Она не знала, как и зачем она оказалась в этом зале. Выбираться же из него надо было почему-то иным способом: в стене напротив запертого люка было отверстие, ведущее в белый туннель с круглыми гладкими стенками, уходящий вниз под большим углом. Оба человека, покончив со своим занятием, уже скрылись в нём, с чуть слышным шорохом заскользив по молочному покрытию. Собеседник Алу собирался последовать за ними.

– Главное – вовремя затормозить! – оглянулся он и быстро, даже как-то пугающе поспешно, нырнул в тоннель ногами вперёд.

Аниаллу осталась одна. Ей было, мягко говоря, не по себе. Она твёрдо знала, что другого пути наружу нет. Скользнуть следом за полуэльфом или навечно застрять в этой светлой комнатке – вот и весь её выбор, но по непонятной причине голодная смерть не представлялась сейчас Алу такой уж мрачной перспективой...

И всё же, пересилив себя, алайка прыгнула в белёсую пасть туннеля – в широко разверстую, беззубую пасть. Туннель пересекался с другими – такими же идеально чистыми и гладкими. Они казались Аниаллу омерзительным клубком червей, жаждущих не просто пожрать её, а заточив в своё холодное неуязвимое чрево, оттащить на расправу к ещё более страшному злу, коему преданно служили. Алу представила, что уже заблудилась, и ощутила всю бездну ужаса, в которую провалилась бы, затеряйся она в этих красивых белых туннелях.

Она вдруг поняла, что все пересказанные ей полуэльфом байки – чистейшая правда. Никакие не контрабандисты – неизъяснимая, небывалая жуть таилась там, далеко внизу, под этой образцово-показательной станцией. Нечто обжигающе-чёрное, скользкое, костистое, с множеством безликих лиц. Ненасытная утроба, живой пыточный инструмент, кладбище всякой надежды… У Аниаллу перехватило дыхание, желудок сжался в ледяной комок. Древнее зло дремало, скованное ожиданием приказа своего неведомого властелина, и не могло добраться до сианай, но уже сам факт, что оно существует, приводил Алу в трепет.

Оно спало, клокоча, ворочаясь и скалясь… но Аниаллу рисковала разбудить его. Если она не сумеет вовремя затормозить, повернуть – свернуть с дороги к гибели – встречи этой будет не миновать. Паника душила Аниаллу. Тело её немело, становилось деревянным, непослушным. Им было всё труднее управлять. Мысли путались. Только бы не ошибиться туннелем… Богиня! – куда же подевался её проводник? Где-то впереди звучал его бодрый голос, так неуместно, жестоко веселый. Страшный конец… хуже ничего и вообразить невозможно. Вот-вот – и она с разлёту бултыхнётся в океан неизъяснимой жути, из которого ей уже не вынырнуть!..

Стоп! Зарычав, Аниаллу выпустила когти – на руках и ногах. Обшивка туннеля протестующе взвыла. Мышцы сианай напряглись до судороги, но скольжение тут же замедлилось. Сделав несколько глубоких вдохов, Алу смогла совладать с собой. Её положение – во всех смыслах – довольно плачевно, но она не позволит страху сделать его ещё хуже. Аниаллу заправила косу за воротник и, не давая себе более разгоняться, поехала вниз.

Однако путь её оказался недолог – туннель впереди, как причудливой пробкой, оказался заткнут огромным ежом. Длинные иглы зверя примялись и смотрели вперёд, окружив мордочку колючей воронкой, в глубине которой маслянисто поблёскивали бусины глаз. Ёж был чёрен, но то была не мёртвая, жуткая чернота порождений Тала, а тёплая чернота лоснящейся эалийской шкуры.

Алу протянула руку и осторожно погладила зверя. Несколько секунд ёж наслаждался лаской, а затем решительно фыркнул и, напористо обнюхав пальцы сианай, заговорил:

– От тебя почти не пахнет страхом. Хорошо. Слушай.

Алу кивнула, поудобнее упершись плечом в стену.

– Ты пойдёшь туда. Пойдёшь к Камню. Сегодня. Через десять часов. Не раньше, не позже. Это твой шанс. Сбежать уже не выйдет, – отрывисто пролаял ёж, смешно разевая узенькую розовую пасть.

– Почему не выйдет? – чувствуя себя очень глупо, спросила Алу.

– Потому, – отрезал ёж. – Слушай меня и, может быть, останешься жива. Поняла?

Аниаллу снова кивнула и проснулась.

«Из одного кошмара в другой», – подумала сианай, вспомнив, где находится… а где она, собственно, находится?

Аниаллу глубоко вдохнула свежий чистый воздух и открыла глаза. На чёрных ветвях у неё над головой нахохлились чёрные птицы с ярко-малиновыми грудками, похожими на светящиеся рубиновые яблоки. Чуть переведя взгляд, она увидела Анара – целого и невредимого, сидевшего, поджав ноги, в низком каменном кресле. Глаза алая были открыты, но смотрел он куда-то сквозь Алу – видимо творя какое-то заклинание.

Вдруг за колоннадой мелькнула парящая тень. Враг! Аниаллу села. Она понимала, что слишком слаба, чтобы дать достойный отпор, но всё же высвободила руки из спального мешка… и тут же облегчённо уронила их на чёрный мех. Враг оказался всего лишь незримым слугой, несшим поднос, уставленный тарелками и чашками.

Поднос мягко опустился на землю у ног Анара – алай даже не шелохнулся. Алу к еде тоже не притронулась – не было сил. Она не отказалась бы сейчас от крепких, тёплых объятий, но Анару явно было не до неё.

Алу терпеливо ждала, прокручивая в памяти свой кошмарный сон… Да сон ли? Воспоминания ледяной дрожью пробежали по спине скорчившейся на платформе сианай. Время повернуло вспять, словно испуг зажёг фитиль на свече её памяти, и вот былые дни, месяцы, годы восковыми каплями принялись стекать вниз, обнажая давно скрывшиеся под их слоем события прошлого Аниаллу.

Много сотен лет назад она, носившая в те дни иное имя, была на задании в одном густонаселённом высокоразвитом мире под названием Диеннан, где магия, выдоенная из сокрытых в глубине земли кристаллов, освещала каждый дом и была основой быта всех его жителей. Белые туннели находились внутри одной из добывающих станций и доставляли магическую энергию на поверхность земли. Обычно она текла по ним потоком голубоватого света, но та часть здания, где оказалась Аниаллу, давно не использовалась.

Да, тогда она благополучно выбралась из клубка червей-туннелей и забыла, очень постаралась забыть о страхе, пережитом в них… Но забыли ли её? Быть может, именно тогда Тал глазами своих прислужников и увидел её впервые? Увидел потерянную девицу, полную сомнений и горечи, ненавидящую своё служение, и счёл, что она, как никто, подходит для его целей. Тал и тал сианай. Как символично!

Анар передёрнул плечами, устало нахмурился и открыл глаза.

– Ты очнулась! Хоть что-то хорошее.

– Мы не сможем выбраться отсюда так, как пришли, верно? – мысленно спросила Аниаллу.

– Да. Откуда ты?.. – поразился Анар.

– От ежа, – ответ Алу прозвучал как ругательство. – Но я не знаю подробностей.

– Город окружила магическая завеса – очень плотная, почти как Барьер. Я… я не думаю, что нам по силам её прошибить, – раздосадованно признался Анар. – Единственная оставшаяся лазейка – портал в галерее. С него слетела защитная оболочка. Может быть – случайно, может быть – нет, но он открыт. И путь к нему пока свободен.

– Мне кажется, это не лучший вариант, – осторожно возразила Алу; ей очень не хотелось говорить Анару то, что она должна была сказать.

Сианай опустила глаза. В нескольких шагах от её ног безмолвно лежало небольшое озерцо. Отблески света, роняемого грудками драгоценных птиц, растекались по мёртвой глади кровавыми каплями.

– Он точно лучший – потому как единственный, – скривился Анар.

Алаи долго молчали, смотрели на тёмную воду, на отражающихся в ней гранатовых птиц и причудливо извивающиеся ленты тумана у дальнего берега.

– Есть и другой – уничтожить Камень, – промолвила наконец Алу.

– Алу, я понимаю, что ты Тень Аласаис, существо совершенно иного порядка, которому доступно много больше, чем мне, и с которого, разумеется, столько же и спрашивается. Но мы вместе сражались с несколькими порождениями этого Тала – с мелкими, незначительными порождениями – и едва выстояли. Как же ты можешь надеяться уничтожить... – алай осёкся, поражённый фанатичным огоньком, вспыхнувшим в глазах сианай.

– Я не надеюсь, Анар. Я твёрдо уверена, что смогу его разрушить, – заявила Аниаллу.

Анар не нашёлся с ответом. Алу воспользовалась паузой и вкратце пересказала ему свой сон.

– Так ты хочешь полезть туда только потому, что так велел тебе гигантский ёж? – недоверчиво спросил алай, когда она замолчала.

– Да. И это был не просто гигантский ёж. Это был гигантский ёж, внушающий доверие, – совершенно серьёзно ответила сианай.

– Чудесно. Знаешь, я начинаю понимать беднягу Инаана, – покачал головой Анар. Аниаллу посмотрела на него с усталой укоризной. – Шучу. Но ты так и не ответила – как ты рассчитываешь совладать с этой штукой? Мы еле унесли от неё ноги…

– И это притом, что она не нападала на нас в полную силу, – кивнула Алу. – Она… оно считает меня слабой, Анар, и по-прежнему надеется заполучить меня. Оно говорило со мной там, у Камня. Мне не нравится, чем оно было и чем является сейчас? Что ж, это поправимо. Оно согласно стать всем, чем я пожелаю, лишь бы я согласилась направлять его. Как Бесконечный жаждал, чтобы наэй стали частью его разума, так и оно жаждет приобщиться к моей мудрости. Спит и видит, чтобы я стала его многоуважаемой частью – частью чего-то много большего, чем я, но без меня обречённого на прозябание.

– Заманчивое предложение.

– Не то слово. Когда тебя сжирают, ты тоже в некотором роде становишься частью чего-то большего. Многоуважаемой частью. Я, например, очень уважаю жареных цыплят… Но суть его посулов – не главное. Главное, что оно ещё не сочло меня непригодной для своих планов – и потому подлежащей уничтожению. Это даёт нам шанс. Мы сможем подобраться к нему и…

– И что?

– И стереть его с лица Энхиарга, – мрачно закончила Алу. – Оно не видит в нас угрозы потому, что мы – алаи. В силу своей природы, мы не обладаем магией, способной ему существенно повредить. Оно думает, что мы не обладаем. У каждого вида магии – магии Воды, Огня, Чувств – есть заклятия разного уровня силы и требований к заклинателю. Низшие могут творить маги любой расы, высшие – только «дети» данной стихии, те, чьи души способны к максимальному с ней единению. Если кто-то «неродной» попытается прочитать такое заклятье, он столкнётся с возмущением силы, последствия которого непредсказуемы. Но есть и так называемая пограничная магия…

– Средний уровень?

– Эти заклятия очень мощные, но их при определённых условиях могут накладывать и чужаки. Чтобы сделать это, ты должен до глубины души проникнуться интересами избранной стихии, из постороннего существа стать её любимым пасынком, образно говоря. Лучше всего с этим справляются люди. Хуже, как ни странно – алаи. Мы впадаем в крайности. Наш дух или отторгает чужую магию – сразу, на корню. Или, напротив, заставляет душу распахнуться навстречу ей так широко, что нежные структуры души буквально рвёт в клочья. И мы сходим с ума или погибаем.

– С первого раза?

– Да. И хозяева Камня, разумеется, знают об этом. Но они явно не понимают, насколько то, что проделали со мной Тиалианна и Аласаис, преобразило мою душу. Я… владею собой, как никто из нашей расы. Я могу сыграть и не заиграться.

– Ты знаешь подходящее заклятье?

– Да, – просто кивнула Аниаллу, – «лезвия Хейна» – это то, что нужно.

Анар помолчал, размышляя.

– Алу, но представь – ты начинаешь читать свои «лезвия», Камень понимает, что ты делаешь, и…

– Он ничего не успеет понять. Я создам «лезвия» здесь и спрячу их в антимагическую сумку. Мне останется только вонзить их в Камень. И всё будет кончено.

– Это безумие, Алу…

– Это всё сплошное безумие. Только не говори мне, что считаешь вариант с порталом менее сумасшедшим. Это ведь их портал, Анар. Их гадкий, злокозненный портал-сообщник, через который они ходили захватывать всё и вся. Ты же не думаешь, что он раскаялся за эти годы и стал вести в какое-то другое место?

– Твой дух Змеи всё ещё при тебе. И змея эта – ядовитая гадюка.

– Я сцежу яд в скляночку и снова буду паинькой, – улыбнулась Алу, грациозно потянувшись за чёрной фарфоровой чашкой.



Алаи вернулись в лаборатории. Решительно прошагав по коридору, Аниаллу вошла в ту из них, что была отмечена присутствием «глазастого» стеллажа. Местный магический фон показался сианай наиболее благоприятным.

– Что требуется от меня? – мысленно спросил Анар.

– Помоги мне заэкранировать комнату. Мы должны постараться изо всех сил. Если Камень поймёт, что мы задумали…

– Всё понятно, Алу, – со вздохом перебил её Анар.

Когда комната была должным образом изолирована, Аниаллу ушла в дальний угол и, расстелив на полу кружок толстой плёнки, стала раскладывать на ней разнообразную мелочь – магическую и не очень. Там были несколько волнистых светящихся спиц, катушка мерцающей лески, раскладная, хитро изогнутая линейка, кусок мела и пара упругих белых брусков с большой палец величиной. Затем, подойдя к одному из шкафов, сианай сняла с петель стеклянную дверцу и, выпустив коготь, вырезала из неё четыре длинных треугольника. Взмах руки – и будущие «лезвия» стали матовыми, желтовато-белыми, как овечья шерсть. Аниаллу удовлетворённо кивнула и вернулась к плёнке. Ловко орудуя линейкой, она расчертила круг мелом на множество неравных и неровных кусочков.

– Схема разделки праздничного пирога в Руале с учётом всех прав и привилегий гостей, – прокомментировала Алу.

Анар даже не улыбнулся.

Сианай вздохнула и, воткнув спицы в нужные узлы разметки, разместила перед ними осколки стекла. К центру плёнки протянулись длинные тени. Не особо церемонясь с меловыми линиями, Алу шагнула в круг и уселась на плёнку. Вооружившись катушкой, она с поразительным проворством оплела свои кисти паутиной из лески.

– Вот и всё, – проверив, хорошо ли сгибаются пальцы, сказала Аниаллу.

– Что теперь? – спросил Анар.

– Теперь я некоторое время буду вживаться в образ. Не знаю, сколько это займёт. А потом мне будет не обойтись без твоей помощи. Последи, пожалуйста, за тем, чтобы я ни в коем случае не стёрла свою тень. Я знаю, как странно это звучит, но ты сам всё поймёшь.

– Когда примерно начинать следить?

– Через час или два. Когда я возьмусь за вот эту резинку, – Алу подняла двумя пальцами один из брусков. – Да поможет нам кто только может!

– Да поможет, – очень серьёзно сказал Анар.

Аниаллу положила руки на колени и закрыла глаза. Некоторое время Анар напряжённо наблюдал за ней, но потом решил, что гораздо полезнее – и для нервов, и для дела – будет заняться кое-чем другим. В библиотеке особняка он наткнулся на богатую коллекцию магических учебников и лишил её нескольких ценных экспонатов. Вытащив нужный том из рюкзака, Анар пробежал глазами по оглавлению в поисках облюбованного заклятия. Вот оно, на несчастливой 333 странице.

– От теории – к практике, – пробормотал алай, основательно изучив схему.

Подойдя к стене, он заставил часть серого камня рассыпаться крупным песком. Песчинки змейкой скользнули за Анаром и свернулись вокруг его ног в кривоватый многоугольник. Подправив одну из линий, алай простёр над символом напряжённые руки и затянул песнь-заклинание. С каждой фразой Анар заставлял свой вибрирующий голос опускаться всё ниже и ниже. Очертания многоугольника подёрнулись угольным дымком. Песок начал темнеть. Анар продолжал до тех пор, пока крошечные кристаллики не приобрели оттенок корицы, а их грани не стали ярко посверкивать. Когда это случилось, алай тут же умолк и разогнал дымок быстрым движением пальцев. Достав из рюкзака мешочек из чёрной, покрытой тонкими плёночками чешуек кожи, Анар взял широкую кисть и быстро смёл песок в жёсткую горловину. Голова алая гудела от сложного, непривычного волшебства, но он улыбался – заклинание удалось.

Переведя взгляд на Аниаллу, Анар понял, что провозился со своим песком гораздо дольше, чем рассчитывал. Сианай уже очнулась и творила какое-то циничное надругательство над законами природы. Зажав в побелевших пальцах одну из резинок, она, будто ластиком, стирала тени наливавшихся светом «лезвий». Одного, второго… вместо того чтобы потянуться к третьему лезвию, Аниаллу с неприязнью уставилась на своё колено, вернее, на узкую полоску мрака под ним. Изогнувшись, она, поудобнее перехватив ластик…

– Не смей! – как мог повелительно рыкнул Анар; Алу послушалась и даже слабо улыбнулась.

Пока всё складывалось неожиданно удачно…





11. КОНЕЧНЫЙ ОБЪЁМ



Матриарх Алия Аэн ан Элиатан, первейшая мастерица иллюзий среди алаев, всегда любила закаты. Она любовалась ими уже несколько тысяч лет, но и по сей день ничуть не пресытилась. Стоя возле огромного арочного окна в зале Высшего Совета Бриаэллара, Алия сочувственно улыбалась очередному художеству скучающих кошек из Службы Погоды – солнце нынче изволило садиться на фоне огромных низких лун. Казалось, небесная Аласаис изумлённо выглядывает из-за вороха радужной ткани.

Внизу что-то ярко блеснуло. Возможно, одно из окон вспыхнуло, возвращая солнцу его обжигающий воздушный поцелуй… а может быть и нет. Алия сделала несколько манящих движений коготком, и нужная часть изображения приблизилась. Да, это было не окно – на маленькой площади позади музыкального павильона открылся портал. Широкий и высокий, вписанный в изогнутую деревянную раму, он постепенно сменил цвет с огненно-оранжевого на спокойный лиловый.

Алия грустно вздохнула. Она знала, кого приведёт сюда эта волшебная дверь. Один за другим из портала стали появляться рослые всадники. Их светлые одежды, расшитые изображениями солнц и цветов, похожих на солнца, испускали мягкое сияние. Украшенные змейками янтарной смолы пальцы лениво купались в гривах зеленоватых, черноглазых скакунов. Некоторые из гостей бережно, как перепуганных домашних животных, прижимали к животам драгоценные вазы с саженцами. Каплями росы вспыхивали неогранённые камни в длинных волосах…

Понурые позы и печальные лица всадников плохо вязались с этим радостным великолепием. Лишь немногие позволили себе нарушить приличия и одеться в соответствии со своим внутренним состоянием. Алия замечала то серые траурные перчатки, то наброшенную на плечи ткань с чёрно-жёлтыми жуками-могильщиками, то ожерелье из обгорелых веточек или обрубленных корешков.

Аглинорские эльфы покидали свою многострадальную родину. Кто бы мог подумать, что это всё же случится…

Некогда их маленькое королевство было частью владений Лайнаэн – желтоватым пятном на её ослепительно-белой мантии, которое она всеми силами пыталась отчистить. Аглинорцы разительно отличались от остальных детей Света. В них не было ни грана типичного для элаанцев отвращения к другим, «прозябающим во тьме», расам. Они не ворчали на каждую тень и не чурались простых житейских радостей. Светлейшие Элаана предпринимали бесконечные попытки сделать из аглинорцев достойных подданных своей холодной, жестокосердной наэй. Но те, хоть и шли на некоторые уступки, от идеалов Света (в трактовке Лайнаэн) были по-прежнему очень далеки.

Зыбкое равновесие нарушилось в одночасье. Один из Светлейших перегнул палку, потребовав от короля Агвейринара вырубки золотых каштанов, которыми славилась его столица – мол, благодаря этим «рассадникам теней» в городе царит омерзительный мрак, разлагающий души жителей. Король отказался. Наотрез. За что был немедленно обвинён в измене. Народ не отступился от своего владыки – не прошло и суток, как на подпись Агвейринару принесли петицию о выходе Аглинора из состава Элаана. Надо ли говорить, что Лайнаэн была взбешена не на шутку. Собрание Светлейших разразилось потоком ужасных угроз… но было вынуждено приумолкнуть, когда за народ Аглинора вступилась вдруг сама Аласаис.

Насчёт того, что именно заставило её сделать это, историки полемизировали до сих пор. Алия не понимала этих споров. Разумеется, тут сказалось всё сразу: и обязанность Аласаис проследить за соблюдением «Записки Эллиса», и её давняя нелюбовь к Лайнаэн, и давняя же благосклонность к народу Аглинора (а особенно к его галантному правителю).

В любом случае Аласаис всполошила весь Энхиарг, мобилизовала, кого только могла – от Тиалианны до Адорнатана Градора, от своекорыстных лордов Анлимора до прекраснодушных защитников природы Зачарованного леса, и Лайнаэн отступила. Увы, никто не мог предсказать, что она предпримет в дальнейшем, и, опасаясь худшего, Аласаис пообещала предоставить аглинорцам убежище в Бриаэлларе, если Леди Света, скажем так, поведёт себя неблагоразумно.

Прошло больше тысячи лет. И она таки повела. Сам Аглинор пока не был атакован, но нетрудно было догадаться, кто станет первой мишенью для гнева Лайнаэн. Бедные, бедные беглецы! Сердце сжимается, когда…

– Всё-таки у эльфов мозгов как у шамппов! – фыркнула незаметно подошедшая Эйтли Тинойа.

Эта длинноносая юная особа была дочерью Наола Чутколапа, патриарха дома Теней. Любящий папенька периодически посылал её замещать его в Совете – «для утолщения шкуры, заточки ума и когтей», как он выражался.

– Эйтли! – шикнула на нахалку расчувствовавшаяся Алия.

– А что? Их самих, положим, мы ещё как-нибудь по чердакам распихаем. А живность? Нет, колбаса из конины – штука вкусная, но я не думаю, что они позволят нам накрутить её из своих питомцев, – с самым деловым видом выдала Тинойа.

– Мы подумаем об этом в своё время, – вздохнул патриарх Малаур, меланхолично обнюхивавший фикус.

– Если надумаете, подкиньте мне парочку колясок, – попросила Эйтли, выразительно помахав перед ним свёрнутой петлей косой.

Патриарх воздержался от опрометчивых обещаний и вернулся к общению с фикусом. Заметив, что к пепельным прядям пристали какие-то перья, Тинойа принялась ощипывать косу, подперев кадку с другой стороны. Алия задумчиво погладила оконное стекло. Прохладная ткань рукава легла на подоконник – водопад шёлка, струящийся с изящной руки и замерший маленьким фиалковым озерцом. Матриарх блаженно прикрыла глаза – ей пригрезилась стайка полупрозрачных, словно слепленных из капель смолы ящериц, плещущихся в лиловой заводи.

Внезапный удар грома заставил Алию встрепенуться.

– О, от эльфьего уныния и погода скуксилась, – вытянув шею, прокомментировала Эйтли.

Небо за окнами стремительно затягивало тяжёлыми грозовыми тучами. Вот уже первые капли разбились о стёкла. В зале разом сделалось темно.

– Разве сегодня обещали дождь? – зевнула Эйтли.

– Нет, не обещали, – ответил Малаур, одним прыжком взлетевший на подоконник.

Вереница всадников замедлила движение. Многие подносили к носу тонкие запястья – видимо, вода имела какой-то неприятный запах. Вокруг эльфов тут же забегали обеспокоенные алаи в форме служащих Великого Моста. Площадь накрыл магический купол.

– Что же это за хамство такое? – поразилась Тинойа.

– Очевидно, не все одинаково рады гостям, – бросил проходивший мимо патриарх Селорн.

На секунду Эйтли показалось, что глаза у патриарха чёрные – целиком, как два агата.

– Надо больше спать. Надо спать больше, – пролепетала она и, сменив форму, обернулась вокруг покинутого Малауром фикуса и сладко, по-котёночьи, задремала.



***



– Всё. Если ты не передумал, дальше я одна, – сбрасывая с плеча рюкзак, вздохнула Аниаллу.

– Это глупый риск, Алу. Подумай ещё раз, – как и было условлено, затянул Анар. – Если у нас есть возможность вернуться сюда с армией, так зачем рисковать собой в одиночку? Нам надо думать, как вырваться из этого чёрного болота, а не как увязнуть в нём ещё глубже, разбираясь, что там, на дне!

– Наши тупые вояки тут же уничтожат Камень. А я хочу его понять и извлечь из него всю выгоду, какую только можно извлечь. Мы уже обсудили всё это. Так ты не идёшь?

– Нет. Не иду, – твёрдо сказал Анар.

– Как хочешь.

Независимо вскинув подбородок, Аниаллу двинулась сквозь мрак. Ей казалось, что упрятанные в рукава «лезвия Хейна» жгут ей запястья даже сквозь антимагические чехлы. «Лезвия» и были истинной причиной того, что алаям пришлось разделиться – высвободившаяся в момент атаки энергия Света могла испепелить Анара. Конечно, Алу тоже рисковала, но значительно меньше…

И вот зловещая глыба вновь перед ней, во всём своём величии. Камень ждал. Страха уже не было – он истаял, растворился в решимости Аниаллу. Сианай старалась выглядеть растерянной и возбуждённой. «Меня искушают – я искушаюсь», – мурчала она про себя. Благоговейно затаив дыхание, Алу приблизилась к постаменту. Тьма шевельнулась, расступилась, обнажая его глянцевитую поверхность. Опустившись на колени, сианай положила ладони на Камень. В сознание её немедленно полился поток сладких обещаний. Патока посулов… Аниаллу нежно приникла к Камню. Почему бы ей и в самом деле не согласиться? Камень вовсе не покушается на её личность. Он хочет дать ей крылья, чёрные крылья, на которых она взлетит головокружительно высоко, увидит все недостатки мира и сможет исправить их. О, сколько бы она смогла совершить, обладай всей этой силой…

И Аниаллу сделала жадное, загребающее движение руками. Кончики её пальцев коснулись запястий, рванули клапаны чехлов и выдернули из них «лезвия». Весь обратившийся в красноречие, Камень не успел среагировать. Короткий замах – и светоносные «лезвия» вонзились в его чёрную «плоть».

Скатившись по ступеням, Алу разом активировала все свои защитные амулеты. Тьма хлынула к ней – уничтожить предательницу, высосать её кровь, магию, саму душу… и спасла сианай жизнь. Кокон мрака защитил алайку от исторгнутой «лезвиями» волны ослепительного сияния.

Свет резанул по глазам даже через сомкнутые веки; красной, болезненной вспышкой ударил прямо в мозг. Воздух наполнился басовитым гулом – словно сама пещера застонала от боли. По полу прошла тягостная дрожь…

У Аниаллу ныло всё тело. Она неловко стукнула себя по груди, запуская остановившееся сердце. Слишком много магии вокруг, чересчур много. Перед глазами плыло. Пещера казалась заполненной мутным киселём, в котором плавали какие-то чёрные и белые ошмётки – как клочки полярного сияния. Алу похолодела – Камень остался цел. По нему разбежались светящиеся трещины, но Тьма неумолимо брала верх над магией Света. Мучительно пытаясь встать, Аниаллу с ужасом наблюдала, как мрак заполняет разломы, заливает их, словно смола. Мгновение – и рукояти «лезвий» потонули в этом живом варе.

– Нужно было успеть всадить все. Все шесть в гадину, – стоя на четвереньках, облизнула пересохшие губы сианай.

Часть нервов в икрах отказала напрочь. Алу было некогда восстанавливать их. Сменив форму, она зажала в зубах «лезвие» и кинулась добивать Камень… Но не добежала. В бок ей ударил порыв ледяного ветра. Когти сианай с визгом проскребли по полу. Пантера глухо зарычала. На обнажившийся её стараниями Камень наползла волна вязкого мрака.

Аниаллу вскинула голову. На неё пикировало что-то чёрное, аморфное, разлапистое. У сианай не было сил колдовать. Она выплюнула «лезвие», прикрыла морду лапами и высвободила часть его магии. Алу испугалась, что лишится зрения – лапа оказалась ненадёжной защитой от света. Обжигающая белая вспышка будто родилась внутри, под веками сианай, а не где-то вовне.

«Я ещё жива, и это главное. Это главное. Главное. Главное», – как молитву бормотала Алу. Защитив глаза магией, сианай осторожно открыла их.

Она сидела в куполе звенящего света, рождаемого «лезвием». Камня видно не было. Он скрылся, надёжно упрятанный в живой курган тьмы. Зато стали различимы стены зала. Там, вдали, бушевала какая-то мерзостная оргия мрака – словно сотни огромных чёрных пиявок ползали по стенам, ласкали, пожирали друг друга; извиваясь, текли вниз по колоннам и, сплетясь по нескольку сразу, чернильными сгустками падали с потолка, чтобы расплыться туманом в свете «лезвия».

«Хватит таращиться. Думай», – велела себе Аниаллу.

Она не могла наложить чары левитации на активированное «лезвие». Ей понадобился посредник. Вырезав магией кусок пола под «лезвием», Алу заставила его медленно лететь в сторону Камня. Тьма негодующе забурлила. Сианай бодро встопорщила усы… но торжество её было недолгим. С потолка на зыбкий купол света обрушился целый водопад мрака. Алу обнаружила, что не может сдвинуть «лезвие» с места – оно просто проскальзывало по своей каменной подложке и грозило свалиться вниз.

«Значит, будем думать дальше», – нахмурилась Алу.

Пальцы её лап весело искрились от стеклянистой крошки.



