Джо не желает больше петь, во всяком случае профессионально. Его пластинки не принесли ему ни денег, ни славы,– и, главное, они не принесли ему удовлетворения: он искренне считает их плохими. Но с CBS заключен контракт, расторжение которого повлечет крупные финансовые проблемы Джо решает прикинуться, будто сорвал голос, до тех пор, пока не истечет время контракта. «Если мне удастся их убедить, что я сорвал голос, они оставят меня в покое» – думает он.
Не один Джо терпит неудачу: у всего сообщества CBS дела идут плохо, к великому разочарованию материнской организации в США. Вскоре Нью-Йорк решает «навести порядок», естественно по-американски, т.е. уволить без промедлений директора французского филиала фирмы. Его замещают на Жака Супле, работавшего тогда у Барклея, где он зарекомендовал себя как способного управленца. Когда Супле прибывает на улицу Паради, ветхость помещений, занимаемых CBS, наводит на него ужас, и он тут же ищет новые помещения. Теперь французское отделение CBS обосновывается на улице Фресине, в 16-м парижском округе, в весьма элегантных апартаментах, рядом с площадью Альма.
Джо не может не заметить положительных изменений, произошедших в CBS, однако объявляет Жаку Супле, едва севшему в президентское кресло, что не хочет больше записываться: «Работать в таких благоприятных условиях…я этого не стою, я бросаю это дело». Суплет чувствует в нем серьезный потенциал и советует ему еще как следует подумать, мол, в CBS произошли большие перемены и скоро все сдвинется с мертвой точки. Как человек опытный, он просит Джо запастись терпением и обещает найти для него хорошего арт-директора.
Немного успокоенный этими ободряющими словами, Джо записывает третью пластинку с четырьмя адаптациями, базирующимися на всем лучшем, что только удалось ему найти. Как объясняет Жак Робинсон: «хиты были предназначены для пятнадцати-двадцати французских исполнителей, пластинки которых хорошо продавались. Сотрудникам компании приходилось преодолевать сильное давление, чтобы отдать хиты неизвестным исполнителям, вместо того, чтобы напротив отдать их звездам». Жак хорошо помнит это время: «Я регулярно вызывал гнев у моей начальницы, потому что я работал практически для одного Джо. Она даже написала в головную контору в США, чтобы обратить внимание высшего руководства на то, что я «трачу время на этого косого американца, у которого нет будущего». И, в конце концов, когда Джо, признательный мне за то, что я давал ему лучшие хиты CBS, привел ко мне своего приятеля Пьера Бару с музыкой для фильма «Мужчина и женщина», она меня отшила с криками: «И никакой музыки для фильмов! Это не продается!»…
Джо записывает, под аранжировку Вильямсов, «Je n’ai que mes mains» – адаптация Жана-Мишеля Рива на американскую песню «Poor Man’s Son», исполняемую группой Rockin’ Berries, которая имела относительный успех; «Pas sentimental» – французская адаптация Пьера Деланоэ на оригинал Ли Хезлвуда «Not the lovin’ kind», написанный для Дино и Дези&Билли. К этому нужно прибавить «Guantanamera», для которой Жан-Мишель Рива написал французский текст на оригинал кубанского поэта Жозе Марти, а музыку Пит Сигер, и «Bip-Bip». Первоисточник песни «Bip-Bip» был написан в Бразилии Роберто Карлосом, песня называлась «O calhambeque», затем песня исполнялась в США Джоном Лаудермилком; над французской версией песни работал Жан-Мишель Рива в сотрудничестве с начинающим автором Франком Томасом.
С Франком Томасом нетипичная ситуация; он моляр по профессии и только часть своего времени посвящает написанию песен. «Одна из моих песен была записана в 1963-м году – рассказывает Франк Томас,– но в основном я работал маляром, а писал лишь для удовольствия. Моляры обычно включают на работе радио, чтобы было веселее работать, и однажды я услышал Джо Дассена. Фамилия Дассен была мне знакома, но то был Жюль Дассен; мне очень нравился его фильм «Ночные корсары». Я прислушался – и мне понравилось. По пути с работы я купил его пластинку.»
