Я помню тебя, Декабрёнок

       

У всех живущих на земле есть судьба. А у дерева тоже есть? Что можно рассказать о судьбе дерева? Стоит на одном месте, молчит, событий никаких. Только и скажешь, хвойное или лиственное, дикое или садовое. Можно ещё для полноты рассказа сучки на нём посчитать. Всё.

Но вот как-то не уходит из памяти история одной яблони. Были в её судьбе и предсмертная дрожь, и переезд, и счастливые дни. Наверное, она и сейчас жива.

Близ Барнаула – пятнадцать минут на теплоходе от причала вниз по Оби к противоположному берегу - есть пристань «Зелёный клин». Про песню говорят: задушевная. Вот и это место  такое же, задушевное . Тихое, уютное, просторное, как добрая песня. И такое зелёное от огромных вётел, тополей, густого неудержимого разнотравья, яблонь в садах, что даже воздух там кажется зелёным. Дышать им, что таинственное приворотное зелье пить – раз побываешь, и влюбишься в эту умиротворённую зелёную задумчивость.
 
Разрезав пойменные луга, впадает в Обь протока Талая. Впадает – и очерчивает вместе с Обью тот самый клин прибрежной земли, что зовётся Зелёным. По берегу Талой шириной метров в двести тянется возвышенность. На ней уже несколько десятков лет, как укоренилось садоводство. Ни света, ни водопровода в нём.  Но что все эти мелочи, когда он такой кудрявый, этот Зелёный клин. Лампы керосиновые и свечи, а теперь и фонари с мощными батареями, всегда выручат. Вода из самодельных пробитых колонок – на полив хватает, и пить – студёная, зубы ломит. А уж потрескивание дров в печурке-буржуйке перед ночью – что колыбельная.

У моих друзей там дача, и они пригласили меня на выходные на рыбалку. Начало июня – воды в протоке до краёв. Расположились мы с удочками на травянистом берегу в безоблачный субботний полдень. Неподвижная высокая вода до глубин своих пропитана  отражением молодой  буйствующей листвы. Протока зелена, и лишь посередине, куда не дотягивается даже самая длинная тень, улыбается узкой полоской небо.

- Клюёт… подсекай… окунь… чебак… - то и дело восклицали мы.

- И два сопливых крупненьких попались – самый смак для ухи,-  часа  через четыре подытожил рыбалку дядя Володя Предько, хозяин дачи.  Сопливыми он называл ершей.

Поздним вечером, почти ночью, сидели у костра. Уха получилась – не оторваться. Хлебали-хлебали этот крепко наперчённый навар, и остановиться не могли. Потом говорили много о чём. И ещё негромко пели задушевную, щемящую: «Ходят кони над рекою, ищут кони водопою…» И искры улетали в бархатную чёрную высь.

Утром в тишине и свежести маленького домика проспали до целых девяти. Встали, потянулись, встретились взглядами с ярким солнцем.Тут я увидел, что от пристани с утреннего теплохода народ валом валит. Как с электрички, а сравни-ка их. И несоизмеримо большей частью прибывшие не к старым садам сворачивают, а расходятся и даже как-то упорядоченно распределяются по пойменным лугам. Люди эти приплыли с лопатами. Они доходят до какого-нибудь понятного им места, останавливаются и начинают копать землю.
 
- Что это?! – сильно удивляюсь я.

- Это ж новые садоводы, - объясняет дядя Володя.

- На пойменных-то лугах! Они же под водой всю весну…

- Ну, вот, такие фортели у Оби – третий год не топит, народ и ломится. Нынче, видишь, тоже воды нет, щас бы плескалось тут всё.

- И верно, я что-то и не подумал. А кто же землю им выделил?

- Да никто. Сами отмеряют себе, колышки вбивают – и пошёл грядки копать. Прошлый год уж вывозили отсюда, картошку, морковку, капусту…

Надо сказать, желание моё стать землевладельцем на Зелёном клине созрело мгновенно. А друзья с радостью помогли превратить это в реальность. Без промедлений отхватили мы десять соток от бескрайнего простора поймы и подарили мне.

В город я возвращался  абсолютно довольным человеком, и был переполнен вдохновенными планами обустройства своего посланного счастливым случаем  участка.За неделю приобрёл штыковую лопату, грабли, тяпку, лейку. Даже яблоню купил.

- Возьми, не пожалеешь,- не очень-то и упрашивая, предложила продавец саженцев.- Сланец, но ветки можно не пригибать, так хорошо растёт.

- А как называется?

- Декабрёнок.

В долгожданную субботу с кучей инвентаря и саженцем прибыл я на   Зелёный. Первым делом посадил яблоньку. В ямке рядом с участком стояла вода  - было чем полить. Я эту ямку потом углубил на четыре штыка – получился колодец. И – вскапывал, вскапывал, вскапывал… Все выходные, без пропусков. И к осени одолел этот ни разу за сотни лет, наверное, не копаный целик.Зато надышался зелёным воздухом, накупался, нарыбачился – благодать. А яблонька моя к концу сезона отрастила одну веточку длиной сантиметров десять с двумя листочками.

- Чахлая совсем,- сказал дядя Володя.

И  – до весны.

А весной пришла такая вода, что даже старые сады по краю подтопило. На пойменных лугах больше месяца плескалось бескрайнее море. Стало понятно, что Обь пошутила – устроила людишкам замануху. «В таких условиях,- подумал я,- только китайцы рис смогут выращивать». На том и закончилось моё земледелие на Зелёном клине. И так сложилось, вообще за всё лето не удалось туда выбраться.

