Иван Петрович сутулой и пасмурной тенью стоял в прихожей собственной квартиры. Он стоял так уже несколько минут, не раздеваясь и не проходя дальше. На улице было грязно и дождливо, поэтому в тех местах, где он успел потоптаться, образовались небольшие лужицы грязной и холодной воды.
Он не хотел заходить.
Нет, желание возвращаться домой пропало у него уже давно, но именно сегодня оно было острее, как никогда. Иван Петрович чувствовал отвращение. Отвращение к своей квартире, отвращение в своей жене и, очевидно, отвращение к собственной жизни.
Его жена была дома: на кухне горел свет, негромко разговаривал телевизор. Он даже слышал, как тихонько постукивала ложечка о пиалу с вареньем. Он знал, что его жена сейчас пьет чай. Ему даже не надо было видеть ее. Он знал, что она одета в старый и потертый халат, а жидкие седеющие волосы забраны сзади в уродский хвостик. Она была такая же некрасивая, как десять лет назад, когда выходила за него замуж. Такая же некрасивая, как будет завтра.
Он чувствовал отвращение.
Он чувствовал отвращение к старому скрипучему паркету, которым была устелена его прихожая, отвращение к дешевым обоям на стенах и пыльному плафону на потолке.
В настоящий момент Ивану Петровичу казалось, что если сейчас сделает хотя бы один шаг вперед, то его вытошнит прямо здесь, в этом ненавистном коридоре. Поэтому он замер, сжимая в руках свой портфель из кожзаменителя с растрескавшимися углами, до конца не понимая, что ему делать дальше.
Ивану Петровичу было сорок шесть лет. Не так много, чтобы чувствовать себя старым, но уже достаточно, чтобы понимать, что жизнь прожита зря. Ни семьи, ни детей, ни достатка, ни порядочного занятия в жизни.
Конечно, жена у Ивана Петровича была. Но их сосуществование нельзя было назвать семьей. Ни любви, ни уважения в отношениях не присутствовало. Это был скорее симбиоз. Он мог забить гвоздь в стену, притащить с рынка мешок картофеля. Взамен утром он находил в шкафу свежую рубашку, а вечером – кастрюлю с супом на плите. Десять лет назад общие знакомые свели двух одиноких людей, но семьи все равно не получилось.
Нельзя сказать, что они жили бедно, но достатка, как такового, тоже не было. Дешевая одежда, общественных транспорт, иногда что-нибудь из мясных деликатесов и недорогой коньяк к празднику. Об отдыхе заграницей, личном автомобиле, разумеется, речи никогда не шло.
Детей судьба им тоже не подарила. Они даже не знали, в ком из них кроется причина, а потом и вовсе прекратили любые сексуальные контакты.
Работа у Ивана Петровича была стабильная, но удовольствия никакого не приносила. Более двадцати лет он чертил различные детали и механизмы в проектном бюро. Каждый день он выполнял одну и ту же работу. Она тоже вызывала у него отвращение.
Иван Петрович был из того множества людей, которые всю жизнь занимают одну должность, из-за дальнего стола в большой комнате наблюдая за тем, как вокруг них люди строят карьеру, растут, развиваются, увольняются или получают повышение. В конторе, где он работал, за двадцать лет около пяти раз сменилось руководство. Начальники отделов, менеджеры и директора. Они приходили и уходили, пытались что-то менять, двигали мебель, производили ремонт. А Иван Петрович продолжал сидеть за своим дальним столом, вычерчивая сначала на бумаге, а затем при помощи компьютера, маленькие и несложные детали.
И так изо дня в день проходила его жизнь. Безразличие сменялось раздражением, раздражение – пассивным унынием и пониманием собственной слабости и ничтожности. Через некоторое время безразличие возвращалось.
Но сегодня он чувствовал отвращение.
Из кухни появилась его жена.
- Ты еще долго будешь здесь стоять? – сказала она, проходя в комнату.
- Нет, - произнес Иван Петрович и после небольшой паузы добавил, - я ухожу.
- Куда? – без интереса спросила из комнаты жена.
- Ухожу и все, - сказал Иван Петрович и пулей вылетел из квартиры.
Ожидая лифта, он прислушивался, пытаясь уловить звук открываемой двери, после которого на площадке появится его супруга и вернет в квартиру. Но на площадке была тишина, лишь из лифтовой шахты доносился скрип и голоса людей, выходящих и заходящих в кабину.
