Если принять за рабочую гипотезу поговорку про бомбу, что дважды в одну и ту же воронку не падает, то придётся признать тезис о том, что случайность - это непроявленная закономерность, и стало быть, повтор события должен сразу насторожить. Итак, первый раз, когда мы с Хильдой ждали сына, меня чуть было не сожгли - и мне тогда было столь плохо от лихорадки, что было плевать, выживу или нет. Биттенфельд тогда всё сделал правильно, даже то, что наорал на меня, начхав на всю субординацию и правила приличия. Нынче мы ждём дочь - у меня лихорадка плюс оковы, раны и неизвестность, выживу ли. И такое же безразличие ко всему вырабатывается. Интересно, если выживу, будем делать третьего ребёнка? Не могу понять, рассмешил себя или нет. Стоп, а я ведь ещё не учёл тот фактор, что прежде чем Александру захотелось выбраться на свет, на Хильду напали и едва не убили их обоих. А если и нынче... Райнхард взметнулся с пола всем телом, но не смог удержаться даже сидя и снова рухнул, уже не сдерживая стонов. Бледная пластина жёлтого света в потолке, лениво и слабо озарявшая чулан, из-за этого движения пролила на воспалённые глаза чуть больше света, ну, может, раза в два с половиной, и они снова предательски заслезились. Если так дальше пойдёт, то это будет совсем грустно - видать, голова очень сильно ударена, и этак к шести утра от меня останется сопливый идиот. Похоже, я уже и так не пригодная ни для чего туша - ну, разве что под капельницами валяться в нейротравматологии. Хотел же ещё стены прошарить - впрочем, наверняка и тут осечки наша старая аристократия не допустила, кабы она опять не обхитрила этих весёлых балбесов, что нажираются там дорогим вином из её запасов. Например, могут запросто в нужную бочку насовать предварительно шприцов с нужной дозой нужных препаратов - и гуляйте, ребята, отпелись. Республиканцы, помнится, забыли у Ренненкампфа верёвку - ну, эти дисциплинированные, ничего не оставят подходящего. И потом, нет у меня права такого, как у Ренненкампфа, самоубийцей заделываться - что скажут-то все? Катерозе меня проклянёт за такое поведение и будет права. Что у нас там ещё по теме есть? Ян Вэньли, едва не застреленный в камере... Ну, он-то был вполне себе здоров, не то что я сейчас, никчемная развалина, заторможенная неизвестно насколько. А спать не могу, вот подлость. Так, и зачем я такие весёлые вещи всё время вспоминаю? А, у нас в репертуаре как раз отсутствует застрел или ещё чего как раз в камере, вот. Если что, к тому и надо приготовиться. Да ну, достало всё. И сюрпризы, и ожидания. Ну не корабли же считать в космосе, а? Ага, в Изерлонском коридоре... да-да, когда Вэньли нас с Кирхайсом первый раз обдурил и ушёл себе. В Союзе десятикратную разницу в потерях, что была не в их пользу, объявили победой - что за манера... "Чем кровавей родина, тем надрывней слава, чем бездарней маршалы, тем пышней парад. Выползла из логова ржавая держава, вызверилась бельмами крашеных наград", - это уже от Катерозе песенка, помнится. - "Плещутся над площадью тухлые знамёна, нищий ищет в ящике плесневелый хлеб, ложью лупят рупоры: "Вспомним поимённо!", склеен-склёпан с кляпами всенародный склеп". Бр-ррр, нашёл-таки тему помрачнее, чем своё теперешнее состояние, да вот только обрадоваться не смог. Кирхайс, я выживу или нет? Или всё зря? Чего ты молчишь столько времени, неужели мне действительно так вредно что-то знать об этом. Не могу я отдохнуть, не отдыхается, только хуже и хуже становится. "Те холодные туманы нас к утру подстерегли, вы таскали мне бананы, где достать-то их смогли, эх, да убийцы злая тупость оборвёт любую быль, кто ж сказал такую глупость, что вы - баловень судьбы?" Это всё про тебя, Кирхайс. А про меня, видать, последняя часть, да. "Под таким недобрым небом нам цена невелика, вы ушли в такую небыль, что могилы не сыскать, мир украшен новой фальшью, только б цену позабыть, и все решат, совсем как раньше, что вы - баловень судьбы". Точно я угадал, да? Тишина, только голова болит нудно и мерзко. "Ну, кто сказал, и все решат - а может, правда, а?" - этот мурлыкающий припев захотелось даже пропеть вслух. Идея, вообще-то, но вот губы уже ни к чёрту, искусал все, пока пытали, петь будет больно. Дышать толком и то больно - уж не покрошили ли рёбра, а? Запросто могли, я ж отключался. Ройенталь, тебе так же было, когда ты в своём кабинете умирал, или того круче? "Можно всё объяснить словами, только прока нет в тех словах, пусть осудят все те, кто сами вечно совестью не в ладах, - а это уже про тебя, вообще-то. - "Ты бы мог поступить иначе, не сжигая последний мост под ногами своей удачи, затерявшейся между звезд" - ишь ты, чем побитая голова бывает наполнена, а, Ройенталь, ты ж меня звал тогда из кабинета, я знаю это, учти. Эх, было нас четверо, видать, пришла пора третьего... Бедняга Миттенмайер, неужели ему и меня хоронить придётся, да ещё второй раз, врагу пожелать такой участи, а не другу. Ну где вы там все, никого не чувствую - или я тупой, или вы меня бросили. Уж или заберите, или вырубите меня, чтоб ничего не чувствовал вовсе - рехнуться от этой боли можно, такая тупая и мерзкая. Корабли в Изерлонском коридоре, да не наши, и не вражьи - тогда чьи? Сколько их, опять не вижу ни черта толком, как тогда же, когда упал на флагмане, ааа, это ж просто уже бред начинается. Катерозе, помоги, я не знаю, что со мной, Катерозе...
Райнхард пытался отделаться от навязчивой картинки с кораблями, и даже приподнялся на локте для этого, но голова решила стать свинцовой и уныло клонилась на грудь. Из желания повредничать он взялся поднимать её, как вдруг услышал шорох. Довольно громко, не показалось, ближе к двери, но чуть дальше места, куда достают сапоги. Шорох не прекращался, и он насторожился в положении полулёжа, внимательно глядя в ту сторону, но зрение начало подводить - при попытке приглядеться начинало сильно рябить в глазах, а иначе мелкие детали расплывались. По всей видимости, этот звук на деле вовсе не силён, просто на полу ему лучше слышно. Но это уже отдаёт сильным беспокойством, а сейчас он чувствует себя гораздо хуже, чем во время визита Эльфриды, и собственная беззащитность очень сильно угнетала. Но недоразумение разрешилось довольно быстро - зрения вполне хватило, чтоб увидеть, что там, откуда, слышался шорох, в стене просто открывается потайная дверь, достаточная, чтоб пройти одному человеку. Эльфрида, опять, и с кем-то ещё, полностью задрапированным в тёмный плащ, ну, это вряд ли к хорошему, ну да ничего не поделать. Ай, зачем вы фонарь к потолку, он же по моим глазам сейчас как нож пройдётся...
- Я же говорила вам, что и как, - тихо произносит Эльфрида, - убеждайтесь, адмирал.
ЧТО? Да это же... ловушка это, Миттенмайер, ты псих, зачем ты здесь??? Я же чувствую, смерть совсем рядом, ты зачем к ней в пасть припёрся, дались тебе мои наручники... Ну что ты смотришь на меня, как на икону, вижу я тебя, вижу, вот, убедись. И ещё кое-что вижу, за твоей спиной, но крикнуть уже не могу и не успею, хотя бы ты это по глазам пойми и кинься в сторону, уцелей!!! Аааах, не достала в сантиметр, небось - ну и реакция у человека в плаще, да и силища покрепче меня, здорового - так выкрутить Эльфриде руку со стилетом, да этот хруст... сломана! А почему она не кричит, не понял? Понял, плазменный парализатор. Уже интересно, кто так чисто работает - можно познакомиться? Эльфрида оседает себе спиной на эти дурацкие мешки, а двери в залу с врагами уже изнутри неслабо заблокированы - да, ломать этот пластиковый пластырь бесполезно, только проплавлять - да не всякий бластер выдержит нагрузку. Миттенмайер, дай мне посмотреть, кто это, потом с ошейником разберёшься. Ладно, вижу, со спины застёжка, кажется. Что-то плащ у твоего спасителя, друг, сильно мне кое-какой напоминает, и покроем, и цветом особенно, да и большеват он этому владельцу... Эльфрида тоже глядит на этот плащ - ну, понятно, воспринимать-то происходящее она вполне может, шевелиться и кричать вот - никак. Ну, наконец-то, увижу сейчас - гость поворачивается к ней лицом, но я ещё не вижу его... ого, сколько ужаса в глазах, этак я ещё пожалею её против своей воли, но в чём причина?
