30
«Ты спишь, моя кошечка, спрятав в кулачки ноготки, заточенные старенькой пилочкой. Мур тебе... Утром ты проснёшься и пойдёшь в новый день, разбивая воздух точёными каблучками. Хотя нет, тебе сейчас тяжело в них ходить. Наверное, трудно быть вот такой хрупкой и маленькой, несущей в себе новую жизнь. Всё понимающей, и всё прощающей. Это ты, женщина, спасаешь от бед сильную половину человеков. Нас, мужиков. Даже самый крутой мужчина сдаётся перед твоим - я казню тебя или помилую. Входя однажды в дом и ступая на порог спальни, ты оставляешь наши войска разбитыми, с треском ломая все мужицкие принципы. Разве мы обойдёмся без ваших нежных рук, ласково обнимающих за шею? Женщина, ты наш ёжик в тумане со своими колючками поступков и слов. Ты пробегаешь по стальным канатам нервов, раздирая их в клочья, а потом вновь скручиваешь в тугой узел терпения. Только что, минуту назад, ты была покорной и доверчивой, а ты ходил спокойный и уверенный во всём. И вдруг одно неверно сказанное слово, и всё обрушивается на тебя таким разрядом молний, что сжигает влёт, оставляя горячий пепел под пятками. Поперхнувшись кислородом, ты ходишь за ней, как шёлковая ниточка за иголочкой, и вышиваешь ласковые слова по белоснежной скатерти её правильных мыслей. И счастье тебе, если солнце брызнет ей в глаза кучу свежих солнечных зайчиков. Ни слова против, иначе - сожжёт. Пере-молчим. И ура!.. Жизнь попёрла. И ты сам склонишься перед ней в покорном прости, забивая на своё мужское самолюбие. Ты загоняешь внутрь своё собственное, когда-то возникшее молодо-пацанское мнение: чтобы я, когда-нибудь, да в поклоне?.. А оказалось - будешь! И три ха-ха тебе, Иван Неволин!.. Ещё как будешь!.. Вот родит она тебе сынов, и будешь сидеть покорно, будешь слушать её и слушаться. И привет тебе - мир чёрно-белых полосок и бело-чёрных квадратиков. Заноза ты сердечная. Это про тебя, женщина, захлёбываясь от мыслей брызжут словами поэты и прозаики. Го-осподи, как от неё вкусно пахнет, по-другому как-то. Рожай, давай быстрее. Да сплю я уже, сплю».
А жизнь катится дальше... Друг на сайте молчал целую неделю: или пропал куда-то, или обиделся до бессознанки за время его отсутствия. Через несколько дней тишины Тимоха замигал всё-таки на сайте.
- Мигаешь, Тимоха? И привет некогда передать? Чё затих?
- Это ты ушёл. Пропал и забыл. Я не хочу на сайт заходить. Так нельзя, Вань, я не железный.
- Психанул? Встречу надо? Значит, будет.
- Вань...
- Или всё? Ваня фуфло? Тогда нахрен! Дверку на засов и хорош.
- Не ори на меня!
- У меня вопрос один шевелится. Зачем ты разворошил меня? Зачем внутрь лез? Я же думал, что ты друг. В душу, как Лёха. А от непоняток ещё хуже стало. Ты сказал мне однажды: «Дети родятся, я узнаю, что всё хорошо, и уйду». Иди.
- Вань...
- Чё ждёшь? Ваня кровью воняет? А ты благородный, тебе общаться погано стало. Ушёл я на хрен отсюда. Держись. Такого Ваню хочешь? Злого? Тринадцатого? Я дарю тебе его!!!
- Ты всё сказал? И как мне с этим жить? А за подарок твой, отдельное спасибо. Ты эгоист, Неволин. Ты о себе только думаешь.
- Да, я эгоист. Я думаю только о себе. Я эгоист, когда спрашиваю - плохо тебе или хорошо. Ладно, я съем и это. Но друг, который не может выбрать время и написать слово «привет», ссылаясь на страшную занятость!.. Я не понимаю, Тимоха-а. Я развожу руки. Ты пинаешь святое слово - друг.
- Вань, не надо злиться. Зачем ты так?
- Работай. Слюни усердно палец, и считай свои цифры для народа. И извиняй, мешать я больше не буду.
- Вань, ты можешь познакомить меня со своими друзьями? Или тебя это не радует?
- Меня вид на тебя не радует.
- Заведи другой вид, Иван. А меня выгони.
- Заводят кур, блох и другую живность. А друзей находят.
- Значит я блоха, курица и прочая живность. Да и был таким.
- Что ты пишешь? Что ты рычишь опять?
- Не нагнетай, я спокоен. Кто предъявы-то катает? Ехать мне надо, прости.
- Молоток! Восхищаюсь выдержкой. Держи марку, Тимоха. Не роняй. Чё, распыляться-то? Пока. И не скользи на дорогах.
- Как-то зло всё звучит от тебя, Вань. Я по делам уеду на два дня. Жди меня тут.
- Я тоже по делам.
- Давай. И не гони. Понял, Неволин? Сто сорок местами, и всё. Аккуратно там.
- Аха. Сто пятьдесят, сто шестьдесят, сто семьдесят...
- Вань... Ну сто сорок, а? Договорились?
- Договорились. Хорошей дороги.
- И тебе удачи. Правда, не сомневайся.
