Кролик

                КРОЛИК.
                Рассказ.

Действие происходит в восьмидесятые годы прошлого века.

Сквозь  зарешеченное, небольшое окно, пробивался тусклый свет уходящего дня. Маленькая лампочка слабо освещала стены, выкрашенные в темно голубой цвет, и потолок, со следами почерневшей, когда-то, белой краски.

 Высокий, мужчина в белой майке, с оголенными круглыми плечами, подошел к окну, взялся руками за решетку, подтянулся.   По темнеющему небу, быстро плыли густые сизые облака, предвещающие дождь. И не удивительно, на исходе, сентябрь. Семен спрыгнул на пол, почесал волосатую грудь. Вот и еще один день прошел. Как же долго тянется время в тюрьме.

 За круглым столом, обитатели камеры, сосредоточенно резались в карты. Запрещают,  и все равно, играют. А чем еще скоротать вечера?  Длинный, худой Макс,  скривив рот,  сверкая золотой фиксой, ловко тасует колоду. Низенький, крепыш, Фунтик,  словно фокусник, спрятал карту за рукав куртки. Значит, опять, будет потасовка. Но, это ерунда. Так пару раз схлопочет по морде.  Сегодня возвращается из карцера Серый, вот и начнется для всех веселая жизнь. Никому житья не дает.
 
 Мужчина  провел пальцем по большому красному рубцу на левой руке, выше локтя. Ножом резанул. А Фунтику два зуба выбил. Миньку  дважды бросал на пол, и вытирал о спину, ноги.  Максу голову разбил. Два месяца в больнице пролежал, с  сотрясением мозга. А ведь, мог и убить.  Злой, как черт. Никто не смеет ему слова поперек сказать. Сразу драка. Жестокая,  унизительная, с кровью. Дьявол, а не человек. Сладить с ним даже вчетвером, невозможно. Раскидает всех. Нож прячет. Сколько раз менты шмон делали, не  нашли. Деньги  водятся. Колбасу, белый хлеб, водку достает. Видимо, на воле, хорошие связи имел.
 
Тяжелый ключ со скрежетом повернулся в замочной скважине. Железная дверь, скрипнув, медленно, неуклюже открылась. Дежурный, подтолкнул  невысокого мужчину, со свернутым матрасом под мышкой.
— Принимайте новенького!
Глаза обитателей тюремной камеры дружно уставились на вошедшего.

Новенький, нерешительно сделал шаг вперед. Маленький, полтора метра, не более, худенький, похожий на подростка. Серые, глубоко посаженные, красные, то ли от слез, то ли от  болезни, глаза,  перебегали то на одного, то на другого мужчину. Острый носик, слегка подрагивал. Кролик, сразу окрестил вошедшего, Семен.
   
— Что стал, проходи! —  широкой ладонью указал  на пустые нары, позади себя. — Вот твоя шконка. (кровать).

Новичок, медленно переставляя, ноги, прошел к нарам, положил матрас, раскатал, и сел. Согнув спину так, что худые лопатки торчком подняли куртку, словно вставили вешалку,  положил ладони между коленями. Он вызывал жалость. А еще недоумение. Что мог совершить такой, с виду безобидный человек?

  — Да, не трусь. Бить не будем. Давай знакомиться. Меня Семеном зовут, а кличут, Бобром, согласно фамилии.  Минька, Фунтик и Макс, представил подошедших мужиков.  За что попал?
— Да, я, собственно не за что. Закурить не найдется. По этапу везли два дня, не успел запастись.
— Все так говорят, держи. — Семен раскрыл пачку.

— Петром меня зовут. — кролик, трясущимися пальцами, вытянул сигарету,  закурил, от протянутой Семеном, зажженной спички,  и громко закашлялся.
— Часом, ты не чахоточный? — крепко постучал его по спине, Макс. — Первый раз сел?
Петр кивнул головой, провел ладонью по глазам, вытирая выступившие, от кашля, слезы.
— Я, по правде, не за что, попал. Подвезти попросили, я и повез. А они на ограбление шли. Там засада, всех повязали, и меня в том числе.

— Групповуха, значит. И сколько впаяли? — толстый Минька, подняв синюю рубаху, почесал округлый живот.
— Пять, как соучастнику, остальным по семь. — Петр жадно затянулся, выпустил дым, и снова закашлял. — Крепкие, давно таких не курил.

