Об Иуде я узнала из утренних новостей. Моя «японка», как обычно в это время суток, резво мчалась по кольцевой дороге, обгоняя тихоходных попутчиков, осторожно объезжая многочисленные строительные развалы и перекрытые полосы и неуклонно приближаясь к дамбе. Работала питерская радиостанция – кажется, Эльдорадио – и вот тут-то я впервые услышала о нём. «Сегодня со стороны Финского залива ожидается нашествие Святого Иуды…». Что это за «Святой Иуда», я толком не разобрала. Не то ураган, не то шторм.
Скажу честно: больше всего меня зацепило имя. Не какой-нибудь там Чарли, Эрнесто или Рафаэль, а сам Иуда. Тем более – Святой (в массовом сознании имя «Иуда» крепко связано с чем-то плохим). Но корректно ли утверждать, что причиной, по которой я едва не оказалась Иудиной добычей, послужило имя – не знаю, не знаю.
Может, ты и сумел бы мне прояснить, но ты отсутствуешь. Я не видела тебя восемь месяцев, и неизвестно, когда увижу вновь. А жаль, и не только из-за ураганов. Хотя ты – один из немногих, кто знает давнишнюю историю о том, «как маленькая девочка летала». Я её редко рассказываю, поскольку обычно никто не верит – а кому приятно выглядеть врушей?
Это произошло в горах, где я жила с родителями в восьмидесятые годы. Путь до школы составлял пятнадцать километров. Автобус ходил редко, и только тогда, когда моему отцу удавалось «выбить наряд», то есть договориться, чтобы заводской автопарк выделил транспорт для доставки детей в школу. Однажды бушевала высокогорная зима, после уроков начался снегопад, и мы, маленькие дети, подобно Мазаевым зайцам замерзали под нависшим берегом Караколки, пока папа, его водитель и заводские рабочие разыскивали нас, раскапывали и на руках переносили в машину…
Но летала я в другой раз, по весне. Оказалась после занятий одна в том же школьном автобусе. Остальные дети вышли раньше. Мой дом находился дальше всех от школы. Автобус бежал по кривой извилистой дороге среди гор. С утра дул сильный ветер, и у меня болела голова. У «Ашханы» автобус остановился. Водитель, не сказав мне ни слова, вышел и скрылся внутри помещения. Отправился за своей чекушкой. Тут-то и налетел жуткий порыв ветра, который проломил крышу «Ашханы» и сорвал с петель дверь.
Я только потом узнала, что нас посетило настоящее торнадо уровня F4. А в тот момент – меня охватил ликующий восторг, вперемешку с запредельным, недетским страхом, когда автобус вдруг взмыл в воздух. Я пролетела над той частью посёлка, где жила всю свою сознательную жизнь, и с жутким грохотом спикировала в ущелье, вместе с одноразовым летательным аппаратом. Совсем как Элли, фея убивающего домика. Когда автобус перевернулся очередной раз, двери открылись, и меня вынесло из салона, как пушинку, плавно забросив в облепиховый куст. Он был колючий, но пружинный, и сохранил мне жизнь, оставив в память о суровом спасителе несколько шрамов на теле.
Я работаю в Петергофе, преподаю в филиале крупного вуза. Петергоф – самый что ни есть южный пригород, хотя числится районом города. Живу же я в северной части Питера, на Комендантском аэродроме. Так называется микрорайон. В действительности, там нет ни аэродрома, ни самолётов. Дорога на работу и с работы для меня – целое приключение. Пока не открыли проезд по дамбе, добираться приходилось полтора, два, а то и два с половиной часа. Теперь же я доезжаю за пятьдесят минут, и только в снегопад или ливень с плохой видимостью снижаю скорость. В принципе, я – не боязливый водитель. А чего бояться, если мне приходилось летать?
Правда, год назад, в гололед, бесстрашие меня подвело, выкинув на встречную полосу с интенсивным движением. Машина была смята, сплющена – как, впрочем, две других. К счастью (если, разумеется, моё сомнительное счастье в этом), я была единственным человеком, получившим травму. Я сломала челюсть и повредила лицо. Теперь я часто думаю: что, если бы не подоспел ты, не вскочил в последний момент в машину «Скорой» и не отвез меня в хорошую больницу, где дежурила знакомая тебе бригада челюстно-лицевых хирургов? Ты выступил героем, спасителем, почти как тот облепиховый куст. И разве имело значение в тот момент, что я разбилась, когда летела на встречу с тобой?
