К каждому из нас, наверное, приходит время, когда хочется, устало произнести: «Какая гадость… Какая гадость эта наша жизнь!». Согласитесь, чтобы замахнуться на такое изречение, надо-таки немало пережить, выстрадать, обдумать. Если человек не задает себе вопросы: кто он? откуда идет, куда и зачем?, то его нельзя еще и считать совершенно человеком. Человек начинается только тогда, когда такого рода вопросы зарождаются в его уме… Особняком стоит вопрос жизни и смерти, на котором и хотелось бы задержать немного ваше внимание. И, если жизнь и ее «прелести» нам более или менее знакомы и апробированы каждым в той или иной мере, то так пугающее понятие смерти находится как бы вне зоны досягаемости нашего понятийно-логического мышления. Я думаю, что всем нам неприятно и нелегко задумываться о собственной смерти, о времени, когда мир будет обходиться без нашего участия в нем.
Тема эта, по идее, должна быть близкой каждому, поскольку касается она всех без исключения пришедших в этот мир и, рано или поздно, вынужденных его покинуть. Большинство же избегают ее, сторонятся, ведут себя так, как будто это их никоим образом не затронет, уподобляясь страусу, прячущему голову в песок. И все же хотелось бы, разумеется, в меру сил, коснуться этого непростого вопроса – вдруг я не одинокий землекоп, взрыхляющий почву сию…
Настоящая статья, надеюсь, по крайней мере, даст некий импульс прочитавшему ее, импульс к осмыслению столь непростого материала. Автор готов и к негативной реакции и к тому, что строки эти останутся незамеченными, невостребованными, так как могут показаться мрачными на фоне веселого буйства и лихой удали нашей жизни. «…Существуют такие «бесполезные», «бессмысленные», ни на что не годные книги. Они предназначены для тех «чудаков», которые уже не придают большого значения ценностям, целям и смыслу современной «цивилизации»» (К.Юнг). И, тем не менее…
«Я верю, что смерть – это большое счастье, да, счастье, такое же огромное, как счастье первой любви. Я не могу отделаться от мысли, что вместо смерти с косой придет моя мать, которая возьмет меня к себе и вернет в невинность небытия.» (Г.Гессе, «Нарцисс и Гольдмунд»). Признайтесь, что, если вы задумывались о смерти, то и вас обнадеживали подобные мысли. Глубоко в человеческом подсознании, кроется наше истинное знание о смерти. Подсознание это могло быть наработано и сформировано только благодаря тысячам воплощений - ведь мы существуем с самого сотворения мира («… ты был уже тогда рожден и число дней твоих очень велико» (Иов, Гл.38:21)). Каждое из них (воплощений) внесло свою лепту в это формирование подсознания. Сознанию же нашему достаются только отголоски. Но, даже прислушавшись к ним, каждый, будь он идеалист или материалист, атеист или верующий, «не совсем» верит в свое полное исчезновение, а по большому счету, то и «совсем не верит». И, вы знаете, правильно делает! Смерть никоим образом не касается нашей основной сути. Уничтожению и тлену подвергаются лишь поверхностные (тело, психика, интеллект) т.е. сопутствующие и служебные, а не глубинные наши составляющие!
Положа руку на сердце, признаемся, что вряд ли кто-либо из нас страшится времени, когда нас еще не было, т.е. когда мы еще не родились. Но вот время, когда нас уже не будет, когда мы умрем, вызывает в душе безотчетный трепет, неизъяснимую тоску. Что же происходит? Почему человеку невыносима сама мысль о столь роковом и трагичном для каждого часе? Призовем на помощь философов, может, они хоть немного рассеют туман:
«Если бы нас пугала в смерти мысль о небытии, то мы должны были бы испытывать такой же испуг при мысли о времени, когда нас еще не было. Ибо неопровержимо, что небытие после смерти не может отличаться от небытия до рождения и, следовательно, не более печально. Целая бесконечность прошла уже, а нас еще не было, и нас это вовсе не печалит. Но то, что после мимолетного интермеццо какого-то эфемерного бытия должна последовать вторая бесконечность, в которой нас уже не будет, в наших глазах – жестоко, просто невыносимо.… Печалиться о времени, когда нас больше не будет, - так же нелепо, как если бы мы печалились о времени, когда нас еще не было, ибо все равно, как относится время, не наполняющее нашего бытия, к наполняющему его – как будущее или как прошлое.… Следовательно, то, что мы не будем существовать, должно нас так же мало смущать, как и то, что нас не было.… В бесконечности времени, которое пройдет после моей смерти и в которое меня не будет, я могу утешаться бесконечностью того времени, в которое меня еще не было, что для меня – привычное и поистине очень удобное состояние. Таким образом, с точки зрения познания нет решительно никаких причин бояться смерти» (Шопенгауэр, «Мир как воля и представление», Т.2).
