Сева.
Сева живет в Нью Йорке ...дцать лет. Последний раз он был в Москве шесть лет назад. Он приезжал всего четыре раза. Два раза перед тем, как пойти на новое место работы, один раз на похороны, и вот теперь. Следующий день после приезда целиком ушел на деловую встречу и мероприятие в неформальной обстановке. Далее у него было еще несколько дней, которые он решил посвятить посещению московских театров.
На вечер следующего дня был намечен молодежный театр РАМТ. Давали «Будденброки». Сева позвал в театр самую давнишнюю в жизни подружку, Аллу, в которую он был влюблен, и не без взаимности, еще в старших классах школы полтора года, что для того возраста очень много. Друг Севы называл их отношения «детская любовь», потому что в то время существенный компонент отношений взрослых мужчины и женщины отсутствовал. Потом, в середине десятого класса, Сева уехал из центра на окраину Москвы, где родители получили квартиру, а осенью поступил в Институт, начав более взрослую жизнь. Они перестали встречаться каждый день, и их зависимость друг от друга ослабла, вероятно потому, что уже не так энергично, как прежде, подпитывалась встречами. А еще через год отношения вовсе прервались надолго, когда уже она окончила школу и уехала в другой город, учиться там в Институте. В то время поступление в некоторые институты в Москве, да к тому же, с отягощенной пятым пунктом анкетой, было делом непростым, почти безнадежным. С тех пор многое происходило в жизни каждого, иногда линии их жизней ненадолго сближались, а потом снова расходились. Некоторое время тому назад она раздобыла его электронный адрес, и общение возникло снова, на этот раз, путем переписки. Появились и общие невиртуальные планы - они решили вместе посетить Израиль в ближайшее, нежаркое время года, поскольку оба там не бывали прежде и оба мечтали побывать. И вот теперь, он прилетел из Америки в Москву и они сидели в пятом ряду в центре зала.
В первом действии спектакля ухудшение дел в торговом доме Будденброков и отсутствие динамики в отношениях членов семьи, едва оживляемых тлеющими, хроническими конфликтами патриотов семейного бизнеса с бунтарями семьи, подействовала на Севу усыпляюще. Угнетен он был и непоследовательностью одного из бунтарей - переставшей быть бунтарем молодой девушки, любившей одного человека, но в угоду семейным интересам, вышедшей замуж за другого. К своему стыду, несмотря на прекрасную актерскую работу, он начал было проваливаться в дрему. Алла тактично этого не замечала. – Видимо, ей безразлично, в каком я состоянии - подумал Сева, когда очнулся без ее помощи.
Расслабленность была усугублена совместным обедом с Аллой на открытой веранде ресторана «Цапля», расположенного почти напротив школы, где они учились, и в точности напротив синагоги, появившейся здесь после «перестройки». Сева выпил три больших рюмки французской водки «серый гусь» и отметил, что теперь, в отличие от того времени, когда он был в десятом классе, имеет право даже рядом со школой пить водку не таясь. Алла засмеялась. В десятом классе была пренеприятная история. Сева пришел на новогодний школьный вечер, выпив водки, кто-то сказал об этом учителям, или это было заметно, и, за этот проступок, Севу выгнали из школы, хоть он и хорошо учился. Родителям сказали, что поставят не двойку, а тройку по поведению за полугодие, если Севу заберут из школы. Последние полгода десятого класса Сева доучивался в другой школе.
Цапля была символична. Это была любимая птица Аллы. И не удивительно, потому что длинная модильянивская шея Аллы и ее походка напоминали цаплю. Только у цапли голова при ходьбе покачивается, как у всякой птицы, вперед-назад при каждом шаге, а у Аллы она покачивается влево-вправо и не при каждом шаге, а реже. Обычно покачивания учащаются, когда она начинает вдохновенно что-то придумывать или просто врать, будто она невольно дает знать, что не стоит ей верить, ведь она говорит «нет» покачиванием головы. Цапля была и неким символом семьи Аллы. Ее изображение было на воротах дачи ее родителей.
Когда теплым, счастливым июньским утром после окончания девятого класса Сева поехал к Алле на дачу, то он не знал адреса. Он и не спросил адрес, потому что был абсолютно уверен, что найдет и так. Достаточно точно знать, что она где-то в указанном месте, и силовые линии создаваемого ее телом поля приведут Севу точно к ней. Если уж во дворе многоквартирного дома, где находилась Алла (ее там оставили посидеть вечерок с маленьким племянником) Сева сумел выбрать из девяти подьездов нужный и, с первого раза, позвонить в правильную квартиру, то найти дачу – сущий пустяк. В дачной местности проще, потому что намного менее плотны силовые линии других тел, их меньше, и, таким образом, меньше влияние фона. Он знал, что ворота дачи украшены довольно искусно вырезанной из дерева голубой цаплей. Он нашел эту дачу, не блуждая, и голубая цапля подсказала, что он нашел правильно. Как он кратчайшим путем пришел в нужное место – все таки загадка, ведь от станции к даче Аллы вовсе не проходила прямая дорога, и даже кривой дороги не было, а были какие-то петляющие тропинки между заборами. Наверное те самые силовые линии и привели. Такое уж у нее сильное было поле. Чтобы было еще понятней, телефона на даче не было, а мобильных тогда не существовало.
На следующий вечер Сева с Аллой были на прекрасном концерте скрипача Дмитрия Коган. Особенностью концерта было то, что он не просто играл, а демонстрировал возможности, скрипок пяти разных старинных мастеров. Это были скрипки знаменитых итальянских мастеров из Кремона - Андреа Амати, Антонио Страдивари, одного из членов семейства Гварнери, Гвадалини и еще одного, уже французского мастера. Сначала профессор Коган кратко представлял каждую скрипку, кто автор, когда изготовлена, какие особенности, а потом играл именно такую вещь, которая позволяла наиболее полно раскрыться свойствам данного инструмента. Затем, когда он таким образом представил все пять скрипок, он дал возможность слушателям проверить себя, на этот раз, сначала играя, а уже потом представляя скрипку, на которой была сыграно произведение. Сева с самого начала решил условно обозначить звуковые особенности каждой скрипки и представил первые три таким образом: Амати – старое красное вино с доминирующей горчинкой вишневой косточки; Страдивари – липовый мед, Гварниери – просвеченная солнцем гроздь зеленого винограда. Когда же началась вторая часть, то Сева уверенно угадал Страдивари, сначала предположив что это Страдивари, по ее характерному, более светлому лаку, а когда скрипка зазвучала, то убедившись в верности предположения по особой мягкости и певучести, или тягучести, вязкой текучести звука.
Уже в начале исполнения он поделился своей догадкой, с Аллой, и она коротко взглянула на Севу искоса. Она ничего не сказала, но посмотрела, как на городского сумасшедшего. Когда оказалось, что Сева прав, она уже с изумлением посмотрела на него, на этот раз более продолжительно, пытаясь понять, или он случайно угадал, или он действительно что-то слышит, что ей недоступно. Это рассмешило Севу. Его всегда удивляло в ней то, как легко, будто ничего и не произошло, она переходила от демонстрации уверенности и твердого знания предмета к состоянию зыбкости и полного непонимания того, о чем идет речь. - Такой резкий переход свидетельствует о скрываемой неуверенности в понимании сути вещей, и отсутствии доверия к тому человеку, с которым так себя ведут.