— Повезло тебе.  — все дружно захохотали. — А кликуха какая?
Петр пожал плечами.
— Не нажил, ну будешь кроликом. Уж больно здорово, ты на кроля похож, и носом так же дергаешь. — подмигнул Семен.
Комната снова наполнилась хохотом. Ни у кого не возникло желания  обижать новичка.

Дверь снова скрипнула.
— Соскучились? — высокий, крупный мужчина, что называется, косая сажень в плечах. В черной, навыпуск, форменной  рубахе,  скривил в улыбке, пухлый рот, сверкнув золотой фиксой. Овальное лицо, узкий прямой нос. Можно сказать, красавец! Если бы не жестокое выражение,  голубых, словно стеклянных глаз.

— Это, Ленька, Серый, в карцере за драку, сидел. — наклонился к Петру, Семен. — Держись от него подальше. Задиристый и подлый.

— Ба, да у нас, пополнение! — приблизился Ленька к товарищам. — Как кличут, малявка? —    хлопнул Петра по плечу.

Петр вздрогнул. Тяжелая рука. Не зря ребята предупреждали. Он взглянул Леониду в глаза, не успев спрятать возникшую к незнакомцу, ненависть.
— Что, не глянулся? — Серый сжал руку в кулак, поднес к носу Петра. — Видал? Больше твоей головы. Пикнешь, по стенке размажу.

Петр заметил, как все сникли, с приходом Леонида. Боятся, понял он. Как говорят, шишку в камере держит. С ним не пошутишь. Если ударит, от меня ничего не останется.
Ребята, разошлись, каждый по своим углам.

— Может, в картишки? — подмигнул, Ленька.
— Я не умею. — Петр потушил сигарету, втянул голову в плечи.
— Первачок, он. Оставь его. — Семен присел к столу, собрал карты в колоду. Умело перетасовал. — Кто играет, братва? 

— Не умеет, научим. Нехорошо, от коллектива отрываться. Нас так в школе учили. Иди сюда, малявка.
Петр медленно встал, неуверенно приблизился к столу, присел на край табуретки, подвинутой, Ленькой.
— Для начала, в дурачка.

Петр бросал карты, плохо понимая, что делает и как.
— Ты дурак! — с громким хохотом объявил Ленька.
—  Как из детдома вышел,  карты  в руки не брал. — Петр ладонью вытер нос. Когда  нервничал,  начинался насморк.
— Да, ты еще и больной? — Ленька хлопнул по столу кулаком. — Всех тут заразишь.
— Это нервное, ребята, честное слово. — щеки Петра  покраснели.
— Ты детдомовский? Я тоже. — улыбнулся Минька.
— Семья у тебя есть?
— У меня никого нет. — вздохнул Петр. —  Неприглядный я, кто на меня позарится.
— И мокроносый. — громко заржал Леонид. — Первый раз прощаем. Кукарекнешь десяток раз.
— Как это? — удивился Петр.
— Что не знаешь? — прищурил глаза, Серый.  Будто, не случалось петушком  кричать.  Стань не середину,  похлопай ручками по бокам.
Все засмеялись.

Петр почувствовал, как внутри у него  закипело от гнева. Однажды, в детском доме, он изображал петуха,  после никогда не играл с детьми.  Но теперь показать характер не решился.   Вышел на середину камеры, отставил в сторону локти, потряс руками, и прокукарекал десять раз. После, согнув спину, прошел к кровати, сел, зажал ладони между коленей. Глаза налились злыми слезами. Он еле сдерживался, чтобы не разрыдаться в голос. Жуткая обида наполнила его. Надо держаться, мысленно уговаривал себя. Если разревусь, житья не дадут. Потянул из-под подушки, сумку, развязал тесемки и вытащил большую морковку. Откусил кусок, и сладко захрустел. Морковь  любил с детства. В детдоме все смеялись, и тоже дразнили кроликом. Постепенно,  вкус сочной моркови, вытеснил обиду. Петр лег, поджал ноги, отвернулся к стене.
И вправду,  кролик. Грызет морковку,  а то бы разрыдался, понял Семен.

