17
Осенняя хандра скопилась в горле комом,
Застыла в облаках её седая даль,
Перекатись быстрей, простуженным разломом,
В мой бело-белый и завьюженный февраль.
Настроение - зарыться, закрыться, не вылезать из дома. Пропасть от всех и от себя. Меня! Вообще! Нет!.. Нет - и всё проспать. Капитально. Наступит понедельник, и вперёд - Ванька Неволин.
Утром в раздевалке, демонстративно махнув перед ним носовым платком, вынутым из нагрудного кармана, Пашка напыщенно заявил:
- Herr offizier!.. Вам брошена перчатка в самое haries. Шпаги готовы и ждут в саду. И до земли вам шляпой. Ваш верный - Соловей. Это в частности.
- А конкретно?
- А конкретно. Товарищ командир, я вызываю тебя на спарринг. Пора показать молодым настоящий бой. Будешь переодеваться - затяни потуже косынку. Та шоб она у тебя не спала. Честь имею! – Пашка щёлкнул каблучком.
- Спарринг, говоришь? Ну готовься, Паша, - он слегка притянул Пашку к себе. - Тапки покрепче шнуруй. Та шоб ты с них не выпал.
- Не убей только, - хохотнул Пашка ему в лицо.
Позже в тренажерном зале, они с Пашкой не хило молотили друг друга, показывая на практике молодому пополнению удары, технику и приёмы. Закончив бой, уставшие и довольные, они попадали на скамейки, стоявшие вдоль стен зала.
- Хорошо, Вань?
- Хорошо.
- А кто может понять, что нам от этого хорошо?
- Да никто, Паш, - и они дружно захохотали.
Наступала глубокая поздняя осень, слякотная и неприветливая в своих погодных выкрутасах. Мокрый снег валил крупными хлопьями, забивая лобовое стекло. Рядом с ним, в бесформенной дорожной каше, мучился спешивший домой вечерний поток машин. В такие минуты в голову лезет разная ерунда и очень хорошо думается. Сегодня ему думалось о семейном. Как хорошо, что у тебя есть свой угол, что там есть маленькая девочка Наташа, которая ждёт его домой. И как хорошо, что не надо ехать за ней на работу на противоположный берег реки в нескончаемой веренице машин, потому что у неё выходной.
Работа захлёстывала с головой, и все последующие дни он приходил домой усталый и выжатый до основания. В отпуск бы. Упасть головой в подушку, и спать, спать, спать. Зарыться, закрыться, отгородиться от всего - напрочь. Не хотелось ничего, даже говорить не хотелось. Была только Наташа, которой он мог бы рассказать всё, что его тревожит. Мог бы, но не мог. Всё!.. Никаких тревог, общения, компьютера. Только отдых. Это была даже не физическая усталость, а моральная. Наверное, у каждого человека бывает такое состояние, когда хочется побыть одному и просто отключиться и отдохнуть. Может, всему виной была осенняя хандра, что бывает у большинства людей при перемене времени года, при перемене погоды. Он ехал домой и думал о том, что пора бы сказать Наташе о ребёнке. Пора... Эта мысль настолько крепко засела, что оттолкнуть этот вопрос, оправдывая себя, он больше не мог. К дому он подъезжал в твёрдой уверенности, что сегодня всё скажет.
Увидев припаркованную машину из окна, Наташа открыла двери. В квартире пахло чем-то очень вкусным. И сколько бы женщины не утверждали, что мужики всегда голодные, так оно и есть. А если мужики здоровые и сильные, то они голодные вдвойне.
- Натаха, я голодный, как зверь, - он с шумом потянул воздух в себя. - А ещё у меня есть хорошая мысль. И я не знаю - поесть и сказать, или сказать, а потом поесть.
- Раздевайся, - Наташа взяла у него куртку и повесила на плечики. - А что тебя больше мучает? Поесть или сказать?
- Всё мучает. И поесть, и сказать.
- Иди в ванну, а я на стол соберу. Первое, что ты сказал, это поесть.
- Нет, иди ко мне. Я скажу, а потом пойду, - он притянул её к себе. - Натаха, давай кого-нибудь родим? Я думал об этом, когда от Пашки с дачи ехали. А сегодня тянулся в пробке и решил, что скажу.
