Религиозность человека это уровень человеческой глубины. Религия это то, что глубже психологии. Психология атрибут существования, религия же принадлежность бытия. Религии не существует вне человека. религия не может быть ложна или истинна, она всегда такая, какая есть. Религиозные тексты лишь отражение тех самых глубин и глубинных истин. А уровнем поверхности можно считать обыденное сознание.
Религиозных и философских писаний написано множество. И в них нам наши предки пытаются передать свой религиозный опыт, который наряду с практическим опытом жизни считали передать нам очень важным делом. То есть делом выживания или даже больше того – делом спасения.
Если внимательно вчитаться в любой такой текст, невольно приходишь к мысли, что суть всех этих текстов сводится к одному, к установлению человеком отношений с силами, с волеизъявлениями, которые принадлежат не ему самому, которые ему неподвластны и находятся вне зоны его влияния, но которые властно определяют ход его жизни. И не только его жизни, а и жизни всех людей. Если пристально обратиться к своему религиозному опыту, каким бы скромным он ни был, приходишь к такому же выводу.
Я хочу, чтобы было так, а происходит почему-то совсем не так; я хочу быть тем-то и тем-то, а на деле становлюсь тем, чем получилось стать; я хочу жить по-своему, а чаще всего ничего из этого не выходит; я не хочу быть несчастным, а в жизни такое случается сплошь и рядом; я не хочу болеть и страдать, а приходится; я не хочу умирать, а избежать смерти никому ещё не удавалось, и мне не удастся.
Что же это за воля такая, которая всё устроила так, а не иначе? Устроила и меня не спросила. Разумный человек не может не задать себе подобного вопроса.
Это единая воля или целый сонм волеизъявлений, исходящих из разных источников? Как добраться до источников этих волеизъявлений? Можно ли на них как-то повлиять? Если можно, то как? Ведь очень надо и очень хочется. Очевидно, что каждый человек как-то соотносит своё волеизъявление с волеизъявлением других людей. Такой опыт он получает с детства, развивает его, совершенствует и пользуется его результатами всю свою жизнь. А что ему делать с той волей, которая не принадлежит людям, но которая с неизбежностью закона тебя рождает, формирует, проводит через огонь, воду и медные трубы и в конце концов уничтожает тебя?
Человек не был бы человеком, если бы не попытался разобраться, понять и вступить в обратные отношения с этой абсолютной в своей мощи и неотвратимости волей, хотя его собственная воля куда как слабее. Слабее, но именно она определяет, что такое есть «Я» каждого человека. Сколько её каждому достанет, таков и человек. Мудрые говорят, будто воля жизни, находящаяся внутри всего живого, сталкивается с анти-волей всего мёртвого, обнимающего всегда всё живое; и существуют воля и анти-воля в вечном союзе и в вечном противостоянии друг другу, составляя единое целое. Мистики говорят, что существуют Бог и Дьявол, и они пребывают в извечном противодействии друг с другом. (Совсем уж глубокие мистики утверждают даже, что Дьявол это всего лишь та сторона Бога, которая Человека почему-либо не устраивает.)
Но мне-то что до всей этой мудрости, диалектики и мистики, скажет любой, мне-то что, маленькому человеку; у меня есть своя маленькая жизнь, что мне с ней делать? И каждый человек, на свой страх и риск, вступает в какие-то свои отношения с той всеохватной волей жизни, которая порождает и воспроизводит всё живое, в том числе и человека. Такое отношение несёт в своей душе каждый человек. И это-то отношение, каким бы оно ни было, можно назвать религиозным. Это религиозное отношение вызывает в человеке религиозное чувство, которое руководит человеком в самых важных его поступках и устремлениях. Чувство это живое, и поэтому оно проходит свой путь: зарождается, развивается и угасает, – как и всё живое.
