КРАСНЫЕ ПРОРУБИ
История не есть похвальное слово и не представляет
самых великих мужей совершенными.
Маркиз Астольф Луи Леонор де Кюстин
«Россия в 1839 году»
Тобольск. Народная аудитория. 2 ноября1905 года
( Вместо пролога )
1
К концу дня многочисленные служащие городской управы с изумлением наблюдали невиданную ранее в стенах казённого учреждения картину. Из Думского зала в узкий длинный коридор вырвался людской поток, гомонящей толпой выплеснулся на площадь и рассеянной колонной двинулся к резному деревянному теремку Народной аудитории на пересечении улиц Большой Архангельской и Абрамовской…
Взъерошенный, возмущённый антрепренёр Максимович безуспешно пытался сдержать натиск:
- Господа! Господа, остановитесь! Кто вам разлешил? У нас рлепетиция! Вы понимаете? Рлепе-ти-ция!!!
- Это у нас сегодня репетиция! – беззапелляционно возразил на ходу
возглавлявший колонну бородач лет пятидесяти, с бесовской искоркой в серых глазах, известный во всей просвещённой губернии бунтарь - неугомонный редактор «Сибирского листка» Виктор Костюрин.
Бесцеремонно оттеснив антрепренёра, колонна с гулом одобрения растеклась в проходах зрительного зала. Там действительно шла репетиция. Актёры в образах бедных девушек Евгении Львовны и Натальи Сизаковой, щёголя Грунцова и лысого педанта Корпелова из пьесы «Трудовой хлеб» Островского испуганно сбились в кучку на сцене…
К Максимовичу между тем подошёл невысокий, в безукоризненно отлаженном по полной фигуре светлом костюме-тройке с бабочкой-галстуком на белой сорочке, элегантный мужчина неопределённого возраста с высоким мощным лбом, чуть тронутыми проседью жидкими тёмными волосами, словно бы придавленными к плоской макушке…
- Примите мои извинения, господин Максимович! – в лёгком поклоне, приложив руку к сердцу, произнёс мужчина. - Вам, я полагаю, известно, что на сегодня в городе намечен митинг Тобольского союза гражданской свободы? С утра во всех людных местах были расклеены объявления…
- Рлазумеется, господин Пигнатти! – встрепенулся убитый, было, вторжением в его «святая святых» антрепренёр. - Но для запланированного митинга, насколько мне известно, вам было предоставлено совсем другое помещение!
- Совершенно верно, уважаемый! - подтвердил Пигнатти. - Нам было отведено помещение Думского зала. Но этот зал может вместить двести, от силы – триста человек… Мы, конечно, рассчитывали на хорошую явку, но такого наплыва публики, извольте вас уверить, не ожидали. Явилось втрое-вчетверо больше! И это замечательно, господин Максимович! Это же великолепно! Это свидетельство того, что даже глухая провинция выходит из глубокой политической спячки! Надеюсь, и вас как человека образованного, талантливого служителя муз, это не может не радовать! Я прошу вас, господин Максимович, не обижайтесь, не расстраивайтесь, успокойте своих актёров и отмените на сегодня репетицию официально. Ради общего благого дела!
- Так ведь, Василий Николаевич, если б по хорлошему, если б, так-скать, по благорлодному, разве ж мы не понимаем? - Максимович с видом незаслуженно оскорблённого тяжело вздохнул, но подчинился…
2
Зрительный зал мгновенно заполнился пёстрой разновозрастной публикой. В ложах и передних рядах партера преобладали чёрные мундиры, костюмы-тройки респектабельного вида городских и губернских чиновников разных ведомств и служб, чёрные рясы священнослужителей. На галёрке бросались в глаза синие мундиры гимназистов-старшеклассников и короткие тёмные куртки бузотёров - воспитанников духовной семинарии, временно прикрытой из-за возникших в октябре беспорядков. По всему залу – в партере, хорах и ложах зеленели сюртуки полицейских чинов. В фойе в замешательстве топтались, глазея по стенам, увешанным портретами знатных господ и красочными объявлениями в цветных рамках под стёклами, с полдюжины обывателей в распахнутых полушубках, с меховыми треухами и малахаями в руках, зашедших сюда, по-видимому, из праздного любопытства…
На сцене установили внушительных размеров стол и несколько венских стульев из гримёрной. Под шквал аплодисментов, преувеличенно восторженных возгласов зрительного зала из аванложи на сцену поднялись члены организационного комитета.