- А ты права, это его плащ, и я сегодня за Ройенталя тут, - какой грозный и низкий голос, но вроде знакомый, - да и за Кирхайса тоже! - капюшон долой, он не пристёгнут был, оказывается, рыжая грива с белыми лилиями в волосах, ах, это логично, но всё равно удивительно, и очень... - Так что бита твоя карта, пики против червей никак, да и валеты нынче короли уже, нечего тебе ловить, как и твоему деду! - ну, теперь я понимаю, отчего розентриттеры испугались этой дамы... - Ох, и дура же ты, ох и дура - чего тебе не жилось-то нормально с твоим объектом? Этакое счастье тебе привалило, а ты пробросалась - там-то вы уже не встретитесь, не надейся! - это что, иголка вроде той, что меня свалила, или просто аналог контрольного выстрела? М-да...
- Я рад тебя видеть, Катерозе, - что у меня с голосом вдруг? эх, я совсем развалина...
Леди фон Кройцер обернулась не очень быстро - или так показалось Райнхарду, только что ужаснувшемуся смерти за спиной друга - но от взгляда на её лицо ему стало странно, скажем так... Левый глаз у неё был небесно-голубым, как у Ройенталя, а правый остался тёмно-карим, как у него же... Тут и парализатора не надо - весело подумал император, сообразив, в чём дело, и от души забавляясь над собственным испугом. Она в тревоге метнулась к нему - понятно, перенервничала сама, но, увидев этот радостный огонёк в его глазах, успела даже улыбнуться в ответ.
Ах, как приятно, когда моих волос касаются эти руки, и эти губы на моём лбу...
- Не дрожи так, Катерозе, а то я сам разрыдаюсь.
- Угу, с такими травмами не только рыдать, но и орать не стыдно, - довольно деловито сообщила она, уже чуть отодвинувшись и что-то вышаривая у себя под плащом. - Держись, сюзерен, сейчас самое трудное - вытаскивать тебя отсюда. Волк, помогай, - она развернула в руках свежую рубаху, - без этого его раны сделают подлость, и труднее будет потом собирать его в целости.
- Катерозе, что у тебя с глазами? - тихим шёпотом поинтересовался Миттенмайер, пока они осторожно надевали на раненого рубаху, а тот старался не стонать при друзьях. - Когда ты успела сделать такую шалость и как?
- Линза, - ответила она без всяких эмоций. - Пока ты рычал на Эльфриду в салоне, а что?
- Хоть бы предупредила, - грустно вздохнул адмирал. - Вот потому тебя дьявольицей и считают порой.
- Я не против, тем более, что скоро я в неё превращусь сознательно - тронули моего сюзерена, хуже они ничего не могли придумать. В моей системе ценностей, безопасней гораздо трогать моих детей, - вполне себе рассудительно пояснила миледи.
- Как так?! - Миттенмайер был так поражён, что сказал это поневоле, не сообразив, что говорит.
- Детей я ещё нарожаю, а сюзерен единственный, чего непонятного? - недоумённо фыркнула она по-прежнему без эмоций. - Щас понесёшь его через плечо, видать, слишком тесно в этом коридоре и подозрительно. Я не сомневаюсь, что мы дойдём, но вот как - не гарантирую ничего особо. Война наверху может вспыхнуть в любую секунду и как угодно.
Райнхард по привычке от сообщения про опасность почувствовал себя лучше. Он нашёл в себе силы поднять руки и крепко взяться за плечи друзей.
- Я очень рад, что вы пришли, спасибо вам, - голос у него сел до тихого шёпота, но было заметно, что в эти слова он вложил всё, что чувствовал. - Давайте сегодня без субординации, по именам. Я больше не хочу умирать и не буду, пока вы со мной.
- А ты молодец, что дождался, - с какой-то хозяйской назидательностью сказала Катерозе. - Ну-ка, раскуси, - она протянула к его губам ладонь с горкой чего-то, напоминавшего сласти.
Оно и на вкус сласти напоминало, но после этого боли ослабли очень ощутимо. В этот момент очень тихо, но вполне себе слышно из-за близости, запел вызов под плащом леди фон Кройцер. "Когда судьбы оборванная нить бьёт по сердцу неумолимо жёстко, когда меня пытаются убить - я защищаюсь знаком перекрёстка" - почти неслышно, но достаточно.
- Ай, регулятор съехал, - проворчала Катерозе и поправила под плащом нужное. - Йозеф, у тебя что, нервы сдают или новости дрянь?
- Первое, - очень тихо прошелестел вежливый голос. - Он цел?
- Да, но ранен, - со вздохом ответила она. - Отмечусь, когда выйдем наверх.
- Обязательно, а то придётся мне вас выводить - люцифериты крошат упырей в клочки, но те им дают сдачи, там сейчас опасно, - голос был очень спокойным, но чуть с напряжением.
- Угу. Слово и дело, - тихо уронила командор ордена.
- Слово и дело! - отчеканили вдали и отключились.
- Кто это? - с апломбом воина поинтересовался Райнхард.
- Козырной валет, - спокойно пояснила Катерозе, но отчего-то после этого лишние вопросы задавать уже не хотелось. Она встала и взялась за фонарь на потолке, Миттемайер, обменявшись красноречивым взглядом с другом, молча и очень осторожно устроил его тело у себя на плече. Он даже дверь успел захлопнуть свободной рукой, когда они выбрались в коридор. Катерозе шла впереди - у неё было странное чувство, что впереди что-то хлопотное...
Корабли в Изерлонском коридоре, полная звезда, хороший флот. Что им надо, Ройенталь, чьи они? Ну, о чём ты говоришь, какой ещё рапорт о гибели Лютца, я же просил его остаться живым - ты разве не знаешь об этом? Ты же помнишь, он тоже жив, мы тогда думали, что шастаем по Вальхалле, а её нету вообще... Кстати, Ройенталь, за тебя нынче здорово отомстили - ты в курсе уже, нет? Откуда я знаю, зачем ей это - говорит, что благодарна тебе, что ты её отца уделал, но не убил. Жаль, что ты её при жизни не встретил - остался бы жив, и здоров даже. А я тебе говорю, была бы тебе отличная пара, да. Мы с тобой столько всего упустили, Ройенталь, оба на своём месте - кабы не эта республиканская отрава, наша колода бы тебя не потеряла. Что это там за корабли, всё же? Белая лилия? Разве они есть в космосе? Когда? Ох, как хорошо идут, ничем не хуже наших... Как - наши? Нет, не понял - моя ударенная голова соображает плохо. Так это не Изерлонский коридор? А где я? Ройенталь, подожди, объясни мне ещё...
Холодный ночной воздух, наконец-то! Райнхард вдыхал его с наслаждением, и признался себе, что боялся больше никогда этой радости не дождаться.
- Поставь меня на колени, пожалуйста, - тихо попросил он Миттенмайера, - я хочу поднять голову.
Пришлось держаться руками за плечи друга, но маневр удался. Сырость после утихшей грозы очень приятно охлаждала пылающие жаром щёки и лоб. Опять голая шея, как в юности, но сейчас мысль об этом уже не жгёт внутри калёным железом - и надо признать, даже легче от такого обстоятельства, хотя уколы от шипов ноют. Слёзы, слёзы из глаз - как всегда, не вовремя, но чёрт с ними, кончатся же когда-нибудь. Райнхард упрямо мотнул головой и уставился на небо. Чёрные кроны сосен и чего-то ещё, белесая дымка, по которой полыхают отсветы лазерного огня - видать, бой у особняка идёт не шуточный вовсе... Слышно, как Катерозе шепчется по связи со своим валетом - уточняет, где это они выбрались, оказывается, вовсе не там, откуда Эльфрида привела её и Миттенмайера... Райнхард не беспокоился об этом - тот факт, что они больше не в чулане, отчего-то вселил в него уверенность, что теперь они не пропадут.
