Ваш выход, маэстро!

               
Большой зал областной филармонии был переполнен.
В кои веки  за все перестроечные годы культурная общественность сибирского города могла вживую послушать классику в мастерском  исполнении столичного симфонического оркестра под руководством знаменитости мирового уровня.
Оркестр был уже «заряжен» на сцене и скрыт от зрителя вспомогательным супер занавесом.
Дирижер  стоял за кулисами и  ждал, когда конферансье закончит вступительное слово, и прозвучит привычное: «Ваш выход, маэстро!»
Вступление сегодня явно затянулось. Но дирижер, занятый своими мыслями, казалось, этого не замечал и внешне оставался абсолютно невозмутим.
Его высокую,  подтянутую фигуру, ловко схваченную черным концертным фраком, венчала гордо посаженная голова с седой бетховенской шевелюрой. Волевой подбородок покоился на изящной белокрылой бабочке, а тонкие запястья холеных  рук, окольцованные манжетами  белоснежной рубашки, сплелись на груди в спокойной позе ожидания.
Весь скульптурно -  монументальный образ дирижера  источал тончайшие флюиды аристократизма и естественного  благородства, образовывая вокруг  некое вакуумное пространство.  Здесь не позволялось  суетиться по мелочам, бездумно и непотребно выражать эмоции, толпиться прессе  и цветочным дарителям - ни до, ни после концерта.

Так он требовал  вот уже два десятка лет, и так всегда исполнялось. 
Он слишком ценил эти минуты, поэтому проводил их не в душной гримерке, не в гулком фойе, а здесь, в таинственной  тишине закулисья.
Только здесь, в преддверии очередного чуда музыкального откровения, он чувствовал себя волшебным камертоном,  настраивая все ноты своей  души для …. перевоплощения  в  АВТОРА.  Он влезал в его шкуру, в сердце, в мозг, в каждую пору кожи - чтобы вместе с НИМ  пережить рождение музыкального шедевра. Тайным образом стать средоточием  Вселенной, открыть этот неведомый канал для потока музыкальной энергии и запустить ее в огромный ирреальный мир взмахом простой дирижерской палочки…

 «Странно, - подумал он.-  Сегодня я непростительно рассеян. Все время отвлекает эта, так долго ожидаемая, контрольная  фраза»…

Услышав громкий шепот у входа в закулисье, он нахмурил брови и обернулся на шум. Перед ним мгновенно выросло юное нечёсаное создание женского пола, в мини юбке и с микрофоном в руках. За ее плечом висел долговязый  оператор с включенной и нацеленной прямо на дирижера кинокамерой.
Звонкий голос и распахнутые настежь  глаза бесцеремонной корреспондентки умоляли:
- Извините, профессор! Я понимаю, я не права. Но ответьте только на один вопрос: « В какой момент вашей жизни фраза «Ваш выход, маэстро» была  для вас самой волнующей, а, может, и судьбоносной?»
Профессор  молчал.
Мигом появилась возмущенная команда администратора:
- Немедленно покиньте сцену!
- Неслыханная наглость!
- Вопиющая невоспитанность!

И снова тишина.
Дирижер легонько, но как-то нервно, постучал  палочкой по левой ладони.  И, глядя вслед   телевизионщикам, неожиданно спросил себя: «А, правда, интересно, когда? Сколько раз я слышал эту дежурную фразу и ни разу не задумывался, что она для меня значит».
Он присел в мягкое кресло и прикрыл глаза.
Напряжение ушло, и сразу же  накатила волна теплых воспоминаний.
«Ну, конечно же…. Впервые…. Отец рассказывал, как привез мать в роддом, как стоял за дверью, переживая  и вытирая пот со лба, будто сам рожал. Как потом, измученный ожиданием и состраданием к мукам любимой женщины, услышал, наконец,  крик ребенка и, улыбнувшись, медленно съехал по стене на пол: «Ваш выход, маэстро»…
Отец, прекрасный  мастер музыкальных инструментов, так мечтал о сыне, который непременно станет известным музыкантом  и прославит его род. Самому не повезло. Война отняла мечту вместе с оторванной в окопе ногой»…

- Профессор, извините, недоглядели…. У вас  все в порядке? – Склонился над ним озабоченный  администратор.- Может, водички?
-Нет, нет, все нормально. Хотя… Минуточку. –  Дирижер полез во внутренний карман фрака, достал визитку.-  Вот. Передайте, пожалуйста, той корреспондентке. Пусть позвонит. Я назначу время для интервью.
Администратор исчез, а дирижер усмехнулся: «Надо же. На вид - какая-то  «шмакадявка», а  вопрос прямо из нутра вынула»…

Он откинулся на спинку кресла и потер висок:
«Погоди, погоди….  А может, более важным  был день первого экзамена?
Да, да… Мне было тогда всего  восемь лет. Отец, прилежно обучавший меня азам скрипичной игры, решил, что пришла пора для более серьезного обучения, и пригласил домой старенького, но очень известного в городе, профессора музыки по классу скрипки. Меня же отправил в соседнюю комнату, и я тихо сидел там, обняв скрипку, в ожидании заветной фразы.
Помню, я не выдержал и прильнул к замочной скважине. Видно было, как старик тяжело вздохнул, протер чуть запотевшие очки и деловито водрузил их себе на нос.  Скучным взглядом  «протер» бедноватые апартаменты  будущего «Паганини» и нетерпеливо произнес: «Ну - те-с»… 
Я в страхе отпрянул.

Возбужденный отец резко открыл дверь и с шутейным пафосом объявил: «Ваш выход, маэстро!». Нарядная мама положила взволнованные руки на клавиши, готовые взорваться фонтаном аккомпанемента.  Я нервно  выпрямился и решительно ступил на порог. Бравурно зазвучали  вступительные аккорды.  И тут произошло неожиданное.  Наш огромный пушистый кот по кличке Карузо, как по команде, прыгнул  с дивана на пианино и скрипучим голосом начал выводить  свою кошачью арию.

Мы с отцом  оторопело  застыли в дверях, а мамины руки - в воздухе.
Зато профессор сразу оживился, подался вперед и зацокал языком: « Оригинальное начало… Собачий вальс знаю. Кошачий…. Слышу впервые»
Он вытер выступившие от смеха слезы, снова нацепил очки на влажный красный нос и встал: « Вы ошиблись, уважаемые. Цирк – не мой профиль.  Я не преподаю вокал животине,  даже очень талантливой»…  И решительно  направился к выходу.
Мама  в гневе схватила  «талантливую животину» за шкирку, затолкала в мою комнату и плотно прикрыла дверь. Папа бросился извиняться перед профессором и умолял остаться.

Я не знал, что делать. Почувствовав на губах соленые слезы, машинально вытер их прямо  рукавом новой рубашки и отчаянно вскинул инструмент наизготовку.
Пронзительная высокая нота  прорезала накаленную атмосферу комнаты и моментально заполнила все  пространство. И полилась чистая светлая мелодия.  Яркими звуками – мазками она рисовала в воздухе  хрупкие надежды родителей, иллюзорную мечту маленького скрипача стать великим  музыкантом и горькую мольбу к Богу о том, чтобы это все сбылось…
Старичок  остановился, отодвинул в сторону отца и поднес палец к губам:
- Тс-с-с.…  Извольте помолчать, сударь. Музыка – суть  таинство…
Так и слушал, не отходя от порога. А когда я кончил играть, зааплодировал:
- Недурственно.  Даже очень недурственно. 
 Прищурившись, спросил:
- А скажите, молодой человек, чей опус вы играли с таким удивительным упорством? Стыдно признаться, но я не знаю автора…
- Это мое сочинение.  –  Зло шмыгнул я носом и впервые поднял взгляд на профессора. - Я ноты выучил раньше, чем буквы в азбуке.
- Одержимость для музыканта весьма похвальное качество. Завтра, в семь вечера, в моем классе. Извольте не опаздывать»…

 ….Конферансье с упоением продолжал рассказывать о широкой географии выступлений оркестра, о заслугах и высоких званиях маэстро. А сам  маэстро, убедившись, что конца  не видать сей  исторической хронике,  позволил себе продолжить воспоминания.