Если выбравшая место у прохода Алла вела себя по отношению к Севе индифирентно и молчала, то молодая женщина справа от Севы, с опознавательным знаком «пресса», вполне дружелюбно поделилась програмкой и перекинулась с Севой парой слов. Позднее, после перерыва, когда раздобыл програмку, и уже не надо было обращаться к «прессе», Сева спросил ее – а вас случайно не Алла зовут ? Может быть хотелось оказаться между двумя Аллами. Она ответила – Алиса. - А слева от меня Алла, звучит похоже, не правда ли ? – сказал Сева. Сева взял Аллу за руку. Она посмотрела на него с удивлением и недоверием. Сева почувствовал ее внутреннее сопротивление и не стал развивать овладение рукой. Он не сделал попытку прислонить тыльную сторону ее ладони к своей щеке, не попробовал поцеловать место сгиба, где заканчивается кисть и отпустил руку.
Музыкалной части они с Аллой больше не касались, зато, после того, как Алла надела очки и прочла надпись на узком длинном полотне в центре сцены «фонд имени Коган», у нее возник вопрос, а как зовут этого Коган, имени которого фонд ? - Неужели это тот самый (очевидно - нескромный) профессор Дмитрий Коган, который и выступает в этом концерте ?
Алла начинала раздражать Севу. Севе показалось, что Дмитрий Коган и так, по каким-то неведомым Севе соображениям, Аллу не очень-то устраивает, и этот профессор консерватории уж совсем ей не подходит, если это фонд его имени. Сева раньше, случалось, неприятно удивлялся ее неоправданной, и поэтому неожиданной, спорадически вспыхивающей агрессивности по отношению к нему. Вспомнив об этом, Сева предположил, что Коган ее не устраивает, ввозможно, потому, что это он, Сева, ее пригласил на этот концерт, а не кто-то ей более приятный, чем Сева. Еще одним минусом было, видимо, то обстоятельство, что профессор дружил с детьми Севиных друзей. Друзья предложили Севе подойти к Когану после концерта, передать привет и познакомиться. Сева не знал ответа на вопрос Аллы, предполагал, что профессор не виноват в любом случае, а вслух пошутил, что это, наверное, фонд имени всех Коган городов Одессы и Москвы вместе взятых. Позднее Сева выяснил, что в чем-то он был прав, фонд был имени не одного человека а двух выдающихся скрипачей в роду Коган, отца Дмитрия – Леонида Павловича и деда, Павла Леонидовича.
Так с друзьями себя не ведут, - продолжал мысленно Сева тему, начатую еще во время перерыва, когда они прогуливались по фойе, поглядывая где взять программку. – Она в один миг из всезнающего учителя готова превратиться в ничего не знающего ученика. Плохое впечатление от такого перехода она смягчает очень живой, детской готовностью воспринять от оппонента новую информацию, меняющую представление о предмете, иногда, на прямо противоположное. Готовность – детская, а годы-то уже не детские. В конечном результате, понимаешь, что с такой же легкостью она опять поменяет свои уже новые представления, которые ты в нее вложил, на старые, которые в нее кто-то вложил до тебя, или на новые, которые в нее кто-то скоро вложит. Дело не в проявлении недружественности, а в дефекте способности к восприятию и критическому анализу, и, как следствие, у нее происходит очень легкая смена представлений. Но тем, кто имеет с ней дело, от этой легкой смены не легче. В особенности, когда вспомнишь еще и ее аггрессивность, возникающую, время от времени, без всякого повода с моей стороны.
Отчего возникает эта агрессивность ? это от непонимания ? от слабости ? - то есть, защитная реакция, или это выход накопившемуся недовольству, раздражению, скрываемому кажущимся согласием ? Или дело в чем-то действительно важном, скажем, в принципиальном несогласии с имеющей место формой наших отношений без каких либо обязательств и долговременных планов ? Зачем я только на нее трачу время ? В память о том, что в пятнадцать лет она была потрясающе соблазнительной, и о ее незабываемых шелковых губах, цвета розового пионерского галстука ? Но это, вообще, неверный путь поведения с женщинами. Видимо, надо следовать совету многоопытного в общении с женщинами, хоть и очень молодого в то время классика литературы, по имени Антон, – с женщинами надо быть грубее, они это любят.
Концерт окончился, и тихая, глубокая концентрированность, но без напряжения, или, если угодно, фокусированность на музыке, сменилась постепенно шальной расслабленностью в шуршащем платьями, шаркающем подошвами, цокающем каблучками шуме движущихся вниз по широкой мраморной лестнице, сплошь нарядных, по большей части очень молодых и красивых дам и их кавлеров. Сева ненадолго оставил Аллу, и когда он вернулся она все еще разговаривала с кем-то по телефону. За несколько минут легко договориться о чем угодно с тем, кого знаешь – внутренне раздражался Сева, даже о путешествии на воздушном шаре вокруг Земли, а не то что о том, чтобы, скажем, подвезти от метро до дачи.
Сева с Аллой уже два вечера встречались и назавтра должны были снова пойти в театр, на этот раз, на Чеховский международный фестиваль, на одну из последних им написанных, необычную для Шекспира пьессу, под названием «Буря». Эта пьеса отдаленно напоминает «Ромео и Джульета», но с хорошим концем, хотя сходство касается только идеи, но не обстоятельств. Сева уже чувствовал, не переводя это ощущение в область сознания, что для него с Аллой хороший конец не предвидится, но и смертей, слава богу, не ожидается, а напротив, больше веселья. То есть, в некотором смысле как в «Буре», а в чем-то, как в «Ромео и Джульета».
По причине усталости Севы от бессонного перелета, смены часовых поясов и других причин, первая встреча не содержала и намека на интим, который между ними в последний раз был несколько лет тому назад. Что ни говори, но нужно время на адаптацию, если долго не встречались. Разве могло Севе понравиться, когда после нескольких лет разлуки при встрече его мощно ударили грудью, будто они не люди, а какие-то морские котики, или тюлени и тут же отпрянули ? А где, простите, постепенное приближение и прочувствование химии, магнетизма притяжения? А последующий нежнейший, как майский ветерок, но готовый развиться вмиг до техасского смерча поцелуй, скажем, в шею, за ухом, но чуть ниже ? Еще более прозаическая и обескураживающая причина – в какой-то момент своего зрелого возраста, если люди внешне меняются скачком, то обычно, не в лучшую сторону. Не в лучшую – не со всеми, потому что у некоторых людей при вступлении в следующую стадию зрелости как-то становится заметнее порода, и в лице, и в осанке, манере поведения сквозит красота зрелости, благородство. У других же проявляется какая-то тусклость, недоброжелательность, даже злобность, прежде, отчасти, скрываемые молодостью и сексуальностью.
Для Севы, в какой-то момент его жизни стало открытием то, что касалось особенностей трансформации внешности и, нередкой, недоброты стариков. Сева с детства считал, что старики добры, может быть, на примере своих бабушек и дедушек, которые выделялись, в этом смысле, в хорошую сторону. Но вот Алле лишь отчасти повезло в этом смысле, и сквозь некоторые внешние признаки благородной зрелости, например, густые, жесткие, молодые, волосы, но, как бы, искусственно седые, заметно проявились, и негативные признаки возраста. Легкая сутуловатость, глаза, не широко раскрытые, как прежде, а прищуренные, и без очевидных признаков безусловной доброжелательности к окружающим людям и интереса к окружающему миру. Одним словом, нужно было обладать некоторой снисходительностью к когда-то очень красивому и любимому человеку, чтобы продолжать испытывать чувства, похожие на те, что были прежде. Но, прежде, всего, нужны были просто доверительные, человеческие отношения. Однако с доверительными отношениями была непонятная проблема, проявившаяся незадолго до приезда Севы в и-мейлах. В связи с тем, что приезд был близок, Сева не стал обсуждать эти выпады.
Следует сказать, что Севе и своя внешность, чаще всего, не нравилась, с годами же стала вызывать почти непроходящее сожаление. Особенно огорчала частичная лысина, выявлявшая, к тому же, не идеальную форму черепа. Ему было неприятно смотреть на себя в зеркало, но, все таки, не всегда. Внутренний огонь положительно преобразует внешность, а с Севой, как ему казалось, насчет огня, было все в порядке. Но другие-то могут видеть совсем другое, намного хуже, чем он сам себя, понимал Сева.
Конечно, он помнил много восхитительных минут особенно первого времени их общения, той самой детской влюбленности. Ах, какой у нее был голос! У нее и сейчас еще осталось немало от дивной виолончельности того голоса. Как сногсшибательно-головокружительны были ее обьятия ! Он буквально плавился находясь рядом с ней, как сыр на раскаленной сковородке, хотя некоторые члены его тела в то же самое время каменели. Но он был молод, инфантилен, боялся иметь детей, и не сделал того, к чему она была готова, и хотела от него. Воспоминания, при условиии симметричности памяти и с ее стороны, могли бы помочь «ослепнуть» от той давнишней любви и помочь перенести какую-то часть того чувства, той большой нежности и восхищения ее красотой, той способности мгновенно понимать друг-друга, буквально, с полуслова, на, по сути, уже другого человека. И можно попробовать это сделать – легкомысленно считал Сева. Потому и предложил ей некоторое время назад вместе сьездить в Израиль, когда зашла речь, и, неожиданно, она мгновенно согласилась.
Но в их теперешних отношениях что-то оставалось непроясненным. Собственно, Севе все еще было неясно, а как Алла к нему относится. И Сева попросил Аллу подумать, не хочет ли она на следующий день остаться у него в гостинице. Точнее, об этом он спросил уже потом. А сначала, учитывая что она живет на даче, и после концертта надо поздно вечером ехать загород на электричке, а потом еще на такси, он ей и предложил – ты можешь остаться у меня в номере. Так получилось, что у меня даже, на одну кровать больше, чем мне нужно, и ширина кроватей, равно как и качество матрасов соответствуют стандартам четырехзвездочного отеля, то есть очень хорошие. – Она отреагировала и по тону, и по сути, грубо и примитивно, как ПТУшница, и так, будто ей было предложено что-то неприличное. – Я привыкла спать в своей постели. – Сева не был вполне уверен, что она ответит согласием. Он готов был понять и ее отказ. Но ее ответ в такой ернической манере ему очень не понравился. Сева разозлился. Он-то не шутил, для него это значимое действие. И прежде они бывали близки. Правда тогда еще был жив ее муж, следовательно, никто кроме нее не знает, чем она была больше довольна. То ли близостью с Севой, то ли радостью измены. По сути же, именно форма отказа была неприятна, а не сам отказ. К чему эти кривлянья трудного подростка ? Ведь не пять минут назад познакомились.
Не может, значит не может – тут же гасил свое возмущение и досаду Сева. Мало ли какие у нее обстоятельства. Я же нагрянул неожиданно, предупредив всего за две недели до приезда. Может быть у нее какие-то стабильные, близкие отношения, или кто-то приехал в это же время, с кем было договорено прежде. Может быть я так сильно изменился, что стал ей физически неприятен. Да мало ли что еще, вариантов много. Но не тот, который она привела в качестве аргумента, не исключено, что как раз для того, чтобы позлить меня. – Я привыкла спать в своей постели.
– Сева спокойно, не показывая своей реакции, спросил – интересно, а как ты представляешь нашу соместную поездку в Израиль, при том, что ты так любишь свою кровать ? ты что собираешься свою кровать взять в Израиль и поставить ее в моем номере ? – «в моем номере», потому что при обсуждении некоторых деталей Сева сказал, что, конечно же, оплатит общий номер. Она не отвечала. – Я что-то не очень себе представляю, как мы поедем в Израиль, при таких усложненных требованиях к условиям сна – снова цеплял Аллу Сева. Это подействовало. И если сначала Алла даже слегка смутилась, то после второго вопроса, она слегка взвилась – ах, ты вот как ставишь вопрос! - сказала она с легким вызовом уже выпускницы, а не ученицы ПТУ, и, уж точно, не с интонациями доктора наук, которым она является. То ли она действительно обиделась, что было бы глупо, то ли изображает обиду, что нечестно – заключил Сева. Естественно, что после такого расхождения во взглядах, Сева дополнительно заострил тему, чтобы была полная ясность, но ответ попросил сообщить на следующий день. Он сказал - Аллочка, может быть ты найдешь возможным остаться у меня завтра ? Подумай пожалуйста. - Хорошо, я подумаю, ответила она уже спокойно.
Сева пытался угадать, какой будет ответ, и его предсказания были неоднозначны. - С одной стороны, - рассуждал он, - она, вроде бы, ни от чего не отказывается, ни от ежедневных ресторанов, театров и концертов, ни от поездки со мной в Израиль. С другой стороны, что-то в ситуации не так. Она, вообще, ведет себя со мной странновато. Помнится, когда я ей давал денег в долг на ремонт дачи, и позже, когда многострадальный ремонт был закончен, она говорила что позовет меня на дачу, когда я буду в Москве. И это говорилось тогда, когда еще она была замужем. Подразумевалось даже, что я смогу остановиться у нее на даче, что совсем неплохо, потому что близко от Москвы и экология не московская, а получше, приближенная к Нью Йоркской.
В этот приезд Севе оказалось негде остановиться и пришлось платить за отель совсем не по-американским меркам, а значительно выше, о чем она тоже знала, ну да ладно. Честно говоря, в гостиннице все же удобней, все-таки в центре и сам себе хозяин. И другое обещание, данное непосредственно перед его приездом, она не сдержала, и даже о нем не вспомнила – обещание устроить встречу с Мишкой, моим же бывшим одноклассником, с которым мы вместе были и в баскетбольной команде школы. Сева же сам ей и сказал о Мишке, прочитав в литературном журнале его очень неплохие стихи, после чего она наладила с ним общение и написала об этом Севе. Мишка как раз в то же самое время, что и Сева, должен был приехать в Москву из Германии, где он живет. И встречу предлагала устроить сама Алла. Не то чтобы это мне было уж очень нужно, но я был бы не прочь с ним повидаться.
Что-то не то происходит или с ней вообще, или с ее отношением ко мне. Скорее всего, она просто не понимает, что в нашем возрасте любой пустяк в отношениях, любая упущенная возможность имеет значение, потому что нельзя с уверенностью сказать что будет даже завтра. Завтра может просто не настать. Тем более, как в нашем случае, «это», хоть и не бином Ньютона, но и не сущий пустяк. И живем мы не то чтобы через дорогу, а через океан. Может быть я выбыл из рассмотрения в качестве кандидата на постель с ней по возрасту, людей моего возраста она просто не рассматривает в этом качестве ? Есть категория женщин зрелого возраста, которым секса всегда мало, в Америке их называют пантерами (cougars). Такие имеют молодых любовников, и не одного. Она правда не похожа на этот тип. Прежде – может быть, но не теперь. Вполне возможно, что у нее кто-то есть, не обязательно молодой, кому она звонит после наших посещений театра. Любой ответ не будет для меня потрясением - стреляться я не буду, иронизировал Сева. Похоже, что отношениям пора закончиться, отношения себя изжили, и это было бы неверным искусственно их реанимировать. На этом - все, остановил себя Сева, что будет, то будет, и не стоит гадать, надо просто подождать до завтра.
Сева вспомнил, к случаю, чей-то стих, когда-то услышанный и сразу запомнившийся:
- А ты мне кто ? И это - ты, и то, я все с тобой делил и прежде, и поныне. - А я те(бе) кто ? Да конь в пальто, ты не даешь мне даже то, чем так охотно делишься с другими.
«Охотно делишься с другими» – хм, нет, это не об Алле, - скорее, с другим. По крайней мере, не о теперешней Алле. А насчет «охотно», а как же еще, конечно, охотно, или – а, ну ладно - что ли?
На следующий день конь в пальто встретился с Аллой перед театром Моссовета в саду Аквариум. Они шли на дневной спектакль, поэтому обед планировался после спектакля. Севе нравилось, что деревья сада разрослись и большая часть сада в плотной тени. Сад не портило даже типично американское здание кафе, прозрачно-красный стекло-аллюминий, деликатно расположенное в в противоположной от театра стороне сада. Вблизи театра присел на козлиных ногах в фонтанчике Пан, играющий на пастушьей свирели, размера среднего человека, правильного размера для небольшого пространства перед театром. Тихое журчание воды фонтана, как и тень повсюду в такой жаркий день, нарядные молодые женщины и, конечно, ожидание театрального представления погружали в атмосферу удовольствия и комфорта. Сева даже сравнил Аквариум с любимым Брайант парком в центре Манхеттена, всегда вызывающим у Севы ощущение праздника, но там тень не такая плотная, она прозрачная, потому что листва на платанах реже и уж очень высоко – деревья-то не такого детского размера, как в средней полосе России, и рассеянный высоко сидяшими листьями солнечный свет делает тень платанов легкой и веселой. Но в Брайант парке еще и замечательная зеленая прямоугольная лужайка, на которой можно расположиться в свое удовольствие на травке и нет асфальтированных дорожек и только гравиевые.
«Буря» Шекспира удивила, но не потрясла. Очень странным было видеть постоянные звонкие шлепки по лицу, которые получала молодая девушка от своего седовласого отца, а также толчки, пинки, щипки и прочие знаки сексуального внимания с садистским оттенком от того же отца к той же родной дочери. Хлопки по лицу были настолько звонки, что могли найти обьяснение, только если их суфлировали из-за кулис. Напомнает театр Карабаса Барабаса с Пьеро, который получает оплеухи. Актриса, играющая дочь, по настоящему красива, и это впечатление утвердилось, когда сквозь холщевую рубашку, облитую водой, явственно проступила идеальной формы и неземной красоты грудь, вскоре предьявленная и без прозрачного покрова мокрой рубахи в купе с красивым животом. Любителям мужской красоты также предьявили образец крупного, мощного, волосатого самца без одежды, но повернутого мускулистым голым задом к зрителям. Таким образом, и «Ромео», и «Джульета» соответствовали некоторым стандартам красоты. Это все и было единственное запомнившееся.
После спектакля двинулись вниз по Садовому кольцу и свернули на любимые с детства Патриаршие пруды. Конечно же, обсудили, проходя по садику, где находился турникет, около которого Аннушка пролила масло, где находилась та лавочка, на которую к Ивану Бездомному и Берлиозу подсел незнакомец, и где они пили теплую абрикосовую. Именно здесь, когда Сева с Аллой весной гуляли в период их детской влюбленности на Севу напала банда малолеток, человек пятнадцать, в основном старшего и среднего школьного возраста под руководством взрослого, уголовного вида пацана. Еще до того, как его окружили, Сева сказал Алле - иди не останавливаясь, я тебя догоню. Когда началось, Сева тоже махал руками, избрав, целенаправленно, слабый сектор кольца чтобы проложить себе путь из окружения драчунов. Он не почувствовал, как скользящий удар кастетом содрал кожу на голове и не заметил, что кровь текла на лицо. В какой-то миг кольцо разомкнулось и две женщины, проходившие в этот момент мимо толпы мальчишек, увидев кровь, текущую по лбу Севы, страшно закричали, и банда по команде вожака мгновенно рассыпалась и исчезла.
Алла всего этого не помнила. - Ее проблема в том, что у нее плохая память. Поэтому она не помнит ни наших отношений в школе, ни более поздних. Она не суммирует знание о человеке. Каждый раз, когда отношения возобновлялись, я был для нее другой человек, другой, незнакомый мужчина, никто, конь в пальто.
Или дело абсолютно в другом. То что она говорит о своей плохой памяти – простая отговорка. На самом деле, она не помнит событий наших встреч по причине, не имеющей ни малейшего отношения к физиологии старения. Она не помнит всего лишь потому, что эти события для нее не имели раньше и не имеют теперь существенного значения, которое они имели для меня. Вот и все.
Они прошли дальше по Малой Бронной, свернули налево в Спиридоньевский переулок и подошли к восточному ресторанчику. Уже находясь там поняли, что ресторан ближневосточный, но не того Востока, которого хотелось бы. - А тот ресторан на крыше дома с синагогой, что на Большой Бронной, куда ты хотел пойти, по пятницам не работает – сказала Алла. - Вот из-за их расписания молиться по пятницам и не давать возможности людям в пятницу отдохнуть по-человечески, мы и сидим в арабском ресторане – сказал Сева. - Спрашивается, кому от этого хуже ? - оба засмеялись.
