Воспоминание об испытанной боли

Лолита Наранович
 Как-то  меня попросили  встретить на вокзале одну женщину, будущую няню для  тяжелобольного мальчика, воспитанника  тульского интерната.

Четырехлетний Федор все лето должен был проживать в реабилитационном центре в Подмосковье и регулярно ездить   в Москву на занятия с сурдопедагогом.  Ему была необходима постоянная сиделка  и сопровождающий  для  таких поездок.  В этих целях  и была приглашена Любовь Яковлевна. Не бесплатно, разумеется.

Зарплату таким нянькам  обычно платят из спонсорских средств. Выкладывается пост на сайте с просьбой о помощи: «Помогите оплатить няню для маленького Феди, находящегося на лечении в Москве».  Мне кажется, что желающих помочь всегда хватает. Слава Богу, в нашем мире очень много добрых людей!

Вот только работа эта не из легких, мало кто о такой мечтает! Слишком много боли в реабилитационном центре,дети особенные и сложные. 

«Необыкновенно сильный характер должен быть у такой няни», -  мысленно рассуждала  я,  подъезжая к Павелецкому вокзалу.

 Любовь Яковлевна оказалась тучной  высокой женщиной. Почти все  лицо ее закрывали очки, обрамленные  толстой квадратной оправой.

«Типичная училка по физике", - подумала я.

У нее был хриплый командный голос, но  в целом она производила приятное впечатление, с ней хотелось говорить. И еще, не знаю, как это объяснить, но ей, определенно, можно было доверять.

Дорога до реабилитационного центра, где находился ее будущий подопечный,  была долгой и медленной, как и  все дороги в Москве. Пробки располагали нас к общению.

Любовь Яковлевна оказалась  в прошлом  воспитательницей детского дома в Самарканде. Меня заинтересовал этот момент ее биографии, я поделилась с ней своими впечатлениями от интернатов, которые приходилось посещать. Не удержалась  и оттого, чтобы  не подметить, что среди таких воспитательниц очень много очерствелых сердцем, равнодушных к этим несчастным деткам. В ответ на это,  я получила интересный монолог, надолго захвативший мои мысли  и сердце.

Привожу его здесь, почти полностью, и совсем с небольшим творческим вмешательством:

«… была ли я жестока к ним? возможно в вашем понимании это выглядит так,  ведь Вы никогда не работали ТАМ! Вы наблюдали лишь издали и можете делать лишь поверхностные заключения.

Заглянули, поплакали, вернулись домой. И всем теперь рассказываете, как в интернатах плохо, а воспитатели – звери! Что вы в этом понимаете?!

Слабым и жалостливым там не место! Первые дни своей работы мне казалось, что я не выдержу... Не выдержу ежедневно видеть столько боли.  Да, поначалу хотелось плакать и приласкать их всех, но постепенно я свыклась…   

Я поняла, что детям не нужны мои слезы и жалость, они уважают лишь  силу!

Будучи «добренькой», я не раз получала от них – песок в кровать, зубную пасту на лицо под утро, а бывали пакости и похуже того… Сила! Вот, что нужно этим маленьким зверькам! Иначе они перегрызут тебе горло! Когда я стала строга с ними – меня зауважали и стали воспринимать всерьез.

Через два года работы  я очерствела настолько, что стала лучшей воспитательницей в нашем детском доме. Меня ставили в самые сложные группы, туда, где требовалось навести порядок. Я перестала чувствовать их боль, воспринимать  их особенными.  Я уже не замечала их обделенность и обездоленность. Работа в детском доме стала для меня обычной работой, рутиной. Дети - самыми обыкновенными детьми, злыми и невоспитанными.

 Да, я была строга с ними, и как вы верно подметили, жестока, я стала равнодушна к ним и к их судьбам. Но  в одном меня нельзя упрекнуть -  никогда, ни разу  я не взяла  у них не копейки!
 
Раз месяц мне выдавались деньги для посещения с детьми парка аттракционов. И это был самый счастливый день в их жизни! За этот парк с множеством веселых каруселей  можно было получить от них все что угодно!

«Ах, ты не хочешь этого делать?! Значит, не пойдешь с нами кататься!»  - и страшнее этого наказания ничего и придумать нельзя было…

Ну вот, наступал долгожданный день, и мы дружным строем шли в парк. Когда управляющие каруселей узнавали что дети из дома-ребенка то, как правило, катали их бесплатно.  А я и не возражала. На сэкономленные таким образом деньги я покупала им шарики, конфеты, сладкую вату. Заметьте, ведь я запросто могла положить деньги себе в карман!»

Любовь Яковлевна с каким-то победоносным взглядом посмотрела на меня сквозь квадратные очки. Я лишь качнула головой в ответ.

Удовлетворенная, она продолжала:

« В тот момент, когда я видела их счастливые просветленные лица, сердце мое трепетало от  ощущения причастности к этим детским улыбкам.

Во все остальное время по большому счету я была безразлична к ним, я не любила свою работу, как и многие… среди детей никого не выделяла…

Но лишь однажды.… Однажды я испытала неимоверную душевную боль…  до сих пор комом в горле встают воспоминания о том вечере»…

На мгновение она замолчала, как будто пыталась припомнить подробности.

 - Можно у вас курить?-  неожиданно спросила  она своим хриплым командным голосом.
 
- Курите, -  я не смогла ей отказать, кроме того мне хотелось, чтобы она продолжала.

 Порывшись в спортивной  сумке, лежащей у нее на коленях, она выудила засаленную смятую пачку «ЯВЫ» и коробок спичек.

 С удовольствием затянувшись, она снова заговорила:

«Каждую неделю, по воскресеньям  -  по телевизору показывали диснеевские мультфильмы. Дети целую неделю ждали  этого киносеанса. Даже не зная времени, они каким-то непонятным для меня инстинктивным  чутьем  чувствовали приближение заветного просмотра.

Ровно в назначенное время они усаживались в ряд перед телевизором и с нетерпением, притихшие, смотрели на меня. Я неспешно подходила  и нажимала заветную кнопку. Радостные, они неотрывно приковывали свои взгляды к экрану.

Я пользовалась  этим свободным временем, чтобы заполнить  рабочий журнал. Ничего особенного, так, стандартная форма отчетности перед начальством - что сделали, куда сходили, чем занимались.

Так вот в тот вечер все шло, как обычно. Я писала свой журнал за столом, а дети, как завороженные смотрели свои  американские мультфильмы.

Вдруг я почувствовала легкий толчок по ноге, как будто кто-то под столом толкнул меня. Я наклонилась и увидела, что под столом сидит новенький мальчик  - Дима. Неделю назад его с сестрой привела к нам пьяная мамаша. Сказала денег у нее нет - их кормить, хочет устроиться на работу, потом обещала забрать.  Но это все обычные рассказы, мы к ним привыкли.

 Диме было 4 года, его сестре – 9. Их  определили в разные группы.

- Дима, ты что здесь? Под столом, один. Ну- ка, иди к ребятам! смотри, какие там мультфильмы показывают!

-Я не хочу, - тихо и как-то совсем по - взрослому сказал  мальчик.

- Ну, почему? Разве под столом интереснее?

- Я не хочу, – снова повторил он.

 И вдруг, одним резким движением  (так, как будто давно хотел и не мог решиться) он обхватил маленькими хрупкими руками мои колени, крепко сжал их и сдавленным еле-слышным голосом произнес:

- Я не хочу. Я, правда, не хочу смотреть. Не ругайте меня, пожалуйста. Просто разрешите, посидеть вот так… Я тихо буду… Я вам не помешаю….

Я не смогла сказать ему «нет», лишь пожала плечами и продолжила писать журнал. Вот только почерк стал каким-то размашистым и крючковатым… Руки дрожали и  перестали слушаться. Сама не знаю, что произошло со мной в тот момент…

« Ну, что тут такого, - уговаривала я себя,- вот сидит моя группа, вся в сборе и смотрит мультфильмы. Все 17 человек… И только один, 18-й по счету, сидит под столом и держит меня за колени. Ну, и что? Все они плачут поначалу, когда сюда попадают», -  я не могла понять, что именно меня так взволновало, и пыталась  себя успокоить.

Но вдруг я осознала самое главное для себя - он не плакал!

Наверное, мне стало бы легче, если бы он разревелся, разрыдался, устроил истерику. Но он не плакал! Он был как-то по - взрослому спокоен и это меня почему-то пугало.
 Я чувствовала  тепло его рук  у себя на коленях, ежик его волос колол меня сквозь капроновые колготки. Он сжимал мои ноги все сильней и сильней, так, будто боялся, что я оттолкну его и уйду…

Мне вдруг захотелось погладить его по голове.  Но образ строгой воспитательницы, принципы выработанные годами - не выделять никого из них, быть ко всему равнодушный -  мешали мне быть настоящей…

И я продолжала писать. Строчкой за строчкой  заполнялся журнал, страница за страницей… Разряд за разрядом будто бы электрического тока кололи все мое тело от прикосновений маленького мальчика под столом.