Внутренняя ломка так и давила, и он не понимал её причину. Это было похоже на тягучую тревогу, на переживание застрявшей внутри смуты. Прошедшая командировка? Она постоянно лезла в голову. Или ожидание чего-то плохого? От этого ожидания становится безнадёжно глухо и сводит скулы. И нет выбора. Ты зависаешь и становишься зависимым от этого чувства, как запечатанный контейнер со своим содержимым. И как бы не валял ты дурака, как бы не пытался расслабиться, это чувство накапливается и начинает давить на крышку этого контейнера. Наступает момент, и эту крышку с треском срывает. Да знает он уже, что это такое. Это улёт в личную депрессуху. Что врать-то!.. Куда она вылезет, он пока не знал, но вылезет обязательно. Это не впервой. Жизнь встаёт в тупик, и возникает такое чувство словно сам себя режешь острой бритвой, словно тебе стало тесно в просторах собственной груди.
«Нет, это не тот случай, когда можно расслабиться и заглушиться водкой. Надо сделать что-то такое, чтобы быстрее скинуть с себя эту канитель. И бояться нечего, и надеяться не на что. Только сам с собой. Как там психо-лектор говорил по-научному? Депрессивное состояние, уход в себя, необходимость искать острые ощущения, и как модно сейчас говорить - нарываться. Та-ак, что ещё? До социофобий и страхов нам далеко и пока не грозит. Что остаётся? Нарываться?.. Значит - будем нарываться. Главное, не показать ребятам, что тебе становится хреново. Перепады давления-настроения: уснул-проснулся, кольцо на ниточке в чьих-то пальцах не упало и не разбилось. И окровавленный снег... Не вороши волосы на макушке и не вдумывайся в смысл этого сна: он с тобой и никуда не хочет уходить. Загадка!»
- Тимоха, я не помню, рассказывал тебе или нет. Сон странный снится. Может, ты растолкуешь, шаман алтайский.
- Рассказывай. Только я заранее представляю твой сон. Ты много не знаешь обо мне, а я молчу пока.
- Да мирно всё, только непонятно. Представь: серо-голубой свет, кто-то держит в пальцах тонкую светящуюся нитку, на которой висит такое же светящееся кольцо. Во сне я чувствую, что сейчас этот «кто-то» разожмёт пальцы и отпустит нитку, кольцо упадёт и разлетится на маленькие осколки. Я просыпаюсь. Я успеваю проснуться до того, как эти пальцы могут разжаться. Что это?
- Тебе объяснить, что это? Я в прошлый раз хотел тебе объяснить. Ваня, хватит лезть в мир мёртвых. Отпусти их. Отпусти туда, куда они ушли. И Лёху своего отпусти. Ты понимаешь, что он всегда с тобой? Ты сам держишь его рядом. Отпусти. Найди способ, как это сделать, и отпусти. Ты понял?
- А если я не могу. Я помню, и это не отпускает.
- Ваня, память - это одно. А ты держишь его душой. Так нельзя. Я серьёзно сейчас говорю. Мир мёртвых - это их мир. А мы живые, мы должны жить живым миром. Понимаешь? Надо менять себя. Ты помни его, навещай, выпей за него. Но, Вань... Отпусти его из души. Ты не думай о нём часто, не разговаривай с ним молча, не зови его туда, где бываешь сам. Иначе эту нитку когда-нибудь отпустят. У тебя скоро дети, думай о них и живи ими. Живи женой своей, друзьями. Ты понял?
- Я живу семьёй, живу обычной жизнью. Как все. А Лёха... Ты прав, он стоит за правым плечом. Иногда, когда я работаю «там», он шепчет мне: «Спокойно, Вань».
- Правильно. Ты живёшь, ходишь, работаешь. У тебя всё, как у всех. Вань, я-то сейчас говорю о душе. Ты продолжаешь жить с ним душой. Отпусти его.
- Понял. Я постараюсь.
- Сейчас закрой глаза и представь, что эта светящаяся нитка лежит у тебя под ногами. Ты стоишь на ней. Будь на ней и не уходи. Понял? Мысленно, никогда не уходи с этой ниточки в сторону. Вань... Я серьёзно сейчас. Ты слышишь меня?
- Хорошо. Только цвет вокруг меня стал серым как туман. Я так вижу. На этой светящейся полоске я не стою, а сижу. Одна нога свесилась вниз, вторая согнута и руки обхватили колено. Вот такая картинка в голове сейчас. Я тоже серьёзно.
- Ванька... Как же ты устал. Сиди. Сиди так и не вставай. Никуда не ходи и не пытайся нарисовать другую картинку. Просто сиди. И пусть будет у тебя пока серый цвет. Постепенно он будет становиться светлее, ты это увидишь. Сиди и отпускай всё плохое. А теперь иди спать. Утром встанешь, попрут силы и желание жить. Я тебе обещаю.
- Иногда накатывает жуткая хандра в ночь. Она нудно, но проходит. А утром такой бодрячок наступает. Встаёшь, и вообще весь мир любишь. Пока.
Точка срыва. Он знает, что ей нужен подходящий момент и вовремя сказанные слова. Неважно от кого, лишь бы они были, лишь бы дали возможность уйти в эту точку и освободиться от своего внутреннего раздрая. Заглядывая ему в глаза, ребята спрашивали - всё ли у него в порядке? Носом они чуяли, что ли? А он шумно отвечал:
- Вы что, ребята? Всё со мной в порядке.
К чертям всё. И как в детстве, во сне с обрыва и полетел. Куда-то надо сорваться. Куда?.. Сознание, как сжатая пружина, лихорадочно искало эту точку срыва. Он пока не знал, что будет конкретно, но всем нутром понимал, что подходит этот день. И накануне святого праздника десантуры, они разругались с другом на сайте в пух и прах. Началось всё с обычного разговора.
- Привет, Вань. Как дела? Давно мы не встречались тут с тобой, целых пять дней. Ну и как тебе?
- Привет. Я не знаю, почему ты не встречался. Я каждый вечер выходил на сайт.
- Ты обещал приехать в июле. Июль прошёл. Где ты?
