Серый свет утра перед рассветом нисколько не развеивал сумрак в спальне. Но стоп, почему оно так, ведь окна не были открыты, а канделябры никто не гасил? Райнхард прислушался к окружающему по старой привычке, оставшейся ещё со времён слепоты. Никакой опасности поблизости не ощущалось, скорее было тепло и спокойно, кабы не ужасная, мешающая думать мигрень да полыхающий огонь на спине - должно быть, раны уже решили настойчиво напоминать о себе. Рука Миттенмайера так и держала его, прижав к постели - а его тихое дыхание спящего можно было даже услышать без особого напряжения. Это хорошо, подумалось вдруг, иначе бы спина болела ещё сильнее, так, что терпеть было бы уже невозможно. Катерозе тоже спала, сжав ладонью его плечо и уткнувшись лицом ему в грудь - учитывая, сколько друзьям пришлось перенервничать, пока они поняли, куда отвезли Райнхарда похитители, да ещё потом, при высвобождении его из плена, вполне логично, что оба крепко спят. Но раз все трое так и заснули, даже не пошевелившись, то значит, кто-то в помещении был ещё, и, видимо, свой, иначе ощущение опасности разбудило бы хоть кого-то из троих. Райнхард почувствовал, что его правая рука, вытянутая вдоль тела, что-то сжимает в ладони - так, а вот этого он не помнит, не было такого перед провалом в сон, и решил посмотреть. Предплечье отозвалось тихим нытьём натруженных мышц, но послушалось без колебаний - ага, тот самый палаш из Кёнигсберга, седая древность из эпохи, когда не мечтали ещё даже о космических перелётах - откуда он здесь, ведь в он был только в той неясной реальности, откуда его вернул в себя Кирхайс? Тем не менее, факт налицо - непонятно как появившееся даже там оружие, которым они с Катерозе сражались с толпами мерзкой нечисти, сейчас спокойно лежало в уставшей руке, как будто так и надо было изначально. Так, а ноги, вроде с ними порядок, но даже не озябли за эти часы, оставшиеся от хвоста ночи? А, так они укрыты чем-то вроде пледа, вот как. Ни шевелиться самому, не будить друзей не хочется, но кто-то же приходил, раз так, кто же это? Да и сил приподняться на постели пока не наблюдается, а решиться на рывок мешают сомнения насчёт больной спины... Пока Райнхард раздумывал, как поступить, полностью оформилось ощущение ещё кого-то в помещении. Но головоломка быстро разрешилась сама собой - в поле зрения появилось знакомое бледное лицо, видимо, маневр с палашом был замечен. Император почувствовал, что говорить ничего не хочется, и только дружески подмигнул Оберштайну в ответ на его беспокойный взгляд. Затем глубоко и с удовольствием вздохнул и почувствовал, что снова неумолимо проваливается в сон. Крепкий и без всяких сновидений.
На ресницы брызнуло яркое солнце - ненавистное с юности явление нынче отчего-то порадовало, видимо, оттого, что ночь была слишком долгой и не раз успешно давала понять, что этого может больше никогда не случиться. Ага, глаза уже не слезятся от резкого света, это очень хорошо. Но открывать их Райнхард не спешил, предпочитая ещё некоторое время выглядеть спящим, но про себя проверять окружающее пространство на ощущения. Вроде всё вполне безопасно. Он так и лежит на боку с зажатым в ладони палашом - вот ведь манера не выпускать из рук оружие, так с юности и осталась, нисколько не выветрившись за годы царствования. Тихое дыхание спящих друзей рядом - ещё лучше, отдохнуть надо было всем. Но в комнате появился ещё один дразнящий вкусный запах - так, раз от него не мутит, значит, выздороветь удастся скоро, хорошо бы. Райнхард резко открыл глаза, будто проснулся только сейчас, и с бесцеремонностью повелителя позвал:
- Оберштайн, где моя кружка кофе в этом случае, а?
- Ждёт Вас, Ваше величество, - ответил спокойный знакомый голос. - С добрым утром, стало быть?
- Возможно, по сравнению с вечером оно точно ничего, - беззаботно фыркнул Райнхард, приподнимаясь на локте и поигрывая гардой палаша в пальцах. - Это ты мне эту игрушку принёс ночью?
- Не я. Когда я зашёл, она уже была при Вас, и все трое крепко спали, - с вежливым спокойствием ответил Оберштайн, появляясь в поле зрения с дымящейся кружкой, м-да, размерчик у словодельцев своеобразный, конечно, крупноват, как не сказать больше, но именно сейчас хотелось всего и много.
Всего и много, но, как и положено в этом случае, не дотянуться, больно, короче, не добраться – можно долго и злобно усмехаться на сей счёт. Райнхард выпустил палаш из пальцев, осторожно освободился от руки Катерозе, лежавшей у него на плече, и позволил себя напоить крепким жарким напитком. Затем снова рухнул на подушку.
- Что, заставил я всех понервничать, раз ты здесь? - уставшим голосом проговорил он, проклиная про себя мигрень. - Было бы что ужасное, думаю, ты бы не стал ждать, когда я проснусь.
Что за дикую смесь из пряностей эта молодёжь замешивает на самых дорогих зёрнах, сразу и не угадаешь, но эффект, как от смерча внутри, даже боль в ужасе от такого потока утихла заметно. В голове зашумело, но уже от весело бурлящей крови, и даже дышать стало заметно легче. Этак поневоле согласишься с утверждением о том, что скромность – скорее порок, чем достоинство. Привыкший к простоте и спартанским условиям воин внутри всегда диктовал Райнхарду, что роскошь – вещь ненужная, но сейчас его, кажется, прикончил надолго разорвавший спину в лохмотья электрохлыст, и остался только замученный до истерики мальчишка, что рад любому светлому пустяку, каждой вкусной мелочи. Только сейчас этот мальчишка мог уже не отказываться от радостей жизни ради каких-то якобы важных дел, а принимать их как должное – но именно этого он и не умел. Да ещё и разные обстоятельства, каждый раз пребольно бившие по рукам, когда наконец позволял себе хоть что-то радостное – за два десятилетия уже и безусловный рефлекс выработался. Удивительно, что этого, видимо, не случилось со словодельцами – хотя вот уж в чьей бы шкуре не хотелось бы оказаться, дабы выживать, честно признаемся уж самому себе, молча. Надо будет учесть их ценный опыт в дальнейшем. Райнхард вдруг понял, что выпил горячее, а разорванные в плену губы даже не засаднили – и тут обнаружил, что они зажили полностью. Голова ещё не успела закружиться от новой радости, император поднял к глазам правое предплечье – вот счастье-то, и здесь как будто вовсе не было рваных ран от шипов, значит, и на шее следов нет… Ай-да орден Белой Лилии, вот это любовь к радостям жизни, браво, словодельцы!
- Да, это так, однако перебежчика допрашивал я лично, и принял меры, чтоб детали происшедшего не разглашались. Поэтому я здесь, Ваше величество, - Оберштайн был, как всегда, деловит и непроницаем.
- Опять ты знаешь обо мне всё, что за напасть, - с весёлой улыбкой проворчал Райнхард. – Кто оказался этим перебежчиком? Честно говоря, я-то ни одной рожи в этом подвале не знал лично, кроме палача, кажется… Палач был из той тюрьмы, из которой мы с Ройенталем и Кирхайсом Миттенмайера вытаскивали в молодости.
- Как раз протектор упомянутого Вами кадра, получается, - невозмутимо проговорил министр обороны, но император успел заметить, что брови его чуть поползли вверх, - самый младший из остатков клана Флегелей. В упомянутой Вами истории прямого участия не принимал, но, вероятно, хотел бы. До сего времени активно сотрудничал с так называемыми «Детьми позитива и радуги», в просторечии радужными упырями.
- Ааа, - с заметной горечью выдохнул император, - вспомнил, как же. Это ему с его протеже я обязан изуродованной спиной – они просто хотели меня показательно прикончить, видимо. Какая жалость, что уцелел именно этот мерзкий тип, а вовсе не Бергер, что помешал им.
- Ну, цел он условно, - холодно усмехнулся собеседник. – Так что можете забыть всё начисто, Ваше величество.
- Как это, Оберштайн, Вы что, мне ничего даже не оставили? – подскочил на постели Миттенмайер, не желая больше притворяться спящим. – Это нечестно с Вашей стороны! Это уже дважды как и моё дело, и…
Оберштайн вежливо прервал его, примирительно подняв ладони:
- Именно поэтому, адмирал, успокойтесь, месть должна совершаться не своими руками. Или Вы сомневаетесь, полагая, что я справился хуже Вас? Зря. Мне оно в известной степени безразлично, поэтому и безвредно, и делается легко и качественно. А Вам нервы мотать себе зачем? Чтоб порадовать этим врага, что ли?
Миттенмайер помрачнел, насколько это было вообще возможно, и проворчал:
- Я наконец понял, чем Вы так раздражаете людей, Оберштайн. Вы всегда и всюду правы!
- Не только, - вежливо парировал тот в ответ. – Я ещё людей постоянно провоцирую – это ж часть моей работы советником, а они этого годами не понимают, как Ваш погибший друг. Желаете со мной поменяться?
- Ни за что, - с грустным вздохом сказал адмирал, проворно вскакивая с постели. – Одна поквиталась сегодня за моего друга, другой за меня – разве не причина для сожаления, а? – он весело пожал плечами и протянул руку собеседнику. – Я предпочитаю сам во всё вмешиваться, поймите же тоже.
- Да я это всегда знал, - ответил вежливым рукопожатием министр. – Но сейчас Вам всё же особо сожалеть не о чем, верно? Вернулись все трое, поздравляю. Игристого?