Угловатый в движениях бородач Костюрин в ожидании полной тишины устремил взор в зрительный зал.
- Господа!..
Повторный взрыв аплодисментов затихшего, было, зала не позволил продолжить обращение. С галёрки группа гимназистов дружно скандировала:
- Браво Костюрину!
- Бунтарю – браво!
- Браво «Алёше Поповичу»!
Виктор Фёдорович одной рукой непроизвольно комкал лист бумаги с текстом заготовленного обращения к народу, другой лихорадочно искал в глубоком кармане помятого пиджака носовой платок.
Этого мужественного, не молодого уже человека в Тобольске знала не только просвещённая публика. О его бунтарском прошлом доныне слагались легенды. Знал и уважал Виктора Фёдоровича и адвокат Пигнатти… Дворянин по происхождению, сын титулярного советника из Херсонской губернии, недоучившийся студент Новороссийского университета, Костюрин в силу бойцовского характера смолоду окунулся в бузу. В Одессе примкнул к кружку «чайковцев» Феликса Волховского, в Киеве - к «бунтарю бунтарей» Дебагорию-Мокриевичу, затем каким-то образом сблизился с фанатиками Стефановичем и Дейчем. В двадцать три был обвинён в соучастии на покушение на Гориновича, заподозрённого товарищами в предательстве, арестован в Одессе, но через год бежал из жандармерии, голыми руками скрутив вооружённого часового. Около года скрывался под чужой фамилией в Таврической губернии, где всё-таки был опознан, арестован, этапирован в Петропавловскую крепость. В связи с привлечением по делу о покушении всё на того же Гориновича - выжившего и давшего показания, вновь этапирован в Одессу, приговорён к лишению всех прав и десяти годам каторги. Пять лет «нёс кару на Каре» - в Усть-Карийской ссыльно-каторжной тюрьме вместе со Стефановичем, а затем отправлен на поселение в Якутию, где в тридцать пять женился на ссыльной же «народоволице» - дочери чиновника особых поручений Тобольской казённой палаты Емельянова. Двенадцать лет назад прибыли в Тобольск. Жена - Мария Николаевна была женщиной деятельной, энергичной. Сразу же по прибытии дебютировала «Якутскими письмами» в газете «Сибирский листок» Сыромятникова, включилась в местную жизнь – работала в музее, а четыре года приняла от последнего редактора Алексея Суханова все заботы по изданию популярной в губернии газеты…
Ничего особо богатырского в Костюрине Василий Николаевич Пигнатти не находил. Среднего роста, с пышной седеющей шевелюрой, окладистой бородой, с зычным басом, с кулаками-кувалдами - да, но к своим пятидесяти двум он излишне располнел, даже, можно сказать, обрюзг. Временами ещё хорохорился, задирался, но не осталось в нём уже той былой, судя по легендам, бесшабашной силы и удали. Василий Николаевич иногда по вечерам заглядывал к нему в редакцию «на огонёк» поговорить о том о сём. После бокала-другого хорошего вина Виктор Фёдорович размягчался, становился сентиментальным, впадал в тёплые воспоминания об Одесском периоде, главным образом, о Феликсе Волховском, уважение к которому нёс через всю свою жизнь, и каждый раз со слезами в глазах прочитывал наизусть строфу из запавшего ему в душу стихотворения кумира:
Увы, нам чуждо утешенье,
Что в будущие времена
Произнесутся с уваженьем,
С любовью наши имена.
