Мой рыцарь Пуша

               
   Маленьким кот был удивительного дымчато-персикового цвета, а на крохотной мордочке сияли огромные янтарные глазищи. Какой была тайна появления на свет удивительно красивого котёнка, я никогда не узнаю, Пуша унёс неизвестность своего рождения в заветные котовские места, куда отлетела душа нашего благородного, воспитанного и любящего нас безмерно члена семьи.               
   Ибо кем, как не полноправным членом семьи, можно было назвать красавца-кота с медовой шёрсткой, белыми чулочками на лапах, с белой мордочкой и грудкой, если он прожил с нами четырнадцать лет, отогревал своим теплом на холодном ветру стремительного и неуловимого времени, лечил нас от разных недомоганий. Он всегда знал, что у кого из нас болит, и укладывался точнёхонько на воспалившееся место, через несколько минут от него начинало идти тепло, как от небольшой печечки, и боль утихала, а к утру проходила совсем.
   Почему он был послан именно мне? В том, что он был послан, я никогда не сомневалась: в первую минуту нашей встречи ощутимо выросло во весь гигантский рост нечто невыразимое человеческим языком, нечто знаковое, предопределённое. Я помню день накануне Рождества Христова до мельчайших подробностей. Что купить в подарок четырёхлетней дочери? Задавшись этим вопросом, я металась от прилавка к прилавку, но кроме банальных псевдобарби ничего не попадалось, а плодить стадо куколок мне не хотелось.
   Вздохнув, решила уйти с Комаровки. И вот, когда я поднималась по ступенькам крытого рынка к выходу, то буквально упёрлась взглядом в эти два янтаря, огромные умоляющие глаза. Перегородив мне дорогу, стояла женщина, продающая котят, а на крохотной мордочке высунувшегося из-за пазухи котёнка словно было написано: или ты возьмёшь меня с собой, или я умру.
   Глаза в глаза. Мы заглянули в глаза друг другу, и в наших сердцах мгновенно возникло чувство, которое было ни чем иным, как любовью с первого взгляда. Такое растиражированное, многократно осмеянное множеством редакторов и критиков сочетание слов. С ним сравниться может разве что выражение «любовь до гроба», и оно имеет к нам такое же прямое отношение, как и первое, и доказано всей жизнью  (и смертью) нашего бесценного кота.
   Так, как это живое существо, меня никто и никогда не любил. Так, как этот кот, выбравший меня в одно мгновение, никто не был мне – до самой смерти – верен. Он знал что-то, чего я не знаю до сих пор, и он бы действительно погиб, если бы я прошла мимо и не вернулась. Немыслимо представить, как он жил бы в какой-то другой семье, это был  н а ш  кот.
   А тогда… я прошла мимо. Вышла из крытого рынка, направилась к автобусной остановке. И с такой силой накатила на меня тоска, так сильно защемило сердце, что я, не собиравшаяся заводить никаких домашних животных, чуть ли не бегом бросилась назад, к поразившему меня котёнку. Скорее, скорее, только бы его не купили!
   Но на ступеньках той женщины уже не было. Я бросилась искать её сначала в крытом рынке, потом, претерпевая муки ада, блуждала на тридцатиградусном морозе по открытым рядам. И чудо все же случилось: я нашла её. Абсолютно не помню, как она выглядела. И тогда я её не узнала, а угадала каким-то шестым чувством, котята были спрятаны в небольшой корзинке, и от остальных покупательниц рынка она ничем не отличалась.
   – Продайте мне котенка! – не попросила, а потребовала я, и она, почувствовав приказной тон, с видом злой королевы, вершащей расправу над подданными, начала доставать из корзинки одного за другим и подавать мне в руки разноцветных, обычных котят, и всех я отвергала, возвращала ей, а того, м о е г о, всё не было.
   Наконец женщина вопросительно посмотрела на меня.
   – Мне нужен тот, у которого глаза, как янтарь.
   – Ах, этот, – пренебрежительно процедила торговка и с отвращением вытащила из корзинки, почти бросила мне в руки дрожащего котёнка. А он, оказавшись у меня на ладони, прильнул к ней всем тельцем и обхватил мой палец лапками.
   – Смотри-ка, нашел-таки свою хозяйку, – заметила холодно женщина, и я поняла, что бедный котёнок оказался непризнанным в грубой среде помойных котиков, да и сама торговка инстинктивно держалась от него подальше и не любила. Она, заметив, что я задумалась, переменила тон, испугавшись, что и мне этот котёнок разонравится, и сказала о нём, что он черепашковой породы, что бока у него как будто в пятнышках. Больше, несмотря на то, что ей очень хотелось его продать и, следовательно, от него избавиться, торговка ничего хорошего не смогла придумать. На вопрос: сколько мне нужно заплатить, категорическим тоном было отвечено:
   – Десять тысяч.
   Ровно столько денег лежало в кошельке. Кот принадлежал мне. А я – ему, на долгие четырнадцать лет.