Миттенмайер помолчал, раздумывая, и молча кивнул головой. Они не видели, как император задумчиво рассматривал волосы девушки, что так и спала, тихо улыбаясь во сне, и осторожно намотал их на палец, в точности, как когда-то давно со своей погибшей половинкой:
- И правда, такие же почти, как у Кирхайса, если на ярком свете смотреть… И глаза, как у Ройенталя, хоть и не разные, - почти неслышно шептал он сам себе. – Вот такая у меня, значит, эта сестрёнка – от всех понемногу, манеры от Лютца, ум да шарм и вовсе от Фаренхайта, видимо… Откуда ж вы знали, где меня искать, моя новая родня, а? Я ж без вас бы не дожил бы до утра, это факт…
Райнхард с удовольствием подставил ресницы солнечному свету, как в детстве наблюдая различные цвета, волнами накатывавшиеся на глаза – пурпурный, алый, оранж, лимонный, изумрудный, лазурь, индиго… Ага, как тогда, когда ещё ничего особенно страшного не произошло, и чёрный лимузин ещё не появлялся на их улице, чтоб увезти Аннерозе навсегда. Зачем она согласилась, предложение соответствовало желаниям? Это только Хильда, подросший ребёнок, могла всерьёз думать, что Мюзелей бы прикончили, ответь они отказом – про них бы просто забыли прочно наверху, а соседи бы резко зауважали, лопаясь от важности так, будто сами отказали действующему кайзеру. Кажется, тогдашняя потеря полностью возмещена – не странно ли, право? Ведь ещё не разу не было так радостно избежать гибели – когда меня спас из огня Биттенфельд, я о жене и сыне ни разу не вспомнил даже, помнится… Так, у нас ведь есть ещё кое-кто из прошлого, наш загадочный козырной валет, вот с чем надо срочно разобраться. Странно, узнай я о его существовании до этого приключения, реагировал бы иначе, точно, а сейчас и здесь ничего не опасаюсь, хоть это и нелогично.
- Оберштайн, о чём доложил Каммерер? Есть потери среди бойцов Белой Лилии? – привычным тоном командира осведомился император, прекратив баловство с солнечными лучами и с нарочитой серьёзностью уставившись на министра, правда, смутить того было этим невозможно, конечно.
- Радуете, Ваше величество, - невозмутимо отпарировал тот этот тренировочный выпад, - но есть и Вам причины обрадоваться. Хотя у них там каждый четвёртый ранен, судя только по тому, что учитывается, но убитых нет, хотя они сражались с силами в три раза больше их самих.
- Это причины задуматься, - весело фыркнул Райнхард. – Что с их вице-командором, цел, значит?
- Вполне, хотя скажу честно, это был самый рисковый боец во всех смыслах. За ним числится также сражение с каким-то очень серьёзным противником, намного старше и опытнее, и тем не менее, - докладывавший красноречиво развёл руками, умолкая. – Познакомитесь потом, Ваше величество.
- Потом – это будет Ваша забота их к орденам представлять, - холодно заметил император, - а сейчас их командующего сюда, он ведь и сам на аудиенцию рвётся, разве нет? – хитро прищурившись, добавил он.
Оберштайн с некоторой горечью вздохнул и ответил неизменно вежливо:
- Да, но я объяснил ему, что Вы ещё не пришли в себя.
- И напугал его этим страшно, верно? – ещё хитрее спросил император, даже понизив голос. – Где он?
- Где-то поблизости, уходить он точно не намерен, - с некоторым неудовольствием ответил министр, кивнув. – Так что можно и не спешить с его появлением, - он выразительно посмотрел на спящую девушку.
- Ну так сделай ещё кофе и обрадуем её, мол, цела вполне потеря, - с вызовом улыбнулся император. – А то мне их рецепт понравился, я бы теперь всегда так пил.
- Как скажете, Ваше величество, - преспокойно отозвался собеседник и вскоре возник перед ним с парой дымящихся кружек. – Извольте.
Райнхард аккуратно и ласково потрепал девушку по волосам:
- Катерозе! – с вежливым радушием позвал он.
- Ройенталь! – нежно промурлыкала та во сне и ослепительно улыбнулась.
Это порядком встряхнуло всех мужчин, хотя каждый как будто вовсе не подал виду, что задет. Только Райнхард позволил себе снисходительно улыбнуться и позвал уже с церемониальными металлическими нотками в голосе:
- Герцогиня фон Кройцер, Вас желает видеть император!
- Да-да, сейчас, сейчас, - озабоченно пробормотала спящая, но даже не сделала попытки открыть глаза или пошевелиться.
- Вот намучалась, стало быть, - весело покачал головой Райнхард и прорычал уже громко. – Герцогиня фон Кройцер, Вас срочно требуют к себе Ваш раненый Император и Ваш брат Йозеф, очнитесь, пожалуйста!
В комнате раздался вполне себе дамский визг, хоть и не очень режущий слух, и сонная девушка подскочила на постели, как ужаленная:
- Ччего? – ошарашенно пробормотала она, силясь проморгаться, и в отчаянии замотала головой. – Ай, как всё кисло, - почти простонала она под дружный мужской смех, - чёртово утро, ты вечный мой враг… - она как будто вовсе не удивилась кружке из рук Оберштайна и, схватив её, молча взялась уничтожать её содержимое с самым хмурым выражением лица, какое только могло у неё быть.
Райнхард же вовсе не желал скрывать то удовольствие, которое он получил от напитка, и с блаженной улыбкой перевернулся спиной вверх, обняв руками подушку:
- С добрым утром, герцогиня! – вальяжно промурлыкал он. - Рад Вас видеть, право.
- Шутить изволите, Ваше величество, утро добрым не бывает, - очень мрачным тоном прогрохотала миледи. - И потом...
- Тише, не лютуй, Катерозе, - прежним дружеским тоном прервал её император. - Для того, кто имел все шансы не дожить, оно априори доброе, - он по-приятельски подмигнул и продолжил после радостного вздоха. - И потом тоже так и будет, как сказал, не спорь, у тебя ж сыновья. Там Йозеф твой прибыл, так я хочу, чтоб ты его мне сейчас привела, действуй.
Девушка без всякого выражения кивнула, молча опрокинула в себя оставшийся в кружке кофе и совершенно безжизненно поднялась.
- Слушаюсь, командующий, - вежливо произнесла она без всякого выражения и двинулась прочь так, будто ноги у неё сейчас были не то ватными, не то просто не желали гнуться.
- М-да, зря разбудил так скоро, - задумчиво откомментировал Райнхард, перекрывая своим голосом некоторое изумление оставшихся, и резко двинулся, спустил ноги с кровати, пытаясь сесть. - Ну да ладно, надо успевать всё, после отоспимся, - он попытался отжаться руками от постели, но это движение отозвалось резкой болью в спине, настолько, что стон всё же вырвался из груди. - Лучше наденьте мне сапоги, - попросил он быстро подхвативших его под руки Оберштайна и Миттенмайера, наконец усевшись с их помощью. - И помогите сесть в кресло, - он потянулся ладонью за палашом и кивком поблагодарил Миттенмайера, что угадал это желание и поспешил вложить рукоять ему в пальцы.
- Может, тогда ещё куртку от мундира и плащ? - поинтересовался Оберштайн как бы между прочим, оценив эти жесты.
- Да, конечно, - не особо пытаясь скрыть, что обрадован, тихо ответил император. - И спиной меня к свету тогда.
Сидеть было не тяжело, но спина тут же начала противнейшим образом ныть, угрожая разболеться вскоре по-страшному, однако голова пока не намекала ни на какие подлости с её стороны. Райнхард решил воспользоваться временным приливом сил - он знал, что скоро у него не будет этой роскоши много дней. Пока руки лежат на подлокотниках, вполне даже терпимо, видимо, можно иногда и ходить самостоятельно, но придётся постоянно опираться на что-то. Уже неплохо, решил он про себя, всё же не лежачее пластом полубезжизненное тело, каким он был совсем недавно. Ничего, Катерозе, прорвёмся, ты меня спасла уже, ты меня и вылечишь совсем, сестрёнка. Может, удастся всё и от Хильды скрыть пока. Куртку Оберштайн привёз на пару размеров больше, но теперь это было актуально из-за повязок под рубахой. Даже если какая больная бледность на лице и имеется, от кофе кровь сейчас прильёт и замаскирует её. Правда, потом, конечно, упадём от усталости, но это ж потом будет, не привыкать.
А дверь Катерозе не прихлопнула совсем, и сейчас сквозь щель донеслось чьё-то взволнованное пение, изредка дополняемое стуком каблуков. Судя по эху, помещение было слишком просторным...
- Вы безумно элегантны между звёзд и на балах. И к лицу Вам аксельбанты, и к лицу Вам белый плащ. Вы везучий, ох, везучий, будто нет на Вас пальбы, - ровненько выводил некий молодой обладатель сочного тенора, - и все решат, на всякий случай, что Вы баловень судьбы...
- Та-ак, это уже совсем не случайное совпадение, - с неподдельным интересом фыркнул император, - я ж сам в бреду это напевать пытался, пока лежал там в оковах, - тихо сообщил он соратникам.
- И все решат, да, все решат, - продолжал развлекаться, протяжно напевая, тот же голос, - а может, правда, а? Всё, теперь подброшена монета, вот мелькают решка да орёл, - плавно перешёл он уже на другой мотив. - Медный грош цена планете этой, жребию цена - бокал, укол...
Обладателю голоса активно помешала Катерозе, чьё взволнованное не на шутку стрекотание звучало более чем обеспокоенно:
- Йозеф, Йозеф, ну что с тобой, всё-таки?! Ты ж будто мертвецки пьян, а ведь я тебя знаю, нет в тебе сейчас ни капли! Что с тобой произошло, а?
