Предисловие
Несколько слов о той вещи, которая сейчас перед вами.
Писалась она долго и странно.
Многое из того, что происходит в данной повести, не было мне известно до самого последнего момента, - так что, скорее всего, будет казаться странным и непривычным; а, возможно, – и незаконченным, но – так уж сложилось, и, пожалуй, менять что-либо не имеет смысла.
Поэтому прошу вас быть снисходительными к автору, который захотел донести до вас эту историю, и воспринимать ее такой, какая она есть.
Предвидя некоторое недоумение читателей относительно одновременного использования в диалогах прямой закавыченной речи и реплик, предваренных тире, спешу пояснить: это сделано для того, чтобы визуально разделить речь персонажей, звучащую вслух, от речи внутренней. Если будете читать, поймете, о чем я… ))
Ну вот, пожалуй, и все.
Разумеется, не считая того, что любые отзывы о прочитанном будут приняты с искренней благодарностью.
Приятного чтения!
Всегда ваш автор.
Моим друзьям и близким, которые всегда были рядом.
И, конечно же, - незабвенным Митчеллу,Джорджу и Энни,навсегда разрушившим мой стереотип о монстрах!
СИМБИОНТ. Повесть. Часть 1
… «Олени-олени: хвать за колени!»
Почему эта детская присказка вспомнилась ему именно сейчас, в три часа ночи, Олег не знал. Мама всегда в детстве приговаривала что-то подобное, когда делала ему массаж ног. Ног, которые даже не знали, что такое ссадина или царапина.
Подумать страшно: ни единой царапины за всю жизнь!
Только Олегу почему-то нестерпимо хотелось, чтобы царапины были. Чтобы он приходил домой, а мама мазала их зеленкой. Или даже йодом, хотя он и жжется сильнее. А потом бы они заживали, и на загорелых шоколадных коленках оставались тонкие белые шрамики. И это было бы просто здорово! И вовсе не потому, что шрамы украшают мужчину, - просто это было бы напоминание о его проделках и похождениях. А это значило бы, что ноги у Олега совершенно нормальные, а вовсе не похожие на пару бледных переваренных макаронин, которым не хватило соли, крахмала, присмотра или чего там еще...
Олег не мог пожаловаться ни на отсутствие любви, ни на отсутствие заботы или присмотра. Мама у него была самая лучшая на свете! Но Олеговым ногам тоже, видимо, чего-то не хватило. И хотя мама корила этим себя, Олег знал, что она ни в чем не виновата. Однажды, когда он уже был достаточно смышленым, чтобы сложить два и два, из болтовни соседок он вывел, что его несчастье связано с тем, что при его родах что-то пошло не так. Кто-то из докторов или акушерок допустил ошибку. Вольную или невольную – не важно. Важно, что она стала причиной неподвижности его ног. Именно поэтому они уродились белые, тонкие и безжизненные, как стебельки, выросшие под камнем и лишенные солнечного света. Они не порадовали маму первыми неловкими и неумелыми шажками. Ни разу в жизни не пинали мяч, не скакали через три ступеньки по лестнице, не лазали по деревьям и заборам и ни разу не плюхались на асфальт, сдирая коленки в кровь.
И Олег дико завидовал своему соседу Вальке, который всё лето щеголял в шортах и каждый день приносил домой кучу синяков или царапок, заработанных в очередной игре или битве с дворовыми котами.
Он завидовал Вальке, даже когда узнал, что Валька сломал ногу. Завидовал, потому что Валька героически спрыгнул с крыши сарая, испытывая самодельный парашют из зонтика, и Олег много бы что отдал за то, чтобы спрыгнуть вместе с ним. Ему и двух ног было бы не жалко, только бы пережить такое приключение! Тем более, Вальке в больнице сказали, что перелом «чистый», и скоро он будет бегать, как ни в чем ни бывало.
Но Валька все равно ныл, не желая торчать на больничной койке две недели, - словно забыв о том, что Олег сидит в своем кресле уже целую вечность.
А тут всего каких-то пару недель. Подумаешь! Плюнуть и растереть. Олег бы согласился даже месяц пролежать на растяжке, лишь бы знать, что всё ЭТО закончится.