   Невозможно описать восторг дочери, когда она, услышав странный диалог между мной за дверью и отцом в доме: «Кто там? – Это мы! – А сколько вас? – Открой дверь и увидишь», – широко распахнула дверь и не сказала, а выдохнула:
   – Какой пуши-и-стенький!.. Какой Пуша-а…
   Так наш кот получил имя. Первые сутки он лежал у меня на груди, вцепившись коготками в отвороты халата, не просил ни есть, ни пить, больше всего на свете он хотел убедиться, что я, его мамка (а он меня с этого дня считал своей мамкой), никуда не исчезну и его не брошу. Мы начали беспокоиться: надо же накормить малыша. Тёплое молочко пить не хотел, каша тоже не заинтересовала. И только когда он увидел кусочки мяса на столе, то ясно выразил своё желание есть именно это. Мы не знали, можно ли такой крохе давать мясо, нарезали несколько кусочков поменьше, и в одно мгновение котёнок проглотил всё. Так определилась основная пища нашего кота.
   Все годы жизни у нас он ел сырое говяжье мясо, изредка лакал непопулярные в нашем доме супчики, от подогретого молочка больше не отказывался, но хотел его не каждый день, любил разведенный молоком творожок, подлизывал и реденькое картофельное пюре. Обожал тёплый желток сваренного вкрутую яйца, и пока облупляли скорлупу, от восторга тёрся головой о стул, как бы бодая. Всегда в доме был и сухой корм, что-то вроде мяса с овощами.
   Конечно, Пуша не едал, подобно хитрому котику Шпигелю, жареных голубей и фаршированных куропаток, но пища была здоровая, простая, и очень быстро наш котёнок преобразовался в потрясающе красивого кота, у которого глаза были те же – тёмно-янтарные, а шерсть постепенно становилась темнее и ярче и в конце концов приобрела совершенно медовый цвет. Когда кот сидел в доме на солнышке, казалось – это лето задержалось у нас на всю зиму, до того он был тёпел и приятен для глаз. На боках у него действительно появились тёмные пятнышки, не соврала торговка, а хвост украшали белые полоски. Существует ли порода «черепашковых» котов, я не знаю по сей день, но Пушу никак нельзя было назвать рыжим-полосатым.
   Первый раз мы его вынесли гулять на руках. Котёнок был уже довольно большой, и я не удержала его, когда он прыгнул прямо в стайку голубей, с силой оттолкнувшись от моей щеки всеми когтями. Вытирая кровь с царапин, я подхватила озадаченного котика на руки, – голуби, конечно, улетели, – а дома сплела поводок и соединила его с купленным прогулочным ошейничком. Поводок служил Пуше верой и правдой, и увидев его у нас в руках, умница-кот понимал, что сейчас поведут гулять, радостно мяукал и сам подставлял голову, чтобы скорее приладили хитроумную снасть.
   Мы уже знали, что он охотник, мышелов, сказала бы я, если бы в доме водились эти самые мыши. Но их не было в панельном строении, а инстинкты кота искали выхода, и он приспособился, сидя на балконе, приманивать синичек. Делал это совершенно оригинальным образом: научился каркать по-вороньи и ловко вытягивал лапу через ячейки сетки-рябицы, цапая любопытную синичку. Однажды Пуша победоносно прошествовал по комнате, а к усам его прилипло пёрышко. Выглянув в коридор, я удивилась: пол словно был покрыт серым ковриком. Оказалось, кот, поймав синичку, принес её в коридор и там, «играя» с ней, откусил ей голову и повыдирал из тушки перья. Я смела перья и выбросила тушку, поругала кота. Он всегда понимал и переживал, когда отчитывали, и от стыда прятался под кровать, но инстинкт был сильнее его, и двух птичек хищный котофей всё же поймал.
   Была и ещё одна причина, почему для прогулок понадобился поводок: на улице наш добрейший Пуша дичал, переставал понимать, что рядом с ним хозяева, бросался на всё, что движется, и однажды напал мне на ногу, вонзив зубы и когти в мою несчастную щиколотку. В результате получилось нагноение, нога отекла, и я, промучившись несколько дней, на здоровой ноге допрыгала до кабинета хирурга, но когда на свой вопрос: «Что делать, доктор?» – услышала: «Резать, мамочка, резать!» – то, убоявшись активной медицины, на той же ноге упрыгала домой и, применив арсенал домашних средств, через полтора месяца стала ходячей больной. Нога долечивалась примерно полгода.
   Но все эти мелкие неприятности отступали перед чувством чистой и сильной любви, которую Пуша испытывал к нам и проявлял для каждого по-разному. Когда муж заходил в дом, верный кот был тут как тут и молнией взлетал к нему на плечи, а для разнообразия часто, становясь на задние лапы, драл когтями его джинсы, словно точил их о дерево. Понятно, что штаны от этого не становились лучше, но оба, и муж, и кот, как будто были довольны. Когда Пуша попробовал применить такой приём ко мне, то обнаружил, что хозяйка сильно ругается, а под когтями вместо прочных штанов стали развеваться ленточки от разодранных колготок. Больше котик таких экспериментов со мной не проделывал, а ходил около меня и тёрся головёшкой о ногу до тех пор, пока я не брала его на руки. Он лежал совершенно как ребёнок, уткнувшись носиком куда-то в подмышку, чувственно сопел и почти терял от счастья сознание.
