Сколько удивительных рассказов о докторской профессии написал врач – практик А.П. Чехов! И видел эту жизнь изнутри.
Но это было в 19 – ом веке, сейчас 21 –ый. В нем все другое. Хотя без прошлого не обойтись. Оно нет – нет да проглянет сквозь толщу времени.
Как – то меня схватил живот. Невидимые паразиты сумели пробраться туда и устроить дебош. Терплю день, другой. Глотаю пилюли – не помогает. А там уже начался «танец с саблями», и каждая бацилла старалась уколоть, и побольнее. Терпение мое, что шарик воздушный, лопнуло. И покатила меня «скорая» в районную больницу за три десятка километров. Шофер – каскадер гнал свою «скорую» как мустанга. Мягкое кресло одно, и я, как джентльмен, уступил жене, сам сел на твердый диванчик, обтянутый дерматином. На отдельных участках дороги мне казалось, что снизу время от времени кто – то с силой пинал взад, поэтому свое болящее тело я держал на весу рук, а те гады приумолкли, видимо, и им было тоже несладко.
Огромный больничный комплекс, удачно вписавшийся в жилой массив, одним краем, как приговором, упирался в кладбищенский забор...
Двухэтажное кирпичное здание инфекционного отделения стояло отшельником в роскошной зелени трав, южных деревьев и фруктового сада. Меня определили в палату ра втором этаже, называемую полубокс. В окно заглядывают две совершеннолетние березы с сережками, как нанизанный бисер. На ветках воробьи так и хотят о чем – то поболтать со мной,но мне не до них.
Мои положительные эмоции заканчиваются тем, что и главный врач отделения и медицинский персонал – довольно подготовленные кадры.Они мне явно импонирова ли.
А в другом?
В другом – другое. С душком прошлого, а, может, и позапрошлого века. Палата с большим окном и стеклянной дверью выходит в коридор. В ней ты на ладони гол как сокол.
То, что происходит в других палатах, для тебя не секрет, слышно, до тончайших оттенков.
Покой?
Ишь чего захотел! Будет тебе покой, чтобы в следующий раз забыл сюда дорогу!... Вот обед и мой любимый «тихий час». Здесь он сдвинут не деление ниже и в зимние дни смыкается с вечером. Слизав взглядом несколько страничек прессы, зевнул, устремившись на кровать.
Здесь, мой читатель, задержимся на минутку, так как предметом внимания является кровать, основное предназначение которой – дать человеку приятно отдохнуть.
Каких только на свете их нет, но эта?!.. Ее ширина 70 см! Поролоновый матрац, обтянутый поносного цвета медицинский клеенкой. Простыня тоже 70 см! Чтобы заснуть, надо повернуться несколько раз, выбирая удобную позицию. Пока я вращался, простыня исчезла, превратившись в жгутик, и я голыми телесами оказался на скользкой леденящей клеенке. С трудом выцарапав из – под себя края простыни, впал в сон. Глубоко. Где – то через подчаса вздрогнул, разбуженный шумом, будто с дальнего угла коридора на меня накатывал товарняк. Что – то громыхало. Разносчица еды, видимо, вспомнив, что она не собрала посуду, отправилась порожняком, по пути бросая тарелки «на тачку». Гремели, подпрыгивая, ложки. Барабанной дробью выбивала краковяк ,отставшая от цемента в некоторых местах пола, керамическая плитка , усиливая какофонию оркестра русских народных инструментов.
Но вот поезд прибыл на мою станцию. Сна уже не было я, отвернувшись к стенке, молчал. Посудомойка, бойко скрипнув дверью, схватила тарелки с моей тумбочки, которые издали металлический скрежет и, не закрыв двери, с новым многоголосием стала удаляться в другую сторону. Потом она метрах в пяти от моего бокса начала мыть посуду, бросая тарелки, словно дискобол, в стопки. Х Я четко слышал звон каждой брошенной тарелки, даже начал считать по звону. Сбился. Потом услышал разухабистую болтовню санитарок. Поднялся, прикрыл дверь. А коридорные звуки ведер, швабры еще многого другого сопровождали мой «тихий» час. Ро его время уже истекло. Нездоровый организм, дополненный «тихим часом», совершенно ослаб,усилив мои страдания.. Все мысли были о будущем. «Ну, ночь, уж ты – то родимая наложница, будешь моей!». В час отбоя подхожу к несравненному чуду мысли – больничному ложе,и, как варан, готовый к атаке, встаю на простыню на четвереньки, боясь того, как бы простыня снова не ускользнула от меня дождевым червем. Бережно опускаю на нее свое бренное тело. Полностью расслабившись, я не стал ни о чем другом думать,как бы быстрее заснуть. И ухожу в сон. А снится мне, что я на конфетной фабрике делаю самую большую плитку шоколада, потом почему – то ломаю ее на квадратики, с остервенением бросаю не пол и топчу ногами... Проснулся от дикого визга, который издает хрячок, когда ему на живую удаляют семенники. Взял телефон - на нем цифры высветили полночь. Визг не утихал. Меня трясло. Терпеть истошные крики было невыносимо. Оделся и вышел в коридор. Крики исходили из раскрытой настежь процедурной, там лежал трехгодовалый больной ребенок, а в темном коридоре бронзовой массой – женщины с детьми на руках,словно застывшие ледянык изваяния. Я прикрыл дверь процедурного кабинета, чтобы уменьшить крики, снова лег на кровать. Еще долго в истерике бился мальчик, потом все стихло, но спать я уже не мог. Мне было жаль ребенка. Бродили другие мысли. Я смотрел на березоньки и думал о вечном. Потом заметил, что мои заоконные красавицы начали менять цветовую гамму – шел рассвет и березки удивительным образом обретали то нежно -розовый, то багряный цвет. Но вот и солнышко! Что оно может сотворить с человеком! Дать все: и тепло, и радость, и не6жность, и жизнь!
Превозмогая боли и усталость, с трудом поднялся с постели. Закончились бессонные сутки. В конец обессилевший добрел до стола, бросил страждущее тело на стул. Подпер руками лицо, уставился в зеркало. И отпрянул от него. Там был не я, там было что – то косматое, скомканное, изрезанное морщинами.
На меня глядел леший.