- Давай, родим, Вань. Иди в ванну, и приходи на кухню, - спокойно ответила она и отвела глаза в сторону.
- Наташ, ты не рада?
- Разве может быть женщина не рада, когда мужчина просит у неё ребёнка? Ваня... Пять лет я ждала, когда ты мне это скажешь. Давай уже родим.
- Всё, я в ванну, - он довольно улыбнулся и поцеловал её сверху в макушку.
В ту ночь, когда они спали крепким предутренним сном, неожиданно прозвенел телефонный звонок. Он сразу понял, что звонок тревожный. Включив ночник, он внимательно слушал, и его прищуренные глаза застыли на одной точке. Звонок был от дежурного.
- Неволин?.. Вань, твой парнишка тут, Хан, чуть не удавился. Давай, приезжай. Я звоню тебе первому. Надо бы доложить, но ведь вызовут скорую и увезут по психу.
- Как он сам? Где?
- Да ничего вроде. Только видно, что стресс у парня. Он в медкабинете.
- Я еду. Не докладывай пока никому.
- Вань, что-то случилось? - Наташа тоже проснулась и смотрела на него сонными глазами.
- Мне надо срочно на работу.
Выпив на ходу налитый Наташей чай, он быстро оделся и убежал. Она знала, что он ничего толком не скажет о работе, и просто задумчиво закрыла за ним дверь.
Он гнал машину по промозглому от дождя и снега ночному городу, мысленно ругая этого мальчика.
«Хан, что же ты наделал? Что там у тебя случилось? Почему я ничего не знаю?»
Он гнал машину и корил себя, что не доглядел, не спросил. Ничего странного в поведении Хана накануне днём он не заметил. Влетев в медкабинет, он увидел Хана, лежавшего на кушетке. Отвернувшись к стене и сжавшись в комок, Хан словно отгораживался от всего, что его окружало.
- Хан, - наклонился он к Хану. - Айдархан, что случилось?
Парень резко повернулся и прижался лицом к его колену. Дежурившая в кабинете медсестра взяла со стола листок и молча подала ему.
«Айдархан, здравствуй. Прости меня за это письмо. Мне проще объяснить тебе всё в письме, чем говорить по телефону. Понимаешь... Расстояние может убить всё, что связывает людей друг с другом. Нельзя удержать чувства, когда нет любимого человека рядом. Да, сначала ты тоскуешь, потом постепенно привыкаешь, начинаешь просто ждать и отсчитывать дни. А потом ты уже ничего не считаешь, от невозможности что-то изменить. Ты впадаешь в какое-то безразличие, и тебе становится всё равно. И тут появляется кто-то третий. Он увлекает тебя в реальный мир, где не простые телефонные разговоры, а настоящее общение. И в один из дней получается так, что ты уже не принадлежишь тому, кого хотела дождаться. Прости, так получается в жизни. Потом вдруг выясняется, что такое может произойти не раз и не два. Ты с недоумением понимаешь, что ждёшь ребёнка и тебе нужно замуж. Айдархан, мне сейчас необходимо выйти замуж. Я повторю, необходимо. А самое ужасное - я не люблю его. Я выхожу замуж, потому что так нужно. Мой милый Айдархан... Я люблю тебя. Ты хороший, у тебя всё получится, я знаю. Прости, что не смогла дождаться. Не ищи меня, не надо. Меня больше нет. Меня нет совсем. Я - просто тень. Это пишу тебе я, твоя...»
Хан лежал скрюченный и напряжённый, уткнувшись лицом в его колено.
- Вань, его нельзя так оставлять, - медсестра забрала у него письмо. - Я не знаю. Скорую вызвать? Ты же понимаешь, куда его увезут?
- Понимаю, - он поднял глаза на медсестру. - Валюша, сделай что-нибудь. Рвоту, понос. Дай что-нибудь выпить, чтобы он вялый и сонный был. Пусть везут в инфекцию, в хирургию, хоть куда, только в госпиталь.
- Рвота, понос. Вань, - медсестра с недоумением посмотрела на него.