С его ногами об этом можно было забыть. Мама разминала его непослушные, практически мертвые, ноги, Олег улыбался, слушая ее смешные считалки про оленей, зайчиков и собачек и знал, что ЭТО не закончится никогда.
«Олени-олени…» Вот ведь привязалось! Столько лет прошло, мамы давно уже нет, а олени всё еще оставались с Олегом... Как и эти чертовы колени, навсегда приковавшие его к инвалидному креслу.
…Сначала он еще боролся. У него была квартира, какая-никакая работа, окно на шумный и веселый скверик и Валька, не забывший их детской дружбы и прибегавший к нему чуть ли не каждый день после того, как мамы не стало. Он снабжал Олега последними новостями, чинил его хиленький, виды видавший компьютер, следил за тем, чтобы холодильник Олега всегда был полон и вытаскивал его по выходным в кино или парк. Словом, будоражил, ворошил, теребил, не давая Олегу скатиться в пучину безысходной тоски.
И Олег, отупевший и омертвевший, стал понемногу отходить. Глаза его стали веселыми и жадными, они ловили каждое пролетающее мгновение, будто желая запечатлеть его навеки. Ему понравилось жить. Валька втянул его в это дело.
Валька его даже с девушками знакомил, в своей шутливой манере рекомендуя Олега как «парня хоть куда с личным автотранспортом». И пусть при виде коляски лица у девушек сначала разочарованно вытягивались, зато потом, через несколько минут, когда Олег, поборов свою дикую природную стеснительность, начинал говорить, половина следовавшей за Валькой девичьей стайки неизменно перекочевывала к нему. И он шутил, импровизировал, смеялся и катал их на своем «Седане», - как окрестил Валька его двухколесную колымагу, - выделывая на ней немыслимые пируэты, и снова шутил и смеялся, вызывая ответный смех и восторг в глазах. И чувствовал себя настоящим.
…А потом случилось так, что его контора переехала к черту на кулички, и Олег при всем желании не смог бы добираться до работы вовремя. Разве что у него завелся бы личный вертолет. Три пересадки – из метро на автобус, с автобуса – на трамвай, с трамвая – на электричку, - даже его вполне современное кресло этого просто бы не выдержало. Не говоря уже о самом Олеге. Три пересадки и три часа давки, нервов и духоты. Плюс обратный путь.
Ему вернули трудовую книжку и сказали, что, к сожалению, изменить график работы для одного Олега не представляется возможным. Таковы правила.
…Через полгода, когда закончились деньги, отложенные на новый компьютер, пришлось съехать с квартиры. Олегу с его пенсией стало не по карману оплачивать лишнюю жилплощадь, и он поменял свою двухкомнатную уютную квартиру на однокомнатный холодный «трамвайчик» в старой хрущевке.
На еду, впрочем, хватало, что дало ему право гордо отказаться от Валькиных денег и получить от того подзатыльник, сопровождавшийся бурным Валькиным монологом о том, какой он, Олег, оказывается, кретин и идиот. Валька обиделся и целую неделю после этого отказывался играть с ним в шахматы, мрачно клея обои и перекрашивая покрытые чудовищной болотной краской двери. Старая краска не желала сдаваться, и проступала даже сквозь третий слой белил.
А еще через неделю полил нешуточный ливень, и вся Валькина работа по приведению Олеговой халупы в человеческий вид тоже пошла насмарку: в довесок ко всему протекла еще и крыша, так как квартира была на последнем этаже. Обои намокли и приобрели буро-серый оттенок.
Валька куда-то ходил, с кем-то ругался в ЖЭКе; крышу обещали починить, но шли дни, а никто так и не явился. И квартира постепенно возвращала себе прежний вид, отвоевывая у Вальки с таким трудом взятые им позиции.
Однако Олег не отчаялся и продолжал искать работу, надеясь, когда с финансами станет получше, переехать в какую-нибудь более приспособленную для житья комнату. Валька как-то вскользь упомянул о надомничестве, - наверное, это был бы вариант, - но, обсудив все с Олегом, отказался от него.
«Ты пойми, Валька, - говорил Олег. – Я же загнусь здесь просто. Мне простор нужен! Люди. Пища для ума и души. Не могу я без этого!». «Да уж! – улыбаясь, согласился Валька. – Затворником я тебя точно не представляю. А уж домохозяйкой – тем более!» Посмеявшись, к этому они больше не возвращались.