Это религиозное чувство меняет человека и меняется вместе с человеком. Оно приобретается самостоятельной работой, либо передаётся от других людей, кочует из поколения в поколение, запечатлевается в религиозных текстах, распространяется, вступает в конфликт с проявлениями этого же чувства у других людей и так далее. То есть живёт по своим внутренним законам, нам до конца не понятным, и во многом формирует весь внешний строй нашей жизни. Ведь любое чувство, раз уж оно есть, требует от человека удовлетворения. Но всегда именно это религиозное чувство определяло, насколько человечным является каждый отдельный человек. Особенно в моменты тяжёлых испытаний. Как сейчас говорят, «при плохой погоде».
А если религиозное чувство есть результат соотношения собственной воли и воли всеобщей, Человек всегда ставил перед собой главный вопрос: кому принадлежит та воля, что не в нём самом? кто её носитель? кто, или что, её порождает? А если есть вопрос, то непременно, как водится, найдётся и ответ. И люди во всех углах и закоулках Земли во все времена отвечали на этот вопрос примерно одинаково: эта воля принадлежит Богу, или Богам. (Это, кстати, был один из самых решающих актов абстрактного мышления в истории становления человека как человека.) Потом были неоднократные попытки избавится от понятия «бог» в мышлении, но религиозное чувство всегда возвращало его обратно к употреблению. Возвращало и на бытовом уровне, и на уровне духовном. И это естественно, отрицать чувство, существующее в душе, можно лишь декларативно; его можно подавить, но нельзя вытравить.
По отношению к Богу люди действовали точно так же, как действуют всегда, когда сталкиваются с чем-то незнакомым: они закрепляют это в виде понятия в голове, называют это словом, изучают в силу своих возможностей, определяют место этого явления в своём мироздании и в конце концов стараются на это каким-то образом воздействовать, чтобы либо уничтожить это явление, либо защититься от этого явления, либо использовать это явление в своих целях.
Представления наших пращуров о Боге теперь нам доступны в виде мифов, сказаний, легенд, философских размышлений и богословских трактатов. И тексты эти, несомненно, нужно считать священными. Хотя бы потому, что это самый главный опыт, который наши предки сумели нам передать. Их отношение к той воле, которая движет миром и самим человеком – лучше всего, благороднее всего воспринимать как опыт священный. Тем более, сейчас, когда их практический опыт выживания в дикой природе и их опыт внешнего устройства жизни нам не очень-то и нужен.
Смысл изучения их религиозного опыта состоит для нас в том, что мы вырабатываем, или поверяем, своё собственное отношение к той воле, которая определяет и направляет все жизненные процессы. В том числе и мышление, которое есть начало и основание осмысленного существования, которое осмысленность делает формой существования.
Понятие «Бог» – понятие абстрактное. Оно из ряда таких понятий, как, например, «точка», «линия», «единица», «сумма», «множество» и так далее. Абстрактных понятий многие тысячи. И все они о том, что нельзя увидеть или потрогать, а можно только помыслить. Как это ни странно, в такие понятия можно только верить, Доказать или опровергнуть их существование в «реальности» нельзя.
Поверив в такие понятия, например, как «точка» и «линия», – мы получаем геометрию, посредством которой создаётся всё, что нами создаётся, всё, что строится и производится, вся так называемая «вторая природа».
Поверив в такое понятие, как «Бог», – мы получаем вместо природно-инстинктивного новое: разумное и, главное, осмысленное отношение к себе, людям и миру.
Можем ли мы ошибаться, применяя на практике понятия «точка» и «линия»? Можем. Можем ли мы ошибаться, используя понятие «Бог»? Тоже можем. Но отказаться от этих понятий мы не можем. Хотя бы потому, что ими оперирует абстрактное мышление, которое и отличает человека от животного. Можно ли утверждать, что никаких линий и точек не существует в природе? Можно. Можно ли утверждать, что никакого бога в природе не существует? Тоже можно. Но, изъяв всего лишь эти три понятия, мы быстро окажемся на уровне животных и в материальном плане, и, что ужаснее всего, – в духовном. К счастью, это сделать уже невозможно. Можно по-разному выстраивать абстрактные понятия, можно по-разному выстраивать связи между ними, можно бесконечно комбинировать, получая своё мировоззрение. Можно своей жизнью проверять это мировоззрение, всё это можно и нужно. А вот избавиться от абстрактного мышления и абстрактных понятий – невозможно.