- Валюш, ну сделай. Я не знаю... Я прошу. А письмо отдай, пусть у меня будет.
- Хорошо, - медсестра глубоко вздохнула. - Хан, выпьешь? Давай, Ханчик. А там скажешь, что накануне пил кефир, молоко, что-нибудь съел нехорошее.
- Бабы-бабы... Что же вы с нами делаете, - он хорошо понимал, какие чувства переживает сейчас Айдархан.
Они с медсестрой уговорили Хана принять лекарство. Спустя какое-то время, он сам сопроводил Хана в госпиталь и вернулся на работу.
Мир не без добрых людей!.. Сколько раз эта поговорка оправдывала свою истину. Конечно же, нашлись эти добрые, которые нашептали начальству о произошедшем ЧП. Сняв трубку телефона, он услышал недовольный голос полковника Щербинина:
- Сам придёшь, или официально вызвать?
- Сам. Время назначьте.
- Немедленно.
Заранее настраиваясь на серьёзный разговор, он шёл по коридору с одной мыслью: «Хана, не сдам». Открывая дверь кабинета полковника, он увидел как в конце коридора поднял кулак Федя в знак поддержки. Он махнул Феде в ответ и решительно вошёл в кабинет.
- Доброе утро. Разрешите.
- Разрешаю. Почему к старшему по званию обращение не по форме?
- Здравия желаю, товарищ полковник, – он вздёрнул брови, понимая, что полковник готовит почву для давления.
- Кому-то и доброе, только не нам с тобой, - полковник хмуро свёл брови. - Садись. Что с тобой?
- Рано встал, Владимир Петрович. Не спалось. Кстати, простое приветствие располагает к доверию.
- Хм, - хмыкнул полковник, - Докладывай.
- Читайте, - он подал полковнику письмо Хана.
- Ты понимаешь, что у нас ЧП? - полковник прочёл письмо и вернул обратно. - Ты понимаешь, чем неуравновешенность психики в нашей работе может обернуться? Он же прошёл все проверки. Что случилось?
- Товарищ полковник, где ЧП? Какое ЧП? - он смотрел на полковника сквозь прищуренные глаза. - У Хана, что-то с животом. Он говорит, что купил молочку и вечером выпил. Ну а в ночь поплохело.
- Неволин, а ты во всём уверен? Даже в нём? - полковник тоже прищурил глаза. - Ты зубы мне не заговаривай. Бабам прищуривайся, а мне не надо. Сахьянова в группе немедленно заменить. И вообще!.. Домой его! К маме!
- Я уверен в нём. Если я его взял, значит мне так надо. А к маме отправить - это равносильно самим его и добить. Согласны? - он пристально взглянул на полковника. - Петрович, я не отдам его.
- Тебе, чего?.. Тебе приказ написать?
- Приказ написать недолго. Ты меня тоже впиши на вылет, это я недоглядел. Пиши, бумага всё стерпит. А вот человек - нет. Человек - не казённый сухарь, иногда он показывает слабость и свои чувства. И только такой в любом деле и при любой опасности выручит и не подставит, - он смотрел на полковника в упор. - Да! Потому что он живёт и чувствует. Парень весной жениться хотел, а оно вон как вышло. У вас были моменты, когда вам хотелось пистолет к виску и щёлкнуть? У меня были, когда умер отец. И когда Алексея Нечаева домой привезли. Груз «200». Петрович...
- Ладно, - полковник помолчал, пережёвывая сказанное. - Сахьянов под твою ответственность. Если что, то шкуру спущу! Где он?
- Есть, под мою ответственность. В госпитале, в инфекции лежит. Говорю же, что молока парень напился.
- После выписки оба ко мне, без вызова. Всё, иди.
Он дошёл до двери, повернулся к полковнику и спросил:
- Товарищ полковник, разрешите доехать и о здоровье узнать? Апельсинчиков больному подкинуть.
- Ты ему лучше молочка свежего вдогонку, чтобы дальше всех ходил.
- Нельзя нам молоко, демаскировка будет. Петрович, спасибо. Я уехал.
