Всю жизнь, с тех пор как я себя помню, я панически боялась смерти. Говорят, детство – это царство, где никто не умирает. В детстве никто не задумывается о том, что когда-нибудь его не станет, это должно приходить гораздо позже. Поэтому дети такие счастливые. Но вышло так, что у меня такого детства не было. Моя мать, - а она врач, - все сетовала, что это из-за тяжелых родов. Вроде как, оттого что роженица долго мучается, ребенок чувствует эту боль тоже, и поэтому «тяжелые» новорожденные попадают в группу риска потенциальных невротиков. Так она говорила мне, когда мое щупленькое детское тельце, укутанное в одеяло по самую макушку, содрогалось от страха и душило в себе слезы. В своих страшных кошмарах я видела темноту, темноту, которая засасывала меня, разрушала. Она снилась мне каждую ночь, и я ничего не могла с этим поделать.
- Так и получается, когда родители не в состоянии вложить в ребенка веру! – охала моя сердобольная набожная бабушка. Только мне всегда казалось, что веру невозможно внушить или навязать. Это должно идти изнутри, приходить самостоятельно. Только ко мне эта добрая тетя Вера все никак не приходила.
- Вот был бы мой зять Добропорядочным Христианином, как моя дочь, рос бы ребенок здоровеньким! – с этими словами одним апрельским утром бабуля потащила меня в церковь.
В тесном, слабоосвещенном помещении было невероятно душно. Толпа народу, в основном древние бабки, бесшумно лепетали текст на непонятном языке. С детским любопытством я задрала голову и стала рассматривать красочные картинки на потолке. Сидящие на облаках мужчины смотрели на меня строго и покровительственно. Я искренне улыбнулась и подмигнула одному особо добродушному старичку. И тут я почувствовала на своем затылке бабушкину руку. Она заставила меня склонить голову чуть не до колен, да еще и шлепнула легонько.
- Что я сделала? – тихо спросила я, а она в ответ на это закрыла мне рот и стала извиняться на все стороны, словно ей было несказанно стыдно за меня. Одним глазком я посмотрела на того седого старичка на облаке, но и он сердился на меня.
- Стой тихо и не двигайся! – шикнула мне бабуля и стала лепетать в такт со всеми. Было невероятно скучно и глупо вот так стоять непонятно зачем.
А потом мне стало плохо. Это произошло, когда бородатый дядька в балахоне вынес какую-то дымящуюся чашку. Стало не хватать воздуха, и я закашлялась, скрутившись пополам. Голова закружилась, а в глазах стало темнеть. Тут мне стало очень страшно. Я не хотела погружаться в темноту, не хотела. Так хотелось жить, хотелось БЫТЬ. Не умирать, нет, пожалуйста! Но стоило мне сделать пару шагов в сторону выхода, как бабушка сжала мое запястье с рассерженным шипением:
- Нельзя выходить пока все не закончится!
- Сколько осталось? – пробормотала я, усиленно хлопая ресницами, чтобы прогнать темноту.
- Два с половиной часа.
Я обессилено кивнула, но тут ноги прогнулись подо мной, и я поняла, что падаю. Представив, как рассердится бабушка, если я с грохотом свалюсь на пол, я собралась с силами и вслепую бросилась сквозь стену человеческих тел к свежему воздуху. На улице стало чуть лучше, когда яркий солнечный свет стал пробивать черную пелену на моих глазах, и удушающий страх отступил. Он всегда приходил и исчезал внезапно.
Но мгновенно, представив бабушкин гнев, я бросилась бежать прочь из этого страшного места. Я летела, не разбирая дороги, и все радовалась тому, что снова могу видеть этот мир. Бежала через трассу, через луг, и наконец, забралась на верхушку липы и просидела там до самого вечера, пока в поисках меня не стали прочесывать район.
Вскоре, я узнала, что по той вере, что была у моей бабушки мы все грешные, и все что мы делаем в жизни – все неправильно, все грех. И что каждый день нужно молить прощения за все, что делаешь за день. И попасть на то облако, где сидят добрые бородатые дяди, никому не удастся. В тот день я поняла, что эта вера – не для меня.
Бабушка же моя, твердо убежденная после того случая что я одержима бесами, затаскала меня по бабкам да по знахарям. Но полегчало от этого только ей. А я к своим семнадцати годам превратилась в законченного невротика.