- Да пьян я, пьян, сестра, мы ж победили, с того и пьян теперь, чего неясного? Для этого пить вовсе и не требуется, - бесшабашно смеялся в ответ тот, кого она так старательно тормошила. - Да и нервничаю, как-никак, я столько лет мечтал своего героя снова увидеть и не издали, неужели тебе это так сложно понять?
- Да что ты мне зубы-то заговариваешь? - продолжала сердиться миледи. - Дело же не в этом совсем, ты вернулся другим из этой свалки! Что там с тобой случилось, говори, не то к Лоэнграмму не пущу!
- Аааа, это будет слишком жестоко с твоей стороны, - издал её собеседник не то крик, не то стон. - Или то, что он сам меня позвал, неправда? Катерозе, со мной ничего опасного нет, поверь уже и не мучай меня.
- А тебе так трудно поверить, что я беспокоюсь по-настоящему, а не по протоколу? С каких это пор, а, Йозеф?
Шаги затихли, видимо, оба говоривших остановились одновременно.
- Что, действительно так сильно заметно, - с грустью осведомился юноша, - или у тебя просто глаз остёр, как всегда?
- Всё вместе, а он умнее нас с тобой и старше, всё-таки, - в тон ответила девушка.
- Ладно, может, ты и права, кое-что иногда надо говорить вслух, всё равно от правды не сбежать, - это было уже совсем с жалящей грустью произнёсено. - Не я победил известного тебе персонажа, более того, я угодил с треском в расставленную хорошо ловушку, и вот бы я по полной программе поменялся бы с Лоэнграммом, кабы не твой обожаемый Ройенталь, что из ниоткуда там взялся и так их всех перепугал, что мне оставалось только счастливо выбираться, лихо ухмыляясь и отстреливаясь. Ну чего ты так улыбаешься, а? Не знай я тебя, решил бы, что смеёшься, право.
- Пока неважно, успокойся теперь совсем, ладно? - проворковала прежняя вполне уверенная в себе Катерозе. - На вот хлебни, и перестань убиваться, старшие вмешиваются, когда оно действительно надо. Наших сил хватает не всегда и не везде, я нынче тоже выдохлась порядком, как ни хорохорилась, - шаги возобновились. – Ну, забраться на роль козырного короля – это в стиле Ройенталя, у него всегда амбиции были на высоте.
- Поторопить их? - вежливо осведомился Оберштайн у императора, что слушал с неослабевающим интересом.
Тот красноречиво мотнул головой: "Ни в коем случае!". За дверью продолжали, явно не думая, что их слышат.
- Честно говоря, чувствую себя полным придурком, столько лет ждал произошедшего, а сейчас добежал и споткнулся, - продолжал сокрушаться юноша. – Скорее скажи мне, что это усталость и ломка от фазового перехода, а не то я впрямь напьюсь в хлам очень скоро.
- Считай, что сказала, а то у меня в голове вата, плохо соображаю ещё. Та-ак, а ты чего тут без лилии расхаживаешь, а? – вдруг закипятилась девушка. – Что за эпатаж не по делу?!
- Ай, не ворчи, раз в жизни можно, завтра же исправлю. Пусть все думают, что я её в драке потерял.
- А ну как ему это не понравится? - с сомнением в голосе сказала она уже спокойно.
- Сама сказала, что он умнее нас с тобой, - с лёгкой грустью ответил он и совсем тихо пропел, явно не желая подключать эхо. - Вот и всё, подброшена монета, и, звеня, упала на весы. Можно расплатиться жизнью этой за букет с нейтральной полосы.
- Дайте-ка мне сюда цветок белой лилии, - тихим шёпотом попросил соратников император, задумчиво поигрывая пальцами с рукоятью палаша.
- Ну, успокоился? - по-хозяйски добродушно произнесла Катерозе. - Идём быстрее тогда уже!
Похоже, парочка так и не поняла, что их разговор могли слышать, во всяком случае, ничего на это указать не могло - появившись на пороге спальни, оба молодцевато отсалютовали как ни в чём ни бывало, как просто слегка поддавшиеся усталости молодые вояки в мундирах гольденбаумской эпохи. Вот только у Катерозе была нашита белая лилия там, где располагался двуглавый орёл старого Рейха, а у её спутника - нет, и Оберштайн сразу нахмурил брови, увидев это. Райнхард же с холодным интересом впился взглядом в лицо гостя, силясь припомнить то, что за одиннадцать лет уже поблекло в памяти. Похож, похож, вне всякого сомнения, он и есть, эх, как же быть-то теперь? Юноша приближался чинным шагом, но быстрее, чем сам Райнхард когда-то перед покойным кайзером Фридрихом - стало быть, волнуется, и сильно. Эге, да ему же пол ноги жжёт, вот в чём дело-то, парень вообще не привык ни к мысли о том, что происходит, ни к подобным мероприятиям, совсем не избалован жизнью, стало быть. Что ж, жизнь я ему сломал, факт, при этом даже не усовестившись ни разу - как же стыдно-то мне должно быть, а вот и нет стыда в наличии, экое безобразие с моей стороны. Но этот чистый взгляд... он что, меня вовсе не ненавидит разве? Очень странно. Мои-то глаза перед Фридрихом всегда были как пара льдинок, а у этого там детский восторг и обожание, ничего не понимаю. Хотя, если продолжить аналогии, то... ЧТО? А какой же смысл был Фридриху запрещать Аннерозе видеть меня, кроме её собственного на то желания?! Вот же я юный идиот был, всем вечно неудобный, и ей - в первую очередь, конечно... Так вот почему Кирхайс отказался её навестить нынче...
Юноша приблизился на подобающее расстояние, грохнулся на колено и изящным жестом подал на вытянутой руке какой-то шёлковый небольшой мешок, крепко завязанный и запечатанный. Миттенмайер аккуратно принял эту вещь и сломал печать. Гость поспешно склонил голову сразу же, спокойно и по-деловому, как выполнивший поручение. Адмирал заглянул внутрь и пришёл в заметное замешательство, но император утвердительным движением глаз разрешил его сомнения, потребовав действовать дальше. В результате на утренний свет выглянула плотная пачка золотых волос, как раз вся грива, которую так подло и безжалостно срезали с Райнхарда в плену, продолжая издеваться над ним после пыток. Увидев это, расстрогался даже Оберштайн, с явным одобрением покачав головой. Миттенмайер просто ослепительно улыбнулся, не шевелясь и ожидая дальнейших указаний, Катерозе порывисто вздохнула. Только сам Райнхард как будто ожидал подобного, он лишь утвердительно кивнул головой и слегка помрачнел.
- Оставьте нас одних, - холодно приказал император. - А это, - добавил он, повернув голову к адмиралу, - пока запечатать.
Пауза, требуемая для того, чтоб соратники успели выполнить указание, была очень кстати - Райнхард пытался почувствовать гостя, успешно состроив надменно-усталую мину, но всё, что ему удавалось уловить - казалось, слышен даже стук сердца юноши - никак не было похоже не только на ненависть, но даже на недовольство. Напротив, к вящему изумлению императора, волна напоминала нечто, очень похожее на искреннее человеческое счастье.
- Встань, - тихо сказал император уставшим голосом. - Сейчас кое-что уже не имеет смысла.
Юноша молодцевато выполнил приказ со столь явным удовольствием, что сомнений в его искренней радости не осталось. Именно искренняя, ничем не испорченная радость сияла на его лице, а не логичное обожание подданного короны.
- Может быть, сядешь? - бесцветным тоном спросил венценосец, чуть склонив голову вниз и указав глазами на свободное кресло почти напротив себя.
- Не нужно, - бархатным голосом вежливо ответил юноша, почтительно кляняясь, - я не столь устал, чтоб валиться с ног, и я не республиканец, чтоб сидеть перед своим сюзереном.
- А разве я твой сюзерен, Йозеф? - холодно осведомился Райнхард, уставившись стальным взглядом в глаза гостю. - Ты в этом уверен, что ли?
- Вот как, - с самым серьёзным видом кивнув головой, спокойно сказал юноша. - Ответ утвердительный, и я бы просил позволения объяснить его прямо сейчас.
- Хорошо, позволяю, - ничего не выражающим тоном произнёс император, сопроводив это слабым кивком.
- Вы назвали меня по имени, и очень обрадовали, Ваше величество, - юноша заговорил тише, и пока только это выдавало, насколько он на деле взволнован. - Но не упомянули мою нынешнюю фамилию, так стало быть, Вы помните меня? - Райнхард едва заметно вздрогнул, но собеседник этого не заметил. - А иначе зачем было звать меня сюда, когда награду за дежурную доблесть можно дать в рамках обычного официоза?
- Я мог и забыть твою фамилию, а тебя захотеть видеть просто поддавшись эмоциям, - царственно улыбнулся Райнхард ничего не выражающей улыбкой. - И ничего не помнить при этом.
- Для остальных это будет вполне приемлемая версия, - гость говорил рассудительно и вежливо, но волнение его уже выдавало дыхание. - Но Вы ведь хотите услышать то, что мне хочется сказать Вам, мой Император?
- Да, хочу, - с едва заметным вызовом сказал Райнхард, холодно посмотрев собеседнику в глаза. - Говори.
Юноша покорно кивнул, затем неторопливо приблизился почти вплотную молча, не отводя взгляд. Райнхард не знал, как ему реагировать, и тихо ждал хоть какой-то подсказки из происходящего, но дальнейшее своей нереальностью совершенно выбило его из колеи. Гость почти резко рухнул на колени перед ним и порывистым движением обнял его сапоги, уткнувшись лицом в его колени, как маленький ребёнок:
- Лоэнграмм, спасибо тебе, что ты есть, - почти прошептал он навзрыд. - Как же здорово, что у тебя всё получилось. Прости, если расплачусь, но я слишком долго хотел сказать тебе это, а никак не получалось столько времени. Если б ты нынче не выжил, я бы не пережил этого. Ты только не погибай больше, ладно? - юноша поднял на него сияющие детским счастьем глаза, до краев полные настоящих искренних слёз. - Тебе больно сейчас, должно быть? Но ты же сильный, справишься.
