Повесть о горных кедрах О художнике Тойво Ряннеле

Владимир Колпаков-Устин
Рассказ четвертый.
Вилька.

Такмак был виден почти отовсюду. С южной оконечности  города с Торгашинского хребта, в ясную погоду особенно отчетливо. Отсюда четко вырисовывался его сизый словно в сигарной дымке контур, похожий на фигуру плачущей женщины. Это было красиво и одновременно трагично, что-то символическое чудилось обитателям бараков в этой согбенной фигуре. Мать попросила нарисовать гору, что бы послать родственникам в родных местах рисунок. Тойво почти закончил, когда появился Вилька. Его мысли как, оказалось, были заняты тоже Такмаком. Он подговорил двух ребят Эйно Туху и Армаса Карху отправиться к Такмаку и сейчас пришел выяснить, намерен ли Тойво участвовать в этой вылазке. Дорога была не ближняя, и Тойво задумался, нужно было посоветоваться с отцом, чтобы в  отправится  к дальней вершине. 
. - Может немного хлеба твоя мама испечет, - с надеждой в голосе попросил Вилька.
- Может и испечет, как то неуверенно пожал плечами Тойво. – Запасов не так уж много. Нужно кормить семью. Да нужно помнить, что взрослым приходится сложно, это их пострелят не берут в расчет, а им  приходится ой как вкалывать на разных подручных работах  на судоремонтном заводе или на четвертом лесозаготовительном.
- Без калача не обойтись – подначивал Вилька.
Тойво поморщился увлеченный рисунком он был  далек от действительности, -Странное дело, - подумалось ему тогда, - почему то все полагают, что рисунок создается сам собой и к тому ненужно прилагать ни каких усилий, а ведь все мысли его и силы сейчас направлены именно на это, что бы сделать убедительней изображение и ему трудно переключится и даже понять то что происходит вне его работы – но вслух он произнес – Конечно, я понимаю.
Вилька постоял еще несколько минут, но разговор как-то не клеился, Тойво буквально не слышал половины сказанного и отвечал не всегда впопад. Что-то менялось в этом в таком обычном на вид финском мальчишке, когда в его руках оказывался карандаш, занятие, в общем, не серьезное по всем меркам,  что-то свершалось такое загадочное, непонятное  и он Вилька не имел о том не малейшего понятия. Он надвинул на свои рыжие вихры кепку. – Ну ладно я к себе. – еще раз оглянулся на приятеля, - но тот не ответил. - Странный все-таки   этот  Ряннель. Очень странный.
Собирались у дальнего барака. Ничего не видно лишь легкий шепот – Армас пришел? – Да,  здесь, - А Тойво? – Куда я денусь. - Ты взял хлеба. – Взял.- Нож может, пригодится. – Конечно. Постой, постой, а спички захватил. – Да все с собой.
До станции Енисей почти бегом, увлеченные новым приключением. А дальше вверх по лиственному лесочку к плоской вершине Диван-горы.  Здесь силы пришлось поберечь. Поднялись, постояли немножко, холодный утренний воздух вобрали в легкие, аромат свежей хвои и пробуждающейся от сна земли почувствовали. А над всем солнышко ясное, восторженное, словно  и нет ни каких тревог, и беды все отступили напрочь, летят облака светлые пресветлые и свобода их бесконечна, как бесконечна ласковая земля под ними.  На вершине Диван-горы эта бесконечность особо чувствуется, величественная и фантастическая панорама Куйсумского нагорья – череда причудливых вершин окружающих Такмака.
- По всей видимости обращенная в камень свита князя Такмака. – выкликает Тойво
Зрелище потрясающей силы, потрясающей гармонии и красоты. Птицей гордой и свободно парящей чувствуешь наедине с этой восторженной громадой мироздания.
«Вот иметь бы орлиные крылья, сильные, упругие крылья, чтобы развернуть их в полную ширь,- думает   уже про себя Тойво, - оттолкнуться и к небу. Взмахнул, побежал, вобрал воздушные потоки и поплыл туда вверх упоенно и державно. И весь мир перед тобой как переполненный сосуд в золотой огранке, в нем радости, счастья немеренно. Летишь и поешь всем сердцем, всем своим существом к чему-то невероятному стремишься. И нет тому предела и окончания. Звезды отражаются в реках, птицы парят, зверье всякое в дебрях голову ввысь тянет, словно родного в тебе чуют. За тем, неясны страсти людские, далеко все. И мир и восторг в твоих свершениях. Миг, распахнул крылья и перенесся к подножию дальней горы, просто, то до чего. Вот с какими стихиями нужно соизмерять свою жизнь, Вот какими масштабами мыслить. Стремится к чему.
Стоят ребята  потрясенные красотой. Вслушались, вобрали в себя, словно молитву красоте природной сложили и к подножию по каменистому спуску.
 Речка Базаиха бурлива и своенравна, шипит, поругивает незваных пришельцев. Нет, не пустит к дальнему берегу, к подошвам славного Такмака.
 – Но что, же зря пришли, бурчит Вилька. Сбросил с себя одежонку, и босиком по острым ледяным колючкам, сверкая острыми ключицами. Оглянуться не успели, как машет с противоположного берега. Вот я уже рядом с Такмаком! Обхитрил таки злющую Базаиху!  Плывет обратно. Приплыл на него смотреть без страха невозможно, зубы стучат, сам не то что синий, фиолетовый; какой-то жуткой гусиной кожей покрылся.   - Не-е-е-т-т  пе-р-р-реп –пра- в- ва от-т-меняется. 
- Чего, чего? -  переспрашивают ребята. – Не поплывем – говорит – течением захватит, да и окоченеть можно. – Спешно натягивает на себя одежонку, то и дело путаясь в   рукавах, да  штанинах. – Горячего бы сейчас.
- Будет тебе горячее, когда взрослые узнают о такой проделке – смеется Эйно. И вот все уже  бегут  прочь от неприветливой речки Базаихи 
- Смотрите какое солнце!, на вершине оборачивается назад Тойво, - Вы такое видели? – все оглядываются. – Солнечный диск как корона драгоценная венчает голову Такмака . Вспыхивают радужные потоки, устремляются в небо, концы радуги обволакивают на подобие мантии   плечи великана. - Что это? – Да кто ж его знает!  - Наверно стоило идти такую даль, что бы увидеть этакую красоту. – Где то я читал, что такое называется гало, что значит скоро придет тепло, начнется лето. – Спорим, я добегу быстрее до вершины. Спорим?  И с веселым визгом ребячья гурьба мчится по каменистому руслу высохшего ручья. – Я первый!

Звук долгий и тревожный огласил просторы Енисея. Навигация на реке уже началась. Воды запестрели судами. Потянулись на север баржи, лихтера, пароходы, прочие речные суда разного назначения и водоизмещения.  Шумно стало на воде.  В бараках спецпереселенцев тоже оживление. Невеселое оживление. Снова зудящие возгласы охранников, лишающие покоя всхлипы в ночи и думки разные, нехорошие, что сил лишают, по капле жизнь выцеживают. Скоро по вскрывшейся воде их должны отправить к окончательному месту ссылки, туда, куда можно было добраться только  в короткий срок енисейской навигации. Скудный барачный быт все-таки лучше полной неизвестности, все же, как то стерпелись, а тут снова масса всяких гаданий –  куда, да далеко ли, никто ведь ничего не объясняет. Что их ждет: строительство ли порта в Игарке,  рудники в Норильской тундре, бухта Омуленвая, что на Левинских песках, там поднимается рыболовное производство или ангарские золотые рудники, что среди тайги да комариных болот. Было от чего душе замаяться.
  И вновь они брели по пыльной дороге с сундучками и баулами со свернутыми в тугие узлы постелями, со всем, что могли поднять и вынести из своего прошлого. Из прошлого не всегда сытного, не всегда увенчанного радостью, благоденствием, но все, же свободного, без этого унизительного и гадкого клейма, - «спецпереселенец». 