Когда и как погибли в битве –
Того никто не будет знать,
И только мученица-мать
Помянет нас в своей молитве...
- Господа! – взметнул руку Костюрин, и хор из полутысячи голосов разом смолк. – По поручению комитета общественно-политической организации «Тобольский союз гражданской свободы» скажу несколько слов о том, кто мы, что мы и для чего мы! Наш союз – это не политическая партия. Наш союз – это союз мыслящих, неравнодушных к судьбе Отечества людей и родственных по духу политических партий, объединившихся для проведения в жизнь гражданских свобод, дарованных народу высочайшим манифестом от 17 октября. Наш союз видит свою цель в том, чтобы добиться действительной неприкосновенности личности, действительной свободы совести, свободы слова, собраний и союзов. Нашей целью является и подготовка к предстоящим выборам в Государственную Думу. К выборам - на основе всеобщего избирательного права. Союз стоит на либеральных позициях, но ни в коем случае не отвергает сотрудничества с другими союзами и партиями, которые, нам известно, не сегодня-завтра заявят о себе в Тобольске. Я имею в виду прежде всего партию консерваторов Фролова и Шильдера-Шульднера, группу социал-демократов Цветкова, «Союз рабочих и крестьян» уважаемого Черненко…
Энергичным взмахом руки Костюрин решительно пресёк возникшее, было, в зрительных рядах оживление.
- А теперь позвольте представить организаторов и руководителей союза! Частный поверенный господин Вилькошевский Семён Лазаревич!
Вилькошевский привстал, не отрывая глаз от развёрнутого на столе листа бумаги, обозначил поклон лёгким кивком головы.
- Старший таксатор Тобольской временной партии, надворный советник, поручик запаса господин Рошковский Фаддей Николаевич!
Высокий, русоволосый, не утративший осанки и былой офицерской выправки сорокалетний Рошковский снял пенсне и низко поклонился залу…
- Можно сказать, мозг нашего союза – старший чиновник землеустроительного отряда, надворный советник господин Ушаков Алексей Николаевич!
«Мозгом» организации был маленького роста, щуплый, с аккуратно подстриженными усиками и бородкой мужчина «за сорок», которого за малостью срока пребывания в Тобольске мало кто и знал, но, тем не менее, удостоили уважительными аплодисментами…
- И, наконец, дамы и господа, не могу не представить вам человека, который и словом, и делом, сочувствием и благорасположением оказал и оказывает нам неоценимую поддержку! Это – известный адвокат, присяжной поверенный Тобольского окружного суда господин Пигнатти Василий Николаевич, волею судьбы второй раз оказавшийся в нашем городе.
Из партера выкрикнули:
- Понравилось, небось, в Тоболеске-то?
- Судьбы околицей не обойдёшь, Василий Николаевич!
Пигнатти, приняв шутку, повернулся к залу и обескуражено развёл руками:
- Да уж, господа, не отпускает меня град Тобольск! Действительно, от судьбы не уйдёшь!
Реплику шутника из партера вызвало, очевидно, то известное обстоятельство, что выходец из одесской дворянской семьи обрусевших греков, юрист по образованию, социалист по убеждениям, Пигнатти пять лет назад уже ссылался в Тобольск и провёл здесь под гласным надзором два полных года, после чего сразу же выехал во Францию. Два года назад вернулся из Парижа в Санкт-Петербург и сходу заработал повторную высылку…
- Для начала работы необходимо избрать председателя митинга! – продолжил Костюрин.
- А чего тут выбирать, вам и карты в руки, Виктор Фёдорович! Председательствуй и дальше! – последовало предложение с галёрки.
Из партера возразили:
-Пигнатти! Давайте Пигнатти!
- Ушакова! «Мозга» давайте! «Мозга»!
И - как прорвало. В зрительных рядах заскрипели креслами, вскочили, загалдели:
- Рошковского!
- Костюрина! «Алёшу Поповича»!