- Йозеф, и как я должен реагировать? - совершенно усталым и убитым голосом поинтересовался нараспев Райнхард.- Честно говоря, я не понял эту твою позицию.
- Да ты довольно много и тогда не понимал, Лоэнграмм! - с жаром ответил собеседник, поедая его радостным взглядом. - Иначе бы ты сам успел подхватить корону, жаль, что этот мерзавец Лихтенладе вечно совал свои руки где не надо! Кабы он успел тебе что сделать, я сам бы его порезал однажды кухонным ножом, эти лебезящие уроды только бы обрадовались, это точно! Списали бы на детскую шалость, да и всё.
- Чего?! - присвистнув от удивления, фыркнул Райнхард, не зная, смеяться ему или выть от горя. - Это что, игрушки тебе - корона, или как это понимать? Скажешь мне ещё, что нарочно сбросил?
- Да, нарочно, - невозмутимо подтвердил юноша. - А ты вот стоял себе с жезлом в руках, и тупо улыбался - говорю же, ты не понимал много, Лоэнграмм. Корона должна быть на той голове, которая для этого создана, а это точно не про мою, знаешь ли. Я от неё ничего хорошего не видел, и тогда - особенно. А вот тебе она - в самый раз, что тогда, что нынче, это факт.
- А Лихтенладе чем настолько плох, что ты его резать собирался? - вымученно проговорил Райнхард, ощущая, что дуреет, и очень стремительно, хотя голова вроде ещё в порядке...
Гольденбаум презрительно скривился, отчего его фамильные черты приобрели уже обычную резкость.
- Он бы не смутился прирезать нас обоих даже собственноручно, неужели ты не видел этого у него в глазах ни разу? Надо полагать, при мне он менее следил за собой, полагая, что ребёнок глуп, избалован и ничего не поймёт, ага... Я их всех ненавидел, гадов ползучих, оттого и вёл себя мерзко. Они у меня всё отняли - даже родную мать, она же тоже стала чёрте-чем, то слащаво заигрывала, то злобно тиранила меня, превратилась в куклу, не способную любить и быть человеком. Ты один был живым в этом паноптикуме тухлятины, паскудно заискивающей постоянно. Сколько раз я просил всех и каждого, чтоб привели тебя поиграть со мной - но они же лгали мне в лицо, будто ты не хочешь, ага, а то я не вижу, что даже не говорили тебе ничего, - он покачал головой в негодовании и заметно помрачнел. - А когда ты был рядом, Лихтенладе тоже топтался тут же и не давал мне поболтать с тобой даже.
- Но... Но я же не... я вообще тогда детей не любил, и... - растерянно пробормотал Райнхард и осёкся, в голове тупо звенела единственная мысль: "Как бы я тогда санкционировал его похищение, начни он виснуть на моей шее?".
- Скажешь ещё, что ненавидел меня, как препятствие к трону, - весело усмехнулся Йозеф, - только это будет неправдой, потому что тебе было просто не до меня, я ж это видел всегда. И не думай, что это мелочи, Лоэнграмм, тебе нужно было тоже отдыхать среди этого океана злобы, так что жаль, что мне не удалось развлечь тебя ни разу, особенно тогда, когда ты вернулся без своего друга. У тебя глаза стали, как два алмаза с Сариссы, и сам ты стал на айсберг похож, - он снова уставился на собеседника полными радости и беспокойства глазами. - Я как-то раз всё же удрал от этой банды надсмотрщиков вечером после отбоя, по темноте, и пробрался садом в крыло, где был ты, и нашёл тебя. Я уже хотел забраться к тебе на балкон, ведь ты сидел там один, без Оберштайна, но тут ты столкнул вниз пустые бутылки и закричал: "Кирхайс!", а потом я услышал, как ты плачешь, и тихо сбежал к себе, понял, что я лишний.
Райнхард тяжело вздохнул и замученно помотал головой:
- А если я скажу, что сознательно устранил это препятствие к трону, это тоже будет неправдой?
Юноша рассмеялся, запрокинув голову вверх:
- Экая конкретика, но тоже неполная, оттого и неверна. Это я хотел использовать этих гостей, чтоб привели меня к тебе, но не получилось. А вообще-то я счастлив, что сбежал с ними, - он с добродушной хитринкой подмигнул. - Это всё было здорово и весело, честно говоря. На Феззане мне понравилось, чего никак не скажу про Хайнессен. Но тут ты объявил войну, и я дико обрадовался, полагая, что ты идёшь за мной. Хотя эти республиканские уроды ядом исходили, я-то знал, что ты их всех сделаешь - пока ты громил эту братию при Амлицтере, я частенько пользовался своим положением и заставлял хмырей в мундирах рассказывать мне об этом подробно, моего каприза ради. Скучал я без тебя ужасно, Лоэнграмм, но когда наконец стало известно, что ты прибываешь, я просто сбежал от этой пары дураков, чтоб выскочить из толпы и прыгнуть тебе на руки. Мне это казалось отличной идеей, но в самый последний момент я от неё отказался, и снова спрятался среди народа.
- Почему отказался? - еле выдохнул Райнхард, побелев, как свежий снег.
- Я слышал уже, что тебя в космосе чуть не убили, - с непоколебимой рассудительностью ответил собеседник. - И тут я опять смотрю и вижу, что глаза у тебя как ночное небо, а рядом эти страшные Оберштайн и Ройенталь идут, я их тогда побаивался. Я понял, что тебя вовсе не обрадую своим появлением сейчас, и не стал тебя нервировать. И ещё мне хотелось уже пожить самостоятельно, чем я с азартом и занялся. Это было и вовсе занятно, - добавил он уже с радостной улыбкой, - а уж лагерь для детей розенриттеров и вообще мне понравился. Кстати, когда ты короновался, от радости плясал уже и не я один. Мы очень все обрадовались, узнав о возобновлении войны - чуть что, язвили наставникам: "Придёт Лоэнграмм, всем вам наваляет, а мы ему служить пойдём!". Так и вышло, - он снова весело рассмеялся.
- Ужасный ты ребёнок, - сокрушённо покачал головой император, - да и я ничем не лучше, - он сделал несколько частых вдохов. - Отпусти уже мои ноги, не подобает духовному лицу так себя вести, - добавил он уже совсем вымученным голосом и уронил голову на грудь, едва собеседник подчинился. - Позови, пожалуйста, мою... нашу сестру, Йозеф Экселленц, кажется, нужно её вмешательство срочно, - почти прошептал он и закусил губу.
- Конечно, прости меня, дурака, заболтался, - тихо уронил юноша и кинулся к двери со всей скоростью, на которую был способен. - Катерозе, сюда, быстрее!
- Она герцогиня фон Кройцер, вообще-то, - вежливо, но настойчиво поправил его сюзерен, тяжело дыша.
- Понял, Ваше величество! - с восторгом выдохнул Йозеф, уклоняясь от некой чёрно-рыжей молнии, влетающей в комнату.
- Герцогиня, - осторожно выговаривая слова и отчаянно борясь с подступавшим головокружением, произнёс Райнхард, почувствовав на своём лбу губы Катерозе, - придержите своими руками мою голову, чтоб не рассыпалась, и скажите своему брату, что мы позже договорим о наших делах.
- Да, мой император, - с почти нежной деловитостью ответила девушка, что-то уже где-то нажав пальцами под волосами и заставив недомогание отступать. - Сейчас всё пройдёт, просто ровнее вдохните.
- Катерозе, я смогу сегодня ходить? - почти прошептал император, дождавшись ухода гостя.
- Вообще нежелательно, Райнхард, можешь упасть, так что без подхвата, а лучше под обе руки, не рискуй, - тихим шёпотом ответила она. - Я вечером прибуду с Оберштайном, сделаем все уколы осторожно, а до тех пор дома тебе лучше спать.
- Ты права, я плохой пациент, но постараюсь выполнить и дождаться, - он поднял на неё сильно блестящие глаза и улыбнулся. - Жаль, что день наступил так быстро, чёртова работа...
Девушка плавным, но быстрым движением уселась на корточки и с силой обняла его колени:
- У моего императора всё получится сегодня и потом, - её голос чуть зазвенел, но глаза сияли, как июльские звёзды.
Райнхард с грустью кивнул головой и тяжело вздохнул:
- Да, право на отдых имеют только мёртвые... Зови Оберштайна и Миттенмайера, пора двигать домой.
В авто удалось уже неплохо подремать. Были даже причины радоваться - руки без бинтов смотрелись ещё лучше, чем просто без наручников, да и с лицом Катерозе сделала, что обещала - никаких следов кошмарного вечера и начала ночи не было в помине. А ещё Райнхарду понравилось то, что предстояло теперь с месяц носить на голове - крепкий кожаный ремень был так искусно отделан серебряными серафимами и лилиями, что совершенно не был виден, да и строгая бриллиантовая звезда из четырёх нерукотворных алмазов посреди лба действительно полностью отвлекала внимание на себя, и про то, что волосы сейчас были короче, наблюдатель и не вспоминал. Ещё один нерукотворный алмаз в изящной оправе сиял сейчас на правой руке Императора - и смотрелся там вполне естественно, надо признать. Судя по реакции офицеров сопровождения, прибывших с Оберштайном, удивляться своему новому облику Райнхарду придётся теперь в одиночку, настолько удачно поколдовала над ним герцогиня фон Кройцер, ох, надо привыкать, чтоб не назвать по имени при посторонних. Зато он успел всё же заметить, что некий рослый голубоглазый брюнет слишком толково и молчаливо ухаживал за новоиспечённой герцогиней, кажется, в чине полковника парень, но не старше его самого. Однако усталость даже от радостных моментов брала своё, безжалостно - не хотелось уже ни думать о чём-то, ни даже шевелиться. Было лишь жаль расставаться с руками, что вытащили из ада - так бы и спал часами в дружеских ладонях, не беспокоясь ни о чём. Но время текло неумолимо, и нужно было его догнать, добравшись до замка не слишком поздно, чтоб не возникало ненужных подозрений у кого попало. Ещё и выяснить один неприятный эпизод, хотя уже хотелось только добраться до кабинета и остаться там. Палаш Райнхард прихватил с собой - найти ножны не составило особого труда, и помолодевший император с мальчишеским восторгом обнимался с новой игрушкой, лёжа на диване спиной вверх, так было проще смириться с мыслью, что на спину теперь не придётся переворачиваться очень долго.