На причалах третьего лесозавода наполовину уже загруженные баржи в трюмах их недавние соседи по баракам украинцы да забайкальцы, на палубе мешки с мукой и ящики с деталями от машин, накрытые грязным брезентом. Четвертый барак, в котором и семья Ряннелей весь размещается здесь же под открытым небом среди штабелей ящиков и мешков. На палубе всюду, куда проникает взгляд люди, найти место, где можно устроиться трудно, а по сходням все продолжают идти. Среди этого «гепеушник» в щегольском френче и перекошенном злобою лицом. – С дороги, с дороги! - раскидывает он стоящих перед собой старушек и детей. Что считаться, для него это вроде как и не люди вовсе, так быдло, малоценный  домашний скот, не больше. С дороги! проламывает он себе путь своими золотистыми крагами и щегольскими американскими ботинками. – Эх, велико скудоумие власть имущих! – раздается вдруг в толпе. Офицер резко оборачивается, лицо его пышет злобой, ноздри раздуваются как у взволнованного жеребца. Но вместо безобидных старушек перед ним вдруг вырастает громада богатыря из четвертого барака по фамилии Талза.  Невольно рука «гепеушника» тянется к кобуре. «Не дури родной!» - Талза легонько как у ватной игрушки отводит руку вояки от кобуры и так же легонько, словно в том нет  никакого веса приподнимет офицера над палубой, потом словно шутя ставит и вовсе на голову.  Военный беспомощно перебирает в воздухе ногами, ревет как взбешенный бык. – Отпусти, а то арестуем. – Талза добродушно улыбается, - Докладывать не советую. Вмиг уволят. – и осторожно как хрупкую игрушку, переворачивает не в меру ревнивого охранника в прежнее положение. Тот похож в этот миг на лилипута  из книги Джонатана Свифта, движения  его суетны и мелки и страшного в нем сейчас не на грош. Точь-точь лилипут вырвавшийся из рук Гулливера. Тойво видит ухмыляющуюся в толпе физиономию рыжего Вильгельма, тот подмигивает приятелю. Но разговаривать с другом некогда, на руках хнычущий Вяйне, нужно непременно найти место на переполненной палубе. Наконец устроились в проеме между двумя штабелями. Сейчас нужно запастись терпением и только ждать.
Неуклюже и медленно тянулся по реке караван перегруженных барж. Накрапывает меленький дождик, лесистые берега, словно косматые гривы каких то диковинных животных вздымаются вдоль серебристой речной глади. Иногда горы достигают поистине гигантских размеров, полностью закрывают пространство, ползущие суда как бы оказываются заключенными в узкое каменистое русло между этими громадами. Впрямь страна Колосов из волшебных книг. Тойво то и дело откидывает колючий брезентовый полог, под которым укрылось их семейство и с нарастающим изумлением вглядывается в движущиеся им навстречу державную силу. Суло тут как тут, он тоже весь на нервах, фантазии так и рвутся из его распаленного воображения. 
-  Похоже эту страну населяли одни лишь великаны. – шепчет он ушко старшему брату. – Может это разное зверье, на которое охотился богатырь Такмак.
 - А может то стада царя Енисея. – предполагает Тойво.
- Ты посмотри, посмотри какая высота, это были не иначе великаньи слоны.
- А может чудища какие похлеще, о которых мы и вовсе незнаем.
- Ну и страшные они были, должно быть.
- И вовсе не страшные. Это так, только с первого взгляда, без привычки, а так очень добрые и умные.
- И очень любили своих хозяев.
- Точно как собачки бегали и хвостиками виляли. Бегут, а земля дрожит под ногами.
- И листья с деревьев валятся…
Ребята засмеялись, представляя это забавное зрелище.
- Тсс тише вы там, Вяйне только уснул, все на ушки жаловался, - окликнула их мать, - а вы шалите.