«Пожалуй, этот эпизод можно назвать судьбоносным. Но ведь были и другие: здесь, в России, и на элитных площадках Запада.
Нет, нет…. Все они были волнующими, важными, но вполне закономерными -  при моем – то фанатическом  желании достичь совершенства уже в качестве дирижера.
Боже мой! Хвалили. Ругали. Да, да… Кому-то не нравился репертуар. Кто-то не понимал, зачем я приглашаю в оркестр молодых неопытных исполнителей.
Что же здесь непонятного? Да чтобы они работали бок о бок с маститыми мастерами и набирались этого опыта. Чтобы оркестр был единым, могучим  организмом, выплескивающим в зал произведения великих композиторов  энергией  бушующего водопада  блистательной музыки».

Маэстро разволновался, встал с кресла и, сцепив пальцы рук в жесткий замок, начал  расхаживать вдоль кулис. И неожиданно остановился.

 «Стоп! Вот оно! Эту фразу написала  ОНА….  И привнесла в нее, кстати, совсем другой смысл…
Да. И случилось это здесь, в сибирском городе, в ту славную гастрольную пору, кода я руководил еще небольшим  оркестром.
О, молодость!
Опьяненный успехом первой славы, не обремененный семьей и бытовыми проблемами, я легко разъезжал по городам и весям, купался в  аплодисментах разноликой  публики, в цветах и девичьих признаниях, которые логично заканчивались донжуановскими приключениями.
А тут такое…
И вроде бы гастроли в этом городе ничем не отличались от других.
Также в первый день  вышел несколько раз на поклон и принял кучу цветов от  благодарной публики. Также за кулисами   попал  в новый «цветник» - из юных фанаток, жаждущих получить автограф восходящей звезды дирижерского олимпа. Одинаково долго  мелькали перед глазами  кукольные  личики, наманикюренные пальчики – с концертными  программками, буклетами и даже девичьими дневниками.
Все, как всегда. Но не на этот раз…

Помню, не успел я положить авторучку  в нагрудный карман, как обычная человеческая усталость  навалилась на все мое тело. Я понял, что сегодня быть Дон Жуаном меня как-то не тянет. Попросил пробегающего мимо администратора отменить заказ на ужин.

И тут увидел ЕЕ.
Высокая. Стройная. Лет двадцати пяти.  Без претензии на красотку. Правильные черты лица, умело уложенные темные волосы, со вкусом подобранное театральное платье  говорили  о глубоком чувстве гармонии с собой.  Полный контраст с фейерверком юных фанаток!
Она тихо стояла у стены, держа в одной руке пышный букет садовых колокольцев  небесного, как  и ее глаза, цвета, а другую руку протягивала мне.  Просто улыбнулась и пожала плечами:
-  Вот…. У меня только автобусный билет.
- А цветы?
- Ах, да, конечно… Я их  вырастила  сама.
Решительно сделала шаг вперед,  мягко изобразила  реверанс и протянула букет:
- Поздравляю, маэстро. Спасибо. Я сегодня пережила самые счастливые минуты в моей жизни. Меня здесь не было…
- Извините, не понял…
Она нарисовала спираль  указательным пальцем куда-то вверх.
- Эффект отсутствия. Понимаете?
- Не очень. Как вас зовут?
- Ольга. Ольга Баринова, музыковед.
- Очень приятно. Владимир. А что если я вас провожу, Оленька, и мы продолжим беседу? Подождите меня…

