Памяти Ильдара Гафиятуллина
Кисть совершала чудеса. Она летала по холсту небосвода, оставляя лёгкие следы разного цвета, которые превращались в картины из жизни Жёлтого мира… Только он знал, как там живут, в этом удивительном Жёлтом мире. Какие красивые и мудрые люди населяют его. А в Жёлтом мире очень хотели знать, какая жизнь здесь, и он писал для них картины из нашей жизни. Так же легко: три прикосновения кисти – и белая курочка уже бежит от лохматой дворняжки по зелёной полянке, громко хлопая крыльями и заливисто кудахча… Он не знал, как у него это получалось. И никто не знал. