Женщины. Судьбы. Рассказ четвертый

Татьяна Осипцова
За окном мела вьюга, завывал февральский ветер. Так бесновался, что казалось, еще чуть-чуть – и взломает раму, ворвется в теплую тишь парикмахерской.
Две мастерицы, скучая, попивали чаек, уже третий раз на дню.
- В такую погоду хороший хозяин собаку во двор не выведет, - изрекла Нина.
- А плохая собака сама хозяина вытащит, - усмехнулась в ответ Лена, в прошлом заядлая собачница. – Вот помню, Карай у меня…
- Да хватит! Я про всех твоих псов наизусть помню! – отмахнулась коллега. – Ну и денек! Разве заработаешь при такой погоде? На улице ни души.
Нина обернулась к окну. То, что виднелось за ним, улицей назвать было нельзя: парикмахерская располагалась во дворе, в одной из трех точек-общежитий. Правда, уже лет десять общежития считались такими же жилыми домами, как и все в микрорайоне, однако название приклеилось, да и суть проживания не сильно изменилась: одна кухня на двенадцать комнат, по шесть с каждой стороны. Хуже, чем коммуналка. Зато – как в деревне, все друг друга знают, вселились молодыми и когда-то работали вместе. Не то, что в обычных домах, где подчас неизвестно имя соседа по лестничной прощадке.
Для парикмахеров такое всеобщее знакомство было на руку, вроде рекламы. Если кому понравилось – друга, соседа с собой приведет. Иной раз столкнутся посетители в парикмахерской, и давай соседям косточки перемывать – а те тоже здешние клиенты. Поэтому Нина с Леной знали о местном населении много – больше, чем они сами о себе рассказывали.
- До 23-го всего неделя, что-то мужики не шевелятся, - отвернулась от окна Нина.
- Придут, куда они денутся.
- А там и восьмое марта… Хоть заработаем.
- Не сглазь. Помнишь, на Новый год? Поназаписывались перед своими корпоративами, а сколько не пришло?
- Ну да, а я трех человек отослала сдуру. У меня, говорю, запись. Тьфу ты! Вот терпеть не могу, когда не предупреждают! Трудно позвонить, что ли?
- Я тоже зарекалась: пришел нежданный клиент – надо брать, потом выкручусь как-нибудь, - отозвалась Лена. - И все равно, сколько раз прокалывалась.
Звякнул колокольчик на двери. Парикмахеры отставили чашки, обернулись.
- Привет, Лизок! – встала навстречу Лена. – Давненько тебя не было… Раздевайся.
- Ну, погодка… - стряхивая возле двери дубленку, ворчала клиентка, живущая в соседнем общежитии. – Ни за что бы из дома носу не высунула – да в зеркало на себя уже смотреть не могу, а следующий выходной мне светит только через две недели.
- Что у вас там, совсем сдурели? – привычно поинтересовалась Лена.
Она считала себя большим психологом по профессиональной части. Следует всегда выказывать внимание к жизни клиентки. Помнить, где она работает. Замужем, нет. Есть ли дети и проблемы в школе… Надо стараться все это держать в голове, потому что для многих поход в парикмахерскую вроде сеанса психотерапии – не близко знакомому человеку подчас выкладывают то, что другу и родственнику не расскажут. Приходится терпеть разговоры о болячках (чего Лена особенно не любила), поддакивать, советы давать. Впрочем, интерес у мастериц почти всегда бывал искренним. За годы работы на этом месте набралось немало постоянных посетителей,  чужие дети на глазах выросли. Со многими держались запросто, по-домашнему. И эта теплая «не салонная» атмосфера клиентуре нравилась.
- Сегодня позвонили – сменщица прямо с работы в больницу загремела, - повесив дубленку, сообщила Лиза. - Аппендицит, представляете?
- Сто лет про аппендициты не слышала. Я думала, их теперь и не бывает. А что хозяйка-то ваша, не может сама поработать?
- Я тебя умоляю! Ты что, Юльку не знаешь?
Хозяйка обувного отдела в торговом комплексе, где работала Лиза, совсем недавно выехала из этого дома в собственную квартиру, и была Лене и Нине хорошо знакома. Парикмахерши понимающе переглянулись. Нина усмехнулась и подала реплику:
- Юлька пока начепурится, как раз торговлю можно сворачивать. Она ж раньше двух часов на человека не похожа. Видела я ее один раз без макияжа…
Клиентка наконец уселась в кресло.