- У меня нет пока пути в твою сторону. И у меня изменились обстоятельства. У Наташи большой срок. Везти так далеко я её не могу, и оставить одну тоже не могу. Жди.
- Хорошо. У тебя есть к дому въезд? Хороший?
- Есть. Дом как дом, обычный. И чё? Сам на мою тропу встанешь?
- Возможно. В нашей жизни всё возможно. Да только толку-то от моего приезда. Кем ты меня считаешь?
- Никем я тебя не считаю. Чё ты там опять выдумываешь?
- Вот именно, Ваня-я!.. Наконец-то я услышал то, что хотел услышать. Ты считаешь меня - никем. Это я считаю тебя другом. А для тебя, я никто с большой буквы.
- Не цепляйся к словам. Я совсем другое имел в виду, когда писал. Другом я тебя считаю.
- Не выворачивайся наизнанку. Ты всё сказал, а я тебя понял. Ты не хочешь встречи, потому что я для тебя - никто.
- Ты чё там городишь? Не зли. Прошу.
- А чё тебе злиться? Иди и обнимай своих друзей, вон у тебя их сколько. Колька офигенно про встречу с тобой написал под фото: «Воля, я никогда не забуду эту встречу».
- Чё ты к нему привязался? Это мой дорогой армейский друг.
- Вот и ищи своих друзей, встречайся и обнимайся.
- Тимоха, ты на фотке у себя тоже с другом обнимаешься. Я тебе хоть слово сказал? Есть он? Значит, пусть будет.
- А что мне остаётся? Там друзья всей семьёй приехали, вот и отдыхали.
- Вот и отдыхай. Ты спецом меня злишь?
- Не обижайся. Дети родятся, и я уйду. Когда я говорю так, то ты даже не пытаешься остановить меня.
- Уйдёшь, и иди. И не переживай за меня. Только помни, с-сука, что я пытался поставить тебя наравне с Лёхой. За твой голос, который ты подарил мне однажды. Всегда помни. Я ценю свою жизнь, и радостную, и горькую. Просто я поверил тебе. А теперь... Всё! Делай тут, что хочешь.
- Гад ты, Неволин! Ты конченый гад! И всё равно я считаю тебя лучшим. У меня жуткая депрессуха была, я жить не хотел. А ты поднял с колен и вдохнул в меня живое. Ты сам не понял, что ты сделал. Я теперь жить хочу! Жить и каждой минуте радоваться.
- Хорош орать, а? И встреча при удобном случае будет. Ты только представь эту встречу.
- Вань, я даже не надеюсь. Мне кажется, что наша встреча - миф. Мне нужен друг, который должен быть рядом. Живой.
- Ищи такого друга, пусть будет рядом. Надоело всё. Крайнее слово на один мой вопрос. Я - плохой друг?
- Был друг. И оказывается, что у меня уже крайнее слово.
- Был? Я не ослышался? Тимоха, ты говори своё слово. Я - друг?
- Ты? Ваня... Ты - свой собственный.
- Свой собственный?.. А-а, пл... Естественно!!! Свой собственный!.. Всё. Я ушёл.
- Иди, Вань. Злись там и освободись от всего. Чем мог - помог.
Вот и наступил он, этот долгожданный день, который поднимает из глубины души святое и дорогое. Это праздник, в основе которого лежит мужское братство и единство. Некоторые страшно ругают этот праздник за его шумность, за его нагловатую беспечность и разгул. А те, кто достаёт и надевает дорогие сердцу берет и тельник, любят этот день за его бесшабашность и встречи. Второе августа - святой день для всех, кто отдал воинский долг по закону, по чести, по совести. В этот день начальство отмерило им отгул с десяти часов утра и на весь следующий день. А следом была суббота и воскресенье. Ребята разъехались по пробкам на дорогах, договариваясь встретиться возле подъезда.
- Вань, - ему звонил Федя. - Приедешь домой, свистани как дальше на сегодня. Потом соберёмся, кинем телефоны на сутки и пропали мы от всех. И ещё. Сколько времени тебе надо к Лёхе? Мы тут сами всё сделаем, пока ты ездишь.
- Да вот он я, оглянись, - он отключил телефон и остановил машину возле Пашки и Феди, повернувшимся навстречу.
- Неволин, поклон тебе за выбитые у начальства отгулы. Олег ещё, где-то встрял, - Пашка ухмылялся довольной улыбкой. - Ты чё такой дёрганый? Мы про выпить и закусить спрашиваем. Лишку водяры брать, или как? По-любому надо брать, чтобы потом не бегать.
- Не знаю я, сколько буду у Лёхи. На дорогах пробки жуткие. Ждите. Паш, а чё ты спрашиваешь? - повернулся он к Пашке. - Брать! Всё брать! А лишку вдоль и поперёк брать, чтоб башку нахрен снесло.
- Ни-ичё! Федот, чё это с ним? Нам вдоль и поперёк велено брать. Поехали, щас наберём.
- Граф, ты скоро? - Федя звонил Олегу.
- Погодите, встрял я в дорожной пробке.
- Тебя ждём, быстро давай. Дёрни за кольцо и парашютом по воздуху, - крикнул Пашка в Федину трубку. - Вань, а куда пойдём?
- Ко мне, давайте.
- Ездит к своему Лёхе, и попробуй только, заикнись, чтобы вместе съездить, - буркнул Пашка.
- Вы с Олегом не ходили с Лёхой. Я ходил немного, но Ванюха в этот день меня тоже не берёт, - буркнул в ответ Федя.
- Слабость мою хочешь видеть? Я сам. Один к нему. Всё, уехал.