- Пигнатти!
Растерявшийся, было, Костюрин, наконец, зыкнул:
- Пре-кра-тить! - Он привычно вскинул руку и, просверлив оцепенелую публику тяжёлым взглядом из-под кустов сросшихся бровей, закончил уже тихо и спокойно. – Если мы таким образом будем обсуждать каждый вопрос, то и к утру не завершим наш митинг. Я призываю вас к порядку. Есть кандидатура - встаньте, представьтесь, назовите. Без галдежа и суеты!
Встал, оценив ситуацию, Пигнатти.
- Господа, я считаю, мы поступим разумно, если доверим председательство одному из руководителей союза и организаторов митинга, уважаемому нами всеми Виктору Фёдоровичу. Прошу поддержать моё предложение!
- Спасибо, Василий Николаевич… - Костюрин выдержал паузу. – Другие предложения будут?
- Да ведите уже, Виктор Фёдорович. Приступайте с Богом! – ответил за всех насупленный архимандрит Николай…
Ректором Тобольской духовной семинарии с возведением в сан архимандрита бывший инспектор Пензенской семинарии иеромонах Николай Богоявленский был назначен в самом начале года вместо уволенного по личному прошению протоиерея Петра Головина. В Тобольске, позабывшем, что такое ректор-монах, его встретили откровенно враждебно. В то время, как многие преподаватели поддержали требования воспитанников-бунтовщиков об отмене карцеров и «голодных столов», унизительных обысков и внутренней цензуры, об упразднении сословных ограничений для поступающих в семинарию, о предоставлении права на самоуправление, свободу собраний, печати и стона, двадцатишестилетний новоиспечённый архимандрит со свойственной молодости решимостью при полной поддержке главы Тобольской епархии епископа Антония взялся за искоренение в стенах духовного заведения любых революционных настроений и брожений. Отвергнув петицию, епископ и архимандрит добились исключения бунтовщиков и временно закрыли семинарию. Недолюбливал Богоявленского и Костюрин. А после недавно публично озвученной архимандритом идеи о создании местного отделения «Союза Русского народа» считал откровенным черносотенцем.
За председательство Костюрина открыто проголосовали единогласно. Вопрос о секретарях решился так же быстро и легко. Вести протокол поручили двум известным в городе дамам, сотрудницам музея Марии Николаевне – жене Костюрина и Варваре Яковлевне – жене Пигнатти.
Стройный, черноволосый Ушаков начал свою программную речь «Правительство и свобода» уверенно, чётко и внятно, объясняя доступным большинству языком сложные вещи. Он рассуждал о том, что наибольшей свободой на заре человечества пользовался дикарь, но с развитием человека его свобода ограничивалась. Когда же для управления государственными делами народилась армия чиновников, то интересы управляемых стали заглушаться интересами управляющих, которые свою задачу видят уже не в удовлетворении интересов обывателей, а в облегчении задачи управления…
- В результате, - подытожил Алексей Николаевич, - количество чиновников растёт быстрее, чем увеличивается народонаселение, а обыватель, лишённый возможности участия в решении дел, касающихся его нужд, начинает относиться равнодушно ко всему, даже к тому, что затрагивает наиболее понятные и близкие ему хозяйственные интересы… Вот почему, - особо выделил интонацией Ушаков, - теперь, когда обывателю манифестом даны гражданские свободы, необходимо, чтобы он ввёл пользование этой свободой в обиход своей жизни, научился бы оказывать воздействие путём выработки общественного мнения как на центральную власть, так и на местную администрацию…
Ушаков говорил около часу, его слушали, затаив дыхание, возможно, не всё понимая и воспринимая, но когда он закончил, раздались продолжительные аплодисменты, и грозный Костюрин не счёл нужным решительно их прервать…
По поводу речи Ушакова пожелал высказаться Пётр Суханов – худощавый, ершистый, в отличие от немногословного, рассудительного старшего брата – гласного городской Думы Алексея Степановича.