Авто подрулило вплотную к боковому крыльцу, откуда к кабинету был прямой коридор. Здесь уже ждали Кесслер и Кисслинг, каждый с парой сопровождающих. Райнхард плавно перебрался на носилки, тихо улыбнувшись тому и другому:
- Комендант замка где? - едва слышно спросил он при этом, те смущённо переглянулись и промолчали. - Не звать, посмотрим, явится ли сам. Меня в кабинет сразу, и быстрее.
Последние слова были восприняты наиболее ретиво, и раненый молча лежал неподвижно, прикрыв глаза. Знакомый - и уже ненавистный теперь голос он услышал уже у самых дверей, что-то жутко встревоженное и вопросительное на счёт своего состояния...
- Лучше, чем предполагалось, - густым и низким голосом проговорил император, резко открывая глаза и поворачивая голову в сторону говорившего, и одновременно сделал левой рукой знак остановиться.
Получилось. Как раз прямым взглядом, хоть сверху для стоящего человека и смотрится исподлобья, и в глаза нахалу. Ба! - да он же трусит, да так, что, поди, в коленях слабость ощущает непреодолимую. Даже ещё хуже, от этих прозрачных серых глаз слишком сильная волна ужаса ощущается, этому кадру не то слишком холодно, не то слишком жарко становится от обычного немигающего взгляда. Теперь жаль уже не того, что я верно его вычислил, а того, что у него не предполагалось вообще меня видеть живым. Райнхард продолжил смотреть прямо и пристально, не моргая при этом, и мрачно веселился про себя, затягивая паузу - никакого дежурного ответа сразу собеседник с посеревшим лицом не родил, а потом было просто поздно что-то говорить.
- Зачем? - громко уронил император ещё через несколько секунд и с нарочитым интересом взялся разглядывать своего коменданта, будто хотел увидеть что-то ещё дополнительно.
Вокруг сильно изменилась эмоциональная обстановка - от каждого из молчавших присутствующих очень хорошо накатило смесью гнева, злости и немедленного желания собственноручно сделать что-то страшное из изуверных членовредительств... Вполне возможно, что кто-то счёл возможным и отразить эти эмоции на лице - и не следовало бы упускать этот шанс сейчас прикинуться дураком, пожалуй, но виноватый был явно глупее на деле, чем можно было ожидать. Он не просто дрогнул - он задрожал, как осенний лист на ледяном ветру, и сделал попытку отвернуться, но Райнхард этого не позволил:
- Статус, деньги или личный мотив? - холодно поинтересовался он, по-прежнему не шевелясь и не отводя строгого взгляда.
А вот комендант всё-таки глаза отвёл. Себе под ноги, как школьник.
- Второе, - едва слышно сказал он, густо покраснев, - Много.
- Всего лишь, - разочарованно процедил сквозь зубы Райнхард. - Уже получил или как? - спросил он с усмешкой скучающим тоном. - А то исполнителям не заплатили, просто прикончив их.
- Да, уже на счёте, - похоронным тоном ответил собеседник, не шевелясь.
- Ну, попробуй их тогда забрать, пусть тебя порадуют, если смогут, - совсем ледяным тоном сказал император, прикрыл глаза и сделал рукой жест, приказывающий двигаться дальше.
Позади раздалось подчёркнуто вежливое "пройдёмте, комендант...", и некоторый глухой шелест. Ещё гулко резанула воздух в коридоре реплика кого-то из сопровождающих:
- И что потом делать с этими деньгами, а? Тратить их на шлюх на задворках Галактики, и всё? Идиотизм!
- Да и там бы нашли, в глуши оно ещё быстрее, - презрительно усмехнулся другой голос. - Я сам, например...
- Кесслер, - тихо позвал Райнхард, открывая глаза и глядя в никуда, - я ничего не хочу знать больше об этом человеке.
- Да, Ваше величество, - ответил тот как будто дежурным церемониалом, но Райнхард почувствовал, что министр полиции доволен и желал бы его похвалить вслух. Это немного сгладило омерзительное ощущение, сдавившее горло - видеть того, кто спокойно сообщил похитителям, куда двинулась их добыча, оказалось для Райнхарда сейчас слишком неприятно. Ещё больше, чем тех, кто, прикончив Лебелло, с ясными глазами заявили, что хотят ему служить. Даже Бергер с его щенячьим восторгом в глазах был менее противен, пожалуй. И ещё появилась новая, странная и страшная мысль: а что, если всё ночное приключение - вообще редкая удача, ведь не сглупи Райнхард со своим юношеским порывом нарвать цветов жене и не отвлеки на себя врагов, досталось бы тогда уже не ему? Возможно, но не обязательно, к счастью... И всё же, из-за каких-то циферок на счёте, зная, что за участь будет меня ждать и не испытывая ко мне при этом даже неприязни?... Нет, не понимаю. Точнее, не принимаю - для себя, здесь я никогда не повзрослею, видимо, ну и ладно. Ах, как больно опять, будто кислотой спину ошпарили, осторожнее шевелиться надо было, скатываясь с носилок, только бы не закричать сейчас во весь голос, как назло, такое неудобное положение...
Перед глазами уже начала проявляться нехорошая белая вспышка, но тут Райнхард почувствовал, что ему помогают, осторожно укладывая его на диван и подкатывая подушки под грудь и голову. Боль значительно уменьшилась, получилось даже ровно и молча выдохнуть. Неужели всё, наконец, и можно отдохнуть?
- Кисслинг? - слабым голосом спросил Райнхард, тяжело дыша.
В зоне прямой видимости появилось встревоженное лицо начальника личной охраны:
- Да, Ваше величество?
- Простите меня, Кисслинг, - совсем тихо проговорил император. - Я ничего не сказал Вам, сам влип как последний дурак и Вас подставил. Это было отвратительно с моей стороны.
- Уже неважно, Ваше величество, - глаза того заметно потеплели, хотя тон остался прежним, участливо-озабоченным. - Отдыхайте сейчас лучше, главное, что Вы уцелели.
- А это уже вовсе не моя заслуга, - растерянно произнёс Райнхард, внезапно ощутив себя ребёнком, страстно желающим расплакаться, и не зная, что делать дальше. - Хотя Вы правы, я попробую заснуть, пожалуй.
Кисслинг сдержанно, но одобрительно улыбнулся и исчез из поля зрения. Где-то недалеко обозначился некий крепкий вихрь довольно мощных эмоций, его приближение без труда удалось почувствовать прежде, чем раздался соответствующий шум и топот...
- Не до церемоний, пропусти просто! - ого, какой апломб в голосе, и это в пять лет? что ж будет после-то?
Прежде, чем Райнхард успел что-то сказать и вообще хоть как-то среагировать, перед глазами уже объявилась августейшая персона его сына, запыхавшаяся, взъерошенная, чуть раскрасневшаяся и в мундирчике, на который весьма нахально был пристроен отцовский адмиральский ещё кортик, вместо меча на левом боку. Голубые, как у родителей, глаза ребёнка сейчас полыхали синим пламенем - настолько он был взволнован, и он потратил несколько секунд на оценку ситуации, пристально заглянув в глаза отцу и схватив того за правую ладонь обеими руками.
- Папа, ты вернулся! - наконец с огромным облегчением выдохнул юный принц. - Какой же ты молодец у меня! - и он прижался щекой к руке отца, засияв от радости.
- Я не собирался уходить, - тихо улыбнулся Райнхард. - Чего ради ты так развоевался, Александр? Это ещё вот зачем? - он выразительно и с укоризной показал взглядом на излишнее оружие у того на талии.
- Ха! - с философской небрежностью присвистнул ребёнок, не желая скрывать, впрочем, довольства. - Все не собираются, однако получается по-всякому. И не задавай глупых вопросов, в твоё отсутствие я должен защищать мать и мою будущую сестру сам, - он протяжно вздохнул и проговорил очень тихо, но уже очень проникновенно. - Как здорово, что ты не оставил меня с ними одного, я бы рехнулся в этом бабьем царстве очень быстро, право. Особенно когда тётка приходит.
- Вот так новости, - весело проворчал отец. - Тебя послушать, так ты меня ночью похоронил будто.
Александр взглянул на него совершенно взрослым и уставшим взглядом, затем, молча, придвинулся ближе, с нежностью провёл левой рукой по волосам, потом осторожно прикоснулся к плечу, сделал движение, будто хотел погладить по спине, и тут резко отдёрнул руку:
- Ничего себе, - серьёзно произнёс он и покачал головой. - Ты же был нынче в аду, папа, не надо врать мне лишь потому, что я маленький. Конечно, я не стану об этом рассказывать, но я ведь прав!
- Не будем об этом, раз ты такой догадливый, - снисходительно заметил Райнхард. - Надеюсь, ты один у нас такой умник, или есть ещё?