…Шло время, а подходящей работы все не было. То, что предлагали, Олега не устраивало. А там, куда он пошел бы с удовольствием, ему давали вежливый от ворот поворот. Приходилось киснуть в своих четырех стенах.
О прогулках можно было забыть, потому что спускаться на кресле по тамошней лестнице даже с помощью Вальки было равносильно самоубийству. Но у него ведь еще оставалось окно и неизменный Валька!
Валька стал приезжать через день, хотя это и доставляло ему массу хлопот и отнимало уйму времени. Но он только отмахивался и отшучивался, говоря, что поездка к Олегу – лучший способ убежать от повседневной рутины.
Олег, подспудно чувствуя свою вину перед другом, которому приходилось бросать ради него все свои дела, в то же время был безмерно рад, что может видеть Вальку так часто. Он, шутя, часто называл его своим вторым окном в мир. А по сути, так оно и было. Тем более, что окно его новой квартиры, как оказалось, упирается в глухую стену стоящей рядом угрюмой и серой пятиэтажки.
Но Олегу было плевать. Пока у него был Валька, он знал, что мир распахнут и открыт для него. Он был еще нормальным, обычным человеком, у которого, как это иногда случается с каждым, просто возникли кое-какие жизненные трудности.
А потом Валька неожиданно перестал приезжать, и у Олега осталось только окно, в которое день за днем стал барабанить дождь. В город пришла осень, и мир умирал, смывая с лица последний карнавальный грим лета и готовясь накрыться саваном первого снега.
Олег жадно смотрел в окно и ждал Вальку, потому что не мог даже допустить, что после стольких лет дружбы тот его бросит.
Он ошибся. Валька, без которого он уже не мог обходиться, Валька, заставивший его поверить в себя и научивший жить, его все-таки бросил. Правда, причину Олег узнал много позднее.
…Как-то раз в дверь Олеговой квартиры постучали (звонок безнадежно и давно сломался, а починить было некому).
Олег, думая, что это Валька, которого он по нечаянности проворонил, как сумасшедший, бросился к двери, забыв и о своих ногах, и о коляске, и о габаритах нового жилья. Коляска, не вписавшись в поворот, зацепилась колесом за косяк и грохнулась на пол, создавая самое настоящее ДТП и увлекая за собой обрадовавшегося было Олега. Олег не успел выставить руки вперед и ударился головой о пол. Удар был настолько силен, что Олег, вероятно, даже на несколько секунд потерял сознание.
Когда он очнулся и кое-как дополз до двери, там уже никого не было. А рядом с дверью у самого порога белела записка, - сложенный вчетверо листок бумаги в клеточку.
Зажав записку в одной руке, Олег закрыл дверь и целых полчаса воевал с креслом, пытаясь вразумить его и поставить на «ноги». Затем его вырвало, и он потратил еще полчаса на то, чтобы унять головокружение и забраться на свой непокорный трон.
А затем, уже сидя в извечном проклятом кресле, он прочитал записку и понял, что у него осталось только ОДНО окно. А Вальки больше нет и никогда не будет.
«Несчастный случай» - такими нелепыми и ничего не значащими словами ему сообщили о том, что его «окно в мир» захлопнулось.
На улице шел дождь, а Вальки больше не было. Мир умирал, оплакивая чьи-то погибшие мечты и надежды, и еще не зная, что когда-нибудь возродится – в новой листве, траве и цветах, - без Вальки.
И тогда Олег впервые ощутил себя тем, кем он и был, вероятно, с самого начала, - «человеком с ограниченными физическими возможностями», - если использовать политкорректное и еще одно нелепое слово, придуманное людьми, чтобы не смотреть правде в лицо. А попросту - уродом, калекой и инвалидом. И позавидовал Вальке в третий и последний раз. Позавидовал крепко и всерьез.
И захотел уйти.
…Дни тянулись за днями, похожие друг на друга своей серостью и бесцельностью. Олегу, чтобы запомнить, сколько их было, наверное, нужно было бы делать зарубки как потерпевшему кораблекрушение Робинзону, потому что они сливались в один бесцветный поток и оставляли после себя только тоску.