Я всегда так боялась тебя потерять, что жила в каком-то неровном, суетливом, подрагивающем ритме. И носилась по дорогам, будто спасалась от невидимых преследователей или догоняла собственную ускользающую жизнь…
Здоровье восстанавливаться не спешило. Лишь к исходу февраля оно вернулось в норму. Разумеется, не без твоей помощи. Ты был для меня лучшим в мире персональным доктором. Правда, даже ты не верил, что я снова смогу водить машину после такой серьёзной аварии. Помню, когда меня выпустили из больницы, ты шутливо сказал: «Ну вот, возить меня больше некому – значит, пора самому садиться за руль!».
Я, грешным делом, не отнеслась к заявлению всерьёз. Ты – и железный конь, многокилометровые пробки, неоправданный риск, амбре бензина и солидола – как одно совмещается с другим? Ты никогда не изъявлял желания самостоятельно крутить баранку и делал гримасу при слове «автошкола». Ещё бы, думала я, тебе ведь не приходилось летать...
Однако ты сдержал обещание: купил расхожую модель «Форда», сдал на права, и теперь проносишься мимо меня, как призрак, когда мы оба спешим на службу. Мы встречаемся, разъезжаемся и мчимся дальше, не узнав друг друга. Но почему-то каждый день по пути на работу у меня сбоит сердце. Примерно в одном и том же месте: у съезда на Гостилицы.
Конечно, я снова села за руль. Разве могло быть иначе? При финансовой поддержке семьи я купила новую «японку», и опять ношусь по дамбе, как угорелая. С той лишь разницей, что теперь и сама не знаю, куда так спешу. Вроде, ждать меня больше некому. Кроме очередного урагана, который, как мне представляется, ищет меня по свету, вычерчивая циркулем круги-ожоги на теле земли.
Я приехала на работу и читала лекции, а сама всё думала и думала о Святом Иуде. За окнами усиливался ветер, постепенно достигая амплитуды урагана Маркеса. И казалось, что древний город Петергоф – исторический, курортный, облюбованный правительством, но мною не любимый – вскорости сдует, снесёт с лица земли.
Когда у меня сработала сигнализация, примерно за десять минут до конца занятий, я испугалась, что мою «японку» увозит эвакуатор. Но, по счастью, причиной шума оказалась упавшая ветка, или ещё какой-то летающий предмет. В общем, машина ждала меня на прежнем месте, мигая синей лампочкой.
Отовсюду неслись завывания сигнализаций, скрипели и стонали, надламываясь, стволы дерев. С трудом я доковыляла от ворот до машины, проскользнула в салон, одеревенелый изнутри, как морозильная камера, повернула ключ зажигания и, выждав, пока погаснут «иконки», завела машину. Датчик расхода топлива услужливо известил, что пора наполнить бак. Я вырулила на загородную трассу, казавшуюся вымершей, и двинулась к ближайшей бензозаправочной станции.
Заправка стояла посреди леса и напоминала избушку лесника – теплую, уютную. Когда я вошла внутрь, доверив свой топливный бак хмурому узбеку, три девушки в красных фирменных жакетах обернулись в мою сторону. Одна из них, коренастая брюнетка с открытым простодушным лицом, тут же подошла к кассе.
– Ваша машина ещё заправляется, – сообщила она, взглянув на монитор. И добавила, поежившись: – Ну и погода сёдни, кошмар какой-то.
– Потому что Святой Иуда к нам пришел, – хмуро проговорила другая девушка, востроносая и хлипкая с виду. И закашлялась, прикрыв платком нижнюю часть лица.
– Да, Святой Иуда, – подтвердила я. И прибавила, засмеявшись: – Я уже ощутила его присутствие.
– Что на дороге? – поинтересовалась брюнетка.
– Пока только очень ветрено.
– Я тут живу рядышком, коттедж за переездом, – поделилась девушка. – За мной жених заедет. А вам далёко?
– До Комендани, – сказала я, и все девушки, как по команде, зацокали языками.
– Да уж, не близенько, – согласилась брюнетка. Своеобразный говор выдавал в ней нездешнюю.
Третья девушка, миниатюрная, с кукольным личиком, подошла к кофейному аппарату и предложила:
– А попейте кофейку за счёт компании. И рогалики свежие…
Чувствовалось, что девушки с самого утра кукуют на заправке одни, и им скучно.