***



– Итак, для начала хочу ещё раз обрисовать ситуацию с Серебряными скалами, – холодным, деловым тоном начал заседание Верховный жрец Кеан. – Четыре дня назад Эталианна ан Бриаэллар сообщила, что Каниралийский инцидент можно считать исчерпанным. Третьего дня мы получили официальные извинения правительства Элидана, принесённые от имени самого Веиндора. К извинениям, разумеется, прилагались заверения, что все насильственно удерживаемые в Тир-Веинлон эалы будут освобождены и доставлены домой. Но на данный момент мы имеем следующее: это было последнее сообщение из Серебряных Скал. Наши телепаты по-прежнему остаются в заточении. Официальный Элидан молчит.

– Неофициальному тоже нечего сказать, – покачала головой Аэлла ан Камиан; её дочь Лаа уже четвёртое столетие была… тайной советницей Л’аэнора, правителя Элидана. – Они в полнейшей растерянности. Веиндор несколько тысячелетий не говорил со своими жрецами, а тут заговорил – и соврал, – мурлыкнула Аэлла, игриво проведя средними пальцами по ключицам.

– Как-то это не в духе Веиндора – десять раз на дню менять решение, – заметила Эйтли.

– Быть может, он решил как-то использовать наших телепатов, прежде чем отпустить? Потребовать от них услуги? – предположила Кеара ан Темиар, матриарх одноимённого дома и сестра Верховного жреца.

– У Веиндора нет своих мозголазов… – начал было развивать её мысль патриарх Амер ан Руал, но его перебил тягучий, меланхоличный голос:

– Даже если вы собрали в кучку все клочки от шкуры старушки-правды, это ещё не значит, что вы сможете правильно стачать их, чтобы разглядеть прелюбопытный узор на её шубке.

Амер неодобрительно покосился вправо. Там, у стены, в кресле под синим балдахином восседало дивное диво: алайский старец – седовласый, седоухий, с длинной ухоженной бородой и хитренькими глазками, голубыми, как незабудки. Из-под его длинного белоснежного балахона кокетливо выглядывали загнутые носы пижонских туфель с сочно-розовой подошвой и серебряными мышиными черепами вместо пряжек. Его звали Тейнлаан. В незапамятные времена он был Верховным магом Бриаэллара, но давно отдал своё кресло в Совете сыну. И хотя делами города он интересовался уже не так, как прежде, к его словам всё ещё прислушивались. Вольно или невольно.

– Патриарх Тейнлаан как всегда предельно конкретен. И конструктивен, – буркнул Амер. – Итак, возвращаясь к версии госпожи ан Темиар…

Ему опять не удалось договорить. Дверь зала бесшумно отворилась, и в образовавшуюся щель проскользнул кот. Белый домашний кот – пушистый, длинноусый, с трогательно-розовыми носом и подушечками лап. Исполненный даже не королевского, а божественного величия, гордо неся свой пышный хвост, метя пол роскошным меховым жабо, кот прошествовал через зал, вспрыгнул на колени к Тейнлаану и приветственно потёрся мордой о его бороду. Глаза у кота и старца были совершенно одинаковые.

Амер ан Руал нетерпеливо забарабанил когтями по столу.

Фейнлаан, Верховный маг Бриаэллара, патриарх ан Меанор всегда был таким… выставочным экземпляром, вне зависимости от того, в каком из своих многочисленных обличий он представал. И какой была сложившаяся в этот момент ситуация.

Роскошный зверь перемахнул на пустующее кресло и принял двуногую форму.

– Миледи, милорды, у меня тревожные новости, – сказал он, когда остальные члены Совета кратко поприветствовали его. – Несколько минут назад я говорил с Зиэлой и Орином…

– С братцем и сестрицей Энбри? – заинтересованно подалась вперёд Эйтли. – Тревожные? О! Полуэльфа растерзало неведомое чудовище?

– Увы, Тиалианна не была к нам столь благосклонна, – опечаленно проговорил Тейнлаан.

– Мы ждём с нетерпением, милорд Фейнлаан, – проворковала Аэлла ан Камиан, краешком глаза ловя брошенный в её сторону злобный взгляд Эйтли.

В ответ роскошная алайка улыбнулась ещё более пленительно – она обожала дразнить эту маленькую негодницу. Аэлла вовсе не желала Тинойе зла, но как отказать себе в удовольствии поддеть её коготком? Да и зачем?.. Когда-нибудь потом она, возможно, сама поможет Чутколаповой дочке заполучить Верховного мага, но только когда вдоволь наиграется… с ними обоими.

– Копия нашего плана противотелепатической обороны попала к Светлейшим Элаана, – враз посерьёзнев, проговорил Фейнлаан.

Совет ошеломлённо молчал.

– Светлейшим Элаана?! Да как это? – вскричала Эйтли Тинойа, первой обретшая способность говорить.

– Её передал им Орин.

– А к нему самому он как попал?

– Этого он не сказал.

– Плохо допрашивали, – выпустил когти Селорн.

– И они сами признались? – продолжала удивляться Тинойа.

– Да. Передача состоялась до того, как Линдорг опубликовал результаты своего расследования по Каниралийской трагедии. Они думали: наш враг – некая новая, неведомая сила, и Элаан казался им одним из наиболее ценных союзников в борьбе с ней. Мы слабы, и Элаан поможет нам…

– Элаан – наш союзник! Клинические идиоты, – диагностировала Эйтли. – Ушам своим не верю.

– Не будь поспешна в суждениях, моя юная кошка, – снова подал голос патриарх Тейнлаан. – По ночам на небе всё также светят тысячи звёзд, зажжённых Аласаис в дни моей юности, но я не вижу их. Словно их скрыла чёрная туча, ещё незримая для остальных…

Матриарх Ариза ан Руал наступила на ногу заворчавшему соправителю. Амер умолк, негодующе морща свой выдающийся нос.

– Да, я стар, конечно, однако старость моя – цена мудрости. Я не одряхлел и не ослеп… но нет больше радости, – неторопливо вещал Тейнлаан. – Раньше ветер перемен, веявший над городом, согревал мои древние кости. Он приносил новые истории, новые песни – многое, что делает жизнь жизнью. Он звал нас в неизведанные земли и сулил нам сладостные встречи и головокружительные приключения… А теперь он леденит мне кровь, словно хочет содрать кожу с костей своими бесплотными, но сильными от лютой злобы пальцами. Грядёт большая беда, кошки! Тяжёлая грозовая туча ползёт по небосводу, и как бы не настал тот день, когда у Аласаис и Лайнаэн не найдётся больше поводов для ссор. Потому что звёзд уже не будет видно вовсе, и им нечего станет делить, – с подвыванием закончил волшебник.

Он вновь прикрыл глаза, так что между веками едва виднелись две тоненькие ниточки синего света, и замер. Как снежное изваяние.

– Кто переведёт для тупых котят? – по-лягушачьи растянула рот Тинойа.

– Полагаю, Эйтли, многоуважаемый патриарх хочет сказать, что он не согласен с выводами Линдорга, – осторожно промолвил Кеан. – По его мнению, Каниралийскую трагедию устроила не Лайнаэн.

– А кто? – округлила глаза Тинойа. – У кого, кроме Элаана, хватит сил провернуть такое?

– У некоей таинственной тёмной силы, – скривился патриарх Селорн.

– Я чего-то не знаю?

– Это патриарх Тейнлаан не знает меры в своих чародейских занятиях, вот ему и чудится… всякое. Нам следует возблагодарить Аласаис за то, что он делится своими фантазиями с нами – здесь, тихо, приватно, а не как в прошлое обострение – бегая в одних подштанниках вокруг посольства Хагхагли. Не припомню, о чём Его Могущество нас тогда предупреждал?

– О подушках-рассадниках, – прыснула в кулачок Тинойа.

– Каковые превращают нашу шерсть в перья во славу ревнивого бога Кококуля, – с многозначительной мрачностью закончил за неё Селорн.

– Думаю, на этот раз нам следует отнестись к словам Тейнлаана со всей серьёзностью, – вмешался Верховный жрец. – В пользу этой позиции говорит и информация, добытая самим патриархом Селорном… у граждан Элаана.

– Озвучьте, – попросил Амер.

– Они много думают про эту самую таинственную тёмную силу. Якобы от неё – враждебной всему Энхиаргу – Лайнаэн и спряталась под своим куполом. Светлючиха давно знала о ней, но не делилась этим знанием со своим народом по одной ей ведомой причине. Теперь она намерена затаиться до времени – сидеть и наблюдать, как мы, кому деваться некуда, будем отбиваться от пришлого врага. Когда же сражение так или иначе закончится, она покинет своё добровольное заточение и добьёт ослабленного победителя.

– Миленько, – втянула голову в плечи Тинойа. – Чего уж лучше – нам надают по ушам, а она, как всегда, светла и чиста. Вполне в её духе.

– Лайнаэн не намерена вмешиваться в битву. Именно поэтому всем оставшимся вне купола элаанцам и лиддарианцам приказано немедленно вернуться домой, – закончил за Селорна Верховный жрец Кеан.

– И обратите внимание – много столетий всё это было кромешной тайной, а сейчас так – раз! – все вздрогнули от оглушительного хлопка Селорна, – и о неведомом зле, о планах Лайнаэн на его счёт разом узнают сыновья всех мало-мальски значимых элаанцев, обучающиеся в Линдорге. Мне одному это кажется странным? С каких пор простых светлюков стали ставить в известность относительно замыслов их владык? Если бы Светлейшие хотели сохранить всё это в тайне, они бы просто отозвали своих граждан – без объяснения причины. А уже потом, под куполом, растолковали им – что да как. Поэтому я уверен – всё это дезинформация. Котёнку ясно, кто решился-таки выплеснуть веками копившуюся злобу в наш мир – вот она и течёт по Энхиаргу… белой светящейся рекой!

– Я не удивлюсь, если армия Элаана обнаружится вдруг в каком-нибудь из его миров-колоний. А может быть, даже здесь – на задворках Энхиарга, – поддержала его Эйтли. – Это ж как удобно – ударить нам в спину, пока мы, тычась носами по пыльным углам, будем искать этого самого злобного пришлого телепата!

– В каждой из колоний у меня свои ушки, милорд Кеан, – старательно игнорируя юную оппонентку, проговорила Аэлла, – да и у тебя, я думаю, тоже. И мои исправно докладывают обо всех телодвижениях наших лучезарных друзей.

– В своих снах я не видела армий Света, – вступила в разговор Алия Аэн, доселе наблюдавшая за всем происходящим с видом завсегдатая провинциального театра, вынужденного в сотый раз смотреть старую, успевшую надоесть пьесу. – В них была тень и была тревога. Возможно, это свидетельство правоты Кеана, но также возможно, что следующей после Канирали жертвой будет Дарларон.

– Выколупать эту к'эдан элт меер из её скорлупы да расспросить по тагарски, – рявкнул Селорн.

– Я – за! – подпрыгнув на стуле, подняла руку Тинойа.

– Я полагаю… – начал было Кеан, но его перебила матриарх Меори.

– Мне противно на вас смотреть. «Я думаю», «мы считаем», «я полагаю»… – анэис презрительно подняла губу над клыками. – Я чувствую! Я чувствую, что это не Лайнаэн и не Свет вообще, а вы ведёте себя как… как люди!

Она пристально посмотрела на Эйтли. Девушка собралась было что-то возразить, но её буквально приморозило к креслу, и, не в силах выдержать пронзающий взор анеис, она опустила глаза.

– И как неблагодарные твари, пренебрегающие даром своей богини! – продолжала Меори. – Да что же творится с вами, кошки?! Неужели вам мало одной Тимелы? Мало трагедии, которой она оказалась не в силах помешать и ушла – не услышанная, потерявшая веру в себя? Мало? Учтите – я не она! Я не допущу второго Канирали!

– Думаю, никто здесь не желает повторения трагедии. Твоя интуиция – ценнейший инструмент, и мы были бы глупцами, если бы им не воспользовались, – примирительно сказал Кеан. – Но Совет должен обсудить ситуацию всесторонне и только потом принять решение…

– Опираясь на галлюцинации и предчувствия, – развязно осклабился патриарх Селорн.

– Ты забываешь своё место, Селорн, – сурово нахмурился Амер Когтестрах, – не совершай ошибки Инаана. Я, как и ты, не питаю любви к Элаану, но ненависть не должна…

– Заткни пасть, Ноготок, если не хочешь отведать моих клыков! – пригрозил Селорн, большим чёрным котом вспрыгивая на стол.

Верховный жрец попытался урезонить его, но эал не удостоил его и поворотом уха.

– Смотри, Селорн, как бы твои не решили, что им нужен новый патриарх! – процедил Амер.

Селорн не ответил. Взгляд его раскалённым сверлом вошел в мозг Когтестраха, но Амер даже не поморщился.

– Это переходит все границы, – поднимаясь с кресла, пророкотал он. – Сейчас не время и не место.

Селорн, вывернув шею, пригнулся к столу, словно собирался потереться об него щекой. Хищно оскалив клыки, он неотрывно смотрел на Когтестраха.

– Надо что-то делать, – проговорила Алия.

Хвост Селорна гневно хлестнул по бокам – раз, другой, третий – и в следующее мгновение тело эала уже было в полёте. Бесшумно пронесшись мимо членов Совета, Селорн впился когтями в грудь Амера и сбил его с ног.

Алаи повскакивали со своих кресел. Верховный жрец жестом остановил Фейнлаана, начавшего было читать парализующее заклятье. Приняв звериную форму, Когтестрах оглушительно зашипел. Легко, не жалея собственной шкуры, он отодрал от себя эала и швырнул его о стену. Дубовая панель разлетелась в щепки, но Селорн, вместо того чтобы остаться лежать на полу смятой чёрной тряпкой, мгновенно вскочил на лапы и, грозно заворчав, вновь бросился на врага. Когтестрах оскалился, готовясь отразить нападение, но на этот раз на него обрушилась атака не только когтей и клыков эала, но и его могучего разума. Не успели лапы Селорна коснуться тела Амера, как ноги руалца подкосились, и он, парализованный ментальным ударом, рухнул на спину, непроизвольно сменив форму. Приземлившись на поверженного врага, эал довольно усмехнулся в усы и немилосердно вдавил лапы в его грудную клетку.

– Члены моей семьи и носа не смеют казать из-под моей лапы без разрешения. Они знают своё место, – прорычал Селорн в застывшее лицо Амера.

Его собственная морда, обладающая неестественно богатой для пантеры и оттого ещё более пугающей мимикой, перекосилась от жестокого наслаждения беспомощностью Когтестраха. Фейнлаан выжидающе смотрел на Верховного жреца. Кеан хранил молчание.

– Если ты думаешь, что из-под этой лапы им не видно, что ты творишь, то ты ошибаешься, Селорн! – резко прозвенел чей-то гневный голос.

Члены Совета обернулись к дверям и увидели, как Ирера, вторая дочь патриарха ан Ал Эменаит, откидывает с головы капюшон плаща-невидимки. Лицо её было хмуро, а в горящих глазах помимо злости затаилась боль. Эалийка сбросила плащ на пол. Одежда её была в беспорядке, сапоги – заляпаны зелёной слизью.

– Что ты здесь делаешь? – взревел Селорн, подаваясь вперёд.

Ирера выдержала его взгляд, только губы её сжались чуть плотнее.

– Она здесь по моему приглашению, – ровным голосом сказал Кеан. – Входи, Ирера. Полагаю, что раз уж ты решилась прийти, то тебе есть что сказать нам.

– Есть, – мотнула головой эалийка, остановившись на почтительном расстоянии, – но сначала я попрошу Совет изолировать этот зал от внешнего мира – чтобы никто не смог войти… И выйти.

Кеан чуть заметно кивнул Фейнлаану. Верховный маг сплёл изящные пальцы в сложном жесте. Синяя вспышка родилась между его ладонями и, осветив покой, медленно угасла. Фейнлаан огляделся по сторонам и, видимо довольный результатом, сложил руки на груди.

– Итак, Ирера, мы ждём, – сказал Кеан.

– Спросите его, – громко воскликнула та, указывая на своего отца, – кто отдал родне Энбри планы нашей обороны? Как могли попасть к родственничкам дурного полуэльфа сверхсекретные бумаги?! И кто стоит за покушением на Энаора, тоже спросите!

Селорн бесстрастно выслушал поток обвинений своей дочери. Ирера замолчала, сбивчиво дыша, словно от долгого бега.

– Я полагаю, это не всё, что ты хотела сказать? – Верховный жрец был всё столь же невозмутим.

Ирера вновь кивнула, низко опустив голову, почти поклонившись.

– Мы искали, – продолжила она, – искали в вещах, делах… и в мыслях, да простит меня Аласаис, тоже искали и узнали многое. Скажи им, оте…

Запнувшись на полуслове, Ирера рухнула на колени, упёрлась лбом в пол, обхватив голову руками. Через чёрную завесу её волос было видно, как на пол упали тёмные капли крови.

– Сидеть! – рявкнул Селорн, когда Малаур собрался было встать и помочь Ирере. – Так, так, так, моя дорогая дочь… Какими интересными делами ты занимаешься у меня за спиной. Прелюбопытными делами. Ну что ж – воля твоя. Хочешь оставаться слабой – оставайся, – мурлыкал он, пружинистым шагом прохаживаясь взад-вперед. – Хочешь, бессильно плачь, как твоя сестрица Алу, или смейся, как её подружка-идиотка, змеиная рабыня!

А вы, – презрительно оскалившись, обернулся к Совету Селорн, – вам нравится пресмыкаться перед этими серебряными гадинами или наимудрей ш ш шими, – грубо передразнил он танайскую манеру говорить, – гадюками Тиалианны? Нравится?! А с меня хватит! Довольно этого бреда! Мы свободный народ. И если мы не можем вырвать из вражьих зубов свою свободу собственными лапами, а Аласаис не хочет нам в этом помочь, то я говорю – нам нужен новый покровитель. Могущественный, мудрый и решительный, тот, кто положит конец всякому угнетению нашего народа и поведёт нас вперёд, в завтрашний день, когда мы займём истинно наше место в этом мире и во всём Бесконечном! – голос Селорна, под конец фразы став просто оглушительным, ударом грома обрушился на алаев. – Тем же, в ком не достанет сил и решимости встать на этот путь и идти по нему с гордо поднятым хвостом, – тем всегда найдётся местечко под крылом у Веиндора!

Члены Совета не могли шевельнуться – такую силу обрел над ними голос Селорна. Потрясённые, смотрели они, как эал, ужасный в своём новообретённом могуществе, прошествовал вокруг стола, снова вспрыгнул на него и, сменив форму, воздел чёрные руки не то в повелительном, не то в молящем жесте. В ответ на призыв патриарха по потолку расползлась чёрная клякса – окно в абсолютную, слепящую тьму. Обрамлявшее его кольцо люстры испуганно вспыхнуло и погасло. Пятно раздалось в стороны, и обломки резного абажура обглоданными косточками запрыгали по крышке стола. Селорн медленно опустил руки. Растрепавшиеся пряди заплясали над головой патриарха. Пятки его приподнялись, когти глубоко ушли в дерево. Казалось, Селорна вот-вот засосёт в чёрную воронку. Однако случилось обратное. Мрак тягуче пролился на него, облачив эала в тяжёлый толстый плащ. Селорн в последний раз поморщился, глядя на Совет. «Капюшон» стёк на его лицо, чёрные «полы» запахнулись, срослись, и вокруг патриарха заколыхался кокон вращающейся, клубящейся тьмы.

К счастью, оцепенение алайских владык длилось недолго. Патриарх Фейнлаан сжал пальцами камень на своём кольце и искрошил его, словно сухое печенье. Рубиновая пыль взвилась в воздух, окутав кокон Селорна алой вуалью. На другом краю стола что-то шептала Ариза. Закончив свой ворчливый речитатив утробным рыком, матриарх сцепила побагровевшие когти, и в Селорна ударили пять сдвоенных лучей. Вуаль покрылась вышивкой из пылающих лент. Подбежавший Малаур на мгновение обхватил запястья Аризы, исцеляя её обожженные пальцы, и бросился к Ирере.

– Неси сюда Когтестраха! – приказал он Эйтли, возводя вокруг своего лазарета бирюзовую защитную стену.

Тинойа неохотно повиновалась – вот вечно все с ней как с маленькой! Бесчувственный Амер поднялся в воздух и медленно поплыл к Малауру.

Тем временем Алия Аэн, Аэлла и Гвелиарин, встав рядом, одинаковыми жестами сложили руки у груди и запели чарующую мелодию – песню без слов, которая навевала покой и светлую грусть по чему-то родному, давно покинутому, к чему так хочется вернуться. Слушая их голоса, Эйтли почувствовала себя котёнком, сосущим молоко матери и с мурылканьем перебирающим шерсть на её нежном, бархатном животе, кажущемся самой надёжной защитой от любых невзгод. Волна расслабляющего тепла прокатилась по телу девушки, вымывая весь страх, всю агрессию – это было так чудно, так приятно. Закроешь глаза и…

Эйтли резко разомкнула веки и бросила на Гвелиарин недовольный взгляд: убаюкивающие чары, призванные усмирить ополоумевшего Селорна, задели и её среброухую персону.

А вот среагировал ли на них сам «предмет воспевания» – сказать было сложно. Тьма всё так же вихрилась вокруг него в своём бешеном танце, не давая ничего разглядеть. От сотканной Аризой и Фейнлааном алой вуали остались жалкие клочки.

Трио выжидающе замолчало.

Раненый Амер напомнил о себе тихим стоном, и только тогда Эйтли смогла окончательно стряхнуть с себя остатки дурмана. Заботливо препроводив Когтестраха куда следовало, она хищно обернулась к Селорну. Неуловимое движение – и множество маленьких острых стеклянных кинжалов полетело в патриарха. Но им не дано было пробить чёрную защиту эала – ножи градинами простучали по полировке и соскользнули на пол под ноги Эйтли и Фейнлаану, за чью спину она предусмотрительно юркнула, обдумывая следующий шаг. Маг оглянулся на неё через плечо и ободряюще улыбнулся.

Атака Тинойи вызвала у Селорна новый взрыв смеха, ранившего не хуже танайских стрел.

Зал запрудила тишина. Безмолвно переговаривались маги. Содрогалась от беззвучных рыданий Ирера. Бесшумно изливалась на Селорна Тьма. Патриарх-предатель жадно пил из своего чёрного источника, накапливал силы, готовясь… готовясь к чему-то столь ужасному, что одна мысль об этом, казалось, могла свести с ума.



***



Аниаллу внезапно почувствовала, что могущество тьмы пошло на убыль. Магия утекала куда-то, словно повернув к иной цели, и сианай оставалось только молиться, чтобы этой целью оказался не Анар. Увы, сейчас самым большим, что она могла сделать для него – это продолжать начатое.

Выждав пару минут, Алу достала ещё одно «лезвие», настроила его на отсроченный взрыв и магией метнула в сторону Камня. До цели кинжал, разумеется, не долетел, но сианай и не рассчитывала на это. Как только новая вспышка света, рассеяв мрак вокруг, угасла, Аниаллу бросилась вперёд.

Камень лишился своей защиты. Выхватив последнюю пару «лезвий», сианай вонзила их в расколы, образовавшиеся после первого удара, и отступила под спасительный купол. Тьма было сомкнулась за ней, но тут же разлетелась клочьями, разорванная магией «лезвия». Оглянувшись, Алу не сдержала победного рыка. Сеть белых трещин окутала всю поверхность Камня, и он развалился на множество осколков – истаявших, растворившихся в сиянии, прежде чем успели коснуться пола.

Аниаллу пошатнулась от усталости и пожалела, что у неё только две формы. Свежее тело ей бы сейчас не помешало. Она медленно втянула воздух. Этот слабый звук прозвучал странно громко в глухой тишине могилы Камня. Через минуту пути Алу почудилось, что запоздалое эхо вернуло ей её тяжёлый вздох. Сианай оглянулась.

На неё с мощью реки, прорвавшей плотину, нёсся поток тьмы. Секунда – и он закружился вокруг купола света чёрным вихрем, отрезав Аниаллу путь к отступлению. Левитация отказала – «лезвие» рухнуло на землю вместе с подставкой. К счастью, его яркое сияние по-прежнему защищало Алу. Но надолго ли? Тьма всё уплотнялась, сомкнувшись вокруг сианай обсидиановой стеной. Идеально гладкая сначала, стена эта стала вспучиваться, бугриться. Алу почудилось, что вокруг неё столпилось стадо каких-то гнусных, аморфных чудищ, которые теснят друг друга кривыми боками, жаждая первыми вцепиться в обречённую добычу.

Сианай так и впилась в них взглядом, тщась отыскать в этих выползнях мрака хоть какое-то подобие разума. Но безуспешно. Хоть и наделённые подобием жизни, собственного сознания они не имели. Они была лишь необычным оружием в чьих-то руках, а добраться до того, кто отдавал приказы, скрываясь в неведомых ей просторах Бесконечного, алайка не могла – слишком тонкой была ниточка, тянущаяся от него к его слепому орудию.



***



Мрак волной чёрного клубящегося пламени охватил стены и потолок зала Совета Бриаэллара. Он уже заставил погаснуть все светильники и теперь пожирал звуки, словно опасался, что жрицы повторят свою песню и на этот раз она подействует на Селорна. Но ни Гвелиарин, ни Алия Аэн, ни Аэлла даже не думали об этом. Осознав тщетность попыток утихомирить патриарха своими «нежными» чарами, они присоединились к магам, мысленно совещавшимся, как «выколупать» Селорна из его чёрной «скорлупы».

Алаев окружал общий щит. Тьма время от времени прощупывала его, выбрасывая чёрные витые жгуты с бугорчатыми утолщениями на концах.

– Он открыл портал и подпитывается откуда-то извне, надо оторвать его от этого источника. Изолировать и только потом ударить, – проговорил Малаур.

– Можно попытаться, но выдержим ли мы? – засомневался Фейнлаан. – Не лучше ли нам подумать об обороне, а не о нападении? Рано или поздно защитные системы Дворца среагируют и тогда…

– Он просто задавит нас своей мощью, он всё сильнее и сильнее! Это надо прекратить! – настаивал Малаур.

– Селорн прикончит нас, и я не знаю, не засосёт ли наши души туда, – матриарх Меори ткнула пальцем в тёмный портал.

– Жалкие твари! – завывал Селорн. – Вам всё равно не одолеть нас! Умрите и дайте жить всему кошачеству, трусливые мыши! Вы слишком убоги, чтобы последовать за мной в благословенную Тьму. Свет Лайнаэн ворвётся всесжигающим потоком в ваши норы, и вы сгорите в них заживо! Но я не дам этому произойти с остальными! С теми, за кого вы, недоумки, взялись все решать!

Селорн задёргался, конвульсивно изогнулся в своём коконе, и к алаям протянулись хоботы десятка чёрных смерчей. С неизъяснимо мерзким звуком они присосались к бирюзовому куполу. Сложив пальцы щепотью, Азара ударила в зев ближайшего из них, начинив смерч жирным багровым огнём. Змеящиеся языки брызнули во все стороны, разодрав хобот на мелкие клочки. Но матриарх отнюдь не обрадовалась:

– Слишком много сил уходит. Нужно придумать что-то ещё.

Купол Малаура исторг стайку сверкающих бирюзовых крючков. Они раздёргали на лоскуты ещё несколько смерчей, но на месте уничтоженных почти сразу вырастали новые. Между полом и потолком зала возникли перемычки – лоснящиеся колонны, свитые из текучей тьмы. Пол затопило курящимся серым киселём…

После кратких беззвучных переговоров алаи синхронно вскинули руки, и на столе Совета появилось нечто, больше всего напоминавшее яйцо какой-то гигантской призрачной птицы. Ярко-лиловая сфера «желтка» заключила в себя Селорна, в вытянутом бирюзовом «белке» столпились переместившиеся кошки. Тишина сменилась оглушительным рёвом – негодующим рёвом Тьмы, лишившейся своего проводника.

– Держим! – процедил сквозь зубы Малаур.

Алаи – от вскинувшего руки к потолку Фейна до припавшей к крышке стола Тинойи – колдовали на пределе своих возможностей. Но, даже объединив усилия, они едва сдерживали прорывавшуюся к Селорну тьму. Потоки мрака захлестнули, обволокли магическую оболочку. Поддерживать заклинание становилось всё сложнее.

– Пора! – прошипела Ариза.

Метнувшись вперёд, она и патриарх Тейнлаан прижали к «желтку» ладони, и внутренняя поверхность потускневшей сферы расцвела огненными георгинами. Удлинившиеся лепестки кривыми ножами ударили в Селорна. Кокон тьмы прогнулся, и патриарх потерял равновесие. Посеревшие от натуги маги посылали в него всё новые и новые заклятья. Запахло палёной плотью. Внутри «желтка» уже невозможно было ничего разобрать.

Эйтли не сдержала радостного возгласа – тьма отступала! Она поднималась к потолку и стремительно вытекала из зала, словно густой чёрный дым через невидимую трубу. Дождавшись, пока она окончательно уберётся восвояси, алаи развеяли свои щиты.

Поверженный Селорн мешком повалился на стол. Одежда патриарха дымилась, чёрную кожу покрывали ужасные ожоги. Но он был жив и даже пытался подняться! Зашипев, Эйтли рванулась было к ослабевшему предателю…

– Уймись, – вяло отмахнулся Селорн. – Представление закончилось.

– Всё в порядке, – подхватил Малаур, преграждая Тинойе путь. – Это был спектакль, фарс. К несчастью, чтобы обмануть врага, пришлось обмануть и вас. Селорн просто играл свою роль.



***



Наскоро подлечив свои бедные ноги, Аниаллу тщательно застегнула сапоги. Вылепившиеся из мрака твари всё так же терпеливо толпились вокруг, издавая протяжное, унылое гудение. «Лезвие Хейна» мерцало на последнем издыхании. Больше медлить было нельзя.

Каждым жестом излучая глубочайшее отчаянье, Алу сжалась на дрожащем пятачке света. Твари торжествующе качнулись к ней… и болезненно отшатнулись, опалённые предсмертной вспышкой «лезвия».

Аниаллу пропала.