Ага, звёзды, они сегодня есть! Точнее, есть сейчас, но этого достаточно... Райнхард медленно, борясь со слабостью, протянул правую ладонь к ним, и прошептал, не особо заботясь, что друзья его слышат:
- Я хочу жить теперь, ради тех, кто со мной и ждёт меня! - и мысленно крикнул это вверх, очень далеко, так же, как в юности, с тем же не очень ясным ощущением, что попал, куда следует. - Помоги им!
Звёзды на секунду резко усилили свой блеск и тут же замаскировали это, хотя возможно, что это было просто из-за того, что слезы ненадолго перестали течь. Миттенмайер ничего не сказал, но было слышно, что в груди его застучало довольно громко. Успокойся, друг, ничего страшного. Райнхард тихонько похлопал ладонью его там, куда легла рука, где-то за шеей, ближе к спине. Тем временем Катерозе, завершив совещание, сказала чуть громче, запрокинув голову и прикрыв глаза:
- Изольда, лапочка, иди уже к маме. Домой пора.
- Как будто собаку зовёт, - сказал Райнхард только для Миттенмайера, ему хотелось показать, что больше не полутруп.
Даже в темноте было видно, как тот улыбнулся вполне радостно.
- О, я могу догадываться, что это за собака! - так же тихо сказал он в ответ.
Райнхард ещё не мог улыбаться полностью, губы немилосердно тянуло, но лицо его заметно посветлело:
- Учитывая, что флагман Ройенталя звался "Тристан", да?
- Вот-вот, - с весёлым энтузиазмом подтвердил Миттенмайер. - В кои веки от нас ничего почти не зависит, непривычное ощущение. Оберштайн ей дал полный карт-бланш, можешь себе представить?
- Судя по тому, что ты цел, вовсе не зря он это сделал, - Райнхард смог даже усмехнуться, хотя дышать ему приходилось гораздо чаще, чем тогда, когда он вынужден был молчать. - Зачем ты полез в эту ловушку, я чуть не рехнулся от страха, что тебе конец.
- Чтобы знать, что мы доберёмся до тебя точно. У меня там нынче шкура потолще, чем всегда, - тот улыбнулся и подмигнул. - Это был план Катерозе - заставить её клюнуть на меня, чтоб Эльфрида захотела сделать то, что пыталась.
- М-да, - задумчиво проронил Райнхард, помолчав. - Не знаток я женской психологии... И в картах тоже плох.
- Козырной валет - это командующий силами ордена Белой Лилии, - Миттенмайер говорил крайне тихо, над ухом, явно не желая быть услышанным напарницей, - я не знаю толком, кто это и что это, но они вместе вычислили, где тебя искать.
- Это же жёстко христианская публика, - озадаченно пробормотал император. - Я-то думал, дело строительством храмов ограничилось, а они вот как отмечаются... Боюсь, это ещё не все сюрпризы тогда.
- Изольда! - тихонько вскрикнула Катерозе. - Наконец-то!
Над кронами деревьев появилось нечто в четверть неба над головой, гладкое и белое, и начало плавно оседать к земле, с ужасным хрустом ломая ветки. Разумеется, поближе оно оказалось вещью попроще - но на ней было бы не стыдно летать и будущей императрице, модификация та же, которой пользовалась Хильда, торопясь от Вермиллиона до Миттенмайера жизнь назад. Собака под стать хозяйке, усмехнулся про себя Райнхард. Всё-таки умение пользоваться обычными вещами дорогого стоит, приятно смотреть на хорошую смену. Чего это я, постарел за эту ночь, что ли? Хотя... вообще-то это называется посадить на головы, высший класс по беспилотке - до аппарели всего ничего, метров двадцать. Ай-да командор ордена, а, Кирхайс? У тебя она училась, что ли - да ну нет, ты ушел слишком рано, сейчас она тоже старше тебя.
У самой аппарели Райнхард запротестовал:
- Нет, поставьте меня на ноги, а я возьмусь за ваши плечи - иначе меня стошнит головой вниз, надоело бредить.
- Рановато ещё совсем на ноги, затащим тогда просто в этом положении, - деловито отозвалась Катерозе, проворно ныряя под левую руку. - Ничего-ничего, довезём аккуратно, вот увидишь сам.
Так, император, ты, стало быть, мальчишка до сих пор, раз посадка в корабль на тебя поныне действует, как запах дичи на охотничью собаку. С другой стороны, кто сказал, что тридцать - это много, а? Ну и дела, такого интерьера видать на кораблях не приходилось - это ж будуар какой-то, честно скажем...
- Помедлите, - попросил он сорвавшимся голосом, и упорно поставил сначала левую, потом правую ногу, выпрямился, держась руками за их плечи.
Шаг, второй, третий... нет, с пятого срыв, жаль. Очень жаль...
- Вот так ничего себе, - откомментировала это Катерозе тоном разгневанной мамочки, - прекрати эту самодеятельность! - она даже умудрилась подхватить его за талию при этом. - Райнхард! - это прозвучало уже не сердито, но уже совсем по-приятельски, и он медленно, но смог повернуть к ней голову. - Раз так, то добро пожаловать на "Изольду", этот борт всегда к твоим услугам, что бы ни случилось. Но не командуй пока, хорошо? Тебе отлежаться нужно, а у меня тут не особо комфортно.
- Я рад погостить у тебя, - кажется, получилось улыбнуться даже.
- Жаль, что приходится при таких обстоятельствах, - с грустью ответила она. - А теперь поторопимся...
Да, спать на мостике - это сурово, хоть тут и такие пышные ковры, но... Что за чертовщина, такое кресло - она что, без команды путешествует??? Катерозе водит такой корабль одна? Кошмар. Конечно, это в принципе возможно, но... тогда понятно, почему она такая недостижимая ни для кого - особенно для террористов. Как можно достать команду и доверенных, когда их просто нет - ай-да леди фон Кройцер, чего ещё я о тебе не знаю, получается? Какие хитрые подушки, мне даже уже нравится лежать на этом боку, тот я уже отжал на полу там, под землёй. А эти браслеты тут зачем, а, догадался, всё. Но я же умирать не буду, сказал ведь. Для порядка? Ладно, порядки тут - мне и не снились даже такие, но так хорошо, что даже голова уже не болит, а плывёт. Потом расскажешь мне, что у тебя в этой фляжке такое. Нет, от этих уколов не больно, возможно, я уже не чувствую многого. Как уютно у тебя пахнет цветами, Катерозе. Да, лилии, конечно, я понял. Да, очень удобно, и... хорошо... Нет, я уже ничего больше не боюсь, спасибо, Катерозе, спасибо. Мне очень хорошо здесь, правда...
Райнхард затих, не заметив, как его глаза сами закрылись. Он уже не чувствовал, как миледи осторожно и внимательно трогает губами его лоб и виски, а затем аккуратно поправляет волосы.
- Спит, выдохся сильно, - деловито сообщила она Миттенмайеру. - А это даже и неплохо, вдруг придётся делать виражи, я уже ни за что тут не ручаюсь сегодня. Тоже отхлебни, и двинем, - она совершенно мальчишеским жестом протянула ему фляжку со своим гербом. - Твоё кресло вон там, разберёшься, вдруг ещё стрелять придётся по люциферитам.
- Кто это такие, чёрт возьми? - не выдержал тот. - Анархисты, что ли?
- Хуже гораздо, - скривившись, проворчала Катерозе, - тоже мне, государственные деятели, а кто такие сатанисты по сути и как обзываются, не знаете, - она проворно застегнула какой-то проклепанный ремешок на лбу у своего венценосного гостя. - Они за его кровью пришли, и драка там явно из-за его волос идёт вовсю уже - а я боюсь при его состоянии дёрнуть в петлю Нестерова, неизвестно, что будет с его головой.