Все было не так.
Я привычно балагурил, сыпал   беспроигрышными анекдотами на музыкальную тему.
- А этот анекдот знаете, Оленька? Бернарда Шоу однажды спросили: «Какая разница между хорошим дирижером и плохим?» Шоу ответил: «Хороший дирижер держит партитуру в голове, а плохой - голову на партитуре».
Она  мило улыбалась:
- Забавно. Правда, в той шутке говорилось о хормейстере…
Но также мило отводила руки, готовые ее обнять, отклонялась от шутливого поцелуя, а у  подъезда дома остановилась и серьезно сказала:
- Извините, Владимир, на чай не приглашаю.
- Почему? – искренне удивился я, не ожидавший отказа.
- Хотите, расскажу одну «музыкальную» историю?
- Лучше бы за чашкой чая…
- Нет. Она короткая. Мой брат, биолог, как-то собирал материал для диссертации из жизни некоторых популяций комаров. И где-то вычитал, что самцы даже во время брачного периода не каждую самку подпускают к себе, а только ту, писк которой соответствует тональности писка самого самца. Понимаете, даже комары….  Так что, простите. Не совпало…
- !?...
Дверь громко хлопнула,  поставив жирную точку на неудавшейся интрижке.
Я мог бы и забыть этот случай. Но комариный укус…  Нехилый удар по самолюбию».

…- Маэстро, я передал визитку. - Услышал он громкий шепот администратора. – А вот водичка.
Еще раз извините. - Он поставил стакан, бутылку с минеральной водой и снова испарился.

« А дальше…. Ольга появилась в закулисье в последний день гастролей.
Встретив ее спокойный мудрый взгляд, я, помню, ощутил непонятное волнение.  Вдруг явственно осознал, как мне не хватало этого небесного цвета  ясных чистых глаз.
Отстранив решительным жестом  «охотниц» за автографами, я сам подошел к Ольге.
- Оля, я…
И она сразу поняла, что этот порыв  не от  чувства превосходства моего «эго», получившего - таки свое…  Я был  жутко смущен и несказанно рад встрече.
- Не говори ничего. Я была не права. Едем…

И был вечер, уютный и дружеский.
За ужином мы бурно обсуждали прошедшие гастроли, незаметно перейдя на «ты». Я  удивлялся ее оригинальному суждению, пытался спорить, но всегда, в конце концов, неожиданно пасовал.
-  Сегодня твой Стравинский был очень скуп.
-  Нет, я старался четко следовать партитуре.
-  Но этого мало. Знаешь, как Гете говорил? «Если ты нарисуешь пуделя так, что будет виден каждый завиток, ты создашь пуделя, но не произведение искусства».
- Согласен. А знаешь, Оленька, мне было бы очень любопытно прочитать твою статью о гастролях. Хотя кто-то из знаменитостей заметил, что « писать о музыке – это все равно,  что танцевать об архитектуре»…
- Не факт, маэстро. Я не просто музыковед и музыкоанатом, я еще неисправимый  музыколюб. Представляешь, как бы звучала симфония Стравинского, если бы ты … влез в его душу, перевоплотившись на время в самого автора?  А добавив свои ощущения и краски, ты бы создал настоящий шедевр…
 
Вот тогда-то во мне многое перевернулось…

И была ночь, трепетная  и безумная. 
Такого нежного взрыва чувств я не испытывал никогда.
Под утро, крепко обняв любимую, я заснул с блаженной улыбкой  самого счастливого человека.  С твердым намерением  – завтра  же сделать Ольге предложение руки и сердца.

Увы…. Полуденное  солнце уже  настойчиво пробивалось сквозь закрытые шторы гостиничного номера, когда я резко проснулся от неясного чувства страха.
Ольги рядом не было.
Возле вазы с небесными  колокольцами  - короткая записка, как приговор: «Не ищи меня».
На двери, крупными буквами,  другая, ироническая надпись: «Ваш выход, маэстро!»
И большая жирная стрелка, указывающая на выход.
Но почему?»

… Слух маэстро неустанно  просеивал реплики, долетавшие со сцены, а в мыслях неожиданно пронеслось: «контрольная фраза, как контрольный выстрел».

