К. Поппер следующим образом описывает этот парадокс: “Так называемый парадокс свободы показывает, что свобода в смысле отсутствия какого бы то ни было ограничивающего ее контроля должна привести к значительному ее ограничению, так как дает возможность задире поработить кротких. Эту идею очень ясно выразил Платон, хотя несколько иначе и совершенно с иными целями” ( К. Поппер. Открытое общество и его враги. Т. 1, М., 1992. С. 328).
(ПРИМЕЧАНИЕ К. Поппера: “См. “Государство”, 562 b-565 с. В тексте я подразумеваю, главным образом, 562 с: “...такое ненасытное стремление к одному” (к свободе) “и пренебрежение к остальному искажает этот строй и подготовляет нужду в тирании”. См. далее 562d-e: “А кончат они, как ты знаешь, тем, что перестанут считаться даже с законами — писаными или неписаными — чтобы уже вообще ни у кого и ни в чем не было над нами власти... Именно из этого правления... и вырастет, как мне кажется, тирания”...
У Платона имеются и другие замечания о парадоксах свободы и демократии (“Государство”, 564 а): “Ведь чрезмерная свобода, по-видимому, и для отдельного человека, и для государства обращается не во что иное, как в чрезмерное рабство... Так вот тирания возникает, конечно, не из какого иного строя, как из демократии: иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство”. См. также “Государство”, 565 c-d: ...)”
В другом месте К. Поппер пишет: “Этот парадокс (свободы — Л.Б.) может быть сформулирован следующим образом: неограниченная свобода ведет к своей противоположности, поскольку без защиты и ограничения со стороны закона свобода необходимо приводит к тирании сильных над слабыми. Этот парадокс, в смутной форме восстановленный Руссо, был разрешен Кантом, который потребовал, чтобы свобода каждого человека была ограничена, но не далее тех пределов, которые необходимы для обеспечения равной свободы для всех” (К. Поппер. Открытое общество и его враги. Т. 2, М., 1992. С. 56).
(См. также: “...то, что в предшествующей главе мы назвали парадоксом свободы. Свобода сама себя упраздняет, если она не ограничена. Неограниченная свобода означает, что сильный человек свободен запугать того, кто слабее, и лишить его свободы. Именно поэтому мы требуем такого ограничения свободы государством, при котором свобода каждого человека защищена законом. Никто не должен жить за счет милосердия других, все должны иметь право на защиту со стороны государства.” — Там же. С. 145).
Как видим, К. Поппер следует И. Канту в понимании парадокса свободы. Между тем уже Гегель подверг критике указанный кантовский тезис. Он писал: “... нет ничего более распространенного, чем представление, что каждый должен ограничивать свою свободу в отношении свободы других, что государство есть состояние этого взаимного ограничения и законы суть сами эти ограничения. В таких представлениях, — продолжает он критику, — свобода понимается только как случайная прихоть и произвол” (Гегель. Энцикл. филос. наук. Т. 3, М., 1977. С. 353-354 [§ 539]). В самом деле, если свободу понимать только в негативном смысле, как то, что надо ограничивать, она неизбежно сближается с прихотью-произволом.
Именно такое понимание свободы присутствует в известной французской легенде. В ней рассказывается о суде над человеком, который, размахивая руками, нечаянно разбил нос другому человеку. Обвиняемый оправдывался тем, что его никто не может лишить свободы размахивать своими собственными руками. Судебное решение по этому поводу гласило: обвиняемый виновен, так как свобода размахивать руками одного человека кончается там, где начинается нос другого человека.
Насколько распространено это понимание – можно судить по такому факту: Н. Ю. Сенкевич при вступлении в должность генерального директора телеканала НТВ заявил на прессконференции 25 января 2003 г.: "Лично гарантирую, что никаких ограничений свободы слова на канале НТВ не будет". Это популистское и утопическое заявление.