Она так и не появилась, а через мгновение двери лифта распахнулись, и Иван Петрович, слегка помедлив, нерешительно шагнул через них.
Улица встретила Ивана Петровича неприветливо. Моросил холодный осенний дождь, а порывы ветра гоняли по тротуару почерневшие тополиные листья. Иван Петрович подумал, что дома сейчас, должно быть, сухо и тепло, а ужин, наверное, еще даже не остыл.
Но через мгновения отринул от себя подобные мысли и решительным шагом направился вдоль улицы, на которой жил.
Эта улица была самая обычная, заставленная старыми пятиэтажками, боковой веткой отходящая от большого проспекта. Иван Петрович ходил по ней бесчисленное количество раз, он знал каждую трещину в асфальте, каждую лужу, он знал, что если он только что пересек на зеленый свет перекресток, то на следующий он придет аккурат к красному сигналу, поэтому можно не торопиться.
Темнело уже рано, поэтому в окнах пятиэтажек, мимо которых он шел, начинали загораться огни. Люди возвращались с работы, садились ужинать, общались с близкими. Он видел силуэты людей, отблески работающих телевизоров. Там, за каждым окном, был свой мир.
И свои проблемы, подумал Иван Петрович, плотнее натягивая фуражку на голову.
Он двигался вперед, к началу улицы, туда, где на первых этажах домов чаще попадались яркие вывески, а вдоль дорог стояло множество припаркованных автомобилей. Уже выходя из дома, Иван Петрович знал, куда направится.
Вскоре он остановился перед зданием, на фасаде которого большими красивыми буквами было написано «Бар Royal».
На протяжении пяти или шести лет он ходил мимо этого бара, но никогда не был внутри. Сквозь панорамные окна он всегда с завистью смотрел на людей, которые за уютной барной стойкой размерено попивали пиво или, сидя за мягкими диванами, ужинали и поднимали тосты друг за друга. На этих людях были дорогие вещи, на руках – дорогие часы, возле бара были припаркованы дорогие машины. В глазах этих людей он видел уверенность. Уверенность в себе и завтрашнем дне.
Ивану Петровичу тоже всегда хотелось быть, как они. Зайти сюда после работы, выпить чего-нибудь, выкурить сигару. Ему всегда хотелось посмотреть сквозь эти панорамные окна с той, другой стороны. Посмотреть на эти лужи и грязный асфальт, на уставших людей, на их серые лица. И ему хотелось, чтобы эти люди тоже смотрели на него и завидовали ему так, как он завидовал другим сейчас.
Но Иван Петрович никогда не заходил в бар «Royal». Здесь было дорого, и он считал, что не мог себе этого позволить. К тому же, в конце концов, зачем ему это было? И что бы сказала на это его жена?
Но сегодня все было по-другому.
Сегодня в его бумажнике были деньги. Целый аванс. И ни копейки из него он не отдаст жене.
Сегодня – он ушел из дома, хлопнув дверью.
Сегодня – он зайдет в этот бар и проведет вечер так, как он захочет.
Сегодня – первый день его новой жизни, и он намерен его отпраздновать.
Иван Петрович собрался с духом, отворил тяжелую дверь и вошел в бар «Royal».
Пожилой гардеробщик молча принял его верхнюю одежду, и через мгновение он уже проходил в просторный зал, утопающий в приятном полумраке. Было еще достаточно рано, поэтому посетителей было немного. За барной стройкой расположились двое мужчин, сжимавших в руках большие запотевшие кружки с пивом. Возле окна столик занимала компания молодых женщин, очевидно, отмечавших день рождения одной из них. В дальнем углу сидел пожилой мужчина и что-то сосредоточено ел из большой красивой тарелки.
Иван Петрович на мгновение растерялся, не зная, куда ему присесть – за столик или за бар. Но еще раз вспомнив собственные мысли о том, как он будет посещать этот бар, решительно направился к барной стойке и немного неуклюже забрался на высокий стул.
Бармен оценивающе взглянул на него и бросил короткое «добрый вечер». Ивану Петровичу показалось, что он посмотрел на него как-то... презрительно что-ли. Может быть, я одет не очень хорошо, подумал он. Действительно, его старому костюму уже давно ставили пропуски на помойке, а рубашка под ним была самая дешевая. Ни старая или новая, ни яркая или безликая. А дешевая. Именно этот эпитет лучше всего подходил к ней. Раньше Иван Петрович не задумывался о своей рубашке, но сейчас он почему-то отчетливо понимал это. Ему показалось, что его рубашка не уместна в этом баре. Отчего-то ему стало стыдно, и он нервно поежился на стуле. Хорошо, подумал он, что бармен не видит его обуви.
- Что будете пить? – спросил вдруг бармен, приблизившись к нему.
Что я буду пить, думал Иван Петрович, что я буду пить. Выпить, разумеется, ему хотелось, но что именно он не мог сказать. Если я закажу водку, продолжал размышлять Иван Петрович, то бармен может подумать, что у меня нет денег. И тогда снова будет стыдно. Кроме того, деньги были.
- Коньяк, - сказал Иван Петрович, - я буду пить коньяк.
- Какой коньяк? – сдержано поинтересовался бармен.
- А какой у вас есть?
Бармен немного странно посмотрел на него и начал перечислять марки коньяков. Среди множества незнакомых названий Иван Петрович опознал только «Хеннесси». Нет, он никогда не пил этот напиток, но название было на слуху. Оно ассоциировалось у Ивана Петровича с заграницей, деньгами и почему-то анекдотами про «новых русских». Пусть будет «Хеннесси», решил он.
- Какой именно «Хеннесси»? – опять не унимался бармен.
Иван Петрович почувствовал, что устал. Ему вдруг захотелось выбежать из этого бара на улицу и больше никогда не приближаться к нему, чтобы не видеть этого напыщенного самодовольного бармена, которому, видимо, доставляет удовольствие издеваться над гостями. Но выпить очень хотелось.
- Обычного «Хеннесси», - неожиданно резко для себя огрызнулся Иван Петрович.
К его удивлению, бармен кивнул на это головой и выудил откуда-то красивую бутылку, наполненную чуть более чем наполовину, густой темно-коричневой жидкостью. Большой коньячный бокал легким движением наполнился ровно на 50 миллилитров и оказался перед Иваном Петровичем.
- Пожалуйста, - произнес бармен.
Иван Петрович не стал сразу брать бокал, ожидая, что бармен потребует заплатить за коньяк. Но тот, казалось, тут же потерял к нему интерес и направился менять пепельницу пьющим пиво мужчинам.
Иван Петрович осторожно, словно ценную реликвию, поднял бокал и понюхал содержимое. Пахло немного резко, но, безусловно, приятно. Он выдохнул и сделал добрый глоток из бокала. Коньяк пился на удивление легко, проваливаясь в желудок не колючим комком, а приятно растекаясь по пищеводу и создавая уютную теплоту внутри.
Мир для Ивана Петровича вдруг заиграл новыми красками. Выпитый на голодный желудок коньяк вызвал нежную истому в конечностях и необыкновенную легкость в голове. Казалось, скрученный и натянутый внутри него нерв, наконец, расслабился, и даже дышать стало легче.
Иван Петрович потянулся было в карман за пачкой сигарет, но потом вспомнил, что сигареты у него тоже дешевые и передумал. Кроме того, в своих мечтах он курил сигару за этим баром, и сейчас, после выпитого коньяка, он был уверен, что курить он будет именно сигару и ничего более.
- Повторить? – поднял бровь бармен.
- Да, будьте добры, - улыбнулся Иван Петрович, - а у вас есть сигары?
- Конечно. Вам какую?
Ну, вот опять, подумал Иван Петрович, но быстро нашел ответ:
- Хорошую сигару.
Через несколько минут он уже неуверенно раскуривал толстый и ароматно пахнущий коричневый сверток, а на барной стойке перед ним стоял очередной бокал с «Хеннесси». Сигара оказалась очень крепкой, и от первой затяжки он едва не закашлялся. Но после второго бокала коньяка Иван Петрович уже уверенно испускал вокруг себя клубы дыма, небрежно держа сигару двумя пальцами.
Очень интересно, думал он, посмотреть сейчас на себя со стороны. Иван Петрович повернул голову, чтобы взглянуть через окно на улицу, но там было темно, и видно ничего не было.
