ПИЯ – НЕРОЖАВШАЯ МАТЬ
У нее редкое имя – Олимпиада Исаевна. Близкие и родные зовут коротко и ласково: «Пия, тетя Пия, бабушка Пия». А дети – просто мама.
Ее отец погиб в первой мировой войне. Мать поспешила вторично выйти замуж. Пошли рождаться сродные братья и сестры. Тесно стало в отчем доме. Пия набавила для документов пару годков и пошла за полюбившегося парня Кирилла Дейхина.
Трудное было время – голод, разруха, НЭП, неустройство первых коммун, происки кулаков… Счастливое было время – молодость.
Рядом с Кириллом пахала, сеяла, жала, сено косила, стога метала. А по вечерам, сидя на лавочке, пела с подругами песни.
Детей у Пии с Кириллом не было. Так она помогала соседских пестовать. Благо, Фекла Черепанова своему Михаилу почти каждый год дите дарила. Пия ребятишек гостинцами баловала, помогала Фекле по хозяйству. Мужья их вместе работали, добрыми соседями жили.
В июле сорок первого года проводили подруги своих мужей на фронт. Долго голосили, будто знали: быть беде.
Через год, защищая Родину, погиб огнеметчик Кирилл Дейхин.
Выходя из окружения зимой сорок второго, обморозился пехотинец Михаил Черепанов. Вернулся домой без ног, с орденом и медалями на груди.
Трудно жилось Пие без мужа, еще труднее – Фекле с малолетками и мужем-инвалидом.
Первую зелень с огорода, ржаные лепешки Пия несла соседям. Дети Черепановых, порой, как стайка голодных птенцов, ходили за ней, ожидая «подкормки».
Фекла горько шутила: «Забери половину ребятишек себе, сил моих на эту ораву не хватает».
Когда родился очередной мальчишка. Фекла подняла его на ладони и, повернув в сторону Пии, прошептала: «Смотри, Колька, вон твоя новая мать».
– Будет тебе, – обиделась Олимпиада, – не отдашь ведь, – зачем зря говорить?
Через несколько месяцев Фекла Черепанова умерла.
Много в человеческой жизни загадок. То сон привидится и сбудется, то слово вырвется, будто провидение само. Так и Фекла, будто чуяла беду, будто завещание оставляла. Потеряла Олимпиада покой, вспомнив слова подруги.
После похорон соседки зашла к Черепановым. Дети сидят смирно, смотрят, как отец переживает свалившуюся на семью беду.
Села рядом с вдовцом на скамейку: «Не убивайся, Михаил, – у самой слезы глаза застили. – Как-нибудь сельчане не обидят, пожалеют сирот. Колю я заберу. Сегодня не успела копны сметать, завтра схожу на покос и заберу…»
На следующий день пришла с работы, а сестра Мария несет навстречу восьмимесячного Колю. Вместе с качалкой.
Баньку натопила, стала малыша купать, а из головы Феклины слова не идут: «Смотри, Колька, вон твоя новая мать…»
Всю ночь заснуть не могла, думала об одном и том же: «Негоже Черепановых по разным семьям разлучать, а одному Михаилу не справиться с пятерыми малышами. Другой выход искать нужно».
Попробуй разобраться в себе, когда еще верится в бабье счастье. А сердце неугомонно подсказывает: стыдно надеяться на него, когда рядом человеческое горе, когда малые дети остались при калечном отце и очень нуждаются в женской заботе, в материнской ласке.
Ведь, в конце-то концов, женская доля, женское счастье в том и заключается, чтобы хранить семейный очаг, растить детей, быть мужу надежной опорой в жизни. Иначе для чего жить, для чего быть женщиной?!
Дочь солдата, солдатская вдова, безграмотная крестьянка, Пия сердцем дошла до истины, выбрала именно то решение, которое могла выбрать сердобольная русская женщина, - она решила воспитывать пятерых сирот, став женой искалеченного на войне солдата. Решила твердо, аж в душе захолонуло, будто с крутого берега очертя голову в студеную воду бросилась…
Ребятишки, мал мала меньше, скучились вокруг отца. Старшему, Ивану, – десять лет. Василию – восемь. Геннадию – шесть, Ниночке – четыре. Младший, Николка, счастливо пускал пузыри во сне, лежа на руках у Пии.
– Кто мамкой звать будет? – скрывая неловкость положения, спросил Михаил Егорович.
– Я, – поспешно откликнулся Генка, замурзанный карапуз с голым животом. Он находился в том возрасте, когда любое проявление добра подкупает детскую душу. А сколько хорошего сделала ему соседская тетя, и сказать трудно!
– Я тоже буду, – глядя на отца, отозвался Вася.
Девочка, как ласковый котенок, подошла к женщине, и, протянув худенькие ладони, прошептала:
– Мамка, возьми на ручки.
Пия посадила ее на колени, спрятала глаза в пенном водопаде детских волос.
Один Иван, потупившись, молчал.
– Ну, вот и ладно, – оборвал затянувшуюся паузу отец. – Теперь слухайте Олимпиаду Исаевну, как родную матушку…
Многодетная мать… Чужих детей. Ни одного не было, а тут – разом пятерых под крылышко приняла. Перед всем честным народом, перед совестью своей обязана теперь отвечать за детские судьбы.
Продала дом, купила корову, большой огород завела. Время трудное – Советская Армия супостата в логове добивает. Все колхозные урожаи – для фронта, для победы. Сельчане, в основном, за счет подсобного хозяйства живут. Трудно. А что сделаешь? Всей стране не легче.
От коровы – молоко, с огорода – зелень, картошка – вот и сыты дети. Труднее с одеждой. Совсем обносились ребятишки. Обуви нет, штаны на ладан дышат. Ночами мастерила из своих кофт платьишки для Ниночки, перешивала Кирилловы рубахи и штаны для сыновей. Как могла, одевала, обувала детей, чтобы в школу ходили.
Одной думкой жила, одной заботой: «Не хворали чтобы, хорошо учились, правильными людьми выросли».
Утром, чуть свет, коров доила, готовила еду, собирала детей в школу, мужа на работу. Целый день вокруг печи, в огороде, некогда на свет белый взглянуть, на себя в зеркало посмотреть. Случалось, в минуты размолвки с Михаилом (чего не бывает в жизни семейной!) сожалела о случившемся в жизни. Но как только дети прижимались к ее плечу, сразу пропадали мысли о собственном благополучии. И вновь становилась она матерью, и вновь, не сгибаясь, несла свое тяжелое и сладкое женское бремя.
Николашка-малыш в детский садик ходил, потом захандрил: «Мамка, не хочу в сад, хочу только с тобой…»
Обняла мальчонку, к груди прижала:
– Ладно, сыночка, оставайся.
Всюду с собой малыша брала. Для работы накладно, зато на сердце радостно: «Прикипели дети, как к родной матери потянулись».
В повседневных хлопотах увяла красота, забылись песни, что в юности пела, забылись желания, загаданные в пору звездопада, забылось даже то, что детей не она рожала. В каждом ребенке видела свою кровинку, черточку характера, стать свою, походку, улыбку. Глядя на детей, думала: «Родненькие мои, да как бы я жила без вас?».
Мы сидим с Олимпиадой Исаевной в горнице свежевыбеленного домика, перебираем многочисленные фотографии, фронтовые треугольники от погибшего мужа. Орденские книжки умершего недавно Михаила Егоровича, письма от детей и внуков.
На одном из конвертов обратный адрес: Запорожье. Там работает инженером на автомобильном заводе старший сын, Иван. Вот и фотография его. На обороте надпись: «Дорогой маме».
Около бабушки трутся двое малышей. Один, белоголовый, совсем кроха, тычет пальчиком в снимок: «Бабусенька, это ля?»
Олимпиада Исаевна гладит его сметанные волосы, пристально смотрит на фотографию старшего сына:
– Иван долго мамой не звал. Слушался, по хозяйству помогал, а мамой не звал. Я не корила: парень большой был, когда родная мать умерла, такому силком душу не перекроишь. Когда сам отцом стал, тогда и понял, мать я ему или нет.
Ее дети обрели крепкие крылья, разлетелись из отчего дома в разные концы нашей необъятной Родины. Стали именно теми нужными стране людьми, о которых мечтала Олимпиада Исаевна: Василий добывает сибирскую нефть, Геннадий учит молодых механизаторов, Нина работает главным бухгалтером на одном из предприятий, Николай после окончания сельскохозяйственного института создает животноводческие комплексы. Пишут маме, приезжают в гости, зовут к себе на жительство. У каждого – по двое – трое детей. Внуки тоже знают и любят свою бабушку. Самый младший, Миша, к письму Николая, подарочек приложил: нарисовал солнышко, дом, бабушку на скамейке, и написал неуверенно и крупно печатными буквами: «Ба…».
Держу в руках небольшое красное удостоверение советского периода с золотым теснением на обложке: «Указом Президиума Верховного Совета РСФСР Черепанова Олимпиада Исаевна награждена «Медалью материнства».
Наверное, это справедливо?!