Резко оттолкнувшись, она взвилась в мощном прыжке. Поняв, что ей не долететь до участка пола, свободного от бесчисленного множества тёмных выползней, Алу рванулась к ближайшей колонне и, выпустив когти, вонзила их в холодный камень. Взобравшись чуть повыше, она с силой оттолкнулась от колонны, перевернулась в воздухе и полетела к следующей. Прыжок, подъём, ещё, ещё… Повиснув на колонне, Аниаллу огляделась – порождения тьмы заметно отстали. Зал впереди был пуст. Никакого движения внизу видно не было, и Аниаллу с радостью подумала о том, что её догадка верна: сконцентрировавшись в одной точке, эта тёмная субстанция не может быстро вернуться в своё рассеянное и поэтому более мобильное состояние. Вот только зачем ей вообще было концентрироваться? Неужели управляющий ею не понимает, какой замечательный шанс спастись он дарит своей жертве? Непонятно…

Алу сменила форму, прыгнула вниз, и в этот момент что-то обожгло ей щёку. Волна гибельного холода пронизала тело сианай, притупляя чувства, сковывая движения. Неловко приземлившись, Аниаллу кинулась к выходу, шепча на ходу целительное заклятье. Кажется, помогло… Она выгнала из головы все мысли, нацелив всю себя только на то, чтобы мчаться вперёд.

Наконец впереди показался выход. Высокие створки ворот были распахнуты. На фоне алого сияния маячил силуэт Анара.

– Беги! – что было сил крикнула сианай…



Анар выскочил наружу, магией отшвырнул от двери свою стеклянную распорку, и отступил в сторону, пропуская Аниаллу. Кошка пронеслась мимо – совершенно безумная, вся, до последней шерстинки, обратившаяся в бег. Но сам он, застывший на месте, с ужасом заметил, как обрывки тьмы, сгустившейся до прочности стали, словно чёрные стрелы, вылетели из щели между смыкающимися створками и помчались к ничем не защищённой спине сианай…



Аниаллу почувствовала, что к ней приближается нечто опасное и обернулась, чтобы остановить это магическим ударом. Она так и не успела понять, что именно ей угрожало – сзади, закрыв обзор, вырос Анар. Лицо алая исказилось от боли, и он, как подкошенный, рухнул на пол…



Нестерпимо-яркое сияние колонн слепило ей глаза и заставляло гореть всю кожу. Голова сианай раскалывалась. У её ног умирал Анар. Алу тупо смотрела на медленно расползающуюся лужу крови. Истощённая до предела, она не испытывала никаких эмоций от этого зрелища. Красное на багровой мозаике пола в алом свете пламенеющих струн… Какая-то часть разума Аниаллу упорно твердила – немедленно лечи Анара, нужно убираться отсюда, ворота не смогут сдерживать Тьму вечно, но распроклятое тело не слушалось. Прошло несколько драгоценных секунд, прежде чем Алу нашла в себе силы встать.

Она осторожно перевернула Анара на бок, магией вытащила кусочки чёрного металла из ран на его спине и отбросила их подальше резким ударом сапога. Кожа Анара была серой как пепел, вся в угольных прожилках. Вражеские чары глубоко въелись в его тело, разрушив всё, что смогли разрушить. Подтащив к себе рюкзак, Алу вооружилась чехлом с множеством цветных пробирок. Целительная магия всегда плохо давалась ей, зато сианай прекрасно разбиралась в зельях, даже Ирсон не раз хвалил её.

Густо намазав спину Анара смесью из нескольких растворов, она приподняла ему голову и, с трудом разжав челюсти, влила в рот ускоряющий регенерацию состав. Не прошло и минуты, как Алу поняла – всего этого мало. Значит, придётся колдовать. Она пробежала пальцами по спине Анара – кое-где пугающе мягкой, местами неестественно твёрдой, нащупывая нужные точки и поспешно шепча заклинание…



Аниаллу продолжала заниматься своим делом, даже когда серебряные двери за её спиной начали вибрировать. Она лишь села с другой стороны от Анара, чтобы держать их в поле зрения. Алу спешила, как никогда в жизни, лихорадочно вспоминая заклятия, болезненно выдёргивая из мозга корни воспоминаний. Она была готова расплакаться от досады. У неё ничего не получалось. Отравлявшая Анара тьма выскальзывала из неумелых, неловких пальцев. Ворота тряслись всё сильнее. Не останавливаться… Не отчаиваться… Кажется, и пол уже тоже… Нет, с полом так было и раньше.

Но вот, уже совсем обессиленная, Алу увидела, что кожа Анара стала розоветь. Раны затянулись, чернота ушла даже из них. Веки алая засветились, он открыл глаза, заёрзал и, видимо потревожив раненую спину, недовольно заворчал. Аниаллу слабо улыбнулась:

– Ну что, мой прекрасный спаситель, надо было учить тебя не только летать, но и отращивать чешую?

– Я был мёртв? – еле шевеля бледными губами, спросил Анар.

– На шерстинку от этого. Но теперь ты жив, и чтобы эту жизнь сохранить, тебе надо как можно быстрее встать на ноги. Оно вот-вот ворвётся сюда, двери долго не продержатся, – затравленно оглянувшись, добавила Алу.

Она выглядела ещё хуже Анара. Глаза её потухли. Казалось, они подёрнуты призрачной дымкой. Увидев это, алай собрал все силы и попытался подняться, но только жалко проскрёб когтями по полу. Аниаллу развернула глимлай.

– Если тьма окажется рядом – не взлетай высоко. Она на расстоянии высасывает чары левитации, можешь упасть, – помогая Анару сесть, предупредила Алу.

Оба рюкзака уютно устроились у него на коленях, лямки охватили плечи.

– Быстрее! Убираемся отсюда! – схватившись за голову, прошипела сианай.

Дверь сотряс небывалой силы удар, середина её выгнулась серебристым пузырём, но створки выдержали. Пока…

Алу села на глимлай спиной к Анару, прижалась, замерла на мгновение, судорожно упершись ладонями в колени. Ей было плохо, во рту от непомерного усилия стоял металлический привкус крови.

– Держись! – выпрямившись, крикнула она.

Глимлай сорвался с места.

– Ты уничтожила Камень? – спросил Анар.

– Камню конец, но то, что пришло ему на помощь, жаждет мести, – перекрикивая свист ветра, отозвалась Алу.

Достигнув стены, отмеченной выглядывавшей из тумана верёвкой, глимлай начал стремительно набирать высоту. Анар успел заметить, как Аниаллу дёрнула верёвку, но та не свалилась к ней в руки, а стала быстро сматываться сама собой, и, когда они достигли трещины, сианай осталось лишь на лету подхватить аккуратный моток.

– Дальше глимлай не пройдёт. Ты сможешь идти? – досадуя, что они не потрудились расширить проход, спросила Алу.

– Думаю, да.

Придерживаясь за стену, он осторожно встал. Ноги ещё плохо держали алая, но ледяной холод, сковавший всё тело, когда чёрные стрелы пронзили его, отступил, и теперь к Анару быстро возвращались прежние силы. Тяжело дыша, не жалея локтей и коленей, алаи протискивались вперёд.

Трещина кончилась. На лестнице было светло и пусто. Тишину нарушали лишь редкие всхлипывания ручья. Вновь оседлав верный глимлай, беглецы полетели прочь. Единым размытым пятном промелькнул знакомый путь, и они очутились в главной пещере.

– Тут-то что случилось? – ошарашенно выдохнула Алу.

Не было больше скалозубых мостиков, пучеглазых витражей и когтистых арок. От грозного и прекрасного города остались только груды камней и перекорёженного металла. Аниаллу показалось, что она попала в сказку, где после гибели очередного Повелителя Зла его замок неминуемо рушится, норовя в меру сил отомстить героям. Сианай опасливо покосилась на укреплённый магией свод пещеры. Нет, тамошние чары не разрушились.

– Хоть что-то хорошее, – пробормотала Алу.

– Что? – переспросил Анар, и тут глимлай рухнул.

Едва успев сгруппироваться, алаи с хрустом перекатились по битому стеклу. Алу свернула глимлай и сунула его под клапан рюкзака.

– Мы должны попытаться… – прохрипел Анар. – Пробиться. Теперь, когда ты уничтожила его. Может, эта стена… вокруг города… ослабла.

– Я не думаю, что…

– И у меня есть «Песок распада». Ты сама говорила – портал… сомнительный выход, – напомнил Анар, и Алу неуверенно кивнула.

Синхронно сменив форму, алаи помчались по руинам города д’ал. Им понадобилась вся их кошачья ловкость, чтобы, прыгая с одного нагромождения камней и металла на другое, не упасть вниз на острые остовы домов. Проворные лапы переступали, отталкивались, цеплялись за очередную шаткую опору, и два сильных тела – золотое и чёрное – стремительно летели вперёд.

Алаи ступили на твёрдую почву, только оказавшись у ворот города. У запертых ворот. Анар распустил завязки мешочка, зачерпнул горстку сверкающего песка и широким жестом бросил его на зачарованные створки. Алу затаила дыхание. Песок распада, как кислота, стал разъедать чёрный металл, вгрызаясь всё глубже и глубже. Вот-вот блеснут лучи светильников главного коридора… Нет. Не блеснут. Брешь на двери стала заполняться вязким мраком.

– Наша лодка тонет во тьме, – пробормотала Аниаллу.

Анару было не до ассоциаций.

– Ничего не выйдет, – сокрушённо покачал головой алай. – Значит, портал.



***



Хозяин Золин стоял на четвереньках посреди заклинательного бассейна. Живая тьма собралась у невысоких бортов, словно брезгливо сторонилась его, потерпевшего сокрушительное поражение. Смерть Селорна, резкий разрыв канала оглушили и почти ослепили его. Из носа Золина мерно капала кровь. Влажная рубашка облепила торчащие лопатки.

– Целительное, десятый номер, – дрожащим голосом попросил он.

Незримые слуги незамедлительно пришли на помощь своему господину – напоили его нужным зельем, помогли выбраться из бассейна.

– Да как же… Чем же они его?.. – бормотал Хозяин, натягивая свежую рубашку.

Вдруг обвальный грохот заставил его обернуться.

Из стены лаборатории торчала гигантская когтистая лапа. По пятнистой коже пробегали желтоватые молнии. Время от времени они перескакивали на потрескавшуюся штукатурку, оставляя на ней дымчатые росчерки. Лапища лениво пошевелила узловатыми перстами, стряхивая обломки аппаратуры, и убралась восвояси.

– Что ты творишь? – тут же грянул из пролома разъярённый голос Хозяина Раэта.

– Селорна раскрыли, но он всё же попытался выполнить наш приказ уничтожить…

– Ты только что помог уничтожить руалский Камень! – рявкнул Раэт. – Я не смог защитить его – ты оттянул все силы, вычерпал все резервы. Ты хоть понимаешь?.. – Он буквально захлебнулся гневом.

– Почему же ты не связался со мной? – досадливо воскликнул Золин.

– Не смог пробиться. Ты изолировал свою лабораторию!

– Странно, мои экраны должны пропускать тебя.

– Так вот – они не пропускают!

– Я проверю, – слабым голосом пообещал Золин.

– Главное, не мешай мне больше! Проколемся ещё раз – упустим сианай. Она и так уже… Хитрая бестия! Не мешай!

– А я ведь говорил тебе – так просто ты её не заполучишь, – пробурчал себе под нос Хозяин Золин.

С трудом поднявшись, он подошёл к раковине. Взвизгнул кран, и в подставленные ладони полилась ледяная вода. Хозяин умывался, пока у него не онемело лицо.

– Не нужно было вообще подпускать её к Камню, – прошептал он, растирая полотенцем горящие щёки.

Ещё одна порция обезболивающего ему явно не помешает. Хозяин раскинулся в кресле, прихлёбывая терпкую настойку. На душе его скребли кошки – да-да, именно они. Подумать только – кучка смешных пушистых тварей устояла против всей его мощи!



***



Петляя среди руин, Анар и Аниаллу пробивались к порталу. Река тьмы неумолимо нагоняла, дыша в спину гнетущим холодом. Пещеру то и дело озаряли белые сполохи – Алу разрывала пелену тьмы, метая во врага всевозможные светящиеся предметы. Запасы её стремительно истощались, как и силы обоих кошек. Поступь их утратила свою бесшумную лёгкость, опалённые усы обвисли жалкими спиралями, но алаи не сбавляли бега, то и дело меняя форму, скребя когтями на крутых поворотах. Умчаться отсюда, спастись, скрыться, спрятаться – в мышиной норе, в собачьей будке – да где угодно, лишь бы там было светло и безопасно.

Наконец впереди показался вход в галерею. Сотня ударов сердца – и вокруг алаев замелькали многоцветные фрески.

– Последний, – икнула Аниаллу, швырнув оземь маленький голубой шарик.

Анар зажмурился, ожидая вспышки света, но ничего не произошло.

– Я не могу лететь. Сможешь поднять нас? – спросила Алу, достигнув отвесной стены.

Анар кивнул. Крепко обхватив Алу, он представил, как поднимается в воздух и летит всё выше, выше…

– Не выходит, – разомкнув руки, признался он.

– Лезем! – решительно шепнула сианай. – Когда скажу держаться – держись.

Они не проделали и трети пути, когда первые струи тьмы жабьими языками ударили в стену. Анар стиснул зубы и тут заметил, что тело его утратило вес. Драконья магия пробудилась. Рванув ввысь, он ловко подхватил Аниаллу под мышки. Сианай что-то бормотала. Между ладонями её проскочила синяя искра, и в следующую секунду снизу донёсся гулкий звук; что-то зарокотало, заревело, застонало. Шум нарастал, и через мгновение из туннеля, по которому минуту назад бежали Анар и Аниаллу, вырвался пенящийся поток. Водяной таран с устрашающей мощью грянул в стену, наполнив воздух миллионами сверкающих брызг.

Вода всё прибывала, от неё исходило мягкое опаловое свечение. Измождённые алаи так и зависли над каменным балконом. В четырёх хвостах под ними, постепенно затихая, плескались волны новорожденного подземного озера.

– Что это было? – спросил Анар, вперив пустой взгляд в противоположную стену пещеры, покрытую зыбкой чешуёй водных бликов.

– В священных горах Элаана есть озеро, буквально пропитанное магией света. Этот шарик был сжатой водой оттуда.

– Сжать воду невозможно, – брякнул Анар.

– Ну подбери какой-нибудь синоним. Суть в том, что высшие налары умеют как-то умещать много воды в… таре маленького объёма.

Аниаллу вздрогнула всем телом – гладь озера взволновалась. Видимо, вода вытеснила воздух из какой-то выбоины в стене.

– Летим отсюда, – вцепившись ледяными пальцами в запястье Анара, потребовала Алу.

– Это же просто воз… – Анар осёкся на полуслове.

Вынырнувшие из глубины пузыри принесли в себе вовсе не воздух, а сгустки ненавистного чёрного тумана. Он стремительно скапливался на поверхности, расстилался по водной глади, укрывая её бугристым покрывалом.

К счастью, до портала было уже рукой подать.



***



В дверь постучали.

– Можно, Хозяин?

– Входи, Шог. – Золин взмахнул рукой, отпирая замки. – Правая стена.

Сжимая в лапах металлический цилиндр, могучий змей протопал к пролому. Под плоскими лапами захрустела каменная крошка. Золин болезненно поморщился.

Шог бесцеремонно брякнул свой цилиндр на пол, клацнул защёлками, снял крышку, и стенки цилиндра распались на сегменты, раскрылись, как лепестки цветка. Покоящийся в центре ком бурой массы пару раз тяжело вздохнул и медленно пополз по пыльным плиткам, вбирая в себя обломки стены.

– Жалко, что с Камнем так получилось, – пробулькал Шог. – И с Селорном тоже.

– Да, Камень  – это большая потеря, – не открывая глаз, сказал Золин. – А что до Селорна, то он мне никогда не нравился. Ничего толком так и не сделал… Жалкое существо. Странно, что сианай Аниаллу выбрала его себе в отцы.

– Хозяин Раэт велел передать, что она направляется к порталу. И чего вы церемонитесь с этой кошкой? Почему не схватите её?

– Нам не удержать её душу. Она всегда сможет ускользнуть в смерть, к основной Аласаис, – со вздохом объяснил Хозяин.

– А если её оглушить? – простодушно осведомился Шог, переминаясь с лапы на лапу. – Или отравить?

– Ничего не выйдет. Мы потратили много времени, изучая её – очень много. И узнали достаточно. Для того чтобы пленить её, нам и потребовалось всё это, – сказал Золин, обводя широким жестом комнату.

Взгляд Шога послушно скользнул по сложному оборудованию, по забитым инструментами полкам, по занавесям, скрывающим проходы в соседние помещения, и остановился на причудливой полупрозрачной конструкции. Внутри неровного стеклянного мешка, похожего на творение рук пьяного стеклодува, клубился серый туман. Он волнообразно переливался от стенки к стенке, то сгущался у дна, то взрывообразно взлетал под крышку. Это мятежное марево было живым – в таких вещах Шог разбирался отлично.

– Призрак готов, мы с Шилором постарались на славу. Думаю, у нас духу кошки Амиалис намного лучше, чем у неё самой, – любовно произнёс Золин, дотрагиваясь рукой до стекла.

Туман потёк к нему, стал собираться, концентрироваться у того места, где пальцы Хозяина коснулись мутной поверхности. На мгновение призрачная тварь, заключённая в стеклянную клетку, обрела чёткие очертания: большая серая кошка без шерсти ласково прильнула к стенке. Полупрозрачные уши, ребристая гряда позвонков, тусклый хрусталь когтей, перепонки между лапами, как у белки-летяги. Но стоило Золину убрать руку, как кошка вновь рассеялась, обернулась облаком тумана. Шог остолбенел, его словно приморозило к полу. Ластясь к Золину, призрак посмотрел на змея. Страшно посмотрел. Преданный слуга Хозяев, каждой чешуйкой ощутил этот взгляд – оценивающий, безжалостный, исполненный боли и сосущего голода.

– Дух-клетка, дух-ловушка, дух-узда. Псевдоразумный, псевдоживой, облачённый в псевдоплоть. Изощрённая эфемерная конструкция, – как ни в чём не бывало продолжал Золин. – Слишком близкий, слишком родной, чтобы душа Аниаллу успела вовремя отторгнуть его. И полностью наш… Он вберёт её, он понесёт её в новое вместилище. Другая серая кошка, Нела из Бездны, превратилась в очаровательную пепельноволосую алайку, в чудесный сосуд для нашей небывалой смеси… Время пришло, – воспрянув духом, тихо и торжественно проговорил Золин, – отправляйся к наместнику д'ал, передай ему, чтобы начинал готовить храм к церемонии. Скажи ему… скажи, что Богиня грядёт!

Шог почтительно поклонился и поспешил удалиться.

Принесённый им слизняк-камнеед забрался в пролом, заполнил его и стал стремительно отвердевать. Через минуту стена приобрела свой первозданный облик. Словно ничего и не было.





12. ИСТИННЫЙ ВЕИНДОР



Алаи властвуют над чувствами, а не чувства – над алаями.

К’элене Ларе



Сознание Ирсона переполняли звуки. Шарканье корявых пяток плакальщиков, высокие крики умирающих палси, лязг латунных мисок, оглушительное стрекотание песка, зычный голос Феразиса, пляшущего на камнях в своём болезненном восторге. Спасаясь от этой кошмарной какофонии, танай открыл глаза… И сразу понял, что глаза эти были не его. Он словно активировал одно из «застывших воспоминаний», получив возможность «прожить» эпизод чужой жизни. Вот только чьей?



Стены пещеры прятались под водопадами густой серебристой жидкости. Посредине, на плоском, слоистом, как кусок пирога, обломке скалы, подложив под голову надувную подушку, спала Эталианна ан Бриаэллар – Тень Аласаис, незвано заявившаяся в Серебряные скалы.

– Проснись! – приказала хозяйка воспоминания.

Ирсон ужаснулся, узнав голос – говорила серебряная драконица, которая… дальше мысли почему-то не шли.

– Ты здесь? В человеческом теле? – садясь, спросила Эталианна.

Её волнистые волосы отбрасывали на плиту, подушку, бледную кожу самой тал сианай странные изогнутые блики – сотни и сотни зыбких солнечных серпов.

– Ты знаешь, что это? – без долгих расшаркиваний спросила драконица.

На её вытянутой руке лежал длинный кинжал, сплавленный из дымчатого стекла и светлого металла. Ирсон видел похожий у Аниаллу, но тот не выглядел так зловеще.

– Это лоэдаарский кинжал. Он может высосать душу из любого, кто будет поражён им, – спокойно ответила Эталианна.

– В моих руках он способен на много, много большее, – ухмыльнулась драконица. – Его удар повредит саму душу – так, что она уже никогда не сможет стать единой с телом. Ни с тем, из которого её исторгли, ни с каким другим… Он – для тебя.

– Тогда почему ты пришла одна? – спросила Эталианна. – Такое преступление нельзя совершить без сообщников.

– Ты вызнала уже и это, – процедила драконица.

– Если тебя это утешит, про кинжал я знала и до приезда в Скалы. Боюсь, что мне нетрудно угадать и то, кого ты пригласила в качестве помощников. Даэланор и Гелариона, детей Амиалис и Криана. Я права? Вижу, что права. – Эталианна склонила голову к плечу, примяв щекой искристые завитки. – Какая сладкая месть – настроить детей против матери, приучить их ненавидеть всё алайское как вокруг себя, так и в самих себе, сделать их врагами кошачества.

Драконица оскорбилась.

– Месть? Я любила и люблю Криана. Я делала и сделаю всё, чтобы защитить его детей от яда в их крови. Буду наставлять и оберегать их, как своих собственных.

– А ты ведь и сама в это веришь, – сокрушённо поджала губы Эталианна. – Поразительно. И эта великая любовь подвигла тебя втянуть их в гнуснейшее из убийств?

– Это не убийство, это казнь, – ответствовала драконица. – И быть среди тех, кто вынес тебе смертный приговор, великая честь.

– Почему? Я ничем не прогневила Милосердного…

– Одно твоё присутствие оскорбительно! – драконица взвилась как лошадь, под седло которой угодил репей.

Её эмоции были какими-то утрированными, искусственными, будто она перебрала растормаживающего зелья или стала жертвой аналогичного заклинания.

– Твоя грязная шерсть пятнает, оскверняет это священное место. А твои цели…

– Ты понятия не имеешь о моих целях, – раздельно произнесла тал сианай. – Я первой заговорила о том, что Бесконечному сейчас жизненно необходимо присутствие Веиндора – не только как безликой силы, части вселенского механизма, но и как личности. Только так Милосердный сможет исправить изъяны миропорядка, которые твой новый, немилосердный, господин собирается использовать против него. Против всех нас.

– У меня нет никакого нового господина! Я служила и служу Веиндору. И Бесконечному – в его лице. Но ты служишь одной Аласаис. На интересы Бесконечного тебе плевать. Ты знала, что пришло время. Знала и, раз не в твоих силах было этому помешать, решила использовать преображение Веиндора в своих целях. Ведь, став личностью, он стал уязвим для твоих чар.

– Он неуязвим для моих чар. Никогда не был и никогда не будет. Он никогда не будет мыслить и чувствовать, как чувствуем мы, или, скажем, личностные ипостаси Тиалианны и Аласаис, не обзаведётся телом из костей и мяса. Он… всего лишь обретёт пару новых глаз, зорких к малому – нюансам, деталям. Он начнёт вдаваться в жизненно важные мелочи, которым до этого не придавал значения. Целью моего приезда было ускорить этот процесс и сделать его протекание более мягким, безопасным. Не в том смысле, что в момент становления Веиндор будет уязвим – о нет. Не другие смогут причинить ему вред, а он сам, поспешив с выводами, сможет причинить вред другим. Судя по тому, что случилось в Канирали, с последней частью программы я не справилась, – грустно улыбнувшись, добавила Эталианна.

Убеждая драконицу, тал сианай подалась вперёд, упершись ладонью в плиту, вытянув позвоночник в струнку. Ирсон видел, как бьётся голубоватая жилка на её напряжённой шее… и пытался не захлебнуться в волнах эмоций драконицы, ненавидящей Эталианну вплоть до этой самой жилки.

– Поначалу – да, – кивнула предательница. – Но потом ты наверстала упущенное. Ты своего добилась – он пообещал отпустить твоих соплеменников.

– Он отпустил их потому, что увидел, что они невиновны, – возразила Эталианна. – Он ошибся и признал свою ошибку.

– Он не может ошибаться!

– Он ошибался уже не раз, – твёрдо сказала алайка. – Не по глупости, нет – по небрежности. Раньше его недосмотры мало кого волновали. Но в нынешние непростые времена они могут дорого нам всем обойтись. Взять хотя бы тот, по которому ты стала драконицей. Веиндору следовало бы позволить тебе родиться человеком, стать его жрицей…

– Как ты смеешь!

– Пойми, это вовсе не оскорбление. Твоя душа по природе своей не подходит для серебряного дракона. Ты слишком… живая, ты можешь любить. И ненавидеть тоже можешь. Разве я не права? Он, этот тёмный наэй, высветил эмоциональную сторону твоей натуры – сторону, прежде подавленную, скрытую от тебя, благодаря твоему же духу, твоей жажде быть достойной служительницей Веиндора. Я назвала бы поступок твоего хозяина благим, если бы он остановился на этом. Но он, увы, не остановился. Он не просто открыл для тебя твои эмоции, но раздул их до невозможности, заставил тебя тонуть в них. Вспомни, как они нахлынули на тебя, оглушили и ослепили! А он воспользовался твоим смятением, чтобы подчинить тебя себе, использовать в своих целях. Будь ты человеком, существом более опытным во всех этих чувствительных делах, манипулировать тобой таким образом было бы куда сложнее.

Драконица молчала. Эталианна сумела-таки задеть какие-то струны её души. Но Ирсон чувствовал, что на этот раз даже прославленное кошачье красноречие не спасёт самоотверженную алайку.

– Вот одна из причин, почему Веиндору нужно хотя бы относительно личностное воплощение, – ещё не понимая, что её битва проиграна, быстро продолжала Эталианна. – Он должен, обязан начать понимать нюансы. Иначе… иначе мы имеем все шансы проиграть.

– Почему ты так уверена, что Бесконечному станет хуже, если вы проиграете? – иронично спросила драконица.

– Ты, часть Бесконечного, ответь сама себе – стала ли твоя жизнь лучше с тех пор, как ты пала в объятия этой новой Тьмы? – не своим, гулким, мощным голосом предложила Эталианна.

Драконица стушевалась на мгновение.

– Ты тяготишься всеми этими чувствами, – воспользовалась паузой тал сианай. – Ты хотела бы вернуться в то время, когда они не довлели над тобой. Но ты не можешь. Ты увязла в этой тьме, как муха в смоле. Он как-то повредил твой дух. Я не знаю как, но я уверена, что ты будешь не последней его жертвой. Многие будут страдать, как страдаешь сейчас ты.

– Ты знаешь всё про меня лучше меня самой, – желчно протянула драконица. – Но ты и не подозревала, что я с тобой сделаю.

– Подозревала. Но надеялась…

Эталианна всё поняла. Плечи её устало поникли.

– Такие, как ты, отняли у меня всё, что я любила, я отниму у тебя всё, что способна любить ты. Это логично. Твоя сластолюбивая душонка будет вечно скитаться в пустоте, сознавая своё бытие, живая, но лишённая связи с реальным миром, оторванная от него навеки. Одинокая… Покончим с этим. Войдите! – повелела драконица, обернувшись.

Серебряная завеса разошлась, пропуская в пещеру мужчину и женщину – высоких, темноволосых, по-драконьи сухопарых. Хотя Даэланор и Геларион были алаями-полукровками, глаза ни у одной, ни у другого не светились. Уши их также не были кошачьими. Длинные тёмные балахоны не позволяли разглядеть, были ли у них хвосты. На правой половине лиц брата и сестры серело по продолговатому пятну, очертаниями напоминавшему лоэдаарский кинжал.

– Мы здесь и мы готовы, госпожа, – поклонился Геларион.

– Мы здесь и мы готовы, – повторила Даэланор.

Драконица медленно, уважительно кивнула.

– Вы думаете, тень от этого кинжала ляжет на вас лишь на время церемонии? – печально проговорила Эталианна. – Она останется на ваших душах навеки. И другие существа, даже самые близкие, будут чувствовать её. А драконы Изменчивого – в особенности.

– Пусть так. Мы уже изгои, – раздувая ноздри, заявил Геларион. – Из-за того что отец выбрал себе в жёны гнусную кошку, мы не можем быть частью своего народа.

– Тому виной не ваша кровь, не особенности ваших душ, а ваши собственные дела, ваш личный выбор, – возразила Эталианна.

– Ложь! Эта мерзавка опутывает нам крылья. Рассчитывает сбежать, – затараторила Даэланор.

– Мне не сбежать, – улыбнулась тал сианай. – Я умру здесь. Вы не сумели бы помочь мне, даже если бы захотели. Но вы ещё можете спасти себя… то, что от вас останется после этой ночи.

– Пустые слова, – пробормотал Геларион.

– Я сделала, всё, что было в моих силах, – окинув всех троих долгим сочувственным взглядом, тал сианай соскользнула со своего каменного ложа.

Расправив плечи, она замерла напротив своих убийц.

Драконица резко шагнула к ней. Блеснуло прозрачное лезвие. За секунду до удара зелёные глаза тал сианай потухли, а затем вдруг вспыхнули пронзительной, ошеломляющей синевой. Словно опалённая этим светом, драконица отпрянула, оставив кинжал в груди Эталианны. Тень Аласаис сломанной куклой упала к ногам отступницы.

– Что случилось? Нам удалось убить её? – зашелестели позади встревоженные голоса.

– Да. Вне всякого сомнения. Всё задуманное исполнено. Мы должны уходить, – бросила своим миньонам драконица.

Миновав текучую завесу, они быстро пошли сквозь огромную пещеру, огибая башни сталактитов, разгоняя сапогами серебристый туман.