Ночью, Петр, долго не мог заснуть. Вспоминал детский дом. Воспитателей, почему-то невзлюбивших,  худенького, болезненного мальчонку.  Потом, временами погружаясь в короткую дрему, грезилось, что ведет машину, крепко вцепившись в скользкую баранку. Руки потели, и руль уходил из непослушных ладоней. И, вздрагивая, просыпался.  Оглядывая стены,  нового пристанища,  тяжело вздыхал. Накрывшись с головой, толстым, колючим одеялом, глотал слезы. Теперь надолго. Знал,  не скоро  выйдет на свободу. Замирая от страха, представлял красное, потное, жирное лицо Серого.  Будет издеваться. Это только начало. И пережитое унижение,  и сознание, что теперь его удел будет еще труднее, заставляло  содрогаться от жуткого озноба. Холодные мурашки пробегали по телу. Заснуть удалось только под утро. Когда, наконец, провалился в сладкую дрему, раздался звонок побудки.

— Эй, кролик, хватит дрыхнуть! — крикнул Семен, и тяжелой ладонью, стукнул Петра   по плечу.
Мужчина свесил ноги с кровати,  потянулся за брюками.
— Это тебе не курорт. Шевелиться надо, а то останешься без завтрака. — подмигнул Минька.

В умывальне, поливая лицо и шею холодной водой, Петр довольно фыркал. Воду  любил.
— Заканчивай водные процедуры! — объявил, чей-то голос, и все дружно подались в коридор. Теперь вся жизнь пойдет по команде, вздохнул Петр.  В столовой, перед ним поставили железную миску, с перловой кашей. Кисловатый запах дошел до  носа, и он жадно задвигал ложкой, торопливо проглатывая большие порции.

— Хватит жрать! Оставь для  начальства. — раздался голос за спиной Петра, и лохматая рука вырвала из  рук миску.
Петр поднял голову и увидел  Серого. Искривленный рот в ухмылке,  прищуренные глаза. Издевается, понял Петька и потянул свою чашку.
— Да, сопротивляться? — Серый повернул миску и ткнул  в лицо Петру. Остатки пищи залепили Петьке глаза и рот.

Двинуть бы обидчику в морду, подумал Кролик, но сдержал порыв. Мне не сладить. Понял он и уступил. Достал из кармана платок, и утерся.

— Оставь его! — потянул за рукав Серого, Семен. — Пользуешься, что сдачи не может дать.
— Зато ты, кажется, можешь? — Серый высоко занес кулак над головой Семена.
— Отставить! — тяжелая рука схватила Семена за ворот. — А ты, опять в карцер хочешь? Не насиделся? — пожилой майор, больно пнул Серого по ноге. Серый скривил рот в ухмылке, превозмогая боль,  прошипев себе под нос. «Ничего, и на тебя управу найду», отошел от стола.
 
После завтрака, все двинулись по коридору. Петр устало переставлял ноги, тупо вглядываясь в спину впереди идущего. Толпа  миновала длинный коридор, и свернула налево. Железная дверь распахнулась, и они вошли в светлое помещение, заставленное рядами швейными машинками.  Петр задержался у двери,  и кто-то,  подтолкнул его.
— Проходи, что встал. Вон у окна твое рабочее место.

Петр прошел,  подвинул стул.  Перед ним выросла груда рукавиц.
— Шей по краю. — наклонился  Семен, бригадир. — Потом подвернешь и прострочишь. — ловко подведя под иглу изделие, нажал на лапку, и,  отодвинув Петра в сторону, прострочил ровный шов. — Видал, вот так, никакой хитрости. —  он улыбнулся и отошел к соседнему столу. Петр взял рукавицу, нажал на педаль.  Ноги с трудом крутили подножку. Шов то сдвигался в одну сторону, то  в другую. Мужчина еле сдерживал руками, изделие под иглой. Дошив рукавицу,  критически оглядел свой труд. Кривой шов, сразу бросался в глаза.

