Солнце нехотя вывалилось из-за ветхой крыши, брызнуло щедро лучами в пыльное оконце и, отразившись в зеркале, щекотнуло глаза веселым зайчиком.
Федор Фомич чихнул в удовольствие, утерся рукавом халата, крякнул, и крикнул в приоткрытую дверь: «Заходьте!»
В кабинет вошла древняя старушка, покашливая в кулак. Фельдшер молча протянул градусник и недовольно буркнул:
- Посиди старая в коридоре, пока температуру не нагреешь.
А в коридоре народу - не протолкнуться, будто все село заболело.
Без доктора уж год. Не едут в глушь врачи, не интересно. Последний, вона и полу году не выдержал….
Вот, теперь, отдувался Фомич и за себя, и за врача на одну тщедушную зарплату, принимая больных, считай, за троих.
А дома хозяйство, оно тож заботы требует.
Ну, кур, да уток с индюками особо голубить ни к чему, а вот пару поросей, да коровку ублажить требуется.
Отходов с мельницы привесть, сенца заготовить. При врачах-то оно сподручнее было.
Оставишь такого на приеме, чай не медбрат какой, в пациентах разберется, и по заветным местам с посещениями, где чего достать получится.
К обеду глядишь и воротишься, а тут, доктор и употел без него. И чего они, доктора, такие квёлые? Примет с десяток пациентов и уже устал, и плачется, мол, народ прёт и прёт…
Врач, он здесь навроде и ни к чему, диагноз там поставить, карточку заполнить можно и без него.
А лечение, оно и вовсе, для каждой болезни однообразное, главное правильно рецепт выписать, чтобы в аптеке не привязывались.
А то взяли манеру звонить: мол, не понятно написанное, не разборчиво…
Они чего там, не видят какой человек к ним пришел. Таблетками обложились как гобсеки.
Ну, дай ты человеку лекарства, чай тоже не на грузчика учились!
Заведующая аптекой вечно под ногами путается.
В ту неделю забежал на склад мясца взять, а она, стервь, уже у весов трется: ноготком маникюрным в филейке ковыряется, губы бантиком, такую рожу скорчила – чёрту горе!
Мне бы,- говорит,- посвежее. Вот, дура набитая! С вечера же кабанчика завалили!
Так и ушла, ведьма. Я,- говорит, - вечером подойду, с утрешнего забоя, парного мяса взять.
На склад за зерном сунулся, а она ужо и там.
Мешки,- говорит, - грязные у вас, я свои привезу, - и мне, вон с той кучи насыпьте, оно почище будет.
Вот душа пипеточная, дай ей волю, весь склад бы спиртом сбрызнула!- Фомич в сердцах шлепнул ладошкой по столу.
Сидевший у стола мужик, дрогнул с испугу, вскрикнул с болью в глазах, и замер в невероятной позе.
-Опять ты!- взвопил фельдшер,- ты же вчера был! Сколько можно?
- Дак, не легче мне, Федор, - всхлипнул старик.
- Не легче, а ты думаешь мне легко? Я, вона, с вечеру не хуже тебя, со стула встать не могу, но мне жаловаться не кому, к себе же на прием не пойдешь! А вам дай волю, отседа и уходить не будете. Нет, что бы к вечеру домой с гостинцем прийтить, сюда прёшься. Нак, вот тебе мазь, себе готовил, с утра хотел натереться, но вот, черти тебя принесли!
Фомич аккуратно приподнял старика со стула и, придерживая его со спины за обе руки, вывел за дверь.
В коридоре народ зашумел, ругаться взялся. В дверях появилась рука с пацанёнком.
- Я с ребенком,- рявкнула хозяйка руки, - мне без очереди, - и ввалилась в кабинет, громко хлопнув дверью.
И тут же, заголив живот семилетнему пацану, ткнула ему в пупок пальцем и обиженно забрюзжала:
- Я пластырь уже вторую неделю клею, ток кожу мальчишке попортила, а грыжа не проходит.
- Кто же тебе, дуре говорил, что пластырь снимать надо! Наклеила и жди! - возмутился Фомич.
-Так, он после бани и отлетел, - не сдавалась недовольная мамашка.
-Сходи к Авдотье, она не дорого берет. Заговорит и делов-то, - недовольно буркнул фельдшер, выводя мамашу с дитём за дверь.
Надо к Авдотье заглянуть, совсем память или совесть потеряла. Уж сколь ей пациентов направил, а старая второй месяц, как не рассчитывается, ведьма!
У стола мужик средних лет с открытым ртом. Грузчик со склада. В прошлый раз подменил мешки на старые, дырявые, черт ему не брат! Уж какой раз приходит, очередь создает, пень глупый.
- Зуб у него болит! Я же не зубник, дурья твоя голова! Я фельдшер по внутренним болезням!
Ты видел когда-нибудь зубы во внутренних болезнях, неуч!
Федор даже не глянул на вороватую морду.
- Соли с перцем черным сыпал на зуб?
