Сосуд с парижской водой
Время действия: 1960-е годы ХХ столетия.
Место действия: небольшой курортный город на Кавказских Минеральных Водах.
Действующие лица, и они же – исполнители: четыре молодых, почти интеллигентных, геолога, возраст – от 24 до 27 лет.
Международная обстановка тех дней: полным ходом идёт «холодная война», в Советском Союзе быстрыми темпами строится коммунизм, а проклятые империалисты во главе с Америкой всячески мешают строителям и подсовывают им то развращающую музыку, то обольщающих женщин, то аморальный образ жизни. Трудно приходится молодым строителям коммунизма, но они стойко преодолевают все соблазны и успешно возвращаются на свою, преисполненною романтикой, работу.
В Пресноводск мы собирались давно – уж очень нам нахваливали тамошние рестораны, и особенно один из них: там и кухня – пальчики оближешь, и обслуживание на высоте, и от вокзала близко. Последний аргумент решил всё – едем завтра туда обедать.
Такое решение мы приняли за ужином в привокзальном ресторане нашего городка, где была неплохая кухня и хорошее обслуживание: здесь нас уже все знали и без лишних расспросов приносили нам на ужин «бефтроганов» с жареной картошкой, а на обед подавали прекрасный «суп с головизной» (из хрящей и брюшины осетровых рыб). Ну, а напитки и закуски мы меняли каждый раз, но неизменными напитками были водка «Столичная» и сухое белое вино, а на закуску предпочтение отдавалось «языку заливному».
Расхождения у нас отмечались только по части температуры водки: двое из нас наслаждались видом запотевшей бутылки (нам приносили нераспечатанную), а двое других (и я в том числе) предпочитали нормальную водку комнатной температуры. Проблема решалась легко: заказывали две бутылки «Столичной» – одну из холодильника, а вторую из ящика, но обязательно нераспечатанные. Водку в графинах мы не одобряли, хотя это и считалось культурнее, чем в бутылках. Но, мы же не пили из горлышка! Зато пили неразбавленную.
На «чаевые» мы не скупились, а потому везучей считалась та официантка, за стол которой мы садились в первый вечер по приезду из полевой партии. Нам часто здесь предлагали девушек или женщин по вызову, но мы всегда отказывались и соглашались только на один вариант: только ты (Валя или Галя) нас устраиваешь, как знойная женщина, и если согласна сегодня же на всю ночь с нами четверыми, то…Здесь обычно следовал испуганный отказ со стороны официантки, и нам больше никого не предлагали. Как говорил один из нас: я разве инвалид или дефективный? Могу и сам себе найти женщину по вкусу, но где та, которая мне понравится? Мы легко с ним соглашались и бегло осматривали обычно полупустой зал железнодорожного ресторана: тех, которые нам бы понравились, здесь не было. И это как-то успокаивало.
В Пресноводск мы поехали сразу же после пробуждения, минуя завтрак, так как спали долго, отсыпались за две трудовых недели. Рекомендованный ресторан нашли сразу же, но сначала сходили в Нарзанную галерею, выпили по стакану шипучей природной минералки, прогулялись немного по Курортному парку, изображая из себя курортников, отчего аппетит заметно приподнялся, а когда пришли в ресторан, то уж аппетит у нас был ну, просто зверский.
Заведение и в самом деле отличалось от всех, нами раннее освоенных: тихо, уютно и как-то строго, что-ли. Официанты – все, как на подбор, импозантные (интересные, как говорила моя мать, когда она была молодой, а я был ещё маленький) мужчины от сорока до пятидесяти, спокойные, неторопливые в движениях и с каким-то естественным чувством собственного достоинства. Вот он и к нам подошёл, один из почти небожителей, приветствовал словами «добрый день», подал нам два меню в коричневом коленкоре с золотыми буквами и отошёл, слегка поклонившись, и пообещав подойти через пять минут.
И мы прониклись тут же этим чувством неторопливости и торжественности нашего мероприятия, не спеша и негромко переговариваясь, просмотрели карты меню, и выбрали, что пить нам и что есть. Всё было как обычно, но вместо супа мы, по совету опытного Вольдемара, заказали «цыплёнка табака» каждому, ну а водки холодной и нехолодной – это уж само собой, да ещё шипучего белого вина «Машук» две бутылки и апельсинов, которые в то время были редкостью в советском общепите, но в ресторанах кое-где их подавали.
Ровно через пять минут у стола возник наш вежливый, и без сомнения уважаемый нами, официант. Записал наш заказ, отошёл, и уже через пару минут принёс напитки и холодные закуски, расставил аккуратно и ловко всё на столе, спросил про горячее – когда подавать. Договорились через час (нам некуда было спешить), и он отошёл, пожелав нам приятного аппетита.
Надо сказать, что чувство уважения по отношению к официанту возникло не только у меня одного: приятели, и это было заметно, тоже прониклись таким же чувством, а точнее – вокруг нашего стола сразу же установилось взаимное перекрёстное уважение всех ко всем. И по мере продвижения обеда от начала к окончанию теплота отношений только нарастала. До братания и лобызаний дело не дошло, но и сдержанная любезность, которой мы ограничились, была приятна всем участникам застолья.