По своей сути отношение человека к понятиям «точка» и «линия» такое же религиозное, как и отношение к понятию «Бог». Разница только в том, что без первых двух понятий нельзя созидать ничего материального, а без понятия «Бог» невозможно созидать ничего духовного, то есть нельзя в себе постоянно поддерживать то, что мы называем человечностью. А без этого нельзя иметь человеческое отношение к жизни, смерти, к любви, ненависти, к себе, к своему месту в этом мире. А осмысленное отношение к этим вопросам, собственно, и определяет человека, его систему ценностей и, в конечном итоге, его судьбу. Его прибытие, пребывание, убывание и убытие. Что в целом и составляет его религиозный опыт. А религиозный опыт нельзя не признать более значимым, нежели опыт, скажем, геометрический или математический.
Система ценностей не нужна существам, живущим инстинктом: животным инстинктом или социальным. Но существу, живущему разумом, собственная система ценностей так же необходима, как парус и навигационные приборы необходимы кораблю. Человек без осмысленной системы ценностей (нерелигиозный человек) это животное. Не в переносном, а в буквальном смысле слова. Каждый из нас это животное в себе знает и с ним борется, иначе и говорить бы было не о чем.
Основной ценностью человека является его воля к жизни человеческой, воля быть человеком, человеческое воление. «Благоволение в человецех», как говорили в старину. Обретая эту волю, человек не может не связывать её с той волей, которая вызвала его самого к жизни и которая всячески поддерживает в нём эту жизнь. С другой стороны, человек знает и другую волю, которая в каждую секунду может уничтожить его самого и всё живое. Из ощущения извечной борьбы и единства этих трёх сил и возникла понятийная триада: «Бог», «Я», «Мир». И дальше происходит самое интересное. Как с понятий «один, два, три» начинается вся математика, так с понятий «бог, я, мир» начинается наше образно-понятийное мышление, то есть начинается осмысленное человеческое бытие. И, естественно, начинаются вопросы.
И основной вопрос, который встаёт перед мыслящим существом, это вопрос смысла жизни, цели его существования как человека. В повседневной жизненной практике общая цель жизни легко разбивается на тысячи и тысячи маленьких каждодневных целей. При этом возникает нечто вроде сложной кристаллической решётки, состоящей из целей всех видов и размеров и взаимосвязей между ними. Человек несёт в себе такую «целевую» структуру, постоянно возобновляющуюся, и она даёт ему ощущение понимания цели жизни.
Но совсем другое дело со смыслом жизни. Тут наблюдается обратное движение: маленькие смыслы должны собраться в общий единый смысл. И они собираются, собираются, собираются – но тут вмешивается разум и говорит, что всё это собирание когда-то вдруг прекратится навсегда, а то, что было собрано, будет забыто, и забыто будет тоже навсегда и вечно останется тайной. Все наши свершения и достижения канут в Лету. А посему никакого смысла человеческое существование не имеет. И, значит, все мелкие смыслы тоже бессмысленны.
Блез Паскаль говорил когда-то: «Ужасно чувствовать, как утекает всё, чем мы владеем». Казалось бы, разумный человек, пребывая в таком положении, должен полностью отчаяться. Но этого, как видим, отнюдь не происходит. Люди, разумные люди, живут, радуются жизни и дорожат жизнью. И это происходит только потому, что у них есть религиозное чувство, чувство доверия к той силе, которая является источником жизни, которая является источником мысли. Религиозное чувство заставляет человека воспринимать жизнь как благо, а ощущение наполненностью жизнью – воспринимать как счастье.