Вот и новая зима. Родителям предложили участок в «настоящем» садоводстве, с электричеством и водопроводом. Далеко, правда, от каких-либо водоёмов, среди полей и лесополос.  Матушка моя уже в феврале  увлеклась выращиванием помидорной рассады, а меня попросили забрать весной с Зелёного весь садовый инструмент для новой дачи.

- Привет, дядь Вов!- позвонил я в конце мая друзьям.- Как дела? На Клин-то ездили уже? Как там вода?

- А-а, привет! Ездили, а как же… Воды полно на лугах, как в прошлом годе… А ты поехать, что ль, хотел? Так делать там пока нечего.

- Нет-нет, я инструменты хотел забрать.

- А-а, это приезжай, инструмент у нас, заберёшь.

Добраться до Зелёного клина выпало мне через три недели после звонка. Большая вода скатилась, на лугах густо прорастало лихое разнотравье. Я повидался с друзьями, забрал у них свой инструмент и отправился на обратный теплоход. Запас времени до рейса был большой, и подумалось: «Заглянуть на свой участок, посмотреть, вспомнить, как отмеряли его, как копал. Радостно было, звонко, хорошо. А как дышалось зелёным влажным воздухом!»

Вот она яма, полная воды. Это её я углублял на четыре штыка. Надо же, копал колодец на дне реки!Вот колышек, вбитый два года назад. Вот ещё один – обозначали границы участка. Их почти не видно в траве. Так всё заросло, словно и не перекапывал я эти пойменные сотки.

«И ничего тут никогда не будет, кроме травы, - собрался я уйти.- Глупейшая затея с садоводством. Зелёный воздух и река – вот радости Клина».
 
Но не ушёл. И до сих пор не могу объяснить себе, что остановило, что заставило пройти по заброшенному участку на другой его край. Окликнул бы кто, вспомнилось что-то. Нет, ничего.
 
В студенчестве возвращался ночью со свидания. Декабрьская промороженная пустынная улица. И в карманах пусто. Так что – бегом,студент, через весь город. А мне всё равно, меня крылья несут. И я готов хоть тысячу городов пробежать. За спиной остаются будочки на остановках – одна… вторая… третья… Пробегая очередную, вдруг остановился. Без видимых причин, в тишине. Просто остановился и заглянул в неё. В ней на лавочке спал человек.

-Да, ёлки зелёные!

Давай будить. Слава Богу, проснулся он быстро. Ничего не соображает, даже попытался ругаться на меня.Дотащил его до ближайшего подъезда, поднял на этаж повыше, прислонил к батарее.

-Береги себя, дядя!- Не знаю, что тогда заставило остановиться и заглянуть в будку.

- Да, милая ты моя!- разглядел я теперь в сплетённом сплошном травяном покрывале тоненькую тростинку.

И узнал ту, на десять сантиметров отросшую в моё огородное лето на Зелёном, веточку яблони. На ней был единственный листочек, крошечный живой флажок. Он словно кричал мне в глаза из последних сил:

- Я здесь! Я здесь! Я здесь!

Я, что называется, схватился за лопату. За ней, собственно, и вернулся сегодня на Клин. Память не могла сказать мне: «Спаси яблоню!». Два сильнейших наводнения смыли всякую мысль о том, что здесь могло что-то выжить. Только вечно возрождающаяся трава.Как же тянулся он к жизни, мой бедный забытый Декабрёнок, если перенёс такое.

Вечером того же дня многострадальная яблонька прибыла на новый участок, на постоянное место жительства.

- Ты прости меня. Здесь тебе будет хорошо. Расти…

И Декабрёнок принялся расти с таким рвением, словно навёрстывал упущенное. Словно хотел забыть, как задыхался в ледяной воде. А когда вода уходила, изнывал от жажды и ждал спасительных дождей. Хотел забыть одиночество, брошенность, ненужность.К осени росток стал деревцем, юной яблоней. Она окрепла, раскинула ветви. Я чувствовал, как благодарно они отзываются на каждое прикосновение, на всякую заботу.

Снова зима, длинные белые месяцы. Снега укутали землю.«Тепло там, наверное, Декабрёнку под толстой пушистой шубой».

Отмело. Отзвенела капель. Первая зелень на даче – раскрывшиеся почки на кустах смородины. Посмотришь – и просто по-детски рассмеёшься от радости.

«Здравствуй, яблонька! Как зимовалось? С первой настоящей весной тебя!»

Она ответила. Словно снегопад вернулся и покрыл белыми хлопьями её ветви. И виделась мне яблоня хрупкой девушкой с тонкой талией, с заплетёнными в косы нежными цветами.

«Да какая же ты невестушка славная!»

И, наверное, каждый цветок стал яблоком. Так много их было – одно к одному, гирляндами. Большие, изумрудно-зелёные. Ветви–шеи лебединые – под тяжестью склонились, опустились до земли. Подвязывали, поддерживали.Всё получилось. Во второй половине сентября сняли роскошный урожай красивейших яблок. Смотреть – залюбуешься, а откусишь – деревянные.

«Вот незадача!»

Но соседи подсказали:

- Сложите в ящички и в погреб опустите.  Они поздние, дойдут.

Так и сделали. В начале декабря зелёные бока зарумянились. Отведали - нежность, аромат, сладость – что-то невозможное. Сколько покупал в магазине и на базаре яблок – нет таких.

И стала эта яблоня нашей любимицей.Потом так вышло, что сад оставили, уехали. Но всегда, когда где-нибудь вижу цветущую яблоню, вспоминаю свою любимицу.

Я помню тебя, Декабрёнок!