Тем временем бар постепенно наполнялся посетителями. Столики были заняты почти все, а те, которые оставались свободными, обзавелись табличкой «Reserved». За барной стойкой людей тоже прибавилось, и на стул рядом с ним присел мужчина в цветастой облегающей рубашке. На вид ему было лет тридцать, и он, несмотря на то, что времени было еще только около половины девятого, был уже в достаточной мере пьян, чтобы легко и непринужденно начать разговор с незнакомым человеком.
- Отличная сигара, - заметил он, вполоборота повернувшись к Ивану Петровичу.
- Да, действительно, отличная, - не спеша ответил он голосом, полным уверенности в том, что это действительно так и никак иначе. Ивану Петровичу было удивительно слышать такой голос от себя самого. Тем более что он не притворялся, а все получалось само собой. Коньяк, сигара, приличный бар – и вот ты уже из затюканного неудачника превращаешься в хозяина жизни. Иллюзия? Пускание пыли в глаза? Нет, ты на самом деле веришь в это.
- Женя, - собеседник протянул Ивану Петровичу костлявую руку.
- Иван.
Они разговорились. Точнее говорил больше Женя, а Иван Петрович слушал, прихлебывая коньяк и пыхтя сигарой.
Женя работал менеджером по продажам. Продавал он все. Начинал с сигарет, потом макароны, затем линии по производству макарон. Теперь он продавал металлопрокат.
- Какая разница, что продавать? – спросил Женя.
Иван Петрович открыл, было, рот, но вопрос оказался риторическим, и его собеседник сам поспешно на него ответил:
- Нет никакой разницы, что продавать!
Женя мечтал о другой работе. Точнее, он мечтал не работать вовсе, а пожинать результаты деятельности других людей.
- Я устал, - сказал он, - и поэтому я пью.
Иван Петрович сочувственно покачал головой.
- Ты знаешь, - Женя подпер рукой подбородок, - все эти счета, накладные, акты – от этого так устаешь. Заказчики, подрядчики – каждый день одно и то же. И только в пятницу ты, наконец, можешь расслабиться.
Он прихлебнул какой-то коктейль из высокого стакана.
- Сегодня мне не нашлось компании, - продолжал Женя, - но я так привык пить по пятницам, что пришел сюда один. А как еще отдыхать?
- Ну а суббота? Воскресенье? – попытался возразить Иван Петрович.
- Суббота? – Женя горько усмехнулся, - да что это за день такой – суббота? Я не знаю такого дня. Его нет в календаре. В субботу ты просыпаешься ближе к вечеру и то только для того, чтобы попить воды. А потом снова ложишься спать. Максимум – ты очухаешься, когда за окнами уже темно. Заставишь себя проглотить пару ложек какой-нибудь еды, посмотришь часок телевизор и снова спать. Субботы нет. Это всего лишь бледная болезненная тень пятницы.
Иван Петрович заказал еще коньяка и подумал, что неплохо было бы чего-нибудь съесть.
- Ну а воскресенье? – спросил он Женю.
- В воскресенье всегда много дел. Нужно съездить в магазин, продукты, одежда, обслуживание автомобиля. В воскресенье нужно заехать к родителям. Нужно присмотреть себе новый шкаф в спальню. В воскресенье нужно лечь спать пораньше, ведь завтра на работу. А потом снова понедельник.
- И снова пятница, - Иван Петрович пытался говорить остроумно.
- Да, - горько сказал Женя, - я люблю ее и ненавижу. Это как наркотик, понимаешь?
- Понимаю, - ответил он, хотя ни черта не понимал.
Действительно, Иван Петрович не понимал таких людей, как Женя. Молодой, успешный, способный зарабатывать деньги, но каждую неделю прожигающий их в дорогих барах и ресторанах. Тридцать лет, ни семьи, ни ребенка, ни котенка. Иван Петрович не хотел быть похожим на него. Он чувствовал, что Женя, не смотря на кажущуюся уверенность в себе, где-то в глубине души глубоко несчастлив, что только работа и алкоголь отделяют его от глубокой депрессии, которая уже пустила корни в его душе.
Они еще какое-то время беседовали ни о чем, а затем Женя подмигнул ему и спросил:
- Видишь тех девчонок у окна? Неплохие, да?
- Красивые девчонки, - согласился Иван Петрович.
- Пойду, попробую подкатить, - Женя слез со стула и нетрезвой походкой направился в сторону стола у окна.
