В Московском ТЮЗе шел очередной спектакль «Три мушкетера». Заметим по пути, что спектакль создавался тем же коллективом авторов, что и фильм (Розовский, Ряшенцев, Дунаевский), и все главное из спектакля потом благополучно перешло на экран. Благородный Атос в исполнении артиста Н. перед песней «Есть в граф¬ском парке черный пруд» приходит на решающее объяснение с Миледи. Мрачный свет, зловещая атмосфера, предчувствие чего-то нехорошего… Артист Н. всегда выходил из левого портала с обнаженной шпагой в правой руке и всматривался в глубину сцены, ища там злодейку. В тот раз он, видно, решил обострить эпизод и придать ему еще более зловещий оттенок. Поэтому в левой руке у него красовался зажженный канделябр (ну, «зажженный» — это весьма условно сказано, там обычно встроены маленькие лампочки, имитирующие свечи). Он наконец, выдвинув вперед канделябр, разглядел Миледи и произнес первую реплику их диалога. И тут у него упала шпага. Атос нагнулся, чтобы поднять свое оружие, — и выронил канделябр. Потянулся за канделябром и снова уронил шпагу. Все это время продолжался напряженный и драматичный диалог с Миледи, но какой уж тут драматизм, когда диалогу сопутствует почти цирковой дивертисмент. Точно как у меня в школьной сценке с Задорновым, помните?
Тяжело, согласитесь, благородному Атосу сохранять стать и графскую осанку при таком конфузе. Но Коля выдержал. Он понервничал, но сохранил серьезность до конца. Однако для него это был явно не самый удачный день, а тот спектакль так и остался самым нелепым и комичным в жизни, так как впереди была финальная сцена, в которой мушкетеры вчетвером обороняют бастион в Ля-Рошели, окруженные десятками врагов. «Друзья, что мы видим вокруг? — вопрошает благородный Атос. И сам себе отвечает: — Мы видим горящие глаза наших врагов». Но он оговаривается и произносит: «Мы видим горящие друзья». Этого, пожалуй, достаточно, но через несколько секунд Николай снова порадовал друзей-мушкетеров, сказав, что за ними, мол, следит «всевидящий друз кардинала». «Друз», этот загадочный орган зрения, и «друзья» вместо глаз долго потом служили предметом шуток и дружеских насмешек над артистом.
Самое-то смешное было в том, что Николай в обеих ситуациях сохранял благородную осанку и прямую спину Атоса. Как тут не вспомнить Филатова, который всякого такого неуместно-гордого человека называл «обоссавшийся беркут».
Вообще надо отметить, что простейшие оговорки и самые безнадежные шутки чаще всего и оказывают наибольший эффект. Артисты могли тщательно готовить всякие розыгрыши. В них было все: и юмор, и фантазия, и точный расчет. Но — не действовали. А что-то совсем простое и даже примитивное вырубало разыгрываемого сразу
и надолго. Прекращалось действие, и надо было ждать, когда он придет в себя, отсмеется и сможет продолжить. На актерском жаргоне это называется «колоть» или «расколоть».
* * *
Через несколько лет вот так меня «колол» в Театре на Малой Бронной известный артист Георгий Мартынюк. Дуров, который поставил спектакль «А все-таки она вертится!», всегда с удовольствием наблюдал, как мы взаимодействуем с Мартынюком по делу и не по делу. Не по делу — это как раз о регулярных попытках Мартынюка меня рассмешить. В упомянутом спектакле я исполнял роль директора школы, а Георгий — сантехника, которого Вася Лопотухин приводит в школу вместо вызванного отца. Историческая встреча происходила в кабинете директора. Мы шли навстречу друг другу по диагонали и встречались в центре сцены. Мне повезло, что я шел спиной, потому что Мартынюк, который шел мне навстречу лицом к залу, изгалялся как только мог. Он придумывал детали одежды — от нелепой нейлоновой шляпы до небесно-голубых носков, выглядывающих из-под неслучайно подобранных коротковатых брюк, или галстука (всякий раз нового), расцветке которого позавидовал бы даже гибрид попугая и павлина, — до сандалет, которыми побрезговал бы самый невзыскательный бомж России. Но главной фишкой его наряда был значок, подобранный на каждый спектакль с особой тщательностью и предвкушением моего раскола. Чего только он ни придумывал, чего только ни находил!… Там был и значок «Гастроном № 1», и значок МВД (как известно, Георгий играл главную роль в сериале «Следствие ведут знатоки»), и «Чайхана № 1», и «1-я Конная» (а мы недавно оба в одноименном фильме поучаствовали) и т.д., и т.д. Сами понимаете, каково мне было удержаться, когда он шел мне навстречу, гордо выпячивая лацкан пиджака, на котором красовалась очередная находка. Если же не находил ничего, то бутафоры театра делали ему на заказ — то значок с кочаном капусты, намекая на мою фамилию, то что-нибудь еще, не менее «остроумное». Я не смеялся. Я был готов ко всему, и это помогало мне сдерживать смех.
Но однажды… Однажды идет он ко мне как-то боком, а лацкан прикрывает рукой. Всем своим видом Георгий символизирует жгучий стыд и глубокое раскаяние в том, что, мол, ничего не нашел и принес только то, что попалось под руку, и ему меня никак не удивить, ни тем более рассмешить. Он приближается, встает напротив; из-под идиотской нейлоновой шляпы глядят виноватые глаза, он их стыдливо отводит. Рука по-прежнему прикрывает то, что он вынужден был нацепить за неимением лучшего. Но я упрямо и злорадно жду и наконец решаю полюбопытствовать, не дожидаясь, пока Мартынюк отважится приоткрыть мне тайну своего лацкана. И отвожу его руку. Ох, лучше бы я этого не делал… Была в то время, знаете ли, серия значков «Птицы». Большие, круглые значки, на каждом из них — своя птица и ее название. Да, тут еще надо упомянуть, что персонаж Георгия — хронический алкаш, и его отличительные приметы Мартынюк со знанием дела демонстрирует. Теперь представьте себе вот этот внешний облик неопохмелившегося забулдыги и значок
с крохотной трогательной пичужкой на ветке. А под ней подпись: «Зяблик». И вот этот простой зяблик, в отличие от всех прежних ухищрений Мартынюка, прибил меня так, что я несколько минут не мог начать сцену, давясь от хохота. Лицо моего партнера осветилось торжеством победителя.