— Ты что наделал? — прозвучал за его спиной громкий голос. — Из-за тебя, всех накажут. Не умеешь, не берись!
Петр узнал  Серого. Сжался, ожидая удара. И точно, тяжелый кулак опустился на его спину, а потом по затылку прошлась затрещина.
— Я сейчас распорю и сошью заново. — тихо проскулил Петька.
— Что ты привязался к человеку. Иди на свое место и строчи. У тебя тоже сначала не  получалось. Нечего бездельничать. — Семен встал между Серым и Петром.
— Честное слово, я сейчас переделаю. — пролепетал Петр. И схватив рукавицу, трясущимися руками стал рвать, раня пальцы, нитки.
Семен протянул ножницы. — У всех сначала не выходит. Возьми кусок ткани, и прострочи несколько раз, чтобы строчка получалась ровная.

Петр схватил ткань, поданную Семеном, подложил под лапку, прижал, закрутил подножку. Будто меня шить обучали. Забурчал  под нос, ощутив, что  мучитель и защитник отошли от него. Лучше на природе, лес валить. Но вот строчка пошла ровнее, и мир ему уже не казался таким ужасным. К обеду, Петька настрочил почти столько же рукавиц, как и остальные ребята.
— Вот, и научился! — похвалил Семен.  — Ничего, втянешься.

За обедом, Петька, с удовольствием глотал горячий гороховый суп. Чувство гордости, что он освоил новую специальность, не покидало его.
 
Вечером, после ужина, Петр лег на кровать, достал из сумки припасенную морковку, и, откусывая большие куски, жадно хрустел.
— Эй, кролик, давай к столу. — скривил рот Серый. — отметим первый рабочий день. —  и водрузил на стол, бутылку водки.
— Я не пью. — прошамкал с полным ртом, Петр.
— Да, ты никак морковку хряпаешь? Братва, да он чистый кролик! — Серый расхохотался, и все дружно  ответили заливистым смехом.

— Ты  детсад, или пе…..т? — Серый подошел к кровати, нагнулся, вглядываясь в лицо Петра. — Эх, Петя, Петушок. А может, удовлетворишь мои потребности. — он хлопнул мужчину пониже живота. — Похоже, ты вообще не мужик.

Петр, неожиданно для себя,  пнул ногой в живот Серого, и прижался к спинке кровати.
— Драться, малявка!? — Серый схватил Петра за воротник рубашки и, стащив на пол, дважды ударил ногой в бок. От боли, у Петра потемнело в глазах.
— Не смей его бить! — подскочил к Серому Семен.
— Заступник! — Серый двинул кулаком Семену в лицо. —  струйка крови потекла из носа мужчины.
— Кончай драку! Бутылка на столе ждет. — крикнул Минька.
— Живите! — Серый сплюнул и отошел к столу.

Петр поднялся,  лег на кровать, отвернулся лицом к стене. А ведь он может и убить. Ребята вряд ли успеют заступиться. А у меня не хватит сил с ним справиться. Унижает, подлец. Бить, ладно, унижение терпеть невыносимо. Что он лучше всех? Внутри у Петра  кипела злость. Он сжимал кулаки. Ему хотелось броситься к обидчику и надавать ему по наглой, ухмыляющейся, морде. Петька представлял, как встанет, подойдет и ударит. Но сдерживал гнев, понимая, что это только мечты. Ему никогда не одолеть обидчика. Ростом  не вышел. Силенки маловато, да и драться  не умеет. Значит, терпеть? Снова и снова спрашивал себя. И не знал, как ответить. Сжимая зубы, твердил, моя воля не пришла. Но придет. Я отомщу, беззвучно шептали губы. Хотя,  даже не представлял,  как сможет отомстить.

Не поворачиваясь,  слышал, как голоса камерников, стали громче. Минька попытался затянуть "Мурку", но закашлялся. Остальные заржали. Распили бутылку. А что дальше? Петр  закрыл глаза, стараясь заснуть.
 
Несколько дней прошло тихо. Завтрак, работа в цехе, обед и снова работа. Ужин, и камера. Петька, завернувшись в одеяло, лежал, отвернувшись к стене, вздрагивая от взрывов хохота за столом, играющих в карты. О нем, казалось, забыли. Он не знал, что в ту ночь, между Семеном и Серым произошел разговор.

  — Не задевай Кролика, А то настучу, и снова закроют в карцер. Мало там насиделся. Человек никого не трогает.
— Да, мне що, больше всех надо!  Черт с вами!