Городские дороги были плотно забиты транспортом, и машина еле двигалась вперёд. Он не хотел сейчас спешить, нервное напряжение остатка ночи и беспокойного утра давило усталостью. По радио «Земляне» пели любимую по детству песню - «Трава у дома». Он ехал в пробке, постукивая рукой по рулю в такт музыке, и вспоминал бабку Наташу.
«Эх, где же те деревенские годы - распахнись душа! Надо в свободный день съездить на могилку к бабке, за делами и заботами так и не попал к ней. Кому она нужна на том деревенском кладбище? Никому... Только он и приедет».
Мокрый снег завалил все дороги. Машины вязли в этой осенне-зимней каше, обдавая друг друга из-под колёс грязными кляксами. Минут через сорок он был в госпитале. Выпросив у дежурившей в приёмном покое бабульки старый застиранный халат, он прошёл до сестринского поста, спросил номер палаты и вошёл. Хан лежал в углу за дверью, отвернувшись к стене и зарывшись в одеяло до самой макушки.
- Айдархан, - он тронул Хана за плечо. - Это я.
- Командир, - резко повернулся Хан. - Я знал, что ты придёшь. Я ждал.
- Ну а как, конечно бы пришёл.
- Меня спишут теперь, и домой? Ваня, я не хочу туда. Я не могу туда.
- Всё будет хорошо, я обещаю.
- Ты уберёшь меня из группы?
- Кто тебе так сказал? Мы послужим с тобой, Хан. Что тебе тут делают?
- Уколы, таблетки, витамины, обследования назначили. Врач спрашивал про синяки на руке и шее. Я сказал, что в рукопашке неудачно увернулся. Он посмотрел в бумаги, с чем я поступил, потом сказал, что понаблюдают, проверят на отравление и аппендицит.
- Ты полежи пока и проходи эти обследования. Дней через десять мы заберём тебя отсюда. Ребята вот собрали пакет, ешь и отдыхай. Игорь передал, что после работы заедет.
- Ваня, я жениться хотел. Мы с ней со школы, с девятого класса. Я думал, что мы вместе будем. Зачем она так со мной?
- Хан, не всё в жизни бывает гладко. Может, она ждать устала? Армия, учебка, служба. Не каждая женщина такое выдержит, тем более у вас расстояние. Есть такие, которые ждут, но их мало.
- Я ей в глаза хочу посмотреть. И всё, больше ничего, - Хан говорил с заметным акцентом, и это так нравилось, что он даже улыбнулся.
- Переверни её, как прочитанную страницу. Мой личный опыт - нервы мотать не стоит. Она не одну ошибку совершила, которую можно простить. Она много раз и осознанно встречалась с другим. А может, и хорошо, что она не стала твоей женой. Вылезло бы всё в семейной жизни, а там и до развода недалеко. Я не утверждаю. Я говорю о возможном факте. А вообще, ты будешь помнить её всю жизнь.
- Мне нелегко, командир.
- Разве я говорю, что легко? Я тоже чуть не женился в своё время. Неспокойно тогда было, всё один и один. Но я не женился, не моё это было. И печали по той женщине не держу. Как говорят: всем тело подавай, вот она и пользовалась телом. А чтобы в душу заглянуть - это слабо, это не всем дано. А сейчас... Жена любимая, и радуюсь, что так хорошо вышло.
- У меня внешность не такая, как у вас. Мне тяжело найти здесь девушку.
- Внешность у тебя, Хан, самая красивая. Выправка, спортивная фигура, решительность. Да, решительность! И не смотри на меня так, я знаю, что говорю. Мы тебе такую девочку отыщем - всю жизнь на руках носить будешь. А её не надо наказывать, она сама себя наказала. Это видно по письму. И в сердце держать её не стоит. Пожалей и отпусти. Она сама знает, кого потеряла.
- Я справлюсь, командир.
- Я знаю, Хан. Завтра забежим к тебе. Ты звони, если что-то надо.
- Привет, передай ребятам.
_ Хорошо, - он кивнул Хану и вышел из палаты.