- Не думаю, - столь же серьёзно ответил сын, - мать ещё не вставала, она крепко нынче спала. Ничего не скажу про Эмиля: он, если что и понял, то решил промолчать, я же ему про свои догадки не говорил, - он проворно устроился рядом на спине, не выпуская из ладоней руку отца, и с явным удовольствием уставился на его лицо. - До чего ж я рад, что ты вернулся, папа. Я очень волновался, пойми. Я вообще не спал сегодня, не мог, только молился то и дело.
- И... на чём же основаны твои догадки? - вежливо поинтересовался император, только для того, чтоб придать себе более беззаботный вид - на самом деле нужно было срочно скрыть, что он поневоле сильно расстроган.
- Чего уж проще, - неспешно ответил принц, и глаза его стали совсем бездонными, - я же видел, как ты уходил, и в этот момент почувствовал сильное беспокойство, как будто тебя накрыла чёрная не то тень, не то сетка. Потом ты не вернулся, а Кисслинг начал бегать везде, как ужаленный, а потом и вовсе пропал с глаз. Какое-то совещание, ага, только сообщаешь о нём не ты - а семью Феликса куда-то прячут, он мне сам сказал, что они там тоже одни отца дожидаются. А ещё комендант мимо меня прошёл со слишком довольной миной, уже к полночи было дело, и вот тут я ещё кое-что плохое почуял. Очень.
- Ладно, всё уже позади, - Райнхард заметил, что от воспоминаний о пережитом ребёнка начинает бить дрожь, и, аккуратно приобняв его, прижал к себе. - Мне жаль, что я заставил тебя волноваться, получается, успокойся.
- Папа, - совсем тихим шёпотом проговорил тот, обняв отца за шею, - тебе сильно больно, да?
- Ничего, пройдёт со временем, - весело фыркнул император, чувствуя, что тает где-то внутри - раньше он полагал, что у него есть просто ребёнок, теперь он понял, что это целый родной сын. - А чем тебе тётка-то не угодила, может, объяснишь?
- Да ну её, - с совершенно мальчишеским апломбом и недовольством проворчало в ответ его высочество. - Кукла скучная, болтает всякую чушь, после неё с матерью общаться становится невозможно, да ещё про тебя говорит кисло. Меня не любит вовсе, тебя тоже, судя по всему.
- Так, с этого места поподробнее, пожалуйста, - ласково потребовал отец, силясь не рассмеяться.
Александр озорно сверкнул глазами и, иронически скривившись, взялся тараторить, глумливо передразнивая:
- "Хильда, дорогая, да Райнхард не видит ничегошеньки ближе светового года, и эти все его якобы друзья - просто скучные мужланы. Оставьте попытки его развлечь, он всё равно на это не способен в принципе. Он совершенно не умеет жить нормальной жизнью, ещё и вас в это втянул, ох, это не кончится хорошим, вот увидите!". Папа, папа, ты чего, я тебе зря, видимо, это передал, да? - испуганно добавил он, тихо охнув. - Ты не... не надо сейчас, тебе ж плохо, вот я дурак-то...
- Нет, не беспокойся, всё в порядке, - Райнхард нашёл в себе силы тихо улыбнуться и заговорщицки подмигнул сыну. - Как ты посмотришь на то, если я приведу тебе ещё одну тётку, совсем другую, живую и весёлую?
- А у неё тоже дочки? - с нехорошим подозрением осведомился тот и хитро прищурился.
- Нет, - совсем лучезарно улыбнулся Райнхард, - у неё два сына, правда, тоже младше тебя, и оба пока не здесь, но как-нибудь она обязательно приведёт их, конечно. Она сама очень любит оружие и играет в мужские игры иногда лучше мужчин... И ещё она нынче спасла меня, Александр, - уже с грустью добавил он, вздохнув. - Я уже погибал, а тут она...
- Отличные новости! - вполне радостно грянул в ответ мальчик, сияя блестящими глазами. - Хочу такую тётку!
- Решено.
Затем оба надолго затихли. Заглянувший снова в кабинет Кисслинг обнаружил отца и сына крепко спящими, осторожно накрыл их плотным покрывалом, вышел и не позволил никому будить. Впрочем, императрица и не собиралась, вполне удовлетворившись его личным объяснением.
К вечеру стало душно и муторно, но дождь полил только по темноте. Проспав вполне прилично и после обеда, Райнхард с грустью обнаружил, что начинается самое неприятное. Воодушевление, вселявшее в него силы поутру, исчезло полностью, оказавшись раздавленным под грузом нудной боли и поднявшейся температуры, а быть слабым и беспомощным - это была настоящая пытка. Александр, как назло, без всякого труда чувствовавший состояние отца, сообразил, что тяготит его этим, и как бы беззаботно отправился прочь, сообщив нарочито спокойным тоном, что идёт проверить, какие сплетни уже расползлись по дворцу и не нужно ли их подправить. Можно было бы счесть эти слова детской игрой, кабы не тот факт, что с кортиком расставаться он не пожелал, а предложение снять его манкировал. Ещё и перед глазами то и дело всё плавало, и лёжа из-за пасмурной погоды уже было не разобрать время на старых кабинетных часах. Серая рябь в глазах, неужели опять эти проблемы со слепотой вернутся? Как же так, ведь и вставал-то только дважды сам, как прибыл, и даже не упал ни разу. Голова то и дело наливалась свинцом всё сильнее, и дышать становилось уже заметно тяжело. Молча кусать подушку уже не помогало, и Райнхард сдался:
- Эмиль, чаю! - крикнул он как можно бесцветнее, и, почти не расслышав ответ, провалился в мрачное пустое забытье.
Очнулся от того, что почувствовал, как пот на лбу кто-то вытирает платком. Серый свет в кабинете был задавлен жёлтым полем от пламени канделябра, ох, как здорово, значит, со зрением пока относительный порядок, ведь чашку с чаем видно вполне отчётливо. Райнхард понял, что лежит на боку без сапог, плаща и куртки, что, в общем, было даже хорошо, но возится с ним вовсе не Эмиль. Ага, край красной ленты попал в зону видимости, что ж, бояться нечего...
- Спасибо, Кисслинг, - почти шёпотом проронил император и потянулся к кружке пальцами, перстень ярко полыхнул целой грядой светлых искр в свете пламени.
Не получилось, а, всё верно, из-за раненой спины руки двигаются хуже... Ещё одна подлость, которую сразу не учесть, а от этого очень обидно. Но тут под плечи осторожно подхватили, и вовремя...
- Позвольте помочь, Ваше величество, - совсем тихо произнёс Кисслинг и поднёс кружку прямо к губам.
Райнхард с дикой жадностью выхлебал содержимое и рухнул бы на спину, кабы ему снова вежливо не помогли и не уложили аккуратно и безопасно снова на бок, затем поправили подушку. Так лежать было гораздо удобнее, да и чай уже взялся помогать измученному телу, и, выждав несколько вдохов, Райнхард скосил глаза на своего бодигарда. Тот выглядел очень хмурым, но старался быть дежурно-сдержанным, как всегда.
- А где у нас Эмиль? - поинтересовался раненый столь же дежурно-сдержанно.
- Остался пока у императрицы, его высочество считает, что им не стоит пока кое-что знать и удерживает его там намеренно.
Райхард хотел было улыбнуться, но передумал, внимательней взглянув на собеседника.
- Кисслинг, Вы, - начал он невозмутимо, но, заметив мрачный огонь в глазах обернувшегося полностью на своё имя офицера, едва не осёкся и продолжил уже вполне эмоционально, хоть и тихо, - Вы что, видели мою спину, что ли?! - и, увидев очень красноречивый кивок, с тихим стоном ударился щекой о подушку. - Ладно, всё верно, Вы не расскажете об этом, а из Эмиля это императрица достанет без труда, согласен. Спасибо за помощь.
- Ваше величество, - неторопливо, но настойчиво произнёс Кисслинг и замолк, дожидаясь, когда император охотно разрешит взглядом говорить дальше, и продолжил, чётко и тяжело роняя слова. - Кто это сделал?
Райнхард попытался ответить как можно беспечнее и даже сделал пренебрежительный жест рукой, снова забыв про свойство бриллианта сиять при этом...
- Они уже мертвы, Кисслинг, можно забыть о них. Какие-то остатки обиженной старой аристократии, толком ещё не знаю.
- Но всё же, Ваше величество, - продолжил ронять слова Кисслинг, и громовые раскаты в его голосе чувствовались хорошо, хоть и были неплохо замаскированы, - стоило бы позвать врача с такими...
- Ш-ш-ш! - с жаром перебил Райнхард. - Не браните меня, пожалуйста, я сам знаю, что виноват, - он постарался приветливо подмигнуть собеседнику, и, судя по проявившемуся у того на лице удивлению, это удалось. - Как раз врача я и жду. Когда появится Оберштайн, напомните, я не увидел часы.
- Через два часа уже, ровно.
- Вот и славно, значит, через два часа меня хорошо подремонтируют, - Лоэнграмм-старший улыбнулся с такой чистой радостью, что собеседник против воли растаял, хотя ничего не понял. - Я не хочу, чтоб о моём приключении были осведомлены вообще, поймите.
- Но у Вас уже сильный жар, - серьёзно покачал головой Кисслинг. - Будете просто лежать - можете дождаться не того, и осведомлены уже будут многие.
- Ох, ну налейте мне бренди в чай, да и все дела, - беззаботным тоном фыркнул Райнхард. - Два часа здесь - не там, пройдут незаметно, право.