Это же религиозное чувство заставляет человека предполагать, что есть смысл человеческой (и всякой другой) жизни, который не уничтожается со смертью живых организмов. То есть жизнь не ограничивается своей материальной формой. И даже остывшая и навсегда застывшая в беспросветном мраке Вселенная не может жизни никак повредить. Ибо существует сущностной мир, и сущность всего живого не есть его материальное проявление. Материальное проявление этой сущности в виде всего живого – это то, как нам наша сущность представляется в форме пространства и времени. А то, как она нам представляется, обязательно должно отличаться от того, какой она является сама по себе.
Сама по себе наша сущность есть чистое сознание, единое для всего живого, не имеющее числа, не занимающее никакого пространства, не существующее во времени. Чистое, непреходящее бытие, пребывающее само в себе. Там всё, что существует, существует всегда, ничего не возникает и не уничтожается. Там всё не началось, и всё уже свершилось. Это то, что мы обозначаем абстрактным понятием «Бог». А нам (нашему разуму) всё это представляется неограниченным количеством отдельных существований. Но это только нам так представляется. Мы есть оно – наше сущее, но мы в то же самое время и не оно. Мы – наша преходящая память, наш индивидуальный разум, наше умирающее тело. Это великолепное противоречие и создаёт ту разницу потенциалов, то напряжение, от которого всё и вертится в мире духа.
И вертится это так, что рано или поздно приходится признать следующее. Вся триада: Бог, Я и Мир – известна нам по силам, которые на нас действуют. Все три силы подразумевают за собой воления: божественное, мировое и моё собственное. И все эти воли на меня действуют и во мне взаимодействуют. И как бы я к ним ни относился, ко всем трём, как бы ни называл, как бы ни пытался их себе объяснить, как бы ни расставлял по ранжиру, как бы от них ни открещивался, – они, все три, действуют во мне, и их результирующая определяет течение моей жизни, моё существование в пределах этой жизни.
Человек не мог не видеть, как единая воля к жизни, которая в нём и во всём живом, противоборствует с волей мира, уничтожающей всё живое. Не мог не уяснить себе, что мировая воля обречена на то, чтобы однажды в своей миссии преуспеть. Человек не мог не понимать, что единая воля жизни пребывает в постоянном противоречии с индивидуальными проявлениями этой же воли, когда одни убивают и поедают других и когда все против всех. Не мог не отдавать себе отчёта в том, что существовали и существуют миллиарды воль ему подобных и триллионы воль ему не подобных.
По своей природе человек такое интересное существо, что в его среде не могли не объявиться те его представители, которые не попытались бы как-то воздействовать на эти силы, чтобы изменить общее соотношение этих сил в свою пользу. Однако наш мудрый предок уже знал, что ему не дано влиять на божественную волю, в очень малой степени он может влиять на мировые силы, хотя всю жизнь только этим вроде и занимается. А вот на свою собственную волю он, похоже, влиять может. Не прямым хотением, конечно, а развиваясь по вертикали: из жизни животной в жизнь человеческую, осмысленную и разумную.
Он понимал главное, понимал, что его движение к Человеку является проявлением силы божественной, но каким образом он соотнесёт это своё развитие с противодействием силы мировой, это его, человека, собственное дело. Никто ему никаких инструкций, как жить вне инстинкта и вне природной среды, под роспись не выдавал. Всё теперь зависело только от него, и это становилось его главной в этой жизни задачей. Как он к этому пришёл, никто не знает, но это совершенно недвусмысленно выражено в его религиозной практике.
Быть человеком это не данность, это акт непрерывного становления. Известная истина. В начале пути мы, конечно, получаем что-то от «взрослых», но с годами поддержание этого акта становится целиком нашей заслугой или нашим упущением. Отсюда и все религиозные искания, которые длятся из поколения в поколение. Сила мира требует удовлетворения своего животного и общественного эгоизма. Сила божья недвусмысленно требует пожертвовать своим эгоизмом ради дела божьего, суть и цель которого мы даже не знаем. Человек оказывается у росстани, которая называется «Нравственность». И сколько бы ни шёл, он приходит к ней снова и снова.