В конце месяца, на столе  появилась бутылка.
— Может, выпьешь, расслабишься? — Семен присел на край кровати. —  Петь, а то все лежишь и лежишь.
— Нехорошо, отделяться от коллектива. — сипло потянул Серый.

А может, и вправду, выпить полстакана. Петька вспомнил, сегодня, помогая во дворе, после обеда,  перетаскивать доски в сарай, здорово промочил ноги. И теперь его  бил озноб.

Он присел на край табуретки, у стола.
— Плесни немного. — протянул кружку. Жидкость обожгла глотку, пробежала огнем по пищеводу,  проникла в желудок. Приятное тепло разлилось по телу. В глазах поплыли круги. А ведь я опьянел, Петр улыбнулся. Сейчас ему уже все вокруг не казалось таким чужим и противным.

— Э, брат, развезло тебя. С первого глотка. Кролик ты и есть кролик. — Серый, хлопнул по плечу. — Ничего втянешься. Здесь без водки нельзя.
— И где вы только достаете? — Петр откусил кусок хлеба с салом, протянутый  Семеном.
— Ишь, чего захотел знать? — усмехнулся Серый. —  Это не твоя забота.

За все дни пребывания в тюрьме, сегодня Петру, стало легче на душе. Вкус черного хлеба с салом, приятно наполнял рот. Горьковатый  горячий чай обжигал, но тепло от него и выпитой водки приятно согревало. Осоловелыми глазами он обводил сидящих за столом сокамерников. Они ему уже не казались ужасными, а даже, наоборот, стали вдруг милыми и близкими.  Ведь мне теперь с ними провести не один день. Снова и снова мелькало в его голове. Мы как одна семья, у нас одни интересы, одна жизнь. Это даже гораздо роднее, чем в детском доме.

— Мы одна семья! — громко произнес  Петр и стукнул ладонью по столу.
— Тебе лучше заснуть. — Семен приподнял Петра за плечи. Тот покорно, переставляя ноги, пошел к нарам. В эту ночь, впервые, он заснул спокойно, без сновидений.

Утром у Петра болела голова. Но от предложенной рюмки, отказался. После завтрака, уже сидя за верстаком, достал из кармана, выпрошенную на кухне морковку, и жадно сгрыз.  Больше пить не стану, даже если будут уговаривать. Дал себе слово Петр. Да и ни к чему, мне пьяная дружба.

Вечером, опять намечалось веселье.
— Давай, пристраивайся! — позвал Петра Серый, подмигивая и разливая водку по стаканам.
— Нет, я не буду. — покачал головой Петр.
— А вчера говорил, одна семья. — скривил рот в ухмылке, Серый.
— Ну, это не значит, что надо пить каждый день. Я не хочу, и вам не советую. Так и спиться недолго, да, и засечь могут.
— Уж, не ты ли настучишь? — глаза Серого сузились в щелки, на щеках задергались желваки.
Он уже успел выпить. И теперь ищет объект, для отпущения  гнева. Испугался Петр, но не уступил.
— Без меня выйдет. Мне что. — забормотал  что- то нечленораздельное, холодея от ужаса. — Я стукачом никогда не был. —  потянул на себя одеяло, свернулся в клубок.

— Думаешь отлежаться? Я все равно тебя достану! — Серый стукнул кулаком по столу. — Если только донесешь, убью, гада, так и знай!   — шатаясь, он  двинулся к нарам.
— Не надо! Пусть спит. Нам больше достанется. — встал перед ним Минька.
— Уйди, с дороги! — Серый оттолкнул мужчину.
— Не дури! — Семен, Минька и  Макс, навалившись на Серого, силой усадили на табурет.

Петр, хотя и не видел, но хорошо представлял всю сцену. Ребята, спасибо в обиду не дают. Но  тело  дрожало, от предчувствия чего- то, страшного.
— Все равно тебя достану. Паршивец, пе……т!

— Пе…….м никогда не был! — Вскочил, как ужаленный Петр. Он не успел сбросить с себя одеяло, и стоял, перед ребятами, словно римский император в тоге. Его маленькая фигурка вызывала одновременно смех и жалость.