Ели шашлыки, она пила Махито, вспоминали спектакль, шутили. Сева расплатился и оказавшись на улице они пошли в сторону Спиридоньевской улицы. Я могу ответить на твой вчерашний вопрос, - сказала Алла. – Я внимательно слушаю – сказал Сева. - Я не готова у тебя остаться – сказала Алла. - Не готова, так не готова, - ответил Сева после короткой паузы и слегка насупился. После следующей короткой паузы (посещение театров чему-то да учит) Сева, уже без тени обиды на ее предыдущее заявление, спросил – А по поводу Израиля, я, что-то все еще не понимаю, как же ты собиралась ехать со мной в Израиль, да еще на целых две недели ? – спросил Сева. – А вот так ! – оригинально ответила Алла. – Не встречал человека, кроме тебя, который мог бы представить, что это может быть «вот так» - сказал Сева. – Алла засмеялась.
- Хорошо, сказал Сева. - У меня остались подарки для тебя и твоей дочери, мы недалеко от отеля, давай зайдем. – Хорошо, спасибо – сказала Алла и они вышли в этот моменнт на Спиридоньевскую улицу, идущую в сторону Большой Никитской. – Это странно: мы то по Спиридоньевскому переулку туда-сюда, то по Спиридоньевской улице шастаем, просто какой то культ этого человека. ? Я где-то слышал имя Спиридонова, но, убей меня, не могу вспомнить, кто она такая – вертелось в голове у Севы, а они все шли, изредка обмениваясь с Аллой незначительными замечаниями.
Когда пришли в отель Алла осталась подождать его в холле, и он принес подарки – хорошо иллюстрированную книгу по цифровой фотографии на английском с краткими комментариями к иллюстрациям для дочки и небольшую, но тяжелую цаплю, не сплошь голубую, а с разными оттенками из цветного венецианского стекла для Аллы. Стекло было гладким и прохладным. Сева почему-то вспомнил как Алле родители купили пальто нет, не голубого, а жуткого, бледнозеленого цвета, но не чисто зеленого, а с белесостью молочного киселя. Не иначе как они решили принцессу, красавицу дочку, мимо которой нельзя пройти чтобы не остановить восхищенный взгляд, превратить в лягушку, чтобы никто на нее не смотрел. Превращение сказочное, но не из лягушки в принцессу, а в обратную сторону. Впрочем, вопреки ожиданиям родителей, это не работало, все равно прохожие обоего пола останавливали на ней взгляды. А Сева целовал свою лягушку, обхватив левой рукой ее узкую талию, поместив ладонь повыше широких бедер, в выемке талии на ее левой стороне. Он крепко прижимая ее к себе держа так под распахнутым лягушачьим пальто, целовал с еще большей нежностью, скрывающей сдерживаемую страсть, и удовольствием. Подарки были рассмотрены и одобрены и они расстались в холле гостинницы без ударов грудью и без альтернативных майских поцелуев.
На следующий день, в субботу, с утра Сева побывал на кладбище, посетив могилы милых его сердцу бабушек, дедушек, и родителей, а вечером опять встречался с живыми родственниками. Встреча была вполне приятная и легкая. В воскресенье Сева побывал один на великолепной пантомиме французского театра Филиппа Жанти «Неподвижные пассажиры». Во вторник утром – домой в Нью Йорк, а понедельник был днем без программы, и Сева пошел попрощаться с московскими бульварами. Он прошел три любимых бульвара – Петровский, Страстной и Тверской, а Никитский - до половины. По Гоголевскому, тоже любимому - не пошел, потому что он уже ходил в этот приезд и пришлось бы идти по нему сначала туда, а потом, сразу же, обратно к Никитским воротам. На Никитском бульваре он остановился перекусить в кафе Джон Дон со столиками на тротуаре. Очевидно, название дано кафе в честь того английского лирического поэта и проповедника, которому посвящена поэма Иосифа Бродского «Большая элегия Джону Донну». Или, чтобы отдать дань уважения поэту Бродскому. Элегия была написана в год, предшествующий суду над Бродским «за тунеядство» и последующей ссылке. Сочинение «Большой элегии» суд за работу не посчитал.
Попрощаться – значит выпить неспешно посошок, посидеть, прочувствовать момент. Сева заказал водки «русский стандарт» и холодный телячий язык с хреном. Вид потного графинчика с водкой, розового, без намека на сероватость языка и светло-песочного цвета хрена, прикрытого зеленой веточкой укропа, произвели бы самое благоприятное впечатление на человека даже со средним воображением, не говоря уже о человеке, с воображением выше среднего, каковым являлся Сева. Более детальное ознакомление с вышеуказанными продуктами подтвердили безошибочность оптимистической визуальной оценки и освежили его несколько подзабытое знание о вкусовых качествах предмета. Язык был единственной свежести и небесной нежности, усиливаемой соседством с грубо- материальным, мелковолокнистым адским хреном, бьющим в нёбо и нос до внезапного перехвата дыхания и нежданного появления слез. Но это было позже, уже после того как Сева освежился первой порцией в пятьдесят миллилитров прохладной жикости с легчайшим космическим запахом и вкусом. Правильно жить - означает, в частности, правильно распределять время между действием и бездействием, то есть, иметь паузу между действиями. Жизнь, в этом смысле, подобна театральному представлению или музыкальному произведению – паузы играют не менне важную роль, чем в музыкальном или театральном действии. Или, если угодно, театр и музыка подобны жизни в этом смысле. Как и в любых других. Конечно, это справедливо только в том случае, если вы не являетесь человеком полного бездействия. Но справедливо и для тех, у кого действие по своей незначительной продолжительности может быть приравнено к паузе между бездействиями. В любом случае важен правильный, именно вам присущий баланс между этими двумя состояниями.
Следуя этой логике, глупо влив в себя пятьдесят миллилитров мгновенно тыкать вилкой в тарелку с закуской или, боже упаси, еще сокращать паузу между водкой и закуской, держа уже наготове на вилке маринованный грибочек, соленый огурчик или, держа на изготовке веточку свежего укропа, чтобы сразу же после «действия» ее и понюхать. - Паузу надо держать - как учил Константин Сергеевич Станиславский. Может быть, в отдельных случаях, не лишне поторопиться закусить, но это только тогда, когда напитком является мутный самогон, преципитированная поваренной солью палитура, одеколон шипр или какой либо родственный им продукт. Но, нет, не в том случае, если на столе хорошо очищенная водка, будь она даже температуры окружающей среды или человеческого тела, даже если это не французский «серый гусь», и не «русский стандарт», а всего лишь, шведский «абсолют». Поверьте, друзья, не стоит торопиться к ощущениям от следующего за водкой продукта. Дайте себе время прочувствовать и насладиться теми ощущениями, которые уже имеешь. Не суетитесь. «Вы же не на работе, холоднокровней, ...» - говорил Беня Крик. –Ловите момент. Не забегайте вперед.