- Уважаемый Алексей Николаевич, не кажется ли вам, что вы в своей речи несколько смешали понятия «воля» и «свобода»? Ведь что такое «воля»? Воля – это «что хочу, то и делаю». Да, это присуще поведению дикаря. Но «свобода» зарождается с развитием гражданственности, с прогрессом идей государственности! Не так ли?
- Так, Пётр Степанович! – поднял чуть раскосые глаза Ушаков.
- Я бы добавил ещё кое-что об указанных вами путях пользования манифестом. Есть и третий путь приложения основ свободы в государственной жизни, может быть, самый главный – путём учредительного собрания. Не важно, будет ли это реформированная Дума или какое-то другое учреждение. Важно добиться, чтобы русское государство отныне не было воплощением одного порядка, а было носителем правопорядка…
- Что вы конкретно имеете в виду, Пётр Степанович?
- Конкретно? Первое: солдатская армия должна стать народной. Второе: церковь должна быть отделена от государства. Третье: государственные имущества должны быть подразделены между территориями, чтобы они служили источником богатства для своих округов, как это, к примеру, делается в Америке. И наконец, быть может, самое важное, - во всех сферах жизни нужно проводить принцип общественного самоуправления взамен самовластия чиновников!
Взволнованная речь Суханова-младшего была вознаграждена аплодисментами. Даже скупой на похвалу Костюрин не сдержался:
- Умница, Пётр Степанович!
Но далее Петра Степановича слегка понесло.
- Сибирь, исходя из политических соображений, должна получить статус особой областной организации. Не потому, что сибиряки представляют какую-то особую национальность, а потому, что основные интересы нашей окраины как особой колонии идут вразрез с запросами своей метрополии, с экономическими и политическими задачами зауральской России. Всем нам, сибирякам, нужно «порто-франко» на всех сибирских реках, мы все одинаково заинтересованы в развитии местной промышленности, хотя бы и на иностранные капиталы, что не в интересах российских фабрикантов и заводчиков… Нам необходима децентрализация управления, но разве этого позволит столичная бюрократия? В централизации управления и заключается смысл её существования! Господа, я призываю вас проникнуться идеями выдающегося сибирского патриота Николая Михайловича Ядринцева. Сибирь как колония нуждается в особом областном управлении не для задач порядка, а для целей правопорядка!
Следующим с докладом на тему «Народное представительство» должен был выступить начальник Первого отделения Тобольской казённой палаты Куркин. Но Владимир Иванович неожиданно подвёл:
- Господин председатель! Уважаемые господа! Дело в том, что мною приготовлен доклад для публики, привыкшей к отвлечённым рассуждениям и иностранным словам. Но поскольку в зале я вижу множество лиц из простонародья, не лучше ли будет мне сейчас доклада не читать, а приготовить к следующему митингу новый доклад на ту же тему, написанный языком, удобопонятным для всех?
Наступившую тишину нарушил пронзительный свист с галёрки…
Костюрин заподозрил, что Куркин либо в силу каких-то личных обстоятельств просто не успел свести воедино разрозненные наброски своей будущей речи, либо, во что не хотелось и верить, чего-то в последний момент испугался и решил таким образом отстраниться от участия в митинге…
Не ожидавший подобного фортеля от высокопоставленного чиновника, Виктор Фёдорович всё же быстро выправил ситуацию:
- Да, Владимир Иванович, лучше будет вам прочитать свой доклад на следующем митинге в конце месяца, а сегодня мне бы хотелось больше времени уделить обсуждению мер проведения в жизнь начал гражданской свободы…
Слово взял Рошковский. Фаддей Николаевич был как всегда краток и чёток:
- Господа! Империя переживает страшные времена. В столицах и губерниях не прекращаются массовые митинги и демонстрации. Левые усиливают революционный натиск, монархисты и черносотенцы с иконами и хоругвями выходят в защиту царя. Повсюду столкновения и погромы. Тысячи убитых и раненых. Кровопролитие продолжается. Ходят упорные слухи о готовящемся погроме в Тобольске. К ним необходимо отнестись всерьёз. Власти в полной растерянности. Они не знают, что делать, что предпринять. Они устранились от выполнения своих функций. Считаю необходимым в резолюцию митинга внести следующий пункт: немедленно передать следствию и суду тех администраторов, которых общественное мнение обвиняет в попустительстве черносотенным погромам и убийствам. У меня всё. Благодарю вас.