Буря налетела как то внезапно, во время ночной стоянки на пристани Стрелка  в том самом месте, где в Енисей впадает Ангара. Похоже, начавшийся Ангарский ледоход и принес эту непогоду. Свирепый,. холодный ветер рвал мокрый и  одубевший брезент, Тойво со всех сил сжал свой край мокрой, непокорной ткани как то просит отец, но сил не всегда хватает, конец вырывается, тяжело как жесть грохочет на ветру больно хлещет по лицу и рукам. Колючий мелкий снег запорашивает все на свете. Наконец Хейкки удалось закрепить край и исходя крупной дрожью они все прижались друг к другу. Согреться было практически невозможно.  Баржу начало раскачивать, она то и дело ударялась о стоявшие рядом двухпалубные пароходы «Спартак» и «Ян Рудзутак». На одном из них упала шаткая настройка. Послышались крики людей, стоны раненых. Баржа начала крениться. – Что это? Мы тонем?- Нет! Мужчины, поддерживаете мешки! – Да они же нас раздавят! – Держите! Буря идет на спад, нужно только выстоять! – Кажется у нас пробоина! – Бросьте, не сейте панику!
По палубе с фонарями бегут, какие-то люди. - Быстрей, срочно в трюм. Кажется кто-то упал за борт. Да держитесь же, в темноте ничего невидно.
Думать о тепле, о том, что бы укрыться от ветра уже не приходится, главная задача удержать, теряющий равновесие груз, он угрожающе наклоняется и сил едва хватает, что бы удержать его в том состоянии. Нет ни женщин, ни детей, ни стариков все в этот момент едины, стараясь  выжить, и во что бы ни стояло удержать надвигающуюся лавину ящиков и мешков. Они руками, ногами, всем чем можно, упираются во многокилограммовый штабель, буквально впиваются в него и держат долго до полного изнеможения. Повсюду на палубе происходит тоже самое. Они вроде бы и не слышат когда отец говорит, что буря утихла и больше можно не держать мешки. Ему приходится повторить это несколько раз.   
В темноте слышно как стучат зубы продрогшего Вяйне. Суло прижимается плотнее к Тойво. – Все хорошо, все уже прошло- повторяет  тот уже во сне и плотнее прижимает братишку - Великаны нам непременно помогут… И ему уже снился сверкающий ярко начищенными доспехами богатырь огромного роста шагающий им с Суло на встречу. Огромный, сильный, он улыбался и протягивал   кедровую ветку…
Очнулся он от толчка в бок. Не сразу понял что происходит. Заплаканная, простоволосая женщина держала его за руку и повторяла переделанное на русский лад его имя. – Толик, Толик…, - причитала женщина, - где Виля? Почему он прячется от меня? Тойво узнал мать своего приятеля Вильки. Все еще плохо понимая происходящее он все же почувствовал как что-то страшное охватило его сознание, какая то внутренняя духота от которой  было не уберечься не избавиться, она давила и давила не давая ни шанса на спасение, не малейшего перерыва.
А женщина монотонно повторяла, без всяких эмоций, без всякого намека на оценку событий: Он искал тебя вчера, где вы прятались? Толик вы же вместе были? Скажи где он? Он же любил тебя, он за тебя мог убить скажи пусть придет…  Где мой Вили?
Как страшен, как отчаянно жесток был тот момент. Как то не укладывалось в голове что Вилька мог погибнуть, такой бесстрашный, такой бесшабашный, сотни раз выручавший его   в трудную минуту. Он вспомнил ледяной берег Енисея, переправу через Базаиху,  драку с беспризорниками, когда Вилька выбил нож из рук грязного бандюгана. Да такое тоже было.
– Погодите, я его поищу, - поднялся он навстречу женщине. Погодите, я уверен, что он где то рядом. Я непременно его найду.  Нет, нет Вилька ни как не мог потеряться. Он же живучий – говорил и чувствовал, что робкая с тонкими крылышками надежда уже приподнялась над его головой и готова упорхнуть навсегда.
Он бежал по палубе баржи, окликал людей с парохода, заглянул в трюм, обошел все забитые людьми проходы, наконец поднялся на мостик, - Вильки нигде не было, напрасно он выкликал его имя, некто не откликался ему, напрасно спрашивал у каждого встречного.   Холодные буруны носились по серой глади Енисея.  Вильки нигде не было. Он опустился прямо на ступенях траппа, прижался к поручням и горько заплакал.
Его окликнул сурового вида старпом. Он ответил не сразу, а когда ответил, ему почудилось, что это был вовсе не его голос:   
- Утонул Вилька, рыжий мальчик по фамилии Кригер.