Хотелось бы обратить ваше внимание в этой цитате на слова «мимолетное интермеццо какого-то эфемерного бытия», коим философ обозначает нашу жизнь. То есть, нравится кому-то это или нет, но жизнь наша – явление весьма быстротечное и кратковременное, в сравнении с вечностью до нее и, очевидно, после. Если попытаться представить процесс графически, то получится нечто вроде следующего:
Бесконечная прямая вечного покоя и где-то посерединке едва заметный всплеск этого самого «эфемерного бытия»… Математик, весьма возможно, скажет, что подобный график вряд ли имеет место быть, и, тем более, вряд ли он к чему-либо применим. То есть с математической, да и логической точек зрения, грустная, одинокая и нелепая, иным словом и не скажешь, единственность нашей жизни в бесконечности времени – штука весьма подозрительная. Куда разумнее, веселее и приятнее сознавать, что жизнь наша все-таки не одиночный феномен, а представляет собой бесконечную восходящую череду жизней, разделяемых такою же чередой и количеством смертей. Уместно привести красивую и образную аналогию из философии индусов, что жизни человека подобны разнокалиберным жемчужинам, нанизанным на нить. Вот почему мы все очень хорошо знакомы с явлением по имени смерть, вот почему интуитивно мы чувствуем, что смерть имеет такое же, если не более важное, значение, чем жизнь, что в лице смерти мы имеем великого утешителя.… В глубине души, в подсознании мы знаем, что это благодать отдыха, осмысление пережитого и прожитого, а также подготовка к новой борьбе, к новой жизни, рамки и условия которой там же и оговариваются, в зависимости от былых заслуг (в кавычках и без). Мы ведь все, странники в этой юдоли, и, как никто, нуждаемся в подобных вещах, нуждаемся в отдыхе и утешении...!
«Сними с меня усталость, матерь Смерть. Я не прошу награды за работу, но ниспошли остуду и дремоту на мое тело, длинное как жердь.
Я так устал. Мне стало все равно. Ко мне всего на три часа из суток приходит сон, томителен и чуток, и в сон желанье смерти вселено.
Мне книгу зла читать невмоготу, а книга блага вся перелисталась. О матерь Смерть, сними с меня усталость, покрой рядном худую наготу.
На лоб и грудь дохни своим ледком, дай отдохнуть светло и беспробудно. Я так устал. Мне сроду было трудно, что всем другим привычно и легко.
Я верил в дух, безумен и упрям, я Бога звал - и видел ад воочью,- и рвется тело в судорогах ночью, и кровь из носу хлещет по утрам.
Одним стихам вовек не потускнеть, да сколько их останется, однако. Я так устал! Как раб или собака. Сними с меня усталость, матерь Смерть».
1967 Борис Чичибабин.
Лучше, чем поэт выразил в своем стихотворении смысл и значение рассматриваемого нами явления, наверное, трудно сказать. Он, по всему видно, прочувствовал это изнутри, из глубин подсознания…
В жизни нашей зачастую преобладает житейский взгляд на вещи. И, если рассматривать наш вопрос с этой точки, то, действительно, всплывают трагические составляющие, особенно, когда уходят близкие и родные люди. Но ведь это может послужить и одной из причин, побуждающих углубленно взглянуть на проблему, уделить ей больше внимания… Рискну высказать, как ни противоречиво это покажется, следующее: не в жизни, а в смерти лежит жизнеутверждающее начало, ибо только в состоянии смерти «появляется непреодолимое желание жить» («Тибетская книга мертвых»)…
Погружаться в глубины философской концепции реинкарнации, к сожалению, нет ни времени, ни места. Предлагаю тем, кто заинтересуется этой неисчерпаемо глубокой стороною истины, поработать над нею самостоятельно, благо литературы и информации по этой теме сейчас предостаточно. Меня же прошу понять правильно и не принимать все вышесказанное как проповедь чего-то мрачного, загробного, а, тем более, как апологию ухода от жизни и, Боже упаси!, из нее. Да, увы, у многих, хоть однажды, возникает «соблазн» решить проблемы одним махом, как у героя великого писателя: «… Интимное знакомство с мыслью, что этот запасной выход всегда открыт, давало ему силы, наделяло его любопытством к болям и невзгодам, и, когда ему приходилось весьма туго, он порой думал с жестокой радостью, с каким-то злорадством: «Любопытно поглядеть, что способен человек вынести! Ведь когда терпение дойдет до предела, мне стоит только отворить дверь, и меня поминай как звали»… С другой стороны… Каким-то уголком души он понимал, что самоубийство хоть и выход, но все-таки немного жалкий и незаконный запасной выход, что, в сущности, красивей и благородней быть сраженным самой жизнью, чем своею же рукой…» (Г.Гессе, «Степной волк»). От себя хотелось бы добавить, что пользоваться столь «незаконным» способом – занятие неблагодарное, ибо, рано или поздно, будешь поставлен в подобные же ситуации. И так до тех пор, пока не научишься «законному» разрешению задачи. Ибо только «претерпевший все, спасется»! Но это уже тема другого разговора…
Нам же остается принимать и жизнь и смерть такими, какие они есть, как определил то Создатель, и каждому из нас уготовано судьбой, когда-то быть свидетелем того, что: «И отрет Бог всякую слезу с очей.., и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21:4). И каждый вслед апостолу Павлу воскликнет: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?».
12 марта 2011г.