- Это что, вариации на тему культа Земли? - расстроившись, пробормотал Миттенмайер - он только что от души заценил напиток, которым пользовалась хозяйка.
- Культ Земли - это довольно безобидно даже было, - грустно усмехнувшись, сообщила Катерозе, вставая и направляясь к своему креслу, больше напоминавшему плотный кокон с множеством цветных ремней. - Он слишком заметен по сравнению с другими изобретениями той же конторы, чей начальник - сатана. Ладно, проскочим как-нибудь, - совсем буднично продолжала она, устраиваясь на своём месте и не спеша застёгивая на себе разные секции. - Архистратиг пусть скажет за тобой - один клинок на сотню небожителей, - задорно пропела она вдруг, будто дежурную фразу или кодовые слова, - я не вступаю в безнадёжный бой, я собираюсь выйти победителем, - и ушла в себя, приникнув ко всем датчикам и приборам.
Миттенмайер метнулся к своему месту пребывания - и, быстро просмотрев систему ведения огня, остался ею вполне удовлетворён. "Кабы нам с Ройенталем в капитанскую пору приходилось работать на этом, побыстрее бы мы выслужились, - не без удовольствия подумал он, устраиваясь. - Ах, да, миледи - с детства пилот истребителя, поэтому у неё всё подогнано под руку и поменьше за счёт того, что она летает одна, гонять кого-то по коридорам и наблюдать за дисциплиной ей вовсе не нужно... Но всё же, на редкость удобная система - раздвигается на двух пилотов, как ножницы, легко".
- Волк, тебе там удобно? - буднично, но заботливо осведомилась Катерозе, не отрываясь от работы.
- Вполне! - деловитым и довольным одновременно тоном ответил Миттенмайер. - К полёту готов!
- Ты знаешь, эта магнитная буря тут весьма некстати, мне кажется, - задумчиво произнесла она. - Не эфир, а помойка, да и чревато подсветкой фюзеляжа - ночью такое счастье врагу пожелать. Я скверно различаю кто где, а потому двинем-ка на самое видное место - вот там точно никто не увидит, и до утра отсидимся нормально, а то оперировать надо бы сейчас уже.
- Пробуй, - подражая интонациям Оберштайна, ответил напарник. - Нынче ты капитан.
- Да-да, конечно, - тихо и бессодержательно ответила она, а затем густым и низким голосом протянула несколько слов, будто поднимая вверх меч перед спаррингом. - Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и бегут прочь от лица Его все ненавидящие Его! - руки в белых перчатках запорхали над приборной панелью, и вскоре "Изольда" отозвалась лёгкой дрожью встающей на след охотничьей собаки. - Ну, шеф, подмогай уже, не за себя просим... - это она прошептала и вовсе едва слышно.
Изольда взмыла над лесом и тихо пошла по неизвестному Миттенмайеру курсу. В эфире сразу же началась дикая шумиха - по всей видимости, миледи из тех пилотов, что предпочитают слышать всё - опять-таки привычка истребителя... Но если до того там просто царил абсолютно дикий гам, ругань и невнятная околесица, то почти сразу большая часть орущих притихла, и несколько голосов произнесли почти одновременно что-то вроде: "Смотрите, это же ... Он Сам уходит... всё зря". Раздалось несколько звериных воплей - таких, что было трудно поверить, что их издают людские глотки, затем кто-то командирским воем отдал приказ "стрелять на поражение, любой ценой!!!". Леди фон Кройцер улыбалась ледяной улыбкой, шепча себе "ча-ча-ча, без кольца и шоссе". "Изольда" чуть качнулась, будто желая пригласить кого-то за собой, и Миттенмаер услышал голос её капитана у себя возле виска:
- Волк, веером, по всем ракетам пли.
Миттенмайер спокойно выжал гашетки - должно быть, красивое со стороны-то зрелище было, успел он подумать. Да и стреляют враги как-то недостаточно чётко, этак через такие залпы можно идти особо не напрягаясь. Что миледи успешно и делала, даже не давая себе труда подпрыгивать - с земли-то оно и вовсе сурово и солидно выглядит, неужто вправду боятся, хотя вроде визжать ещё истошней начали? Он успел дать ещё два залпа, спокойно отбивая чужие атаки, как тут впереди по курсу обозначился чей-то борт похожих габаритов, и он явно намекал, что не собирается их пропускать...
- Ага, самый вредный из всей толпы козлищ вылез, то-то он в кустах ждал всё время, - процедила сквозь зубы Катерозе, - ну, вот мы и встретились, подстилка Бафомета, без тумаков ему - как без пряников.
Миттенмайер забеспокоился - таран ему вовсе не нравился, но тут из эфира раздалось нечто очень злобное рычащим тенором и явно в ответ на её слова:
- Рыжая, не смей, он наш! Отдай по-хорошему!!!
- А по-хорошему с вами я не общаюсь, недомерки, - холодно усмехнулась Катерозе, не спуская с лица той же ледяной улыбки. - С дороги, криволапые, импотентами сделаю навечно.
"Изольда" чуть приподнялась, не меняя скорости, и Ураганный Волк уже подумывал о том, чтоб вмешаться, как вдруг увидел, что по помехе кто-то открыл огонь справа, смеясь добродушным баритоном в ответ на яростный недоумённый рёв.
- Сначала со мной пообщайся, облезлый, это ж моя земля-то! - с мальчишеской бесшабашностью проговорил кто-то новенький, и эти интонации очень напомнили ему голос его императора, когда они развлекались в битве при Мар-Адетта... - Потом будешь мечтать, чтоб разговаривать с моим сеньором! - и стало видно, как под ними чужой корабль просто унесло в сторону от атаки неизвестного флагмана, за которым ринулись ещё какие-то мелкие посудины, очень напоминавшие собой как раз корабли исчезнувшего Союза...
- Что за чёрт, - ошарашенно молвил кто-то в эфире, - имперец во главе строя мятежников! Откуда они тут вообще и кто это???
- Ах ты резвая псина, - с тёплыми нотками в голосе похвалила атакующего Катерозе, - успел-таки и сюда уже...
- Спасибо, милая, я скоро за тобой, - совсем спокойно пропел новый голос, очень напоминавший тот, который был нынче весь вечер на связи, - ты даже не успеешь и соскучиться. Я не вступаю в безнадёжный бой...
- Ты просто в - бой, а дальше - как получится, - подхватила тем же тоном миледи. - Быть по сему, прикончи их.
- Слушаюсь, командор! - задорно прогремело в ответ. - Белая лилия, вперёд, отутюжим ублюдков, что служат отцу лжи!
Внизу началась натуральная свалка - с земли взмывало то и дело некоторое количество чёрных кораблей, пытаясь атаковать пришельцев, те же явно получили разрешение не жалеть боекомлект... "Изольда" плавно уходила прочь, в темноту ночи, проходя насквозь редкие облака. Довольно скоро в эфире остался только треск помех и редкое шуршание возмущенной ионосферы планеты. Сонный Один под ней даже не особо мерцал огнями, будто потерял интерес к одинокой рукотворной ночной птице. А та вдруг осторожно, но крепко взяла кривую огромного радиуса, и пошла по ней, неторопливо держась, чтоб не завалиться в сторону.
- Что это ты делаешь? - не удержался от недоумённого вопроса Миттенмайер.
- Я не хочу пройти под зоной, где течёт девяноста мегаампер, - спокойно ответила Катерозе. - Нам с тобой ничего, выпьем пару кружек кофе потемнее, и баста, а вот у кого голова болит, тот может микроинсульт заработать спокойно. Или ещё какую пакость, вроде остановки сердца. А взлетать выше её - ловить лишнюю радиацию над плоскостью пачки магнитосферных суббурь, к чёрту такое удовольствие.
- Прости, - только и нашёлся он, что сказать.
- Да ладно, твоя фамилия ведь не Акасофу, - добродушно фыркнула леди фон Кройцер, - ты не обязан это помнить.
Через несколько вполне себе тихих минут Катерозе почти неслышно щёлкнула блоком связи:
- Пауль, что там делается без нас?