- Господин председатель, разрешите краткое сообщение по поводу важного и своевременного предложения господина Рошковского!
- Прошу, Василий Николаевич!
- Ставлю вас, господа, в известность о том, что вчера в помещении окружного суда состоялось второе заседание временного бюро по охране порядка, - начал Пигнатти. – И вот что любопытно! На призыв бюро к общественным группам города принять участие в выработке мер охраны, отозвались представители лишь двух общественных групп. От общества взаимопомощи учащихся присутствовали мы с господином Лещинским и от еврейской общины - господин Конюхович. Он сегодня и здесь присутствует…
Конюхович в заколотой к кучерявой макушке зелёной вязаной ермолке утвердительно кивнул и перстом ущипнул куцую бородку.
- Так вот, - продолжил Василий Николаевич, - на вопрос, почему на второе заседание не явились представители других общественных групп, мне пришлось ответить… Я сказал, что люди перестали верить вздорным слухам о готовящемся в Тобольске погроме. Тоболяки увидели, что дело порядка берётся в твёрдые руки судебного ведомства, а к окружному суду население привыкло относиться с доверием. А когда вскоре после первого заседания бюро состоялось совещание у Александра Павлыча Лаппо-Старженецкого, заявившего, что он как губернатор возьмёт на себя исполнение тех мероприятий, которые будут выработаны представителями общественных групп, то у охотников приключений пропала охота даже пускать слухи о погромах. Обо всём этом я рассказываю к тому, что нам необходимо успокоить тоболяков, освободить их от напрасных страхов. Тем не менее, во избежание всяких случайностей советую представителям общественных групп принять приглашения бюро на следующее заседание… А предложение господина Рошковского я поддерживаю!
- Спасибо! – поблагодарил Костюрин. - Я думаю, предложение Фаддея Николаевича о привлечении к ответственности администраторов, попустительствующих погромам и беспорядкам, следует внести в резолюцию отдельным пунктом…
- И не только администраторов! Не только администрация виновна в погромах! – горячо возразил преподаватель мужской гимназии темпераментный Львов. – Я настаиваю на выражении публичного порицания тем, кто участвует в погромах или подстрекает к ним. И необходимо обратить внимание на формализм действующих у нас судебных учреждений!
Не успел Виктор Фёдорович отреагировать на эмоциональную реплику Львова, как с места вновь взвился Пётр Суханов:
- Господа, позвольте в дополнение к сказанному! Очень важно и необходимо! Я уверяю вас, что поголовное распределение новобранцев вне места их постоянного жительства вызывается не столько потребностями военного дела, сколько соображениями совершенно иного характера. Удаление солдат от места жительства не только отягчает воинскую повинность, но и обостряет отношение воинских частей к местному, то есть, чуждому им населению при употреблении вооружённой силы в целях полицейского порядка… А потому предлагаю вписать в резолюцию: отбывание воинской повинности в мирное время должно происходить в пределах родной губернии…
- Спасибо, Пётр Степанович! – Костюрин с просительной улыбкой обратился к залу. – Господа, я ещё раз напоминаю о необходимости соблюдения порядка… Варвара Яковлевна и Мария Николаевна протоколируют ваши выступления и предложения, а не выкрики и реплики с мест…
Слово взял Вилькошевский.