Одиночество - как заболевание, и последствия его бывают страшными. В одиночестве мы создаём свой определённый мир. Помещая себя в ограниченный «куб», мы отгораживаемся невидимой стеной от действительности. Мы отстраняемся от всех, появляется депрессия, теряется смысл жизни. Нам кажется, что нас не понимают и не слышат. Мы создаём себя в этом «кубе» такими, какие мы есть на самом деле. Перед собой не соврёшь. Мы остаёмся один на один со своей сущностью в этом мире. И главное - вовремя выйти из состояния этого одиночества, найти точку опоры и оттолкнуться, обещая себе жить дальше. Увы, у некоторых это не получается, и итог может быть печальным.
«Нет, Хан, ты не останешься в своём одиночестве. Я тебе обещаю», - думал он, сбегая с крыльца госпиталя.
Дома он упал в ванну и пролежал в ней около часа. Мысли в голове клубились так, словно там разбушевался встревоженный пчелиный рой.
- Ты уснул? - заглянула к нему Наташа.
- Нет, устал просто. Я сейчас, - он тщательно сбрил проступившую щетину, окатил себя из душа прохладной водой и пришёл на кухню. - Всё, давай есть, я дико голодный.
После ужина они устроились на диване перед телевизором, Наташа смотрела какой-то фильм. Положив голову на её колени, он закрыл глаза и затих.
- Вань, пойдём в спальню, ты уже больше часа так спишь, - разбудила она, потеребив пальцами за щеку. - Я пойду постель стелить, приходи.
- Аха, я минут через десять приду.
От маленького вечернего передрёма спать уже не хотелось, а от пережитого утром волнения в голове крутились разные мысли.
«А если бы не успели, - думал он. - А если бы получилось. И как бы он жил, если бы пришлось отправлять Хана грузом его маме. Как там смотреть ей в глаза?.. Вайс, тебе всегда удавалось понять, что кому-то из нас очень хреново. Ты всегда находил слова, чтобы доказать - что всё в мире относительно, и что бывают ситуации хуже и страшнее той, о которой ты сейчас сильно переживаешь».
Припомнилось... Однажды, уходя на задание на десять суток, они попали в ситуацию, когда пришлось провести в горах шестнадцать. Есть было нечего, все скудные запасы, что они брали с собой на десять дней и тянули как могли, почти закончились. Если воду можно было набрать в любом ручье или речке, то с едой стало туго. Остатки риса делили на всех по две-три ложки на приём, чтобы хоть как-то заглушить голод. Это был тот случай, когда необходимо было выживать. Тогда, на очередном привале, Вайс осмотрелся вокруг и ушёл в зелёнку. Через какое-то время он вернулся: в руках у него была небольшая, чуть больше метра, мёртвая змея без головы.
- Во! Вайс приварок припёр, - хохотнул Ромка. - Бодрей, пацаны, сейчас деликатес из гюрзы будет.
- Тоха, готовь угольков пожарче, щас мы её в шкуре запечём, - Вайс вытер со лба проступивший пот. - Шипко резвая попалась. Кстати, предупреждаю молодёжь, никогда не трогайте отрезанную голову, может укусить.
- Где ты её поймал? Это же тихушница. Она не выдаёт своего присутствия, пока не потревожишь, - Ромка поднялся и стал активно помогать Вайсу.
Привычным жестом они порезали змею на куски и хорошо промыли. Видно было, что им доводилось раньше так делать. Денис смотрел с нескрываемым интересом, а они с Лёхой с любопытством и чувством заметной брезгливости. Антоха разгрёб в стороны жаркие угли, уложил в небольшое углубление куски, посолил и вернул угли обратно, присыпав содержимое маленького костра.
- Что смотрим? - кинув в котелок остатки риса, Вайс размешал его и щедро посыпал солью. - Не доводилось?
- Нет, - хором ответили они с Лёхой, а он добавил: - Слышал, но не довелось.
- В армии тут были и не довелось? - включился в разговор Ромка, загадочно глядя вдаль. - Ну да... Если смотреть на это с одной стороны - то оно, конечно. А если с другой - то жрать-то сильно хочется. Давайте, ребята, облизывайте ложки и рисуйте в голове воображаемую телятину.
