Февраль. Сретение. Вопреки логике выпал глубокий снег, к исходу дня приморозило. И пошло поехало нежданной чередой - мороз-метель, метель-мороз. Хорошо. Наконец-то, показывая привычный дикий норов, настоящая зима пожаловала. Говорят, жди холодную весну. Пускай, весна она и есть весна, холодная, теплая, какая разница, одно слово — межсезонье. В России зима должна быть суровой, настоящей, не чета европейским хлябям и сырости. Ну что за зима в Польше? Одно страдание. Мокрый снег с дождем, переходящий в дождь со снегом, серые поля, серые дома, серые деревья, серые, серые, серые. Серые, с красными носами лица наших «челноков». В неподъемных сумках негоциантов все, зачем еще совсем недавно устремлялись в Союз поляки. Тогда, в середине восьмидесятых, они казались нынешним представителям шоптуризма Союза, презренными спекулянтами, людьми второго сорта. Кичливая гордыня Великоросса с презрением взирала на кичливую спесь потомков древних Полян. Мы, де – богатые! а мы, поляки - свободные.
Теперь «богатые», со вздувшимися от натуги венами, тащат свои сокровища к первооткрывателям свободного рынка. Торговые работники, инженеры, домохозяйки, юристы, таксисты, любители выпить и трезвенники, молодые и не очень бредут в предрассветной тишине польских городов по направлению к местным базарам. Здесь поднимается заря рыночной экономики. По всем ее городам и весям скрипят колесики натруженных колясок, звучат негромко матерные слова, жизнь продолжается.
К семи утра все лучшие торговые места заняты. Россияне, армяне, украинцы, белорусы, короче, почти все, недавние «совки», приготовились к острой конкурентной борьбе по сбыту хозяйственных, пищевых, трикотажных, ювелирных и всевозможных других товаров. После восьми, неторопливо и по-хозяйски деловито открывают свои патентованные ларьки поляки. Сгоняя визгливыми, голосами СНГшное торговое быдло, разложившее свои никчемные товары перед их витринами. Они правы,это их витрина, ларек,базар, город, земля, полиция.
В субботу Юрию Николаевичу повезло с местом. Удачное - на основном торговом ходу, недалеко от центральной «брамы», все кто заходит на рынок, обязательно должен пройти у его прилавка, А начался день не очень приятно. Ночевал он «со товарищи» в спортивном зале на борцовском ковре. Расположились кому как лучше, сложив у изголовья свои неподъемные сумки. Ночлег устроил сторож, бдительно охранявший вверенную ему пустоту спортивного сооружения. Дед втихую промышлял ночлежным бизнесом. Проснулись в пять, трусливый хозяин уже подогрел воду в большом алюминиевом чайнике и заварил «хербатку». Наскоро умывшись, попили чай, то бишь хербатку. Поляк вежливо, но настойчиво препроводил постояльцев на улицу.
Шесть часов безмятежного сна в тепле, под охраной, на мягком борцовском ковре обошлись в десять тыщенц — «диха», это дешево. Вчера ночевал на вокзале, кошмар. Ладно, на простынях и под пуховыми одеялами отоспимся дома. Бодрым шагом коммерсы рванули на плац Вольности — примитивную базарную площадку. По пути у Юрия сломалась детская коляска «Бемби», перетерлись медные проволочки, которыми временно крепилась корзинка к ходовой части. Хорошо, что поломка не капитальная, ибо коляска, кроме транспортировки груза, предназначалась на продажу. Мысленно матерясь и чертыхаясь, Юрий Николаевич, занялся ремонтом.
Провозился минут сорок, но сделал. Уныло приполз на рынок, умиротворенно гудевший довольными голосами счастливцев, успевших занять все лучшие места. «Проклятая «Бемба», нашла время ломаться, лучше бы вчера вечером по дороге на вокзал, времени было дополна».Делать нечего, придется искать ящики из-под бананов, апельсин, киви и других заморских плодов, сооружать прилавок посреди луж, оставив для «панов» сухое место, иначе не подойдут, гордые, собаки».
— Николаич! Николаич, где ты бродишь? Я тебе место занял, чуть самого не выгнали из-за этого. Давай быстрей раскладывай, а то уже подходил краснорожий пан-распрорядитель, чой-то пшекал, да я не понял. Похоже, недоволен мной.