«Спустя несколько дней, я звоню в CBS и говорю, что хотел бы написать что-нибудь для Джо Дассена и меня связывают с его арт-директором, которого звали, кажется, Лапорт. Мы встретились в субботу после полудня – и вот я у Джо, на бульваре Распай. Я показываю ему мои тексты, он читает их, и через полчаса приходит Жан-Мишель Рива. Джо представляет меня ему, и говорит, что нам неплохо бы попробовать посотрудничать. На этом мы разошлись».
Проходит еще немного времени и Франк Томас получает письмо по пневматической почте. Этот вид связи ныне, конечно, не существует: письмо помещалось в трубу и перемещалось по подземным коммуникациям под действием сжатого воздуха в почтовое отделение, откуда его забирал почтальон и разносил по домам. Это письмо – от Жана-Мишеля Рива; в нем содержалось лаконичное сообщение: «свидание по поводу адаптации».
«Я захожу к Рива незадолго до полуночи, – рассказывает Франк, – он дает мне послушать «O calhambeque», ночью мы переделываем ее в «Bip-Bip». Когда наступило утро, я зашел выпить чашечку кофе и направился на работу. Я чувствую, что мы проделали хорошую работу; я почти уверен, что песня станет популярной. Прядя на работу, я говорю начальнику,– который знал, что я пишу, но пишу без определенной цели,– что я увольняюсь. Я работал сдельно и неплохо зарабатывал, но в жизни бывают такие минуты, когда чувствуешь, что судьба должна сделать крутой поворот и что не нужно этому противиться и упускать шанс».
«В понедельник я отправляюсь в SACEM (fr. Soci;t; des Auteurs, Compositeurs et Editeurs de Musique – сообщество авторов, композиторов и музыкальных издателей), чтобы обзавестись необходимыми документами. Это стоит довольно дорого – 300 франков, если мне не изменяет память, к тому же нужно сдать вступительный экзамен, который теперь уже не сдают. Мой приятель Роббер Ниэль, превосходный поэт-песенник, предупредил меня: « Это очень трудно, я два раза проваливался, но я теперь знаю, что нужно делать – писать александрийскими стихами». Я последовал его совету и благодаря александрийским стихам, знакомым нам со школы, мне удалось выдержать экзамен!».
«Guantanamera» в исполнении Джо Дассена выходит время от времени в радио эфир, но песня исполняется также ансамблем «Спутники песни» и Наной Мускури. Именно в исполнении Наны Мускури песня находит отклик у публики. «Bip-Bip» напротив пренадлежит только Джо. Эта песня больше нравится руководству радиостанций и ее довольно часто выпускают в эфир. Это еще не крупный успех, но его имя стало известным, и радиослушатели, имевшие возможность услышать его по радио, быстро узнают его голос. Тем не менее у него еще нет уверенности в том, что песня должна быть его профессией.
При каждом выпуске пластинки он живет, по словам Мариз, «в трагической тревоге... Он отслеживает передачи на радио, ежедневно следит за продажами и, главное, посещает торговцев пластинками и интересуется сколько пластинок лежит на складе; он контролирует все!». Он наводит справки с незаинтересованным видом, что бы узнать достаточно ли его присутствие в каталогах. Его можно встретить на Монпарнассе, около Лакуполь, небольшой магазинчик «Пластинки и музыка», хозяином которого является Франсис Сапай. Он поступает весьма профессионально; начинает ли он сомневаться в том, что создан для пения или склоняться к обратному, Джо старается узнать продаются ли его пластинки и каков портрет среднего покупателя. «Явно это не покупатель Холлидея или Дика Риверса – отвечает ему Сапай – скорее студенческая молодежь, молоденькие девушки, а также молодые мамы с колясками; словом, те кто любит приятную романтическую музыку».