- Удачи, - сказал он ему вслед.
Барный стул рядом с Иваном Петровичем долго не пустовал. Через несколько минут рядом с ним вдруг вырос невысокий мужчина средних лет с аккуратно подстриженной бородкой и шелковым шарфом на шее.
- У вас тут не занятно? - осторожно спросил он.
- Нет, присаживайтесь, пожалуйста, - великодушно разрешил Иван Петрович.
Его новый собеседник неуклюже взобрался на стул и попросил бармена налить ему пива.
- Я – Кирилл.
- Иван Петрович.
Рукопожатие у Кирилла было вялым, как будто трясешь за руку тряпичную куклу.
Ивану Петровичу хотелось есть. Более того, ему просто необходимо было поесть, потому что он выпил уже достаточно коньяка на голодный желудок, и теперь мир перед его глазами начинал расплываться, затягиваясь легкой дымкой. Его теперь совершенно не посещали мысли о жене, работе и доме. Все это, казалось, осталось где-то далеко, в другой жизни. А в реальности существовал только этот бар, коньяк и еще Кирилл, который маленькими глоточками цедил пиво, каждые несколько минут поправляя очки на своем носу.
- Вы, Иван Петрович, случайно, не издатель? – вдруг спросил Кирилл.
- Что? – растерялся он.
- Я говорю, вы похожи на творческого человека. Может, вы занимаетесь издательством книг?
- Нет, - усмехнулся Иван Петрович, - я не занимаюсь книгами.
- Жаль, - казалось, Кирилл был действительно расстроен.
- А вы – писатель?
- Да, я писатель, - оживился Кирилл.
- Не желаете чего-нибудь перекусить, - внезапно в их разговор встрял бармен.
Желаем, конечно, желаем, подумал Иван Петрович.
- Было бы неплохо, - сказал он бармену и тот протянул ему толстую папку с меню.
Кирилл отказался от еды и продолжал:
- Я много чего пишу: рассказы, публицистику, статьи. Сейчас вот сел за роман.
Иван Петрович скользил взглядом по строчкам меню, не зная за что зацепиться.
- Попробуйте салат «Нисуаз», - посоветовал ему Кирилл, а потом добавил, - я когда-то пытался заниматься ресторанной критикой, тратил все деньги, каждый раз посещая новое место, пробовал почти все блюда, а затем отправлял свои статьи в различные журналы. Но...
Он замолчал, грустно уставившись в свой бокал с пивом.
Иван Петрович еще почти минуту шелестел страницами, пока, наконец, не нашел искомый салат. Четыреста пятьдесят рублей! Он прикинул, что на эти деньги мог бы неделю питаться в столовой, но отогнал эти мысли прочь. Столовая – это в другой жизни. Сегодня – «Нисуаз».
- Чем же вы занимаетесь, Иван Петрович?
- Я? – он немного растерялся, - я – инженер.
- Наверное, это интересно, - произнес Кирилл.
- Да, вообще-то не очень, - ответил Иван Петрович и ткнул пальцем в строчку с «Нисуазом», повернув меню к бармену.
- Писателем быть тоже не очень интересно, - подхватил Кирилл, - я вот думаю заняться рекламой. Ваша фирма не нуждается в рекламе? Я бы мог придумать хороший слоган.
- Не знаю, - пожал плечами Иван Петрович, - нет, наверное.
- Жаль, - снова расстроился его собеседник, - вот так вот в жизни и получается: творческому человеку некуда себя применить.
Он отхлебнул немного пива и посмотрел в глаза Ивану Петровичу:
- Знаете, чем бы я ни занимался – везде полный провал. Я – человек тонкий, эмоциональный. Я не могу заниматься обычной работой. Мне необходимо творить. Но это никому не нужно.
Кирилл горько усмехнулся:
- Не нужно. Понимаете?
- Понимаю, - сочувственно сказал Иван Петрович.
Нет, Иван Петрович не понимал его. «А ты работать не пробовал?» - эта фраза вертелась у него на языке с самого начала их разговора. Но, конечно, он мог ее произнести, боясь обидеть своего нового знакомого.
- Как вы думаете, - спросил Кирилл, - вон тот человек за дальним столиком, он похож на издателя?
Иван Петрович прищурил глаза, пытаясь разглядеть в полумраке лицо человека, сидящего в другом конце помещения, но ничего не вышло.