Конечно, они знали, что в горах зачастую приходилось поддерживать силы на трудных выходах любым способом. Он вспомнил, как поморщился тогда Лёха, а его просто передёрнуло от вида разделанной ползучей твари, вынутой вскоре из костра. Ромка с интересом поглядывал в их сторону, весело щурясь на солнце.
- Я сдохну, но есть не буду, - сказал он твёрдо.
- Берите ложки, - кивнул им Вайс, сняв котелок с дымящейся похлёбкой из риса.
- Нет, - как по команде замотали они с Лёхой головами.
- Отставить, - Вайс потёр макушку, как бы собираясь с мыслями. - Мы идём на воде вторые сутки, не считая нескольких ложек риса в день и пары долек шоколада. Вы хотите отсюда вылезти? Домой хотите? На одной воде далеко не уйдёшь, и с рисом мы тоже закончили. Впереди сутки перехода до базы. Поэтому, это - не приказ, это - просьба. Берите ложки, ребята.
Голод настолько прочно добил их, что чувствовалась лёгкая заторможенность в голове. Наблюдая, как ребята кидают в себя кусочки мяса, вывернутого из обугленной кожи, и тут же загребают ложками рисовое варево из котелка, он первый взял ложку, а за ним и Лёха. Неприятие экзотического мяса подкатывало лёгкой тошнотой, но он взял приличный кусок и заставил себя съесть. После шести часов следующего перехода, Вайс достал из эРДэшки две плитки шоколада и разделил всем поровну... Он вспоминал это и думал:
«Вайс, умел ты заботиться о своих группёрах в любых вопросах, забывая порой о себе. И ты не обидишься, если я мысленно скажу, что люблю тебя. Как брат - брата, или как сын - отца. Вайс, это точно. О-о!.. Оказывается, и я могу сказать другу - люблю тебя. Смешно и грустно».
Он вспомнил Тимоху, однажды сказавшему ему слова о солнышке и одуванчике, и улыбнулся.
Все последующие дни он через день мотался после работы в госпиталь, потом ехал за Наташей, и домой. Окатив себя в душе водой и наспех проглотив ужин, он валился в постель и засыпал крепким сном, успевая, между прочим, пожелать всем: «хорошо бы уже в отпуск». Закрутившись в хлопотных делах, через несколько дней он решил выйти на связь со своим компьютерным другом. Там его ждал давно повисший в сообщениях привет от Тимохи.
- Привет. Я жив-здоров, не переживай. Хотя и вижу, что не переживаешь. Нет ни слуху, ни духу от тебя. Удачи. Твой друг - Тимоха.
- Привет. Я жив-здоров. Ты тоже не переживай. Хотя я давно вижу, что ты слишком занятый для друзей. Вот он и слух, и дух, и вот он я. Никуда не делся.
- Да, я занят был. Теперь звоню друзьям, а они трубку не берут. Я в управляющую компанию ушёл работать и запахался там в чёрную.
- И что? Привет друзьям некогда послать? - он чувствовал, как Тимоха крепко заводится.
- Ваня, я выхожу на сайт, а тебя нет. Вот и думаю: ты тоже в углу обиженный сидишь? Да сидите, как хотите! Все подряд!
- Не ори! Ты занят, и я занят. Я не мешаю, когда люди заняты.
- Я всегда нахожу время для друзей. А когда молчу, то все на это плюют. Как только одному будет плохо, так он сразу позвонит. А Тимоха, как всегда, придёт на помощь. Да нифига! Буду орать! Понял, Неволин?
- Ну и ори. И не зли. Вот точно, когда-нибудь развернусь и...
- Дай! Развернись и дай! С тебя я только начал, сейчас все в расход пойдут.
- Ты чё орёшь? И меня в расход?.. А я думал, что я уже там.
- И тебя в расход, если тебе так надо. И хватит на меня орать.
- Где выдержка, Тимоха? Дай лапу, друг. Я сказал!
- На. Р-рычу. Злой я.
- Мур-р тебе, пл... Наорался?
- Да. Спасибо, что выслушал, Иван.
- Нет, ты всё выпусти, не копи там злобу. И давай уже, греби на работу.