   К дочке кот приходил, когда она сидела на кровати, обложенная учебниками, – что сделаешь, любит ребёнок учиться не за столом, – и укладывался у неё в ногах, и вытягивался во весь рост, и переворачивался на спинку, вальяжно выставляя нежнейшего розоватого цвета брюшко.
   А вот сына кот не признавал. Он сражался с ним за территорию, как с котом-соперником, бессовестный мой парень постоянно дразнил его, провоцируя на драку, а котик, бросаясь на него, выпускал когти совсем не по-детски, и однажды, отпихиваясь от разъярённого животного ногой в ботинке, сын попал ему по хвосту и видимо, вывихнул позвонок. Хвост опух, кот не мог пошевелить им. Я стала бережно массажировать повреждённое место. Лечение и ласка помогли, позвонок встал на место, и опять наш Пуховей шествовал по комнатам с гордо задранным хвостом.
   Когда сын стал жить отдельно от нас, Пуша совершенно успокоился. А сын часто вспоминал о котике и с такой нежностью спрашивал: «Как там Пуша?» – что мы диву давались. Один раз случилось так, что на короткое мгновение дверь в дом оказалась широко открыта, – сын был в гостях, вышел покурить и не прикрыл, – и ушлый Пушик обнаружил это. Хватились кота минут через пятнадцать, звали, подманивали, заглядывали во все его потайные места, где он любил дремать, спрятавшись от всех, – впустую: Пуши в доме не было. Выскочив на улицу, мы увидели, что дворовые коты сидят высоко на деревьях, и только тогда осознали, что Пуша убежал, а по дороге успел нагнать страху на всю округу.
   Никому не пожелаю пережить состояние горя и боли от потери убежавшего животного, в квартире словно появился покойник. Мы обошли все дворы, заглядывали во все подвальные окошки, но кота не было нигде. Прошло уже шесть часов, мы с дочкой наплакались до такой степени, что у обеих опухли лица. Решили – уже без надежды – в последний раз выйти поискать. И внезапно увидели: возвращается сын, а за ним по пятам идёт наш пропавший кот, идёт за своим любимым врагом. Мы крикнули Володе: «За тобой Пуша!» – и сын, сорвав куртку, бросился на пропажу, хорошенько укутал и принёс домой.
   Да, в руки наш гордый кот на улице не давался, только муж рисковал поднимать его, унося к лифту, и ходил поэтому в страшноватых отметинах, царапины и укусы были у него ещё и от любимой игры кота, она называлась «подраконить Пушу». Выглядело сие действо так: котофеича силой переворачивали на спину, и он всеми четырьмя лапами цеплялся за руку, кусался и царапался, а наигравшись, издавал странный звук, «кыхкал», как мы говорили, после чего, совершенно удовлетворённый, растягивался на диване и засыпал.
    «Кыхкал» он и на улице, если кто-то из ребятишек делал робкую попытку подойти к нему поближе, о том, чтобы его погладить, не могло быть и речи. У кота был неусмиримый нрав, рыцарский характер, он в обиду себя не давал никому. Обычная реакция любой собаки на кота: залаять, погнаться – при встрече с нашим храбрецом сбоила, и даже крупная овчарка, разлетевшись к нему, вдруг останавливалась, недоуменно смотрела на напрягшегося, как струна, Пушу, у которого вдоль хребта поднималась более тёмная шерсть, образуя как бы боевой гребень, а потом поворачивалась, и позорно поджав хвост, убегала. А он продолжал стоять в той же позиции, а иногда даже делал несколько шагов навстречу несущейся на него собаке.
   Только сейчас, когда отважное сердце нашего кота обрело покой, мне пришла мысль: а ведь это 'он' оберегал нас, хозяев, от нападения огромного, зубастого, страшного зверя, каким кот, без сомнения, воспринимал собаку, и готов был пожертвовать собственной жизнью, чтобы не пострадали мы.
   А дома это было нежное, любящее нас животное, и для выражения своей любви кот придумал ритуал: следовало его трижды поцеловать в нос, и он буквально обалдевал от удовольствия, и даже за день до смерти, уже осознавший свой скорый уход – животные понимают свой срок – он, не имея сил стать на лапки, лежащий, тянул высоко вверх головку, подставляя носик, чтобы попрощаться. И до последнего дня он твёрдо выдерживал правила жизни в нашем доме: брёл в туалет, падал на пороге, выходя оттуда, но не позволил себе, даже умирающий, напачкать. «Настоящий мужик», – сказал о нём после его смерти муж.
   Сейчас, когда нашего кота нет с нами, – Пуша умер у дочери на руках, – мы желаем ему ловить синичек и мышек, которых он не нашёл в нашем доме, в тех заоблачных лугах, куда должна отлететь душа достойного кота; изредка взглядывать на Землю, видеть горюющих по нём хозяев. А для себя я решила: это был мой первый и последний кот.



Номинация Конкурса "Мы в ответе за тех, кого приручили". Клуб Слава Фонда