Сединой ложится на гладкую плитку пыль, покрывая слоем нагретый на солнце мрамор. Узкие дорожки между крестами отделяют друг от друга прошлые жизни тех, кто ходил когда-то по земле, улыбаясь и разрезая грудью хмельное счастье бытия. А теперь здесь останки. Они легли под скорбные бугорки, и им теперь всё равно. Им абсолютно на всё теперь - ровно. Лёхина могила, с осыпавшимися на мрамор засохшими цветами и листьями, стояла и словно ждала его.
- Наверное, мать давно не была, - шептал он, счищая с надгробия пожухлые листья перчаткой, лежавшей в траве за крестом. - Привет, Лёха. Сегодня наш с тобой праздник. И косынка снова выцвела за лето. Давай, подставляй башку, я новенькую повяжу, - отвязав старую камуфляжную косынку, он заткнул её в землю и выше фотографии на кованый крест привязал новую. - Лёх, и конфет вот тебе, ты их тоже любишь, - он положил пакетик к кресту. - Давай стопарь, за нас с тобой налью. А за тебя я дома выпью. Обязательно. Заскочил быстренько к дядьке Сашке, и сразу к тебе.
Он сидел на скамейке у могилы. Порывистый ветер шевелил макушки слегка пожелтевшей травы, кузнечики на все лады стрекотали незамысловатые песни, а по мрамору ползала мелкая живность в виде разных букашек. Уходить не хотелось, хотелось побыть одному в этой кладбищенской тиши.
Услышав негромкие голоса, он повернулся и у одной из могил увидел трёх десантников, одетых по форме. Пришли к кому-то. Он подошёл к оградке, внутри которой они стояли.
- Здорово, братишки. С праздником.
- Наш, что ли? - ребята оглядели его с ног до головы.
- Наш. Друга Лёху пришёл навестить, - он перевёл взгляд на фотографию. - Леонид Пархомов (Лёлик) 1982-2004. А мой Лёха в 2007 году погиб. Ранение в живот, не донесли мы его.
- А чё не по форме? Чё в рубашечке? Пошли до твоего Лёхи. Пить будешь?
- Я с работы, не успел переодеться. Пошли. Пить не буду, я за рулём, - кивнул он на открытую бутылку.
- А мы на такси. И выпить можно, и уедешь потом, - они подошли к Лёхиной могиле. - Алексей Нечаев, 1979-2007. Где погиб?
- Граница Дагестана с Чечней, возле высокогорного села N-.
- Знаю. Я до сих пор слежу за событиями, - сказал один из ребят.
- Ясно. Короче, мы сейчас в Центральный парк, потом гуляем, и ещё вечер и ночь на набережной до утра будем. Если что, то знай. Где службу нёс?
- Хорошо. А службу в N-ской бригаде, 1998-2000 годы.
- Вторая Чича. Ладно, если захочешь, то найдёшь нас на набережной. Лады?
- Лады, - кивнул он ребятам.
Уезжал он от Лёхи со смутным чувством, словно знал заранее, что вернётся ещё сюда.
Время перевалило за два часа дня и пробки в городе усилились. Бьющая во все окна жара накаляла воздух до предела. Он вздохнул свободно, когда припарковал машину во дворе дома.
- Как съездил? - встретил Олег у двери. - У нас всё готово, тебя ждём.
- Пробки, весь город забит. Сейчас под душ, переоденусь, и я готов. О, девчата! Привет, всем, - поприветствовал он жён друзей и, пробегая мимо, поцеловал в щёку Наташу.
Ребята постарались, особо не задумываясь по поводу закусок: что-то купили, что-то из дома принесли, но полянку на столе накрыли хорошую. Девочки наварили большую кастрюльку картошки, выложили её в глубокий салатник, щедро полили сверху сливочным маслом и посыпали зеленью. Он был голодный, и почему-то сразу подумалось: сейчас алкоголь в башку сразу долбанёт.
- Неволин, не всё тебе выступать, сейчас я речь держать буду, - Пашка встал с важным видом.
- Говори, Паша, - он покорно сложил руки на груди.
- Ну что, ребята. За всех, кто служил земле и небесам! И в бою, и в тёпленькой постели - ВДВ, спецназ достигнут цели! И каждый из нас глубоко удовлетворён тем, что имеет честь быть причастным к этим войскам, что имеет возможность сказать от души - с праздником, братишки! Всю полноту этих слов может почувствовать только десантура. За нас! За ВДВ и за спецназ ГРУ! И давайте по очереди поздравки. Воля.
- У-у, Паша, как ты торжественно, - хмыкнул он Пашке в ответ.
- Священное Писание учит: «От избытка сердца - глаголют уста», - парировал Пашка.
- Ну и ладно, парни. С нашим праздником! И где бы что не говорили, но берет и тельник - это честь ВДВ и спецназа ГРУ. А главное, мы стали крылатыми и всегда душой в небе, - он потёр переносицу. - За тех, кто с нами. За тех, кто далеко от нас, но всё же с нами. И за тех, кто ушёл от нас. Земля им колыбелью. Всем здоровья, фарту и удачи, и трёх тузов при жизненной раздаче. Бах.
- Ребята, - Федя даже заволновался от такой торжественной минуты. - Пусть здоровье будет крепким как стропы, а сердце большим как купол. Свой поздравок я поднимаю за нас и за тех ребят, кто сейчас на боевом посту. А пока мы здесь, и уже который год празднуем этот день вместе. Я искренне рад, что в моей жизни есть вы. Дай бог нам всем дальше. Воля, Соловей, Граф, Гоша, Хан, Ясень. Ваш - Бах, но не композитор, - Федя приложил руку к груди. - Передаю микрофон Графу.
- А я так скажу, - улыбнулся Олег, собираясь с мыслями. - Кусочки неба в синеве, палящим августом согреты. И у себя на голове мы поправляем вновь береты. Ура - сегодня в нашу честь за силу, верность и таланты. За то, что у меня вы есть, мои разведчики-десанты. С нами Бог! С праздником, други! Гоша.