Казалось, тоска сочится отовсюду: от потемневших сырых обоев, от расплывающегося все больше и больше на потолке мокрого уродливого пятна, от покоробившейся на двери краски… Дверь, словно змея, меняющая кожу, облезала, превращаясь в какое-то пятнистое тоскливое чудовище. Олег, чтобы не смотреть на нее, отворачивался к окну. Но и там его взгляд натыкался только на серую шкуру соседнего дома, и вскоре Олег уже уверился в том, что кроме тоски ничего нет.
И не было никого, кто взялся бы его в этом разубедить.
… А потом он проснулся среди ночи и окончательно решился.
…«Олени-олени»… Забавная детская присказка. Мамин добрый, мягкий голос и мягкие, нежные руки. Она ушла, оставив Олегу своих смешных оленей. Потом ушел Валька, забрав с собой целый мир.
- Гуд бай, Америка, - пробормотал Олег.
Его больше ничего не держало.
Олег взглянул на лежащий на подоконнике предмет. Взял его в правую руку и закатал рукав на левой.
Продолжение следует. А это бонус - для тех, кто так и не решается заглянуть дальше!))
***
- Не стоит этого делать, - произнес тихий безжизненный голос откуда-то из-за Олеговой спины.
Наверное, в таких ситуациях принято холодеть от ужаса или, на худой случай – каменеть. Странно, но Олег в тот момент не испытал ни того ни другого. Может, потому, что не верил в такое. Или – напротив – потому что был к этому готов. Безумие приходит по-разному. И каждый борется с ним, как может.
- Да?.. – язвительно усмехнулся Олег. Острый холодный металл коснулся кожи запястья. – Знаешь, иногда даже памяти слишком мало для того, чтобы остаться.
- Этого более чем достаточно. Я же ведь существую, - резонно возразил голос.
- Сомневаюсь, - сказал Олег, крепче сжимая руку.
- Вот как?.. – голос попытался засмеяться. Вместо этого получилось какое-то дряблое шелестение. – Ты думаешь, что сошел с ума от одиночества и теперь слышишь несуществующие голоса? Тебе легче думать именно так?
- Да, так и есть. Я сошел с ума… - пробормотал Олег. – А ты просто воплощение моей тоски и отчаяния. Тебя нет.
- Странно. С кем же в таком случае ты ведешь столь изощренную философскую беседу? – с оттенком иронии поинтересовался голос.
- Сумасшедшие часто разговаривают сами с собой, - буркнул Олег, явно чувствуя себя побежденным.
- Значит, тебе легче признать, что ты не в своем уме, нежели согласиться с тем, что рамки существующей вокруг тебя реальности расширились?
- Расширились??.
Олега затрясло. На коже под лезвием проступили крохотные красные бусинки.
После того, как не стало Вальки, мир его сжался до размеров кресла, сколлапсировавшись, словно звезда, у которой до предела выгорело все топливо, дававшее ей возможность жить. То же чувствовал и Олег: произошедшее с ним за последние полгода опустошило его до конца. Он словно выгорел изнутри.
- Расширились? – повторил он и, запрокинув голову, рассмеялся смехом человека, балансирующего на грани истерики. – Прекра-а-асно! Чем еще порадуешь, чертов философ? Впрочем, не говори: я и так все знаю. Ведь ты не что иное, как мое второе «я», альтер эго, облекшееся в звуковую форму.
Теперь засмеялся голос.
- У тебя слишком большое самомнение для самоубийцы. Будь я твоим вторым «я», ты бы быстро расправился со мной и скрутил в рог железными доводами и неопровержимыми аргументами. Разве не так? Но я все еще здесь, и это ставит тебя в тупик, заставляя прятаться от реальности, вместо того, чтобы повернуться и взглянуть ей – мне – в лицо. Ты слишком упрям, чтобы признать, что я прав. Жаль, что твоего упрямства не хватило на то, чтобы жить дальше…
- «Жить»?.. – пробормотал Олег. – Ты называешь это жизнью?..
Он поднял голову и оглядел свое убогое жилье.
***
(Вот теперь уже больше шансов, что будете читать дальше! Так что - Продолжение следует!)))