-Дядя Гриша умер.
Сердце мое испуганно сжалось, но тут же восстановило здоровый ритм – я быстро сообразила, что среди наших с мамой родственников никогда не было человека с именем Григорий.
Изо всех сил стараясь побыстрее проснутся, а мамин звонок разбудил меня ни свет ни заря, я перебирала в голове знакомых мне людей с таким именем, пытаясь понять о ком идет речь.
-Мама, извини, а кто такой дядя Гриша?
-Да бог с тобой, дочка, дядя Гриша, сосед наш.
Сосед. Ну конечно, как я могла забыть.
-Извини еще раз, а я тут причем? У меня экзамены я и так не высыпаюсь ни фига, а ты меня в шесть утра будишь. И из-за кого? Ты что забыла как я к нему отношусь? В смысле, относилась.
-Я помню. Просто тут такое дело. Это, конечно, не телефонный разговор, но понимаешь, короче…
-Мама, выражайся яснее, пожалуйста.
-В-общем, у него комната не приватизирована, родственников нет, надо бы нам постараться её заполучить.
-Придется спросить еще раз. Причем тут я?
-Ну понимаешь, ты же здесь прописана, а появляешься редко. Приехала бы на похороны, мол близкий человек такой, как дедушка тебе был. Ну и, опять же, мы, тут как бы втроем в одной комнате. А комнаты, согласись на дороге не валяются. Самой же и пригодится.
-Я сейчас проснусь до конца, подумаю и перезвоню.
-Хорошо, только не затягивай, прямо сразу и подумай.
-Договорились, прямо сейчас и подумаю. Все, пока.
Я надавила ногтем на кнопку сброса звонка и, действительно задумалась. Крепко, серьезно.
Большую часть своей жизни я провела в коммунальной квартире. Сначала с мамой и бабушкой, потом, после смерти бабушки только с мамой и, напоследок с мамой и дядей Борей, вторым маминым мужем, по возрасту годившемся мне скорее в старшие братья, чем в отчимы. Впрочем не мне судить, а тем более осуждать маму. Ей в жизни и так пришлось, мягко говоря, не сладко.
Дядя Гриша, одиноких, сгорбленный сосед, жил в соседней с нами маленькой комнате и, действительно заменял мне дедушку (оба моих деда умерли еще до моего рождения).
Откровенно говоря в его комнате я проводила больше времени чем в своей.
Мы рисовали, читали, смотрели телевизор. Я обожала перебирать старые его фотографии и вещи, слушать интересные рассказы и сказки, которые он «показывал в лицах».
Я знала, что у «дедушки» (а в детстве я так его и называла) всегда припасено что-нибудь вкусненькое для меня.
С годами и привязывалась к соседу все сильнее. Он, по-настоящему, стал мне близким, родным. Пришло время и уже мне пришлось ухаживать за резко сдавшим стариком.
Впрочем это было не удивительно. Дядя Гриша подбирался к вековому юбилею.
И вдруг «грянул гром».
Весна 2008 года. Я заканчивала школу, готовилась к выпускным экзаменам (опять экзамены, похоже любое событие в моей жизни, на протяжении последних пяти с половиной лет имеет этот фон), дядя Гриша медленно угасал, но бодрился. Волевой был старик, надо отдать ему должное. Вроде, меня и дома-то быть не должно было, но, такова уж судьба. Я, неожиданно, стала свидетельницей очень неприятной встречи, положивший конец моим отношениям с престарелым соседом.
Два молодых человека из правозащитной организации с голубенькой папкой.
А в папке документы, письма, фотографии, уличающие коммунального соседа в том, что в тридцатые-сороковые, будучи сотрудником лагерной охраны, молодой тогда дядя Гриша, что называется «отличился» по полной. Тут и многочисленные изнасилования женщин, и побои и издевательства и самоличные расстрелы. Молодые правозащитники собрали очень хорошее досье. А главное жутко убедительное. Такое впечатление, что все эти годы рядом со мной скрывался доктор Менгеле и Борман в одном лице.