Некоторые затруднения у всех без исключения вызвали белые тугие и довольно большие (как полотенца) накрахмаленные салфетки. Володя (имя официанта мы узнали немного позже) расставил их возле каждого в виде завёрнутых конусом сооружений, остриём вверх – у каждого чуть впереди и справа под рукой.
Не настолько мы были лапотники и вроде не от сохи пришли учиться в Новочеркасск, но возник вопрос, и не у меня одного: куда их приткнуть, эти белоснежные салфетки, и чтобы всё культурно выглядело, как в лучших домах Лондона и Парижа. Я, если честно, вообще не знал, куда её девать, мою салфетку, а потому смотрел на друзей, как они поступят. Увы, правилам этикета тогда не учили в институтах, а как в академиях, не знаю - академиев мы не кончали.
Самым продвинутым из нас оказался Вольдемар (подпольная кличка из студенческих лет): он начал вставлять свою салфетку за воротник, и по ходу дела нам объяснил, что в каком-то фильме он видел, как это делали аристократы.
Другой приятель развернул салфетку и застелил её на свои серые, хорошо отглаженные брюки: дескать, аристократы нам не указ, а вот я видел, что салфетки надо класть на колени, чтобы не заляпать хороший (и к тому же дорогой) костюм. Попутно вспомнили, что в античные времена аристократы не ходили в брюках, а носили какие-то накидки или хитоны, и коленки у них были голые, когда они садились пировать. Стали спорить – хитоны они носили или тоги, или же плащ-палатки из белой бязи. Но сильных знатоков древнего мира среди нас не нашлось, и спор мы оставили.
Третий наш коллега просто развернул салфетку и держал её в руках, глядя то на одного знатока этикета, то на другого. Потом всё же попробовал заткнуть её за воротник, долго пристраивал жёсткую материю (по-моему, льняную), но так и не пристроил, а только измял, и выложил её на колени, прикрыв свои тоже хорошо отутюженные брюки. К этому времени Вольдемар изрядно намучился, подстраиваясь под аристократа, сорочку ему пришлось расстегнуть, галстук ослабить, но завершив дело, он увидел наши ехидные улыбочки, услышал реплику:"ну,ты теперь типичный аристократ", и тот час же выдернул салфетку и положил её на колени. Комплимент он почему-то посчитал издевательским.
Насмотревшись на друзей, я так и не решился на хоть какое-то действие – моя салфетка одиноко торчала на столе. Одно я знал точно: салфетки нужны для того, чтобы вытирать губы и руки, а место её на столе мне показалось в самый раз. Своё бездействие я не счёл нужным объяснять, а взял бутылку и предложил:
– Позвольте, господа, напомнить вам, зачем мы здесь собрались…Наполним наши бокалы.
Бутылки были распечатаны моментально, бокалы наполнены мгновенно, и все вопросительно уставились на меня. Я продолжил:
– Мы собрались здесь затем, чтобы прилично отобедать. Так выпьем же за то, что мы здесь собрались.
Тост всем понравился, мы дружно опрокинули бокалы со «столичной» водкой, закусили, и пошёл-покатился наш весёлый и вкусный обед. Кто-то вспомнил слова из песни Высоцкого: «истопник сказал, что «столичная» очень хороша от стронция». Опять стали спорить, что это не из репертуара хрипатого барда, а из песен Галича. Поступило предложение не спорить, а налить ещё, и тем самым подтвердить наше согласие с мудрым истопником. А Галич и Высоцкий не при чём, поскольку центровой герой здесь - истопник, прекрасно разбирающийся в хорошей водке. Более того, центровая фигура речи здесь водка "столичная", а кочегар и поэты-песенники выступают как рекламные агенты, продвигающие товар к потребителю.
Наливаем, пьём, закусываем, неторопливо беседуем. Снова наливаем, пьём, закусываем…
Володя принёс «цыплят табака», а у нас водка кончилась. Перешли на шипучий «Машук» – тоже неплохо пошло.
Едва мы приступили к цыплятам, как наш немногословный вежливый официант принёс и поставил на стол сосуд с водой. Зачем? Мы обменялись взглядами с приятелями – они тоже не знали, зачем нам вода. А спросить мы не успели – Володя поставил и молча удалился. Он полагал, что мы знаем «зачем».
А мы сидим и думаем: «Зачем нам эта вода?». В стеклянном сосуде, похожем на кастрюлю (две ручки и ёмкость приличная – литра на три, не меньше).
Всё остановилось – разговор, движение мысли, жестикуляция. Сидим и тупо смотрим на священный (мелькнула такая мысль) сосуд с водой. Нет, на сосуд смотрим с любопытством, но не тупо. Это я переборщил насчёт нашей тупости, мы всё-таки интеллигентные люди, даже в галстуках сегодня.