Сколько в человеке от мира (от формы), а сколько от Бога (от сути) – это во многом результат его духовной работы и нравственных усилий. Взял, что было дано, и приумножил. Или: взял, что было дано, и растратил. Всё в наших руках. А вернее сказать – в головах. И разница между одним и другим и есть то, что можно определить религиозным содержанием человека. И (по религиозному чувству) только это содержание и может остаться от суеты сует, когда всё видимое уйдёт в небытие. Другими словами, религиозность это то, что останется от человека, если с него содрать всё обыденное и оставить голышом. Без обыденного, правда, редко кто выдержит. Без обыденного – обнажённая душа оказывается на невероятном бытийном холоде.
На практике религиозность определяет три основных типа отношения людей к той божественной силе, которая движет всем живым.
Первый тип. Это люди, которые стремятся полностью подчинить свою волю воле божественной, отказываясь от всего земного. Для таких людей существует только то, что существует всегда. А то, что возникает и исчезает, для них является кажущимся, не затрагивающим сути их человеческой жизни. Это невероятно сложно и очень энергозатратно, а потому таких людей немного.
Второй тип. Это люди, которые живут только кажущимся. Они полностью подчиняют себя миру. Ничего другого не признают. И даже божественную силу они приписывают миру. Таких людей много больше.
И третий тип, самый распространённый. Это люди, в которых в той или иной мере сочетается одно и другое. Вместе с индивидуальностью каждого это создаёт невероятный по разнообразию калейдоскоп религиозного отношения к жизни. Очень изменчивый и непостоянный. Что-то вроде мерцающей религиозности.
Такое деление, естественно, является условным, как и всякое деление. Однако в жизни я встречаю все три типа религиозности и среди священников, и среди прихожан, и среди атеистов. Из соотношения этих трёх состояний и происходит всё многообразие религиозного отношения человека к бытию. Бытие это бесконечная линия. Существование это отрезок на этой бесконечной линии. Бытие есть отражение воли всевышней. Существование есть отражение моей, индивидуальной воли. Можно до конца разочароваться в существовании, в себе, но неверующих в бытие людей, в Бога, мне кажется, не бывает. Если люди говорят, что не верят, они не верят другим людям и себе, а не жизни, не Богу. Доказательство безверия может быть только одно: пересилить своей волей волю всеобщую для всего живого, божественную. Где уж там! Люди верили, верят и будут верить хотя бы потому, что не могут знать всего. И что с того, что вера может быть выражена слишком наивно или слишком сложно?! Что с того?!
Религиозность это реальное содержание внутренней свободы. Это то, что в жизни можно совершить, или то, что в жизни можно не совершить. Вернее даже, это сочетание того, что можно совершить, и того, что можно не совершить. Смысловое отношение того, что – да, и тог, что – нет. Для человека изменение этого отношения является результатом роста осмысленности существования. Чем выше осмысленность, тем ближе существование приближается к бытию, тем больше в жизни реальной жизни. Можно даже перефразировать так: религиозность это и есть осмысленность. Религиозность определяется мироощущением и одновременно определяет мироощущение. Религиозность определяет то «Я», которым человек не только называет себя, но и наполняет себя реальным содержанием.
И отношение к богу это тот элемент, который наиболее существенно изменяет комбинацию: «Бог», «Я», «Мир». И тут крайние пределы такие: либо «Бог» есть всё, либо «Бог» есть ничто. У Льва Николаевича Толстого есть такая запись в дневнике: «Либо бога нет, либо нет ничего, кроме бога». Мысль эта иными словами выражает отношение индивидуального «Я» с «Я» всеобщим. То единое «Я», которое сознаёт себя собой во всех людях и во всём живом вообще, и есть Бог. И это сознание есть единственный прямой и непосредственный опыт бытия, который нам доступен. Любой другой наш опыт опосредован: там всегда между нашим «Я» и объектом опыта находятся чувственное восприятие и разум. А нашему разуму «Бог» дан только в виде отношения самого разума к Богу. В этом смысле, трансцендентным (потусторонним) для нас является как раз мир, а не Бог.