- Ну что, химия? – спросила Лена.
- Как всегда. Голову я помыла.
- Молодец. Помнишь. Впрочем, и здесь можно было помыть. Не проблема.
Она закутала Лизу в пеньюар, достала коробку с бигуди, взяла в руки расческу-хвостик и принялась за дело.
- Что там у вас новенького?
- Да все по-старенькому, - отозвалась клиентка.
- Дочка учится все так же, на одни пятерки?
- Что теперь эти пятерки, когда ЕГЭ?
- Да уж, устроили реформу в образовании. Вот чего их не устраивала старая добрая система? Мне кажется, дураков среди молодежи значительно больше стало, чем в наше время!
- Да еще пьют, а то и колются! – поддержала Лиза.
- Сынок-то как?
- Заканчивает уже. Последний курс. Да, вот новость – на комнату мы подали, чтобы ему отдельная была.
- Что значит – подали, кто ее даст? – удивилась Лена.
- Так у нас соседка умерла.
- Да что ты? Молодая?
Последний вопрос Лена могла и не задавать, в бывших общагах стариков не водилось.
- Сорок пять. Да ты ж ее знала! Татьяна.
- Какая Татьяна?
- Да которая к тебе ходила укладки делать!
- Да ты что? – обмерла Лена.
Она даже кончила крутить бигуди, переглянулась с Ниной.
- Ты ее помнишь?
- Конечно! Она еще недели за три до Нового года записалась на тридцать первое, мы спорили, кому с ней возиться, мне или тебе. Вот кошмар-то!
- С ней столько работы всегда было, - будто оправдываясь, начала объяснять Лена сидящей в кресле Лизе. – Она первый раз пришла в августе, и спросила, сколько будет стоить укладка. Сказала, что только из больницы, рука не поднимается. Я подумала – перелом был. А у нее на голове прическа, как у учительницы из «Республики ШКИД». Сейчас таких и не носит никто. Я посмотрела, прикинула. Начесать да закрепить шпильками шишку на макушке. Сказала – триста. Она согласилась, а я потом раскаивалась, что так мало запросила. Расчесывать пришлось минут пятнадцать: волосы густющие и начес свалявшийся…  Голову ее шампунем помыла – нашим не захотела. Она еще с собой маску для волос принесла - опять время. Затем попросила кончики волос смазать специальным маслом, чтобы не секлись – его тоже с собой притащила. Я собираюсь сушить – а она просит: «Завейте на бигуди, а то держаться не будет, я надеюсь с этой прической неделю проходить». Спрашиваю: а как спать-то будете? «Валик под шею подложу», - отвечает. Накрутила я ее, высушила, начесала жутким образом, уложила с ее подсказками – я таких стогов на голове сроду не делала! Лаком капитально залила. Провозилась в первый раз чуть не четыре часа – за триста рублей! Потом руку набила, быстрее стало получаться.
- Да уж, причесочка у нее была! – подтвердила Лиза.
- И, главное, неудобно больше денег просить, вроде как я цену уже сказала. И к тому же, человек больной. Мы уж ждали, скорее бы у нее рука начала действовать.
- Я за два с половиной часа управлялась, когда она ко мне попадала, - вставила Нина.
- Ты ловчее, - отозвалась Лена, все еще не вернувшаяся к работе.
- Просто ты болтаешь больше.
Поймав намекающий взгляд коллеги, Лена вновь взялась за расческу.
- А что с комнатой? Я не понимаю, у нее что, лишняя была? А муж-то ее, и сын?
- Какой муж? Какой сын? – выпучила глаза Лиза. – Нет у нее никого, и не было никогда, одна, как перст! В хосписе умерла, двадцать девятого декабря забрали, а первого числа и… все. Рак.
- Да ты что? – выронила расческу Лена, и даже не наклонилась за ней. Она стояла ошарашенная, глаза заволокло слезами.
- Пошли перекурим, девчонки, - выдохнула она через несколько секунд. – У меня просто в голове не укладывается. Как же так?
Лиза, уже с накрученной макушкой, с готовностью поднялась с кресла и двинулась за мастерами в их каптерку, перекурить и рассказать подробности.

Танечка Болотова росла девочкой наивной и восторженной, будто не от мира сего. И выглядела соответственно, на ровесниц совсем не походила. Широко распахнутые голубые наивные глазищи, две строгих косы – такой она была в школе. Девчонки красились, на свидания бегали, кое-кто уже целовался, а она все сидела над книжками, мечтала о чудесном принце. В их поселке принцев не наблюдалось, а Таня не торопилась отдать свое сердце кому попало. Бабушка эту разборчивость одобряла.
«Ты вначале выучись, - говорила она, - профессию получи. На себя надеяться надо. Муж – он сегодня есть, а завтра – фьюить, и улетел. Вот как дед твой – чтоб ему икнулось там, где он шляется».
Тридцать лет бабушка жила без мужа, а последние четыре года одна воспитывала внучку. Танины родители погибли в страшной аварии в небе над Днепродзержинском. Возможно, горе отдалило ее от подруг – тринадцатилетние не готовы разделять чужую скорбь. А может виной тому была излишне романтическая склонность девушки к фантазиям. Потому что едва Таня оставалась наедине с собой, как тут же появлялся и ОН – широкоплечий, русоволосый, улыбчивый и надежный. Любимый. Единственный.
Знать бы, где найти такого.
ОН нашелся сам. В Ленинградском химико-технологическом, куда она поехала учиться после школы. Он заметил Таню возле расписания, которое она, вчерашняя абитуриентка, переписывала в свой блокнот.
- Вот так коса! – раздалось за ее плечом. – Я думал, таких уже не бывает.
Таня обернулась, взглянула и замерла, узнав ЕГО.
- Я на третьем курсе учусь, меня Алексеем зовут, а тебя? – улыбнулся сероглазый  парень.
- Таня, - пролепетала она, не сводя с него восхищенных глаз.
Ленинградец Леша стал опекать первокурсницу из глубинки. Вначале это казалось всего лишь опекой. Он знакомил Таню с городом, водил по музеям, иногда приглашал в кино. Мартовские ручьи пробороздили подтаявший под весенним солнцем  снег, когда он впервые поцеловал ее. Она давно ждала этого поцелуя, но была благодарна, что он не поторопился – значит, это настоящее, навсегда.
Они оба чувствовали, что навсегда. И Ольга Валентиновна, Лешина мама, так думала. Да что там мама! У любого, кто глядел на эту пару, теплело на сердце.
Со свадьбой не торопились, и с близостью тоже. Так решил Леша. Ведь его Танюшка особенная, немного не от мира сего. Сама Таня о таких вещах не думала. Свадьба, которую они наметили через два года, после того, как Леша окончит институт и станет зарабатывать, представлялась ей началом новой эры, фантастически счастливой.
Они часто мечтали вместе, проигрывали сценарий своей будущей жизни. Вначале поживут с мамой – места в двухкомнатной квартире хватит. Ира, Лешина сестра, хоть и прописана там, но муж у нее военный и сейчас они на Украине. Работать оба будут, скорее всего, на Пластполимере – большинство туда распределяют. Конечно, Леша, такой активный, трудолюбивый, быстро выдвинется. Мастером станет, или начальником смены, а в итоге и до главного инженера дослужиться может. Тане, само собой, блестящая карьера не светит, ведь у них будет сын. Русоголовый сероглазый мальчишка, весь в отца. Очаровательный озорник. Порой Тане будет трудно с ним справляться, и она станет призывать на помощь авторитет Леши. Безусловно, она научит сына уважать папу. Спорили об имени. Таня хотела назвать Алексеем, но Леша был против. Масло масленое. Тогда Юрий, предложила она. Против Юрия Леша ничего не имел. Юрий Алексеевич – это звучит!
Они будут прилично зарабатывать, вступят в кооператив и получат отдельную квартиру. В одиночку, без Леши, Таня мысленно обставляла ее, ориентируясь на витрины мебельных магазинов, и прикидывала, что купить сначала, а что потом. Она была уверена – их дом станет теплым и уютным. Они заведут кота – серого, пушистого умницу. Таня обязательно выдрессирует его, чтобы приносил Леше тапки. А что? Куклачев дрессирует кошек, и она сумеет.
Прошло больше года. Чуть ли не каждый день бывала Таня у Леши дома. Ольга Валентиновна иной раз ласково называла ее доченькой, и намекала сыну: чего тянуть, женитесь уже. На что Леша отвечал: «Как я могу жениться, когда сам на твоей шее сижу? Вот стану зарабатывать…» И вечером неизменно провожал Таню до общежития. У его дверей они долго целовались, до того, что у Тани голова начинала кружиться. Она с трудом отлеплялась от него, и прогоняла: «Иди уже, иди, Лешечка. Скоро автобусы ходить перестанут».
На каникулах после четвертого курса друзья предложили Алексею участвовать в спуске на плоту по притоку Енисея. Обещали кучу впечатлений: места дичайшие, красота, природа, возможность ощутить себя робинзонами. Леша идеей загорелся. Вместе сооружали надувной плот: кроили, сшивали, пропитывали стеклоткань эпоксидкой.  Танечка помогала, и канючила – ей тоже хотелось с ними. Леша смеялся: «Куда тебе, беляночка моя? Ты в первый же день на солнце обгоришь. Река там порожистая, а ты плавать не умеешь. И вообще – плот на четверых рассчитан, продукты и те по минимуму берем. В основном на рыбу надеемся».
Ребята  уезжали 15 июля. Обратный поезд должен был доставить их в Ленинград 20 августа.
Они не вернулись. И непонятно, где искать. Таня могла показать на карте лишь примерный маршрут экспедиции. К середине сентября отец одного из Лешиных друзей полетел в Красноярск, оттуда в Абакан. Стучался во все двери, настаивал, просил. Добился: один раз вертолет пролетел над предполагаемым местом пропажи. Никого и ничего не нашли. Сказали: «Извините, мы не можем тратить народные деньги на поиск самодеятельных туристов».
Ольга Валентиновна почернела от горя. Танечка, на удивление, держалась. Только странность какая-то в ней появилась. Вначале она успокаивала несостоявшуюся свекровь: «Ведь ничего не нашли, ни следочка от их пребывания. Может, они на другую речку отправились и заблудились. Лешенька найдется, надо только верить». Чуть позже: «Мы не видели его мертвым, значит, он жив». А потом: «Он жив. Он со мной».
Сокурсникам могла сказать: «Фильм новый вышел. Говорят, интересный. Мы с Лешей обязательно посмотрим». Окружающие поначалу стеснялись одернуть: «Опомнись, его нет!»  После стали многозначительно переглядываться за ее спиной, подразумевая за снисходительными улыбками: «Совсем сдвинулась…»
Но ее искренняя вера служила Ольге Валентиновне утешением. Она предложила Тане жить у нее, и два года они вместе ждали возвращения Лешеньки. Пока сестра Алексея не развелась и не вернулась со своими двумя детьми в родной дом.
Тане пришлось вновь занять койку в студенческом общежитии. Когда закончила институт, перебралась в другое, в отдельную комнату.
Работником она была добросовестным, человеком приветливым. Мужчины на Пластполимере поначалу проявили к симпатичной новенькой внимание. Однако если кто-то из них предлагал встретиться после работы, она с улыбкой отказывалась: «Я спешу. Меня дома муж ждет». Женщинам-коллегам в лаборатории рассказывала, какой он у нее умный, заботливый, принципиальный. Ссылалась на мнение «мужа» о новом фильме или спектакле, рассказывала, как провели вместе выходные. Конечно, соседи по общежитию просветили сослуживцев,  что никакого мужа у Тани нет, но она настолько искренне верила в его существование, что лишь у одной хватило смелости и подлости сказать: «Ну хватит врать-то!»  Татьяна опустила глаза, покраснела,  и на несколько недель умолкла. А потом опять началось.
Все уже знали от выпускников химико-технологического историю Татьяны. Одни крутили пальцем у виска: «Шизанутая». Другие вздыхали: «А ты бы не шизанулась? Говорят, у них такая любовь была! Через год пожениться собирались. И – ни жениха, ни могилки! Да бог с ней – пусть воображает, что хочет, в остальном-то ведь нормальная девушка. Говорят, к матери своего парня до самой смерти как к родной относилась».
Вначале бабушка умерла, а вскоре и Ольга Валентиновна. Таня осталась одна. С Лешей.
Немного позже, когда перешла работать в СЭС, появился в ее рассказах и сын Юра. А затем кот Маркиз, разделяющий с сыном его шалости.

Лена придавила окурок в пепельнице.
- Нет, ну она так рассказывала – с подробностями, в красках! Ни разу не возникло впечатления, что сочиняет. Мы ведь с ней по столько часов болтали. Она в основном. Я чего-нибудь вставлю, а она тут же: «Вот-вот, и у нас похожий случай был». И давай опять про сына, про мужа, про кота. Какой-то будто он у нее необыкновенный, дрессированный.  Хоть кот-то был?
- Не-а, - отрицательно покачала головой Лиза. – У соседей в шестой комнате английский бульдог, он бы кота…
Лена все не могла успокоиться:
- С такой гордостью говорила о своих мужчинах! Про сына, как отлично в институте учится, в олимпиадах каких-то побеждает. Я даже завидовала чуть-чуть.  Вот же, думаю, бывают семьи! Муж жену на руках носит, сын пушинки сдувает… Счастье в чистом виде. И она сама симпатичная. Ухаживала за собой. Прическа, конечно, старомодная, но кожа свежая, макияж аккуратный. Улыбчивая. А глаза – такие чистые, наивные, будто у девицы из девятнадцатого века.
Нина согласно кивнула.
- Вот-вот, - подтвердила и Лиза. – Там Татьяне и место было, с ее мечтаниями и характером… В квартире все, конечно, знали, что она сочиняет для сослуживцев. Но в остальном – отличная была тетка. В смысле чистоты – не придраться. Всегда соседям помогала, когда надо было: в долг дать или с ребенком посидеть. Игоря моего по химии подтягивала  – это еще в школе. Нет, жалко ее, конечно…
- А что, никто и не знал?
- Узнали, когда из хосписа за ней приехали. Оказывается, у Татьяны уже договоренность была. А когда летом в больницу ложилась, не сказала. Предупредила, что не будет ее с месяц. Вернулась как ни в чем ни бывало. И вроде ничего. Не жаловалась. Только в последние дни редко из комнаты выходила. Да никто и внимания не обратил. Мало ли…
Лиза проговорила это, и покаянно вздохнула. Затем взглянула на часы.
Нина встрепенулась.
- Пойдем, я докручу. Ленка, смотрю, совсем скисла.
Они вернулись из каптерки в зал.
Лиза вновь устроилась в кресле, Нина принялась за работу. Лена с убитой физиономией уселась у окна.
Тихо бубнил телевизор, вещая об очередном коррупционном скандале, о крупной аварии и компенсации пострадавшим. Нина споро накручивала бигуди, Лиза рассказывала о надеждах на комнату для сына. У парня девушка. Будет, куда привести.
За полтора часа Лена единственный раз открыла рот – чтобы попрощаться с клиенткой.
 За окном давно стемнело. До конца рабочего дня – меньше двух часов.
- Как ты думаешь, придет еще кто-нибудь?
- Бог его знает. Холодрыга. Метель.
- Может, закроемся?
Лена имела право предложить такое. Хозяйкой салона была она. Раньше, пока ее парикмахерская была единственной в районе, здесь трудились три, а то и четыре мастера, в две смены. Теперь остались они с Ниной. Чаще работали вместе, но иногда и поодиночке, давая друг другу выходные. Подруги не придерживались строгого графика.
- Не идет у меня из головы эта Татьяна. Я сбегаю в угловой магазин? Помянем.
Нина кивнула.

Через пятнадцать минут на столике возле окна, где они обычно пили чай, стояла бутылка коньяка, две открытые коробочки с нарезками сыра и колбасы, хлеб, лимон. Нина достала рюмки из тумбочки, разлила коньяк.
- Давай. Царство небесное рабе божьей Татьяне.
Выпили, не чокаясь. Лена засосала лимоном, Нина положила на хлеб колбасу и сыр.
- Знала бы, копейки с нее не взяла! – не смогла сдержать слезы Лена и схватила салфетку, чтобы промокнуть глаза. Взглянула на отпечатки туши на мягкой бумаге и завершила: - Я себя такой сволочью чувствую!