- Не знаю, - честно ответил он.
- Тогда я пойду и спрошу у него. Вы не против? – Кирилл слез со стула и протянул ему руку. – Всего доброго.
- До свидания, - Иван Петрович снова потряс тряпичную руку неизвестного писателя, и тот удалился.
В это время перед ним оказалась большая тарелка, на которой живописно были выложены овощи, а сверху – маленькие кусочки какой-то рыбы. Он немедленно схватил вилку и принялся за еду.
Салат был отвратительный.
Следующим собеседником Ивана Петровича был невысокий грузный мужчина в галстуке. Он тяжело взгромоздился на стул, выдохнул и заказал виски. Можно было бы сказать, что одет он шикарно, если бы не одна деталь – одежда на нем не сидела. Брюки были коротковаты, рубашка – узковата, галстук был очень дорогой, но абсолютно не сочетался с сорочкой. Глядя на него, Иван Петрович подумал, что его дешевая рубашка, возможно, не так уж и плоха.
Мужчину звали Виталий. Он был предпринимателем. Не собственником крупного бизнеса, но и не мелким лавочником. На жизнь хватает, говорил он. Под «хватает на жизнь» он понимал загородный дом, джип, любовницу, а также вечные попойки в заведениях, подобных тому, где они сейчас находились.
Сказать, что Виталий был хвастливым – ничего не сказать. А значит через пятнадцать минут Иван Петрович знал, чем выстелен пол в гостиной его коттеджа, сколько лошадиных сил в моторе его автомобиля и какого размера грудь у его любовницы.
- Эй ты, плесни мне еще виски, - окрикнул он бармена.
Иван Петрович поморщился. Виталий говорил нагло и заносчиво. Всем своим видом и тоном он пытался показать собственное превосходство.
- Еще стаканчик и поеду к своей барышне, - он потер свои потные ладони, - жутко устал за неделю – надо расслабиться.
Вдруг зазвонил мобильный. Виталий достал трубку и гаркнул:
- Да!
Через мгновение голос его изменился. И даже взгляд стал другим. Его отрывистые жесты смягчились, и он елейным заискивающим голосом стал напевать в трубку:
- Хорошо, Михаил Борисович! ... Да, Михаил Борисович! ... Аванс, Михаил Борисович? ... Михаил Борисович! ... Будет сделано! ... Спасибо, Михаил Борисович!
Разговор закончился, и Виталий, видя, что Иван Петрович, смотрит на него как-то странно, произнес:
- Заказчик...
Чувствовалось, что к нему возвращается прежняя наглость и напористость:
- Вообще с ума сошел. Звонит почти в полночь. Что-то требует. Сволочь.
Иван Петрович вдруг вспомнил, что он еще ни разу не расплатился здесь. Надо бы, думал он, попросить счет. А что если у меня не хватит денег? Он внезапно похолодел и правой рукой на всякий случай пошарил во внутреннем кармане пиджака. Деньги были на месте.
- Можно мне счет? - неуверенным голосом попросил он бармена.
- Да, одну секунду.
- Куда дальше поедите? – поинтересовался Виталий.
- Не знаю, - пожал плечами Иван Петрович, - пока еще тут побуду.
- Может быть, в сауну? К девочкам? – Виталий приторно засмеялся. – Домой-то рано еще.
Иван Петрович открыл папочку со счетом, посмотрел на сумму, протер глаза и посмотрел еще раз. Чувства были двоякие. С одной стороны он почувствовал облегчение от того, что денег ему хватало расплатиться. С другой стороны – после оплаты счета от его аванса оставалось всего пятьсот рублей.
Виталий что-то лепетал рядом. Что-то пошлое и, возможно, смешное, но Иван Петрович плохо слышал его. Господи, думал он, я за вечер пропил чертову кучу денег. Ему стало стыдно, потом страшно, затем он почему-то вспомнил о своей жене.
Нет, катись оно все к дьяволу, решил он. Разве не за этим я сюда пришел? Разве я не знал, куда я иду? Ну, потратил денег. Ничего страшного. Зато я попробовал хороший коньяк и впервые в жизни выкурил сигару. За несколько секунд Иван Петрович полностью оправдал себя.
И закал кружку пива.