Все люди являются проявлением единого всему живому сознания. Это так же верно, как и то, что все живые существа являются носителями молекулы ДНК, которая обособляет, собирает и поддерживает их форму существования. Вся природа есть форма существования сознания. Сознание это то единственное для нас начало, которое обладает бытийностью. То есть оно пребывает вне времени и вне пространства. Мы же все, от клетки до человека, пребываем в форме пространственно-временной. И каждый организм (растительный и животный) не может не иметь какой-то формы отношения с единым для всего живого сознанием. У растений и животных нам даже трудно такое отношение себе представить, но оно есть, его просто не может не быть. И это отношение религиозное. От человеческого оно отличается только тем, что не выражается в форме абстрактного мышления, как, например, в этом тексте.
Когда люди утверждают, что они не религиозны и что бога нет, это недоразумение. Этим самым люди утверждают только то, что бога не существует в виде предмета или существа, которые можно увидеть или потрогать. Психологически это очень напоминает то, как ребёнок открывает для себя однажды, что Деда Мороза не существует «на самом деле». Потом, чуть повзрослев, говорит, что и бога не существует. Говорить-то говорит, но при этом остаётся со своей религиозностью. Точно так же, как остаётся и биохимическим объектом, и животным, и человеком, то ест всем тем, чем он когда-то являлся в этом мире в процессе эволюции.
Человеческое в человеке тоже не является чем-то застывшим, оно тоже развивается и претерпевает изменения. И эти изменения лучше всего наблюдать по тому, как человек меняет своё отношение к Богу. (Об этом англичанка Карен Армстронг написала замечательную книжку, которая называется «История бога».) Кроме всего прочего, там ясно выражена простая мысль, что люди понимают Бога в прямой зависимости от того, на каком уровне самоосмысления они пребывают. Проще говоря, понимание человеком Бога, есть понимание человеком самого себя. Как будто в зеркале. По сути, в этом зеркале человек видит тот уровень проявления человеческой сущности, которого он достиг. В этом смысле всегда интересна самая высшая кем-либо достигнутая точка, потому что расположена она в том направлении, куда развивается жизнь. И движение в этом направлении даёт чувство наполненности жизнью или, по-другому, приносит счастье.
Ещё одно недоразумение заключается в том, что в религии ищут утешения. В религии надо бы искать жизнь, а не утешение. Когда ты полон жизни, зачем тебе утешение?! Религиозное чувство всегда говорит одно: жизнь есть благо, жизнь есть самое серьёзное и важное дело, а самое высшее благо – чувствовать себя в жизни при жизни. Религия это жизнь, и поэтому вопрос заключается не в том, есть ли религии или нет её, а в том, что это за религия, что это за жизнь.
Резюме:
Религия есть наше живое, не выразимое словами отношение к миру и к тому, что нас и всё живое породило, проявлением чего мы в этом мире являемся. Религия не является вопросом выбора, точно так же, как наш генетический код не есть вопрос признания его с нашей стороны или непризнания. Мы несём в себе и то и другое объективно, то есть независимо от нашего желания или нежелания. Это вопрос исполнения или неисполнения нашего предназначения. Весь наш, – человеческий, субъективный, – вопрос состоит в степени осмысленности того и другого. Религия есть вопрос осмысленного соподчинения сущему. Так что, если кто-то говорит, что Бог умер, не верьте ему. Когда Бог умрёт, произнести эти слова и услышать их будет уже некому. Бог вообще не умирает, для него просто не существует такого рода событийности.