- Господа, русский народ не может отнестись с доверием к провозглашённым 17 октября свободам до тех пор, пока административные посты будут занимать лица, запятнанные кровью мирных граждан, пока так называемые «политические преступники» будут томиться по тюрьмам и в ссылках. Поэтому предлагаю внести в резолюцию пункт: немедленно освободить всех без исключения так называемых «политических преступников»…
- И немедленно повсеместно отменить усиленную охрану и военное положение! - добавил Рошковский.
- Очень важные предложения, - кратко оценил Костюрин.
В обмен мнениями включился и губернский агроном Скалозубов. Медлительный в движениях и речи, Николай Лукич начал издалека:
- Уважаемые дамы и господа! В обществе действительно назрела необходимость разъяснения ценностей, которые мы рассматриваем в качестве основ для развития гражданских и политических свобод. Нам крайне необходимо распространять среди простонародья сведения о манифесте, разъяснять сущность его положений. Особо важно, я полагаю, заострить внимание на втором пункте Высочайшего манифеста. Многие ли из нас понимают, что означает сия формула? Позвольте процитировать! – Николай Лукич неспешно надел очки, достал из внутреннего кармана вдвое сложенный лист с перепечатанным из газеты текстом и, кашлянув в платок, прочёл: «Не останавливая предназначенных выборов в Государственную Думу, привлечь теперь же к участию в Думе, в меру возможности, соответствующей краткости остающегося до созыва Думы срока, те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив засим дальнейшее развитие начала общего избирательного права вновь установленному законодательному порядку». - Процитировав, Николай Лукич также неспешно, не обращая внимания на прокатившиеся в рядахподуставших гимназистов смешки, уложил очки сперва в футляр, затем на место во внутренний карман, а лист с отпечатанным текстом манифеста для чего-то передал председателю митинга… - Очень, знаете ли, туманные, расплывчатые формулы: «привлечь … в меру возможности», «предоставить дальнейшее развитие избирательного права… вновь установленному порядку»...
- Так что же вы всё-таки предлагаете, Николай Лукич? – прервал Костюрин.
- А предлагаю я, уважаемые дамы и господа, в резолюцию нашего митинга включить пункт о необходимости немедленного изменения выборного положения. Кто мне объяснит, по какой причине лишены избирательного права лица моложе двадцати пяти лет, женщины, воины, иностранные подданные и даже губернаторы, градоначальники, полицейские чины? Мы должны поставить вопрос о действительно всеобщем, равном, тайном и прямом избирательном праве! О праве избрания народного представительства, облечённого законодательной властью, о чём сегодня, к сожалению, не смог сказать нам уважаемый господин Куркин. Все российские граждане без различия пола, вероисповедания и национальности должны быть равны. Все сословные различия и ограничения личных, имущественных, избирательных прав - всех без исключения отдельных групп населения должны быть отменены!
Ни слова не проронивший до сих пор смирённо скрестивший на груди руки, архимандрит Николай напомнил о своём присутствии:
- Позвольте усомниться, уважаемый Николай Лукич, в безошибочности ваших утверждений. Вот вы настаиваете на предоставлении всех без исключений прав евреям и другим иноверцам…
- Всем без исключения российским гражданам без различия вероисповедания и национальности!
- Тогда скажите-ка на милость, кого вы считаете русскими жителями империи?
- Странный вопрос, ваше высокопреподобие! – недовольно поморщился Костюрин.
- А вот далеко и не странный, господин председатель! – горячо возразил Богоявленский. – Ведь вы же не станете отрицать, что две трети российской печати находится в руках инородцев и революционеров? Можно ли их считать русскими православными людьми? Нет, не можно. Ибо враги народа русского есть в то же время и враги веры. Гражданские свободы в полном объёме могут быть предоставлены только русским православным жителям.
- Да почему же только русским православным?
- Иноплеменники не могут радеть о счастье и благе чужой родины наравне с русскими. Поэтому, где много русских, там русские и должны представлять интересы соплеменников и иноплеменников, а где много иноплеменников, там пусть они указывают свои права!..
