Колёр локаль

Лев Ханин
 Так называется книжка стихов Сергея Чудакова, вышедшая в первом издании в таком-то году, а третьим в тринадцатом. Уточнять года издания смыла особого не имеет, поскольку печатался сборничек в количестве пятиста книжек и особого сбыта не имел. И сейчас, закажешь - пришлют. Тлетворное дыхание интернета тлетворно не всегда, подчас наоборот - благовонно. Читая то, что представлено в книге, удивляет то обстоятельство, что стихи хороши, но тотально, в глухую, не известны. Где-то там, в Москве, кто-то знавал и поэта лично, и, может быть, даже ценил его, но … это вечное, но! Очередное несовпадение жизни поэта и обстоятельств всеобщей жизни. Что-то похожее на жизненный путь Венечки Ерофеева. Но тот, чтобы не погибнуть, буквально, от голода, пошёл копать траншеи и «класть кабеля». Видимо, поначалу, были силы. У Сергея Чудакова стезя, так сказать жизненный путь, был покривее:                Я живу на доходы от школьницы
                на костре меня мало спалить
                разреши самогонки-свекольницы
                из резиновой грелки налить.
   И вроде не виноват никто, но на каком-то курсе поднял бунт супротив совсем уж тупых преподавателей, за что, разумеется, был тотчас отчислен из университета. В армию не взяли: или косил умело, или был болен уже тогда. Но его путь в жизни предопределён не был, если судить по тем стихам, что уцелели на обочине этого самого жизненного пути.  Он пытался зацепиться за свои таланты, но хватило лишь его на занятия литературного негра. За чужими фамилиями, вовсе не бурным потоком шли его статейки. На жизнь, конечно, не хватало. Даже если и много на неё проклятую и не надо. Но хоть чуть-чуть-то и надо:                Поздний час и буфет закрывают
                Алкогольный кончается бзик
                Шифром гибели стих возникает
                На полях недочитанных книг. 
   Говорить о жизни поэта, когда есть хотя бы горстка его стихов, бессмысленно. Он сам себе биограф, причём из лучших. Никто свою жизнь не знает доскональнее его, и никто, понятное дело, лучше его её не расскажет. Но с Чудаковым сложнее: этот человек-чудак стишки свои, может быть, любил и решительно отказался от того, чтобы трястись над рукописями, завести архив. Высказался – забыл. И пошло всё к такой-то матери. Знать,_  мыслит он, - никого и ничего не хочу. И не буду. Но рукописный сборничек остался, и вот на его основе построили «Книгу стихов» Сергея Чудакова. Представьте себе: удивительной силы художник. Осталась от его картин несколько клочков, часть палитры с засохшей краской. И это всё, что есть. Если в живописи понимаешь, то конечно, можешь представить, каков был уровень этого таланта, но то, на что способен этот несомненный талант, тебе не предугадать. Пути его неисповедимы. Книга Чудакова собрана теми, кто ценит поэзию. Но поэт оставил немного от того, что было им сказано. Общество его не любило, но и он его не любил. Гарантированно, он бы любое общество не любил. Хотя «своё, родное», не любил особенно:   
                Оглушены трудом и водкой
                в коммунистичеcкой стране
                мы остаемся за решёткой
                на той и этой стороне.
   Книга не то чтобы испорчена…, вступительная статейка вызывает недоумение. Постоянный автор «Родной Кубани» сводит в ней счёты с Иосифом Бродским. Бродский имеет несчастье быть нелюбимым литераторами этого круга. К чему здесь Бродский? Поэты были более, чем хорошо знакомы. И когда в семьдесят каком-то дошёл до Бродского слух, что Чудаков погиб, замёрзши в очередную зиму в каком-то парадном, он написал стихи «На смерть друга». Друг его пережил, и по этому поводу сей господин острит. Остроты его подловаты, но ни Чудаков, ни Бродский сказать уже не могут ничего. А может быть, они бы с этим господином и разговаривать бы не стали.
   Для чего я написал эти несколько строк? Вдруг, думаю, кто-нибудь из тех, кто их прочтёт, захочет открыть, эту не бог весть как хорошо отпечатанную книжку, и прочтёт, что-то вроде:                Оранжевая золотая
                С дубов слетает с кленов с ив
                Лесные власти отступая
                Бросают в панике архив.
   Он задумается о себе, об осени, о поэте и вообще о чём-либо. Думать, вообще полезно.