Виталий покинул его по-английски. У него снова зазвонил телефон, и он вместе с ним ушел куда-то, так и не вернувшись. Уже перевалило за полночь. Народу в баре было битком, а за соседний стул присела женщина.
Несколько глотков пива после бутылки коньяка довели Ивана Петровича до такого состояния, когда он мог без тени смущения разглядывать женские прелести, даже не отводя взгляд в тот момент, когда чаровница встречалась с ним глазами. А разглядывать было что. Наряд на женщине был крайне вызывающий – короткое платье с глубоким декольте, высокая грудь, стройные ноги. Иван Петрович попытался вспомнить, когда у него последний раз был секс, но память подвела его. Он жадным взглядом продолжал разглядывать ее, пока, наконец, она не пододвинулась ближе к нему и, склонив голову, что-то не прошептала ему в ухо.
Иван Петрович с первого раза не расслышал, что она сказала. Ему в голову ударил запах ее духов и еще чего-то. Этот невероятно притягательный и отталкивающий одновременно запах. Запах чужой женщины.
У него закружилась голова, а в горле вдруг пересохло.
- Что? – переспросил он.
- Пять тысяч, - произнесла она, а потом снова наклонилась к нему так, что он почувствовал, как ее волосы коснулись его лица, и добавила, - пять тысяч, и всю ночь я буду в вашем распоряжении.
Иван Петрович сидел на грязной мокрой скамейке неподалеку от бара «Royal» и курил уже вторую сигарету подряд. Деньги у него кончились, и дальше сидеть в баре смысла не было. А еще ему было обидно. Ему так хотелось эту женщину, а она оказалась обычной проституткой. А еще обидней было то, что у него не было денег, чтобы снять ее.
Вот дерьмо, думал он. В голове кружилась карусель из лиц Кирилла, Жени и Виталия. Хеннесси. Нисуаз. Пять тысяч. Домой идти не хотелось, и Иван Петрович закурил третью сигарету.
Дерьмо.
- Чего мерзнешь, братишка? – рядом с ним присели двое, - хочешь выпить?
Один был длинный и тощий, с угрюмым щербатым лицом. Он был одет старый зимний пуховик и резиновые сапоги. Второй был невысокого роста, с красной рожей, в старой бесформенной кепке и кожаной куртке.
- Выпить? Было бы неплохо, - отозвался Иван Петрович.
- Сразу видно – наш человек, - засмеялся красномордый, - а деньги у тебя есть?
Иван Петрович полез в карман и выудил оттуда несколько мятых купюр.
- Ух ты, почти двести рублей! – обрадовался долговязый, - живем, братва!
Второй достал из кармана горсть мелочи и тщательно пересчитал.
- Хватает, - подытожил он.
- Ну что, пойдем в магазин? Тебя как звать? – спросил первый.
- Иван... а разве сейчас алкоголь продают?
Они рассмеялись:
- Конечно. Пошли.
Длинного звали Коля. Того, что пониже, в кепке – Витя. Алкоголики они были со стажем, еще советской школы. В другой момент Иван Петрович обошел бы их стороной, но сейчас вместе с ними весело шлепал по лужам до круглосуточного магазина, где они были постоянными клиентами.
Продавщица знала их, и поэтому без вопросов вынула из-под прилавка бутылку дешевой водки по двойной таксе.
Иван Петрович поморщился при виде водки и спросил:
- Может, возьмем соку? Надо бы запить...
Витя засмеялся:
- Какой сок? Ты чего? Запивать надо кефиром и только им!
- Кефиром? – удивился Иван Петрович.
- Конечно. Ты ни разу не запивал водку кефиром? – спросил его Коля.
- Нет... - растеряно ответил он.
- Сейчас попробуешь. И готов поспорить, что после этого ты будешь запивать водку только кефиром.
Они вышли в холодную осеннюю ночь. Где-то надрывно лаяла собака. Из-за угла слышалось шуршание автомобильных покрышек. Бар «Royal» остался где-то за углом, и здесь, в темноте старого дворика, ничего не напоминало о коньяке, сигарах и напыщенном бармене.
Витя достал из кармана пластиковый стакан и от души плеснул туда водки.
- Держи, - протянул он выпивку Ивану Петровичу.
Тот одним махом осушил его. Дыхание перехватило, но тут же в его руке оказалась бутылка кефира, к которой он тут же припал.