— Ха, ха, ха! — зашелся в громком смехе, Серый.  — Ну, если не был, так станешь! Уж я позабочусь.  — и, раскинув, руки,  двинулся к Петру.
— Не подходи! — крикнул Петр. — Убью!
— Ты что, перечить? Мне!? — лицо Серого побагровело от злости. — он сделал несколько шагов, и схватил Петра. Почувствовав, что  ноги не достают пол, а повисли в воздухе, Петька  изворачивался, как мог.

— Оставь его! — Семен и Минька пытались вытащить Петра из цепких рук Серого.
— Ты с ума сошел! Оставь парня! — Семен ударил кулаком  Серого в глаз. Взвыв от боли, тот выпустил Петра, и бросился на Семена. Сцепившись, они покатились по полу. Минька забарабанил кулаками по двери.

Вошедший дежурный, застал всех сидящими за столом. Мужики с шумом, прихлебывали чай из железных кружек.  Петр, накрывшись одеялом, поджав ноги, сидел в углу кровати.
— Чего стучали? Что стряслось?
— Ничего, начальник. — Семен отхлебнул глоток из кружки.
— А фингал откуда?
— Упал, начальник.

Дежурный прошел по камере, поглядел по углам. — Опять водку пили? — потянул  носом.
— Что ты, начальник? Откуда водка? Чаем немного балуемся.
Солдат поглядел на Петра, и вышел, громко щелкнув замком.

Всю ночь Петр не сомкнул глаз. Ему вспоминался детский дом, где его тоже дразнили кроликом.  Родителей не помнил. Воспитательница говорила,  мать отреклась от него в роддоме. Ребята подтрунивали над его любовью к морковке. А у него были постоянные проблемы с желудком. Наверное, от повышенной кислотности. И, никому не жалуясь на  болячки, пристрастился к моркови. Съест пару морковок, и  неприятные ощущения, как рукой снимет. Ему не хватало ласки, и внимания. Его не любили. Маленький, тщедушный, бледный, вечно грызущий морковку.  Он всегда играл один, передвигая детскую машину по стертому, пыльному ковру. Любовь к машинам у него проявилась в раннем детстве. И, лет с десяти, часами стоял во дворе, наблюдая, как дядя Леша, шофер  старенького москвича, привозил и разгружал молоко и хлеб. Тот сначала отгонял неприятного ребенка. Но однажды, его сердце дрогнуло.

— Что, малец,  к технике тянет?
Петька робко шагнул к машине, погладил ладошкой по капоту. Дядя Леша оказался единственным человеком, который понял, всеми нелюбимого мальчугана.

Когда встал вопрос о выборе специальности, Петька не сомневался. Пошел на курсы шоферов при ДОСААФе. В военкомате забраковали, из-за проблем с желудком.

 Неожиданной радостью оказалось получение комнаты. Свое жилье, после детского дома. Он приходил с  работы и гладил руками стены.  Кипятил чай в стареньком чайнике, усаживался на сделанный своими руками табурет и стол,  с важностью чаевничал. Одиночество  не смущало. Петька понимал,  подружки  дождаться суждено нескоро. На судьбу не сетовал. Любимая работа, свой дом. Все унижения, пройденные в детском доме,  забывались. Но вот пришел тот злополучный день. Деньги были нужны, холодильник задумал купить, потому  согласился подвезти пареньков. И опять, унизительное существование. Ему вспомнилась задержание. Два здоровых милиционера скрутили руки,  надели наручники. Надавали пинков под зад. Их можно понять. Поймали с поличным на краже. В СИЗо мучила изжога, в желудке болело. Морковки под рукой не было. Он высмотрел молоденького сержанта,  казавшегося добрее остальных,  вымолил  принести  морковку. С жадностью набросился на любимый овощ, не обращая внимания на смешки сокамерников.