- Господа, это невозможно! Это оскорбительно! - взвился представитель еврейской общины Конюхович.
- Православие должно быть провозглашено единственной религией Российской империи! - под шумок выкрикнул свой давний лозунг единомышленник Богоявленского, управляющий епархиальным свечным заводом Аксарин.
- Успокойтесь. Сядьте на место, Иван Георгиевич! – осадил управляющего Аксарина председательствующий.
- Это таки безобразие! – взвизгнул, вскочив с места, соплеменник Конюховича антрепренёр Максимович. – Я протестую!
Подуставший Костюрин всё же натянул вожжи управления:
- Господа, давайте подумаем, обсуждать ли нам вообще эту сложную тему сегодня? Не утонем ли мы в словопрениях?
- Виктор Фёдорович, разрешите? – приподнялся Пигнатти.
- Прошу вас!
Василий Николаевич рассудил:
- Предложение уважаемого Николая Лукича Скалозубова о внесении в резолюцию пункта о необходимости немедленного изменения выборного положения, вызвавшее столь неоднозначную реакцию, считаю несколько преждевременным и неподготовленным. Мы действительно можем утонуть в словопрениях, так и не придя ко всеобщему согласию. Поэтому предлагаю обменяться мнениями по этому предложению после доклада господина Куркина «Народное представительство» на следующем митинге. Сейчас же пора подвести итоги.
- Верно, пора бы и закругляться! – зашумел зрительный зал.
- А то, не ровен час, переругаемся под занавес!
Костюрин, не объявляя перерыва, о чём-то поговорил с женщинами-секретарями, посоветовался с членами комитета и приступил к завершению.
- Уважаемые дамы и господа! Все поступившие предложения я предлагаю разбить на две части. Одну сейчас же принять в виде резолюции, а другую, состоящую из вопросов о реформе суда, о новобранцах, ввести в наказ, который будет выработан для выборщиков и депутатов в Государственную Думу. Не возражаете?
Но публика возразила – загудела шмелиным роем. Вразнобой с мест полетели требования о включении в резолюцию всех рассмотренных вопросов, за исключением тех, что относятся к выборному законодательству.
Разрешил разногласия Алексей Суханов. Среднего роста, высоколобый, с впалой болезненной грудью, он тем не менее в свои сорок обладал удивительной энергетикой и работоспособностью, поражал глубоким умом и аналитическим мышлением. Именно он был инициатором постройки Народного дома, открыл первую в городе публичную библиотеку и книжный магазин, пять лет редактировал переданный чете Костюриных «Сибирский листок», служил казначеем в городской управе, публиковал в местной периодике статьи и рассказы…
Алексей Степанович посоветовал составить две резолюции. Одна, по его замыслу, должна объединить людей определённых взглядов, другая - почти всех. Так и поступили. Сначала обе резолюции хотели отправить по назначению без подписей участников митинга, но тогда сорвался уже сам Костюрин:
- До каких пор, господа, мы будем трусливыми обывателями? Когда же мы с вами станем действительно свободными гражданами? Свободные граждане не должны бояться ответственности за свои слова и поступки!
Обе резолюции выложили на стол в чайной для подписи желающих...
3
Припозднившиеся горожане с любопытством оглядывались на возбуждённых людей, с шумом и гамом выходивших из теремка Народной аудитории. Не часто доводилось видеть в одном месте в одно время скопище известных в городе лиц. На площади у конных экипажей переговаривались двое кучеров…
- Чего эт ителлигенция сегодня расшумелась? Праздник какой у них или чего там? - спрашивал один.
- Как будто праздник.
- А чего празднуют-то?
- Да, вроде, свободу каку-то.
- Какую ещё свободу?
- А кто их знат! Весь вечер только про свободу и толкуют. Будто царь-батюшка бумагу каку-то важную подписал!
- Во-он оно что! Так, может, зальётся вода и на наши берега?
- Кто знает? Может, зальётся, а может, и отольётся… Чудны дела твои, Господи!