- Мастер-класс твои парни показывают, любуемся все, - тут же отозвался Оберштайн вполне себе невозмутимым тоном. - Им хватает работы - ощущение, что сюда свалилась вся мразь с целого сектора центральных систем, за месяц они собирались незаметно, что ли.
- А я говорила, что это возможно, - не сдержалась она. - Ладно, тогда я ухожу вовсе на нейтральную полосу с букетом, как и планировалось поначалу. Появитесь, когда отмечусь сама, не доверяю я местным коновалам.
- Что, совсем скверно?! - не сдержался уже Оберштайн. - Отмечайся чаще в таком случае!
- Не совсем, но мне нужно поработать, - деловым и медлительным тоном ответила Катерозе. - Не нервничай понапрасну.
- Хорошо, - бесцветно бросил тот и отключился, но Миттенмайеру показалось, что собеседник был рад услышанному.
"А разве я был бы не рад? - подумал Ураганный Волк. - Он прав, без миледи мы бы уже все пропали тут, ни черта толком не успев". Катерозе едва-едва, но различить всё же было можно, напевала себе под нос, полностью увлечённая работой:
- На клинке меж адом или раем, как канатоходец на краю, что пою - давно не выбираю, выбираю то, что не пою, - потом, поле паузы в несколько секунд. - Начерно тасуется колода, крапленые карты у судьбы, если где мерещится свобода - вслед за ней появятся гробы. Ага. Помещаемся... Хорошо, - заметила она самой себе.
«Изольда» плавно, но по-деловому неумолимо пошла вниз, куда-то к ночным аллеям и лужайкам, в темноту. Ещё через несколько минут она совершенно ровно встала, едва заметно дрогнув. Оставив включенным сканер, что показывал обстановку в этом месте, её капитан едва ли не мгновенно выскочила из оплёток кресла и метнулась к спящему гостю. Снова проверив губами его лоб и виски, она вздохнула с некоторым облегчением.
- Спит крепко, хуже ему не стало, это главное, - усталым тоном сообщила она Миттенмайеру, тоже подоспевшему со своего места. – Но предстоит муторная возня, и надо торопиться, иначе не соберём Райнхарда в прежнем виде, - она проворно достала откуда-то из-под ковров внушительного объёма походную сумку, а затем подошла просмотреть данные сканера. – Порядок, - задумчиво помолчав, подвела она итог. – Сейчас выдвинемся, снимай свой плащ, понесём его на нём вместе. Так будет быстрее и логичнее.
Они вдвоём очень осторожно уложили спящего на алый плащ адмирала, вместе со всей подушечно-ременной экипировкой, которую Катерозе возвела вокруг раненого. Райнхард пару раз тихо стонал во время этих приготовлений, но на измученном лице вполне себе заметно поселилась улыбка. Кровавые ссадины на шее и порванные губы уже взялись затягиваться от впитавшегося в ткани геля, но оттого были даже более заметны своей чернотой. А сам император выглядел сейчас совершенно беззащитным, хоть и по-прежнему величественным. Катерозе, будучи под этим как раз впечатлением, скинула с себя плащ Ройенталя и аккуратно накрыла им спящего, как будто от возможной простуды от ночной свежести – возможно, она сама так и думала в этот момент. Они молча переглянулись с Миттенмайером, и взялись за это подобие носилок – она спиной к раненому, со стороны его головы, он – лицом, со стороны ног, чтоб в случае чего удобнее было принять тело полностью на себя.
Оказывается, миледи действительно обладала недюжинной физической силой для дамы её комплекции – ничего не указывало на то, что она прижата серьёзной нагрузкой, и двигалась она чуть ли не бегом по аппарели и дальше, по мощёной дорожке, ведущей к какому-то масштабному сооружению, не особо видному в ночной темноте, а светляки в цветах по окраинам дорожки были кстати только, чтоб не споткнуться. В воздухе разило ночными фиалками, чем-то ещё почти пряным, и всё тонуло в дымке ещё только зарождающегося тумана, пропитанной запахом белых лилий. Ступени какого-то парадного крыльца, это не совсем помеха, конечно, но рассмотреть, что это за особняк – или даже что-то покруче явно, с такой-то высотой потолков, присущей разве что дворцу, не было никакой возможности. Массивные старинные двери, явно вычурная спесь высшей гольденбаумской знати, открылись едва ли не сами – на самом деле, от помощи сапог Катерозе, но Миттенмайера уже стала интриговать обстановка, показавшаяся ему странно знакомой, даже очень знакомой. Безлюдный спящий старый дворец – что за поместье, судя по всему, почти или совсем нетронутое, с убранством старой гольденбаумской эпохи, в полутьме коридоров усыпано цветами белых лилий – как будто нарочно приглашало идти куда-то, но при этом света внутри почти не было, только несколько слабых светлячков скупо лило слабый свет у дверных проёмов. А вся обстановка тонула в ночном сумраке, но, однако, окна тут были такие, что впору балы устраивать самого крупного масштаба. И лилии, в избытке валявшиеся прямо на полу по обе стороны их пути, явно нарочно кем-то уложенные здесь – однако никакого намёка на присутствие этого кого-то пока не проявлялось совсем. Они прошли уже приличное расстояние внутри, но людей не ощущалось вовсе – здесь явно было пусто, если кто и был, то совсем недавно удалился отсюда. И всё же Миттенмайер не мог отделаться от ощущения, что он уже бывал здесь, и не раз, когда-то давно. Но когда, зачем? Об этом можно было гадать, да ещё спросить миледи, но она явно торопилась и вряд ли желала разговаривать – а может, это само убранство интерьера не располагало к какому-либо обмену словами? Наконец они свернули в какое-то помещение, прошествовав перед этим, кажется, ещё через огромную залу с высоченными сводами – пару раз стукнув по полу каблуками случайно, по звуку можно было определить, что пространство было более чем солидно.
А место прибытия оказалось вполне себе готовой к обитанию спальней – и даже кровать была расстелена до белых вышитых простыней. Здесь действительно была старая, по старой гольденбаумской моде выдержанная, обстановка, даже с какими-то явно антикварными и дорогими подсвечниками. Кровать была с вычурным балдахином, расшитым ещё гербами с орлом в короне – и самое любопытное, что по углам её кто-то заботливо наставил букетов в старых же вазонах – от лилий сегодня можно свихнуться, решил про себя Миттенмайер, помогая Катерозе укладывать их ношу на эту кровать. Здесь ощущение знакомого чего-то пропало – видимо, именно в этой комнате ему бывать не доводилось. Кроме того, спальня-то спальней, а кто-то совсем недавно пользовался её частью в качестве кабинета – и несколько уютных кресел, и стол у стены с подмигивающей сигнальной подсветкой планшеткой, явно для серьёзных выкладок, и даже что-то под огромной салфеткой на другом столе, явно съедобное, раз бутылка высовывается. Интересно, что за намёки, что гостей ждали, и с почтением? Катерозе первым делом отправила на кресла оба их плаща, затем подтащила к кровати низкий столик, на который взялась вытаскивать содержимое сумки, что прихватила на «Изольде». Первым делом оттуда появился хирургический халат, который она расположила на себе поверх кожанки, отчего-то не желая её снять. Потом разные ящики с нужными инструментами, салфетки и прочая…
- Ступай туда, - Катерозе указала напарнику на дверь в ванную, - на тебе пыль могла остаться, освежись и отряхнись, да там ещё халат должен быть, надень. И будешь помогать, а пока я свет ставлю.