В точности так и действовал Сева. Выпил, неспеша прочувствовал, неспеша закусил, и все с неубывающим удовольствием. Посидел, огляделся. За соседним столом девушка читала. Перед ней стоял стакан с коктейлем, по виду - безалкогольным, из чего можно было заключить, что она за рулем. Она была в очень коротких шортах и сидела согнув в колене ближнюю к Севе длинную ногу, обхватив ее в этом положении левой рукой. Ее поза и шорты скорее ассоциировались с велосипедом, чем с авто. Она читала Курта Вонегута. Севе захотелось с ней поговорить, и, чтобы найти повод отвлечь ее от книги, он посмотрел по сторонам. Его внимание привлекла водосточная труба многоэтажного дома за бульваром, где-то на Калиниском проспекте, или рядом с ним, необычная в том месте, где она доходила до уровня крыши. В этом месте труба не заканчивалась, а возвышалась над крышей, может быть, на высоту человеческого роста и заканчивалась расширением в форме котелка - головного убора. Кроме того, труба была наклонена в сторону крыши, что также было непонятно с точки зрения ее функции.
Сева обратился к девушке спросив не находит ли она необычным это сооружение, напоминающее водосточную трубу. Девушка согласилась, и Сева спросил, не кажется ли ей, что наклон трубы и ее расширение напоминают, скорее, не трубу, а трубочиста в котелке, в тот момент, когда он влезает на крышу ? Девушка еще раз посмотрела на обьект и, увидев сходство, улыбнулась. Они познакомились, девушка назвалась Викой. -
Вика с Энди на викенде,
Ветер, волны, вереск, бренди,
Стук в виске, стакан в руке,
След лопаток на песке.
- продекламировал Сева, и улыбнулся. Мне нравится, а дальше - попросила Вика. Сева продолжил -
Дерзок дрюня, Энди - док
От него к Викусе ток,
Раскрывай роток пошире,
Рыж и сладок киви сок ...
А между тем у моря жизнь кипит,
Как будто хлебанула чистый спирт.
Блестят плевочками медузы,
В воде резвятся карапузы,
Волна пенна, пышна, пьяна,
И ожидаема, и неожиданна.
Подходит плавно к берегу, бросок,
И моря сок уходит сквозь песок.
И водорослей тонкие штрихи
Ложатся равномерно, как стихи.
Они уходили из кафе вместе, и им было в одну сторону. Ее европейская малолитражка, ультрамаринового цвета стояла в тридцати метрах от кафе. Попрощались, и она, сев за руль, прежде чем тронуться с места, уткнулась в мобильник, а Сева пошел дальше. Через минуту она его нагнала и притормозила, продолжая с его пешей скоростью ехать рядом. Сева, не останавливаясь, пригнулся, чтобы увидеть ее лицо и помахал ей, оба улыбались, она помахала в ответ и уехала.
- Это хорошо, что так получилось, что с Аллой все кончено. Если отношения не складыватся, идут натужно, то зачем они вообще. Но еще важнее другое. Я должен был и сам выбрать Аллу молодую, какой она является мне, иногда, во сне. У меня же хватило ума в этот приезд не ходить специально по любимым местам Москвы, которые, по большей части, изменились до неузнаваемости, и не заниматься самоистязанием. Бульвары не в счет. Они не меняются, только рекламными тумбами слегка подпорчены стали. Но тумбы – терпимое новшество, поскольку напоминает глубокую московскую старину. Правильнее было и с Аллой не встречаться после такого большого перерыва. Можно было бы сохранить виртуальное общение, продолжать посылать друг другу и-мейлы, но не общаться по скайпу. Ну ничего, все поправимо. Будем считать, так и зафиксируем это в памяти, что я встречался не с Аллой, а с ее бабушкой - улыбнулся Сева. - И она мне отказала в близости, – Сева опять улыбнулся. - Дедушкой быть хорошо, но спать с бабушкой ! – вспомнил он известную шутку.
Он шел в ночное кафе выпить самую последнюю в этот приезд рюмку водки. Кафе расположено в бывшем помещении «кинотеатра повторного фильма» - так назывался единственный в Москве кинотеатр, в котором показывали старые фильмы, часто очень неплохие, и, поскольку старые, то и цензура их пропускала легче, чем когда они были новые. Вполне подходяшее место для человека приехавшего, условно говоря, в свое прошлое. Особенно же, если брать в рассчет то обстоятельство, что Сева в воспоминаниях именно видел свое прошлое, как фрагменты фильма, которые прокручивают по многу раз какой-то эпизод его жизни. Так в давние времена игла патефона застревала на испорченной бороздке, не могла перейти к следующей бороздке и проигрывала одни и те же слова снова и снова. Но фрагмент, повторяющийся на пластинке, намного короче видео в голове Севы. Независимо от степени глубины прошлого, то есть, его расстояния от настоящего, было ли событие прошлого вчера, или тридцать лет тому назад, все равно, механизм возврата в прошлое был всегда один и тот же – прокручивание фильма.
Сева сел сбоку от входа, спиной к залу, выпил рюмку шведского Абсолюта, повернулся и стал смотреть в зал. В этот момент у входа появился высокий мужчина, возраста Севы, c приподнятыми, узкими плечами, судя по уверенным, неторопливым жестам, не без харизмы. Он ждал администратора и, как и Сева, спокойно оглядывал зал. Сева напрягся, вспоминая, где он мог видеть этого человека. В следующий момент из проема двери вплыла в зал, покачивая головой, маленькая Алла. Она остановилась сбоку, чуть позади высокого мужчины и вложила свою маленькую, пухую ручку в его крупную руку, как меньшую матрешку в большую. Сева вернулся в исходное положение за столом. Он почти не шевелился, только указательный и большой пальцы его правой руки снова, и снова вращали пустую рюмку. Он уставился неподвижно в вишневого цвета пятнышко на белой скатерти и застыл. Алла была с Мишкой, Сева теперь узнал его, с тем самым, встречу с которым она обещала устроить.
Пожалуй, им и без меня хорошо – была первая мысль Севы, - и нет смысла портить их удовольствие встречей со мной. И тут он вспомнил, что ведь именно Мишка виноват в том, что они с Аллой познакомились. Знакомство произошло в школе при не вполне обычных обстоятельствах. Мишка был влюблен в Аллу, учившуюся на класс младше, чем Сева с Мишкой. На перемену он выскакивал из класса первым и ждал, когда появится Алла, или искал ее глазами среди девочек, чинно гуляющих парами по корридору туда-обратно, а увидев, уже не спускал с нее глаз всю перемену. Она, конечно, сразу же заметила внимание Мишки, но она на него не смотрела и делала вид, что его не замечает. Он ей не нравился. От внимания Мишки же, не укрылось, что Алла, гуляя с подружкой, останавливает свой, какой-то особенный, взгляд на Севе, когда тот оказывается поблизости. Под влиянием этих наблюдений, вызывавших в Мишке горькие переживания, на одной из перемен Мишка улучил момент, когда Сева проходил мимо Аллы, и резко толкнул Севу на Аллу. Сева не удержался на месте и невольно выставил вперед руку, которая, уперлась до грудной клетки в хорошо оформившуюся, упругую грудь Аллы. Сказать, что Сева испытал смущение, означало бы – ничего не сказать. Он испытал гамму чувств, сложную и противоречивую, включающих, если упростить, и силнейшее смущение, и необыкновенное удовольствие, в котором стыдно было себе признаться. Он оказался очень близко к ней, на него пахнуло облаком волнующих, девичьих запахов. Ее щеки вспыхнули румянцем, он на секунду задержал взгляд на полных, удивительно красивыой формы губах Аллы, и, переведя взгляд, провалился в ее темнокарие, бездонные глаза. Он извинился, а когда Алла, с неизменной подружкой, отошла, то он очень сердито сказал – дурак ты, Мишка ! С этого момента начались отношения с Аллой.
