В кино Сенька попал раньше, чем в школу. В памяти осталось, как еще до сеанса взрослые парни у клуба охотно сгружали с конной телеги тяжелую железяку. Движок – так они называли покрашенную зеленой краской машину. Потом движок долго и старательно заводили. Крутили по очереди рукоятку.
Снимали трубки и надрывно в них дули. Ключом и отверткой копались в утробе этой капризной машины и наконец ее заводили. Машина работала сначала торопливо. Окутывалась синеватым облаком дыма а потом, привыкая к своему дыханию, гудела плавно и размеренно. Выговаривала единственным цилиндром дробные, словно рассыпающийся горох, звуки: « Топ-топ-топ-топ-топ-топ…»
Киномеханик Леонид, самый уважаемый у поселковых мальчишек человек, продавал билеты.
Билеты были напечатаны на синей бумаге черной краской. Штамп на обороте был фиолетового цвета. На правом краю билета была сверху вниз оттиснута вертикальная линия и за ней было написано жирным шрифтом: « Контроль»
Сенька еще не умел читать и брат объяснил ему, что это самое главное в билете место. По этой линии дяденька-киномеханик разорвет билет и только потом пропустит его в клуб. Сенька выпросил у Володи свой билет и крепко зажал в кулак. Сжимал его до той самой поры, пока они с братом не шагнули порогу клуба.
Дрожащей от напряжения и ожидания потной рукой протянул его киномеханику. Тот привычным движением ухватил билет и собираясь оторвать контромарку, задержал руку и внимательно посмотрел на Сеньку:
– А чего мятый? –
– Так я… потерять… покрепче…– стушевался и запутался в объяснениях Сенька, напряженно вглядываясь в лицо Леонида и с надеждой оглядываясь на брата. Не прогонит ли… заступится ли…
– Первый раз еще… – поспешил вступиться Володька.
– Ладно. Проходи. – Наконец услышал оробевший мальчуган желанное и почувствовал на спине ободряющий толчок брата.
Места им достались в третьем ряду. Кресла в зале были не нумерованы и зрители садились там, где кто успел. Впрочем, кресел в зале не было. Вместо них в два ряда стояли деревянные реечные диваны, похожие на те, что были популярны в то время в городских садах и парках.
Сработаны посадочные места были в столярной мастерской поселка. Диваны первого ряда были на очень коротких ножках, а последние ряды имели ножки такой длины, что и иному взрослому можно было сидя на них беззаботно болтать ногами. Сделано это было не по разгильдяйству столяров, а чтобы экран фильма было одинаково хорошо видно с передних и задних рядов.
Звук в зал попадал из черного чемодана, повешенного в стороне от экрана. Чего только не умел этот ящик. Он и разговаривал, и пел песни, плакал, смеялся, гудел, гремел, урчал, улюлюкал… казался Сеньке самым загадочным предметом в клубе.
Начальник всех паровозов, тракторов и машин поселка, дядя-Ваня каждый раз лукаво улыбаясь, спрашивал у киномеханика:
«Звук будет?»
На что тот неизменно отвечал:
«Будет, будет.»
Много позже, когда они уровняются в росте, постаревший уже Иван Филиппович расскажет Семену, о чем он спрашивал перед каждым киносеансом культработников…
До войны, когда звуковое кино только еще шагнуло на экраны страны, люди приходя в клуб, спрашивали – звуковое сегодня кино или немое? Остроумный киномеханик нашел для них универсальный ответ: « Звук будет - не будет, а выстрелы услышите!»
Это не мало забавило публику а поговорка прижилась в памяти дяди-Вани на многие годы.
Всего, что было на экране, Сенька запомнить не сумел. Но в память его навечно врезался образ человека скачущего на белом коне. На плечах неизменная бурка. На голове лихо заломленная назад папаха. Лицо украшают пышные усы. Горячий с хищным прищуром решительный взгляд. Занесенная в угрожающем замахе шашка.
Больше ничего из этого кино Сенька в первый раз не запомнил. Уже потом, через несколько лет, при следующем просмотре к содержанию фильма добавится: Анка-пулеметчица, Петька-ординарец, разбитая табуретка и черные шеренги каппелевцев…
В кино отпускали не часто. И хотя в 1950 году детский билет в поселковом клубе стоил один рубль, а средний заработок лесоруба равнялся тысяче рублей, каждую неделю в кино побывать не удавалось. Жёсткий, а Сеньке казалось жестокий, режим экономии обуславливался строительством дома. Родители затеяли эту эпопею год назад и теперь экономили каждую копейку семейного бюджета.
Однажды летом Сенька убежал в клуб в самоволку, тайно надеясь прошмыгнуть в зал мимо контролера. К крылечку он подбирался долго и старательно. Уже пробрался на него и внимательно следил за дядей-Леонидом, когда он допустит халатную беспечность, оставив без внимания заветную дверь. Но прошмыгнуть, как ни старался заставить себя, не смог.
Ему все время казалось что все, кто был на крыльце, только тем и заняты, что внимательно следят за его коварной затеей.