Мы бывали на площадке Select, le Deux Magots в Монтпарнос – в квартале, где автобусные остановки еще небыли изуродованы изображениями членов парижской мэрии. В этом тихом пристанище культуры мы пили пиво и Джо нам рассказывал о своей новой профессии, которая одновременно его интригует, отталкивает и бросает ему вызов: « Пластинка – это тайная алхимия; ты доверяешь свой голос железным штуковинам и дальше он живет своей жизнью. Кажется, что это не твой голос, но это твой голос и к этому нужно привыкать… Здесь можно сделать такое сравнение: ты смотришься в зеркало, привыкаешь к
своему отражению в нем, а потом видишь себя на фото, так похоже и непохоже одновременно! Запись на пластинке имеет одно важное преимущество – ты сохраняешь свое инкогнито. Частная жизнь – штука важная; я принял бы без покорно славу, но под маской. Я считаю, что слава в шоубизнесе – всего лишь пустышка: там говорят о любви, а на деле всего лишь флирт; и те, кому толпа аплодирует вечером, могут быть убиты на следующий же день Равальяками! Звездам, – которые заменяют ныне королей, – всегда есть чего бояться…Словом, я отказываюсь быть одним из тех артистов, которые являются людьми только на сцене. Что такое идол со своей славой, но без нормальной жизни? Оболочка без скелета, которая рождается по ночам при свете прожекторов. Я люблю день и солнце. Наверно поэтому основная масса звезд упускает свою любовь, потому что они предпочитают больше любить публику по вечерам, чем признаваться в любви в уединении».
«Я скорее похож та тех писателей, которые работают в кабинете, но чувствуют те места, о которых пишут. Я сочиняю музыку для песен сам, с моей гитарой, и затрудняюсь подобрать к ней слова: это было бы что-то вроде кровосмешения… Я предпочитаю, чтобы этим занимались другие, потому что мои ноты слишком нежные, слишком близки мне. Если однажды мне придется выступить перед широкой публикой, я хотел бы чтобы это были люди, которым нравится укрываться в мире, похожем на мой, чтобы лучше сопротивляться разрушительному действию времени».
Джо долго рассказывает нам о том, кем он не хочет стать, но от чего не умеет отказаться. Он ищет для себя все доводы – сам, как кажется, не веря им, – чтобы отказаться от прожекторов, надеясь, быть может, воспротивиться судьбе, если только судьба его уже предначертана, игральные кости брошены, если он должен всего отдавать себя, всего себя терять, и если мираж гладкой жизни должен рассеяться светом рампы, как лопается мыльный пузырь.
Он не терпит когда что-то делается шаляй-валяй, не любит импровизаций. Хоть он и повенчался с Францией, он не развелся с Америкой: «Я не хочу выходить на сцену «на авось», заниматься любительством, так распространенным во Франции, я здесь по-американски требователен; в Соединенных Штатах не может быть и речи о том, чтобы петь перед публикой, ничего не смысля в этом деле», – заключает он прежде чем заказать нам еще пива.
Несмотря на слабые результаты, Жак Супле уверен в возможностях Джо Дассена, но в то же время отдает себе отчет в том, что артисту нужен хороший помощник, который соединял бы в себе качества знатока хитов, арт-директора и продюсера, чем во Франции мало кто может похвастаться. Редкую птицу трудно найти, но вскоре в голову президента приходит идея: а не может ли с такой задачей справиться некто Жак Пле?
Жак Пле – сын адвоката; он родился в Дофине, но юность провел в Оране, где и познакомился со своей будущей супругой Колетт… в детском саде; их матери стали подругами. Они воспитывались практически вместе, и Жак, естественно, не подозревал тогда, играя с подружкой детства, что она станет его женой.
Под Оранским солнцем, посреди красивой беззаботной жизни так называемых «черноногих»,– алжирцев европейского происхождения,– Жак мечтал стать актером, но нужно было сначала отдать долг Родине. Призыв в армию по несчастью совпал со Второй Мировой войной, но к счастью он вернулся целым и невредимым и решил оставить родные солнечные места и уехать в Париж, куда вслед за ним приедет и Колетт.
Поселившись у своей бабушки, несмотря на свои увлечения актерством, он решает продолжить свое образование, и, пользуясь льготами, предоставляемыми государством, начинает изучать право, скорее, чтобы угодить отцу, чем по собственному желанию. Но он посещает тем не менее французский Hot Club, храм джаза, расположенный на улице Шапталь, руководимый Гуго де Панасье, где играл знаменитый Квинтет во главе с Джанго Рейнхардтом и Стефан Граппелли, завоевавший своим необыкновенным жаром международную славу. Джаз наполняет его счастьем, он до такой степени обожает эту музыку, что она иногда заменяет ему пищу в буквальном смысле: он порой отказывается от завтрака, чтобы купить себе пластинку.