Не думаю, что ребята действовали по чьему-либо заданию. Нет, уверена - это был, что называется, «порыв души». Искренняя потребность, хоть как то, наказать зло. Зло по их глубокому убеждению. Как оказалось и по-моемУ тоже.
В тот момент «дедушка» перестал для меня существовать. Даже чувство благодарности к человеку, который так хорошо ко мне относился все эти годы испарилось, исчезло. Сразу и навсегда.
Вскоре я закончила школу, поступила в университет в другом городе, переехала в общежитие. Дома появлялась редко, еще реже вспоминала старика.
И вот он умер. Удивительно, после того дня он прожил еще пять лет. Получается ему было 104 года! С ума сойти! Сколько порядочных людей доживает до такой глубокой, глубочайшей старости? Да, если честно, это, вообще, единственный знакомый мне человек, проживший так долго.
Я встала, приготовила себе кофе, все еще не зная, что делать. Наверное, надо поехать. И не из-за комнаты даже. Просто нужно. Умер человек живший рядом со мной большую часть моей жизни. Заботившейся обо мне. Черт с ним, поеду.
На следующий день я подъезжала к родному (с 4-х моих лет) и не очень любимому городу.
Я не смогла к нему привыкнуть, не смогла полюбить. Более того, я его боялась. Боялась темный переулков, многочисленный пьяных людей на улицах, шпанистую молодежь.
Вокруг города было огромное количество колоний (в одной из них и проработал больше двадцати лет дядя Гриша, а мне всегда рассказывал, что «ловил» преступников, работая «в органах») и это сказывалось на облике города и его жителях. В характерную, сразу заметную сторону.
Вот и мой дом. Господи, неужели его никогда не приведут в порядок? Трехэтажный свинарник, да и только.
В комнате, где стоял гроб никого не было. Живые родственники и друзья у дяди Гриши отсутствовали уже очень давно. Я постояла рядом, всматриваясь в знакомое с детства лицо.
Неожиданно в груди что-то кольнуло, на глаза навернулись слезы. Я вдруг вспомнила, как в шесть лет разбила себе нос и «дедушка» долго успокаивал меня, напевая какую-то песенку и гладя по голове. Ладно, я тряхнула головой, хватит, пойду лучше с мамой пообщаюсь, в последний раз мы еще в прошлом году виделись.
Я прошла в нашу комнату. Мама сидела за столом, перебирая какие-то бумаги, взглянула на меня и молча протянула мне большой белый конверт.
-Загляни внутрь.
-А что там?
-Посмотри.
Я открыла в конверт. Какие-то свидетельства, документы.
-Мама, что это за ерунда, объясни толком.
-Там свидетельство о регистрации собственности. Он, оказывается, все-таки, приватизировал комнату. И еще кое-что.
-Кое-что что?
-Завещание. Он оставил комнату тебе.
-Мне? Я же с ним пять лет не разговаривала.
Мама пожала плечами, ничего мне не ответив.
Я еще раз заглянула внутрь, вдруг подумав, что там должно быть прощальное письмо. Но ничего, кроме официальных документов внутри не было.
-Мама, а он мне ничего ни написал? Ну письма какого-нибудь.
-Нет, я все просмотрела.
Я повернулась и вышла в коридор.
Жизнь снова продемонстрировала мне свою сложность, неоднозначность. Опять заставила принимать тяжелые решения, делать какие-то очень непростые для меня выводы.
Я понимала, что теперь это будет еще чаще, впереди взрослая жизнь, работа, надо думать, своя семья. Впрочем мысли об этом оставим «на потом».
Сначала надо похоронит дедушку. А памятник ставить с крестом или это будет кощунством? Наверное, лучше со звездой. Хотя я успела заметить икону в углу его комнаты. Раньше её не было. Может и не он поставил? Опять вопросы, проблемы. Ладно, разберемся, как-нибудь.
Не маленькие.