Виллидж, Манхэттен, Нью-Йорк. И все еще льет дождь.
Чай или кофе, что возьмешь? Впрочем, неважно. Чашки в заведении такие маленькие, что их не обнимешь привычно для согрева рук. Зато здесь до сих пор подают вкуснейшие ягодные пироги. С сиропом в придачу. И целый день крутят винил: Мингуса, Колтрейна, Птицу... Три года, как уволился, а все осталось неизменным.
Год девяносто второй, был сентябрь. Я приехал в Нью-Йорк без копейки в кармане, ни жилья, ни знакомых в городе. Бродил по улицам без какой-либо мысли в голове, дней пять или около того, ночуя в небольших скверах и вагонах подземки. Как-то раз услышал знакомую мелодию, увидел объявление на двери, зашел внутрь и сразу встал за стойку. Фартук к черту. Мы с Мартином, хозяином кафе, легко нашли общий язык.
Он любил джаз, и я любил джаз. В некотором смысле, мы оба выросли на нем. Слушали джаз, когда просыпались, когда обедали, и когда ложились спать. Свинг или хард-боп, каждому свое. Радио, виниловые пластинки, может быть, даже пианино в доме. Музыка сопровождала нас всюду с раннего детства, но никто из нас так и не научился играть на музыкальных инструментах. Нам оставалось лишь слушать джаз в нашем кафе, с утра и до позднего вечера.
Оказалось, что заведение Мартина не было хорошо известно на Манхеттене. Оно не было популярно среди жителей Виллидж. Скучное меню: лишь чай и кофе, никакого алкоголя, и несколько пирожных и пирогов на выбор. «Чашка кофе и ягодный пирог - лучший аперитив перед джазом» - так считал Мартин. Никакой живой музыки, только винил. На улице вместо меню висела афиша со списком джазовых альбомов, которые звучали в кафе в течение дня.
Я не помню, чтобы кафе набивалось битком. Точно также, не помню, чтобы пустовало. Сюда приходили те, кто хотел послушать музыку, и те, кто искал уединения. Здесь редко случались оживленные беседы, никогда не было споров и шумных компаний. Меня всегда удивляло, что иные из посетителей приходили в кафе почти каждый день. Они слушали одни и те же пластинки по многу раз, и, кажется, никогда не уставали. У меня не было выбора - я слушал, потому что здесь работал, но ведь они всегда могли уйти. Нет, настойчиво приходили и слушали то, что уже давно знали наизусть.
У Мартина была внушительная коллекция винила. Какие-то записи он ставил чаще, какие-то реже. В день мы проигрывали пластинок семь – восемь. Однажды я спросил его, не надоедает ли ему музыка, которую он уже слышал не одну сотню раз. Он ответил:
- Это трудно объяснить. Музыка для меня - что-то вроде женщины. Сначала ты с ней знакомишься, и различаешь лишь ноты первого плана. Можешь влюбиться или, к примеру, просто заинтересоваться. Первое, второе свидание, и ты видишь оттенки, полутона, какие-то детали, которые раньше не видел. А потом наступает момент, когда тебе кажется, что ты знаешь эту женщину уже достаточно хорошо. Что-то в ней все столь же очаровательно, что-то начинает раздражать. Ты можешь предугадать ее следующее слово или действие. Так всегда бывает, и если ты ее не любишь, то вы вскоре разойдетесь. Но если действительно любишь, то женщина никогда не перестанет быть для тебя загадкой. Ты никогда не будешь удовлетворен своими знаниями о ней. В моей жизни было много женщин, но лишь две меня покорили – моя жена и джаз.
На тот момент Мартину было немногим за шестьдесят. Пока я стоял за стойкой, фиксируя заказы и наливая кофе, он обслуживал гостей в зале. Когда обслуживать было некого, Мартин садился в углу возле проигрывателя и просто наслаждался музыкой. Закрывал глаза и ногами отстукивал ритм. Стоило пластинке закончиться, Мартин устремлялся к проигрывателю, снимал винил и убирал его под стойку, доставая оттуда следующую пластинку. Кажется, тишина в кафе была единственным, чего он по-настоящему боялся.