"Слава Богу, Фархат, вчерашний сосед по прилавку. Как видно, будем и сегодня вместе стоять." - Юрий Николаевич с горячей поспешностью кинулся выкладывать свои немудреные товары. Ножовки, песочные часы, сучкорезы, прищепки, зубную пасту, хлорофос, варежки, бижутерию и прочий хлам. Хороших, дорогих товаров он не брал, много хлопот - или на таможне заберут, или рэкет будет кругами ходить, прощупывая, стоит или нет, мужика колоть. Однажды, он приволок на продажу четыре ящика французского коньяка «Наполеон». Да, поимел в тот раз удовольствие. Вообще-то спиртным торговать запрещают, но потихонечку одиночными бутылками можно.
Риск — благородное дело. Так вот, приоткрыл он бутылочку «Наполеона», в сумке и приторговывает по восемьдесят тыщенц за штуку. В течении часа, три пузыря продал, - нормально. Началось головокружение от успехов, потерял бдительность. Подходит плутоватый, плутоватый, прямо сальный от плутовства, поляк. Молодой такой, здоровый немного рыхловатый.
— Вудка есть, пан?— спросил он тихо.
— Коньяк, «Наполеон», пан,— ответил вполголоса Юрий Николаевич.
— По иле?
— Сто тыщенц.
— Покажь... То дрого, пан.
— А, иле пан даст?
— Семьдщесять оптом. Иле у пана есть?
— Двадцать.
— Иле?
— Два джесяти бутылок.
— То цо, пан?
— Мало, давай по девяносто, пан.
— По осемдесят.
— Ладно, гони пенёнзы, пан.
— Проше, пан, тут не можно, полиция. Пан пшиде за склеп, бронзовый, там я, буду чекать.
- Ага, понял, за коричневым магазином, да?
— Так, пан, так.
Дурковатый «оптовичок» ушел. Лопух, двадцать штук и по семьдесят пять тыщенц мог сторговать. Видно есть у пана деньжата, не зря говорят: «Что ни поляк, то пан, что ни пан, то миллионер». Пошла масть, сбуду, и никакой мороки с тяжестью, конспирацией, полицией.
Миллион восемьсот... нет, миллион шестьсот! Юрий Николаевич попросил хохлушку-соседку присмотреть за прилавком, схватил брезентовую сумку с коньяком и потащил за «бронзовый» ларек.
Увидав прогибающегося под тяжестью спиртного Юрия Николаевича, оптовик заговорщицки подмигнул ему и не спеша, отошел от компании своих приятелей. Полицаев вблизи не наблюдалось.
- То цо, пан, по семьджесяти пенч?
— Нет, договорились по восемьдесят.
— За дрого, пан.
— Я пошёл пан, не хошь кулеш, нихрена не ешь.
— Цо, пан?
— Через плецо… По восемьдесят или довидзеня, пан.
— Давай, пан, давай.
— Где деньги, пан? Давай пенёнзы, миллион шестьсот,
— Знам, пан, знам.
Отсчитав крупными купюрами необходимую сумму, покупатель на глазах у довольного продавца согнул деньги таким образом, что верхней оказалась пятидесятитысячная бумажка, и вложил пенёнзы в прозрачный пластиковый пакет.
— Давай, пан, быстро, быстро, а то полицай пшиде!
Юрий Николаевич лихорадочно переложил коньяк, в сумку поляка. Тут из-за угла зашипели: «Полицай, полицай». Покупатель забеспокоился, сунул Юрию Николаевичу в руки пакет с деньгами, схватил свою уже полностью загруженную сумку и нырнул в толпу. Юрий Николаевич мгновенно спрятал деньги во внутренний карман куртки и с невозмутимым лицом пошёл в обратную сторону. Полицаев поблизости не наблюдалось. «Привиделось трусоболам!» Друзья оптовика тоже растаяли. Порядок и полная благодать. Осталось, всего-то ничего, продать, вполне, ходовых товаров на полтора-два миллиона злотых. Пустяк, основную тяжесть скинул. Придя на место, Юрий Николаевич зорким соколом окинул свой прилавок. Настольные механические часы отсутствовали напрочь. Хохлуха бойко торговала очищенными грецкими орехами. Вот и доверь таким.
— А где часы, квадратные?
— Шо? Чекайте, я зараз. Берить, пани, горихы, дуже добри... Та нэдорого,— баба поняла, что не возьмут, полуобернулась к соседу, - та я ж продала ваши часы за сто дэсять тысяч.
— Вот спасибо, так спасибо, а я и за сто не мог.
— Ось берить ваши гроши.
— Нет-нет, десять тысяч вам за труды, а сто мои, все равно намеревался продать их за сто.