Ирсон не успел осмыслить увиденное – его закрутил жгучий ветер чужого гнева, досады и почему-то стыда. Видение разлетелось в клочья, и Ирсону показалось, что то же самое вот-вот случится с его собственной душой. Такой боли он не испытывал ни разу в жизни. Танай закричал бы, но ему нечем было кричать. А боль всё текла через его тело бесконечным потоком, он даже начал различать в ней отдельные струи – удушье, жжение, резь… Боль всё длилась и длилась… пока вдруг не иссякла, сменившись мягким, упругим сдавливанием со всех сторон.

Ирсон почувствовал себя в какой-то ласковой безопасности – точно ребёнок в материнской утробе. Измотанный болью, понежившись несколько минут, он вновь соскользнул в беспамятство…



Танай не знал, сколько часов прошло, прежде чем сознание вернулось к нему. Что вырвало его из лап драконицы? Где он? И… что с ним? Ирсон не чувствовал своих рук и ног. Казалось, что он превратился в личинку, округлую, безглазую и безносую. Из всех чувств лишь осязание осталось верно ему. Но толку с этого не было никакого.

Мысли Ирсона раз за разом возвращались к Эталианне. К отважной, добросердечной, мудрой и… безнадёжно мёртвой сестре Аниаллу. Ирсон не хотел верить, что увиденное им и вправду свершилось. Может быть, он подсмотрел не воспоминание, а мечту драконицы? Проник в её злодейский план и теперь сможет помешать преступлению?

«Нет. Всё это было на самом деле, – мысленно отчеканил танай. – Хватит нюхать мир через надушенный платок. Пора вдохнуть реальность полной грудью, со всеми её зловониями и ароматами. Эталианна ан Бриаэллар погибла, до последнего пытаясь спасти своих убийц».

Ну зачем она сделала это? Почему не избежала страшной смерти, если подозревала, что всё может закончиться… именно так? Ирсона окатило холодом. Сделала ли Эталианна этот выбор сама, или же дух Змеи проснулся в ней, как просыпался в Аниаллу, подавил её волю и толкнул на жертвенник какой-то высшей цели? «Нет! Нет. Такого просто не может быть. Тиалианна и Аласаис никогда не пойдут на такое. Это – против всего, во что они верят. Во что все мы верим! Нет, – успокаивал себя Ирсон. – Если я и решил избавиться от надушенного платка, это не повод начинать нюхать мир через энвирзову портянку».

Думая о жертве Эталианны, он неожиданно остро понял, о чём говорила ему Талия… и Аниаллу – много раньше неё. Обе они периодически переставали владеть собой. Аниаллу – когда против воли становилась «одержимой» чуждым духом, толкавшим её помогать подчас неприятным ей созданиям, буквально влюбляться в них. Это было неправильно, хоть и освящено благословением Тиалианны. Талия – когда беспечно отдавалась на волю своих негативных эмоций; позволяла их потоку нести себя, куда ему будет угодно – ему, а не ей самой. И это было неправильно тоже.

Почему?

Были ли чувства Талии чужды её душе? Нет. Да что там – Ирсон и по сей день считал, что они были вполне оправданны: Инон сделал всё, чтобы заслужить её неприязнь. Это чувство было естественно, но… но оно, как жирные плети плюща, душило другие чувства, тоже принадлежавшие Талии, заставляя ан Камианку смотреть на вещи однобоко, лишая её возможности видеть всю картину в целом. Оно делало её глухой к значительной части собственной души – вот где пряталась лиска! Пусть Талия не теряла себя полностью, как Алу, но это тоже было «очень, очень скверно»…

Ан Камианка не хотела стать кем-то другим – образцовой жрицей Веиндора или, скажем, его драконицей. Она хотела стать самой собой. Снова стать целым, а не частью – пусть эта часть и была вполне… жизнеспособна и привлекательна для множества деятелей, вроде Феразиса.

Да-да, сводись все стремления и таланты Талии к выявлению и обнажению чужих недостатков, она не стыдилась бы своей роли в падении Инона. Она наслаждалась бы ею и гордилась, как честно отданным Бесконечному долгом. Ведь будь Талия и впрямь лишь частью себя, единственным поводом для Бесконечного свести её с Иноном было бы желание подтолкнуть оного Инона в зловонную яму, на краю которой он неуверенно топтался. Стена Ошибок не приняла бы её неискренние сожаления, они сбежали бы из крепости как-то ещё, и ан Камианка радостно пошла бы в ученицы к тому же Феразису, под чутким руководством которого принялась бы развешивать по энхиаргским парапетам грязное бельё Веиндоровых жрецов.

Но Бесконечный не считал, что «церковь» Милосердного достойна уничтожения. Он видел лишь необходимость реформ. И потому послал к Инону настоящую, «целую» Талию, способную не только находить и расковыривать дыры в Бесконечном, но и латать их. Более того – способную тонко чувствовать, что именно стоит латать, а что – расковыривать. Сейчас Ирсон видел природу её души и Путь отчётливо, как и положено Высшему танаю.

Талия была на своём месте… как и Эталианна. По природе своей души, сианай Тали была тем редким созданием, которое могло рассмотреть в драконице-ренегатке, отважившейся на омерзительнейшее из преступлений, существо, заслуживающее сострадания, достойное второго шанса. Почему? Во-первых, выбор драконицы заметно влиял на судьбы множества других существ – частиц обожаемого Эталианной Бесконечного, а во-вторых (и в-главных!) выбор этот был сделан ею не вполне самостоятельно. Если драконицу и не заколдовали, то ею мастерски манипулировали. Её страдания тронули Эталианну…

В то время как страдания Инона ничуть не тронули Талию. А ведь он тоже во многом был жертвой обстоятельств. Жрецы-наставники с малолетства втолковывали ему, что их мировоззрение – есть мировоззрение самого Веиндора, и даже более того – некоторые из них утверждали, что это именно то совершенное мировоззрение, которое, со временем, должны разделить все жители Бесконечного, иначе он, Бесконечный, погибнет.

Безусловно, драконица и Инон не были малыми детьми, безвольно следовавшими за взрослыми. Каждый из них сам сделал свой выбор и должен был нести за него ответственность, но… но они имели право на смягчение приговора. Им нужно было дать возможность исправиться, искупить содеянное – если не ради них самих, так ради… пользы дела.

Эталианна сделала всё для этого, а вот Талия не сумела сориентироваться, разобраться в себе и ситуации. И ничего удивительного, что ей стало мучительно совестно – перед собой, Иноном и Бесконечным.

И ему, Ирсону, тоже должно быть стыдно. Хоть он никогда и не метил в такие выси, он тоже по-своему подвёл Бесконечный. Вспомнив разговор, последовавший за разыгранным ими для веиндороненавистников спектаклем, Ирсон содрогнулся от сожаления всем своим аморфным телом. Он оказался рядом с Талией и Иноном в самый подходящий, поистине переломный момент. На него снизошло подлинно танайское «наэевдохновенное» красноречие, разговор выстраивался так стройно, так правильно… и на что в итоге он употребил свой дар? Чтобы помочь Талии взглянуть на ситуацию шире, увидеть, что распустившиеся чувства, как избалованные псы, утаскивают её с её Пути? Нет. Он принялся подзуживать её послать Инона подальше, ибо он, Инон этот, та ещё совиная отрыжка – закоренелая и неисправимая.

Конечно, Талия – прекрасная актриса. Она была такой покладистой, такой предупредительной по отношению к жрецу, что Ирсону в голову не пришло, что её сверхтерпимость идёт не от чистого сердца. А вот Инон фальшь почувствовал. Ещё как… И если искренность Эталианны заставила драконицу заколебаться, то именно притворство Талии подхлестнуло Инона… плюхнуться в яму.

«Будь я нормальным танаем, я бы мигом просёк все эти нюансы. Но я – недотанай. Опасный самозванец… Бесполезный червяк! И куда бы ни закинула меня эта дракониха, воплощение она мне выбрала вполне достойное».

Ирсон ясно вспомнил своё возмущение, когда проснулся в камере с антимагической сетью под кожей. Каким беспомощным он чувствовал себя тогда, как ненавидел своих тюремщиков, лишивших его волшебства! Но разве он сам обошёлся с собой лучше? Он ни с кем не разделил боль от смерти отца, обиду на мать и прочих танаев, оправдавших его уход. Он носил её под кожей, как антимагическую сеть. И сеть эта лишала его дара намного более важного, чем волшебство, дара, вплетённого в саму его душу. Его дар был необходим. И ему самому, и окружающим…

Никогда ещё собственное поведение не возмущало его так глубоко, никогда ему так сильно не хотелось что-то исправить, наверстать. Ирсон жаждал возможности совершенствоваться, расти, шириться… И окружающий мир откликнулся на его страстное желание, вот только совсем не так, как Ирсон ожидал.

Танай почувствовал себя семенем, из которого стремительно проклёвывается росток. Один конец его желтовато-розового личиночьего тела выпростал из себя гибкий отросток. Раздвигая багровую толщу, мясистый росток начал пробираться всё выше и выше, пока не проклюнулся на поверхность. Тут он притормозил, чуть раздался вширь, стал загибаться сверху и… обрастать перламутровой змеиной чешуёй.

Ирсон был этой змеёй, но при этом, каким-то неведомым образом, наблюдал за её рождением со стороны. Видел, как её бледная, плоская макушка вздымается, тянется к потолку, будто шляпка какой-то жуткой плотоядной поганки. Как разворачиваются косые паруса капюшона – полупрозрачные, пронизанные жемчужной сеткой сосудов. Как в распахнутой пасти истончаются, удлиняются стеклянные зубы, как четырьмя прорезями намечаются на морде глаза – совсем не змеиные, закрытые толстыми веками.

Ирсон разомкнул их и наконец-то узрел, где находится.

«Меня кто-то съел», – мелькнуло в голове таная.

Он словно оказался в огромной беззубой пасти. Стены, пол, потолок округлого, сводчатого помещения покрывали наслоения влажной плоти. С бугристого «нёба» свисал массивный «язычок». Внутри этой живой капли угадывались очертания чьего-то тела. Тяжело вздымавшаяся грудная клетка незнакомца с трудом растягивала толстую мембрану.

Ирсон задёргался, пытаясь высвободить хвост из хватки живого пола. Ничего не вышло. «Поганки сами себя не рвут», – досадливо подумал танай и тут заметил какое-то движение справа.

У хозяина этой «пасти» он явно был не первым блюдом. Из-под мясистой складки кожи, как из-под стёганого одеяла высунулась чья-то пятнистая нога. Через мгновение за ней последовала другая, крючковатые когти которой лениво поскребли морщинистую ступню.

Ирсон разразился оглушительным шипением (говорить его тело было не способно), раскачиваясь, как взбесившийся маятник метронома. Незнакомец заворочался, заворчал и нехотя сел, тряся лупоглазой головой. Три ноздри резко втянули воздух. Это был энвирз, совершенно голый пожилой энвирз, с блёклой шкурой, брюшком и дряблыми складками на длинной морде.

– Ты ещё что за выползень? – скорее озадаченно, чем испуганно, спросил он Ирсона.

– Такой же пленник, как и ты, – мысленно ответил танай – на тюремщика старик был совсем не похож.

– Ты – танай Ирсон! – радостно догадался энвирз. – А я – энвирз Фамиш. Его отец. – Тут он ткнул когтем в сторону заточённого в «язычке» бедняги.

– Сочувствую вам… – склонил морду Ирсон. – Скажите, здесь есть другие пленники? Со мной были алайка и илтеец.

– Знаю. Сюда их не приводили. Тут только он, я и ты, – с какой-то непонятной многозначительностью проговорил энвирз.

– А откуда тогда вы знаете моё имя?

– От сына. Ты не понимаешь, да? – почесал шею Фамиш. – Он – наш новый Веиндор. Я слышал, что судьба брошенных детей часто складывается трагично, но чтобы настолько. Если бы я знал…

– Разве энвирзы оставляют своих детей? – осторожно спросил Ирсон.

– Таких идиотов мало, но, увы, они всё же находятся, – кое-как прикрывшись своим кожаным «одеялом», вздохнул старик.

– Он… мучает вас?

– Нет, конечно, нет, – отмахнулся Фамиш. – Я сам мучаюсь, глядя на него.

– Вы не рады его обожествлению?

– В молодости я был дураком. Но годы не прошли для моего интеллекта даром. Я имею в виду, что поумнел, а не поглупел ещё глубже, – лукаво прищурился старик. – Любой самке понятно, что мальчика используют, и я дорого бы заплатил, чтобы узнать, кто и для чего именно.

– Тут я могу вам помочь, – сказал Ирсон и, вежливо сложив капюшон, вкратце пересказал Фамишу то, что удалось узнать от окончательного убийцы.

– Жаль, что я не знал этого раньше, – досадливо щёлкнул челюстями старик. – Теперь до малыша не докричишься. Он засёк вас, когда вы готовились сбежать к Стене Ошибок, но почему-то отпустил. Его новые друзья узнали об этом и что-то сделали с ним…. С тех пор он меня не слышит.

Энвирз оторвал от пола склизкий кусок, скомкал его и с неожиданной силой запустил в сына. Розовый «снежок» уныло стёк по стенке «язычка» и шлёпнулся за землю.

– Тогда понятно, почему они не побоялись притащить меня, со всеми моими знаниями, сюда, к нему под нос, – задумчиво проговорил Ирсон. – Нет, всё равно не понятно – риск-то есть всегда. Зачем держать меня именно здесь?..

– Он потребовал, – тут же ответил энвирз. – Ты чем-то заинтересовал его, и он потребовал, чтобы, если вас поймают, тебя доставили к нему.

– И зачем им было выполнять приказ, если твой сын… больше не в себе?

– Мы не знаем, до какой степени он не в себе. А они наверняка понимают это намного лучше, – тяжело вздохнул энвирз и со всхлипом спросил: – Как же вы, танаи, допустили это? Ведь эти милосердники отняли у моего сына возможность следовать его предназначению, его Пути, как вы говорите, и именно благодаря этому он оказался здесь! Где были ваши хвалёные жрецы?

Энвирз с такой силой хватил кулаком по живому полу, что на нём должен был бы появиться синяк.

– Я не знаю, были ли они в вашем городе, в вашем мире. Хотя даже если и были… жрецы одного наэй стараются не лезть в дела другого, – сплюнув яд, признался Ирсон. – Милосердники закрывают глаза на то, что Неллейн калечит души своих «детей», засовывая их в неподходящие тела. Танаи и алаи не трогают милосердников с их расизмом и прочими прелестями. Нет! – гневно раздул капюшон Ирсон. – На нас точно нужно какую-нибудь тёмную силу, чтобы мы очухались. А то качаемся, как кувшинки на болоте… Жизнь с приходом наэй улучшилась? Улучшилась. Во много раз? Во много. Вот и прекрасно. А частности – и пёс бы с ними.

– А ты бы полез? – спросил Фамиш.

– Я не жрец. Я всего лишь кабатчик.

– Но ты бы полез?

– Теперь бы полез. Следом за плиточницей. – На всех четырёх глазах Ирсона накипели слёзы. – За алайкой Талией, моей пропавшей подругой. Будь я обученный танай, я бы помог и ей, и твоему сыну. А так… заклюй меня сова, если я знаю, что делать! Хочешь, придуши меня… А это мысль! – вскинул морду танай.

– Парень, я ничего такого не имел в виду, – отшатнулся энвирз.

– Слушайте, нам ведь нужно, чтобы ваш сын обратил на нас внимание, верно? Чтобы что-то его проняло. А что может привлечь внимание воплощённой смерти лучше, чем убийство? Придушите меня! Я не уверен, что у меня есть лёгкие, но это тело явно живое, я чувствую, как по его венам течёт кровь. Пережмите их, и посмотрим, что получится.

– Я не уверен…

– А я уверен целиком и полностью, – настаивал Ирсон. – Я, как и вы, наделал ошибок. И я, как и вы, хочу их исправить. Не переживайте, я привык – за последнюю неделю меня убивали трижды. Разом больше, разом меньше, тем более что четыре – счастливое число.

– Я в твоём распоряжении, – почтительно склонил голову энвирз.

Он с кряхтением поднялся, подковылял к Ирсону и без предупреждения вцепился ему в горло. «Стой! Я не успел подготовиться! Мне надо решить, что сказать ему!» – мысленно завопил танай, но Фамиш будто не слышал. Мысли Ирсона заметались. Талия, одушевлённые предметы, драконица, Инон, жрецы-обманщики… Он почувствовал на себе взгляд «нового Веиндора» и не придумал ничего лучше, кроме как явить ему всю глубину своего горя по поводу отнятого у того Пути.

Руки Фамиша терзали Ирсонову шею, а душа таная всё не отлетала… «Ты понимаешь!» – вдруг прошелестело у него в голове. Ирсон возликовал: он достучался, у него появился шанс. «Посмотри в меня!» – на последнем издыхании взмолился танай, усилием воли выдернув на поверхность памяти образы всех участников драмы – пусть собеседник выбирает сам.

Никто не остался без внимания самозваного Веиндора – ни Рестес-вербовщик, ни покойная Эталианна, ни влюблённая драконица, ни похищенная ею Талия…

Контакт оборвался.

Ирсон с изумлением обнаружил, что ещё жив, и открыл глаза. Фамиш сидел рядом с ним, отдуваясь так тяжело, будто это Ирсон душил его, а не наоборот.

– Я больше не чувствую его! Не понимаю, что я сделал не так, – мысленно вскричал танай.

– Ты всё сделал так. Он вырвался! – широко улыбнулся энвирз. – Его тут нет, точно тебе говорю.

– И… куда он теперь? – растерянно спросил Ирсон.

– Понятия не имею, – хлопнул в ладоши Фамиш. – Главное, что он освободился! Он свободен, свободен!

Старик прыгал по слизи, улюлюкая и размахивая руками, как ребёнок по летним лужам.

Всё-таки он что-то повредил в Ирсоновой шее – танаю было трудно держать голову прямо, он всё время клевал носом. В очередной раз вскинув морду, Ирсон увидел, что стена справа вздулась огромным пузырём.

– Эй, господин энвирз, смотрите! – окликнул он разгулявшегося товарища по несчастью.

– Кто-то ломится сюда, – заявил тот, отойдя на безопасное расстояние.

Пузырь лопнул, и в комнату хлынули звуки – рёв, грохот, звон, свист. Потянуло гарью, а затем всё вокруг заволокло сырым, холодным туманом.

Из прорехи показался седобородый мужчина в доспехах Стражей Смерти.

– Вы были правы, – бросил он вошедшей следом женщине – красавице-алайке, белокурой и голубоглазой.

Точно такого же цвета – нежной лазури – были и её элегантные доспехи. Женщина властно сжимала в руке стеклянную цепь, на другом конце которой понуро плёлся давешний Ирсонов знакомец – окончательный убийца. Она окинула комнату быстрым взглядом, не обратив на таная и энвирза никакого внимания, нахмурилась и с силой рванула на себя цепь.

– Её здесь нет!

– М-м-моя госп-п-ожа! Я в т-точности вып-полнил приказ твоей ды-д-очери, – молитвенно сложив руки, затрясся убийца.

– Кто это? – благоговейно прошептал энвирз.

– Матриарх Аэлла ан Камиан со свитой. Она мать Талии, – пояснил Ирсон, следя левым верхним глазом за бородатым милосердником, направившимся прямиком к нему, а нижним – за разгневанной кошкой.

Из стены позади Аэллы вынырнуло какое-то многорукое, полупрозрачное существо. Матриарх небрежно взмахнула свободной рукой, и вокруг противника соткалась из воздуха зыбкая студенистая клетка, круглая, как мяч. Существо забилось, а затем покорно скрючилось под пристальным взглядом Аэллы.

Подойдя к Ирсону, жрец Веиндора опустился на колени и, вытянув руки, что-то забормотал. Плоть пола начала вспучиваться, принимая очертания гуманоидного тела, словно заполняла невидимую форму, из которой откачали воздух.

Аэлла снова взмахнула рукой, убирая ненужную более клетку.

– Лети. Ищи, – глухо приказала алайка, и «перевербованное» существо немедленно повиновалось.

Милосердник опустил ладонь на голову Ирсона. Танай почувствовал, что падает, затем – летит куда-то вверх, и в следующее мгновение он уже был в новом теле, неуклюжем, но способном говорить, чем тут же воспользовалась Аэлла.

– Где Талия?

– Посмотри сама, госпожа матриарх. Видит Тиалианна, я не в силах сказать тебе это, – старательно отводя глаза, выдавил Ирсон.

Аэлла осторожно взяла его влажную, лысую голову в ладони. Ирсон почувствовал прикосновение её разума и внутренне сжался – сейчас, сейчас она узнает и… Аэлла не оттолкнула его. Порывисто обняв таная, она прижала его к своей закованной в металл груди. Матриарх не плакала, но её руки дрожали, и эта дрожь рвала душу сильнее слёз и стенаний.

– Простите меня, госпожа, – прохрипел Ирсон, пытаясь поднять голову и посмотреть ей в глаза.

Он знал, что, встретившись с матерью Талии взглядом, наверняка разделит её оглушительную боль – знал и хотел этого. Но Аэлла оказалась не только прекрасной, но и милосердной. Она не позволила ему и шелохнуться. Ирсон так и остался полулежать в её объятиях, глядя на розоватые полоски слизи, которые его кривые пальцы оставили на её лазоревом колене…
      




13. ДВЕ АНИАЛЛУ



– Впрочем, этого и следовало ожидать, – глубокомысленно заявил Анар, открывая глаза после нескольких секунд блаженного неведения относительно того, куда выбросил их портал д‘ал.

Выпав из него, алай не рассчитал, свалился с выщербленной лестницы и пребольно ударился затылком. Теперь он увидел, обо что: над его головой, занимая своей каменной громадой почти всё поле зрения, на фоне ярких чужих звёзд высилась статуя Аласаис. Истинно руалская, здоровенная грозная баба... Анар досадливо застонал и снова зажмурился.

– Что, лучше бы не открывал? – ехидно осведомилась Аниаллу.

Она сидела, скрестив ноги, на пьедестале между гигантскими ступнями Аласаис. Лестница была к ней более благосклонна. Алу легко сбежала вниз и посему уже успела в полной мере насладиться пейзажем – унылым квадратным двором, окружённым узкой двухэтажной галереей.

– Я подлечила твою голову и дала тебе немного передохнуть. Вокруг ни души. И… я почему-то уверена, что тьма не сможет последовать за нами через портал.

– Не сможет или не захочет? – садясь, прокряхтел Анар.

– Не знаю. И это, и то, что нас никто не встречает, очень странно. У меня плохое предчувствие, – призналась Алу, поёжившись под холодными взорами звёзд.

– Думаешь, нас специально загнали сюда? – озвучил её подозрения Анар.

– Всё может быть. И я не удивл… – она осеклась.

Устало растекшийся по ступеням Анар сжался в золотой комок и с места сиганул куда-то вправо. Ещё прыжок, и поджарый кот взмыл на второй ярус галереи. Только сейчас Алу сумела разглядеть небольшое летучее пятнышко тепла, за которым гнался Анар. Расстояние между ними всё сокращалось, и вот на повороте галереи хищник настиг свою жертву. Раздался тонкий писк… Анар спрыгнул вниз, горделивой походкой подошёл к Алу и возложил к её стопам дичь – крылатое существо, отливающее изумрудным блеском. Возложил и выразительно посмотрел на сианай.

– Ты мне это брось, – давясь смехом, велела Алу. – То, что ты в птички заделался, я ещё могу понять: наследственность – штука серьёзная, но строить из себя верного пса, принесшего добычу хозяйке – это уж слишком! Ан… ты что делаешь?! – уже с неподдельным возмущением воскликнула Алу, но Анар и не думал слушать её отповедь – с самым благостным видом он уплетал добычу, нежно взрыкивая от удовольствия.

– Присоединяйся! Это вкусно, – прозвучал в голове Аниаллу его голос.

Алай приглашающе шлёпнул по её сапогу лапой, не отрываясь от пиршества.

– Да что ж ты, изверг, делаешь? Оно же разумное!

– Угу, – хмыкнул Анар, – а я голодное! Ты точно не будешь?

Аниаллу не ответила и отвернулась (хотя свежепойманное мясцо и пахло весьма заманчиво). Она напряженно озиралась, вслушиваясь в звуки ночи, но кроме хруста и чмоканья, производимых невоспитанным хищником, ничего не слышала. Наконец и этот шум стих.

– Оно было не совсем разумное, – извиняющимся тоном проговорил Анар, – не умнее собаки, но донести хозяевам о нашем визите – вполне способно.

– Какая гадость – есть собаку! – фыркнула сианай, снимая со щеки Анара обрывок перепонки. – Мы же всё-таки не тагарцы какие-нибудь!

– Это точно, – сыто облизнулся Анар.

– Ну ладно, хватит смеяться. Надо решать, что делать дальше.

– На галереях пусто, – доложил алай, – внутри дома темно и тихо, как и здесь.

– Все уехали в отпуск. Полный пансион, букетики аланаи на подушках, личный чесальщик за ушами… – мечтательно промурлыкала Аниаллу.

– Думаю, нам лучше уйти с открытого пространства, – резко перестроился на серьёзный лад Анар. – Осмотрим дом… а там будет видно.

Аниаллу кивнула и тоже приняла свой звериный облик.

Кошки неспешно пересекли двор, взобрались на галерею и свернули в первый попавшийся боковой проход. За ним потянулись другие – коридоры, комнаты…

– Ничего примечательного. Типичный дом жреца средней руки, – сказал Анар.

– Покинутый дом, – отозвалась Алу. – Как и соседние… Может быть, это такая же запретная часть этого города, как та в Руале, где был вход в Подземелья? И именно поэтому никто не явился схватить нас.

– Хорошо, если так, – вздохнул алай, толкнув мордой очередную дверь…

Бдительно всматриваясь в полутьму комнат, Анар не забывал поглядывать и на свою спутницу. В ней постепенно нарастало нервное напряжение, что-то тревожило Алу, обострив все её чувства до предела. Она непрестанно вертела ушами, тянула ноздрями воздух, морщила лоб, напрягая своё телепатическое чутьё, но, очевидно, не могла отыскать причину беспокойства. Зайдя в тёмную молельню, сианай вдруг подпрыгнула, обернулась всем телом, будто обнаружила кого-то, готовящегося напасть на неё со спины. Но там никого не было.

– За нами кто-то наблюдает. Я уверена, – мрачно сказала сианай.



Сотворенный Шилором и Золином призрак, словно блеклый, истрёпанный до прозрачности листок, несся по вязким водам реки мрака, хлынувшей в Энхиарг. Его скручивало, растягивало, мотало. Наконец он почувствовал под своими лапами твёрдую поверхность. Вокруг было темно. Жизни, а главное, добычи, рядом не было. Призрак сделал несколько неуверенных шагов, остановился, в замешательстве покружил ещё немного, и тут всё нутро его всколыхнулось от радости – он ощутил след, её след.

Возбуждённо подвывая, серым облаком стелясь над землёй, чудовищное порождение тел алаит Амиалис летело по подземельям д’ал. Менялись пейзажи, но призрачного охотника это мало волновало – значение имела лишь погоня, лишь собственный жгучий голод, раскалённым крючком тянущий его вперёд. К ней. Сладостной, единственной… Живой надежде на насыщение и покой.

Обогнув очередную груду обломков, дух остановился, попятился, негодующе зашипел: след вёл в озеро слепящего света. Блики от волн лезвиями полоснули по лапам призрака, грозя растворить, развоплотить его. Морщась от боли, он скользнул за колонну, прочь от смертоносных лучей, и замер в мучительной нерешительности. Инстинкт самосохранения схлестнулся в нём с неумолимым голодом. Наконец второй одержал верх, и, превозмогая страх, призрачная тварь нырнула в мерцающую воду, жгучую, как кислота.



Анар первым заметил опасность. Он уже стоял лицом к стремительно приближающейся завесе алого света, когда забежавшая вперёд Аниаллу ещё только оборачивалась. Завеса приближалась. Вмурованные в стену железные кошачьи глаза вспыхивали раскалёнными угольями, когда она проходила мимо.

– Похоже на какое-то защитное… нет – атмосферное заклинание. Оно создаёт привычную среду для… кого-то, – выпалила Алу. – И я совсем не хочу знать – для кого.

По этажу раскатилось эхо чужих шагов – мерных, тяжеловесных, влажно шлёпающих. В них чувствовалась смертельная угроза.

– Надо уходить! – По спине сианай прошёл предостерегающий озноб.

Схватив Анара за рукав, Алу потянула его за собой.

Стараясь ступать как можно мягче, алаи бежали по коридору, видимо опоясывающему всё здание. Алое сияние пропало из виду, но кошки не сомневались – оно приближается. Как назло, все боковые проходы перекрывали мощные магические поля; быстро и тихо с такими не расправишься.

Сердце Алу радостно ёкнуло, когда впереди показалась дверь – обычная, хоть и укрепленная чарами на славу. Вот и скважина приглашающе темнеет под ручкой. Припав на одно колено, алайка отстегнула от голенища полоску негнущейся плотной кожи. Под ней, чётко выделяясь на фоне светящейся ткани, темнела россыпь всевозможных отмычек. Повертев одну из них в пальцах, Алу сунула её в скважину. Видимо, как-то неудачно сунула – отмычка провалилась внутрь двери.

– Упустила? – спросил Анар.

– Нет, – мотнула головой Алу. – Если она ушла – значит, там замок такой… глубоко укоренившийся.

Шаги приближались. Через некоторое время к ним добавился тихий скребущий звук. Алаи затаились, скорчившись в дверной нише. Молчал Анар, молчала Аниаллу, а крошечная магическая отмычка гусеницей ползающая в утробе двери, решала их судьбу.