- Сейчас пойду. Ванька, полгода прошло с нашей встречи.
- Скоро ты будешь с портфелем и толстым пузом ходить. А как же! Ты теперь за важного зама в управляющей конторе. А мне так и ползать по земле. Пока. Пошёл я на работу.
Проходя утром мимо полковника Щербинина, он улыбнулся, козырнул и пошагал дальше. Он шёл и чувствовал пристальный взгляд в спину.
- Неволин, - остановил его полковник. - Ты был у своего больного? Как он?
- Был. Нормально. Уколы ставят, обследование проходит. Наблюдают, чтобы исключить аппендицит, товарищ полковник. Скоро выпишут.
- Иди, - кивнул ему полковник и, уходя дальше по коридору, он услышал за спиной крепкий мужицкий мат.
- Това-арищ полковник, - улыбаясь, он обернулся и покачал головой.
- Иди, сказал. На полигон! И не включай мне тут свои улыбочки.
- Есть, не включать! И на полигон.
Была пятница, и Пашке приспичило в завтрашнюю субботу устроить на дачке мальчишник втихаря от своих нежных половинок. Захотелось им так, побыть в тесном мужичьем кругу с разговорами за жизнь. Весь вечер Пашка метался по телефонам, организовывая это движение, и между делом придумывал повод для всех, чтобы смыться пораньше из дома. Одно печалило: к Феде нечаянно нагрянули близкие родственники супруги, и Федя с вечера крепко застаканился. Мальчишник завис под угрозой. В субботу поутру его разбудил телефонный звонок. Пашкин голос был тревожным и возмущённым.
- Молчаливый Воля. Позволю доложить, что Бах сегодня пьян, поскольку у него вчера случились гости. С утра он арестован супругой по-чёрному. Алька-Граф в бегах: его дражайшей супруге срочно понадобились, три ха-ха, весенние сапоги и шарфик в сеточку. «Тысяча чертей на мою голову!» - воскликнул Алька и ускакал в неизвестном направлении. Я, не по своей воле, а стараниями моей нежнейшей половины, доставлен до любимой тёщеньки и встрял тут до вечера. Теперь тяпну с тестем втихаря и задремлю тут на ночь. Планы на мальчишник переносятся на не знаю когда. Облом, Ванька.
- Короче, засада. Понял я, - хохотнул он в трубку.
- Ты улыбаешься? А мне не до смеха, Ваня. Мероприятие конкретно нарушено. Всё! Бум быть дальше.
- Иди и тяпни уже, а то и тут засада будет.
- Пополз. Предварительно произвёл разведку: маман с дочей перебирают клубочки для вязания. А тесть из-за угла очками мигает - иди скорее. Всё, выключаюсь и пополз. Заодно тёщеньке пол пузом протру. Мать их.
- Паш, а спалился-то Федя. Забузил он с утра, что надо по делам ехать, и выдал нас по пьяни. Поэтому и арест на него по полной наложен. Между девчонками звон пошёл и был подписан приговор: до понедельника никого никуда не пущать. Хлопайте в ладошки своим миледи, мушкетёры.
- Феде всё. У него даже телефон молчит. Алька в бермудах города пропал. Сапоги, что ли всё ищет? Мне слова лишнего нельзя, тревогу сразу воют. Блокпост, Ваня, по всем направлениям. Что характерно - обнаглели! Я забежал по дороге к Хану, там всё в порядке.
- Давай уже, отбой на сегодня с мальчишником. Пока.
Так получилось, что выходные на удивление были теперь свободными. Они с Наташей съездили в кино, потом зашли в кафе и посидели там пару часов. Всё же редкими были такие дни, когда они могли побыть вдвоём и погулять по городу. Вечером, сидя за столом на кухне, он задумчиво крутил в руке бокал с вином.
- О чём ты думаешь?
- Да так, мысли ни о чём. Наташ, ты помнишь о моей просьбе? О ребёнке, - Наташа кивнула ему и улыбнулась. - Скажешь мне, когда получится. Сразу.
- Конечно, Вань. Ты очень хочешь?
- Очень, - он поднял на неё глаза. - Иди ко мне.