Любовница

               
     Две семейные пары с детьми решили поехать из Сибири в Среднюю Азию на заработки. Открывалась новая шахта в селе Кизил-Кия, требовались рабочие.
 
     До переезда мама работала в городе Кемерово в районной больнице санитаркой в хирургическом отделении, потом в роддоме. Врач доверял молоденькой женщине принимать роды. Роженицы желали родить у Шурочки - так они ласково звали сестру акушерку.

     На новом месте она быстро освоилась. Улыбчивая, доброжелательная молодая женщина стала вскоре нужной, желанной в селе, на ходу изучала новый для неё язык. Подрабатывала на фабрике по переработке урюка. 

     Мои родители сначала жили дружно, но потом отец увлёкся женщиной, оставил сына и жену с «животом». В том животике была я - Нина.

     Однажды, проходя мимо остановки, Шурочка заметила одинокую женщину.

Поздновато, подумала, автобуса не будет. Только утром сможет уехать. Присмотрелась, узнала в ней любовницу мужа. Поздоровалась и пригласила к себе. Та, стрельнув недоверчивым взглядом, осталась стоять.
Шура назвала по имени, взяла небольшую её сумку, слегка потянула за руку. Подружка супруга подняла стоящий у ног чемодан.
 
     Дома пили чай, разговаривали, не касаясь «больного вопроса». Утром мама накормила гостью и проводила на остановку.

     Наверно, любовница очень решительно поговорила с Артемием после посещения  семьи...

     Через несколько дней, вечером, после работы вернулся отец. Встретились с мамой взглядами и долго смотрели молча друг на друга.


     В его серо-зелёных глазах растворилась маленькая хрупкая фигурка с животиком, с чёрными кудрявыми волосами, распущенными по плечам; ярко-голубыми глазами, наполнившимися мигом слезами; полные нервно трепещущие губы хотели что-то произнести, но не могли.


    -Прости, прости, я безумец и дурак!- он обхватил её колени, стал целовать её ноги, выпуклый живот, почувствовал удар прямо в губы от маленького существа, которого чуть не предал. Отметил особую привлекательность жены, нежно потрогал груди, проведя по ним руками, исколол щетиной её маленькие пальчики, похожие на пальчики девочки подростка и, нежно обняв, положил свою голову на её пышные волосы, пахнущие кипячёным молоком. Шура только что сварила сыну его любимую рисовую кашу с урюком.


     Мама мыла отца за занавеской в большой железной ванне, поливая из кружки, будто не было разлуки, только в груди усиленно билось сердце, в голове теснились разные противоречивые мысли и бурлили чувства оскорбления, унижения и нежности одновременно. Ведро с тёплой водой стояло рядом.
На шахте дирекция не задумывалась о дУше и других удобствах для шахтёров, посчитав достаточным, повесив несколько умывальников.
 

     Через пару месяцев родилась девочка, которую папа предложил назвать именем бывшей любовницы. Мама не возражала: "Нина, так Нина,- хорошее имя…" Больше папа не покидал семью.


     1941 год. Шахтёров в армию не призывали, но висело объявление о наборе добровольцев в лётную школу. Отец пошёл, и вскоре лётчиков отправили на фронт, наскоро подготовив новобранцев военному делу.

     По дороге на фронт, забежал попрощаться. Папа держал меня на колене и кормил из серебряной ложечки, которую подарил. Братишка стоял сзади, обхватив шею отца ручками и прижавшись к нему всем телом. Мамины глаза, наполненные слезами выглядели круглыми увеличительными стеклами.
    
     Уходя, отец поцеловал жену в губы несколько раз, будто хотел запомнить на всю оставшуюся жизнь их волнующий сладкий вкус. Детей обняв и подбросив в воздух, пожелал расти сильными и здоровыми. 

     В 43-ем году самолёт Артемия, моего отца, сбили под Харьковом. Около года  продержался в воздухе, по военным временам это очень даже много. Со сломанным бедром, без сознания лежал среди тысяч мёртвых.
После боёв местные жители вывезли на подводах и госпитализировали раненых, используя для этих целей школы. Убитых похоронили.
 
    Город был оккупирован немцами, которые строго следили за передвижением жителей, охраняли госпиталь. Раненых никто не лечил и не кормил.
Женщины носили передачи, хотя сами страдали от недостатка пищи, осмЕлились даже сходить в немецкую комендатуру, напомнив им о женевских соглашениях по отношению к военнопленным.
    При наступлении Красной Армии, ходячих раненых, фашисты, отправили по-этапу, остальных расстреляли.


       После отъезда отца на фронт мама решила вернуться с детьми из Киргизии в город Кемерово, где проживали её родители.
 

     В Ташкенте была пересадка. Мы вышли заспанные, протирая кулачками глаза и широко зевая. Ноги не слушались. Мама, обмотанная болтающимися узлами и сумкой, умудрялась ещё держать меня за руку. Алик волок по земле небольшой мешок с завязанными по углам верёвками, напоминающий рюкзак.


     Привокзальная площадь стонала. Кругом на земле лежали, сидели, ходили солдаты в грязных кровавых одеждах. Один за другим подходили поезда с ранеными, которых выносили или помогали выйти. Размещались тут же, уплотняясь. Подъезжали машины, загружали тяжелобольными и увозили в госпитали.

    
     Пустые вагоны шумно заполнялись молодыми здоровыми солдатами в чистых гимнастёрках. И мчались поезда обратно, в места боевых действий.


     Мама подошла к офицеру, представилась как медсестра, попросила горячей воды, бинтов, марганца.    
Принесли воду, чистые простыни, марлю. Мама, я - пяти лет и ходячие солдаты смачивали грязные кровавые бинты водой с марганцем. Братишка ходил рядом с офицером, о чём-то настойчиво спрашивал.


     Женские руки осторожно разматывали отмокшие тряпки. Раны выглядели ужасающе страшно, в некоторых ползали черви. Бережно промывая тёплым раствором, Шурочка журчала слова успокоения. Перебинтованные фронтовики вздыхали, благодарили спасительницу, целовали мою ручку.
Много часов мама делала перевязки. Нас и солдат накормили кашей с хлебом и компотом. Хлеба было много. Не зря называли: "Ташкент - город хлебный!"
Дня три мы помогали раненым. Спали на вокзале в какой-то маленькой комнате на шинелях, поверх которых мама постелила свои простыни.


   Ночью офицер нас разбудил, помог собраться и посадил в поезд, набитый солдатами. Парни ласково приветствовали и уступили нам уголок лавки у окна.  Нам до Новосибирска, где снова будет пересадка. 
В вагоне кто-то негромко сказал: «Шура!» Подошла женщина, поздоровалась. Мама познакомила нас, назвав моё имя, от которого на глазах у подошедшей навернулись слёзы. Несколько остановок ехали вместе. Прощаясь, она прошептала: «Прости, спасибо за имя». Тётя Нина помахала мне рукой и вышла из вагона. У меня внутри всё горело, закрывались глаза - я заболевала корью.

                * * *

На днях встретила разъярённую знакомую. Шла «бить морды» мужу и его любовнице. Рассказала выше изложенное. Брови на лице слегка расслабились. Пошла на бой не столь уверенной походкой. Может и не надо было говорить. Пусть бы разрядилась…