И как при таких обстоятельствах смириться и подчиниться воли отца? Стать адвокатом, бросить любимое занятие,– и все для того, чтобы болтаться по трибуналам и защищать вдов, сирот, бандитов и мошенников. Он решает попытать счастья и размещает небольшое объявление в газете «Jazz Hot»: «Молодой человек, любящий музыку, ищет место». И это место он находит.
Он устраивается на работу в «Productions France-Amerique», возглавляемую американцем Шэйлитом, находит там великолепные каталоги с джазом, богатство которых его покоряет с каждым днем все больше и больше. Начальник ему не приглянулся, к тому же он обращается с ним порой как со слугой: ему приходится подметать кабинеты, затапливать зимой печь, заниматься техническими вопросами, бухгалтерией, исполнять обязанности секретаря. Кроме того, ему приходится заниматься продажами пластинок, исполнять трудную для него роль, поскольку в его семье никто не обладал коммерческими способностями. Но зато он может когда захочет покопаться в архивах, выбирать то, что можно будет издать на виниле во Франции, и это заставляет забыть все остальное.
Проходит некоторое время, и один из крупных французских арт-директоров, Морис Тезе, наслышанный о сумасшедшем молодом человеке, колеблющемся во всех направлениях, берет его в качестве сотрудника в «Ducretet-Thomson». Там Жак Пле принимает участие в записях дебютантов, среди которых Шарль Азнавур. Тезе и его ассистент с таким энтузиазмом смотрят на этого молодого исполнителя с необыкновенным голосом, что в конце концов просят его поучаствовать в местном празднике…Это будет страшным провалом…
Скоро «Ducretet-Thomson» перекупает «Path;-Marconi», где Морис Тезе получает солидное место и назначает Жака директором лейбла «Capitol», солидной американской марки, которая располагает всем, чтобы прельстить любителей джаза и для которой он должен проложить дорогу во Франции. Время идет; Жак с горячим усердием принимается за работу, и Колетт начинает скучать в их доме на Шатне-Малябри, где нет даже телефона (они подали заявку по окончании войны и до сих пор ждут)…Она тоже решает погрузиться в это «ремесло», заняться иллюстрированием конвертов для пластинок, а в дальнейшем разделит некоторые из музыкальных «приключений» своего супруга.
Репутация Жака растет. «Philips», одна из самых крупных фирм в это время, которая в результате перепокупок и сплавлений станет «Universal Music», нанимает его в качестве ассистента Жака Канетти, одного из самых талантливых арт-директоров Франции. Быстро набирая вес, он добивается записи 33-шки Сержа Генсбура, где присутствует и его знаменитая «Яванка» («Джаванез» ?), и увозит его для этого в Лондон, город, в который Генсбур влюбляется с первого взгляда и где он познакомится с Жан Биркен.
Когда Джонни Хэллидей заключает контракт с «Philips», после записи своих первых дисков в «Vogue», Пле руководит записью таких песен как «Retiens la nuit», «Viens danser le twist» или«Le p;nitencier», но он должен в тоже время заниматься и многочисленными другими артистами, всего их семнадцать – чрезвычайная загрузка, его буквально разрывают на части. На самом деле, он часто доверяется Колетт, пролистывая профессиональные американские газеты и изучая продажи, что его идеал воплощен двумя престижными продюсерами Лейбером и Столлером, и что ему хотелось бы, следуя их примеру, посвятить себя одному или двум артистам, но зато посвятить себя «от А до Я».
Амбиции велики…Ведь Джерри Лейбер и Майк Столлер образуют дуэт авторов, композиторов и продюсеров, которые с невероятной регулярностью выпускают мировые хиты; достаточно упомянуть двадцать песен, исполняемых Элвисом Пресли. Потом они монополизируют порядочное количество хит-парадов с такими артистами, как Бен Кинг и его бессмертным хитом «Stand by me» или Дион с «Ruby baby».