Я проработал в его кафе чуть больше двух лет. Много, чем занимался после, но лишь от работы в кафе я получал настоящее удовольствие. Это было особенное общение с людьми, общение через музыку. Помню, был один старик. Он брал всегда чашку кофе и яблочный пирог. Приходил к полудню и часто засиживался до самого закрытия. В один из дней старик пришел в кафе с длинным черным футляром. Выглядел уставшим, измотанным. Сделал заказ, и занял столик в дальнем от входа углу. В тот день он долго просидел. Взял в общей сложности четыре чашки кофе и два куска пирога. Где-то за полчаса до закрытия старик остался единственным посетителем. Игравшая тогда пластинка подошла к концу, и Мартин взялся менять ее на другую. Старик подошел к нему и о чем-то спешно заговорил. Я не слышал их разговора. Старик вернулся к своему столу, положил на него футляр и достал оттуда саксофон. Надел гайтан. Старик хотел сыграть. Я думал подойти, напомнить ему, что в нашем кафе не исполняют вживую, но Мартин меня остановил. Он достал из коробки под стойкой винил Чарли Паркера, выпущенный Clef Records в 1953’ем и поставил его под иглу.
Старик заиграл. Саксофон шел ноту в ноту с записью, легко и непринужденно, словно сам был неотъемлемой частью этой музыки. Подобной вдохновенности игры я боле не встречал ни в одном музыканте. Тогда мне так и не хватило смелости подойти к нему, узнать, кто он и где научился так снимать Птицу. Уже позже Мартин рассказал мне, что в тот вечер старик прощался со своим саксофоном. Он попросил Мартина дать ему сыграть последний раз, прежде чем он продаст инструмент. Мартин не взял со старика ни копейки за кофе и яблочный пирог. Удовольствие от его игры было ценнее.
Молодежь заходила в кафе редко. Лишь те, кто заблудился и хотел выпить чашку чая или кофе, отогреться, если на улице холодно. Нашими гостями преимущественно были жители Виллидж и окрестных районов. Возможно, поэтому появление Греты в нашем заведении стало для меня столь значительной неожиданностью.
Невысокого роста девушка, едва ли старше меня. Короткое пальто, одним своим силуэтом выдававшее в ней жительницу какого-нибудь Саттон-Плэйс. Чарующие темные глаза и ухоженные волосы. Золотые серьги с драгоценными камнями, ненавязчиво подчеркивавшие ее природную красоту. В этом образе все было так тонко и со вкусом, что у меня не оставалось ни капли сомнений, что она попросту заблудилась.
- Добрый вечер. У вас есть вишневый пирог?
На улице сыро, промозгло, почему бы не зайти в кафе, выпить чашку горячего кофе или чая, и взять вишневого пирога? Она взяла чашку какао с молоком. Кажется, до нее этот напиток брали только для детей. В кафе звучала пластинка Билла Эванса, Waltz for Debby. Девушка сказала, что запись ей очень нравится.
До закрытия кафе тогда оставалось не больше часа. Она изредка посматривала на меня от своего стола. Должно быть, я краснел под ее взглядом, но всем своим видом искренне старался демонстрировать безразличие. Не знаю, почему меня так тревожило ее внимание. Когда до закрытия осталось около пятнадцати минут, я подошел к ней. Она подняла ко мне глаза и улыбнулась.
- Простите, но я должен сообщить, что мы закрываемся через пятнадцать минут.
- Хорошо. Я уже сама собиралась уходить. Прости,… а тебе самому нравится эта музыка?
- Нравится. Даже очень.
- А я могу тебя попросить уделить мне полчаса твоего вечера? Немножко прогуляться. Ты не против? Я могла бы подождать тебя снаружи...
Я согласился. Она встала и вышла на улицу. После закрытия кафе мне предстояло еще множество мелких забот, но Мартин слышал наш разговор, и просто сказал мне «иди». Он взял все хлопоты на себя. Я был стеснен, но все-таки взял куртку и спешно вышел вслед за девушкой.
Мы двинулись вниз по улице. Я держался на шаг позади нее. Мог бы и поравняться, но предпочел идти сзади, скромно разглядывая ее волосы, переливавшиеся маслиновым блеском в свете фонарей. Когда она смотрела по сторонам, мне представлялась возможность видеть ее величественный профиль. Откуда бралась эта значительность образа, притом, что черты лица девушки были так легки и утонченны? Возможно, это было бессовестно столь пристально рассматривать незнакомку, но я был заинтригован. Иногда, она разворачивалась ко мне в пол-оборота, легким, танцующим движением, и сбивала меня с шага своим задорным кокетством.