Миттенмайер постарался, чтоб его ждать не пришлось, но прежде чем вернуться в странную спальню, которую миледи успешно превращала сейчас частично в операционную, глянул-таки в зеркало. На него смотрело его лицо, но измождённое, как в пору возвращения от погибшего Ройенталя, не иначе… Оказывается, юность когда-то куда-то исчезла, никого не поставив об этом в известность, и сейчас отражению было даже не сорок, хотя это было бы логично, пара лет за два часа сгорела где-то, а ещё дважды по два с лишним года намотали эти ужасные получасы неизвестности. Сколько же лет сгорело одной вспышкой у императора в этом аду? И что за нервы у миледи, если она чувствовала его боль, как свою, и вместо истерики сейчас надевает перчатки хирурга – шить на живую у Ройенталя, предположим, у него бы получилось, но прикасаться с этим к Императору… А если ещё и резать, эх, постарел я, постарел, с такими страхами, видать, перенервничал слишком, да и не заметил ещё. Или миледи права – чем доверять кому-то, лучше взять дело на себя? Пожалуй, выбора точно нет, соглашусь. Пусть командует – раз я только ассистент, что, себя в руки не возьму, хоть ценой ещё пары лет? Помнится, когда они пять лет назад сидели всем штабом в тоске и ужасе, ожидая смерти Императора, кто-то в истерике даже выдвинул идею поменяться оставшимися годами жизни – скинувшись все вместе, могли бы одолжить сюзерену на жизнь, кабы можно было это осуществить… А ещё Мюллер как-то рассказал, как Император на Урваши приказал им всем спрятаться за его спину, и сам вышел к убийцам, дабы поинтересоваться, кто самый смелый и выстрелит первым – выстрелил какой-то капрал, да только очередью, да по своим же подельникам… Но то – беготня под выстрелами, к которым все они привыкли, а тут – пытки… Да, бежать и мстить врагам гораздо проще – вот, видать, отчего сейчас этим заняты какие-то явно совсем молодые ребята, а у нас и пострашнее дело при внешней-то его простоте. Всё, хватит бояться, Волк, не то Ройенталь рассердится и будет прав. Император страдал ради нас всех, уж точно мог бы договориться с врагом, чтоб облегчить свою участь – да не в его это характере, тебе ничего этого не досталось, двигай уже…
Катерозе успела вполне со всеми приспособлениями, нужными для хирурга, но сейчас стояла у края кровати на коленях, закрыв глаза и сложив ладони в молчаливой молитве. Балдахин у неё вполне сгодился в качестве крепления для света, и сейчас безжалостное белое сияние лилось на неподвижную фигуру императора, лежавшего на боку. Он словно пытался улыбнуться во сне, но не смог, и рассыпавшиеся по подушке пряди его золотых волос стали почти пепельными, будто поседевшие, от мысли об этом в горле мгновенно возник ужасный твёрдый комок. Страшное впечатление, что сейчас дела мало отличаются от кошмара, что был пять лет назад, усиливал ещё проклепанный ремешок, что остался сейчас на голове, перетягивая лоб, и то, что волосы были отрезаны хоть и не выше затылка, но явно указывали, что не самым аккуратным способом. И уж явно не самым приятным, настойчиво думалось себе внутри. Рубаха, которую они надели на раненого в плену, уже успешно покрылась широкими кровавыми пятнами на спине, да ещё зияли колотые раны на запястьях – слишком глубокие, чтоб их мог быстро взять заживляющий гель, уже припухшие – вполне достаточно для бессонницы, например. И ещё эта чернота под глазами, которую уже не спишешь на случайные тени. Миттенмайер почувствовал острый дефицит самообладания и отвернулся, якобы затем, чтоб надеть перчатки и маску. У него одновременно засаднило, застучало и заухало где-то в том районе, где располагалось сердце. Катерозе, видимо, закончила молитву и вскочила на ноги. Она внимательно посмотрела на Миттенмайера, тому показалось, что поняла всё, что он чувствует. Её белый убор на волосах и маска на лице полностью преобразил её, и хотя она вовсе не излучала сейчас уверенность, какое-то тепло, совершенно неуловимое, появлялось от неё сейчас внутри.
- Не бойся, мы справимся, а он сильный, поможет нам, - тихо сказала она ему, - подходи ближе.
Миттенмайер выдохнул и послушался. Как хорошо, что миледи убрала линзу – и сейчас её глаза были бездонными, но не пугали. Она тихо взяла его ладони в свои – в перчатках это смотрелось вполне логично:
- Не бойся, всё получится хорошо, - она произнесла этого как-то даже буднично, но от этих слов стало спокойно, просто спокойно, и всё. – Это ненадолго, как мимо чёрной дыры проскочить – потом на автомате уже выносит. Или вы на флагманах уже подзабыли, как оно? – она даже слегка улыбнулась, чуть склонив голову.
- Так пять лет уже не воевали толком, - не осознав, что улыбается в ответ, проговорил Миттенмайер, - из-за тебя же и тишина, слава Богу. Но это не значит, что забыли, - он даже хитро подмигнул, тоже не осознавая этого.
- И здесь тоже навык не забывается, - спокойно ответила миледи. – Пока отвернись, если тебе тяжело. Это нормально, не каждый мужчина сразу берётся за резку на живую.
Катерозе отвернулась сама и осторожно взялась укладывать спящего вверх спиной. Райнхард тихо застонал, не открывая глаз и не шевелясь, но не сопротивлялся.
- Больно, Катерозе, больно, - совсем тихо и вымученно произнесли почти полностью почерневшие губы. – Прости, Катерозе.
- Сейчас полегчает, Райнхард, - ласково и уверенно сказала миледи, роняя слова негромко, но очень чётко. – Ты не волнуйся, сейчас ты уснёшь крепче, и раны мы зашьём, слышишь? Не бойся, мы рядом и всё в порядке, тебя надо починить. Спи. Спи, Райнхард, всё в порядке, потом увидишь сам, - она аккуратно закатала рубашку на спине и взялась за нужные шприцы с ампулами.
Миттенмайер не удержался и посмотрел сразу. Его швырнуло в дикий жар, тут же. Раны были такой глубины, что помещалась едва ли не вся ширина ладони – и так во всю спину, вдоль, не иначе, как фирменный стиль профессионального умельца кромсать тело в клочки…
- Почему же он ещё мог быть в сознании столько времени? – с ужасом пробормотал адмирал вслух.
- Нас ждал, - спокойно пояснила Катерозе, занятая уколами. – Другой бы просто умер себе спокойно уже.
- И неудивительно, - почти прошептал Миттенмайер.
Эти полчаса сошли ещё лет за пять, должно быть, но миледи оказалась права – хотя ни о чём другом думать было невозможно, выполнить работу у них получилось хорошо. Катерозе вполне могла соперничать с лучшими хирургами, которых доводилось встречать адмиралу – и наложила нужные швы едва ли не лучше самого маститого из них. Потом они осторожно возились с повязками – но раненый уже никак не реагировал на это. Он тихо и ровно дышал, но миледи то и дело трогала губами его лоб, каждый раз ровно кивая – но, видимо, вовсе не уверенная, что придётся снова ровно кивнуть. Наконец они закончили, осторожно уложив тело грудью на подушки и стащив сапоги, завернули его в лёгкое одеяло, а Катерозе прицепила к запястью небольшой датчик неизвестной адмиралу модели.
- Наследство розенриттеров, внутрикорпоративная заморочка, - пояснила она сама, заметив заинтересованный взгляд, - хотя на деле просто усовершенствованная имперская модель, республика толком нигде не обошла своего врага, оттого и бесилась всегда. Но розенриттеры, будучи элитой, довольно свободны от этих истерик были вплоть до ликвидации Союза. Но конкуренции с имперцами им было не выдержать, вот и результат – скатились до уровня обычных бандитов, - она грустно вздохнула. – Знай я это всё раньше, ваш Ройенталь был бы цел. А так – сплошное горе, право.
- Ты так близко к сердцу воспринимаешь не свои потери, - вежливо произнёс в ответ Миттенмайер, дабы просто поддержать разговор и чуть разгрузить затянутые до отказа нервы, - а между тем это была ещё не твоя война.
- Уже моя, - устало вздохнула Катерозе, занявшись уборкой инструмента со стола снова в сумку, - как не моя, когда я на ней выросла. Это ж моя Галактика, Ураганный Волк, и я в ней позволяю быть только тем, кому следует там быть, оттого мне и жаль потерянных. Кабы я знала, что мне не стоит пытаться вытащить отца, я занялась бы Ройенталем сразу, не угробив столько времени. Теперь вот в пропасть рухнули все розенриттеры – как и отец же, и мне их уже не жаль даже, жаль просто, что это таки произошло. И жаль, что похоже, эта судьба ожидает не только меня – остаться без отца окончательно, как ни хуже ещё чего, а они же парни там почти все…
- О ком ты? – спросил адмирал уже с неподдельным интересом. – Уж не о тех ли, кто сражается сейчас с сатанистами?