- Плин! Алька, - Пашка вновь назвал Олега дорогим сердцу именем и от волнения потёр нос.
- Мы, конечно, с Ханом молодые, это вы нас так зовёте, - Игорь чуть замялся. - Но я рад, что теперь с вами. Когда я шёл к командиру проситься в группу, то ни на что не надеялся и думал одно: хоть бы взяли. Спасибо за доверие. Вы многое даёте по жизни, по службе, по дружбе. С праздником, братишки! Хан, давай.
- Я тоже говорю всем спасибо, - Хан слегка смутился. - Я не ожидал, что у меня в жизни получится быть в такой крепкой связке. Тебе, командир, особое спасибо. За доверие. С праздником, братишки! Я рад, что могу называть вас так. Ясень.
- Я, конечно, старенький, но в этой компании пока новенький. Лишних слов говорить не буду. Ребята, мне нравится быть с вами. А дорожить тем, что свято, я умею крепко. За нас, - Ясень поднял рюмку.
- Стоя. За тех, кто в стропах! Всё! - Федя тоже поднял рюмку.
И пошло-поехало: песни, музыка, рюмки, закуска. Всё завертелось и закрутилось. Тепло приняв супругу Ясеня в свою компанию, жёны хлопали в ладошки и требовали их коронный номер - лёгкий стриптиз с элементами бойцовского куража под песню «Секс-Бомб». Они успешно сделали это под всеобщий хохот и с продолжением на «бис», приняв в строй новенького Ясеня.
- Натаха, - он осторожно поймал её на кухне с тарелками. - Похоже, что я сегодня маленько напьюсь. Можно?
- Напейся, Вань. Я же вижу, что ты дёрганый какой-то стал. Только на ногах всё-таки ходи.
- Слухаюсь, командир. Я не пацан, чтобы падать.
Поздним вечером, вызвав такси к подъезду, они проводили по домам Игоря, Хана и Ясеня с супругой. Сердобольные бабушки, гуляющие перед сном на лавочке у дома, подозрительно щурились и смотрели на них во все глаза.
- Ох, и тута шарются. У их сёдня главнай праздник. Дочка говорит, что пьють оне в этот день как бешанаи и в фантанях ныряють. А ишо на машинах ездють и песни оруть, да флагими ихними махають.
- Да фантани-та чё! Вот мне говорили, что морды ишо бьют друг дружке. А особенно всяким не русским. Говорят, што те вапше из дому в ихний день не вылазют.
- Да ихде же вылезуть? Посмотри, каки ходють. Так-та страшна глядеть, а кулаком двинеть - мало не покажется.
- Не говори. А ети тута живут, нашенские. Видала я их. И пьют вона тожа. Гляди, какия морды. Ишо передерутся, да на завтре синии ходить будут. А потом ишо помирятся и похмелятся.
- А мне зять ишо рассказывал, что таких вот парнишек-то и поубивали много в той Чечне. Телевизер-то смотришь, там усё говорять.
- Смотрю. Говорят, что шипко енти чечены над имя там издевалися, живьём головы и всё подряд резали. Скоко мамок своих робятишек не дождалися, попропадали гдей-та. А скока в гробах оттуль привезли. Царица небесная, спаси и помилуй.
- Я слыхала. Это надо же такимя изверьгами быть, живьём-то человека резать. Нешто не люди оне там? Слышь-ка, поди и енти парнишки тама были?
- Вот-вот. Апосля такого, вот и нервнаи такия. Нагляделися там, настрелялися. Тут не то што в фантани полезут, хочь бы с ума не вышли.
- И не говори. Так можа не ентих бояться-то надо, а вон ентих, которы чёрны на базаре торгують.
- Можа и так. Только енти тожа не знашь чё делают. Вон кака молодёжь щас, другой раз на лавке сидеть страшно.
Стоя на дороге возле лавочки и покачиваясь с пяток на носки, он краем уха слушал бабушкины разговоры. Он стоял и чувствовал, как в нём закручивается спираль злости и отчаяния. Что же поломалось у него внутри? Выход. Нужен выход. И неважно каким путём, важно срочно скинуть с себя этот груз. И если бы ему попался сейчас кто-нибудь из «не русских», то он, может, и сдержал бы себя, зная, что это противозаконно и неправильно. А может быть... Вот сейчас, он за себя не ручался. Нет, это он сейчас так думал. А случись такая ситуация, то он не поступил бы плохо. Всё-таки враг должен быть вооружён и стоять против него на равных. Ребята стояли в стороне и не слышали бабушкины разговоры.
- Ребята, стройсь, - резко скомандовал он ребятам.
Бабки на лавке оглянулись и вскинули на него тревожные глаза.
- Вань, ты чё? - удивлённо спросил Олег.
- Стро-ойсь, - протянул он хрипло. - Прошу. От соседнего подъезда.
- Слухаемся, - Федя ленивой походкой пошёл в сторону соседнего подъезда, за ним все остальные.
- Слушай мой приказ. По тротуару, мимо бабок на лавочке, при подходе - равнение на лавку и отдать честь. Мы - русские! С нами - Бог! Шаго-ом арш!
- Русская земля - Божия обитель.
Льётся на заре несказанный свет.
Русская земля, кто тебя обидел?
Недругам твоим - прощенья нет!
Мы - русские! С нами - Бог!
Мы - русские! Русские не продают!
За Родину, последний вздо-ох!
Мы - русские! Русские идут!
Они прошли парадным строевым шагом по тротуарной дорожке, приложив ладонь к беретам и отдавая честь сидевшим на лавке бабкам. Тормознув на «ать-два» у своего подъезда, они махнули бабкам беретами и, крикнув: «Здоровья вам, бабки», скрылись в подъезде.