Я точно знала, что приступы страха появляются периодически. Бывали целые месяцы, осенью и весной, когда я лежала на кровати и только тихо рыдала от безысходности. Ничто не могло отвлечь меня от мыслей о смерти в такие периоды, все напоминало о ней. Я боялась и ждала наступления этих недель с каким-то мазохистским предвкушением, ведь это страшное непреодолимое чувство было частью меня и без него словно чего-то не хватало в моей жизни. Но ведь в ней и без моих сознательных усилий было достаточно того, что символизировало смерть. Кусок мертвой жареной рыбы на тарелке, к примеру. Я давно отказалась от мяса и поедания чего-либо, пожертвовавшего своей жизнью ради утоления моего голода, но я не могу запретить это делать другим. Ну как убедить постороннего человека в том, что они как и мы могут бояться умирать, хотеть жить? Мы давно стали эдаким Богом-в-себе, когда решаем, которая из куриц должна умереть только потому, что у вас День рождения. Я не могу защитить от смерти никого, даже себя, но я могу воздержаться от того, чтобы быть убийцей.
Тот день начался отвратительно. С самого утра лил дождь, и когда я, закутанная в клетчатый плащ с капюшоном, выбежала на улицу, как обычно опаздывая в школу, на дороге я увидела ее. Какой-то козел сбил кошку. Огромная лужа крови растеклась по асфальту. Наполняемая каплями дождя, она переливалась через край, и красная дорожка стекала к обочине. Осторожно, озираясь по сторонам, я перебежала дорогу и стала оглядывать землю в поисках веток или еще чего-то, в чем можно было бы похоронить несчастное животное. Кошка была мертва, смерть витала в сером влажном воздухе.
Под рукой ничего не оказалось, и я сняла плащ, чтобы укрыть им распластанное на асфальте тельце. Но стоило мне подойти ближе, нервная дрожь проняла все тело, ладони вспотели, сердце заколотилось, а ноги сами прогнулись подо мной – я знала эти симптомы слишком хорошо. Глазные яблоки кошки выкатились из глазниц, на открытой пасти запеклась кровь, на клочки разорванной кожи, покрытой черной шерстью, капал дождь. Чтобы не смотреть на этот окровавленный комок дальше, я бросила мокрый плащ на ее тельце. Но тут приступа паники овладел мой, и я, не удержавшись на ногах, шлепнулась в лужу крови.
Дальше я помню все словно в замедленной съемке. В груди бешено колотилось сердце, оно стучало в ушах, в висках. Я обхватила ладонями голову и стала глубоко дышать, чтобы унять этот стук. Внезапно за моей спиной раздался громкий протяжный звук.
Я обернулась. Свет фар ослепил меня. Скрежет тормозов, удар, вскрик. Последнее, что я помню из своей жизни – это мертвые, выкатившиеся глаза кошки в сантиметре от моего лица.
_ _ _ _
Свет, яркий свет. Легкость. Я зажмурилась, но свет никуда не делся. Напротив меня, улыбаясь, стоял тот самый добродушный старик с облака, которого я видела в детстве. Казалось бы, беспокойство должно было охватить меня при воспоминании о том случае, но беспокойства не было. Старик и не думал меня ругать.
- Что случилось? Где я? – озираясь по сторонам, проговорила я.
Тот в ответ покровительственно улыбнулся и провел рукой. Легкая белая масса под моими ногами стала прозрачной, и я увидела столпившихся людей, образовавших узкий круг, в центре которого лежали два окровавленных тельца на асфальте, и одно из них было… мое?
Я с непониманием смотрела вниз. Все это было каким-то странным, пугающим сном. Только вот все вокруг было более реально, чем всегда, да и меня словно было больше. Казалось, будто все внизу – мечущиеся люди, машина Скорой помощи – все было сном, все, что я помнила о своей жизни, было лишь сном, и только здесь и сейчас была реальность.
Я обернулась к старику. Во мне больше не было страха. Я слишком быстро осознала, что мертва, потому что всю жизнь готовилась к этому. Всю жизнь моя душа стремилась сюда, просто не осознавала этого.
Было радостно и спокойно, как никогда в жизни. Мне не нужно было больше спрашивать его ни о чем. Я знала, что в свое время сюда придут мои родные и близкие, и я буду ждать их здесь. И знала, что я вечно буду рядом с ними, в спокойствии и радости. Бабушка была неправа. Все заслужили этот рай, и все будут здесь.
Я обернулась к старику и увидела, что на его руках удобно устроилась пушистая черная кошка с зелеными глазами.
- Как? – спросила я его, но он только ласково улыбнулся в ответ.
14.05.10