В толще полотна что-то глухо щёлкнуло, и дверь бесшумно отворилась. За ней, непредусмотрительно повернувшись спиной к входу, стоял коренастый алай… д’ал. Он не успел даже мякнуть. Резко рванувшись вверх, Анар схватил его за шею. Острые клыки проскользнули в щель между доспехом и шлемом, с хрустом раздробив позвонки. Тело д’ал дёрнулось, и он отдал душу Веиндору.

Поспешно захлопнув и заперев дверь, Анар оттащил покойника за мраморную скамью.

– Его ты тоже будешь есть? – осведомилась Аниаллу, подходя к поднимающемуся на две ноги Анару.

– Нет, – поморщился тот, – меня воротит от самого его запаха… ну, не запаха, а от чего-то… в нём.

– Душа... дух с гнильцой, – кивнула сианай, вглядываясь в лицо убитого.

Смуглая кожа, тонкие губы, точёный нос – обычный руалец.

Анар стянул с покойника нагрудник брони и чёрный бороздчатый шлем, надел их, застегнул пряжки и, аккуратно выпустив уши в прорези, повернулся к Аниаллу.

– Глаза, – улыбнулась сианай. – Но издали спутать можно, если ты ещё спрячешь волосы.

Вытянув из ткани кровь, Алу закуталась в плащ убитого и только тогда, кое-как замаскировавшись под местную кошку, осмелилась подойти к окну.

Город, раскинувшийся перед ней, был огромен и величествен. В его архитектуре причудливо смешались руалская лаконичная монументальность и хищный, прихотливый хаос, любимый д’ал. Торжественные колоннады, грандиозные статуи, строгие регулярные сады соседствовали с чёрными вывороченными языками подоконников, беседками, словно свитыми из позвоночников, и кривоватыми башнями-маяками, выстроенными в форме гигантских жилистых лап. «Истинная Аласаис» прекрасно уживалась со своей руалской «тёзкой»…

– Смотри, как ты и заказывала, – хмыкнул подошедший Анар; он поддел пальцами хрустальную розетку с листиками аланаи и уже погрузил в неё свой любопытный нос. – М-м-м! Не на подушке, конечно, но, уверен, так она бодрит ничуть не хуже.

– Боюсь, чтобы взбодриться, мне нужен целый стог, – тяжело вздохнула Аниаллу.

Когти её глубоко ушли в оконную раму. Глядя на этот процветающий, жирующий, чванливый город, она не могла не думать о тех, за чей счёт он процветает, что стоит за этой сверкающей, лабораторной чистотой. Местные кошки не нуждались в бытовой магии. Красоту их города поддерживали сотни, тысячи живых рук – рабских рук, скоблящих, выметающих, моющих, размешивающих и подносящих. Рук, утирающих слёзы, сжимающихся в кулаки от бессильной ярости, тайком складывающихся в безнадёжной молитве к полузабытым богам и дёргающихся в агонии, если молитвы эти оказались услышаны – не богами, а вездесущими телепатами из надсмотрщиков…

Аниаллу не знала, куда ей деваться от полчищ этих рук, требовательно тянущих её за одежду, давящих на плечи, стискивающих грудь, само бешено колотящееся сердце – не вздохнуть, не шелохнуться. Ей было жаль, нестерпимо жаль всех этих бедняг, несчастных жертв её собратьев по ушам и хвосту. И эта сокрушительная жалость пригибала Алу к земле, лишала её последних сил… а не придавала ей их, как случалось прежде. «Я должна… я обязана помочь им – и рабам, и порабощённым Тьмой рабовладельцам, и тем, кто пострадал от неё вне этого мира или готовится пострадать. Всем. Сколько, сколько же их! Как выдержать?..» – едва разомкнула бледные губы сианай.

Вдруг в разуме Аниаллу произошла странная перемена. Картина чудесно преобразилась. Из безликой, стенающей массы, довлеющего сонма страдальцев, которым обязан помочь каждый, наделённый силой и обременённый совестью, как из пелены тумана к сианай вынырнули знакомые, особенные лица. Лица тех, кого она любила, кому была счастлива помочь, забота о ком – окрыляющее удовольствие, а не тяжкая повинность. Как много среди них неалаев: уморительно серьёзная девочка Делия и её котолюбивый братишка, незаменимые, обожаемые Шада и Ирсон, Диреллея и Канирали, её бесценные подруги и наставницы...

Жажда действия аланаевой настойкой ударила в голову Алу. Эгоистичная алайская любовь отвесила ей не менее волшебного пинка, чем прежде отвешивала альтруистичная танайская. Плечи сианай развернулись, уши встали торчком, хвост приподнялся в возбуждении. Она окинула город смелым, прояснившимся взором. Сколько не менее прекрасных душ томилось, прозябало здесь, став безликими, как обмылки!? Кем они могли бы стать и кем… чем стали? Индивидуальность стёрта, таланты задавлены… Нет, она будет не она, если не положит конец этому безобразию! И, покусай её блохастая болонка, если она не насладится процессом!

Поток мыслей и чувств сианай прервал разлившийся над городом тягучий, гулкий звук. Алаи зарыскали взглядами по вычурным фасадам. За первым ударом последовали ещё три. Источником звука оказалось одно из зданий, стоящее на восьмиугольном искусственном холме, словно статуя на постаменте.

Внизу, на улицах и балконах, алаи и неалаи дружно распластались ниц – в вознесённом над городом святилище, явно начиналась какая-то важная церемония. «Наверняка тягомотная и пустопорожняя», – мысленно проворчал Анар. Однако его любопытство, его проклятое и благословенное алайское любопытство не согласилось со своим хозяином. Он никогда не видел обрядов д’ал – кто знает, как прославляют Аласаис эти извращённые кошки?.. Анар не утерпел – забыв об опасности, он сотворил заклятие, позволившее его зрению и слуху проникнуть в святилище.

Развернувшийся перед алаем зал был отделан в мрачных синих тонах. В центре, на приподнятом участке пола, стоял массивный маслянисто-чёрный алтарь. Эдакий младший брат Камня. Анара передёрнуло. На алтаре, вытянув вдоль тела безвольные руки, лежала худенькая пепельноволосая девушка. В длинном вырезе тёмного платья печально белела тонкая полоска кожи. Грудь алайки еле заметно вздымалась.

– Приносить в жертву разумных?! До этого даже мы не опустились! – возмутился Анар.

– А кто только что «собачку» зажрал? – невинно спросила Алу.

За алтарём к самому потолку застывшей волной вздымался полупрозрачный экран. Спрятанные за ним волшебные огни горели холодным, трепещущим светом, пуская десятки теней плясать по неровной поверхности под пение жрецов. А те, замерев в скалозубых нишах, тянули славословие Аласаис, на разные лады призывая её снизойти к ним, «недостойным, но смиренно надеющимся». Пожалуй, они смогли перещеголять руалских коллег не только в жестокости, но и в молитвенной лести.

Песнопения стали чуть тише. Из-за экрана выплыла высокая фигура в просторном балахоне. Длинный подбородок незнакомца странно бликовал, словно лицо его покрывала толстая стеклянная маска – под капюшоном не разглядишь. Двое прислужников почтительно вынесли продолговатый железный ящик и, воздев его над головами, преклонили колени позади алтаря.

Стекляннолицый запустил руку в ящик. Внутри что-то блеснуло. Жертвенный кинжал? Анар вопросительно посмотрел на Алу – вмешаемся? Но сианай успокаивающе подняла ладонь. Жрец извлёк из футляра длинное ожерелье. За массивным украшением тянулся целый шлейф переливчатых волшебных волокон.

– Что за заклятье? – шепнула Алу.

– Очень сложное. Не вредоносное. Не пойму… – озадаченно откликнулся Анар.

Возложив ожерелье на грудь девушки, жрец величественно воздел руки. Сапфирным огнём вспыхнули его металлические когти. Алайка встрепенулась и стала подниматься в воздух. Тело её мучительно выгнулось, словно приставшее к груди украшение тянуло бедняжку вверх. Сверкающие нити заклятия опутали её грудь, руки, голову и, рванувшись к экрану, приклеили девушку к нему. Она зависла над залом – пугающе отстранённая, одетая в траурное платье и празднично сверкающую фату. Ритуал выглядел донельзя подозрительно. Уж больно много сил вкладывали в него жрецы, чтобы он был просто фарсом, спектаклем для укрепления веры…

Аниаллу отвлеклась – ей опять померещилось, что в комнате кто-то есть. Тщательно осмотрев помещение, она прильнула ухом к двери, но в коридоре было тихо. Лишь давешние жутковатые шаги стихали где-то вдали.



Призрак тел алаит, незримый для своей добычи, прохаживался вокруг неё, усмехаясь в усы и трепеща от предвкушения. Скоро, скоро голод его будет утолён! Осталось только дождаться подходящего момента для решающего броска. Его клыки вонзятся в саму душу добычи, вырвут её из тела, и он всосёт её в себя, сделает частью своей сущности, вберёт и преобразует! А потом, потом он помчится в храм, чтобы обрести тело, долгожданное, вожделенное воплощение…



– Странно, – пробормотал Анар, потирая виски.

– Что? – обернулась к нему Алу.

– Я потерял картинку храма. Не понимаю – заклятье по-прежнему действует, ему никто не препятствовал, но я ничего не вижу, словно мои собственные глаза слепнут, когда я туда смотрю! – возмутился Анар, и тут вырвавшийся из храма яркий синий свет действительно чуть не лишил его зрения.

Анар успел вскинуть руки и опустить веки, но лучи просочились и под них. Вместо красной вспышки алай увидел ровное лазурное сияние… точно такое же, какое плескалось в ранах Алу, когда она призвала силу Аласаис, чтобы исцелить раны от когтей Анара.

Вслед за светом пришёл голос. Нежный, зовущий, исполненный чарующей силы, он проникал в сознание, пронизывал, пропитывал всё тело, наполняя алая благоговейным трепетом. Дыхание сбилось, голова пошла кругом. Анару казалось, что его грудная клетка истончилась до толщины бумаги и, легко прогибая эту кожистую плёнку, его сердце колотится о металл брони. Пение пленило Анара. Его внутренний кот устремился навстречу манящему голосу. Душа Анара словно растягивалась, расслаивалась, пыталась разделиться, как гигантское простейшее, сосредоточенно ворочаясь в неуютном теле. Алай скорчился от неведомой доселе томной, судорожной боли. Он и мучился, и остро наслаждался ею, ибо она сулила подлинное очищение, открывавшее путь к… к….

К неминуемой гибели! Анар прислушался к себе: нет, не его душа рвалась к поющей, а поющая пыталась вырвать его душу. Он резко открыл глаза. К счастью, сияние умерило свою яркость, рассеявшись в воздухе искристой взвесью.

Аниаллу, неподвижная, побледневшая, неотрывно смотрела в окно. На лице её читалась крайняя степень изумления. Когда она порывисто обернулась к Анару, глаза её были мутны, как у новорожденного котёнка… и видели явно не лучше. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но всепроникающий жидкий свет залил ей горло, не дав вымолвить ни слова. Так, без единого звука, сианай лишилась сознания и повисла на руках потрясённого Анара…



Призрак распластался в прыжке и вдруг застыл в воздухе, словно увязнув в хлынувшем из окна синем потоке. Морда твари почти касалась горла добычи. Бесплотные лапы с выпущенными когтями судорожно сжались, пытаясь вцепиться в душу Аниаллу, которая еще сопротивлялась, не давала утянуть себя в гибельный водоворот ультрамарина. Призрак издал неслышный предсмертный вопль. Его тело, медленно тая, потекло по одному из лучей – прочь, прочь от законной, нестерпимо близкой добычи.



Бережно прижимая к себе Аниаллу, которая, казалось, уже не дышала, Анар проводил глазами облачко сизого тумана, возникшее из ниоткуда и тут же без следа растворившееся в обманчиво нежных лучах. Нет, не оно было причиной обморока сианай, угроза крылась всё в том же странном пении.

Анар поставил одну ногу на подоконник и высунулся из окна, всматриваясь в вязкое сияние, вслушиваясь в потусторонний голос. Через мгновение появилась та, кому он принадлежал. Алаю не надо было прибегать к магии, чтобы разглядеть её. Невысокая, синеглазая, в одеждах, таких же чёрных, как и её длинные волосы, она медленно и величественно выступила из дверей храма. Анар гневно оскалился: другая сианай! – вот кто был всему виной. Жрецы дозвались…

Предавшаяся Тьме Тень Аласаис пела всё громче. Всё настойчивее был её призыв, а значит, всё меньше шансов оставалось у Алу. Анар лихорадочно искал выход – что он может противопоставить сианай, воплощению наэй? И тут ему ясно вспомнился их разговор с Аниаллу – ещё там, в подземельях Руала. То, как она боялась уступить злу… и что велела сделать с ней, если это случится. Анар опустил глаза: кинжал, доверенный ему Алу, всё ещё висел на поясе, излучая леденящую, страшную силу. Это была его единственная надежда – убить одну сианай, чтобы спасти другую. Оставалось уповать на то, что раз все сианай являлись практически копиями одного существа, то ужасный кинжал окажется в силах отнять душу у другой Тени богини…

Острые когти сомнений раздирали алая: ему до боли не хотелось бросить Аниаллу здесь одну, но и медлить было нельзя. Сжав зубы, он осторожно опустил Алу на пол, прикрыл плащом её заледеневшие руки, а затем, сменив форму, нырнул в окно.

Что было сил, едва не выпрыгивая из шкуры, чувствуя, что мышцы вот-вот разорвутся, Анар мчался вперёд. Страха не было – его вытеснили ярость и решимость, от которых шерсть вставала дыбом и внутренности казались набором трепещущих струн, слишком туго натянутых на колки.

Всё словно вымерло. Местные алаи не обращали на него никакого внимания: лежат и не шелохнутся – истые фанатики. Казалось, в целом городе их всего двое: поющая на ступенях храма сианай и он, удары чьего сердца заглушают её смертоносный голос…



Царица Амиалис, блистая грозной красой, выступила на чёрный камень площади из белоснежного диска портала. Следом за ней, двигаясь так слаженно, словно они были отражениями друг друга, появились четверо телохранителей.

Итак, вот он, город д’ал.

Прищуренные глаза Амиалис, недовольно оглядевшие пустую площадь, были по привычке подведены чёрным, хотя она более не нуждалась в хатти, чтобы скрывать их сияние. Лишившись своей тел алаит, перестав быть алайкой, Амиалис утратила и все особенности, как внешние, так и незримые, присущие детям Аласаис. Поначалу она казалась себе новорожденным котёнком – слабым, слепым, неуклюжим. Ей было страшно, страшно и одиноко до судорог. Но обещанные перемены не заставили себя ждать, и теперь бывшая царица Руала чувствовала себя превосходно. Да что там – восхитительно! Магия – великая сила, дарованная её новым владыкой, смогла с лихвой заменить все потерянные навыки.

Амиалис вступила под стрельчатую арку и остановилась как вкопанная. Что это?! Стража, спящая на посту? Неслыханно! Сделав несколько быстрых шагов, наместница уже собралась было пнуть задремавшую на посту охранницу, но замерла в изумлении. Перед ней, одетая алайской жрицей, сидела старуха неизвестной расы – древняя, похожая на мумию, с невнятными, как у болванки для запасного тела, чертами лица. Она умерла недавно – хрупкое тёмное тело ещё хранило тепло оставившей его жизни.

– Что это значит? – бритвенно-острым голосом поинтересовалась Амиалис.

– Мы не знаем, владычица, – ответил один из телохранителей, осматривая труп.

На том не было ни единой раны. Амиалис, со всеми её магическими ухищрениями, не удалось обнаружить ничего, что могло послужить причиной смерти стражницы. Волосы на макушке покойницы были перепачканы странным органически составом – словно кто-то изрезал в пыль кусок чёрного бархата и круто замешал её в бесцветном масле. Но и состав этот не таил в себе никакой угрозы. Будто старуха просто села, решила умереть – и умерла!

Глаза Амиалис злобно сощурились – наверняка это старый наместник уже начал плести против неё какие-то изощрённые козни. Ну что ж, поиграем, глупая жирная крыска! Демонстративно зевнув, бывшая царица пошла дальше.

Она направлялась к дворцу наместника – грандиозному чёрному зданию, возведённому на высоком холме. Улица за улицей, площадь за площадью – нигде ни алаев, ни рабов или слуг… Полная, мёртвая тишина. Город был пуст. В нём были лишь мёртвые человекообразные создания – десятки, сотни мертвецов повсюду. Наверное, впервые в жизни Амиалис не представляла, что делать. Что здесь произошло? Эпидемия? Какая, во имя Аласаис, эпидемия! Заклятие? Но какое? И почему эти замаранные недоделки наряжены алаями?

От опытного взгляда Амиалис не укрылось, что все они перед смертью смотрели в одну сторону. То тут, то там она подмечала, что, хотя покойники и одеты в форму стражи, мантии магов и жрецов, ни на ком из них нет ни доспехов, ни оружия, ни магических амулетов. Это должно было что-то значить… но что? – она не знала, и ей оставалось лишь шагать вперёд, подозревая каждую тень в злодейских умыслах.

Амиалис остановилась у подножия длинной лестницы, ведущей к закрытым вратам дворца. Заключённые между парой подавляюще-высоких башен, они прорезали мощную глухую стену из золотистого камня. С её зубцов, далеко свесив передние лапы, словно готовясь спрыгнуть вниз, смотрели грозные каменные пантеры.

– На каждой ступени должен стоять воин личной стражи наместника, госпожа, – озадаченно сказал один из эскорта.

Но лестница была пуста. Лишь устремленные на неё взгляды изваяний скользили по поднимающейся процессии.

– Её могущество госпожа наместница Амиалис, – остановившись у ворот, возвестил старший телохранитель.

Ворота тут же растворились, пропуская наместницу со свитой в шестиугольный двор, зажатый между однообразными массивными зданиями. Амиалис скользнула взглядом по гладким стенам цвета тусклого янтаря, по узким окнам-бойницам, по белым колоннам, сплетшимся корнями-основаниями. И здесь ни души.

В следующее мгновение створки ворот позади неё захлопнулись со злорадным лязгом, и колодец двора наполнился ревущим зелёным пламенем – словно незримый дракон дыхнул в него во всю мощь своих желёз и лёгких. Реакция не подвела телохранителей – защитный купол лиловой стеной встал на пути магического огня. Амиалис гневно повела подбородком. Засада? Ну что ж, тем хуже для господина наместника. Она готовилась к тайной, затяжной битве за власть – тем приятнее будет «уладить» всё одним махом.

Амиалис резко обернулась, услышав болезненное шипение – купол дал брешь, и один из телохранителей лишился уха.

– Мы едва держимся, госпожа, – выдавил другой, дрожа от натуги.

Амиалис величественно взмахнула рукой. Купол вспучился, превратившись в чёрную фасетчатую сферу, и наместница с удовольствием отметила, что ей почти не составляет труда поддерживать его.

– Приведите себя в порядок! – велела она телохранителям. – Мы будем атаковать.

Но кого? Амиалис не чувствовала никого поблизости. Быть может, её враг – охранная система дворца? Ну что ж, в этом ходе есть логика…

Огненная буря улеглась. Сквозь дымчатые стенки сферы стали видны оплывшие конусы бывших колонн, здания в восковых потёках желтоватого камня, неровные оконца… за одним из которых мелькнула коренастая тень. Замерший справа телохранитель кивнул, давая Амиалис понять, что тоже заметил движение. Наместница провела пальцами по лицу – и стена впереди стала прозрачной для её взора.

В комнате с развороченной мебелью столпилось с десяток неалаев в алайском снаряжении. Они возбуждённо переговаривались, то и дело косясь на двор.

– Это восстание! – со смесью отвращения и любопытства бросила телохранителям Амиалис.

О том, что рабы могут восстать против своих хозяев, на её родине забыли и думать, но, видимо, здесь дело обстояло иначе. Очевидно, здешний наместник и впрямь несостоятелен… Приятно, чудесно несостоятелен – как выгодно её правление будет смотреться на фоне его упущений! Уж она-то знает, как держать подданных в узде. По губам Амиалис зазмеилась хищная, самодовольная усмешка.

Ткнув растопыренными пальцами в сторону восставших, наместница размазала нескольких по дальней стене комнаты. Остальных спасли алайские амулеты. Но ненадолго. Рой мелких сгустков тьмы ринулся к ним, облепив щиты, стремительно истощая запасы подпитывающей их магии. Бывшие рабы ответили залпом из магических жезлов, но разноцветные лучи бессильно скользнули по сфере Амиалис. Опомнившиеся телохранители принялись добивать выживших… к которым уже спешила подмога. Такая же обречённая, как и они.

Наместница злорадно расхохоталась и, расслабленно откинув голову, продемонстрировала разъярённой толпе незащищённое горло. Запустив пальцы в волосы, она провела ими по макушке – там, где прежде красовались алайские уши – жестом, таким похожим на «дурную привычку» собственного сына. Сегодня она могла позволить себе немного лишнего.

Амиалис не удалось насладиться моментом. По сфере прошла опасная рябь – на неё обрушился магический удар такой сокрушительной силы, что только что торжествовавшая наместница задумалась о телепортации. Но она тут же отбросила эту мысль, как капитулянтскую. Нет. Так просто её могущество не сдастся!



Никто не заметил, как чья-то рука отвела в сторону одну из занавесей на окне, прорубленном в толстой стене верхнего этажа.

– А она всё ещё хороша! – усмехнулся рослый алай-руалец.

Стоящая рядом с ним синеглазая женщина никак не отреагировала на реплику Когтестраха, а остальные алаи, находящиеся в комнате, и вовсе не расслышали её. Только патриарх Селорн поднялся с сундука и подошёл к окну взглянуть на битву.

– Да, силы ей не занимать, – согласился эал, – но против целого города Амиалис не выстоять… хотя… – он замолчал, видя, как волна тьмы, пущенная царицей, хлынула в окна первого этажа. – Убьём её, пока она не успела спасти свою бесхвостую … ?

– Нет, – твёрдо сказала женщина. – Это их добыча. И она им вполне по зубам. Довольно они были рабами. Теперь они вправе сами выбирать свой путь: затаиться им, сбежать или рискнуть жизнью, сражаясь с несостоявшейся хозяйкой. С меня довольно смертей, Селорн, я устала от них. Пусть идёт. Она сама покарала себя…



Блаженно потянувшись, Анар открыл глаза. Он лежал на широкой кровати, застеленной весёленьким жёлтым бельём. В его ногах, на длинном двойном комоде, стояла пара двойных подсвечников. Над ними, отражая подцвеченные зарёй занавески, поблёскивали два круглых зеркала. А справа, на низкой кушетке, сидели две Аниаллу. Анар попробовал усилием воли собрать их в одну, но ничего не вышло. Более того, Тени Аласаис посмотрели друг на друга и расхохотались – причём совершенно по-разному: одна ссутулилась и уткнулась носом в плечо другой, а вторая, напротив, запрокинула голову.

– Убийца! – отсмеявшись, протянула… одна из них, и от блеска её клыков Анара пробрал озноб.

– Ты – она! – выдохнул алай.

– Мы обе – она, – улыбнулась сианай.

– Он, Элеа, имеет в виду другую «ону» – ту, что пыталась меня убить. Подло и коварно, – наморщила нос Аниаллу – настоящая, единственная… живая Аниаллу!

– Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду.

– А я ничего не понимаю, – пытаясь сесть, просипел Анар.

Уголок его губ затрепетал от непомерного усилия. Перебравшись поближе, Алу поддержала его затылок и сложила подушки горкой. Элеа задумчиво покачала головой.

– Я не сианай-ренегатка. Меня призвал патриарх Селорн. Он использовал энергию обряда д‘ал, чтобы докричаться до тех далёких пределов, где я…

– …пинала капусту, – ввернула Аниаллу.

– …странствовала, и переместить сюда, – не сбилась Элеа. – Они хотели затянуть душу Аниаллу в тело той серенькой девочки из храма, а получили меня. Иногда рыбка, попавшаяся на крючок, утягивает рыбака в море.

– Элеа очень крупная рыба. Она самая сильная из нас. Почти Аласаис, – почесала оскалившуюся сестрицу за ухом Аниаллу.

– М-да, как сказал поэт, вы – лишь Тени богини, а я – её отражение в чистом зеркале, – мурлыкнула Элеа. – Увы, из всех нас я ещё и самая скорая на расправу. Когда я увидела их, д’ал, гневу моему не было предела. Рабство, завоевания, злобная магия… Моя духовная родня, творящая вот это? Невыносимый позор!

– И ты решила убить их? – спросил Анар.

– Я решила лишить их духа Кошки, – мрачно промолвила Элеа. – Я не ожидала, что их души потянутся следом. Но не могу сказать, что мне жаль.

– Они все умерли?

– Почти все… Но были двое, которые посмели сопротивляться. Ваш дух Кошки никак не желал расставаться с телом и душой. Я посмотрела чуть пристальнее. Вы были в местной одежде, на вас обоих лежала тень, обоих коснулась Тьма. Вдобавок ты сын Амиалис – Амиалис-предательницы, Амиалис-убийцы…

– Элеа решила, что я пошла против Аласаис, и Селорн, мой сообщник, призвал её сюда, чтобы я поглотила её душу и силу, но что-то у нас, заговорщиков, пошло те так… В общем, разумы и воли наши схлестнулись и долго никто не мог взять верх, – зевнула Аниаллу.

– А потом, когда я стала одолевать, кто-то приставил мне к горлу нож – холодный, обессиливающий Лоэдаарский кинжал. Не знаю, как уж я упустила тебя из виду…

– И я убил тебя?

– Нет. Ты мог убить меня, но не убил. Это и заставило меня прозреть. Будь на твоём месте один из д‘ал, он не раздумывал бы ни секунды. А ты принялся вглядываться в мою душу, захотел понять, кто я и почему делаю то, что делаю. В ответ я посмотрела в тебя. И познала всю меру своего заблуждения. Это было непростительно, – прижала ладонь к сердцу Элеа. – То, что ты смог сохранить свой дух Кошки, когда я истребовала его, должно было не разъярить, а отрезвить меня. Поразительно, что ты вообще сумел сделать это…

– Я просто вспомнил свою мать, – горько усмехнулся Анар.

– Мать?

– Она всё мечтала располовинить мои дух и душу, вытравить из меня всё драконье. Но я слишком люблю себя целым. А теперь ещё и Аниаллу любит меня таким, – добавил он, желая посмотреть на реакцию Элеа.

Слово «любит» её явно смутило.

– У Анара потрясающее чувство гармонии, – сжала его руку Аниаллу.

– И жизнь в Руале только отшлифовала его дар. До драгоценного блеска, – пробормотала Элеа. – Но мы засиделись. Совет ждёт.

– Боюсь, я смогу куда-то… переместиться, только если вы меня понесёте, – признался Анар.

– Мы сделаем проще.

Элеа хлопнула в ладоши, и одна из стен исчезла. Открывшаяся взглядам комната была полна алаев – патриархов, матриархов, Верховных жрецов.

Величественно поднявшись, Элеа проследовала к ним. Кивнула в ответ на приветствие подошедшего Малаура, провела ладонью по чьим-то усам, серебристым фонтаном вырывавшимся из ящика комода, ковырнула за ухом какую-то полосатую особу. Анар улыбнулся – словно стесняясь черноты своего наряда, сианай повязала на бёдра пёстрый шарф.

– Патриарх Селорн, я хотела бы услышать подробности – кто он, чего он хочет? – опустившись в кресло, с очаровательной властностью попросила Элеа.

– Он хочет всего, моя госпожа, – без запинки ответил эал. – Он хочет править всеми нами, быть единоличным хозяином всего Бесконечного и того, что лежит за Ребром, тоже.

– Завидный аппетит.

– Это не просто аппетит… это зависимость, острая, болезненная зависимость от власти. Будто он уже обладал ею когда-то, затем лишился и теперь хочет вернуть её себе любой ценой. И надеется найти здесь то, что ему в этом поможет.

– О, я знаю: уходя за Ребро, наэй стянули у него его Мундштук Всемогущества! Или Стельку Доминирования? Или Подтяжки Великой Власти? – подпрыгнула на своей подушке Тинойа.

– Кляп Торжественной Тишины, – поморщился Амер Когтестрах.

– Сильно в этом сомневаюсь. Перейдя Ребро, наэй не смогли сберечь даже собственные тела. Все их вещи распались в «пыль, что мельче пыли», – напомнил Селорн.

– Мы обязательно должны понять, что это, – постучала коготком по подлокотнику Элеа. – Пока не стало поздно.

– Совет соберётся завтра ночью. Будем гадать, – мрачно сказал Амер.

– По мышиным кишочкам! – опять влезла Тинойа.

Анар устало прикрыл глаза – сегодня у него не было сил думать даже на такую будоражащую тему. Это был длинный, чудовищно длинный день.

– Он одержим, но он не глуп, – продолжал Селорн. – У него достало изворотливости, чтобы смутить Бесконечный, не дать ему повода уничтожить себя немедленно. Это о многом говорит.

– Если он – наэй, то как мы могли уцелеть тогда, в зале Совета? – спросил Фейнлаан.

– Во многом – благодаря мне, тому, что именно я был избран орудием вашей казни. Но есть и другие причины. Во-первых, он вынужден действовать через слуг, посредников. Во-вторых, его присутствие в нашем мире, тот объём сил, которым он может здесь располагать, ограничен. Почему – мне не ведомо.

– Возможно, потому, что он у Бесконечного на испытательном сроке? – предположила Кеара.

– Возможно. Как бы там ни было, он не намерен сразу же делать ставку на грубую силу. Он будет действовать тоньше. Применительно к нам, алаям, например – будет пытаться рассорить нас с нашей же Кошачестью. Как было с Инааном. И могло случиться со мной.

– Ну и дурень тёмный он тогда! – заявила Тинойа. – В массовом порядке такие вещи не пройдут. Особенно – после Инаанова захода. Теперь мы будем с удвоенным рвением гладить нашу Кошачесть по шёрстке!

– Я горжусь тобой, дитя моё! – погладил её по голове Тейнлаан, до того дремавший в кресле позади Чутколаповой дочки. – Прими этот скромный дар в знак моего восхищения.