- Полоскал он! Ты знаешь чего, езжай в район к ототарелгологу, тебе, сперва уши подлечить надо!
Так в медицине бывает, зубы от ушей болят.
День клонился к вечеру, дверь кабинета устала хлопать по вздрагивающему косяку.
Фомич уже не вставал со стула и, порой, не глядя на входящих, совал заготовленные рецепты в руки пациентам.
- Можно? - раздался дивный голос,- я, Федор Фомич, по грудным болезням.
Перед Фомичем стояла белокурая красавица в цветастом сарафане.
Очки со лба больно упали на переносицу. Фомич подхватил их, и нервно вытирая полой халата, щурился на красавицу подслеповатыми глазами.
Валька Цитрониха, ух знатная деваха, неприступная бестия! Вот уж третий год у Авдотьи живет. Здоровая чертиха, в поликлинику не обращается. Вечно улыбается загадочно при встрече и глазища в сторону отводит, завлекает, черт ей не брат!
Валька присела у стола, ладошки на коленках, пальцами теребит складки на сарафане и в глаза не смотрит.
- У меня в груди часто затруднения бывают.
Щеки, что яблоки наливные, вспыхнули румянцем, ресницы длинные дрожат и губы пухлые забавно шлепают.
- Вот, так вздохну глубоко, а хочется ещё, а никак, и вроде от того, совершенное неудовлетворение чувствую, и теперь, нервничаю даже. Вы бы послушали меня.
Девица грациозно завела руки за спину, длинными пальцы перебирает мелкие пуговки, освобождая их из петель. Обнажила спину, сложила руки на груди, и замерла прелестница в ожидании осмотра.
Федор посмотрел на чистую, словно прозрачную кожу посетительницы и недовольно хмыкнул:
- Так, говоришь дышать тяжело? И повелительно произнес: - Раздевайся!
- Так, я вроде уже, - смутилась красавица.
- Уже, - передразнил Фомич.
- Незабвенный Сергей Петрович Боткин вообще в одеждах пациентов не принимал! Тока в обнаженном по пятки виде и осматривал!
Глянет с ходу на голое тело и нате вам господа, диагноз! Так, мол, и так, больны вы сударыня от непомерного приёма пирожных и сладостей всяких - гангреной, фу ты: подагра то бишь у вас, мадам.
- Да, я и не ем сладкого, с детства не ем, - удивилась женщина, снимая последнее.
Фельдшер с удовольствием привстал со стула, подбоченился, развернул девицу к себе спиной и с удовольствием рассматривал обнаженное тело: провел ладонью по позвоночнику, от шеи до ягодиц.
- Ой, - вздрогнула пациентка, отодвигаясь от рук обсерватора.
- Ну вот, а говоришь дышать тяжело. Позвоночник больной, от того и дышать тяжело!
- Вы бы все же прослушали меня, - смущаясь наготы, произнесла красавица.
Фомич достал стетоскоп, и медленно двигая им по коже, останавливался в местах понравившихся ему наиболее.
Запах молодого, ароматного тела дурманил сознание. Голова кружилась слегка, руки подрагивали, губы растянулись в умиленной улыбке, а глаза не переставали бесстыдно пожирать обнаженную прелестницу.
Зацепившиеся за воротник ушные концы стетоскопа, вовсе не позволяли, что-либо прослушать.
Хотя, Фомичу и не хотелось, что-либо слышать: его привлекал вид, натура, тело!
И вот, уж стетоскоп застыл где-то на плече, а свободная рука двигалась по мраморной нежной коже, вовсе не подчиняясь хозяину.
- Да что же вы такое делаете! - негодующе вскрикнула женщина, оттолкнув фельдшера.
Фомич, от неожиданности потерял равновесие.
Пытаясь предотвратить падение, он ухватился за протянутую в его сторону женскую руку и внезапно увлек за собой обнаженное тело возмущенной пациентки.
Грохот привлек внимание томившихся за дверью. И как это водится в селеньях, люди бросились на помощь ….
Душный вечер заполз в мелкую форточку, разлился парн'o в кабинете, смешал запах спирта с хлоркой, и забрался в подмышки к Фомичу. Влажный халат неприятно прилипал к телу, по спине катились капли пота, тело зудело, отчего хотелось окунуться в прохладную воду, нырнуть и выдохнуть на глубине скопившуюся в теле усталость.
- Вот, черти её принесли, - оправдывался перед собой Фомич.
- Прослушайте её, дыхание ей не нравится. Здесь люди сутками с болезнями толкутся, лечения требуют, а ей дыхание прослушайте.Вот и к Авдотье теперь не зайти, чё народ-то подумает, после падения такого.
Он глотнул из мензурки спирта, выдохнул громко, утерся рукавом халата и сладко крякнул.
Неприятные рассуждения фельдшера прервал тихий старческий голос.
На пороге стояла старушка, протягивая утрешний градусник
- Спасибо, сынок, дай тебе Бог здоровья, полегчало мне.
1982г.