Я поблагодарила и приняла из её рук пластиковую чашку и хрустящий, ещё теплый рогалик. После первого же глотка чёрного кофе стало легко и хорошо на душе. И, конечно, сразу расхотелось куда-то ехать…
Через полчаса «японка» привычно неслась по кольцевой автодороге, а я думала об Иуде. Каким мог бы быть обладатель этого имени? Я почему-то представляла его мягким, вкрадчивым, дипломатичным, ускользающим. Наверняка он избегал бы ссор со мной, ценил бы комфорт и блаженную одурь дневного сна. Его фигура никоим образом не отличалась бы угловатостью, а движения – порывистостью и резкостью; скорее, плюшевая мягкость, пружинная беззвучная походка, ужимки избалованного кота, обезоруживающая улыбка…
И, представив образ, я содрогнулась, осознав, кого он так сильно мне напомнил.
Потому что ураган по имени Иуда способен схватить меня, вместе с моей машиной, и швырнуть, как консервную банку, на ограждение, кинуть под колёса вон той «Татре», а потом топтать и топтать, пока я сама не превращусь в содержимое консервной банки… Неужели и ты был бы способен на это? Разве не ты знал поимённо всех тараканов в моей голове и бесстрашно вёл с ними переговоры, не ты своими нежными руками разглаживал уродливые шрамы от шипов на моём теле, не ты своим появлением зажигал невидимые гирлянды, запускал фейерверки и искрящегося многоцветного змея?
Всё это было правдой; однако, правда и то, что ты подарил мне сущий ад. И долгие месяцы, проведённые в оцепенении, требовали разрядки: мне хотелось настоящей бури. Я подумала: а вдруг я не доберусь до дома, потому что встречусь по дороге с Иудой? Что, если он заберёт меня с собой навсегда? Вот есть же невесты Христовы – девушки, которые отдают свою жизнь Богу; а я стану Иудиной невестой, и он будет последним, кому суждено обнять моё тело в шрамах, поглотить мою душу в шрамах…
Между тем «японка» шла медленнее, чем обычно, и скользила куда-то вбок. Мне приходилось изо всех сил удерживать руль, потому что страшно выворачивало колёса. И я ползла на ста километрах в час, не переставая удивляться: нет ни снега, ни наледи, до зимы почти целый месяц – почему дорога такая скользкая? И почему так много жалких мигающих аварийных огней на правой полосе?
Руль выкручивало всё сильнее, и уже болели руки от борьбы с невидимкой. Как будто я противостояла неизвестному налётчику, и мы молча и яростно возились в грязном овраге, не привлекая к себе внимания, но и не сдавая своих позиций. Снаружи доносились шум и скрежет, а я усиливала громкость приемника. Салон заполняли тевтонские завывания, перекрывая шквальный ветер, рычал Till Lindemann – моя фанатичная страсть десятилетней давности; без него мне бы ни за что не выкарабкаться.
Только съехав с КАД, я почувствовала, как сильно устала. Мне хотелось спать. Опустошенно выключив музыку, я поползла в длинном хвосте побывавших в переделке железных коровок по чёрному извилистому бездорожью. На съезде с табличкой «Парашютная» беспросветными осенними вечерами не горит ни один фонарь. А вокруг – лес и чёрные сосны... Я почти спала; и только сила инерции, автоматическая память опытного водителя медленно, но уверенно вела меня домой.
Вечером из новостей я узнала, что ураган бушевал на дамбе в то самое время, когда я ехала по ней. «Святого Иуду не пустили в Санкт-Петербург, – оживленно рассказывала корреспондентка. – На дамбе были выставлены заслоны. Обошлось без наводнения и без жертв». Я вспомнила, как скользила вбок машина, продираясь сквозь рёв ветра, и почувствовала озноб.
А что, если бы…
– Между прочим, я побывала в эпицентре урагана, – за семейным ужином сказала я небрежным тоном.
– Опять? Ну и как? – поинтересовался мой благоверный, ковырнув в зубах.
– Да как-то особенно не заметила. Ехать труднее, чем обычно, и всё.
– Хорошая, значит, у нас машина, – подытожил муж, – если уж ты не заметила урагана...
– Да, отделалась лёгким испугом, – согласилась я.
Сказать по правде, больше всего на свете мне хотелось поделиться с тобой размышлениями на дамбе. Ибо ты, как ни крути – единственный, кто всё понимает. Даже то, что окружающие сочтут бредом сивой кобылы...
Но ты отсутствуешь. Ты – всего лишь один из моих призраков.
Перед сном я высунулась в кухонное окно. Из глубины двора на меня таращилось чёрное затишье. Ни ветерка, ни прохожего – только пустырь с помойными баками, обломанными чёрными деревцами и трупиками обездушенных машин. Зато небо было наполнено созвездиями необычайной красоты. Казалось, что звезды звучат, будто их кто-то тихонько перебирает, перекладывая с места на место.
Я немного послушала органную космическую музыку, мысленно пожелала тебе доброй ночи и закрыла окно.