Ему даже почудилось, что дядя-Леня услышал его злонамеренные мысли. Он ужаснулся от такой догадки и стал стараться не думать о преступном. Но, не тут-то было. Вероломные мысли, одна отчаяннее другой, помимо его воли лезли в голову.
Из клуба послышались первые звуки начинающегося кинофильма.
Измаявшись от непосильного он уныло шагнул с верхней ступеньки на следующую в надежде, что дядя-Леня услышит плач его души и сжалившись над ним, пустит его в клуб. Да и чего бы не пустить?... Ведь клуба не убудет. Он посидел бы где-нибудь в самом неприметном месте. Серой мышкой зажался бы в уголок…
Но…
Дядя-Леня не услышал…
Уныло брел он в сторону дома. Поравнялся с кинобудкой. Она была пристроена к задней стене и поднята едва ли не под самую крышу клуба. Высокое крыльцо. Крутые ступеньки. Глухая дверь. Из-за двери слышался шум и монотонное потрескивание характерное для работающего кинопроектора.
В эту самую минуту Высокий Покровитель видимо решил сжалиться над Сенькой.
Кто-то невидимый толкнул дверь и она распахнулась на всю ширину. Шум и треск проектора нахлынул на мальчишку со всей силой и он невольно посмотрел в ту сторону.
Высокий, симпатичный парень в отглаженных коричневых брюках - клёш и белой шёлковой рубашке, с закатанными рукавами и расстегнутым воротом вышел на крыльцо и остановился у перил. Постоял. Бесцельно глянул сквозь Сеньку, качнулся с пяток на носки кожаных полуботинок. Не вытаскивая из карманов рук, привалился к бруску перил. Еще постоял. Затем скучающей походкой двинулся обратно в аппаратную. Дверь осталась открытой.
То, что открылось его взору, остановило Сеньку под крыльцом кинобудки. Он совсем близко от себя видел работающий киноаппарат. Настоящий!
С верху из круглого ящика в аппарат тянулась кинопленка. Она бежала бесконечной лентой. Кадры фильма мелькали, словно окна проносящегося мимо скорого поезда, в них ничего нельзя было рассмотреть.
Пленка оборачивалась вокруг зубчатых барабанов, катилась по роликам, выгибалась петлями, трепетала в фильмовом канале, задерживаясь на мгновение, и снова продолжая свой стремительный бег к другим колесикам и катушкам. На пленку светила ослепительная лампа, отблески которой пробивались из отдушин фонаря и падали на пол и стены аппаратной, высвечивая на кирпичах причудливые яркие узоры.
Артисты кино, занятые развлечением зрителей, аппаратную вниманием не баловали. Голоса их доносились сюда из зала глухо и невнятно. Но сейчас для Сеньки это уже не имело значения. Он перешел к другому краю крылечка и увидел на стекле проектора яркое изображение фильма. Это было то самое кино, которое сейчас сотня ребятишек смотрела в клубе.
От невиданного открытия захватило дух. Он смотрел и старался запомнить все что удавалось рассмотреть на этом малюсеньком окошечке. Это было занятнее и интереснее, чем в клубе.
Щеголеватый парень неспешно расхаживал по кинобудке. Время от времени заглядывал в смотровые окна проекторной будки, проверяя – все ли в порядке на экране. Сенька завидовал этому парню. Завидовал откровенно, понимая, что этот помощник киномеханика может каждый день не по одному разу смотреть кино. Ему захотелось поскорее вырасти и тоже выучиться, научиться показывать кино. И может быть, когда-нибудь его возьмут в отдел кинофикации на работу.
Он бы ни за что не поверил, если бы ему кто-то сказал сейчас, что всего через десять лет на этом проекторе он будет показывать в этом клубе кино и управляться с изношенной и устаревшей аппаратурой будет ничуть не хуже этого щеголеватого парня…
А сейчас кино крутил этот верзила, а Сенька подокошечником топтался у его порога.
Топтался бы и еще, но неожиданно начавшаяся сказка так же неожиданно закончилась. Парень в брюках-клешах подошел к другому, дальнему от дверей, проектору и покрутив рукоятку повернул переключатель.
Теперь зашумел и засветился другой проектор, а этот, к которому Сенька так удобно присмотрелся, остановился и лампа его потухла. Сенька попытался выглядывать так же на другой проектор, но ближний аппарат загораживал все видимые места. Сказка кончилась. В завершение ее парень подошел к первому проректору и открыв крышку, снял с приемной кассеты рулон пленки. Унес его куда-то и вернулся с новым рулоном. Зарядил верхнюю кассету и стал разматывать пленку, укладывая ее по всем роликам и барабанам.
Сенька приготовился ждать. Кончится в том аппарате пленка и снова заработает этот удобный для него проектор.
Но к немалому его огорчению парень, зарядив аппарат, снова вышел на крыльцо и недолго полюбовавшись закатом, не спеша ушел в кинобудку, плотно прихлопнув за собой дверь.
Сенька плелся домой унося с собой горькое чувство досады.
Фотомонтаж автора.