- Ты чё придумал перед бабками строй делать? - Федя широко зевнул.
- Они говорят, что мы плохие и пьём как бешеные. А потом дерёмся и в фонтаны лазим, - передразнил он бабулек. - Не зевай, Федя, рано ещё. Рано, я сказал!
Они выпили, потом ещё... А потом Пашка вытащил запас, который они между собой называли лишок, то есть лишний. Наверное, в тот день запас был похоже нелишним. Жёны ребят разбежались по квартирам укладывать детей. Уставшая от суеты Наташа тоже ушла в спальню. Они долго сидели на кухне и тихо разговаривали. Разошлись по домам около трёх часов ночи.
Проводив ребят, он залез в ванну под душ. Прохладная вода приятно бежала по телу, вызывая прилив мелких неназойливых мурашек. Взъерошив волосы перед зеркалом, он набросил на пояс полотенце, сходил на кухню и залпом выпил стакан воды. Постояв у спальни, он послушал тишину и не решился войти, чтобы не разбудить Наташу. Спит, маленький. Устала... Сдвинув небольшой столик перед диваном в сторону, он упал лицом в подушку. Мысли шарахались в голове, словно зудящие надоедливые комары. Покрутившись с боку на бок, со спины на живот, он понял, что уснуть не сможет. Внутренний разлом выл и просился наружу. И чем больше он лежал, тем сильнее в нём поднималась волна злости.
- Свой собственный, говоришь? Фуфло, говоришь? Ха-ра-шо!
Джинсы, тельник и берет лежали рядом в кресле. Он смотрел на них и чувствовал, что всё, что он больше не может держать себя. И как не пытался отвести взгляд от одежды, она всё равно лезла ему в глаза. Махнув рукой, он надел джинсы и тельник, завернул берет за ремень, из заначек достал пару бутылок водки и сунул их по карманам. Закрыв квартиру на ключ, он спустился вниз в лифте и вышел из подъезда. Прохладная ночь светилась на востоке робкой полоской зари. Набрав номер, он вызвал такси и через десять минут сел в него.
- На набережную.
- Ясно, - ответил через плечо водила и улыбнулся.
Ребята, которых он встретил днём на кладбище, сидели на набережной на скамейке.
- Хо-хо, - поприветствовали они, вставая и обнимаясь. - Теперь по форме. Давай, братишка. Скажи хоть, как звать-то тебя, а то днём не спросили.
- Иван. Про шпильки от прибора и парашюты не спрашивайте, больше вас знаю, - он показал связку ключей с парашютной шпилькой. - И всё, ребята, лишнего не скажу.
- Добро, Вань. Мы поняли, чё нам тебя проверять. И на кладбище ты не просто так гулял, к другу приходил. Андрей, это Серёга и Костя. Выпьем?
- Теперь выпьем, у меня два пузырька с собой.
- Ого, затарился. Надо бы в укромное место, тишины хочется.
- Уже светает. А слабо на кладбище к своим и выпить там с ними? – предложил он ребятам.
- Да запросто! На чём покатим?
- Такси щас вызовем. Как раз четверо, все войдём. Пошли, - он вызвал такси к ближайшей остановке.
На набережной догуливала свой праздник десантура из тех, которые после бурного дня оказались самыми крепкими и устойчивыми. Он окинул глазами площадку и на одной из скамеек заметил одиноко сидевшую женщину.
- А что она тут делает?
- Она каждый год сидит тут с беретом в руках. Сын у неё, - Андрей замолчал.
- Погодите, я сейчас, - он подошёл к скамейке и сел рядом с женщиной. - Мать, утро уже, иди домой. Или давай отвезём тебя.
- Сына... Верните сына мне, - женщина подняла на него грустные глаза. - Могила только. И всё.
- Разве можно его вернуть? Случилось уже, не рви душу.
- Представляешь, - она улыбнулась, - просыпаюсь вчера утром, и ещё глаза не успела открыть, а в памяти сразу та картинка: пришёл человек в военной форме и сказал, что сына моего больше нет. Я ещё не осознала ничего, а в глазах вся его жизнь закрутилась. Начни просто так вспоминать и не вспомнишь. А тут как в кино, как страшный сон показали. Вроде бы сказали и всё уже случилось. И в то же время не верится. И надежда, что это не так.
- Мать, а сколько в плену было, сколько без памяти осталось, сколько просто пропало и их нет. Ты можешь на могилу прийти, и я понимаю, что это больно. А кто-то не может и даже не знает, где её сын пропал. Годы неизвестности страшнее всего. От этого сходят с ума. Может, я не прав?
- Кто придумал глупую фразу - время лечит? Наверное, тот, кто никого не терял. Не лечит оно, и с годами становится всё тоскливей. Самое страшное, это хоронить своих детей. Остальные беды ничто в сравнении с этим, - она вздохнула. - Первые несколько лет мне казалось, что он где-то служит. Я вглядывалась в лица военных, при виде их у меня сердце сжималось. Со временем ничего не угасло. Я жила одна со своей болью, как во сне. У мужа случился инфаркт, и через два года после смерти сына он сгорел. Не выдержал. Дочка есть, но она далеко, у неё своя семья. Что у меня осталось? Стопка писем, фотографии. А мне сына не хватает. Знал бы ты, как мне его не хватает.
- Мать, я понимаю. Я не знаю, что тебе ответить. Земля пухом всем ребятам. Хотя, какой там пух.
- Скажи мне, как можно было посылать на эту бойню молодых ребят? Они же убили не только наших сыновей. Они убили наших внуков и лишили права продолжить свой род. Одиннадцатый год пошёл со дня гибели сына. Я вижу его одноклассников с детьми и жёнами, и мне больно и обидно.
- Сын твой по срочке служил?