Рука старого мага скользнула под плащ. Он подмигнул Тинойе и за хвостик достал из-за пазухи маленькую белую мышь. Мгновение подёргались перед глазами Эйтли розовые когтистые лапки, зверёк уснул и исчез во рту Тейнлаана. С самым невозмутимым видом прожевав мышь, алай покрутил в пальцах упругий хвостик, свернул его колечком и положил на ладонь. А потом осторожно коснулся его пальцем другой руки, на кончике ногтя которого поблёскивала металлическая искра. По хвостику пробежала волна серебристого свечения – и вот он уже стал витым серебряным кольцом. Эйтли захлопала в ладоши от восторга – как маленькая деревенская девочка, впервые увидевшая трюки заезжего фокусника.

Анар решил, что вся эта сюрреалистичная картина – цирк посреди военного Совета – ему снится, блаженно поёрзал в подушках и в самом деле уснул.

           



14. СУВЕНИРЫ ИЗ ТЬМЫ



– Котовник – это муравейник, где вместо мурашек маленькие котики.

Эйтли Тинойа из дома Теней



В прохладной светлой комнате безраздельно господствовало окно. Оно прорезало закруглённую стену одного из полых деревьев замка Ал Эменаит – длинное, неровное, низкое у краёв и высокое посредине. Анар подумал, что если расписать стекло клыками, снаружи будет казаться, что сосна скалится.

– То-то Селорн обрадуется! – получив от мужа соответствующий мыслеобраз, прыснула в кулак Аниаллу.

– Всё может быть,  – тут же вступилась за Анара Шада, видать тоже осчастливленная «открыткой» с улыбающейся драконьей сосной.

Алу ехидно покосилась на свою домоправительницу – кто бы мог подумать, что эти двое так быстро найдут общий язык! Поначалу Шада всем своим видом демонстрировала, насколько разочаровал её выбор хозяйки – нет чтобы найти себе кого-то основательного, серьёзного, хваткого, искушённого в интригах и, что важнее, любящего их. Теперь к божественной нескладёхе добавится царственный оболтус! И хуже всего то, что, в отличие от Аниаллу, его не больно-то повоспитываешь. Сплошные огорчения!

К счастью, сам того не желая, Анар в первый же день сумел найти ключ к сердцу Шады. Он почтительнейше испросил у неё совета относительно того, как ему, дикому, вести себя в столице кошачества, и два часа кряду с напряжённым вниманием выслушивал пространный ответ. Госпожа домоправительница смягчилась. А после того как Анар вверил её заботам полученное от исчезнувшей матери наследство, Шада и вовсе прониклась к нему горячей симпатией…

– Никакого убранства, как ты и велел,  – деловито заявила служанка, приглашающе взмахнув цветастым рукавом.

– Патриарх Селорн знает, что я не умею принимать драконью форму?  – Анар окинул долгим взглядом обширную, высокую комнату, которой, честно говоря, больше подошло бы зваться залом.

– Разумеется. Но госпожа Алу рассказала ему – а вернее, его помощнику – о твоей любви к простору,  – поклонилась Шада.

– И явно  – не только о ней,  – хмыкнул Анар, заметив, что потолок над спальной платформой выгибается широким куполом и покрыт чем-то мягким.

– Я хотела и стены обить, но решила, что это уже хамство,  – махнула хвостом Аниаллу.

Анар покивал, хоть и не понял, что такого хамского в мягких стенах.

– Уже подсуетился! – вдруг гневно процедила Шада, решительно направившись к камину. – Поймаю – пущу на тефтели! И самому попробовать не дам.

Около решётки распластался небольшой коврик, связанный из узкой неприятно-розовой кожаной ленты, на котором покоились чёрные меховые тапки без задников и потрёпанная книжка «Лечение магоспровоцированных психозов народными средствами». Вооружившись кочергой, служанка подцепила коврик и поволокла его вон. Недовольство её не знало пределов.

– И что это было? – проводив взглядом экзотический «прицеп», спросил Анар.

– Одни из тех подарочков, которые лучше не получать. Ты ещё успеешь познакомиться с дарителем, не сомневайся,  – поморщилась Аниаллу. – У меня есть кое-что получше всего этого.

Сианай склонилась над пирамидой коробок, а Анар снова уставился в окно. Он мог простаивать так часами. Его будоражила мысль, что у города этого нет никаких стен – ни каменных, ни магических. Что он парит, будто бы сам собой, в бескрайней синеве. Кругом простор… и облака.

– Вот. Экспонат номер один,  – Аниаллу с плутоватой улыбкой достала из коробки нечто, сперва показавшееся Анару куском странного чёрного сыра.

Но через пару мгновений алай вспомнил, где уже видел эту дырчатую штуку – то был подусник расколовшейся каменной пантеры из подземелья д’ал. Ещё немного покопавшись в коробке, Алу рассовала по его отверстиям карандаши и перья.

– Ты из всего умеешь извлечь пользу,  – поцеловал её в макушку Анар.

– А ты – радость. – Аниаллу ласково боднула его лбом и нагнулась за новым сувениром – металлическим «перекати-полем», колючим плодом Анарова вандализма, так чудесно помогшим им справиться с «норной хандрой». – Нужно будет сделать из него светильник  – красивые тени должны получиться.

– Обязательно…  – глуховато ответил Анар.

Он вертел в пальцах тяжёлую статуэтку – перчатку, спаянную из потёков серебристого металла.

– Думаешь, я зря взял её?

– Нет,  – тряхнула волосами Алу.  – Думаю, мы должны радоваться, глядя на неё, ведь страдания твоего деда наконец-то закончились.



Душа Агира Девятого и впрямь обрела долгожданную свободу.

В сопровождении патриарха Амера и нескольких высокопоставленных жрецов Веиндора Анар и Аниаллу вернулись в гробницу обезумевшего пленника собственного черепа. На милосердников было больно смотреть – мучительный стыд окутывал их промозглым туманом.

– Свершилась великая несправедливость. Мы приложим все усилия, чтобы никто и никогда больше не посмел посягнуть на свободу души,  – заверил Анара старший из жрецов.

Прочитав краткое славословие Веиндору, милосердник преклонил колена и возложил костлявую, разрисованную углём руку на лицо Агира так, что кончик указательного пальца проник в порез над бровью Освободителя. Несколько минут ничего не происходило, а затем выступивший из раны жидкий аридолен, словно заполняя невидимые трубки, потёк вверх по линиям на кисти жреца. В комнате резко похолодало. Амер Когтестрах недовольно сложил руки на отягощённой массивным амулетом груди. Золотые когти украшения мелодично звякнули друг о друга.

Жрец воздел руку, оплетённую струями аридолена, и что-то оглушительно продекламировал. У всех присутствующих помутилось в глазах. Когда же серая пелена спала, Анар увидел, что милосердники куда-то пропали, в погребальной камере остался только перепуганный послушник – коренастый румяный парень с влажным ёжиком чёрных волос. Послушник этот поспешно шагнул к Анару и протянул ему затвердевшую аридоленовую перчатку.

– Мой господин сказал – это должно быть у вас.

– Разве не опасно хранить такую вещь вне Серебряных Скал? – не желая прикасаться к злокозненному металлу, спросил Анар.

– Нет, милорд. Аридолен можно применить лишь один раз. Затем он утрачивает большую часть своих свойств.

– Тогда тем более – зачем она мне?

– Я всего лишь послушник. Боюсь, мой учитель не примет ваш отказ,  – смущённо поклонился юноша.

– Интересно, как у него это выйдет,  – пробормотал Анар, но перчатку принял.

Прикосновение аридолена заставляло пальцы неметь, и Анар поспешил обернуть подарок краем плаща. Послушник с поклоном удалился. Алаи переглянулись и обменялись грустными улыбками – кем бы ни был Агир, им приятно было сознавать, что его душа вернулась в естественный круговорот рождений и смертей.



Увы, хотя милосердники и оказались в силах помочь Освободителю, они не могли гарантировать, что драконьей предательнице больше не удастся причинить вред жителям Энхиарга. В особенной опасности, по словам жрецов, находились существа, по той или иной причине оказавшиеся вне тел. Драконица могла перехватить души умерших, направляющиеся к Веиндору или к своим запасным тушкам, поглотить их и успеть скрыться незамеченной.

Собравшиеся тем же вечером в Серебряном храме члены Совета восприняли это жутковатое известие с похвальной стойкостью – немедленно, не распыляясь на эмоции, принялись обсуждать практическую сторону вопроса. Патриарх Малаур попросил, чтобы милосердники поделились с алаями некими иголками, способными пришивать душу к телу. Жрецы, разумеется, заартачились, мигом растеряв свой скорбно-смиренный вид, но тут в зал вошла какая-то рыжая сутулая девочка с целой толпой охраны. Её усталый, тяжёлый взгляд заставил жрецов сначала умолкнуть, а потом и вовсе – выдавить из себя обещание помочь алаям всем, что будет в их силах.

Как выяснилось, эта «укротительница милосердников»  – младшая дочь матриарха ан Камиан – тоже была жертвой драконицы, чудом избегшей доли, ещё более страшной, чем участь Агира Освободителя. Её печальную историю Анар узнал днём позже, столкнувшись с матерью Талии у своего отца…



– Заперто,  – удивился Анар, подёргав массивную дверную ручку.

Высоченная чешуйчатая створка даже не шелохнулась.

– Может, я перепутал время?

– Может, твой па, как все драконы, рассеян и непунктуален? – сочувственно улыбнулась Алу. – Подождём.

– Нет, послушай, там кто-то есть,  – сказал Анар, поворачивая уши к двери.

– Это твой отец,  – определила Аниаллу через мгновение и, игриво прищурившись, добавила: – А с ним – матриарх Аэлла. Та, в свете чьей неземной красы расцветают чудеснейшие из талантов и процветают ужаснейшие из пороков… М-м, любопытно, любопытно…

– И эти раны – я не понимаю, почему они открылись? – спрашивал Криан.  – Разве связи такого рода могут быть разорваны? Если наши Пути были связаны, как они могли разойтись?

– Увы. Иногда так случается,  – отвечала Аэлла. – Ваш союз исчерпал себя. Вы дали друг другу и миру всё, что могли дать, будучи парой. Я пережила это уже три раза. В первый, конечно, было особенно сложно. Честно говоря, тогда я мало что знала о Путях, думала – если на моём любимом заживают раны от моих когтей, если у нас родились дети – значит, мы связаны навсегда. А вышло иначе…

– Подслушивать – нехорошо,  – в некотором смущении шепнул Анар и громко лязгнул по дверной чешуе когтями.

– Боюсь, новая подруга твоего папы совсем не против, чтобы её подслушивали или за ней подглядывали,  – давясь смехом, изогнула бровь Аниаллу.

На «стук» Анара никто не отозвался. Интимный разговор за дверью продолжался как ни в чём не бывало.

– И раны твоих возлюбленных тоже открывались после расставания? И не заживали?

– Открывались – да. Но заживали. Хотя иногда меня, признаться, посещает кровожадный образ: на… кое-ком из них разом открываются все царапины – оставленные мною в разные моменты жизни – и он истекает кровью. В одном теле, потом в другом, затем в третьем... Однако все мои бывшие мужья и любовники живы и здоровы. Очевидно, вечно кровоточить обречено только моё бедное сердце,  – с грустной смешинкой сказала Аэлла.

Анар поскрёбся ещё раз – с тем же успехом.

– Ты ведёшь себя неделикатно,  – сказала Аниаллу.

– Я не понимаю, почему мы слышим их, а они нас – нет,  – проворчал алай.

– Если бы тебя утешала Аэлла ан Камиан, ты бы тоже нас с тобой не заметил.

– Ты плохо думаешь обо мне.

– Я хорошо знаю её,  – щёлкнула языком Алу.

– Пустота… Кругом пустота,  – произнёс Криан. – Кругом обман. Мираж. Тиалианна затуманила мне глаза, навязала мне этот лжеПуть, поиграла и выбросила… на берег Исчезновения. Где есть только серый песок, свинцовое небо и холодное море, гладкое как зеркало, потому что ни один порыв ветра никогда не залетает туда.

– Всё это не так! – с чувством возразила Аэлла. – Тиалианна тут совершенно ни при чём. Любовь не нуждается в помощниках, чтобы ослепить нас, повлечь туда, куда ей будет угодно, и заставить удивляться самим себе. И насчёт пустоты я никак не могу с тобой согласиться – никто не отнимет у тебя память о пережитом счастье, а четверо прекрасных детей…

– Боюсь, у меня в лучшем случае осталось лишь двое,  – горько перебил её Криан.  – Даэ и Гел…

– Быть может, не всё ещё потеряно,  – в свою очередь не дала ему договорить Аэлла.  – Они не были такими от рождения, они такими стали, им помогли такими стать и… О! Кстати о детях – тебя же ждут! – вдруг воскликнула матриарх.

– Стук в мозг гораздо доходчивее стука в дверь,  – подмигнула Анару Аниаллу.

Щёлкнул замок, и створки сами собой разошлись.

Анар как сейчас видел эту картину: растерянного мужчину с лицом, пронзительно похожим на его собственное, и такими добрыми и печальными глазами, что начинало щемить сердце. А рядом  – прекрасную женщину с катушкой шелковистого бинта в фарфорово-белых пальцах. Трудно сказать, в чьих жестах было больше изящества – в её, когда она перевязывала запястье Криана, или в его, когда он закручивал баночку с целебной мазью.

Анар вспомнил, что уже видел матриарха Аэллу – это была дама с ушами-каллами из его видения про каниралийских послов. Сейчас её уши пребывали во вполне обычном состоянии, да и платье было куда скромнее – дымчато-белое, кое-где расшитое выпуклыми букетиками лесных фиалок и искристыми слёзками хрусталя.

Аэлла приветливо улыбнулась гостям. Криан молчал, и потому она сама предложила им сесть, предусмотрительно убрав с одного из кресел острый кристалл на цепочке.

– Я попросила твоего отца зачаровать его,  – улыбнулась она Анару.  – Это для моей дочери Талии. Хочу, чтобы рядом с ней нельзя было неожиданно открыть портал.

– Не иначе нашего прекрасного матриарха кто-то ограбил. А заодно передушил всех её служанок – раз она пришла за заказом своими ножками,  – мысленно съехидничала Аниаллу, но Анар уже не слышал её – Криан наконец-то изволил пошевелиться.

Поначалу он вёл себя довольно скованно, чувствуя, что очень виноват перед сыном, и не зная, как эту вину искупить. Анару тоже было не по себе. Но к концу вечера – в первую очередь стараниями Аэллы, упорно переводившей разговор с удручающего прошлого на многообещающее будущее, – оба несколько оттаяли. В общем, первая встреча отца и сына прошла даже лучше, чем можно было ожидать.

Единственным, что омрачило её, был странный подарок, сделанный драконом своей новоиспечённой невестке. Он буквально всучил Алу изумрудную брошь Амиалис – древнюю руалскую драгоценность, с которой царица не расставалась ни на день. Аниаллу было неприятно даже прикасаться к броши, но отказать она не решилась. И тут же, чтобы сгладить неловкий момент, предложила Криану залечить его раны – даже став драконьей дочкой, она оставалась Тенью Аласаис.



– Может, сбагр… пожертвуем её какому-нибудь музею? – предложил Анар, кладя брошь Амиалис рядом с «перекати-полем».

– Тебе виднее. Ты же теперь у нас большой специалист,  – насмешливо почесала его под подбородком Алу.

За прошедшую пару недель Анар успел свести близкое знакомство с огромным количеством Бриаэлларских достопримечательностей. Каждый день они с Аниаллу обедали или ужинали в новом ресторане и посещали какую-нибудь галерею, музей или театр (как выяснилось, за две тысячи лет своей жизни Алу не побывала и в четверти из них).

Анара одолела жадность. Он метался по городу, словно боясь проснуться и потерять всё это.

Вскочив ни свет ни заря, он, к примеру, мог потянуть Аниаллу прогуляться по окрестностям элаанского посольства, с воздуха так похожего на хрустальную люстру, перевёрнутую вверх подвесками: цветные искры, сверкающие грани – как тут не соблазниться?

В квартале кипела жизнь. Почти все местные жители вернулись в Земли Света, и городские власти тут же воспользовались ситуацией, разместив в опустевших зданиях беженцев из Аглинора. Опустив на глаза дымчатый щиток, Анар наблюдал, как остроухие бедняги обживают своё неуютное пристанище – убавляют яркость сияющих обелисков, завешивают кристаллические стены домов золотистыми тканями, засыпают жирным чернозёмом «бассейны света», чтобы водворить в них привезённые саженцы.

Затем, для контраста, Анар спешил посетить Дарларонский квартал, где в скупом свете черничных сфер мягко круглились углы мрачноватых домов, выстроенных из матового чёрного камня, тёплого и бархатистого на ощупь. Здешняя тьма и впрямь разительно отличалась от той, что гнездилась под Руалом – это была добродушная, нежная темнота, ложившаяся на плечи легчайшей шерстяной накидкой. В ней было уютно и усыплающе-спокойно. Аниаллу зевала, поглядывая на манящие шёлковые подушки в открытых кафе. Но Анар и не думал делать привал.

На полдень у него была запланирована экскурсия по местному «филиалу» Золотого Каньона – старейшей улицы Анлимора.

Стеклянную мостовую стискивали стены солидных зданий с огромными зеркальными окнами, а под ней, как в небывалой витрине, сверкали монеты, привезённые из тысяч миров. В сопровождении увешанного золотыми цепочками гида-энвирза, алаи чинно прогуливались среди аллегорических статуй. Многоглавая Конкуренция повергала когтистыми, обутыми в пупырчатые сандалии лапами толстопузую Монополию, с крошечными, вяло торчащими в стороны ручками и ножками. Жадность морщилась от недозревших груш, а… а живое золотоухое Любопытство опять где-то застряло.

А, вот оно! Анар обнаружил в Бриаэлларе нищего. Пожилой энвирз с мешками под глазами и дряблыми ноздрями сидел на паперти, устало вытянув узловатые ноги. На его рыжих пятках плясали отблески монет. Карманы латаной-перелатаной жилетки были забиты букетами свёрнутых в трубки бумажек. Рядом с энвирзом стояла миска для подаяний. И миске этой позавидовала бы любая царская корона.

– Камни настоящие,  – будто прочёл Анаровы мысли подкравшийся гид.

Оказалось, что так  – прося милостыню и размышляя о «течении денег»  – энвирзийские торговцы, потерявшие по собственной глупости крупную сумму, искупают свои грехи: чрезмерную жадность, недооценку конкурентов, поспешность суждений и так далее…

Анар не давал Алу ни минуты передышки. Не успевала она попрощаться с очередным гидом, а Анар уже расписывал ей прелести следующей точки маршрута.

Городские старожилы смотрели на него с понимающим, сочувственным видом докторов, наблюдающих за пациентом, впервые после изнурительной болезни выбравшимся в сад, опьяневшим от свежего воздуха и восторженно озирающимся по сторонам.

Его неугомонное высочество тянуло в самую толпу. Среди сотен тихих бриаэлларских улиц он умудрялся отыскать именно ту, где царила откровенная давка. Он всматривался в лица существ, заглядывал им в глаза, вслушивался в их разговоры. Он участвовал во всём, в чём ему предлагали поучаствовать, и пробовал всё, что предлагали попробовать. Аниаллу старалась не отставать…

Тем приятнее было вечером, когда пузатые бриаэлларские коты принимаются ловить толстобрюхих ночных мотыльков, оглушённым и ослеплённым забиться в какой-нибудь грот в Наларском квартале и, опустив горящие ступни в прохладную воду, уплетать устриц и рвать виноград прямо со стен. А потом, путаясь в ногах, брести среди бирюзовых, похожих на обкатанные морем стекляшки, зданий, мягко перетекающих одно в другое струями арок, балконов, галерей. Или, нырнув в портал, очутиться во владениях ан Камианов, где каждый изгиб решётки, каждая складка на шторе или деревянная завитушка на подлокотнике дышат соблазном, и задержаться там… подольше.

Когда же под завязку набитые впечатлениями алаи наконец добирались до дома, Анар принимался зарисовывать накопленные за день сокровища. Получалось у него замечательно. Аниаллу улыбалась, листая толстые страницы. Зелёный кот распластался на камне кверху брюхом, как приготовленная к препарированию лягушка. А вот гривастые, длинные псевдодораконы тянут друг друга за лапы, меряясь, кто сможет обернуться вокруг сосны большим числом колец. На соседнем рисунке, озаглавленном «Спортивная травма», один из них замер, скосив глаза к переносице – его длинный ус-метёлка, похожий на антенну бабочки, приклеился смолой ко лбу, и псевдодракон впал в ступор.

Сценка, запечатлённая на следующей группе картинок, была ещё смешней. Компания покрытых перьями ребятишек играла в своеобразную разновидность пряток. Пятеро, окутав себя чарами невидимости, замирали где-нибудь в саду, а шестой должен был отыскать их, зажав прищепкой нос, чтобы руководствоваться только слухом. Найдя одного из товарищей, водящий швырял в него пригоршню яркой пыльцы, отчего тот делался видим и печален. Вся компания тут же бросалась утешать его, трогательно курлыкая и слизывая пыльцу длинными розовыми языками…

Аниаллу заново знакомилась с родным городом. Она наконец-то ощутила себя его полноценной, полноправной частью. Это драгоценное чувство, таящее в себе множество упоительных оттенков, крепло с каждым днём её суматошных каникул. «Я дома, у меня «все дома» – чего ещё желать?»  – шутила Алу.

Она была счастлива, очень счастлива… до тех пор, пока не узнала.



***



Следуя за магическим указателем, Ирсон шёл через Сады Аласаис. Он никогда не был в этой их части – попасть сюда без приглашения неалай не мог.

Мощёная серыми каменными полумесяцами дорожка привела его к залитому солнцем обрыву. На другой стороне лучами лазурного света взмывали в небо стены Дворца Аласаис. Где-то невдалеке шумел водопад. Ласточки вели извечный бой за мошек с ящерицами-фиу.

– Сюда, пожалуйста,  – поклонилась Ирсону иллюзорная прислужница, вдруг возникшая над зарослями вереска.

Она указала танаю на лиловую полосу, бесшумно развернувшуюся над пропастью. Сорвав несколько цветущих побегов, Ирсон зашагал по мосту. Внизу весело пенился порожистый поток. Поблёскивали ягоды на кустарниках-скалолазах. Мостик не захотел расставаться с Ирсоном – плавно изогнувшись  – в обход крутых ступеней, он вознёс таная на увитую плющом площадку. Магия отхлынула, как морская волна, и каблуки таная тихонько щёлкнули по гладким плитам.

Перед ним был Зал Преображения – приземистый круглый павильон, самое древнее здание Бриаэллара. Внутри царил полумрак. Золотистые пятна лежали на множестве невысоких овальных постаментов, образующих круг. Над каждым из них склонилось по статуе. Мастерски расписанные изваяния изображали существ самых разных рас. Некоторые имели кошачьи черты, но ни одно из них не было алаем.

Ирсон нерешительно переступил порог.

В Зале уже собралось несколько десятков приглашённых. Мрачные, ушедшие в себя, они стояли вдоль стен или сидели на массивных кошачьих лапах, которыми заканчивались каменные рёбра купола. Ирсон отыскал глазами Аниаллу, но прежде чем он успел подойти к ней, по павильону разнёсся тоскливый звук, возвещавший начало церемонии.

– Это священное для всех нас место, – произнесла Верховная жрица Гвелиарин.

Облачённая в длинную чёрную мантию с капюшоном, она стояла у центральной плиты. Около неё статуи не было, но Гвелиарин сама казалась изваянием – выпрямившаяся, неподвижная, с застывшим от скорби лицом. Лишь глаза выдавали в ней живое существо. В них светилась холодная, недобрая решимость.

– Тысячи лет назад возлюбившие Аласаис создания собрались здесь, чтобы, уснув, преобразиться из пасынков и падчериц нашей наэй в её подлинных детей. Близкие по духу, милостью Аласаис они стали роднёй и по крови,  – дав тишине устояться, продолжала Верховная жрица. – Их связь с наэй невероятно окрепла. Даже умерев в отсутствие запасного тела, они – их души – отправлялись не к Милосердному, а к Прекраснейшей. Мы привыкли жить без потерь. Привыкли, что никто и ничто никогда не сможет разлучить нас с близкими. Если кто-то из наших братьев или сестёр покинет Бриаэллар – он обязательно вернётся, если погибнет – непременно воскреснет… Думаю, сегодня все мы вспомнили, что такое горечь утраты,  – почти всхлипнула Гвелиарин. – Сегодня мы прощаемся – прощаемся навеки! – с кошкой, обладавшей добрейшим, мудрым сердцем, гибким умом и несгибаемой волей. Все мы знаем, что именно благодаря ей вернулись домой наши похищенные телепаты.

– Знаем. И благодарим,  – прогудел патриарх Селорн.

– Но смерть свою, страшную, небывалую смерть, она «заслужила» совсем иным поступком, – присоединившись к Гвелиарин, сказал Верховный жрец Кеан. – Те, кто пытается открыть миру глаза, всегда рискуют. Приблизив прозрение Веиндора, Эталианна подарила нам шанс сохранить привычный мир, но сама этого мира лишилась. Навсегда.

– Нам трудно осознать это. Это невозможно исправить. Но за это можно отомстить. И не допустить, чтобы трагедия повторилась,  – твёрдо сказала Гвелиарин.

– Мы не забудем,  – склонил голову Кеан.

Беседку снова затопила гнетущая тишина.

– Идёмте. Хватит слов. Никому от них легче не станет,  – прокряхтел патриарх Тейнлаан.

Опираясь на руку сына, тоскливо волоча по земле пушистый хвост, он зашаркал прочь. Алаи потянулись за ним. Проходя под аркой, Ирсон ощутил лёгкое покалывание – видимо, в неё был встроен портал. Он привёл таная на маленькую круглую площадь, в центре которой золотилась чудесная статуя. Эталианна казалась изваянной из солнечного света, сгущённого до состояния патоки. Над её вытянутой рукой парил Лоэдаарский кинжал. Он был таким тонким, что, поворачиваясь боком, совсем пропадал из виду. Там, где лезвие касалось подушечки пальца сианай, алела крупная капля крови…

Ирсон сжал кулаки в горе и бессилии.

Алаи ненадолго задерживались перед статуей. Некоторые клали к её ногам какие-то мелкие предметы, видимо имевшие значение только для них и для неё. «Если бы я мог хоть что-то…»  – прошептал Ирсон, пристроив свой помятый вереск рядом с тряпочной мышкой, полосатой как тигр.

Потоптавшись немного возле статуи, танай поискал в толпе Аниаллу. Она только что попрощалась с Аэллой ан Камиан, проникновенно потершись щекой о её щёку, и теперь говорила с Верховной жрицей. В какой-то момент Гвелиарин вдруг схватила её за руку – именно схватила, стиснув запястье сианай чёрными пальцами, словно утопающая – последнюю веточку, нависшую над водой. Этот приступ паники длился лишь мгновение, а потом  – уже ласково-покровительственным жестом – Верховная жрица обняла Аниаллу и повлекла её в распахнутый небрежным движением портал. Заметив Ирсона, Алу неловко покивала ему через плечо своей похитительницы. И исчезла.

– Что, умыкнули твою подругу? – шепнула ему прямо в ухо подобравшаяся сзади Талия.

Крепко обняв Ирсона, она замерла, глядя на статую Эталианны.

– Не могу поверить, что всё это наяву. Слишком страшно…

Талия положила к ногам статуи букетик злопамяток, перевязанный серой бумажной лентой. Тронула пальцем выпуклую полоску прозрачно-бордового стекла, заполнявшего швы между плитами.

– Если бы не ты, это могло случиться и со мной,  – вдруг сказала она каким-то не своим голосом. – Трудно передать, как я тебе благодарна!

– Никто не знает, что там на самом деле случилось,  – глядя в землю, произнёс Ирсон.  – Кто тебя спас – Веиндор или тот, кто хотел стать Веиндором… Ты совсем ничего не помнишь?

– Ничего,  – помотала головой Талия.  – После того как эта дракониха меня… засосала – как отрезало. Я будто закрыла глаза и открыла их уже дома, в одном из своих запасных тел. И было мне погано-препогано. Такое мерзкое, странное чувство – будто в моих венах плавают какие-то мелкие твари, они шепчутся, стонут, шуршат чешуйчатыми спинами по стенкам. Бр-р!.. А тебя, я знаю, освободил мамин отряд.

– Да,  – кивнул Ирсон; оглядевшись, он понял, что находится в публичной части бриаэлларского кладбища.  – Прогуляемся?

Талия взяла его под руку, и они пошли по дорожке, петляющей среди могильных холмов, скромных склепов, погребальных деревьев, с запечатленными в рисунке коры лицами покойных, увитых цветами скелетов, зубастых обелисков и маленьких смерчей из праха под стеклянными колпаками.

– До недавнего времени я вообще не подозревал, что в Бриаэлларе есть кладбище,  – проговорил Ирсон.

– Кладбища везде есть. Увы,  – вздохнула алайка.

Её тяжёлый шлейф шелестел по камням. Ирсон удивился – платье Талии было зачаровано не хуже боевых доспехов – и это здесь, в безопаснейшем Бриаэлларе!

За то недолгое время, пока он знал её, госпожа ан Камиан успела… заметно повзрослеть. Наверное, она могла бы сказать то же и про него самого.

– Феразиса так и не нашли,  – рассказывала Талия. – Хочется верить, что эта тварь не сотворила с ним ничего… непоправимого.

– Может, Лжевеиндор отбил у неё и его, как тебя? И отправил в одно из его тел?

– Может. Но тогда Феразис  – большая свинья, что не объявился.

– Хранители Стены не привыкли, что о них кто-нибудь может беспокоиться.

– Тоже верно… Энаору вправили вывих мозга – насколько это вообще возможно в отношении Энаора. Он как узнал, что мы с тобой удостоились чести быть убитыми драконихой Веиндора, так весь полинял от зависти: «О, почему Бесконечный посылает редчайшие удовольствия простакам, неспособным толком ими насладиться?» Сидит теперь, зашивает горе.