—Дзенькую, пана,— хохлуха довольно рассмеялась, радуясь неожиданному заработку и своей шутке.
- Вам спасибо.
Покупательская волна немного схлынула, Юрий Николаевич решил рассортировать заработанные деньги и пересчитать их. Деньги счет любят. Достав пластиковую обкладку с коньячными миллионами, он с удовольствием глянул на верхнюю пятидесятитысячную купюру с запечатлённой на ней усатой рожей неизвестного государственного деятеля Речи Посполитой. Пухлый пакетик, приятно теплел в озябшей руке. Удача преследовала и окрыляла.
Юрий Николаевич не спеша развернул согнутые купюры и от неожиданности остолбенел. Ошеломленному торговцу спиртным открылась подлое нутро «куклы». Впоследствии, придя в себя, он насчитал вместо миллиона шестьсот тысяч всего пятьдесят две с небольшим тысячи злотых. Накололся как младенец, черт побери! Вот и заработал, контрабандист!...
Нет, опасные товары он больше не берет, правда, есть один. Прибор ночного видения «Циклоп». При удачном стечении обстоятельств можно заработать пару «лимонов». Главное бдительность и осторожность, «куклы» нам не нужны.
C помощью Фархата Юрий Николаевич разложился на прилавке, достал початую бутылку «Столичной». Отхлебнули по маленькому глотку для сугреву и занялись делом. Делов-то, бери деньги, давай товар.
До девяти утра между прилавками снуют перекупщики, в основном поляки, но есть и наши. Эти санитары рынка ищут неопытных новеньких или срочно отъезжающих, скупая у них оптом по дешевке самые выгодные товары. После девяти идут основные покупатели, взыскательные, но вполне доброжелательные и не очень богатые. Зажиточные почти не ходят, они отовариваются в магазинах. Однако, торговлишка худо-бедно движется.
Заплатив за прилавок, коробейники опять приложились к «Столичной», закусили набухшей от сырости копченой колбасой и ломаными кусками черствого хлеба. Фархат захмелел, принялся хвастать, какой он классный врач. У них в Уфе всего два таких, он и его однокурсник. Пусть болтает - чем бы дитя ни тешилось, а прилавок он занял отличный. После одиннадцати удалось продать «Циклоп», притом, довольно выгодно. Залетная немчура взяла. Эти, не чета полякам, - издали заметны. Ходят как по Дахау – вальяжные, презрительно взирающие на никчемных славян. Что они ночью высматривают, черт их знает, но дойчмарки неплохая валюта.
К часу дня Фархат, не без помощи Юрия Николаевича, разобрался о времени своего выезда. Оказалось, сегодня в четыре часа. Обескураженный эскулап впал в меланхолию, перспектива скорого отъезда радовала мало, даже наоборот. Ошибся Фархат ровно на сутки. Бывает. Упросив Юрия Николаевича взять у него оптом имеющийся в остатке товар, Фархат, немного поторговавшись, скинул свои сокровища за полцены и, отхлебнув на прощание изрядный глоток «Столичной», побежал на вокзал.
Хлынула очередная волна покупателей. Торговля шла бойко, несмотря на пролетающий временами мокрый снег. Юрий Николаевич успел наторговать уже больше четырёх «лимонов». Нормалек, жизнь — прекрасна и удивительна! Пора сделать ревизию походных лабазов. Так-так-так, относительно удовлетворительно.
— Вас приветствует советский рэкет!— Юрий Николаевич поднял глава и непонимающе уставился на две молодые и крайне наглые физиономии.
—?!
—Ну, чё, будем здороваться или глазки строить? Мы, бля, трудимся, идем к нему по лужам, а он с таким товаром,—смугленький, который пониже, взял с прилавка дихлофос и окропил им товар,— стоит и корчит из себя целку, бля!
— Ребята, вы чё?
— Через плечо. Гони бабки, мужик. Двести тысяч за охрану от поляков, понял, бля, ваще.
— Да я еще не наторговал столько. Попробуй с таким товаром наторговать, одна мелочь.
— Ну бля, ваще! А «Циклоп», кто продал? Секретное армейское имущество!
— Да он не мой, ребята. Это я соседу помогал, татарину, у него еще три заначено.
— Харэ базлать, гони капусту, мужик.
— Ну, нет денег, ребята!
— Не базлай, сука, — смугленький щелкнул красивым ножом с откидным лезвием.
— Да вы чё, ребята? Ну, нет, подходите попозже наторгую...
— Я те подойду!
