Мои учителя

Инна Коробицына
  Всю жизнь я чувствую неблагодарность своим любимым школьным учителям. А может быть они просто выполняли  свою работу, и ничего в  них не было особенного? Но ведь почему-то я помню их до сих пор. Значит, они часть моего прошлого(а прошлое, если мы его помним, это есть часть настоящего, как говорил Бердяев), значит жизни.
  Но в жизни мы редко бываем благодарны даже родителям, понимаем это, когда их уже нет.
  Возможно, их уже тоже нет, моих учителей той сталинской эпохи.

 Тогда школы были раздельные. Я училась соответственно в женской. Классная руководительница вела историю, которую я в те годы очень не любила. Прочту бывало на переменке страничку про какой-нибудь съезд партии (мне кажется теперь, что они были основным содержанием учебника) и хватает донести до урока. Память ведь тогда не то, что сейчас.
 Она была трогательно смешная. Родом из какого-нибудь украинского местечка, она говорила: “ЧеРЗвычайный съезд”,  “СеРДиземное море” и т.п. Она нас всех любила, и однажды, помню, когда мы разболтались на уроке, она печально произнесла:” СеРДи этой обстановки я не могу сосеРДоточиться”.
  Два раза в неделю она водила нас в Третьяковку по картинам, связанным по темам с уроками истории или литературы. Разве можно об этом забыть?
  Поступив в институт, что на Рождественке(тогда у.Жданова), я ходила домой через Кузнецкий Мост, и она как будто выслеживая меня,  выбегала из своего дома и бросалась меня обнимать. Может быть, видела меня из своего окна, выходившего на эту улицу. Эти объятия тогда очень меня смущали, так что мне пришлось изменить свой маршрут.

   Вспоминаются грустные глаза учительницы немецкого, которая скрепя сердце прощала мне то, что я не вела домашней  тетрадки и не выполняла домашних заданий, т.к я в отличие от остальных хорошо говорила по-немецки. Дело в том, что  мама решила, что  дочка  должна владеть языком не по-школьному и  взяла мне частную преподавательницу родом то ли из Германии, то ли из Австрии . Она обучала меня, главным образом, правильному произношению и классической немецкой литературе, за что я полюбила этот язык, который все мои соученицы  едва выносили. Особенно мне нравилось вместе с ней петь песенки Шуберта и переводить на русский стихи Гейне. Но я терпеть не могла учить грамматику.
  Поэтому ужасно подвела свою школьную немку на выпускном  экзамене. Она оставила меня на закуску, т.к.пришли представительницы из РОНО, перед которыми по затее учительницы я должна была “c блеском” продекламировать балладу Шиллера. Увы, в билете сначала были вопросы по грамматике, с которыми я, конечно, не справилась, и поэтому до закуски дело не дошло. Но поскольку это был последний экзамен, а я каким-то чудом “шла на медаль”, бедная учительница, как я поняла, битый час внушала дамам из РОНО, что на самом деле я хорошо знаю язык, и,  сломив, наконец, их сопротивление, поставила мне пятёрку.
 Тут я,кажется,должна извиниться перед читателем за упоминание о своих пятёрках.
Ведь теперь,рассказывая о своём прошлом с экрана ТВ,знаменитые звёзды любят говорить,какими они были доблестными двоечниками. Отличников стало модно провозглашать занудами и зубрилами. Насчёт зануды не мне судить, но зубрилой
я не была, потому-что учёба давалась мне почему-то очень легко,даже я бы сказала,слишком. К тому же эти мои пятерки были нужны не столько мне, сколько маме. Они были предметом её гордости и утешения в её нелёгкой послевоенной вдовьей жизни.

  Я не полюбила физику, несмотря на очаровательную, обаятельнейшую физичку. Она так заразительно, так вкусно преподавала эту прекрасную науку, что будь у меня хоть чуточку к ней призвания, я бы пошла по её стопам. 

 Но в первую очередь я вспоминаю Бориса Александровича. Да разве я когда-нибудь его забывала? Наверное, он самое дорогое воспоминание моей школьной юности.
 Борис Александрович! Как мы с ним понимали друг друга, или мне теперь это только кажется? Он был бывший фронтовик, лет немного за тридцать, прихрамывал из-за протеза. И видно, так же горячо любил свой предмет- литературу и русский язык, как, вроде бы, и я. Теперь я уверена, что была его любимицей, хотя он никак это не показывал и даже иногда был очень строг со мной,  когда я безусловно этого заслуживала. Например, раз вызвав меня, к доске и услышав, что я вовсе не стала читать  заданный "Цемент", потому, что читать роман с таким названием мне неинтересно, он тут же спокойно поставил мне двойку в журнал. Зато потом, когда я лихо исправила её с помощью А.С.Пушкина, он посмел поставить мне пять в четверти, за что, как говорили, получил страшный нагоняй от директрисы. О…! Об этой  одиозной даме я скажу ниже.
 Как-то перед самым выпускным экзаменом, Борис(так он назывался у нас за глаза) поставил тройку нашей главной девочке, так сказать, нашему "авторитету", и в ответ на наш шумный протест признался, что раньше завышал ей оценки. Я выкрикнула, что это непедагогично и ещё что-то вроде того,  так что он явно рассердился и чуть не выгнал меня из класса. “Ну, он тебе на выпускном экзамене покажет!”, говорили девчонки.
 Отнюдь, совсем наоборот.Не могла же я написать свое длиннющее сочинение без единой ошибки. Наверняка уж парочку запятых-то он подрисовал мне, где нужно.