- Именно, - горько усмехнулась Катерозе. – Белая лилия против красной розы, и она победит, потому что бьётся за своего Императора, да вот только какой ценой, мне даже страшно думать. Они все моложе меня гораздо, все меня любят – но дети же ещё, право… А родители поставили их в страшную позицию – или мы, или Лилия. Понимаешь, как это ужасно? Это похуже, чем выбирать между старой династией и новой, там вовсе нет проблемы, я так Меркатцу и рявкнула на Изерлоне. Этот лицемер надел траур по Фаренхайту и перестал ходить на заседания командования, а кто же он, старый хрыч, как не настоящий-то убийца Фаренхайта, а? Он, а не Ян Вэньли, вообще-то. Его и отец за это не любил – хотя будто бы тоже служил Яну до конца, но понимал, что Меркатц служит своёй гордыне гораздо больше.
- И… как Меркатц отреагировал на тебя? – быстро спросил Миттенмайер, поспешно повернувшись к миледи так, чтоб видеть её лицо. Она не торопясь сняла с лица маску, не пытаясь устраниться.
- Просто сбежал прочь, не желая что-то отвечать соплячке, - без всяких эмоций произнесла она. – Я обнаглела и ещё крикнула вслед: «Да ты боишься Лоэнграмма, вот и всё!» Просто на рефлексе, я тогда злилась на отца, злилась на всех, и не могла упустить такой шанс сорвать злость. Когда вынужден заниматься тем, чем не хочешь, злоба вырастает до немыслимых пределов, во всяком случае, у меня так. К тому же молодость и женский род позволяют делать многое дополнительно, и я об этом вовсе не жалею.
- Подожди, - Миттенмайер намеренно сменил тему, - так что же, Лилия – это вчерашние розенриттеры?
- Это их дети из элитных школ спецназа – они там с семи лет живут и учатся, - тихо улыбнулась Катерозе. – Все очень непростые дети, слишком непростые, чтоб оказаться среди обычных сверстников. Иначе бы бешеная популярность Лоэнграмма там не развилась – у всех сущий абзац с роднёй и благополучным окружением обычных соотечественников. И все очень чувствительны ко лжи и ненавидят её – а это патриотическое воспитание сплошной пустой риторикой и было, да ещё пример Яна-Чудотворца перед глазами, как его республика за геройство отблагодарила. Так что без вариантов – за пять лет существования ордена иной идеологии возникнуть просто не могло. Присядем, я с ног валюсь, - тихо вздохнула она, снимая перчатки и халат.
Миттенмайер пододвинул ей кресло, затем, проверив дальний стол, налил пару бокалов вина. Катерозе молча кивнула и взяла у него один. Они уселись почти рядом, приглушив яркий свет в импровизированной операционной, друг напротив друга.
- Что тебе ещё рассказать про Лилию, пока они не дозвонились ко мне с отчётом, чего я хоть и жду, но боюсь? – вежливо спросила Катерозе, неспешно потягивая вино. Старое, гольденбаумское, отметил адмирал. Интересно…
- Если ордену пять лет, то когда он и как возник? – искренне полюбопытствовал Миттенмайер, радуясь возможности сделать вид, что вовсе не нервничал только что. – У нас ведь было одно интересное событие в тот год, помнится…
- Ой да, именно поэтому и возник, - фыркнула Катерозе тоном светской львицы, чуть склонив голову – а лилии почти и не завяли, пришла вдруг мысль. – Вообще настроения бродили давно, аж со времён падения хунты – всем дико понравилось, что маркиз Лоэнграмм так красиво развёл республику, покуда занят своими делами. Тут и военнопленные рассказали, что в имперских тюрьмах лучше кормят, чем в армии Союза, да и беженцы из империи помчались – в общем, там у вас есть кто-то дико крутой, наших трупозакидателей делающий легко. Такому не грех служить, понятно? Не то, что нашим жуликам и ворам, наживающимся на войне, а свои семьи упрятавшие аж на Феззане. Дай шоколад сюда, не то меня сморит невовремя. И прихвати имбирь ещё.
Миттенмайер поспешно повиновался и застыл рядом с вопросом на лице. Катерозе вежливо кивнула.
- Потом самые умные, - она торжествующе улыбнулась, - не могли отделаться от восторга, как снова красиво валяют командование Союза, Ян только уворачиваться успевает. Теперь сам посуди – ребятам вот-вот идти драться, а у нас нет клятвы верности сюзерену, один трёп о святости демократии, а ей цену, шлюхе такой, дети знают, - Катерозе жёстко усмехнулась. – Да и за что умирать – за трескучие фразы, что ли? Чтоб Трюнихт свои пешечки двигал в Совет, да и всё? Дайте хоть нормального командующего, да не такого, чтоб любой псих застрелил ради забавы, и не такого, чтоб двух слов связать не мог с вечно кислой рожей оттого, что в отставку выйти не может, ага, ха-ха! Тут Ройенталь наконец-то, ура! Но… разборка-то не наша, да мы ещё не все выросли – но хоть уже надежда есть, что пристроимся – ждали империю, ждали, дождались наконец. Конфеты приличные привозить с Феззана стали, не то что местный жжёный сахар в леденцах, вообще еда нормальная появилась, вместо крупы с камнями и химического мяса. И опять облом, служить толком некому – выпускники сами по себе, скука, оттого связь держат между собой стабильно. Чинуши пытаются по-тихому преобразовать лагеря юных розентриттеров в плацдарм для сопротивления империи, и это почти удаётся на фоне общего уныния, но…
Катерозе смолкла, сжевав слишком крупный кусок засахаренного имбиря, и залпом допила вино.
- Но? – Миттенмайер сам не заметил, как задал этот вопрос, доливая вино собеседнице.
- Но поздно – наши девочки влюбляются в ваших адмиралов, и в их командующего, это раз, - цинично усмехнулась Катерозе. – Правда, пока молча и с опаской, но свои кислые офицерские морды, что видишь каждый день, осторчертевают быстро, а кто может сравниться с Лоэнграммом, а? У него там такие, ах, не то, что наши придурки, охреневающие от собственной безнаказанности и нахальства, и вот уже папина пассия при всех залепляет ему пощёчину за слишком грязные словеса по адресу императора – и тот это проглатывает. Это только на Изерлоне, но в лагерях-то детишки уже не триколор нашивают на дискотеку собираясь, а значки с изображением льва мастерят, это два. А ещё ведь есть жутко дорогие значки с вашими лицами, к примеру, твоя личина, Волк, стоила на внутрилагерном рынке два кило феззанских конфет - не всякий мог приобрести, - Катерозе улыбнулась поистине лукаво и чокнулась с бокалом собеседника. – Да и слухи ходят, что это не Юлиан Минц прорвался на флагман к императору, зарубив охрану, мол, где ему против таких зубров, а это его кораблик сцапала на подходе к «Брунгильде» охрана, да и взяла себе в почётные заложники, чтоб потешить императора, он же добряк и весёлый. Три.
-Ч-чего? - ошарашенно пробормотал Миттенмайер. - Что особенного в феззанских конфетах? И... - он осёкся, смутившись.
Леди фон Кройцер посмотрела на него весело, но свысока.
- Ай, вам, имперцам, это понять почти невозможно, вы ведь жили среди садов, аллей и фонтанов, в любом случае. А мы вот дети промзоны, в которой ничего, кроме серости и уныния техпостроек нет, одни кирпичи и битые стёкла, палки да остовы от погибшей техники, даже птицы и те падальщики, ни одной певчей. Думаете, если в столице центральный район ничего, так и весь Союз такой, что ли? - она презрительно усмехнулась. - В войну вообще всё стало, даже общественный транспорт и тот то и дело дохлым оказывался. Консервы и те приходилось доставать с боем, а что уж про яркие тряпки да прочие радости жизни говорить, это была немыслимая роскошь. Фарфоровая да стеклянная посуда стала символом богатства, что, в голове, поди не укладывается? А это так, и детям безумно хотелось праздника, а не похорон очередных. Так что два кило за твоё изображение - это месячный доход на одного человека, впрочем, не все получки до него дотягивали. И это ещё не самая высокая такса, кое-кто стоил и подороже, например, Фаренхайт и Ройенталь в два раза больше обычно уходили, - она посмотрела на него внимательнее и еле удержалась от хохота. - Что рад, что сидишь или ещё чего узнать хочешь? Например, как всё это пряталось от начальства, да?