- Тише, тише. Все не выпей, - Коля забрал у него кефир, а Витя уже наполнял стакан новой порцией.
- Ну как? Водка с кефиром?
- Неплохо, - отметил Иван Петрович, чувствуя, что мир вокруг него вдруг завертелся, а ноги стали ватные. Он присел на скамейку, чтобы не упасть. Ну, вот и докатился, рассмеялся он про себя, начал с коньяка и сигары в дорогом баре, а теперь – водка с кефиром на мокрой скамейке.
В этот момент перед его носом появился вновь наполненный стакан. Иван Петрович не хотел пить. Еще прошлая порция не разошлась по организму, а сидела в желудке тугим комком. Но отказаться было нельзя. Вдруг они решат, что я слабак, думал он. Нет, надо выпить.
Второй стакан пошел хуже. Иван Петрович поперхнулся, и водка потекла у него по губам. Он сидел на скамейке и думал, что либо его немедленно вытошнит, либо он уснет прямо здесь и прямо сейчас. Мир поплыл перед его глазами, и он не заметил, как уже лежал на скамейке. Он слышал, что Витя и Коля что-то говорили ему, но не мог разобрать ни слова.
Через мгновение он потерял сознание.
Иван Петрович очнулся резко и болезненно. Первое время он не понимал, где он и как он тут очутился. Он весь промок от дождя, и теперь его колотил озноб. Он поднялся со скамейки и попытался встать, но это получилось не сразу. Как только он оказался на ногах, его вытошнило прямо на старую скамейку, на которой он только что лежал.
Стало чуточку легче. Он не мог сказать, сколько он тут провалялся. Полчаса, час? Иван Петрович дрожащими пальцами закатал рукав, чтобы посмотреть на часы, но их на руке не было. Телефон в кармане тоже испарился.
Эти двое обобрали меня, дошло до него. Но расстраиваться и переживать по этому поводу не было ни сил, ни желания.
Превозмогая головокружение, Иван Петрович направился в сторону дороги, которая должна была привести его к дому.
Ему было чертовски холодно. Ледяные капли дождя катились по его лицу, а ноги насквозь промокли. Медленно, с трудом, но целенаправленно он шел домой. А куда еще ему было идти?
Тот путь, который в обычном состоянии он мог пройти за 20 минут, теперь занял у него почти час. Когда он подходил к своему дому, то уже начинало светать. В окнах начали загораться огни, люди просыпались и начинали готовить завтрак. Там, в каждом маленьком мирке за окном, закипал чайник, на экране телевизора носились мультяшные герои, из ванных комнат доносился звук льющейся воды. Ивану Петровичу вдруг вспомнился вкус геркулесовой каши с маслом, которую готовила по утрам его жена. Отчего-то вдруг стало горько и противно. Он чувствовал отвращение.
Отвращение к себе.
Когда он вновь сутулой и пасмурной тенью оказался в собственной прихожей, это отвращение уже переполняло его. На кухне горел свет, негромко разговаривал телевизор.
Он разулся, скинул с себя промокшую одежду и осторожно вошел внутрь. Его жена пила чай. На ней был старый потертый халат, а жидкие волосы были убраны сзади в тонкий хвостик. Она грустно посмотрела на него, но ничего не сказала.
Тогда Иван Петрович приблизился к ней, обнял и стал шептать ей хриплым голосом: «Прости меня». Грязный, промокший, дышащий перегаром, он просил прощения, а по его лицу катились слезы. К его удивлению, она тоже обняла его и заплакала. Некоторое время они так и сидели, обнявшись, а потом она сказала:
- Тебе нужно поспать.
Она повела Ивана Петровича в спальню и помогла раздеться. Он обратил внимание, что кровать была не тронута, и, очевидно, его жена не спала этой ночью. Она ждала его. Она так и сидела на кухне до утра, пока он пил коньяк и строил из себя крутого парня. Снова стало больно и горько.
Жена уложила Ивана Петровича и укрыла одеялом. Ему стало тепло и спокойно. Он закрыл глаза и отогнал от себя все мысли о прошедшей ночи. Он думал о жене, доме и о том, чем они займутся завтра. Он думал о геркулесовой каше с маслом и чае с малиновым вареньем. Он засыпал, а на его лице блуждала беззаботная улыбка.
Он был счастлив.