- Каково это, работать в кафе? Тебе нравится?
- По правде говоря, я не так уж и много работал, что бы мне было с чем сравнивать. В общем-то, неплохо. В некотором отношении, работа в кафе мне даже интересна.
- Интересно целый день стоять за прилавком, и обслуживать таких, как я?
Я заметил, что с трудом подбираю слова. Никогда еще не был так требователен к самому себе. Я стеснялся идти рядом с ней. Со стеснением говорил. И ведь я не был каким-нибудь Мартином Иденом. Я работал в кафе в Нью-Йорке по своему собственному выбору, а мог бы, наверное, учиться в каком-нибудь университете.
- Неужели, тебе это не надоедает? Одни и те же фразы каждый день. Должно быть, и музыка у вас не особенно разнообразна.
Она вдруг остановилась и развернулась ко мне, заманчиво улыбаясь.
- Я придумала! Скажи, когда ты последний раз был в кафе? Не на работе, а в качестве посетителя?
Не дожидаясь моего ответа, она предложила зайти в ближайшее заведение на чашку чая.
Я мысленно перебрал мелочь в карманах, но что бы там не обнаружил, я уже не мог ей отказать. Ближайшим заведением оказалась малопримечательная забегаловка, с чаем в пакетиках и слегка подогретыми сэндвичами. Работая у Мартина, я научился пренебрегать подобными местами, но сейчас я лишь следовал за девушкой.
- Ты, наверное, уже знаешь наизусть все пластинки в вашем кафе.
- Да, пожалуй. Некоторые я даже слышу по несколько раз в неделю.
- И, неужели, тебя не утомляет такое однообразие?
- Утомляло, но только лишь первые несколько недель. Чуть позже я обнаружил в столь частом прослушивании свои преимущества. Cо временем в записях не остается ни одной незнакомой ноты. Я знаю даже сольные партии наизусть. Это сложно объяснить, но, иногда кажется, что я не просто знаю эту музыку, но еще и внутри себя ее исполняю. Будто бы сам веду мелодию, импровизирую. Я люблю джаз, на нем вырос, но из меня не вышло музыканта. И такая работа, частое прослушивание одних и тех же записей – это возможность для меня играть любимую музыку, не беря инструмента в руки. Скорее всего, именно поэтому мне нравится эта работа.
- Может мне тоже попробовать поработать в кафе?
- Попробуй.
Она улыбнулась.
Мы стали встречаться раз в неделю. Грета заходила в кафе за час до закрытия, брала чашку чая и вишневый пирог. Ей приходилось ждать меня с полчаса, пока я разберусь с кое-какими мелкими заботами в кафе после закрытия заведения. Мы выдвигались в разных направлениях, просто гуляли по городу. Теперь я шел вровень с ней. И каждый новый вечер Грета казалась мне даже красивее, чем в предыдущий, но я стеснялся ей об этом сказать.
Во время прогулок мы могли долго молчать. Просто гулять и наслаждаться вечером. Трудно сказать, о чем в такой тишине думала она, но я не думал ни о чем, скорее просто наблюдал за Гретой. Она задавала вопросы. Я все больше отвечал, пока еще не решаясь вести разговор. Мы заходили в кафе, потом опять гуляли. Зачем ей нужны были эти прогулки? Грета говорила, что в тот вечер просто зашла в кафе, и ей очень понравился наш вкусный вишневый пирог. Она решила пригласить меня на прогулку. Быть может, ей было просто интересно общение с человеком не ее круга.
В ней самой не было ни следа от снобизма, присущего, как мне казалось, всем представителям высших слоев. Ей была свойственна непосредственная любознательность. Она удивлялась и открыто радовалась всему, что было для нее ново. И в тоже время, все это изящно подчеркивалось особенной утонченностью манер. Каждый вечер я был очарован Гретой. Мы говорили о кино и о музыке, об искусстве и просто о людях.
