В семье Бояриновых все дети были прекрасны как ангелы, а взрослые дамы уродливы как горгульи.
Трудно сказать когда и отчего эта неизбежная трансформация начинала с ними происходить, однако годам к сорока расслоение на красоту и уродство становилось совсем уж очевидно и давило на психику случайных зрителей,не привыкших наблюдать медленные шаги неотвратимой судьбы.
Дети этой семьи будто сошли с полотен старых мастеров, а их матери похитили лики ужаса из собора парижской богоматери, ибо носы их непомерно вытягивались, шея становилась тонкой и жесткой как шея индюка или птеродактиля, а глаза будто застывали в лужице расплавленного свинца и поблескивали в темноте храма пусто и тускло, забирая в себя даже слабый колеблющийся огонек свечей.
Дети были кудрявы и пушисты, матери зачесаны так, что невозможно было отличить линию волос от линии туго завязанного черного платка.
Вся семья славилась исключительной набожностью.
Женщины семьи никогда не брали фамилию мужей и в семье рождались одни только девочки на протяжении многих поколений, а мужчины, поучаствовав в рождении дочерей самым минимальным образом все куда - то исчезали, не выдерживая незримой, но жесткой конкуренции с Иисусом Христом.
Но в то же время в семье было нечто трогательно Пушкинское; одна сестра звалась - Татьяна, другая - Ольга!И обе красавицы.
Только характерами наоборот, у Ольги - Татьянин, у Татьяны - Ольгин.
У Ольги родилась в Дании Софья, а у Татьяны в России - Мария.
Обе - красавицы как и должно было быть.
Датчанка скромная как райская лань, но особенно ангелическая Мария характером пошла в самого черта.
Датская поросль семьи в Дании не ужилась с датским протестантским мужем и вскоре вернулась в родные степи к родным луковкам православных церквей и первым делом по приезде отправилась в паломничнство по святым местам, смывать грехи протестантского жития.
В Святогорский монастырь семья собиралась давно и вот, наконец, собралась, благодаря возвращению блудных Ольги и Софьи.
Дивной маленькой Марии, к тому же, предстояло принять там причастие.
Нет смысла описывать службу, горгульи замерли, будто исполняли команду "стоять по стойке смирно", лица их еще более ожесточились, обнажив самое дно души, жаждущей страшного и окончательного суда, Софья почти спала, ничего не понимая, одна лишь бойкая Мария глазела по сторонам и вертелась, как единственная живая рыбина из всего улова, выброшенного рыбаками на лед.
Наконец толпа ожила, задвигалась в разных направлениях и Марию потащили к причастию.
Каким - то чудом она все это спокойно вытерпела и стояла непривычно тихая и робко - прекрасная в свете свечей.
Священник не удержался.
- Мария, - сказал он, - ты лолжна знать и помнить как ты прекрасна, твоя красота божественная, такую красоту дает только бог, запомни это, дитя, и неси сию ношу достойно во благо людям и богу.
Мария смотрела спокойно и молчала.
Горгульи покупали свечи и заказывали какие - то службы, дитя было в надежных руках.
- Мария, - продолжал священник, - ты осознаешь, что такое твоя красота, ответь мне.
Дивное существо подняло наконец глаза от созерцания своего ботинка и изрекло
- Баян ты, отойди от меня!
Священник истолковал все на древнерусский лад, умилился и хотел продолжить, но тут подошли горгульи и Мария кинулась к ним с криком "Баян, баян, пьятивный баян!"
Горгульи пришли в ужас, они - то знали, что только что причастившееся дитя не выговаривало букву "р", и слово "баян" им частенько приходилось слышать, как самое страшное и отвратно - ругательное в лексиконе начинающего ангела.
Но в остальном это было воистину прелестное дитя.