Косвенно такое понимание свободы присутствует в следующем высказывании, которое фигурирует в романе Джеймса Джойса «Портрет художника в юности»:
«Мне представляется, что никакой свободной мысли не существует, поскольку всякое мышление должно быть подчинено собственным законам и ограничено ими».
Из этой фразы Джойса следует, что писатель противопоставляет свободу и законосообразность, свободу и ограничения. Где подчинение законам, где ограничения — там нет свободы…
При желании любое взаимодействие одного человека с другим можно изобразить как недопустимое ограничение свободы. Например, брак, супружество. Некоторые со страхом думают о заключении брака, так как воспринимают супружеские узы почти как тюремное заключение, как лишение свободы.
(Л. Н. Толстой, к сожалению, отдал дань такому представлению о браке. Вот что пишет И.А.Бунин в «Освобождении Толстого»: «Тогда жил в толстовской семье в качестве учителя детей некто Лазурский, впоследствии профессор Новороссийского университета, который рассказывал мне, как однажды Софья Андреевна говорила с ним о "Крейцеровой сонате", когда вдруг вошел Толстой.
— О чем это вы? — сказал он. — О любви, о браке? Брак — погибель. Шел человек до поры до времени один, свободно, легко, потом взял и связал свою ногу с ногой бабы.
Софья Андреевна спросила:
— Зачем же ты сам женился?
— Глуп был, думал тогда иначе.
— Ну, да, ты ведь постоянно так: нынче одно, завтра другое, все меняешь свои убеждения.
— Всякий должен их менять, стремиться к лучшим. В браке люди сходятся только затем, чтобы друг другу мешать. Сходятся два чужих человека и на весь век остаются друг другу чужими. Говорят: муж и жена — параллельные линии. Вздор, — это пересекающияся линии; как только пересеклись, так и пошли в разные стороны...»)
Свобода в таком понимании превращается в нечто опасное для жизни, поскольку она покушается на ценности рода, родовой жизни. Ведь нормально продолжать род можно только в браке, в семье. А без продолжения рода нет жизни.
Вариации на тему свободы без ограничений можно встретить и у нас, и на Западе. Вот как своеобразно идею такой свободы выразил русский поэт-футурист Давид Бурлюк: «Во имя свободы мы отрицаем правописание… Мы ненавидим старые формы».
Известный западный автор пишет: «Каждый из нас воплощает идею Великой Чайки — ничем не ограниченную идею абсолютной свободы. Поэтому точность и совершенство полета — только первый шаг на пути к раскрытию и проявлению нашей истинной сущности. Необходимо избавиться от всего, что ограничивает» (Ричард Бах. Чайка Джонатан Ливингстон).
В знаменитой Декларации прав человека и гражданина (Франция, 1789 г.) свобода также понимается как то, что нуждается в некотором ограничении:
«Статья 4. Свобода состоит в возможности делать все, что не вредит другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека имеет лишь те границы, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами. Эти границы могут быть установлены только законом».
Последняя фраза «Эти границы могут быть установлены только законом» — весьма сомнительного свойства. Получается, что только государство в лице законодателей может устанавливать границы свободы. А как же мораль, моральные установления и совесть человека? Чисто правовой подход к свободе весьма ограничен и даже опасен. Если в деле свободы ориентироваться только на соблюдение законов, то тогда мораль не нужна, совесть не нужна. Всё регулируется законом. Человек в таком случае нивелируется как хозяин жизни, как субъект деятельности и превращается в исправно функционирующую машину. См. подробнее п. «Критика чисто юридического понимания свободы» в книге "Либерализм и свобода".
