Почему у человека в детстве появляется такое желание, иметь рядом собаку? Всё у ребёнка благополучно. Есть любящие родители, есть друзья. Но ему нужна не новая игрушка, а именно собака - друг.
Помню, как в детстве мечтала о собаке. О конкретной собаке – овчарке, потому что с дрессированной овчаркой можно было бы потом, когда вырасту, пойти служить на границу, ловить шпионов. В том, что я смогу её достойно воспитать, сомнений не возникало – в отцовской библиотеке была книга по служебному собаководству. Ради этой мечты, я отодвигала на второй план желание стать лётчицей и парить на серебристом, похожем на сказочную птицу, самолёте над нашей деревней.
Каждый раз, когда отец уезжал в город, я напоминала ему о собаке. Он улыбался, а я принимала улыбку за обещание. С замирающим сердцем ждала его возвращения, а потом с горечью перебирала подарки, которые он привозил из города. Мне не нужны были обновы и конфеты, а уж тем более, ненавистные апельсины, которые папа «советовал», вымыв их начисто, есть с кожурой. В ней, отвратительно горькой, оказывается, и содержались все полезные витамины.
Поплакав в укромном уголке, я успокаивала себя тем, что уж в следующий – то раз папа не забудет о моей просьбе и обязательно привезёт собаку.
Счастье пришло, как случается очень часто, нежданно. Щенка подарили соседи. Белого, кареглазого. Совершенно круглого. Поэтому с именем проблемы не было – Шарик.
На вопрос, какой он породы, мне сказали, что самой что ни на есть – дворянской. Первое время я рьяно занималась «воспитанием» Шарика. Привязав к ошейнику бинт, тащила его в степь, подальше от посторонних глаз. На мои команды щенок жалобно поскуливал и валился на спину. А дома кидался к старшим и жался к их ногам.
Позже, когда я осознала тщетность попыток вырастить из него «пограничную овчарку», наши отношения переросли в горячую дружбу. Шарик перестал сторониться меня, простил свои детские обиды, и сопровождал повсюду, провожал в школу, а потом, как будто у него были часы – встречал из неё.
Отношения со мной и моей мамой у него были панибратские. Для нас он выполнял одну единственную шуточную команду: «Шарик! Служить». Вставал на задние лапы и стоял, пока не получал кусочек сахара, до которого был большой охотник. Хозяином и авторитетом для него был лишь мой отец. У него он выполнял, без всякой дрессуры, целый набор команд, как будто читал по глазам, что нужно сделать. Самой главной его обязанностью было – пасти кроликов, которых папа выпускал на день из сараев. Двор, где паслись кролики, был обнесён каменным, как в Средней Азии забором, что-то типа дувала. Днём пёс лежал посередине двора и следил за порядком в снующем туда-сюда кроличьем «стаде». По вечерам, когда приходило время загонять кроликов на ночёвку, в нашем дворе происходило театральное представление, на которое заглядывали и соседи.
Шарику отдавалась команда – загнать, которую он выполнял и с нескрываемым удовольствием, и таким рвением, словно весь день только и ждал любимой работы. Кстати, раньше, до его появления у нас, эта обязанность лежала на мне. Я носилась по двору, загоняя кроликов, но удовольствия не испытывала. После того, как кролики были загнаны, Шарик вставал перед папой на задние лапы, получал кусок сахара, жмурясь, сгрызал его. И ждал следующей команды: «Искать». Эта задача была сложнее - отыскать спрятавшихся, решивших переночевать на воле, кроликов. Найдя, притаившегося в траве кролика, Шарик вставал перед ним в стойку и лаем подзывал отца. И это – чистокровный «дворянин»!
Когда мы переезжали из деревни в город, вопрос как быть с Шариком, даже не стоял. Конечно, мы взяли его с собой. В городской квартире у него было место в коридоре на коврике, в комнаты папа не разрешал ему заходить. Гулять он ходил сам по себе, быстро освоился в новом районе – не путал ни дом, ни квартиру. Возвращаясь – стучался в дверь - царапал по ней такими короткими движениями, что получалось постукивание. Мне порой казалось, что будь звонок на высоте его роста, то есть, почти у пола, он без труда освоился бы и со звонком.
Правда, первое время он просто ложился около двери, ожидая, когда она откроется. Мы, время от времени, открывали её, проверяя – не вернулся ли. Или, проходившие мимо соседи звонили. Впуская в квартиру, папа выговаривал в шутку:
-Что же ты, Шарик, умный пёс, а не можешь сообразить, хотя бы поцарапаться в дверь.
Невероятно, но после нескольких «выговоров», Шарик и впрямь стал, сначала царапаться в дверь, а потом усовершенствовался до «постукивания».
Вёл себя достойно и в подъезде, и в квартире. А лаял, отчаянно и злобно, только в том случае, если в подъезд входил пьяный. Как он мог распознать пьяного за закрытой дверью квартиры, которая, к тому же, находилась на втором этаже, а пьяный только открывал дверь подъезда? Загадка! И откуда в нём было столько ненависти к пьяным, если в нашей семье никто никогда не только не злоупотреблял, просто – не употреблял спиртного?
Вольность пошататься по квартире, он позволял себе, когда папа уходил из дома. Едва за ним закрывалась дверь, Шарика, как ветром сдувало с законного «места» в коридоре. Мы: мама, а тем более – я, не запрещали. Наслонявшись по квартире, наласкавшись с нами, «наговорившись», выбирал укромное местечко, и ложился, вытянув лапы, уложив на них удобно голову, крепко засыпал. Спал, или думал о чём-то?
Едва в замочной скважине раздавался щелчок от вставляемого ключа, Шарик в несколько прыжков оказывался в коридоре, на своём коврике. И ни разу не попал впросак. Чем было вызвано такое поведение? Никто никогда не наказывал, даже голоса на него не повышали.
Кощунственно ли прозвучит, что собака бывает членом семьи, я не знаю. Может, есть и другие слова, выражающие суть отношений между собакой и человеком, а я их просто не знаю? И, может, отношение собаки к человеку и связь её с человеком умнее, возвышеннее и тоньше, чем человека – к собаке? Этого я тоже не знаю наверняка. Знаю только - рассказал папа - в ночь, когда умерла мама, а было это, так получилось, за тысячи километров от её родного дома, Шарик выл всю ночь. Так горько и безутешно выл, что ещё до телеграммы, папа понял, что произошла беда. Какая - узнал утром из телеграммы.