Ах, если бы вы знали, как мечтала я в эту минуту, чтобы он зарыдал.  Лучше бы он зарыдал, завыл потребовал позвать его мать…   Но он молчал.

Дети смеялись – на экране Чип и Дейл танцевали танец, переодевшись в девчонок. Но там под столом не было слышно ни  одного звука…

 Только огонь его рук, сжигающий  мои колени…

-  А, знаете, что я сейчас хочу больше всего на свете? – неожиданно раздался голос Димы. Он говорил спокойно, как взрослый. Речь его была четкой и  ясной. Он не коверкал слова, что было свойственно другим детям его возраста.

Я заглянула под стол и посмотрела на него. Маленькая худенькая головка, небрежно подстриженный ежик темно-русых волос, ясные, абсолютно ясные карие глаза…   В них не было даже намека на слезы, только тоска…Да, в этих глазах была глубокая тоска…

 «Господи, ну что он может сейчас хотеть?! Вернуться к своей мамаше-алкашке? Что же еще?» - подумала я тогда.

Но вслух я сказала:

- Что же ты хочешь, Дима? Может поиграть во что-то? Или все же к ребятам пойдешь? Смотри, как им весело.

- Больше всего на свете я хочу  умереть!  – быстро и вкрадчиво сказал он.

Слышать о смерти из уст четырехлетнего мальчика?!  Только представьте, что я почувствовала тогда! Пальцы похолодели, сердце, как будто  сжалось  в комок.

Позабыв все приобретённые навыки строгости, я схватила Диму в охапку и усадила его на колени:

- Ах, милый мой, милый Димочка, пожалуйста, не говори так! Ты не должен, не должен  так думать!  У тебя впереди целая жизнь. У тебя еще все сложится хорошо. Ведь ты самый умный в группе.

- Умный? Да, зачем мне этот ум, если Ей я не нужен!

- Кому?  - не поняла я сразу.

- Маме! Я ведь ей не нужен. А значит никакой я не умный! Я никакой и все! И лучше бы меня и не было!

- Нужен, нужен, как же не нужен!  - твердила я, сама себе не веря.

- Тогда зачем она нас сюда привела?! Зачем, скажите? Почему оставила нас здесь?

- Димочка, милый, ты пойми, что маме сейчас сложно. У нее нет денег. Она заработает их и придет за вами.

Меня всю трясло, но я пыталась хоть как-то успокоить то, что происходило сейчас в этой детской головке. Детской только внешне.

- Это все неправда, - спокойно сказал он. – Она не вернется. И работать она не пойдет. Лежит, наверное, опять на том нашем красном диване и смотрит телевизор. Она всегда так делала. А мы ей мешали. Да! -  сказал он неожиданно громко, как будто, наконец,  нашел ответ на долго мучивший его вопрос. – Мы просто ей мешали смотреть телевизор!!!!

Дети снова засмеялись, на экране весело прыгали Чип и Дейл. Им, 17-ти маленьким зверятам было весело, в то время, как один 18-й человек сидел у меня на коленях. Он не плакал, не смеялся. И, Бог знает, что происходило в те минуты в его голове».
Она замолчала. Снова достала смятую пачку сигарет, закурила. Я обратила внимание на то, что руки ее дрожали, как, наверное, в тот злополучный день, когда она пыталась заполнить журнал.  По всей видимости, это воспоминание причиняло ей душевную боль.

«Я вам одно скажу, я видела много разных историй, много детских слез и страданий, но.… Но его глаза… Я их никогда не забуду… Он был совсем, как  взрослый, понимаете? И он страдал молча, как маленький мужчина… Мне сложно вам объяснить…  но он был не такой… не такой, как все..»

- И что же с ним стало? – мне хотелось плакать, но я  почему-то вспомнила ее слова «слабым и жалостливым там не место».

Слезы предательски подступали, голос дрожал, но я сдержалась. Любовь Яковлевна сдерживала меня.

- Через неделю Диму забрали, - продолжал все тот же хриплый голос. -  Перевели в психоневрологический интернат за попытку суицида. Он стащил две пачки анальгина из сумки моей коллеги. И знаете, я до сих пор не могу избавиться от этой непонятной боли, когда вспоминаю о нем…  Боли в сердце… в душе… вот, здесь внутри все разрывает от боли… Может я могла тогда все изменить…  Могла ему помочь, но… не решилась….