 И вот новое испытание.  Серый! В его лице будто сосредоточились все обиды, когда либо, испытанные Петром, начиная с раннего детства.  В нем одном воплотилась вся злоба, обрушившаяся на Петра.  Он не мог припомнить, когда еще  испытывал такое необузданное чувство гнева. Убью! Шептали губы. Все равно убью! И никто не сможет  помешать. Сознание   рисовало в голове возможные картины задуманного убийства. Украсть на кухне нож. Завтра. На раздаче стоит деревянная колодка с множеством ножей. Вытащить один, сунуть под рубаху. Никто не заметит. Подойти сзади и ударить. Но он сразу заметит, что я к нему крадусь с ножом.  Потом, представил, как подойдет к Серому, ночью.  А если на прогулке? Или на работе? Когда сидит, склонившись за машинкой. Нет, лучше в камере. После ужина. Все сядут в карты  играть. Никто не заметит, как я подойду. Но если, он больше не станет меня задевать? Значит, повода  не будет. Но ведь, я уже не смогу забыть  унижения. Не смогу простить. Все равно убью! Петр подтянул к подбородку колени, накрылся одеялом.  Голова гудела. Он крепко зажмурил веки, и длинные блестящие спирали, запрыгали, как молнии, перед глазами. Видимо, поднялось давление. Понял Петька.  Надо успокоиться, иначе,  концы отдам от инфаркта, или инсульт шибанет. Как в детстве, без звука запел колыбельную из кинофильма  «Цирк». Очень любил этот старый фильм. Когда смотрел, как передают из рук в руки маленького негритенка, всегда выступали слезы на глазах. Ведь он, как этот маленький негр, тоже был отшельником среди  сверстников. Задремал только под утро. Услышав звуки побудки, с трудом оторвал голову от подушки. Потер ладонью лоб, и  вспомнил  невеселые мысли, обуревавшие  перед сном.
 
После завтрака,  строчил швы на рукавицах.  После обеда   работал, плохо соображая, что делал и как. За ужином, тупо ковырял в миске макароны, так  и не  пропустив, ни одной в рот. Войдя в камеру,  прошел к  кровати, лег, отвернувшись к стене. Мужики уселись за стол, достали карты. О нем, словно забыли. А он ждал. Если не заденут, не  решусь. Но никто не обращал на него внимания. Ему казалось, что прошло много времени. На самом деле, только полчаса. Глаза его слипались. Бессонная ночь, и нервное напряжение сменились упадком сил. Он  задремал, сладко посапывая.

— Что, наш кролик не грызет сегодня морковку? — насмешливый голос Серого дошел до его сознания.
Пусть смеется. Мне все равно. Подумал Петр. Но тот не унимался.
— Штанишки сам спустишь, или мне помочь?
Все громко заржали.

Сон пропал. Петр почувствовал, как по спине пробежали мурашки, и  тело покрылось холодным, липким потом.  Напрягся, ожидая, и представляя, если Серый подойдет к нему. Причмокивая, Серый  со смаком прихлебывал горячий пьянящий напиток, и  не собирался подходить к Петру. После вчерашней трепки, ему не хотелось затевать свару. Опять засадят в карцер. А то и срок добавят.  И ребята сильно заступались за Петьку. Сдадут  дежурным. А он  уже всем надоел.

Петр повернул голову, увидел, как все склонились над картами, зажатыми в руках.  Медленно сполз с постели, подошел к столу.
— Хочешь поиграть? — Семен подвинул пустую табуретку.
— Садись, мы давно не слышали петушиного пения. — скривил рот, в усмешке, Серый.

В глаза Петра бросился нож на столе, которым, порезали колбасу и хлеб.
Петр протянул руку и схватил нож. Не помня себя,  размахнулся    и всадил лезвие по самую рукоятку в  широкую спину Серого. Вытащил и снова ударил. Серый крехнул, и скатился со стула.

— Ты с ума сошел! — Семен подскочил к Петру,  сдавил  запястье. Нож, с громким стуком упал на пол.
Серый, широко раскинув руки, лежал на полу. Изо рта, по губе текла тонкая струйка крови. Ребята  стояли вокруг, онемев от ужаса.
 
Поняв, что  сотворил, Петька  взвыл диким голосом.  Размазывая окровавленными ладонями по щекам сопли и,  потоком, хлынувшие из глаз,  слезы,  задрожал в жутком ознобе.
— Я не хотел! Я не хотел! Он сам! — кричал, рыдая Петр.

Семен  провел ладонью по  растрепанным, намокшим от пота, Петькиным волосам.
— Теперь тебе точно вышка светит!  —  прошел к своим нарам, сел.  Как Кролик, сжал ладони между коленей. Мы терпели Серого, а он убил. Вот, возмездие!