Ураганный Волк через силу, но овладел собой, и с безнадёжным вздохом махнул рукой:
- Ты права, слишком неожиданная информация. Причём вся. Слушаю тебя дальше.
Катерозе спокойно пожала плечами и продолжила:
- Впрочем, мы, дети розенриттеров да им подобные, на деле были элитой среди сверстников, и, хотя те не знали, что остатки аппарата Союза сделали на нас последнюю ставку, не будучи осведомлены о наших истинных пристрастиях, очень выбешивались на сам факт нашего существования. Они ведь понимали, кто потом будет ими командовать, когда все вырастут. Но дело не в них вовсе. Планы наших начальников сильно пошатнулись как раз после отъезда на Феззан вслед за Императором остатков изерлонского командования. Минц утащил меня с собой, а ребята в лагерях остались ждать новостей. И тут… - она замялась.
- И тут? – поднажал заинтересованный донельзя адмирал – ему никогда не приходило в голову ничего подобного, рассмотреть тогдашние события с такой точки зрения, пожалуй, это новостью было даже для Оберштайна…
- Я приехала очень поздно, после свалки в главном лагере на Хайнессене, уже замужней дамой и героиней всей планеты, - поморщившись, словно от неуверенности, стоит ли рассказывать, задумчиво продолжила говорить Катерозе. – Но туда уже тогда, когда ваш штаб выл от горя, тоже просочились слухи о скорой смерти Императора. Руководство лагеря в лучших традициях республики устроило масштабную гулянку по такому поводу – и всех воспитанников обязало тоже веселиться. Не мог же весь лагерь сказаться больным поголовно, логично? Да и слишком соблазнительно было подчиниться приказу как следует потанцевать, ведь алкоголь разрешили без ограничений… Ну что ты глядишь на меня так, а, Волк? Это от вас Мюллер прилетел с соболезнованиями к гробу Яна, а у республики традиции такие, надо было учитывать сразу. И выросло бы это замечательное начинание в масштабную волну по всей территории Новых земель, кабы не одно обстоятельство, зарубившее его на корню, к счастью огромному, - она усталым жестом опрокинула весь бокал. – Не наливай мне больше, пьянеть не хочу. Рано ещё.
- Что за обстоятельство? – промямлил Миттенмайер, ещё не отошедший от шока из-за новости о плясках от радости из-за тогдашней смертельной болезни императора – это было слишком по всем меркам и отдавало чем-то уж вовсе нечеловеческим. И оттого ужасным до омерзения.
- В фольклоре республики имелась старинная песня, прославлявшая закидывание врага трупами своих же, - с грустным вздохом продолжила Катерозе, потянувшись всем телом, - про таран ещё атмосферного истребителя и нормального звездолёта – как видишь, на это настраивали с пелёнок. Сейчас техники посмеются только, но интеллигенции хоть кол на голове теши – метафора якобы, ага. Главное – тупая бравада, мол, экие мы крутые, без правил воюем, да и мотивчик развесёлый. Ну так нашёлся паренёк, что переложил на эту мелодию слова, и получилась песня имперских рейдеров, размазывающих республику, в мифологии местной, конечно, зато просто убийственно – и жахнул этим со сцены, сначала. А потом, заметив, что поддержка имеется, сказал всё, что следует по поводу вечеринки, всё, что все между собой думали про Лоэнграмма, вслух – и спровоцировал рёв «Зиг кайзер!». Руководство попыталось вмешаться, убрать парня, прекратить здравицы в честь императора – бесполезно, подпившие детки, умевшие и любившие драться, наваляли своим же командирам, наутро цинично списав всё на пьянку и не извинившись даже. Так Белая Лилия и получилась, в честь белого плаща Императора Лоэнграмма - тихо улыбнулась Катерозе, - остальное приложилось уже само. Но одно дело – выбрать сюзерена и гордо орать об этом везде, где пожелаешь, другое – потерять при этом кое-что очень ощутимое, вроде родни. Пока у нас не было осечек, но и выбор не вставал. Я не уверена не за себя, - она с сомнением закусила губу.
Ожила связь, и прежде, чем миледи успела ответить, протарахтело бойкой дробью: "Шаг из Орлеанского предместья в горло истребительной войны, стоила костра корона в Реймсе, лилии не стоили цены».
- Катерозе, это что ещё за пунктик там у них с волосами моего Императора, а? – запыхавшимся голосом вещал "козырной валет", будто слегка удивляясь. – Придумали сами или что такое?
- Увы, может быть, - убитым тоном ответила миледи. – Они отрезаны, и он сейчас спит.
- Понял, спасибо, - вежливо ответил молодой воин уже совсем по-деловому. – Тогда надо их достать, да и всё.
- Йозеф! – резко окликнула миледи. – Не рискуй попусту, лучше сжечь напалмом кого следует!
- Ничего, сеструля, - рассмеялись в ответ уже явно в упоении битвы, - пока я не встретил Лоэнграмма, мне всё нипочём, ты ж это знаешь, ха-ха-ха! А это будет хороший повод, право! – и уже громовым приказным тоном прогремело явно на другой канал связи. – Аугусто, бери командование, я пошёл – на этих уродов явно Гольденбаума нет! Зиг кайзер Лоэнграмм, Белая Лилия, никого не жалеть, они тронули сюзерена!
- Йозеф! – в ужасе крикнула фон Кройцер. – Йозеф, не балуй, у меня братьев нет больше!
Прежде чем связь окончательно прервалась, донеслось по-доброму проникновенно:
- Катерозе, тебе нужен старший брат, но это не значит, что младший должен пропасть, верно? Это моя битва за Лоэнграмма, не мешай, я вернусь, жди!
Катерозе побледнела с искажённым лицом, поспешно набирая нужный номер:
- Господи, «Гольденбаума нет» - они что там, рехнулись уже в драке совсем? – и, покосившись на Миттенмайера, сочла нужным пояснить. – Это проклятие вообще никогда не произносится, а он играется им, как хочет – не на полигоне же шуточки нынче! Как вас жёны-то ждут, да ещё месяцами, никогда этого себе не уясню, лучше сама драться полезу, - ошарашенно пробормотала она себе под нос. – Так, а это ещё что такое тут наприходило, ладно, разберёмся. Ага, в кои веки с Хайнессена нет дурных новостей, вот потеха. Аааа, что за ночка, я боюсь остаться одна, братик совсем сдурел, лезет к чёрту в пасть, а я сделать ничего не могууу....
Миттенмайер плавным движением взял её запястье в свою ладонь и ровно посмотрел ей в глаза:
- Не стоит так нервничать, он у тебя явно знает, что делает. А раз знает, значит, сделает, - он вежливо улыбнулся ей только глазами, и она, кивнув в знак благодарности, обмякла в кресле. - Вот давай лучше за его победу и выпьем, хорошо? - убедившись, что его влияние воспринимается положительно, разлил ещё вина по бокалам, хотя для этого пришлось вкладывать пустой бокал в сильно отвердевшие пальцы девушки. - Этот младший у тебя, поди, родной и единственный? - произнёс он почти великосветским тоном, чокаясь и пригубив.
Катерозе отхлебнула разом половину, издав невнятный стон.
- Они никогда не поймут нашей зависти, во беда, - задумчиво проговорила она себе самой и поспешно взглянула очень блестящим взглядом на собеседника. - Волк, он мне такой же брат на деле, как и ты, если что. Я - унылая безотцовщина, с мамой-дурындой, что принесла отцу и не сказала, от кого, ей был нужен не мужчина, а мифы про него. Дед сплавил меня с глаз долой и рад был несказанно - тут я его прекрасно понимаю, но он умер раньше, чем я осиротела. И никто не удосужился мне братьев сделать, вот и вся недолга. Самоопределяемся, как сами желаем - и у меня больше и нет никого, кто называет моих детей племянниками.