  Обычно он диктовал классу то образ Татьяны, то Онегина или остальных героев изучаемых произведений. Такова была методика, вменённая преподавателям литературы. Но это было не для меня. Я никогда  не записывала, под его диктовку. Мало того,  сидела в это время на задней парте и нахально занималась чем-нибудь посторонним. Не то вязала, не то рисовала. Но иногда громко  с места врывалась в его пояснения:
-А у Белинского об этом сказано не так! Мы не проходили  Белинского, но он терпеливо объяснял на мой выпад, что Белинский иногда менял свое мнение, говоря, что ”меняет копейку на рубль”.
 Во мне тогда, очевидно, было какое-то девичье фрондёрство. Какой-то дурацкий вызов, потому что я, вероятно, была бессознательно немного неравнодушна к моему учителю.
 
  Никогда не забыть  мне случай, пожалуй самый яркий в моей
школьной биографии. В десятом классе мы писали сочинения на так называемую свободную тему. Предлагались строчки из каких-нибудь известных стихотворений, и на одну из них надо было написать свое “произведение”. Я выбрала из Маяковского :”…я землю эту люблю!”. И намахала страниц двадцать о том, как приехала в Ленинград вскоре после блокады. Нахлынули воспоминания о том времени, и я строчила, как в трансе, забыв обо всём на свете и в том числе о правописании.
   Когда Борис Александрович отдал мне мой опус, я была потрясена,  увидев пять с двумя плюсами. Невиданно! Нереально. Таких отметок до тех пор не бывало!
  А когда пришла в себя, то листая страницы, увидела, что все они испещрены красными  чернилами. Не все. Под конец красные пометки прекратились, видимо,"рука рубить устала".
  Все же я глупо спросила –“А почему нет отметки за грамматику( в этом случае положено было две отдельных оценки)?”. И он сказал тихо:" За грамматику единицы было бы слишком много". Ничего себе постаралась! Это при том, что у меня всегда по русскому были пятёрки.
  А он читал мой труд в параллельных классах и якобы говорил, что “она написала как поэт”. Правда это или нет, но мне очень жаль, что я не сохранила этот свой “раритет” для домашнего “музея”.

   Никогда не забуду выражения глаз моего дорогого учителя, когда я сказала, что готовлюсь поступать в архитектурный. В них было столько сожаления и как будто обиды! Он наверняка думал, что я пойду в какую-нибудь словесность.

  Вот такие были у нас в школе учителя. Разве кому-нибудь из них приходило в голову брать с нас какие-то  деньги или подношения. Их любовь к нам была абсолютно искренней и бескорыстной.
  В Ленинграде у меня была родственница, тоже учительница русского и литературы. Интеллигентная, очень красивая. Необычайно деликатный и тонкий человек, в общем настоящая аристократка. Её бывшие ученики,  сами уже дедушки и бабушки, ходили к ней до её глубокой старости. Пытались помогать ей, но она не разрешала, хотя была одинока.
 
   Я вовсе не настаиваю, что в те достопамятные времена школа была идеальной. Я лишь вспоминаю тех её учителей, память о которых мне бесконечно дорога.

  Но моя школьная память не так уж лучезарна. Думаю, о нашей вышеупомянутой директрисе вряд ли кто-то из бывших учениц вспомнит с нежностью. Особенно те, кого она таскала  под кран в туалет и размачивала кудряшки на лбу: старшеклассницы осмеливались накручивать чёлки на бигуди.
  Она имела счастье носить фамилию Гроза, которой ей очень хотелось соответствовать(приучила произносить её с ударением на последнем слоге) и  всех держать в ежовых рукавицах. Лицом с выпуклыми глазами она походила  на сестру   Петра Первого Софью с картины Репина, только в отличие от этой царственной особы была маленькая  и квадратная, особенно, когда стояла подбоченясь,и как солдат, уперев в пол широко расставленные ноги. Она не стеснялась отчитывать учителей в присутствии учеников. А уж с нами-то и вовсе не церемонилась.
 На школьном собрании хвасталась:"У меня в школе учился Вася Сталин, и он меня боялся так же, как вы меня боитесь!".
  Однажды она ворвалась в наш класс во время урока, и невзирая на присутствие учителя заорала:”Дуры вы…!" Далее шёл какой-то соответственный текст… и в заключении: “Скажите своим кавалерам, что в мою школу они ни ногой!"(сильное ударение, при этом, было на слове "мою")
 Мы опешили,  ничего  не поняв. А как потом узнали, дело было в следующем.
  Девочки из параллельного класса осмелились пригласить к нам в школу мальчиков из соседней школы в связи с намечавшимся  днём Мира ( помню, был такой день). Но Гроза запретила, и тогда девочки написали письмо в Комсомольскую правду с вопросом ”может ли директор школы запретить праздновать день Мира?”
  Из газеты пришли, как и следовало полагать, не к авторам письма, а прямо к директору, и в результате,не разобравшись, разъярённая дама обрушила свою гневную тираду на другой, ни в чём не повинный класс.
    Для меня осталось загадкой, как при таком директоре, могли быть такие умные и добрые учителя.
   
                *      *      *
   Теперь мне немного смешно и грустно вспоминать невинные проказы и приключения из жизни моей далёкой школы.  Но то, что я часто слышу о современной средней школе сейчас, нам тогда и не снилось.