- Да чего ты-то сволочь? Это я тебе твердила, что надо больше с нее брать, а ты, как всегда: «Договорились в первый раз, неудобно…» И так, считай, даром ее обслуживали.
- А мне сейчас стыдно. Тебе что – нет?
Нина уперлась локтями в стол, на несколько секунд спрятала лицо в ладонях. Когда подняла, призналась:
- Конечно, стыдно. Не за то, что деньги брали, а за то, что больше хотелось.
- Вот-вот. И у меня каждый раз, когда возилась с ней, в голове подлая мыслишка крутилась: «Неужели эта наивная дурочка не понимает, что три часа моего труда стоят в пять раз дороже? Хоть бы на чай добавила, что мне ее шоколадка!»
- У меня почище крутилось, я уж озвучивать не стану, - хмуро кивнула Нина, и взялась за бутылку. - Давай. Земля ей пухом.
- И Царствие Небесное, - отозвалась Лена.
Они выпили, и как положено на поминках, стали говорить о человеке, которого, как только что выяснилось, совсем не знали.
- Она эрудированная была, - припомнила Лена. – Как-то о книгах разговор зашел – много читала. А вот политикой не интересовалась. Большинство клиентов обычно просят новости погромче включить, а она внимания на них не обращала.
- Тебе не кажется, что она приходила, чтобы поговорить? Ну, типа, мы – новые уши? Лизка-то сказала, она не работала в последние месяцы.
- Тоже мне, соседи… - осуждающе покачала головой Лена. – Человек на больничном несколько месяцев, а им все равно.
- Поверили в сказочку о больной руке. Ты-то поверила?
- Так то – я. А они с ней бок о бок жили.
- Да по ней ведь совсем не видно было, что больная! Кожа белая, чистая, румянец на щечках натуральный.
- Глазки накрашены, помада на губках, - поддержала Лена. – Давай еще по одной, - показала она на бутылку.
Нина вновь наполнила рюмки. Выпили.
- У моей подруги муж от рака умер, помнишь, я рассказывала? – спросила Нина.
Лена кивнула.
- На него уже за два месяца до смерти смотреть было больно. Облысел, весь в каких-то пятнах… А эта Татьяна…
- Ага. Волосы густые. И заботилась о них до самого последнего дня… – у Лены опять на глазах показались слезы. – Я бы так не смогла!
- Я бы тоже, - подтвердила Нина. – Выходит, она у нас последний раз была за три недели до смерти?
- А мы и не заметили, что больше не появилась.
- Что там заметишь, накануне Нового года? Самая работа! А она в это время лежала одна, и знала, что скоро умрет.
Лена некрасиво сморщилась и заплакала. Сквозь всхлипы едва можно было разобрать:
- И никого-то после нее не осталось…
Более стойкая к коньяку и чужому горю, Нина вздохнула:
- Никого. Ее воображаемые муж и сын умерли вместе с ней. И кот тоже. Все-таки чуднАя она была, эта Татьяна.
- Не от мира сего.
Лена утиралась салфеткой, тушь попала в глаза, и она поторопилась к раковине. Умывшись и высморкавшись, обернулась.
- А я знаю, отчего она не подурнела до самого конца. Отчего рак на ней следов не оставил.
- Отчего?
- За ее чистоту. За ее наивную веру, и верность погибшему жениху.
- Ну, ты даешь, Ленка! Скажи еще – за ее фантазии!
- Не фантазии. Это был ее мир. Судьба так распорядилась, что ей не дано было построить настоящую семью, и она построила ее…
- В своем воспаленном воображении, - докончила Нина.
Лена обиженно поджала губы, и принялась старательно вытирать лицо, глядя в зеркало.
- А может, ты и права, - раздумчиво заговорила Нина. – Она ведь не выглядела несчастной. Как она всегда сияла, рассказывая о любящем муже и сыне-умнице!
- С ними она была счастлива…
Лена вернулась за стол. Коллеги помолчали. Глядя на полупустую бутылку, Нина спросила:
- Будем допивать?
- Что-то уже не хочется, - пожала плечами Лена.
- Завтра я выхожу? Ты вроде в СЭС собиралась?
- Собиралась. Пойду. Куда деваться…