— Не, ребят, денег нет, могу водкой...
— Давай... две. А где татарча?
— Отошел к кантору. Должен появиться,— соврал Юрий Николаевич, толком не понимая зачем.
— Скажешь ему, пусть «Циклопы» прибережёт мы оптом у него возьмем, понял?— Советский рэкет, на ходу открывая бутылку, не спеша удалился. Пронесло пока.
—Кто это? — вышла из состояния онемения учительница из Ленинграда, то бишь из Санкт-Петербурга, стоявшая слева.
— Наши. Советский рэкет,— с остатками дрожи в голосе объяснил Юрий Николаевич — родимые, чтоб их черти съели!
— Как рэкет, а полиция?
— Полиция охраняет своих граждан, Юлия Петровна, а эти нас с вами бдят, за умеренную плату, в двести тысяч с носа, - Она стала раздражать Юрия Николаевича.
— Слава Богу, они меня не отрэкетовали, я так испугалась.
— Коль не рэкетнули, Юлия Петровна. Значит, еще не подошел Ваш срок. У них своя метода, ждите, может, подойдут.
Перепуганная учительница, постояв в мучительных раздумьях минут сорок, спешно собралась и ушла в неизвестность. Пожалуй, не стоит доверять воспитание подрастающего поколения педагогам со слабой нервной системой. Тоже мне воспитатели... рэкетиров… Рэкет подкатил часа через три и заплетающимися, но не обещающими ничего хорошего голосами, учинили необходимый допрос.
—Так, где твой Муса, бля?
—Ушел в гостиницу, приболел. Завтра будет. У вас пистолет можно купить?
—Это тебе дорого обойдется, понял? Ствол только за баксы, понял.
—Да это не мне. Татарин просил узнать, не знает где купить.
—У нас все есть, понял, мэн?— белесый похлопал себя по кожаной турецкой куртке.— Хочешь посмотреть? — в его руке блеснула вороненная сталь.
— Могу показать как работает? Бери, не пожалеешь, понял.
— Да нет, ребята, у меня ружье есть, дома.
— Ха, ружье, бля! Хули ружье, бери «Макара» пока дешево, понял. Хошь «Браунинг», но он по сравнению с «Макаром», фуфель, понял? Как другу советую, понял?
—Да нет, это татарину надо. Он завтра прибежит с утра, мужики.
Мужики в порыве патриотических чувств расхваливали отечественное оружие и ругали немецкое. Распалившись, угостили Юрия Николаевича армянским коньяком, предлагали вернуть деньги за водку, но он благоразумно отказался. "Что за счеты между своими". Рэкет полюбил его как отца родного. Между тем упали сумерки, и оставаться в компании новых друзей небезопасно, пора делать ноги.
—Мне пора, ребята, скоро базар закроют.
—Не трусь, тут все схвачено, мы друзей в обиду НЕ даем, понял, Юра. Ваще, ты где живешь?
—В работнической гостинице.
- Ну, дает, поехали, будешь с нами в «Континентале», путаночку тебе устроим.
—Откуда бабки, мужики? Спасибо, ребята, где уж нам уж...
—Ладно, держи мочалу, Юрик. Завтра волоки, своего Мусу с ноктовизорами, договоримся, понял.
Хмельные земляки укатили на подержанном «Мерсе», поджидавшем их у ворот. Юрий Николаевич, впрягшись в свою многострадальную «Бэмби», потопал на вокзал. В тот же вечер, рассудив, что здесь ему делать нечего, тем более следующая встреча с представителями советского рэкета весьма и весьма нежелательна, он решил уехать одним из ночных поездов в Варшаву. В теплом, сухом вагоне можно вполне прилично провести ночь, поспать, просушиться. Купив билет, нью-негоциант уютно, устроился в свободном купе Варшавского поезда. Ночью поляки ездят нечасто. Страна-то, с гулькин нос, и за день можно проехать. Всё таки Европа — худо-бедно. Убаюканный импортным перестуком вагонных колес он, рассчитывая поспать не менее четырех часов, незаметно уснул.
Разбудили раньше. Контролеры в черной униформе и фуражках с кокардами, вежливо попросили предъявить билет. Билет был, но где-то затерялся? Спросонок Юрий Николаевич долго копошился в многочисленных карманах. Поляки иронично переглядывались. Нашел. Со злорадством подал бумажку контролерам. Берите, саркастические вы мои, проверяйте, служивые, исполняйте служебный долг. Контролеры, изучив билет, возмущенно залопотали: «Поспешный, перший класс» и другие менее знакомые слова. Наконец дошло. Оказывается, имея билет второго класса на пассажирский поезд, он едет в вагоне первого класса скорого поезда, по-польски поспешного. Попал!... Назревали крупные неприятности с полицией, со штрафом и прочими атрибутами местных законов. Поплакав про отсутствие пенёнз, Юрий Николаевич откупился доплатой в сорок шесть тысяч и блоком сигарет, куда лучше полумиллионного штрафа и знакомства с железнодорожной полицией.