– Что-что он делает с горем?

– Шьёт он, когда тоскует, всякое разное. Из себя. Мне вот муфта досталась,  – Талия перекинула со спины на грудь роскошное меховое изделие,  – а в прошлый раз были тапки. Он же их и изгрыз потом, моль чумная…

– Забавно. А я из всех наших общих знакомых встретил одного Онела.

– О! Этого я не видела. И как он?

– Разве он тебя не навещал?

– Он всё, что хотел от меня, получил. Нужна я ему теперь как песок в жабрах,  – ничуть не обиженно зевнула Талия.

– А собирался.

– Ну, все водные  – большие мастера заливать.

– Он теперь видный политический деятель в Нель-Илейне. Его последователи пикетируют храмы Веиндора, требуя переделать их тела. А ты у них чуть ли не икона.

– Вот радость-то… Нет, за них самих я рада, естественно, – столько веков мучились, хватит уж с них. А что Неллейн?

– Непонятно. Его жрецы пока молчат. Думаю, они сейчас вовсю совещаются с милосердниками. Интересно было бы послушать.

– Как Инон отойдёт, попросим его разузнать.

– Инон?  – Ирсон даже сбился с шага.  – Он выжил? В смысле, сохранил свою личность?

– Да. И не могу сказать, что он от этого в восторге. Веиндор не слишком милосерден в последнее время. Инону придётся научиться жить со всем этим. Как и мне.

– И мне,  – эхом ответил Ирсон. – Я собираюсь пойти учиться на жреца.

– Бросишь таверну? – с ужасом воззрилась на него Талия.

– Нет, я даже не думал об этом. Просто… хочу лучше понимать себя. И уметь собой пользоваться.

– Я слышала, ты переезжаешь к нам? – сказала через некоторое время ан Камианка.

– Да. Со всеми потрохами. Кое-что я уже перевёз.

Талия хотела было полюбопытствовать, что именно – почку или селезёнку, но осеклась.

На берегу маленького пруда сияла скамья из огненного мрамора. Талия никогда не видела этот пруд и эту скамейку, но остро почувствовала, как много они значат для её спутника.

– Можно? – спросила она, хвостом смахнув с сиденья палые листья.

– Конечно.

Ирсон немного помолчал, и добавил:

– Думаю, папе понравилось бы... спать здесь, в Бриаэлларе.

– Это хорошее место,  – Талия ласково погладила древний камень, пронзительно-рыжий, как и её растрепавшиеся волосы, немного поколебалась и добавила:  – Я не знала, что ты привёз его сюда, но я как знала…

Она запустила руку в широкий карман юбки и достала маленькую костяную статуэтку – хитро улыбающегося старика, забравшегося на высокий табурет. Пряди его бороды завивались поросячьими хвостиками, а острые колени смешно оттягивали длинную робу.

– Он был моим любимым учителем. Я думала, что он только играет в старость, как патриарх Тейнлаан. Но я ошибалась. Мне было лет пятнадцать, когда он собрался умирать… и рассказал мне свою историю. Он слыл одним из лучших предпринимателей своего родного мира. У него было столько денег, что сначала хватило на покупку воскрешающих технологий для его соплеменников, а потом – чтобы купить дом в Бриаэлларе и перебраться сюда насовсем.

– Неплохо для иномирянина.

– Более чем. Но к нам он приехал не просто так. Его пригнала сюда скука. Он был богат, он был бессмертен, но он не был счастлив. Чтобы как-то взбодриться, вновь обрести смысл жизни, он перепробовал кучу всего – от политики и занятий благотворительностью до живописи и охоты в джунглях в зверином теле. И ничто не помогло. Тогда он отправился ко двору моей матери – у ан Камианов всегда найдётся чем удивить даже самого пресыщенного гостя… Нельзя сказать, что наши ударили мордой в грязь – как-никак он протянул ещё двадцать лет. Но потом хандра и тоска вернулись. Он устал. Как и твой папа. Я очень не хотела его отпускать. Очень-очень. После мамы и Тэлиан, он был самым близким мне существом. Я не могла понять, зачем ему уходить. Он объяснял – так по-доброму, терпеливо, но я не унималась. И тогда он подарил мне эту статуэтку. В ней заключены его эмоции… то невыносимое состояние, в котором он всё чаще и чаще пребывал. Я посмотрела… и до меня дошло.

– Почему же ты не увидела этого раньше?

– Мама закрыла его разум и чувства щитом – видимо, не хотела, чтобы я окунулась… во всё это. Берегла меня. А зря – когда я узнала, мне стало намного легче…

– Да. Если бы отец не только описал мне своё состояние на словах, но и дал мне прикоснуться к его страданию…  – прошептал Ирсон.

– И мне очень захотелось, чтобы и у других – тех, кому предстоит лишиться близких  – была такая возможность. Тогда они могли бы просто горевать, что потеряли кого-то, кого очень любили, а не думать о том, что этого кого-то кто-то свыше лишил возможности жить и радоваться. Привязка эмоций и воспоминаний – недорогое удовольствие. Да одних моих карманных денег хватило бы, чтобы проспонсировать выпуск таких статуэток, не говоря уже о том, что в Бесконечном найдутся миллиарды существ, готовых заплатить за них энвирз знает сколько… Это было первое, о чём я – ещё совсем маленькой – заговорила с жрецами Веиндора. А они послали меня играть в куклы. Но я всегда была девочкой упёртой  – стала читать их священную литературу, разбираться, что к чему. Так моя жизнь, собственно, и оказалась связанной со Смертью…

– Ты придумала чудесную вещь. Обо всём этом – о смерти – нужно говорить,  – чуть заметно покивал Ирсон.

– Конечно, нужно! Смерть – не атавизм. Она… жизненно необходима куче существ – как бы дико это ни звучало. Многие так прямо, честно, в лоб признаются, что их жизнь полнокровна только потому, что она конечна. Смерть придаёт ей смысл, заставляет их дорожить каждым мгновением. Есть и те, кто, став нестареющими, начинают до такой степени бояться покалечиться, потерять близких или имущество, что вообще ничего не могут делать. Страх терзает и парализует их… Смерть для них обезболивающее, а не источник боли. Она… Ой! Так, всё, Талия Аэллна вошла в раж,  – сконфуженно улыбнулась ан Камианка.  – В общем, вот тебе мой странный подарок.

– Для меня он бесценен,  – поклонился Ирсон, принимая статуэтку. – Что ты собираешься делать теперь? Воплощать отложенные мечты?

– Мне усато нравится, как это звучит, но, честно говоря – нет, не собираюсь. Мне нужно передохнуть, много о чём подумать. Я сейчас тупая, как тренировочный нож. Совершенно недееспособная.

– Я думал, у тебя будет такой кураж, что ты всех драконов серебряных в штопоры позакручиваешь.

– Только после того, как мои извилины перестанут быть закрученными в штопоры.

– Станут прямыми, как у милосердников? – прищурился Ирсон.

– Тьфу на тебя! – пихнула его плечом Талия. – Вдобавок мама ужасно волнуется. Никогда её такой не видела. Хочет, чтобы я какое-то время пожила во Дворце Аласаис. Гибель Эталианны, наверное, потрясла её даже больше, чем всех нас.

– Из-за созвучия ваших имён и ваших дел? – спросил танай.

– Да. Знаешь, Ирсон, я ведь говорила с ней обо всех своих… заигрываниях со Смертью,  – мучительно выдавила Талия.

– С Аэллой?

– С Эталианной. Она сказала  – раз это стало заметно окружающим, пришла пора перейти от слов к делу. И уехала в Тир-Веинлон.

– Только не говори, что ты и в этом себя винишь!  – отпрянул Ирсон.

– Нет. Разумеется, нет. Но мне найдётся, о чём подумать во Дворце.

– Нам всем найдётся, о чём подумать,  – неохотно признал танай.

– Будем утешать себя тем, что, несмотря на все свои ляпсусы, мы по меньшей мере предотвратили гражданскую войну.

– Где?

– В Элидане, конечно. Только представь, что было бы, если б эти Хозяева презентовали там своего Истинного Веиндора, объявив, что он – как пели нам Инон с окончательным убийцей – вместилище единственной частицы Милосердного, свободной от алайского влияния, поспешно отделённой и укрытой от глаз злоумышленников.

– Никто бы им не поверил.

– Ой ли? Ты забываешь, какой колоссальной силой он обладал. Опять же – элиданцы должны были чувствовать с ним духовное родство.

– В любом случае прилетел бы Веиндор и объяснил своему тёзке и сочувствующим, насколько они были неправы.

– Но слушок-то пошёл бы,  – погрозила танаю Талия. – И кое-кто раздул бы его до крайности. Начались бы расколы, секты всякие стали бы плодиться. А Тал  – щедро их подпитывать. Ему ведь только и надо, чтобы все перегрызлись тут друг с другом. Но мы ведь не станем? – похлопала ресницами ан Камианка.

Ирсон не сдержал улыбки. Хвастающаяся Талия нравилась ему значительно больше самоуничижающейся. Кем бы она ни стала в будущем, он хотел запомнить её именно такой – яркой, одухотворённой, надушенной ароматами леса, кутающей плечи в прохладную накидку кружевной тени. Как всё-таки жаль, что…

– Знаешь, у моей мамы было чудесное гранатовое ожерелье,  – прервала его размышления Талия. – Округлые, гладко отполированные камни, висящие на одной магии, как приставшие к коже леденцы. Маленькой я смотрела на них и глотала слюнки – такие они были аппетитные. Но стоило взять их в рот, как волшебство, разумеется, исчезло. Они оказались холодными, жёсткими и безвкусными. Помню, я даже расплакалась от разочарования.

– И? – Ирсону стало не по себе от такого сравнения.

– Я поплакала, а потом пошла в кондитерскую, купила себе целый кулёк настоящих леденцов и стремительно утешилась. И ожерелье тоже нашло своего ценителя – его выклянчил у матери каменный дракон, которому гранаты были по вкусу в самом прямом смысле этого слова. Он вживил их себе в нёбо. Где они и сияют до сих пор аки алые звёзды. Ты понял мою глубокую мысль?

Ирсон кивнул. И он, и Талия с радостным облегчением обнаружили, что ничуть не стесняют друг друга. Между ними не было, да и не могло быть, ничего, кроме чисто товарищеской привязанности. Повинуясь порыву поставить в этой истории жирную точку, Ирсон протянул ан Камианке руку, и она пожала её. Не слишком сильно, не слишком слабо, а именно так, как следовало пожать, чтобы вышеозначенная точка была поставлена. И она была поставлена.

Во всяком случае, так им показалось.



       

ЭПИЛОГ



Зелёное пламя толстых белых свечей отражалось в отполированной чёрной столешнице и заставляло десятки расставленных на ней бутылей таинственно мерцать. В одной из них нежно облизывали друг друга разноцветные змеиные языки, выраставшие прямо из толстого хрустального донца; в другой, расписанной белоснежными пауками, плавала горсть мух-альбиносов – пушистых и красноглазых, а в третьей покачивалась в искристом настое ветка алайской вербы. Пузырьки воздуха льнули к мохнатым соцветиям, похожим на кошачьи пальцы благодаря обнимавшим их округлым тёмно-розовым листочкам.

Всё здесь было по-прежнему, как в последний приход Аниаллу. Вот только само «Логово» располагалось теперь не рядом с городком Южный Мост, а на пересечении улиц Эльфийской и Телмери в респектабельной части Гостевого квартала Бриаэллара – Шелкоусье. Ирсон, как и собирался, перенес своё заведение в Кошкоград – от греха (читай – Элаана) подальше.

За тем самым столом, подле чёрной колонны, являвшей миру образ Ректора Линдорга, где в прошлый раз буйствовали подвыпившие выпускники Академии, теперь чинно расположились двое телохранителей-эалов. Патриарх Селорн приставил к дочери своего кота после того, как однажды ночью подвергся ментальной атаке, такой мощной, что она едва не погубила его – его, доселе (и небезосновательно) считавшего себя лучшим телепатом в Энхиарге! Когда же жрецы Милосердного расписались в своём бессилии помешать драконихе-предательнице вернуться в Энхиарг, к коту Селорна добавился человек Веиндора (под аналогичного кота замаскированный). Алу сей довесок очень не нравился, но отказываться от него она не стала, тем более что мера эта была временная. Пока же при желании можно было отгораживаться от свиты звуконепроницаемым барьером (что Аниаллу и сделала).

Бывшая тал сианай оживлённо делилась своими планами с танаем, который, сгорбившись за стойкой, с мрачной сосредоточенностью протирал и без того чистый бокал. В последние дни он сбивался с ног, несмотря на то что нанял нескольких помощников. Но вовсе не эта, физическая, усталость так придавила Ирсона к земле. Его вымотали дурные вести.

Ситуация в мире становилась всё хуже и хуже. Одна за другой выходили из строя (или вовсе исчезали) городские системы освещения. Сотни тысяч существ внезапно оказывались в полном мраке. Хуже всего, пожалуй, пришлось жителям Анлимора, которым Лайнаэн решила отключить свет прямо во время Больших Купаний. В этот ежегодный праздник часть улиц превращалась в мелкие тёплые каналы, а домовладельцы опускали стены своих садов, приглашая разгорячённых, опьянённых соблазнами гостей освежиться в душистых водах роскошных бассейнов. Когда свет внезапно погас, а затем затопившую город тишину испарили несколько оглушительных взрывов, в Анлиморе началась паника. Пожар в борделе… Полуголые подвыпившие сластолюбцы давили друг друга, пугаясь каждой козетки как голодного фарзиса.

Анлимор в очередной раз спасли куртизанки «Соцветия»[5], большинство из которых владели эмоциональными чарами. Гостей удалось успокоить и развести – кого по гостиницам, а кого и по домам, благо в тот день пользование порталами было объявлено бесплатным. Разбитую мебель склеили, сломанные руки и ноги срастили, но, увы, некоторых убитых было уже не вернуть. Во вспышках пламени необратимо погибли десятки тёмных, в том числе и семья торгового представителя Дарларона.

Через неделю та же участь постигла даорского посла в Змеином Глазу. Воскресить никого не удалось... Постепенно эпидемия «лучезарных» смертей перекинулась и на другие расы – людей, эльфов, илтейцев. «Крылья Заката» лишились нескольких сотрудников и множества грузов…

Горные недра тоже преподносили сюрприз за сюрпризом. Сначала энвирзы из Миртхарина нежданно-негаданно обнаружили неподалёку от своего города огненного дракона – и не абы какого, а ближайшего родственника тех особых, жадных до живой плоти тварей, которых выводили в Хоа… и которых считали вымершими много столетий назад. А потом адоры наткнулись на нескольких харнианцев в одной из своих глубинных шахт. Что они там делали и как туда попали – осталось неизвестным. Градор попросил Аласаис прислать кого-нибудь из её алаев, чтобы допросить незваных гостей.

Список жертв и разрушений можно было продолжать бесконечно. И это повергало Ирсона в глубокое уныние.

Одним гнетуще-тихим вечером, чтобы как-то развеяться, танай превратил часть купола «Логова» в окно-амёбу. Оно медленно меняло форму, то отращивая толстые ложноножки, то собираясь в относительно ровный блин. Ярко окрашенные органеллы отбрасывали на плиты пола цветные тени. Ирсон шагнул вправо – так, чтобы травянисто-зелёное ядро заслонило от него солнечный диск и можно было безболезненно смотреть на небо – ослепительно-голубое, всё в размытых разводах перистых облаков. Облаков перемены погоды.

Перемены… Они грозили пролиться на Бриаэллар ледяным дождём, стерев улыбки с лиц его обитателей, смыв своими серыми струями все привычные устои жизни города, словно детский рисунок мелом с мостовой.

Пока же волшебный «Кошкоград», дом Аласаис, ставший в последние дни приютом для сотен переселенцев из союзных стран и миров, жил, казалось, прежней жизнью. Здесь не было места отчаянию, панике, хандре – алаи делали всё возможное для того, чтобы оказавшиеся рядом с ними существа не поддавались этим гнилым чувствам, и надо сказать, им это удавалось. Ну за редким веснушчато-чешуйчатым исключением.

– Так что придётся мне всё-таки ехать в Линдорг самой,  – закончила Аниаллу свой рассказ.

– Надолго? – спросил, чтобы спросить хоть что-то, Ирсон.

– Нет. Хотя… если вспомнить, во что вылилась моя прошлая экспедиция – не знаю,  – развела руками Алу и вдруг спросила:  – Ты меня не слушал, верно?

– Я ненавижу войны, – вместо ответа пробормотал Ирсон. – Ненавижу смерть. Ты это знаешь, как никто. Ненавижу перемены. Я не понимаю, как ты можешь ходить и улыбаться?! Вот – как? Выдержка выдержкой, но…

– Несмотря ни на что, – мягко подавшись вперёд, сказала Аниаллу. – Конечно, можно впасть в отчаянье, Ирс. Можно сказать, что… сейчас… «весь мир – зловонная лужа, а мы ползаем в ней, как убогие, глухие и слепые странники, угодившие под колеса телеги, правят которой Война да Судьба. Наши руки и ноги раздроблены тяжелыми колесами, и вот мы копошимся в грязи, пытаясь собрать наши внутренности, выпавшие из разорванных тел. А они наматываются на оси колёс, и мы тащимся вслед за этой Войной… Льется кровь, лютуют эпидемии, слышатся проклятия и вопли ужаса, а в воздухе стоит смрад распада плоти и духа».

– Фу-у… – поморщился Ирсон.

– Это что касается простых существ  – необласканных богами и всякими там малопонятными наэй,  – как ни в чём не бывало продолжала Алу.  – А нам, котам, и вам, нашим презренным прихвостням, бесполезно прятаться от грядущего за ворохами ярких тряпок и блеском волшебных огней – отвергаемая жуткая реальность неотвратимо настигнет нас. И поделом, – под конец голос сианай стал совсем ядовитым.

– Откуда это?

– Есть тут один… выдающийся маг. Вещал недавно на площади, ругал бриаэлларцев за то, что они-де прячутся в своём иллюзорном мире от крови и страданий. А они… мы, мы, Ирсон, отнюдь не прячемся. Мы прекрасно знаем, что грядёт, готовимся к «тёплой» встрече, но стараемся не забывать, что жизнь – это не только война, и даже сама война – это не только боль и потери.

– Да что же это ещё, Алу?! – возмутился танай.

– Вызов. Испытание. Один из тех моментов, что встряхивают осоловевшую душу, заставляют тебя проснуться, задуматься о том, о чём тебе было неприятно задумываться, и заняться делами, которые ты вечно откладывал, – что сейчас и происходит с жителями Бриаэллара. Такое оживление в мурлычущих и подмурлыкивающих массах,  – Аниаллу возвела глаза к амёбе.  – Так что, если кто тут и прячется, то это сам господин маг  – от необходимости действовать – за своей злобой, «едкой критикой» и обесцениванием того, что он имеет, живя здесь, среди нас.

– Но вы же не можете не сознавать – эта угроза страшнее всех прежних разом!

– Не можем. Но прежние тоже были не мышиный чих. В любую минуту та же Лайнаэн могла решить избавить-таки вселенную от всех, отбрасывающих тени. И начать с этого города – ведь у его хозяйки Теней целая дюжина.

– Наверное, раньше я не был таким трусом,  – едва слышно промолвил Ирсон.

– Ты никакой не трус,  – твёрдо сказала Аниаллу.  – Просто прежде у тебя не было чего-то, что было бы тебе так дорого.

– У меня была эта таверна и…  – начал было возражать танай.

– У тебя не было тебя! – со смехом ткнула его пальцем Аниаллу. – А теперь, когда ты себя нашёл и наконец-то увидел мир во всех его красках, появляется некто, грозящий у тебя всё это отнять. Это действительно страшно. И в этом страхе нет ничего позорного. Он лишь подчёркивает ценность твоего приобретения.

– Я сижу и ною…

– Ну,  – наморщила нос Алу,  – ты всегда можешь перестать и заняться чем-нибудь другим. Тебе решать, чем эта привязанность, эта боязнь потери станет для Ирсона Тримма – парализующими путами или крыльями за спиной… на которых ты помчишься плевать ядом во врагов. Ты можешь переплавить её во что угодно.

– Легко сказать… Всё это так…

– …не к месту и не ко времени,  – понимающе кивнула Аниаллу.  – Но ведь многое из того, что ты обрёл, ты обрёл именно благодаря этой чернушной истории.

– Вот хорошо бы она на этом и закончилась.

– Возможно, ты не единственный, кого она призвана наделить прозреньями и озареньями.

– Прозренья, озаренья… Не слишком ли высока цена? Мы уже даже не бессмертны…  – выдавил танай.

– Цена, конечно, немаленькая. Но согласись, Ирсон, будет гораздо обиднее, если ты даже не воспользуешься тем, за что её заплатил. Я вот, например, намерена выжать из Бесконечного всё, что только можно – насладиться сполна каждым шагом на своём наконец-то обретённом Пути. От первого до последнего. Я знаю, это звучит пафосно и затаскано донельзя, но это правда. Ты думаешь, мне не страшно, Ирсон? Мне страшно. Точно так же, как тебе. И как тому магу на площади. Но я смотрю на тебя  – с твоим разлапистым окном и фантастическими бутылками, на Селорна, бегающего за Тейнлааном с антимагическим ошейником, на Шаду, которая пытается втолковать моей золотоухой зазнобе, что дружить с кошками из дома Теней – чревато, на весь этот город, где о каждой скамейке можно слагать стихи, смотрю  – и чувствую, как страх отступает. Его вытесняет любовь – наша уютная, разборчивая, эгоистичная алайская любовь. Излишки страха выплёскиваются через край…

– Но то, что остаётся…  – сделал последнюю попытку танай.

– Изменяется. Превращается в отвагу, решимость, гнев и ярость. А это чрезвычайно полезные вещи в наше время! Мы не прячемся за «яркими тряпками». Это – наши знамёна. Отблески красоты душ своих создателей. Они воодушевляют, напоминают о том, что нам есть за что сражаться – и внутри себя и вокруг нас. Жалко, что я не взяла с собой Анара – он чудесно написал обо всём этом в своём дневнике. Сейчас… «Не важно, насколько опасной станет моя жизнь. Главное, что это моя жизнь – жизнь которую я выбрал и которой распоряжаюсь сам. В ней есть смысл. У меня наконец-то есть цель, по-настоящему близкая мне, есть подлинно мой город, мой народ, моя семья, моя любимая, моя богиня. Я буду защищать их. Всеми зубами и когтями. Когда-нибудь жестокий ветер перемен рассыплет в прах статуи-великаны в Руале: они не смогут противостоять ему, вечные узники своего каменного величия. А с этим городом  – именно потому, что те, кто в нём живёт, умеют наслаждаться жизнью и ценить её во всём многообразии,  – справиться будет не так-то просто». Истинная правда! – клыкасто улыбнулась госпожа сианай.

А Ирсон вспомнил прошлую пятницу, когда он вместе с несколькими своими соседями явился на некий загадочный инструктаж, устраиваемый мазабрами.

Как выяснилось, каждому горожанину была отведена роль в обороне Бриаэллара – большая или малая, в меру способностей. Казалось, Ирсон был единственным, кому повод собрания виделся прискорбным. Соседи, бодрые и собранные, переглядывались в предвкушении. Главный инструктор – плоскомордый детина, чьи ноздри постоянно двигались, словно ему требовалось прожевать воздух, прежде чем вдохнуть его,  – этот так и вовсе чуть не захлёбывался от восторга. «На службу вашей безопасности поставлены все самые передовые достижения магической мысли. Каждая пядь этой земли таит в себе тысячи и тысячи смертей для потенциальных захватчиков. И каждая из этих смертей – подлинное произведение искусства!»  – вещал он, и слушатели зачарованно внимали. Тогда Ирсон думал, что одни из них слишком несерьёзны, чтобы осознать опасность момента, а другие, напротив, пытаются спрятать отчаяние под напускной бравадой. Теперь же он понял – дело было в другом. Они нашли новый способ выразить свою любовь городу, друг другу, миру. Это открытие потрясло таная.

– Именно поэтому во время такого инструктажа вокруг непременно крутится пара-тройка ан Камианов. Патриотизм, подхлёстываемый опасностью, такой лакомый,  – беззастенчиво прочитав мысли Ирсона, протянула Аниаллу.

Ирсон некоторое время смотрел на неё оценивающим взглядом, нежно поглаживая чешуйку на щеке.

– Ты стала алайкой, Алу, – наконец сказал он.

– Ну не эльфкой же мне быть! – задорно фыркнула сианай.  – Ты ещё жив, Ирсон. Я ещё жива. И мы ещё поборемся за счастье просто поболтать друг с другом!

– Ещё как поборемся! – с чувством сказал танай.

   



ПРИЛОЖЕНИЕ 1



ИЛТЕЙЦЫ



НЕ драконы

Первое, что мне придётся сказать об илтейцах, – они не имеют никакого отношения к драконьему племени. Нет, нет и нет! Это заблуждение настолько глубоко засело в головах некоторых товарищей, что недавно в Анлиморе был случай, когда группа иномировых торговцев, затеявших тяжбу с драконьими «Крыльями Заката», потребовали заменить судью-илтейца, мотивируя это тем, что он не сможет вынести справедливое решение по делу, ответчиками по которому проходят его соплеменники. Конечно, торговцам быстро разъяснили всю меру их заблуждения, но не они первые и не они последние, кто свято верит в то, что если у тебя за спиной перепончатые крылья – значит, среди твоих предков непременно затесались господа драконы.

Между тем у илтейцев даже чисто внешне куда больше общего с людьми, чем с всякими там ящерами: их росту далеко до драконьего, никакой чешуи нигде не наблюдается, а черты лиц обычно не такие резкие (хотя многие обладают носами поистине выдающейся грозности – костистыми и горбатыми). Да и потомства браки илтейцев с драконами не приносят, чего не скажешь об их союзах с людьми: такие парочки рискуют обзавестись добрым десятком отпрысков – как крылатых, так и бескрылых, причём последние отнюдь не будут чувствовать себя ущербными.

Что касается крыльев – у илтейцев вообще довольно странное отношение к этому перепончатому подарку судьбы. Если бы у какой-нибудь алайки вдруг взял и родился ребёнок без кошачьих ушей или хвоста – представляете, в какой ужас она бы пришла? Несчастная кошка с вздыбленной шерстью потащила бы дитятю к изготовителю тел – «пришивать» бедняге недостающее. Другое дело илтейцы. Крылья для большинства из них (если говорить о нынешних, «послемолниевых» илтейцах) всего лишь досадная помеха, вечный повод для раздражения – за всё цепляются, переодеваться, сидеть и спать, как хочется, мешают; поэтому нередки случаи, когда илтейцы отрезают себе крылья к энвирзовой бабушке и заменяют их стойкой иллюзией. Подняться в воздух на таких крыльях, разумеется, не удастся, но в жизни есть много других – и куда более комфортных – способов полёта.

Однако некоторые всё же остаются верны традициям древности, тоскуют по временам, когда очарование крыльев воспевалось поэтами, а лучшие художники изобретали всё новые узоры для росписи перепонок на радость тогдашним модницам и модникам… Эти «ретрограды» с осуждением смотрят на добровольно обрезавших крылья соплеменников, считая их едва ли не предателями своей крови. Возможно, в этом есть смысл: ведь кроме вышеупомянутых крыльев у илтейцев практически отсутствуют какие-либо общие для всей расы черты.

Также холят и лелеют крылья члены различных илтейских орденов, в частности Хранители Стены. Их крылья имеют утилитарное назначение, о котором речь пойдёт чуть ниже.



Враги благотворительности?

В некоторых городах за илтейцами закрепилась недобрая слава отъявленных мизантропов. Мол, все они аморальные, холодные, саркастичные, исполненные презрения ко всему живому и неспособные на сочувствие крылатые ублюдки, главный принцип жизненной философии которых – «сильные да пожрут слабых». В первую очередь случилось это из-за потоков критики, каковую различные илтейские деятели век за веком обрушивают на благотворительные фонды.

У меня как-то язык не поворачивается призвать дорогих читателей начать дружно любить/ценить/уважать илтейцев, но давайте разберёмся, на кого и за что именно те нападают.

Их излюбленная мишень зовётся «Тропой милосердия». Эта межмировая организация, имеющая собственную армию и множество рычагов экономического воздействия, занимается переправкой и дальнейшим устройством беженцев. Умолчим о том, к каким методам подчас прибегают сотрудники «Тропы», чтобы вынудить правительства благополучных государств принять под своё крыло тысячи чужаков. Примечательно другое – «Тропа» не позволяет местным жителям указать на дверь даже тем из гостей, которые многократно цинично предали оказанное им доверие.

Увы, если верить статистике, случаются такие удручающие инциденты не так редко. Важно понимать, что далеко не все из беженцев являются жертвами вероломного нападения на их мирную родину какой-нибудь империи зла или же необоснованных гонений злобных же правителей. Нет. До своего нынешнего положения многие из этих «бедняжек» докатились благодаря собственным агрессивным действиям (или преступному невмешательству), проистекающим из их философского или религиозного мировоззрения. Например – из-за дикарской убеждённости, что некое божество возлюбило их более соседей и потому все окрестные племена должны смиренно служить им… праведным из праведных.

«Каждый должен вдоволь нахлебаться той каши, которую заварил», – утверждают илтейцы. Оправдывал человеческие жертвоприношения тем, что за них мать-природа пошлёт тебе добрый урожай? Так нечего бежать за границу, когда пришёл твой черёд лечь под жертвенный нож!

Помощь таким товарищам – если они, что называется, не осознали и не раскаялись – сама по себе дело сомнительное. Но есть и другой аспект: отъевшись и размножившись, они частенько предпринимают попытки установить на приютивших их территориях те же порядки, которые привели к краху (войне, голоду, экологической катастрофе) их родину. Разумеется, власти приходят от этого в ужас, готовятся принять меры... И тут снова подключается «Тропа» – со своими угрозами, шантажом и грубым битьём на жалость.