СВОБОДЫ, ЛЮБОЙ СВОБОДЫ НЕ БЫВАЕТ БЕЗ ОГРАНИЧЕНИЙ. Поэтому с самого начала несостоятелен и просто не имеет смысла вопрос о том, ограничивать свободу или не ограничивать. Правильнее ставить вопрос о качестве и количестве ограничений, как они влияют на свободу и в каком отношении они находятся к прямо противоположным действиям — допущениям разного рода. Ведь свобода каждого из нас не только ограничивается в обществе, но и ДОПУСКАЕТСЯ. Иными словами, имеет место не только взаимоограничение свободы, но и ее взаимодопущение. В этом суть правопорядка. И в этом также регулирующая роль государства.
ИЗ ВЗАИМООГРАНИЧЕНИЯ СВОБОДЫ ВЫТЕКАЮТ МНОГООБРАЗНЫЕ ОБЯЗАННОСТИ ЧЕЛОВЕКА; ИЗ ВЗАИМОДОПУЩЕНИЯ СВОБОДЫ ВЫТЕКАЮТ НЕ МЕНЕЕ МНОГООБРАЗНЫЕ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА. Ф.Р. Ламенэ точно сказал: «Обязанность без права есть рабство; право без обязанности — анархия».
Гегель, споря с Кантом, выступает против представления о неограниченности свободы (что она может быть неограниченной). Он справедливо полагает, что имеются ограничения, внутренне присущие свободе. Свобода без внутренних ограничений — не свобода, а произвол.
Итак, НА САМОМ ДЕЛЕ нет никакого парадокса свободы. Ведь неограниченной, абсолютной свободы не бывает (своеволие, произвол — не свобода; да и они имеют свои границы). Реальная свобода всегда ограничена и извне, и изнутри (извне: внешней необходимостью, обстоятельствами; изнутри: потребностями и долгом). А то, что в результате свободных выборов к власти может придти тиран-диктатор (как это было в 1933 году в Германии), говорит лишь о том, что свобода сама по себе не дает абсолютных гарантий самозащиты. Свобода всегда заключает в себе риск, в том числе крайний риск уничтожения самой себя . Свобода — это возможность, а возможность может содержать в себе и отрицание.
(По поводу же абсолютных гарантий чего-либо можно сказать: их не бывает в принципе! Касается ли это свободы, безопасности, успеха, выигрыша, долгой жизни и т. д.)
Еще один парадокс свободы сформулировал Ж.-П. Сартр: «мы суть свобода, которая выбирает; но мы не выбираем бытие свободными: мы осуждены на свободу...» — С одной стороны, мы сама свобода, а, с другой, «мы не выбираем бытие свободными», «осуждены на свободу». Если слово «осуждены» правильно переведено на русский язык, то из фразы «мы осуждены на свободу» вытекает два взаимоисключающих суждения: «мы осуждены» и, следовательно, несвободны как несвободны все осужденные, т. е. заключенные большей частью, и мы свободны, поскольку свобода дана нам изначально вместе с нашей жизнью (бытием, как говорит Сартр). Этот парадокс такой же артефакт, как и предыдущий. То, что мы не можем что-то выбирать (наше детство, родителей, сам факт нашей жизни и т. д.), говорит не о нашей несвободе, а о том, что внутри самой свободы есть некоторые ограничения, некоторое отсутствие выбора.
ОЧЕВИДНО, ЧТО РЕАЛЬНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБОРА НЕ АБСОЛЮТНА, КАК НЕТ НИЧЕГО (ЧИСТО) АБСОЛЮТНОГО ВООБЩЕ. ЕСЛИ СВОБОДА НЕ АБСОЛЮТНА, ТО ЭТО ВОВСЕ НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ОНА ОТСУТСТВУЕТ, ЧТО ЕЕ НЕТ. ЕСЛИ НЕ БЫВАЕТ АБСОЛЮТНО ЗДОРОВЫХ ЛЮДЕЙ, ТО ЭТО НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО НЕТ ЛЮДЕЙ ПРАКТИЧЕСКИ ЗДОРОВЫХ.
______________________________________
- Из книги "Либерализм и свобода" (см. мой сайт)