Жак не раз пытался донести до директора это его желание стать независимым продюсером, но никто во Франции толком не понимал тогда, что это такое и ему вежливо, но твердо отказывали. Ему потребовалось бросить на стол заявление об увольнении в разгар работы, чтобы его удержали, предоставив свободу реализовывать свои собственные проекты.
Тем временем он знакомится с одним парнем, который побредив карьерой певца, стал арт-директором; его зовут Клод Каррер. Они решают объединиться, мечтая стать французскими Лейбером и Столлером. Им представится однажды шанс пойти в заброшенный кинотеатр в 14-м парижском округе, чтобы послушать группу «Guitar Brothers», рекомендованную Анри Лепру, начальником «Golf Drouot». Место скопления молодежи 60-х, расположенный близ метро Richelieu-Drout, «Le Golf», как его называют завсегдатаи, оживлен любезностью Лепру и регулярно принимает тех, кто имеет амбиции делать карьеру певца в эту эпоху йе-йе, когда все кажется возможным. «Le Golf» – земля обетованная йе-йе; выступить там один единственный раз – уже вкусить плоды славы, и если большинство из них не идут далеко, то они все же становятся на виду; среди прочих Джонни Хэллидей, Мишель Полнарефф или гитарист группы «El Toro et les Cyclones» Жак Дютронк.
И вот 13-го октября 1962-го года Пле и Каррер слушают «Guitar Brothers». Их юная вокалистка Анни Шансель исполняет хит Петулы Кларк «Chariot». Они минуту помолчали, подумали, потом начали длинный диалог в полголоса. Наконец Каррер поднимается, спрашивает у Анни может ли он встретиться с ее родителями. Рассказывают, что выходя из здания, он чуть ли не встал на колени на тротуаре, к великому удивлению Жака, чтобы поблагодарить небо за эту находку. Потом Анни возьмет псевдоним Sheila и далеко пойдет.
Прошло три года. Шейла записывает четвертую сорокапятку и третий альбом. Но Жак, законченный индивидуалист, прекращает деловые отношения с Каррером, поскольку ему не нравятся его амбиции; у них нет согласия по поводу того, как продвигать Шейлу. Жак объясняет Колетт, что он добивался независимости не для того, чтобы потакать прихотям других.
Почти в то же самое время Джо собирается сделать пробу, о которой он вряд ли забудет. Морис Фанон, гранпри академии Шарль-Кро в 1963-м году за альбом «L’;change», с которым он связан приятельскими отношениями, даст ему возможность открыться огням рампы. Фанон, который участвовал в двух адаптациях для Джо, выступает обычно в небольших парижских залах, как «L’;cluse», но иногда выезжает также за границу, на места, где его очень любят. Он предлагает Джо попробовать себя в качестве шоумена далеко от насиженных мест, чтобы не скомпрометировать, если случайно ему подбросят несколько плодов сезона, свою карьеру студийного певца, т. е. он ему предлагает стать «своей американской звездой» в «L’Ancienne Belgique», мифическом зале в Брюсселе, где пел Жак Брель.
В эти годы организаторы выступлений не чураются ставить утренние развлекательные передачи, где любят присутствовать пожилые бездельницы, которые берут годовой абонемент на участие в этих программах. Это не такая уж тихая публика, как могло бы показаться, поскольку эти дамы имеют скверную привычку стучать ложечками по чашкам с чаем, когда они недовольны. Это первое сценическое выступление Джо, ему надо будет выступать перед этой аудиторией, способной производить адский шум.
Джо и Мариз уезжают в Брюссель, где они останавливаются в отеле «Метрополь», которому они позже предпочтут элегантный «Амиго». В «L’Ancienne Belgique», не имея возможность нанять музыкантов, он выступает с музыкантами кабаре. «Катастрофа,– вспоминает Мариз ,– когда Джо входил в ритм, оркестр подводил, и он больше не мог войти в ритм, сосредоточиться, поверить, что они играют в то время, когда он поет. Он страдал, несчастный, но выдержал недельный контракт до конца. Но потом он решил больше никогда не выходить на сцену иначе, как с хорошими музыкантами». Он скажет, что открыл для себя в это выступление то, что он не робел; впрочем некоторые его близкие поставят под сомнение истинность этого утверждения.