Он не полностью понял тот взгляд, которым одарил его собеседник. Какое-то снисходительное любование старшего младшим, вот что. Подобное выражение уже приходилось видеть дважды - под Вермиллионом, когда капитан "Брунгильды" просил императора покинуть флагман, и во время инцидента с Кюммелем, требовавшим показать ему кулон. Оба раза Кисслинг немало заставил задуматься сюзерена - эти загадочные три шага к нему на корабле перед самой тряской - когда пришлось позже вспомнить их, стало чуть прохладно. Похоже, бодигард просто намеревался связать своего подопечного и вынести прочь из опасной зоны любой ценой. А также исчезновение Кисслинга как раз перед препирательством с полоумным бароном из-за кулона - он прекрасно понял, что просить молодого императора уступить террористу бесполезно, и тоже начал действовать молча, но просто чуть не успел, снова... Но тогда Райнхард был полностью здоров, так не успел ли тогда умница начальник охраны или просто вежливо отдал ему право владеть ситуацией, оставаясь только страхующим? Сейчас же всё иначе... Заметив, что собеседник промолчал и тихо взялся подниматься, намереваясь ненавязчиво отойти - эти эмоции было вполне слышно даже сквозь пелену лихорадки и давящую боль в висках, император поспешил:
- Кисслинг, пожалуйста, не делайте того, что задумали, не надо, - с немалым волнением в голосе попросил он, протягивая правую руку так, будто пытался за что-то ухватиться и не мог. - Лучше останьтесь сейчас со мной, прошу Вас, так будет намного лучше. Кисслинг, где Вы?! Дайте мне руку! - это вышло и вовсе сдавленным криком, но уже нисколько не смущало раненого.
К счастью, ждать не пришлось - последние слова, видать, если уж не напугали, то очень удивили офицера, годами не слышавшего подобного, и его встревоженное лицо снова появилось в поле зрения. Райнхард вздохнул спокойно - кисть правой руки уже бережно сжимали обе ладони Кисслинга, да и смотрел тот не только с беспокойством, но и с добродушным интересом как минимум...
- Я просто хотел поторопить Оберштайна, Ваше величество, не стоило волноваться, право, - проговорил он с заметной теплотой в голосе. - Не беспокойтесь, я здесь.
Ага, звучит очень убедительно, я бы то же самое сказал на его месте...
- Не нужно, на то есть причины, - с некоторым трудом проронил Райнхард, досадуя про себя, что даже столь скромная вспышка заметно его утомила. - Вы мне поможете гораздо больше, если просто посидите рядом - так мне будет намного лучше, уверяю Вас, - он сказал это твёрдо и уверенно, но рука, почувствовав человеческое тепло, совсем некстати начала подло дрожать, а дыхание стало заметно пошаливать.
Однако, похоже, именно это обстоятельство и вынудило хладнокровного бодигарда послушаться. Он вежливо, но доверительно кивнул и взялся рассматривать лицо подопечного с симпатией и неким сомнением, которое, видимо, хотел разрешить, хорошенько разглядев то, что его могло интересовать... Затем, продолжая держать руку сюзерена левой ладонью, пальцами правой сделал несколько резких движений над лицом. Пронаблюдав что-то, он с явным удовлетворением покачал головой, очевидно, найдя ответ на интересующий его вопрос...
- Били головой или об голову? - деловито, но участливо осведомился он. - Или всё подряд, без разбора?
Райнхард, застигнутый врасплох таким вопросом, не удержался от грустного вздоха.
- Я не всё помню, часто терял сознание, - очень тихо сказал он и отвёл взгляд. - Наверное, всё вместе, потому что меня скинули с лестницы, а потом лупили где попало. Не спрашивайте больше об этом, если можно.
- Уже достаточно вполне, - присвистнув, тем же тоном заметил Кисслинг. - Странно тогда, что Вы вообще сейчас в сознании настолько. Но уж бренди-то Вам точно нельзя в этом случае, даже в чай, Ваше величество.
- Что, и вина с имбирём и перцем тоже не будет? - попытался улыбнуться император.- Жаль, право.
- Не рискну, уж простите, - спокойно пожал плечами собеседник. - Разве что мёд с аспирином, да чёрный чай. Желаете?
- Ну хоть бы с лимоном тогда уж, - похоронным тоном произнёс Райнхард, почувствовав, что Кисслингу нравится его нынешнее положение, и тот скорее даже обрадуется мелким капризам. - Не надо мёд с аспирином, тошноты боюсь.
- Понял, сделаем иначе, - вежливо отчеканил тот совсем негромко и исчез на несколько минут.
А всё-таки жаль, что нельзя напиться до беспамятства и отключиться, подумалось вдруг, пока пришлось запивать что-то чуть горькое свежим крепким чаем. Этот вопрос про удары в голову, как он не вовремя, ведь кошмар ещё слишком свеж, даже суток не прошло ещё. Райнхард надеялся просто лежать и болеть, а вспоминать унижения и пытки было слишком горько и свыше возможных сил, но сейчас именно эти воспоминания грозили затопить собой мозг. И это вдвойне ужасно - ведь с этой поганой лихорадкой можно легко потеряться и угодить туда же, к глумливым изуверам, неизвестно уже насколько... Катерозе, приходи скорее, выручи меня из этих когтей - они так и сжимаются на горле, хотя раны там ты уже вылечила. Мне плохо, Катерозе, сделай что-нибудь, я не хочу больше в этот ужас, я не смогу это ещё раз вынести...
- Тише, Ваше величество, - раздался над ухом размеренный заботливый тон Кисслинга, - сейчас полегчает. Не волнуйтесь, я с Вами, ничего страшного не произойдёт.
- Я застонал? - холодно осведомился Райнхард, укладываясь на бок с закрытыми глазами. - Простите. Я ж говорил, меня нельзя сейчас оставлять одного.
- Да, но не вслух, - вежливо ответил бодигард, крепко поддерживая ладонями за плечи, - и я уже всё понял. Держитесь, Вы у себя, а не где-то. Сейчас жар спадёт, и будет лучше. Что, свет мешает Вам?
- Нет, в потёмках хуже намного, - тихо произнёс император и резко открыл глаза. - Кисслинг, я всего лишь хотел нарвать букет жене. Я думал, что спокойно вернусь через пять минут, оттого и не позвал Вас.
- Я это знаю, - с аристократическим достоинством кивнул головой тот, не отводя прежнего взгляда, того самого, с прежним любованием. - Не нужно стесняться того, что мне пришлось возиться с Вами, Ваше величество. Кабы Вы пошли не один, это делал бы сейчас не я точно, но Вы бы опечалились, узнав о моей гибели, верно?
- Да, это так, - как будто спокойно сказал Райнхард, но полыхнувший в его глазах огонь указывал на иное. - Но... поясните?
- Просто был бы ещё один выстрел, вот и всё, - холодно пожал плечами Кисслинг. - И мой труп очень хорошо ведь вписывался в планы похитителей, они бы еще его чем-нибудь украсили, - с презрением процедил он, и, дождавшись вопроса в глазах своего начальника, добавил. - Показать Вам, что я нашёл там, на месте следов от Ваших ног?
- Да, конечно, - деловито-вежливым тоном с оттенком безразличия совершенно автоматически сказал Райнхард, только ставшие глубже глаза указывали на то, что на деле ему, мягко говоря, очень интересно.
Для Кисслинга разгадывать оттенки настроения сюзерена сложности уже давно не составляло, хотя нынче его и застал врасплох последний маневр с перехватом инициативы, и он, убедившись, что переход к деловым вопросам - лучший сейчас способ общения, неторопливо полез рукой в потайной карман мундира. То, что он извлёк оттуда, не заставило дрогнуть ни один мускул на лице его сюзерена, но молнии у того в глазах заполыхали очень мощные. В прозрачном пакете, на котором от руки с двух сторон был начерчен крест, лежал небольшой фарфоровый медальон, по обеим сторонам украшенный росписью на глазури. Вот только символы, каковые представляла собой эта роспись, были столь стары и каноничны, что не нуждались даже в комментариях - стилизованная, но чёткая семилучёвая звезда острием вниз, в которую была вписана голова рогатого бородатого существа, многоголовое свирепое чудовище с множеством конечностей, пляшущее в языках пламени...
- Достаточно, уберите, - тихо попросил император, узнав среди множества сопутствующих рисунков и эмблему знаменитого Культа Земли, и логотипы ещё нескольких эзотерических организаций. - Почему Вы держите это у себя, вместо того, чтоб отдать Кесслеру? Это ещё очень заинтересует орден Белой Лилии, я полагаю.
- А они видели, оба ведь приехали на место происшествия, - невозмутимо проговорил собеседник, пряча с глаз долой свой трофей. - Я Вам хотел показать, знал же, что Вы вернётесь.
Эта почти мальчишеская вера в чудо столь обескуражила Райнхарда, тем более, что тот совсем не ожидал встретить её у солидного бывалого мужчины, гораздо старше и кое-где опытнее его самого, что он лишь вымученно улыбнулся:
- Откуда Вы могли это знать, если я сам был уверен, что погиб окончательно?
- Интуиция, наверно, - он произнес это столь нарочито неэмоционально, что Райнхард уже готов был обидеться, хотя и понимал, что сказано что-то другое, но тут заметил, что Кисслинг делает ещё какое-то движение пальцами возле своего горла, и взялся смотреть внимательно. В ярком свете канделябра блеснула висмутовая виньетка на алом шнурке - полуторадюймовый гамматический крест, используемый в качестве нательного. Стильная вещица озарилась на миг всеми отсветами заката и снова исчезла под мундиром Кисслинга, как только тот убедился, что собеседник достаточно хорошо её рассмотрел.
- Кто-то очень древний когда-то обронил, что не бывает атеистов в окопах под огнём, - с напускным безразличием пояснил её владелец. - Я бы сказал даже, что не место безбожнику у Вас на службе, мой император.
- Вы зачем это из висмута делали? - озабоченно проговорил Райнхард будничным тоном. - Вы бы ещё из свинца отлить догадались, а лучше сразу урановый, чтоб не мелочиться. У нас что, с серебром или цирконием напряжёнка, что ли?