Мздоимцы ушли, сон не приходил. Покрутившись на неудобных сиденьях, уснул, но ненадолго. Прибыли в Варшаву намного раньше расчётного времени. Делать нечего, надо выходить. «Поспешный! Идиотизм собачий!» Злой, голодный, полусонный Юрий Николаевич устроился на жесткой деревянной скамейке центрального вокзала. Рядом, через спинку безмятежно храпела молодая польская бродяжка. Пани или паненка испускала такое нестерпимое зловоние, такие ядовитые «пердоли»!... Других свободных мест не было. Юрий Николаевич собрал вещички и отошёл в дальний угол зала.
В шесть утра пошли трамваи. Раскошелившись на билет, Юрий Николаевич доехал до стадиона. Заняв приличное место и не стоя за ценой, он, практически до обеда, распродал все свои товары. Осталась единственная, изрядно поднадоевшая «Бэмби», вещь требующая специфического покупателя из числа деревенских жителей католической Польши, не приемлющей абортов. Но видно не очень высоки католические устои в современном польском государстве, ибо покупатель не шел. Отчаявшись, где наше не пропадало, уступил перекупщику ненаглядную «Бэмби» за сотню злотых, пшёпрошем, за сотню тысяч злотых, и черт с ней. Пора, брат, пора. Домой, где же¬на и своя детвора. Чем не поэт?
Скупился домой быстро и, кажется, довольно выгодно, дело было под вечер — цены упали. Часть злотых поменял на доллары, пригодятся. В шесть часов по местному времени влез через окно в электричку следующую в сторону Бреста. Двери вагона брали, как трап корабля «Император» в приснопамятном году. Повезло.
Незадолго перед Тересполем объявился рэкет теперь уже вагонный, будь он трижды проклят! Будь проклят этот вонючий бизнес, рынок, поляки, рэкетиры, контролеры, и вся поганая бессмысленная затея! Старался, продавал, для чего, для кого? Нет, хватит, больше я сюда ни ногой. Буду сидеть на заводе, получать свои, пусть мизерные, деревянные, и никаких забот. На кой сдались такие шоптуры? Голодаешь, мерзнешь, тащишь как ишак, чтоб после всего отдать тупоголовым скотам... В соседнем купе завязалась драка, послышался звон разбитого стекла. Поезд сбавил ход. Драка заглохла… Соседи по купе напряженно, ждали появления рэкетиров. Юрий Николаевич решил сопротивляться. Завизжали тормоза. Приехали, Тересполь, граница. Рэкет, так и не появившись, исчез. Началась рутинная проверка документов и багажа. Скоро Брест. Привет, немытая Россия, туда я больше не ездок.
Масленица. Тишина, белый пушистый снег, веселенькие елочки, сосенки. Эх, земля родная! Юрий Николаевич, вдыхая полной грудью морозную благодать, размашисто скользил по знакомой нахоженной лыжне. Это вам не Поляцкие сопли. Да-а-а, намаялся, врагу не пожелаешь, но наторговал очень даже прилично. На заводе столько не заработаешь и за полгода...
Вечер. Вытянув уставшие ноги перед телевизором, разморенный Юрий Николаевич безразлично взирал на очередные политические баталии. Круговорот. Потянулся к телефону, набрал знакомый номер.
—Добрый вечер, Валентина Павловна. Юрий Николаевич беспокоит. Как Ваше здоровье? Да что Вы! Надо беречься. Клюква с сахаром помогает, попробуйте. У меня есть, я принесу завтра. Ну, что вы, мне все равно надо к вам заглянуть. Просто неудобно, но в марте намечается неделька вынужденного отпуска, как бы опять сделать визу? В Польшу. Нет, Китай далеко. Спасибо. Никаких проблем, привезу, размер я помню. Уверяю, никаких проблем. Так я завтра заскочу? Спасибо, всего доброго, до свиданья, Валентина Павловна... Хапуга, будет тебе «ангора», куда мне деваться.
Ночью приснился «польский» сон - серые дома, серые поля, серое небо.