«Ваш выход, маэстро!» - выкрикнул, наконец, конферансье.
И дирижер  медленно повернулся к сцене, на которую не ступал более двадцати лет.
Не глядя в зал, коротко поклонился публике  и   развернулся к оркестру.
Всем показалось, что маэстро чуть дольше держит паузу, а его, обычно вдохновенное лицо, сегодня  застыло и казалось немного бледнее.
Тем не менее, повинуясь волшебству его дирижерской палочки, оркестр отыграл сложнейшую программу безупречно.
Под гром аплодисментов дирижер, как полагается, пожал руку  «первой скрипке»- молодому талантливому юноше, поднял на поклон весь коллектив,  благодарно принял от публики  букеты великолепных голландских роз.  С улыбкой и под новый шквал аплодисментов раздал цветы  всем женщинам из оркестра и  поспешил в благодатную тишину кулис.
Тупой толчок боли в области сердца остановил его и заставил поднять глаза… к стене.

Там стояла Ольга. Высокая. Стройная. Красивая.
Будто и не было этих долгих,  куда-то пролившихся в вечность,  двадцати лет.
Она держала в руках два букета небесных  колокольцев.
Буквально поедая глазами  друг друга, оба одновременно протянули руки, и он блаженно «зарылся» лицом в колокольчиковый трепет.
- А кому второй букет?
- «Первой скрипке».
И она помахала букетом спешащему за кулисы юноше. Нежно обняла его и расцеловала.
- Поздравляю. Ты был великолепен.
И только тогда снова  повернулась к потерявшему дар речи дирижеру:
- Прости. Познакомьтесь…
- Да мы вроде хорошо знакомы… Олег Бари… Баринов? Твой сын?
- И твой тоже.
- Но почему?
-Так надо было. Я не хотела мешать твоей карьере.
- Но ведь сын… Я мог бы…
- Я знаю. Не беспокойся.  Олег - одаренный мальчик и всего добился сам. Я просто проследила, чтобы он попал именно в твой оркестр. Ты – талантище…
- Он знал, что я…. его отец?
- Да. Он всегда это знал.
Владимир внимательно посмотрел на сына  и судорожно проглотил ком в горле.  Мягко, словно выдохнув пустоту, обнял Ольгу и крепко прижал к себе сына, жадно вдыхая колокольчиковый аромат, разлившийся  в закулисье.   

На следующий день, когда коллектив оркестра уже занимался сборами для переезда в другой город, в опустевшем зале филармонии суетилась телевизионная группа. Та  самая корреспондентка, но одетая  в строгий элегантный костюм, и с соответствующей прической (таково было условие столичной знаменитости), деловито отдавала команды оператору и техникам:
- Свет на сцену надо добавить! Рояль катите к центру… и цветы, цветы не забудьте. А где микрофон? Да не этот, Господи! Заушная гарнитура…

Незаметно из-за кулис проявился дирижер.  Снисходительно улыбнувшись на суматошные перемещения телевизионщиков, он подошел к открытому роялю и несколько игриво провел рукой по клавишам.
Мигом все стихло.
Увидев перепуганные взгляды, маэстро решил еще более разрядить обстановку:
- Хотите анекдот? «Приходит к пианисту знакомый программист. Увидев новый рояль, долго ходит вокруг, хмыкает и заявляет: «Неудобная «клава» - всего 84 кнопки. Половина – функциональные. Не подписаны. А вот «шифт» ногой нажимать…. Оригинально»

Корреспондентка закашлялась. Осветитель  обронил треногу и пытался заново ее  установить. Оператор перестал жевать жвачку и, поправив очки, протянул:
- Кла-а-сс!
А столичная знаменитость, вспомнив старичка-профессора из своего детства, «протер» спокойным взглядом каждого и произнес: «Ну-те-с»…

Интервью прошло на одном дыхании. Когда все заготовленные вопросы были исчерпаны,  «теледива»  мило закусила накрашенную пухлую губку:
- Мм… Спасибо, профессор.  И все же. Позвольте еще один вопрос: « Когда в вашей жизни прозвучала самая волнующая фраза…
- Вчера. – Быстро перебил ее дирижер. - Когда у меня появился сын.
Брови  «теледивы»  удивленно полезли вверх.
- В смысле?!
- В самом прямом смысле. - Улыбнулся как-то по-детски профессор. - Я впервые обнял его,  и он прошептал мне на ухо: «Ваш выход, маэстро!»