- Он абсолютно не фонит, как ни странно, и делал его не я, - спокойно пояснил Кисслинг. - Я его просто отдал освятить перед крещением, да и всё. А нашёл я его на мостике Вашего флагмана при очень интересных обстоятельствах - проще говоря, его не было там, а после появился, но там, куда вообще никто не подходил.
- И... когда это произошло? - Райнхард полагал, что за его исключительно вежливым тоном невозможно было разглядеть никаких эмоций, но обмануть собеседника не получилось, хоть тот и не подал виду, что всё понял.
- Под Вермиллионом, когда Мюллер очень удачно и вовремя врезался в фланг Яну ВэньЛи, - ничего не выражающим голосом пояснил Кисслинг. - Когда нас хорошенько тряхнуло, Вы встали первый и чуть отошли прочь, если помните. Потом был несостоявшийся таран "Брунгильды" и ...
- И дуэль с Яном, остановленная Хильдой, - поспешно вставил Райнхард совсем тихим голосом. - Что ещё Вы видели тогда?
- Не знаю, видел ли это ещё кто, - внешне спокойно продолжал собеседник, хотя замечание его сильно встряхнуло - он поднял даже правую бровь и окончательно решил рассказывать всё, что желал, - но я увидел Вас в плотном белом сиянии и понял, что это финал. Я ещё про себя заорал "Нет!!!" как полностью обезумевший. Но Вы вернулись невредимым, да и мы все уцелели, а вот крест непонятно откуда там взялся, будто самозародился вместо Вашего следа.
- Белое жемчужное сияние? - старательно уточнил Райнхард, уже не сильно заботясь, что его напряжение может быть заметно, и, дождавшись утвердительного кивка в ответ, добавил уже спокойно, после глубокого вздоха. - Я его видел за бортом, сам. Но мне казалось, что оно не дальше вытянутой руки... Это не мой вовсе след, Кисслинг.
- Вы говорите так, Ваше Величество, будто точно знаете даже, чей конкретно, - вежливо улыбнулся тот.
Безумно захотелось прикрыть глаза, но Райнхард понимал, что уже нельзя. Он рассеянно сделал утвердительный кивок и на несколько мгновений утонул в нелёгких воспоминаниях... Встать навстречу смерти вместо того, чтоб сжаться в комок, и сделать вальяжное "сгинь!" вместо "не надо!" оказалось и не так сложно, на деле, а вот осознать, что допустил ошибку от опьянения победами - было потруднее. Именно тогда мальчишеская надежда на удачу и уступила взрослому: "Пусть Бог решает!", но признаваться, кому бы то ни было, кроме себя, в этой перемене Райнхард не желал. Ещё и потому, что видел, как всем соратникам, что были старше, импонирует именно его прежний юношеский задор и желание драться, холодность и невозмутимость среди опасности и резкие эмоции в спокойной обстановке. Поэтому он инстинктивно пытался сохранять прежний образ столько, сколько это было возможно вообще, хотя в глубине души уже не раз забавлялся над ним. Его не смущало, что стремление покончить с республикой и республиканцами было приписано этому известному характеру, а вовсе не настоящей причине - довести сделанное до конца и устранить полностью ядовитый плацдарм для роста людской погибели. Его очень забавляло, что его считают слишком юным и неопытным даже для женитьбы - на этом фоне искреннюю любовь к Хильде удавалось успешно маскировать под деловые отношения, жаль лишь, что та сама свято смогла уверовать в эту чепуху, и если бы снова не помощь сверху... Да и вообще погибать никогда не хотелось, даже роковой кулон, помнится, отдал Аннерозе, только бы оставила его в покое и не сидела, как кукла, у постели умирающего брата, потому что так положено правильной даме, и только поэтому. Кажется, Кисслинг не пожалел амидопирина в этот раз - даже дышать стало заметно легче уже, не только настроение улучшилось. Вот бы поскорее совсем выздороветь, право, он ведь уже так скучает по жене, которую так и не увидел ещё...
- Вы нашли след архангела Михаила, Кисслинг, поздравляю Вас, - тихо сказал Райнхард в ответ на вопросительный взгляд.
Теперь можно и прикрыть глаза чуток и отдышаться вволю. Даже чуть потянуться всем телом, а то ноги грозят налиться отёками от этой вынужденной неподвижности. Но тут всплыли вдруг чуть иные воспоминания, заставившие вздрогнуть. Эта подлая перевёрнутая семилучёвая звезда, а она ведь очень старая знакомая, получается... Это символ никогда не нравился, помнится, ещё будучи ребёнком, Райнхард всегда отчего-то болезненно на него реагировал - и стёр резинкой это изображение, когда обнаружил его на обоях в доме, в который они переехали, а Кирхайс появился в его жизни уже на следующий день. Уже в школе он заметил, что драки чаще возникали там, где поблизости на стенах кто-то успевал намалевать эту недозвезду, как он сам для себя её называл. А когда кто-то начеркал её карандашом на его тетради - впрочем, понятно, кто и что жил этот рисунок недолго - через три дня случилась неприятность, которую школьники называли всегда и всюду "тёмная"... Уже забыв об этом, несколько месяцев спустя они с Кирхайсом обнаружили такой рисунок краской на стене в их районе - и Райнхард ночью испортил это произведение растворителем безвозвратно. Через неделю за Аннерозе приехал лимузин, что увёз её из их жизни фактически окончательно. Забыл ведь всё это начисто, пока не увидел знакомую чертовщину уже в крепости, где Кирхайс и погиб: кто-то из пленных аристократов рассыпал целую груду пуговиц с таким изображением, и на не замеченную и оставленную случайно в коридоре Райнхард и наступил как раз в тот день, о чём тоже забыл, разумеется... Феззан, Хайнессен - кажется, тоже мельком где-то натыкался, не помню, а вот на Урваши её хорошо помню - в кабинете среди книг лежал лист, машинально сгрёб и скомкал, а меньше чем через час началось бурное приключение, отнявшее у меня навсегда Лютца. Что ж, Кисслинг хорошо сделал, просто закрыв это изображение крестом - пусть сломается, вместе со своим хозяином тогда, достала.
- И Вы поверили, что я вернусь, хотя враги оставили этакую вещицу, Кисслинг? - задумчиво проронил Райнхард в такт своим мыслям. - Браво. Я на Вашем месте бы исходил из личного опыта и решил, что дело дрянь, наверное.
- Поначалу и я так решил, - спокойно откликнулся тот, осторожно накрывая сюзерена покрывалом. - Но леди фон Кройцер с таким жаром заявила "Мы им этого не позволим!", что я предпочёл верить ей уже. Она, кажется, выполнила сказанное, верно? А то я полагал, что у Вас получится сбежать, честно говоря.
- Насчёт сбежать - там всё предусмотрели хорошо, - лучезарно улыбнулся Райнхард. - А вот насчёт выполнить сказанное - у неё отлично получилось, свидетельствую. Как раз её враги и не учли на свою погибель.
- Вам уже лучше, Ваше величество? - просиял в ответ Кисслинг.
- Да, но держать меня за руки Вам всё равно придётся...
Два, три, вдох. Он выполнил, но на самом деле я его тоже держу, пусть поймет, наконец, что отойти не получится, не то я снова рухну в пропасть. Кажется, понял: вон как снова внимательно глядит, хорошо. Всё, не боимся, спокойно дышим, всё равно выбора нет, но хоть выносить эту боль ещё возможно. Держи меня, Кисслинг, мне хвататься больше не за кого пока здесь, а тебе не привыкать, получается, воин Христов, понял я тебя, полностью. Спрашивается, за каким чёртом эта бесовщина с детства меня преследует? Я даже не клерикал ни разу, исповедники в Соборе вообще не знают, с кем имеют дело раз в месяц, да и представить даже при Вермиллионе, что стану христианином - на это никакого воспалённого воображения не хватит. Но это же наезд, с меточкой-то, я вынужден реагировать и буду. Неужели правда кое-где планировалось, что ослабленный Фридрихом Рейх рухнет сразу после захвата Изерлона, и республика предоставит сатанистам резвиться вволю? Тогда понятно, что я им всё испортил своими амбициями... Что ж, мои амбиции могут и проснуться - например, пожелать стать не просто христианином в частном порядке, но христианским императором, например, идея ничуть не менее бедовая, чем с захватом Вселенной, верно? Обязательно подумаю над этим, как только заживёт спина. Ах, я ведь всего лишь хотел выжить, так растёт сорная трава, а не роза, отчего было просто не оставить меня в покое, раз не хотели проблем...
Райнхард мирно задремал, ровно дыша, совершенно не заметив этого. Кисслинг видел, что с ним относительный порядок, но так и не решился разомкнуть руки и оставался рядом вплоть до того, как прибыли гости. Оберштайн, Миттенмайер, Кесслер и Экселленц молча уселись в углу, придвинув стулья совсем рядом и продолжив какое-то своё тихое обсуждение чего-то. Катерозе с величественным и деловым видом одновременно расположила внушительную сумку на столе, достала из неё странный крупный браслет с несколькими экранами и ещё несколько похожих, поменьше. Она вежливо кивнула Кисслингу, так, что тот понял, что теперь может отойти, затем уселась вместо него, занялась руками раненого с помощью этих браслетов.
Когда она очень осторожно взялась ладонями за виски императора и осторожно приникла губами к его лбу, Райнхард медленно открыл глаза и улыбнулся так, что в кабинете стало заметно теплее для того, кто мог это видеть.
- Катерозе, сестрёнка, наконец-то! - едва слышно прошептал он. - До чего я рад тебя видеть, никто не знает этого...
Кисслинг молча и незаметно вышел из кабинета. Никогда не видел императора таким счастливым, подумалось вдруг, даже на собственной свадьбе он не был таким радостным. Или свадьбу тогда испортили сообщением о мятеже, или просто эта дама выручила Его величество от того, о чём лучше вовсе не думать. А может, и обе причины разом.