Ты почему не воевал, стервец? Байки Никишина-3

               

   Как у всякого предприятия в ту пору, у Новосибирской ТЭЦ-2 был подшефный совхоз. Шефство это было, я понимаю теперь, мерой вынужденной. Село сибирское повторяло судьбу Нечерноземья, хирело, гибло, обезлюдивалось. В порядке частичного, но запоздалого  возмещения вытянутых городом жизненных соков, в деревню посылались люди на посевную, на уборочную. Ещё важней была помощь стройматериалами, металлопрокатом и прочим дефицитом. Конечно, в сравнении с такими гигантами, как «Сибсельмаш» или  металлургический завод, мы не могли слишком баловать своих подшефных. У самих было немного. Но помогали: ремонтировали электродвигатели, помогали углём, пиломатериалом; то машина труб или  металлопроката,  то пяток ящиков гвоздей да болтов перепадали нашим бедным родственникам. За год выходила вполне приличная «допомога», как на украинский манер называл нашу помощь селу Степан Семёнович Бодня, заместитель директора  подшефного совхоза.  Раз в квартал он приезжал на совхозном стареньком грузовике, загружал всё, что мы смогли собрать для него. Благодарил за всё. Не отказывался ни от бочки подсохшей краски, ни от некондиционных труб,
   - Что бы я делал без вас, хлопцы? - с искренним чувством благодарности повторял он вечером, когда мы, управившись с загрузкой его баржеподобного транспортного средства, сидели в отделе снабжения и выпивали за укрепление смычки города с деревней. Угощение выставлял Бодня. В поощрение нашего энтузиазма.
   Разговоры в застолье были обычные. О работе, о дефицитах, о жизни. Иногда говорили о войне. Тогда выходили романы писателей-фронтовиков, воспоминания военачальников, фильмы - один лучше другого - шли на экранах. Наши фронтовики имели свой солдатский счёт к правдивости оных, но в целом одобряли.
    Бодня часто вспоминал жуткие подробности отступления в сорок первом, как тикАли по приднепровским степям, без патронов, без провианта; как падали без сил на обгоревшую землю, но налетали фашистские самолёты,- и откуда силы брались,- опять драпали. Пока не вышли к нашим. С голодухи растирали в ладонях полуобгоревшие пшеничные колосья. Потом загибались с животами.
   Такие рассказы выслушивались нами  с почтительным уважением.
   Один раз, немного перебрав,   подшефный гость стал приставать к нашему ветерану Георгию Тимофеевичу:
   - А вот скажи, Георгий, ты почему не воевал, стервец? Мы с тобой ровесники, я весь израненный, а ты как исхитрился? Вон, Александр Павлович моложе тебя, а повоевал.
   - Ты это брось, Степан, не заводи старую песню. Я тебе уже объяснял.
   - Не юли! Сказки твои я слыхал. Ты вот им расскажи,- он показал почему-то на меня и нашего молодого начальника отдела  Бурундукова.
   Чуть не подрались два  старика.
    - Испортил вечер Бодня,- с укоризной сказал мне  Александр Павлович, когда мы проводили гостя до совхозной машины и передали водителю с рук на руки его подвыпившего шефа.
    - А что он привязался к Тимофеевичу?
    - Уж слишком подозрительно заболел Георгий в военно-пехотном своём училище, да так тяжко, что и комиссовали бедолагу вчистую. А война кончилась, - и хвори все враз ушли. Подозрительно нам это. Не верим мы  ему. А Степану вдвойне обидно: раненый, контуженный. Мне-то что, я целый вернулся.
    - Повезло,- отозвался я.
    - Вот, говорят, чудес не бывает. А меня за два года не царапнуло даже. Хотя тоже не в обозе воевал. Всякое бывало. Особенно в Восточной Пруссии, Померании. Вспомнить до сих пор страшно. Расскажу тебе как-нибудь. Байки фронтовые - не чета нынешним. Лучше всякого кино, интересней книжек. Заслушаешься.