- Нет, молоденький лейтенант после военного училища. И почти сразу туда.
- Мать, он офицер и присягу давал. Я тоже офицер. Я серьёзно говорю. Пойду я.
- Дай бог тебе. Иди, а то ребята ждут.
Такси до нужного им места по пустынному ночному городу долетело быстро. Тишина раннего и сырого от росы кладбищенского покоя: она встретила их свежим прохладным ветерком. Низкая густая облачность предвещала на сегодня возможный дождь. Расположившись возле Лёхиной могилы, они сели на лавочку и разлили водку в стаканчики. Ребята вытащили из пакета соль с огурцами, достали порванную краюху хлеба и нарезанную кружками копчёную колбасу.
- Ну давайте, за нас, - Андрей ловко открыл бутылку.
Выпили первую, вторую... А третью - за лежавших под могильными плитами ребят, молча постояв возле каждого. Он не помнит, как долго они сидели возле Лёхи: выпитое за всё время ощутимо сносило мозг.
- Да-а. Давно я так не пил. Нет, вру. На даче у друга недавно были, перепарились малёха, - он вздохнул. - Думал, там отпустит.
- А сегодня резко взялся? - спросил Андрей.
- Давит. Словно кто-то освободиться от меня хочет. Или я хочу освободить себя от себя. Не грейте башку, пьяный бред. Просто тяжело мне.
- Когда в крайней командировке был? Только не ври, честно говори, - Андрей положил руку ему на плечо. - Я же чую, что непростой ты.
- Четыре месяца назад.
- Сделали? Скажи, если можно. Нельзя, промолчи.
- Сделали. Работы там весной много было.
- Ну тогда лады. Пройдёт. Давай, пьём ещё по одной и по домам. Вань, зачем ты сюда приехал?
- Я ещё днём чувствовал, что вернусь.
- Такая догадка у меня, что ты просишь помощи у него, - Андрей наклонился к нему. - Я прав? Ты Лёху отпустить не можешь? Или Лёха тебя?
- Не могу. Кто кого не знаю, но он всегда со мной. За плечом стоит, - кивнул он в правую сторону. - Я иногда замечаю, что поворачиваюсь и в мыслях разговариваю с ним. Капитальный друг. Был.
- Ясно. Давай по домам, пора.
- Вы поезжайте, а я отдельно вызову.
- Закинь себе мой номер, - Андрей прикурил сигарету. - Если чё, то вдруг я нужен буду.
Ребята попрощались на выходе и на подошедшем такси уехали в город.
Он дождался своё такси и уехал за город на берег реки, где они бывали когда-то с Лёхой. Предварительно, он договорился с таксистом, чтобы тот забрал его в назначенное время.
- Загулял ты, парень. Ваши все уже по домам, не видно никого.
- Надо мне так, батя, - таксист был старше его лет на двадцать с лишним, точно.
- Заберу, не переживай. Давай телефончики друг другу забьём на всякий случай. Как нагуляешься, так и позвонишь. На берегу, кто-то ждёт?
- Кто? - он растерянно посмотрел на таксиста. - А-а. Это... Лёха ждёт. Друг Лёха.
- Понятно, гуляйте.
Вдоль берёз, по затерянной в высокой траве тропинке, он спустился на скрытую от посторонних глаз поляну и вышел на небольшой песчаный бережок. Вот он, пологий спуск к воде и тихая речная заводь.
- Тихое уютное место. Да-а... Вот тут мы и прятались с тобой, Лёха. И после командировок сюда ездили. Спокойно тут, душа отдыхает, - он помолчал. - Бывало, накупаемся в речке, попадаем - ноги вразлёт, и спим. Проснёшься, а уже вечер. И даже с ночёвкой тут оставались.
Отпусти мне небо, и прости,
Все поступки, твёрдые решенья,
Горькие и сладкие мгновенья,
Тяжкий крест, что довелось нести.
Мне бы всё забыть, да полный ноль,
В тишине зализываю раны,
От потери сил немного пьяный,
Пью росу с травы, и хлещет боль.
Я перед тобою, веришь, чист,
Не прогнусь под бешеным ударом,
Дай своё прощенье - тихим даром,
В руки, как с берёз упавший лист.
Тишина... Всё та же тишина. И только шустрые кузнечики прыгали в траве и выводили хором своё многоголосие. Ему казалось, что в их трескотне отчетливо слышится короткое: зачем? зачем? зачем? Он сел в траву и положил руки на колени. Шальная стрекоза тут же зацепилась за плечо и щекотно поползла вниз по руке. Прищурившись, он задумчиво смотрел на реку.
- Лёха-а. С той поры как ты лёг, я не могу войти тут в воду. Без тебя не могу. Попробовать? Ты же рад будешь... Лёх, а я сейчас за тебя и за себя. Давай? Отпускай меня. Отпускай...
Мысли роем вились в воспалённой голове, взрывая никому не высказанные слова. Состояние, словно он вдохнул в себя глоток огня и не смог выпустить обратно. Груз нацепленных друг на друга событий выжигал нутро и ему казалось, что ещё немного и его грудь треснет пополам. И он не выдержал... Жуткий рычащий крик пронёсся над гладью спокойной воды.
- Лёха-а... С-суки-и... Они забрали тебя-я...
Скинув обувь, он бросил в берет телефон и деньги и вошёл в воду. Вошёл в джинсах и тельнике. Поднимаясь по телу, приятная прохлада воды забирала его вглубь реки и охлаждала, как нагретую в кузне железяку. Ноги, бёдра, живот, грудь, шея. Он оттолкнулся и поплыл.