Вот Мишка и дождался своего часа – подумал Сева. – Тогда, на перемене между уроками, я познакомился с Аллой благодаря необдуманному поступку Мишки, а теперь он пользуется тем, что я зачем-то поступил так же недальновидно. Ведь именно, я похвалил Мишкины стихи и не скрыл от заинтересовавшейся Аллы, где его найти. И ведь не то чтобы не знал, как легко возникает у женщин интерес к мужчине, иногда разрастающийся до влюбленности, стоит лишь его слегка похвалить. А Мишка для Аллы - особый случай, ведь она Мишкина первая и неразделенная любовь. Все нормально. Весьма симметричная история. Интересно, жалеет ли он о том, что только теперь, когда не только молодость, но и жизнь почти прошла, Алла обратила на него свое внимание? и еще вопрос, почему он согласился с ней встретиться теперь ? из любопытства ? из уважительного отношения к прошлому ? рассчитывая получить импульс к творчеству, написать пару стихов ? неужели он сохранил свои чувства к Алле в такой степени, что для него несущественны даже возрастные перемены в ней ? и еще, испытывает ли он чувство благодарности ко мне за мой нечаянный подарок, или уже не рад «сбывшейся мечте» ? А Мишкина короткая шея компенсируется длинной шеей Аллы - почему-то пришло ему в голову. Сева повернулся, до боли напрягая застывшие мышцы шеи и спины, оглядел зал, встал и, прежде, чем направиться к ним, еще раз внимательно оглядел зал, ища Мишку с Аллой - их нигде не было видно.
Алла.
Когда он взял мою руку на концерте то удивил несказанно. Я то, дуреха, думала, что его уже «это» не интетесует. Вулкан проснулся. И стал готовиться к извержению. Севка – дурак, сам виноват. Свалился как снег на мою голову, предупредил о приезде только за две недели. И это после того, как три года не приезжал. В первый вечер он, вообще, был никакой и меня окончательно успокоил, в том смысле, что домогаться не будет. И во время последней встречи в Нью Йорке, год назад, он себя никак не проявил, хотя я очень ждала этого от него. У меня была назначена там встреча по работе, уже после симпозиума, на который я приезжала в Вашингтон и, под этим предлогом, я решила задержаться в Нью Йорке на пару дней. С Севкой встретились как раз перед Рождеством. Долго ходили по наряженному к Рождеству городу, что было красиво и романтично, абсолютно в стиле Севки. Потом пообедали в дорогом, модном ресторане и он проводил меня до моей гостиницы, рядом с которой была запаркована его машина, прямо у подьезда. И я отправилась в свой номер ... одна ! Ко мне не пошел, и к себе не повез ! Всего-то двадцать минут езды от Манхеттена. Когда он, стоя рядом с машиной, стал со мной прощаться, я просто опешила и стала глуповато улыбаться. Даже не припомню, чтобы еще кто-то другой (кроме Арика) так обманул мои ожидания. Я на него смертельно обиделась, даже обозлилась. Некоторое обьяснение такому его поведению, все таки, было. Выглядела я неважно, была усталой и бледной, как сама матушка смерть. И одежда была зимняя, полнящая, что меня не красит. И косметикой я тогда не пользовалась, ни легкой, ни тяжелой. И предыдущая ночь не сложилась, оттого я и выглядела страшилой.
Арик, зубной врач, приятель моей студенческой подружки Натки, которая живет в Калифорнии, всю ночь меня провозил туда-сюда. Он, с подачи Натки, любезно предложил отвезти меня из Вашингтона в Нью Йорк на машине. У него свой дом на полпути между этими городами. Но лучше бы я поехала на автобусе или на поезде, а с ним не встречалась. Когда приехали в Нью Йорк, и Арик занес мой чемодан в номер отеля, то он, вдруг, как-то занервничал, стал суетиться, звонить подростку- дочери, которая живет с ним в его доме. Дозвониться не удалось, и тут он заявил, что должен срочно ехать домой, потому что забыл выключить газ. Он боится пожара, а дочери нет дома и она не отвечает на звонок. Он непрерывно извинялся и предложил мне поехать с ним, - пообщаемся, сказал он, ночевать останешься у меня, а после завтрака я тебя отвезу в Нью Йорк.
- Вообщем, Арик стал опять вежлив, артистичен и обаятелен, и я, дура, согласилась. После долгой езды, уже ночью оказались у него дома. В доме заметны были следы вечеринки, которую дочь устроила, воспользовавшись отсутствием отца. Арик отвел мне маленькую комнату рядом с комнатой дочери, которая уже спала без задних ног. На мою кровать он положил чистое, пахнущее лавандой постельное белье и большое махровое полотенце для душа, запечатлел на моей щеке братский поцелуй и улизнул. Я некоторое время не могла заснуть, из-за собственного переутомления или перевозбуждения, черт его знает, наверное, и того, и другого, и переваривала странности его поведения. За те часы, кторые мы были с ним, он не сделал ни одной попытки сближения, вел себя так, будто он меня не рассматривает, как женщину. Зачем вообще он взялся меня везти, и возил туда-сюда, если секс его не интересует ! Может быть его интересуют только молодые женщины ? Ведь он моложе меня лет на пятнадцать. А главное, зачем я, дура, согласилась и во второй раз ? Будто мне было еще непонятно, что я его не интересую в смысле секса. Остается только предположить, что он видел во мне будуюшую пациентку его зубного кабинета. И вот после таких приключений еще один, такой же герой-любовник, Севка, на мою голову - романтик, блин !