В нашем тогдашнем понимании смотреть на что-то с любопытством – это всё равно, что смотреть тупо, то есть с искренним чувством непонимания. Ну, а с чего нам делать умный вид, если мы и в самом деле не понимали, зачем официант приволок эту бадью с водой.
Представьте себе «картину, нет, не маслом», это уже затёртое выражение, а «картину гуашью», в стиле примитивизма Пиросмани – у него, я помню, много картин с изображением пирующих черноглазых мужчин с большими печальными глазами. В этом есть определённое противоречие – не должны быть глаза печальными у пирующих мужчин. Ну, да ладно, у каждого художника должна быть своя загадка, непостижимая даже для прозорливых искусствоведов. Вернёмся к началу абзаца и представим себе картину…
В полупустом просторном зале ресторана с высокими готическими окнами за столом сидят четыре задумчивых интеллигента (все с высшим техническим образованием), в костюмах и белых сорочках, в галстуках (или при галстуках?), в хорошо начищенных полуботинках, почти трезвые, и пытаются разгадать ребус: зачем стоит на столе стеклянный сосуд с водой?
Задачи поставлены, цели определены (как сказал когда-то генсек Хрущёв), за работу, товарищи!
Начинаем соображать. Собственно говоря, процесс соображения пошёл сразу же, как только сосуд был поставлен на стол, но теперь мы соображаем вслух, то есть обмениваемся мнениями. При этом мы с удовольствием поглощаем вкусных жаренных цыплят.
Варианты следуют в таком порядке: если этой водой надо что-то запивать, то, что именно и зачем – мы не заказывали воду, и вообще ничего никогда не запиваем. Что-то разбавлять этой водой – тоже не для нас, мы предпочитаем пить всё неразбавленное. Высказывается шутливое предположение, и оно не кажется нам очень уж маловероятным, что воду нам подали, чтобы мыть…ноги. Смех в зале. И возражения: для мытья ног посудина маловата, тогда бы принесли тазик и поставили на пол.
Следующее предположение перекликается с гоголевским «Ревизором». Помните, там Хлестаков хвастал, что суп ему на пароходе привозят из Парижа. У нас тоже мелькнула мысль вслух: а если эта вода из Парижа самолётом доставлена? Тогда и не расплатимся…
Вольдемар тыльной стороной ладони прикасается к покатой боковине стеклянной кастрюли и тихо восклицает:
– Так вода же тёплая!
Мы тут же проверяем его сообщение: да, это так. Поступает новое предположение: вода нам подана для мытья головы. Опять смех в зале, и вместе с тем возражения: головы моют только в бане и в парикмахерской, а здесь вам всё-таки ресторан. Мы укрепляемся в едином мнении, что тёплой водой нам надо что-то мыть. Но что? Что мы загрязнили более всего?
Не сговариваясь, почти одновременно смотрим на свои жирные пальцы (вообще-то, пальцы у нас нормальные, умеренно тонкие), замурзанные при поедании цыплят, и прозреваем:
– Руки мыть – вот для чего вода!
Итак, метод дедукции в сочетании с рассудочной логикой привёл мыслителей к успеху. Я мыслю, значит, я существую. Успокоились и в молчании доедаем расплющенных «цыплят табака». Вольдемар первый моет руки в сосуде с тёплой водой, за ним и мы проделываем неспешный ритуал. Не дать, не взять – аристократы, туды их…Салфетки теперь идут по своему полотенечному назначению. На брюки их уже никто не кладёт.
Появляется молчаливый Володя, уносит бадью с «парижской» водой, быстро возвращается, расторопно очищает стол от цыплячьих останков и предлагает нам сменить скатерть на столе. Отказываемся. Мы не дворяне, и так сойдёт. Просим его принести нам ещё бутылку шипучего «Машука». Хорошее вино, по вкусу не уступает полусухому шампанскому, а стоит в три раза дешевле.
Пьём «Машук» и закусываем апельсинами – хорошо идёт, вкусно. Кто-то предлагает заказать кофе, но большинство не поддерживают, вкуснее уже не будет.
Володя приносит счёт и один из нас расплачивается. Чаевые, само собой, щедрые... Все денежно-товарные отношения между собой мы выясняем потом. Никаких трудностей в расчётах не возникает, ибо в геологии платят приличные зарплаты да ещё с премиями, и бедными мы себя совсем не ощущаем.
Выходим из ресторана и останавливаемся у входа в раздумьях: в общагу возвращаться рано, в кино идти весёлыми - это не наш стиль. А не пойти ли нам погулять по здешнему парку для улучшения пищеварения?. Решаем: идём просто гулять, не напрягаясь интеллектуально, без всяких пищеварительных улучшений. Хватит с нас тех умственных усилий, что в ресторане приложили, пока разобрались с "парижской" водой для омовения рук. Просто погуляем по красивому и обширному пресноводскому парку, полюбуемся горными пейзажами спокойно, не глядя на часы. Сегодня нам уже некуда спешить.
29.11.2013