Вернувшись на берег, он отключил телефон и лёг под берёзу в густую зелень травы. Тишина успокаивала, и только лёгкий ветерок играл в ветвях, создавая особые звуки молчаливого леса. Нечаянно оторвавшийся берёзовый лист покружил в воздухе и упал на землю, затерявшись в кустах дикой смородины. Он проследил за его полётом, и большими глотками влил в себя очередную дозу водки. Она лилась в него словно вода из крана: он больше не чувствовал её вкуса. Смахнув набежавшие слёзы, он долго лежал и смотрел в небо.
- Хорошо, Лёха. Мне же сказали, чтобы я жил миром живых. Будем жить? Попробуем? Хотя... - он усмехнулся. - Как я могу кинуть тебя? Вот скажи мне, как? Стоишь рядом и молчишь, - он затих на пару секунд и взревел: - Да никак!.. И на хрен всё! Стой, Лёха. И будь рядом, - он закрыл глаза и уснул.
Выработанное чутьё позволило ему через некоторое время резко выйти из сна. Включив телефон, он увидел кучу сообщений, это звонили ребята. Время поджимало, за ним скоро должен был приехать таксист. На всякий случай он перезвонил, и таксист утвердительно бросил ему в трубку:
- Да, я еду к тебе.
Отключив телефон, он отпил пару глотков из бутылки и к назначенному времени вышел на дорогу. Таксист его ждал.
- Привет, дядька, - бросил он, садясь на переднее сидение. - Как тебя называть? А то катаешь меня, а я даже имя не спросил.
- Дядька Вася. А где дружок твой?
- Там, - он показал глазами в небо и вылил в себя остатки водки. - Сколько я тут был?
- Десять часов, как договорились, - таксист покачал головой. - Парень, тебя куда везти-то?
- Туда, откуда утром брал.
- На кладбище, что ли?
- Аха. У меня приказ, сутки с Лёхой продержаться. Поеду к нему. Шибко тошно мне, дядька Вася.
- И много тебе ещё держаться? Как звать-то тебя?
- А-а. Ванькой зови, - кинул он, не отвечая на первый вопрос.
- Дурак ты, Ванька. Поехали домой.
- Не-е. Мне к Лёхе надо.
- Хорошо. Позвонишь потом, я приеду за тобой, - таксист закурил, и дальше они ехали молча.
- Ветерок свежий сегодня, и тучи забегали. Дождь точно будет. Заканчивай тут дела свои и звони. А я пока поработаю, - таксист притормозил у ворот кладбища. - Не суй деньги, а то пошлю далеко. Всё, в расчёте. Я Афган прошёл, и понимаю тебя.
- Хорошо, - кивнул он таксисту и ушёл вглубь кладбища.
На землю наплывала промозглая влажная хмарь. Ветер стал холодным, пронизывающим насквозь, но он его даже не чувствовал. Ему было глубоко наплевать на эту меняющуюся погоду. В руке у него была крайняя бутылка, купленная по дороге добрым дядькой Васей по его просьбе. Он шёл вдоль узких дорожек к Лёхе и на ходу вливал водку в себя. Возле Лёхи он выпил крайние три глотка, а остатки разлил по могиле, вытрясая из бутылки всё до последней капли. Попросив у друга прощения за оставленную тару за крестом, он присел на холодную мраморную плиту.
- Безнадёга, Лёха. Но я продержусь. Нормально всё. Крайний пузырь вот пополам с тобой разделил. А ты лёг... Укрылся этой плитой и даже не жалуешься. Видно крест мой такой, тащить этот груз на себе, - вглядываясь в Лёхины глаза на фотографии, он стиснул зубы в невозможности сдержать слёзы.
«Как закрыть в прошлое дверь? Память-то живая, её не захлопнешь. Замурованная в гранит и мрамор вечность - ты забираешь самое дорогое, что есть у человека. Ау-у, пл... Эхо памяти бьёт тебя тем, что ты носишь в своём сердце. А сердце бьётся зарубкой в височной вене. Где те нарисованные границы, отделяющие твой существующий мир от того, который висит рядом в своей невесомости? Его - нет, и он - есть. Есть здесь, на этом могильном холме, под которым лежит то, чего уже нет. А я опять перевариваю очередной август и подхожу экстремально близко к натянутой над серой пропастью светлой ниточке. Только не разожми пальцы... Мне приказано сидеть на этой тонкой светлой полоске. Отдыхай... Ты же устал, мой мальчик.
Канатоходец, пл... Ученик фортуны. Или мученик, вбивающий кулаком чьё-то злобное лицо в окровавленный снег... Хан, зато ты тут. А мог бы лежать, если бы... Не дай бог! И ты, Воля, пока тут. А когда-нибудь и ты вот так же будешь лежать. Потом. А сейчас... Придёт время, ты сбреешь эту щетину и весь помятый упадёшь в чистые простыни. Пьяный бред?.. Ну и что, это мой бред. О-о, Господи-и... Как сейчас охота грубо и матом. Сердце только - ды-ды, ды-ды... Чё ты ды-дыкаешь? Водку качаешь?.. Да, пьяный! Больше не буду.
Воля... Как же ты сейчас хронически волен. Ты - свой собственный!.. Огурчиком бы закусить эти бешеные вопли водки. Щас бы полкило колбасы. Хорошей. С мясом, пл... А не со всякой ерундой. Не-е. Лучше мяса кусок, прям наваристый такой, прям руками отщипывать. И развернись душа! И всё... В Багдаде всё спокойно. И ищите каждый свою форточку. Взлёт-падение... И только ты сам вылезешь из своего плена. Если Не Мы - То Никто! Да, Лёха?.. А война сегодня - это работа для хорошо обученных войск специального назначения. А их, Лёха, сокращали. Глупо... Но ничего. При случае, за два дня соберёмся, а на третий дадим, кто выпросит. Мы всё равно всех убьём... По факту прихода на нашу землю с оружием. Господи-и, как же я жрать хочу!»