Когда мы с Мишей вышли из консерватории (эти «иностранцы», и Миша, и Севка, норовят отвести меня в консерваторию) Миша сказал – ехать на дачу еще рано, давай посидим в кафе, а потом пройдемся пешком до Белорусского вокзала, или возьмем такси – и повел меня вверх по Большой Никитской. Он выбрал кафе в здании театра Маяковского, на втором этаже. Я не хотела туда идти, но Миша настаивал, а я, как со мной это случается, когда рядом мужик, который мне нравится, проявила безволие. Он, шагая через две ступени, взлетел на второй этаж, я же долго ползла по крутой лестнице, а, войдя в зал, застала его дожидающимся меня у входа. Я подошла к нему очень близко и, из-за его спины, поймала сбоку чей-то пристальный взгляд, направленный на меня. Невероятно, это был Севка ! Он встретился со мной глазами и отвернулся. Я заерзала рукой в Мишиной необьятной ладони, и он наклонился ко мне
– Что Малыш ? - Давай уйдем отсюда. - Почему ? -Тут Севка, я не хочу его видеть. Он не стал спорить и уже на улице спросил – что за Севка ? Севка А., мой одноклассник ? - Да. - Я помню, ты говорила, что он живет в Нью Йорке и собирается приехать по делам в Москву. – Я не реагировала. - Я не понял, а в чем проблема, почему мы не можем с ним повидаться? Он, кажется, художник, было бы любопытно с ним поговорить ? – Спасибо, я уже с ним виделась вчера, когда ты без меня ходил в ресторан ЦДЛ с двумя молодыми поэтами. – Ну и что ? - Он меня достал, желания с ним общаться не испытываю. – А что тебе не понравилось ? Что произошло ? – Ничего не произошло. Почему должно что-то произойти ? - Ну ты же сама сказала, что не хочешь его видеть ! - ... Просто он все вспоминал наше школьное детство и каждый раз начинал словами – а ты помнишь ? А я ничего не помню, почти ничего, из того, что он помнит в мельчайших деталях. Или он придумывает на ходу, а сам тоже ничего не помнит, но врет, как сивый мерин.... привирает. – Это странно, что ты ничего не помнишь - сказал Миша. Ты же была в него влюблена года полтора, или даже больше. И я так и не понял, чем он тебя достал, как ты выражаешься ? – Ну, хорошо, он звал меня к себе в отель.... хотел со мной переспать. - И ты отказалась ? - А тебя это удивляет ? – Конечно.... в какой-то степени. Значит, старые чувства прошли, испарились ? - А ты сомневался ? Отношения, Мишенька, требуется подпитывать непрерывно, иначе костер затихает и проще разжечь новый, чем потухший. – Да, конечно, в теории это так, но на практике, когда притушенная, но еще теплая внутри, головешка рядом с тобой, то, чтоб заполыхало, достаточно поднести спичку к ней, чего не скажешь о не бывшем в огне полене.
Алла ничего не сказала, а про себя продолжала тему. – О чем воспоминать ? О том, как он умело уклонялся, чтобы не сделать то главное, чего мы оба так безумно хотели ? Уклонялся от того, чтобы сделать меня женщиной. Вся наша жизнь тогда была бы другой. А теперь, мы должны восхищаться бывшей с нами многообещающей прелюдией, которая так ничем и не разрешилась ? И притворяться, что мы не «полны безумных сожалений», как, кажется, у Ильфа в его записной книжке.
Пока разговаривали, вслух и про себя, дошли по Спиридоньевской улице до Спиридоньевского переулка и повернули направо, чтобы посидеть в кафе при гостиннице Марко Поло. – Не в арабский ресторан, там мы уже были, кажется, с Севкой – вдруг проявила способность что-то помнить Алла, но вслух не сказала. Она помнила и про то, что шла недавно в точности по этому пути, только в обратном направлении, но не могла вспомнить с кем.
- Мозги у мужчин, определенно, не так работают, как у женщин, думала Алла сидя с Мишей в дальнем углу приятно затемненного кафе с тихой итальянской музыкой и посасывая через соломинку свой любимый махито. Взять хоть этих двух мужчин, Севу и Мишу. О господи, мужчин, о ком это я ? Они оба, как были, так и остались мальчишками. Хоть по возрасту уже могли бы быть дедушками, но ни на йоту не повзрослели. – Миша что-то рассказывал о встрече в ЦДЛ и Алла смотрела заинтересованно, молча кивала, а мыслями была далеко. Почему Севка не приехал недели на две позже, я ведь ему говорила, что сейчас не совсем удобное для меня время, ... или раньше ?
Сева.
Я полагал, что надолго попрощался с московским прошлым в кафе у Никитких ворот, но не тут то было. Уже перед самым отлетом в Нью Йорк, я опять с ним столкнулся в Шереметьево. Невероятно, но я встретил Мишку. Он летел, кажется, в Мюнхен. Пройдя контроль я пошел выпить кофе в Старбак и увидел там Мишку, выбиравшего место, где бы ему присесть со своим латэ. Имея некоторый опыт случайных встреч с бывшими одноклассниками, я окликнул его по фамилии, а не по имени. Он пару секунд смотрел на меня, узнал, и быстро подошел. Мы тепло обнялись, и он позвал меня присоединиться к нему, когда я возьму свой кофе. Мы недолго, но хорошо посидели. Из-за отсутствия достаточного времени до полета формат беседы был похож на резюме. Обменялись сведениями о работе и месте жительства.
Потом он сказал - я о тебе слышал, мне Алла о тебе рассказывала. Я сказал – догадываюсь что от Аллы, я тебя с ней видел вчера в кафе, но не успел подойти, вы исчезли. Он сказал – знаю. Я у нее останавливался. Я спросил - она тебе сама предложила или это была твоя идея ? Он ответил - она предложила, я слегка подумал и согласился. Это удобно, полчаса от Белорусского вокзала, от которого поезд идет полчаса до Шереметьева. Полтора часа назад мы еще пили чай у нее на даче из самовара, который я топил шишками. Я спросил – ты женат ? Он сказал – ты мог подумать, про нас с Аллой ... но, знаешь, ничего не было, у нас с Аллой возникли дружески- деловые отношения. Я хотел заплатить Алле за постой, но она категорически отказалась. – Помолчали. Да, у меня молодая жена, женат уже два года, и дочери один год.
– Помолчали.
- Вообще-то, я не геронтофил – сказал Мишка и усмехнулся. – Ты не оригинален, нормальному мужчине любого возраста больше нравятся молодые женщины, нежели старухи. Но, тем не менее, не следует недооценивать зрелых женщин, старухи в постели бывают о-хо-хо. Скажи, а зачем ты женился ? Ведь годы не маленькие. И это большая ответственность. И обуза. Я, к примеру, был женат дважды и больше желания нет. Тем более, ты живешь в Германии, где уже десять лет, как легализована проституция, и нет проблем, имеющихся у пожилых людей и инвалидов с молодыми женщинами. – Он сказал - у тебя есть дети, а у меня никогда не было, и я очень хотел. Потом, ты упрощаешь. Мои отношения с женой не сводятся к сексу. Ну что я тебе обьясняю. – Я сказал - я рад за тебя, на самом деле, рад. - Он сказал – спасибо. Вот еще что, по поводу Аллы. Ты зря на нее обижаешься. Она к тебе исключительно хорошо относится. Она не помнит почти ничего, потому что у нее серьезные проблемы с головой. Не исключено, что у нее ранняя стадия болезни Альцхеймера. Мне сказала ее дочь. Она спрашивала, не знаю ли я специалистов в Германии, которые могут ей помочь. – Я сказал – мне так и показалось. Мы все время были в театре. Возможности поговорить почти не было. А когда были не в театре, то она мало говорила, отвечала односложно. Но ее реакции на мои слова мне показались странными. Сначала я думал, мы давно не виделись и разучились друг друга понимать. Потом я заподозрил болезнь. Но я гнал эту мысль.... Значит все-таки, болезнь.
В этот момент обьявили посадку на Мишкин рейс, мы обменялись визитными карточками и попрощались.