Иногда мы дурачились. Грета была из тех женщин, что позволяя себе лишнее, не становятся вульгарными. В такие моменты в ней раскрывалось детское, и мне это очень нравилось. Мы могли целый вечер говорить о чем-нибудь малозначительном, комичном, примитивном, и получать искреннее удовольствие от такой бездарной растраты времени. Постепенно я проникся к ней симпатией. Я уже не стеснялся делать комплименты и задавать вопросы. Мы привыкли друг к другу. Иногда, когда дул холодный ветер, Грета прижималась ко мне. Я чувствовал через ее пальто, как она дрожала, и прижимал ее к себе сильнее. В этом не было ничего такого, никакой двусмысленности. Так мы продолжали гулять по вечернему Нью-Йорку.
Я не знаю, нужны ли были мне эти прогулки. Она легко находила тему для разговора, и у нее в запасе всегда был интересный вопрос. Это было любезно с ее стороны, ведь меня не покидало ощущение, что в сути-то нам не о чем говорить. Столь сильной была моя убежденность в нашей принадлежности к разным мирам. В то же время, я не буду скрывать, что в определенный момент я заметил, как привязался к ее голосу, ее улыбке, сам не знаю почему. Когда наши встречи прервались, я ощутил страшную недосказанность внутри себя. Я что-то не сделал и не сказал, а ведь должен был.
Наша последняя встреча состоялась в середине декабря, когда зима уже вступила в свои законные права. В одно утро Грета просто зашла в кафе в неизменно элегантном костюме. Я был чрезвычайно рад видеть ее. Она не стала ничего заказывать, прошла за стойку и подошла совсем близко ко мне.
- Я уезжаю на западное побережье, на несколько месяцев. Не знаю, увидимся ли мы снова. Я просто решила, что должна тебя об этом предупредить.
- Ладно. Удачной тебе поездки. Думаю, да нет, уверен, что мы непременно еще раз увидимся.
- Я хотела тебя поблагодарить за наши прогулки. Ты даже не представляешь, сколько они для меня значат. Спасибо тебе огромное!
Она поцеловала меня нежно в щеку, а я даже не смог подобрать слова в ответ.
- Ну, тогда, я, пожалуй, пойду? До встречи?
- Да, до скорой встречи!
Я проводил ее глазами до двери. Грета не стала оборачиваться. Мне оставалось лишь смотреть ей вслед. Она ушла. А через месяц я уволился из кафе Мартина.
Я не заходил к нему два года. Часто проходил мимо, но зайти – мне не хватало смелости. Кажется, было стыдно, что бросил работу безо всякой на то причины. А может быть, просто боялся встретить в кафе Грету. Вдруг, окажется, что она заходит периодически в кафе, и ищет меня. Зайду, встречу ее, и наши прогулки возобновятся. Я не хотел этого. Трудно объяснить, но я отчетливо ощущал, что те вечера остались в прошлом, и нет никакой необходимости их воскрешать. Пусть остаются просто ценным светлым прошлым.
Некоторое время назад, я все-таки зашел в кафе. Не удержался, соскучился. В кафе было людно. За стойкой стоял приветливый молодой человек. Ко мне сразу же подошел Мартин, улыбаясь, и крепко пожал мою руку.
- Кем же ты теперь работаешь, дружище?
- Да так вот, сижу в одной конторе.
Мне почему-то было стыдно говорить с ним о всех тех профессиях, что я сменил за последние годы. Я нигде не задерживался больше чем на три-четыре месяца. Но говорить, видимо, было и не нужно - Мартин и так все понял. Он угостил меня чашкой кофе и куском пирога, бесплатно, по старой дружбе. В кафе звучала пластинка Мингуса, Mingus Ah Um.
Я зашел еще через неделю. Потом стал ходить чаще. Сейчас я сижу в кафе почти каждый вечер, и даже после закрытия, мы с Мартином часто остаемся на час-другой послушать пластинки, запивая их горячим кофе и заедая разными пирогами. Теперь для меня это уже не просто музыка, которую я научился играть внутри себя, а теплое воспоминание об очень ценной части моей жизни. И, знаете, где-то в глубине себя, я все еще надеюсь в один из вечеров встретить здесь Грету. Вдруг, она тоже иногда заходит в кафе, просто послушать музыку и съесть кусочек вишневого пирога. Быть может...