Именно против таких вмешательств выступают илтейцы.

На их взгляд, благотворительность (во всяком случае, если речь идёт о помощи дееспособным особям) должна быть адресной, разборчивой, а также – чётко дозированной. Её цель – поддержать, подлатать существо, дать ему необходимый инструментарий для обустройства в изменившейся жизни, но никак не избаловать, разнежить, отупить его, превратив в самодовольного идейного иждивенца или разнесчастного инфантильного неумеху (каковых, например, выбрасывают в жизнь из своих «благословенных» стен некоторые сиротские дома).

Верные спутники благотворительности: прощение, терпимость, самоотречение – палки о двух концах. С ними нужно обращаться крайне осторожно, иначе самый искренний порыв милосердия может обернуться большой бедой.

Атакуют илтейцы и некоторые миротворческие организации – а именно те их них, которые склонны вмешиваться в жизнь других стран при первых признаках «нарушения прав и свобод граждан» (в трактовке той или иной конторы). Речь даже не о том, что трактовки эти бывают весьма причудливы (и подчас грубейшим образом притянуты к материальным или идеологическим интересам наиболее значимых покровителей данного альянса миротворцев). Илтейцы считают такие ранние вмешательства – и агрессивно-пропагандистские, и экономические или военные – вопиющим неуважением как к жителям «неблагополучных» государств, так и к Бесконечному в целом, преступным лишением их возможности научиться чему-то на данной ошибке.

По глубокому убеждению илтейцев, любой ситуации необходимо позволить дойти до критической «точки прозрения», когда жизнь в государстве станет настолько «хороша», что сомнений относительно того, что оно идёт неверным курсом, не останется практически ни у кого. Существа должны вдоволь нахлебаться. Осознать в полной мере, куда их завели выбранные принципы, что в их собственном поведении, отношении к миру привело к сложившемуся положению. И только тогда, когда ошибка будет обнаружена и признана (а сил у здравомыслящей части населения окажется явно недостаточно, чтобы её исправить), можно вмешаться. Не раньше! Иначе ситуация обречена повторяться виток за витком – всегда будут находиться те, кто продолжит отстаивать провалившуюся идею, так как печальные последствия не успели коснуться их или их близких. Или те, кто станет утверждать, что провалилась она не из-за собственной несостоятельности, а благодаря коварному вмешательству извне. Или что нужно было чуть-чуть потерпеть, а не сдаваться при первых неизбежных трудностях.

Вот почему илтейцы ратуют за то, чтобы, скрепя сердце, выждать (в то же время, всячески способствуя эмиграции всех, кто не согласен с господствующей идеей – в точном соответствии с «Запиской Эллиса»).

Затем ошибку следует изучить и описать, помочь ей навеки впечататься в память мира, где она была совершена. И в память Бесконечного, разумеется, тоже.



Критиковать каждый может!

Поиск недостатков, уязвимостей, несоответствий – вот основное и любимое занятие илтейцев. Они несравненные мастера критиканства. Где же востребованы их специфические навыки? Да практически везде: от художественного или научного рецензирования – до оценки надёжности работы охранных систем; от предбрачного консультирования и прогнозирования успешности производственных проектов – до определения чистоты драгоценных камней. Немало илтейцев служит в корпусе наблюдателей за исполнением «Записки Эллиса» – там им просто цены нет.

Обособленной группой стоят Хранители Стены Ошибок и Проявители – соль илтейской расы, образцы илтейской духовности. Занимаются они всё тем же – обнаружением и демонстрацией изъянов, но делают это совершенно непрошено. Иногда они действуют «в лоб» – обличающим словом, иногда – способствуют созданию ситуаций, при которых облюбованный ими недочёт становится виден окружающим безо всяких… проповедей. И ни один из них не откажет себе в удовольствии поделиться с окружающими сокровищами из копилки выявленных им ошибок (наиболее ценные из которых сдаются на хранение священной Стене Ошибок).



Стена Ошибок и их же Дом

Один мой знакомый илтеец назвал Стену Ошибок «зримым филиалом памяти Бесконечного». Не всей, конечно, а той её части, где хранятся самые одиозные ошибки представителей всех разумных видов, населяющих нашу уютненькую половинку вселенной. Сооружение это представляет собой колоссальный лабиринт, стены которого испещрены мириадами сожалений, покаяний и назиданий потомкам.

Порталы к Стене открываются в многочисленных подворотнях Дома Чужих Ошибок (Дома Подсказок, Исправительного Дома). В этом непомерно длинном, выложенном белой и зелёной плиткой здании, живут и трудятся те, кто, по изящному выражению илтейца Феразиса, «пытается не дать современным идиотам повторить ошибки идиотов ископаемых». Философы, душеведы, историки, писатели, поэты, объединив усилия, создают произведения, призванные предостеречь политиков, жрецов, правителей и простых существ от повторения чужих ложных шагов.

Илтейцы владеют одной из крупнейших сетей книжных магазинов в Бесконечном, а также сотрудничают с великим множеством лекториев и галерей, через которые произведения вышеописанной братии и растекаются во все пределы.



Проявители

Эти высокодуховные илтейцы отличаются от Хранителей в первую очередь тем, что крайне редко вступают в диалог с кем бы то ни было. Проявителям попросту нет в этом нужды – одно их присутствие способствует обнажению изъянов окружающего мира, испытывает его на прочность.

Наглядно увидеть их «тлетворное влияние» можно, например, когда мост красиво разрушается в день открытия под ногами горе-архитектора (или нажившегося на покупке материалов хапуги-чиновника), вместо того чтобы ухнуть в пропасть, скажем, годом позже во время какой-нибудь многолюдной ярмарки.

Взмахнув крыльями, Проявители могут нанести направленный удар по тому или иному предмету или существу, спровоцировав у последнего, приступ самообличающей честности (когда, например, учитель в гневе признаётся, что на самом деле всегда ненавидел детей) или дебют скрытого заболевания.

Можно сказать, что Проявителями в той или иной степени являются все илтейцы – от мала до велика. Рядом с ними ускоряются процессы распада, выпячиваются недостатки чего бы то ни было, обостряются противоречия.



Пыль и песок

Илтейцы славятся даром обращать в пыль то, что им не нравится. А вернее, как они утверждают, то, что не нравится Бесконечному, смотрящему в этот момент их глазами – так что команда «Рассыпсь!» действует крайне избирательно, срабатывает против не всякой цели.

Эта особенность использовалась правителями Танцующих Песков при вынесении смертного приговора. Преступника, чья вина полностью доказана, ставили перед Оком Бесконечного – диском из полупрозрачного камня, стоя за которым Патриарх-судья приказывал осуждённому рассыпаться в пыль. Если тот вдруг не рассыпался, считалось, что он ещё зачем-то нужен Бесконечному, и ему сохраняли жизнь.

Есть и другой пример. Известнейший илтейский скульптор Сааз, в бытность его преподавателем художественной школы в Лар-эрт-эмори, принимал выпускные экзамены сходным образом: те из учеников, чьи творения не превращались под пронзительным взглядом наставника в кучку пыли, могли рассчитывать на хорошую оценку.

Илтейцев прозвали «пыльниками» не только из-за того, что им иногда нравится наблюдать, как что-нибудь рассыпается в пыль, но и за… мистическую связь с нею. Им не составит труда устроить песчаную бурю в пустыне или же заставить пыль с ваших книжных полок собраться в аккуратный шарик и скатиться прямиком в мусорное ведро. Связь эта по природе своей определённо отличается от той, что существует между созданиями наэй (наларами, адорами или драконами Изменчивого) и «родственными» им «стихиями», но и просто магической её не назовёшь. Забавно, например, что, если смешать два вида крупы, илтеец легко заставит зёрнышки «расползтись» по разным кучкам, но если проделать то же с более крупными предметами – камешками, орехами – ничего у испытуемого пыльника не получится.



Ну что, погниём?

Нравится ли илтейцам разрушение? Пожалуй. Но не всякое и не всегда.

Во-первых, им по сердцу, когда нечто разрушается с их помощью и это позволяет избежать большей катастрофы. Во-вторых, они находят привлекательными… естественные процессы распада.

«И в гниении есть прелесть», – сказал один мудрый древний илтеец. Он, как и многие его соплеменники, придерживался мнения, что некоторые грани красоты Бесконечного незаслуженно обойдены вниманием. Не всё, что разрушается, разрушается из-за скрытых в нём изъянов. И такое разрушение можно только воспевать и всячески превозносить, ибо оно – часть цикла жизни, способствует развитию Бесконечного, расчищая место для воплощения ещё более грандиозных замыслов.

Значительная часть илтейской культуры посвящена превознесению распада. Он занимает особое место в их сердцах. Но это отнюдь не значит, что илтейцы восторгаются, когда всё вокруг гниёт, рушится, ветшает и разлагается (сумасшедших, о которых речь пойдёт ниже, в расчет не берём). И уж тем более, что они способствуют этому всегда и везде. Увы, не все в Энхиарге стремятся вникнуть в такие тонкости, так что илтейская философия частенько предстаёт не в самом привлекательном виде. Особенно, если её мирную суть пытается донести кто-нибудь из молодых, вспыльчивых илтейцев.



Очаровательные руины…

…или элегантная запущенность – так можно охарактеризовать вид типичного илтейского жилища: из стен кое-где выпали камни, штукатурка потрескалась, краска облупилась, козырёк над дверью – в разводах ржавчины, под ним висит, зацепившись в последнем усилии коготками, скелет летучей мыши (они вечно прилетают умирать к собратьям по крыльям), а из щелей между черепицами радостно лезет жирный колючий сорняк…

Но! Но всё это странным образом представляется растерянным гостям отнюдь не свидетельством бедности или лени, а тщательно подобранными – в соответствии с экстравагантным вкусом хозяев – украшениями. Трещины и пятна, при всей несомненности естественного происхождения, сливаются в причудливый, притягивающий взор орнамент. Потёртая обивка диванов и кресел, спущенные петли на драпировках, царапины и сколы на полированной мебели кажутся в илтейских домах чем-то вроде изысканной изюминки, и, откуси мне хвост дракон, если я понимаю, как оно так получается!

Окна илтейских домов всегда цветные – от светло-лимонного, оттенка крыльев бабочки-смолянки, до густо-янтарного, искристо-коричневого и даже чёрного. Цветные и обязательно потрескавшиеся, причём узор трещин настолько интересен, что швейных дел мастера не раз переносили эти завораживающие «паутины» на свои ткани.

Когда в семье илтейцев появляется прибавление, они заново остекляют свой дом. Считается, что чем скорее по стёклам пробегут трещины и чем причудливее будет их узор, тем лучшее будущее ожидает новорожденного.



Биографы распада

Я обещала рассказать вам про чокнутых илтейцев? Вот, пожалуйста, знакомьтесь: сами эти ребята пафосно называют себя «биографами распада», остальные зовут их «падальщиками», а судьи, перед которыми они рано или поздно оказываются, – «соучастниками». Последнее наименование, на мой взгляд, особенно верно: а как иначе назвать существ, как рыба-прилипала присасывающихся к тиранам, жрецам богов разрушения или, на худой конец, к вандалам и серийным убийцам? Эти падальщики следуют за ними, в мельчайших деталях описывая зверства своих кумиров. Часто – в стихах. И не плохих, надо заметить…

«Биографы распада» утверждают, что их воззрения и пристрастия являются всего лишь логичным продолжением убеждений остальных илтейцев. Но ваша покорная слуга, а также группа алайских исследователей, в составе которой она изучала феномен «биографов», придерживаются совсем иного мнения: они банально получают удовольствие, наблюдая гибель живых существ и уничтожение произведений искусства. Никакой философией тут и не пахнет.



Одна молния

Принято считать, что илтейцы не являются творениями одного из богов, магов или наэй Энхиарга. Некто переместил их сюда на заре его существования – буквально выкрал из родного мира, обратную дорогу в который они впоследствии так и не смогли отыскать.

Кто бы ни был этот анонимный «благодетель», ареал обитания для своих новых питомцев он выбирал из рук вон плохо: илтейцам очень не повезло с соседями. Просто катастрофически не повезло. К западу от «подаренной» им пустыни Танцующих Песков располагался Лиддариан – гнусное местечко, дом прихлебателей Элаана, фанатично преданных Госпоже Света Лайнаэн.

На первый взгляд у них не было особых причин для конфликта с илтейцами. Более того, господам лиддарианцам кое в чем оказалась близка философия их новых соседей.

Дело в том, что следом за элаанцами, лиддарианцы считали, что, развиваясь, Бесконечный всё дальше уходит от блаженного идеального состояния, когда существовало только Первозданное Сияние и никакие светопротивные материальные объекты не вставали на пути Его Благословенных Лучей. Это ужасно и нуждается в исправлении, то есть – в уничтожении всего живого и неживого («того, что отбрасывает тень»). Желательно – быстром, но подойдёт и медленное разрушение… по «илтейскому образцу».

Много раз илтейцы пытались объяснить, что они, мягко говоря, не сторонники разрушения Бесконечного, а наоборот, желают ему дальнейшего совершенствования и процветания. Но лиддарианцы слышали только то, что хотели слышать. В один прекрасный день они настолько допекли илтейцев, что те решили – как они выражаются – испытать назойливых светлюков в их вере: вы жаждете, чтобы весь Бесконечный рассыпался в прах? И хотите, чтобы мы, илтейцы, помогли ему в этом? Отлично! Но начнём мы с вас самих.

Нет, илтейцы не планировали устроить резню. Они просто обратили в пыль город на границе Лиддариана, чаще всего посылавший к ним… миссионеров. Город, в котором преспокойно (да, именно так, и не говорите мне после этого, что это дело обошлось без участия Ланфейра!) продолжали спать все его жители. Увы, пробудившись, эти маловеры отнюдь не восприняли разрушение своих домов как дар небес, приблизивший их к блаженной пустоте времён Первозданного Сияния. О нет.

Они подняли такой вой, что было слышно и в Бриаэлларе, где, как говорят, сама Аласаис аплодировала стоя остроумной илтейской выходке и Высший Совет города вторил ей. Но кошачье ликование длилось недолго: практичные алаи быстро смекнули, что Лайнаэн юмора явно не поймёт. Они собрались отрядить силы для защиты Танцующих Песков, попросить помощи у союзных народов – как делали прежде, помогая Аглинору отделиться от Элаана.

Но не успели…

Лайнаэн опередила их. Леди Света послала в Пески своего мага. Одного-единственного мага, который незамеченным приблизился к илтейскому городу и сотворил одно-единственное заклинание – молнию…

В течение всего нескольких минут десятки тысяч обитателей Танцующих Песков погибли. Спастись удалось единицам. Из процветающей многочисленной расы илтейцы превратились в «вымирающий вид». Энхиарг онемел от ужаса. Аласаис надолго перестала появляться на его землях – так велика была её скорбь.

    



СЛОВАРЬ



А

Алия Аэн ан Элиатан – алайка, матриарх дома ан Элиатан. Первейшая мастерица иллюзий в Бриаэлларе. Член Совета Бриаэллара.

Аласаис – наэй Эмоций и Чувств, создательница алаев. Часто именуется Хозяйкой Бриаэллара, сестрой Тиалианны, а также Нел’теорри (адорск. Прекрасная Изнутри) и Телленерой (эльфийск. Дарующая Чувства). Аласаис призвана помогать существам понять и принять природу своих душ, выяснить, чего они хотят от жизни и т.д.

Амер ан Руал – алай, патриарх дома ан Руал, член Совета Бриаэллара. Известен своим умением выводить новые породы животных и изыскивать способы уничтожения особо вредных старых.

Амиалис Руалская – алайка, дочь Агира Освободителя, бывшая царица Руала. Была вынуждена отречься от престола из-за брака с иноверцем, драконом Крианом ан Саем. Сестра Кора, мать Анара, Накар, Даэланор и Гелариона.

Ан Ал Эменаит – один из домов Бриаэллара. Знаменит своими телепатами и анэис – женщинами со сверхразвитой интуицией. Правители: патриарх Селорн, матриарх Меори.

Ан Иналасс – один из домов Бриаэллара. Преимущественно состоит из неалаев (что и отражено в его названии). Его члены отличаются бесконечной влюблённостью в Бриаэллар, благоустройством которого они и занимаются.

Ан Камиан – один из домов Бриаэллара. Прекрасные золотоволосые Ан Камианы – покровители и ценители искусств, неиссякаемый источник вдохновения для всевозможных творческих личностей. Лучшие певцы, танцоры, музыканты среди алаев. Вдобавок ко всему – виртуозные интриганы. Чрезвычайно жадны до новых впечатлений. Правители: патриарх Ан’си’шиал Малаур, матриарх Аэлла.

Анлимор – крупный торговый город, лежащий на берегах озера Упавших Звёзд, один из шенавенов Энхиарга. Излюбленное место отдыха наэйрианцев, знаменит своими пляжами и изумительной рыбной кухней.

Ан Меанор – один из домов Бриаэллара, знаменитый своими волшебниками. Правители: патриарх Фейнлаан, патриарх Тейнлаан.

Ан Руал – один из домов Бриаэллара. Ан Руалы имеют хорошие способности к магии, но (слава Аласаис!) в отличие от ан Меаноров не склонны копать глубоко. Их исследовательская страсть нашла себе другое, ещё более необычное, применение – древний и многочисленный дом ан Руал занимается выведением и изучением новых пород животных. Правители: патриарх Амер Когтестрах, матриарх Ариза.

Ан Сиа (дом Теней) – один из домов Бриаэллара. Тени – лучшие воры и шпионы среди алаев. Правители: патриарх Наол Чутколап, матриарх Ферримела Мурлычущая Смерть.

Ан’си’шиал Малаур ан Камиан – алай, патриарх дома ан Камиан, соправитель Аэллы ан Камиан, приёмный отец сианай Аниаллу, член Совета Бриаэллара. Известен своим мастерством дипломата, а также изготовителя тел.

Ан Темиар – один из домов Бриаэллара. Ан Темиары – коты-администраторы, на которых лежит вся тяжесть управления Бриаэлларом. Правители: патриарх Кеан, матриарх Кеара.

Ан Элиатан – один из домов Бриаэллара. Рыжеволосые, меланхоличные кошки из этого дома работают со снами, мечтами, видениями и иллюзиями. Правители: патриарх неизвестен, матриарх Алия Аэн.

Аэлла ан Камиан – алайка, матриарх дома ан Камиан, считается прекраснейшей женщиной в Энхиарге. Соправительница Малаура. Мать Фелитеи, Лаа, Тэлиан и Талии. Член Совета Бриаэллара.



Б

Бесконечный – часть Вселенной, лежащая по одну из сторон Ребра Миров.

Бриаэллар – алайская столица. Город построен на острове, парящем высоко над шпилем Тиалинхеаля в самом сердце Наэйриана. Дом наэй Аласаис. По праву считается красивейшим городом Энхиарга.



В

Веиндор – наэй Перехода (Смерти и Рождения), прозван в Энхиарге «Милосердным». Его миссия – избирать для умерших существ новые воплощения, исходя из особенностей их душ. Творец серебряных (призрачных) драконов, вместе с которыми обитает в Тир-Веинлон (Серебряных скалах). Покровитель соседствующего с ними Элидана.

Величайшая Сушь – конец света по-наларски.



Г

Гвелиарин – си’алай, личная подруга Аласаис, которая и назначила её на должность Верховной жрицы Бриаэллара.



Д

Даоры – «дети Тьмы», обитатели Дарларона. В массе своей даоры милосердны, честны, чрезвычайно щедры, однако отличаются болезненной гордостью (в частности – тотальным неумением принимать помощь) и склонны впадать в меланхолию. Покровителем их является Дарион, энхиаргский бог Тьмы. Ввиду отсутствия своего наэй даоры постоянно находятся под угрозой уничтожения со стороны Элаана.

Дарларон – даорское королевство на юге Наэйриана, правителем которого является сам энхиаргский бог тьмы Дарион.



З

Записка Эллиса – является основным международным документом, регулирующим жизнь всех без исключения энхиаргцев.



И

Изменчивый – см. Повелитель Ветров.

Инаан – эал, Властитель Ал Эменаит, соправитель Тимелы.



К

Кеан ан Темиар – алай, Верховный жрец Бриаэллара, вопреки правилам сохранивший за собой титул патриарха дома ан Темиар. Приёмный отец сианай Аниаллу. Член Совета Бриаэллара.

Кеара ан Темиар – алайка, матриарх дома ан Темиар, сестра Верховного жреца Кеана, член Совета Бриаэллара.

Кор – алай, правящий царь Руала, брат Амиалис, дядя Анара. Занял трон после отречения сестры, но и потом долгое время находился под её влиянием.

Криан ан Сай – дракон Изменчивого, ставший мужем Амиалис Руалской. Отец Анара, Накар, Даэланор и Гелариона.



Л

Ланфейр – энхиаргский бог снов и видений, его владения – затянутая туманами Долина Снов у подножия Драконьих Клыков.

Лекари душ – энхиаргский аналог психологов; обучены в числе прочего выявлять различные магические (телепатические) воздействия на разум клиента и устранять их.



М

Меори ан Ал Эменаит – эалийка, Чувствующая, матриарх дома ан Ал Эменаит, соправительница патриарха Селорна, мать Энаора, член Совета Бриаэллара.



Н

Налары – «дети Вод». Создания Владыки Вод Неллейна.

Наол Чутколап из дома Теней – алай, патриарх дома Теней (ан Сиа), муж Ферримелы Мурлычущей Смерти, отец Эйтли Тинойи, член Совета Бриаэллара.

Наэй – сущности непонятной природы, пришедшие в Бесконечный из-за Ребра Миров. По воле Бесконечного они получили возможность слиться с определённой стихией (если только сны, смерть или эмоции можно так назвать), обрести над ней власть, несравнимо большую, чем власть любого бога. Взамен каждый из них отдал часть своего разума на службу Бесконечному – дабы, используя её, думая ею, он мог развиваться, становиться всё более и более гармоничным.

Наэйриан – окружённая Энайскими горами центральная часть Энхиарга. Обитель наэй и богов этого мира.

Неллейн – наэй Вод. Создатель наларов. Живёт вместе со своим народом в Нель-Илейне.

Нель-Илейн – владения Неллейна, Владыки Вод. Населён преимущественно наларами. Отделён от остального Наэйриана вытянутым кольцом гор Нельвард.



О

Орин – полуэльф, брат Энбри и Зиэлы.



П

Повелитель Ветров (Изменчивый) – наэй, властвующий над воздухом и пространством. Призванный следить за целостностью ткани Бесконечного, он обладает наиболее глубоким пониманием его устройства, природы границ и связей между мирами, ему ведомы тайны магического (и немагического) перемещения между ними. Под его крылом находится самая большая ценность для авантюристов, торговцев и путешественников – порталы. Он создал драконов, именующихся «драконами Изменчивого», и поселил их в Драконьих Клыках, двух самых высоких скалах Энхиарга. Сам же нигде подолгу не задерживается и вмешивается в жизнь мира в основном по чьей-то просьбе (например, наэй Аласаис, его старой подруги).

Правосудие души – способность душ руалцев царской крови, погибших насильственной смертью, обличать своих убийц.



Р

Ректор Линдорга – является не только главой Линдоргской Академии Магии, но и правителем города, где она расположена. Настоящее имя его никому не известно. Предположительно, является человеком.



С

Селорн ан Ал Эменаит – эал, патриарх дома ан Ал Эменаит, соправитель анеис Меори. Лучший телепат Бриаэллара. Приёмный отец Иреры и сианай Аниаллу. Член Совета Бриаэллара.

Си’алай (обращённый в алая) – существо, обладающее алайской душой, но родившееся в неалайском теле и лишь в зрелом возрасте, ощутив духовное родство с детьми Аласаис, обзаведшееся кошачьей оболочкой. Чаще всего си’алаи выглядят как алаи-полукровки, сочетая алайские черты с чертами, свойственными представителям их прежней расы.

Сианай (или Тень Аласаис) – одна из её ближайших помощниц, призванных выполнять особые поручения наэй. Все Тени внешне чрезвычайно похожи на свою госпожу и созданы лично ею.

Стена Жизни – своего рода краткий дневник выдающейся личности, собственноручно вырезанный ею на стене своей будущей гробницы.

Стражи Смерти – воинствующие жрецы Веиндора. Люди, преимущественно элиданцы, призванные бороться с различными нарушениями его установлений. Уничтожают всех тех, кто вмешивается в «круговорот душ в Бесконечном» – нежить, некромантов, демонов, мелких божеств; освобождают пленённые души. В Энхиарге «Стражей Смерти» частенько беспардонно сокращают до «страсмов», но только за глаза.



Т

Тал сианай – см. сианай.

Тейнлаан ан Меанор – алай, патриарх дома ан Меанор, бывший Верховный маг Бриаэллара, отец ныне занимающего этот пост Фейнлаана, член Совета Бриаэллара.

Тиалианна – наэй Пути, богиня удачи, именуемая также Владычицей Судеб и Хозяйкой Пути, создательница танаев. Живёт в Тиалинхеале.

Тиалинхеаль – Жемчужный Замок наэй Тиалианны, расположенный в центре Наэйриана прямо под летающим островом Бриаэллара.

Тимела – эалийка, сестра патриарха Селорна, Властительница Ал Эменаит и соправительница Инаана. Ныне оставила свой пост, чтобы отправиться к Вечному Дереву.



Ф

Фейнлаан ан Меанор – алай, патриарх дома ан Меанор, Верховный маг Бриаэллара, сын Тейнлаана, член Совета Бриаэллара.

Ферримела Мурлычущая Смерть из дома Теней – алайка, матриарх дома Теней, жена Наола Чутколапа, мать Эйтли Тинойи.



Х

Харнианцы – одна из рас Энхиарга, «дети Огня». Судя по степени слияния харнианцев с огненной стихией, их таинственным создателем должен быть некий наэй Огня, но никто о таком не слышал. До войны Огня харнианцы жили по всему Энхиаргу, столицей же их считался город Хоа, возведённый в Огненной пустыне. Во время войны были истреблены практически полностью.



Ш

Шенавен – место самопроизвольного возникновения порталов.



Э

Эалы – порода алаев, отличающаяся угольно-чёрным цветом кожи. Среди эалов рождаются наиболее одарённые мужчины-телепаты и женщины с чрезвычайно развитой интуицией (анэис, Чувствующие).

Эйтли Тинойа из дома Теней – алайка, дочь патриарха Наола и матриарха Ферримелы, член Совета Бриаэллара.

Элаан – земли Света на юго-востоке Наэйриана, дом наэй Лайнаэн.

Элаанцы – «дети Света». Сотворены Лайнаэн. Отличаются надменностью и жестокостью ко всем, кто «отбрасывает тень». Ненавидят даоров. Недолюбливают алаев.

Элеа – Тень Аласаис, самая могущественная из сианай.

Элидан – крупный город на озере Тириал. Под властью его королей находится вся территория внутри «крыльев» Серебряных скал. Народ Элидана взял под своё покровительство сам Веиндор Милосердный, и потому большинство из населяющих его людей – бессмертны. Многие из них становятся жрецами Веиндора. Элидан является наиболее процветающим и могущественным человеческим государством в Энхиарге.

Энаор ан Ал Эменаит – эал, сын анеис Меори, матриарха дома ан Ал Эменаит, телепат, волшебник, известный насмешник и пакостник.

Энбри – полуэльф, брат Зиэлы и Орина. Знаменитый горе-реформатор, за голову которого объявлена награда во множестве стран Энхиарга.

Энвирзы – одна из разумных рас Энхиарга. Прирождённые торговцы и финансисты. Своим обликом они напоминают фарзиса, хищного обитателя Адорских лесов. У этого зверя, славящегося своим обонянием, вытянутая мордочка с тремя чуткими ноздрями, покрытая гладкой серой кожей, перечёркнутой «молниями» зеленовато-рыжих полос, и выпуклые крупные глаза. У энвирзов чрезвычайно выражен половой диморфизм. Мужчины телосложением похожи на приземистых людей с несколько более мощными конечностями и прочными когтями. У многих из них есть хвосты (что считается чрезвычайно привлекательным). Энвирзийки же уродливо, чудовищно тучны, кривозубы, пучеглазы и поголовно бесхвосты. Все они, за крайне редким исключением, обладают склочным нравом, капризны, завистливы и невозможно глупы. (Отсюда и выражение «пошёл ты к энвирзовой бабушке!»)

Эталианна ан Бриаэллар – тал сианай, сестра сианай Аниаллу.





ОГЛАВЛЕНИЕ

1. ПОТРОШИТЕЛЬ СНОВИДЕНИЙ

2. КОГДА ВСЕ МИСКИ УЖЕ ВЫЛИЗАНЫ

3. ПОШЛЕЙШИЙ ТРЕУГОЛЬНИК        

4. ОПОЛОВИНЕННАЯ КОШАЧЕСТЬ        

5. ПЛЕВОК В ДУШУ

6. ШИЗОФРЕНИЯ И ТОЛЬКО        

7. РОЩА ОТРИНУТЫХ СИМВОЛОВ        

8. ПОСЛАНИЕ

9. СТЕНА ОШИБОК

10. КАМЕНЬ

11. КОНЕЧНЫЙ ОБЪЁМ        

12. ИСТИННЫЙ ВЕИНДОР

13. ДВЕ АНИАЛЛУ

14. СУВЕНИРЫ ИЗ ТЬМЫ

ЭПИЛОГ

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

СЛОВАРЬ



СНОСКИ:

[1] Матёрый череп – старожил города Лэннэс, специалист по выживанию в нём.

[2] Глазоух – незримый, летучий, практически иммунный к магии дополнительный орган зрения и слуха, которым снабжает волшебника прочтение одноимённого заклятья.

[3] Ланфейр – энхиаргский бог снов и видений.

[4] Больше о Хранителях Стены и других илтейцах можно узнать в Приложении 1.

[5] Соцветие – анлиморская гильдия компаньонов.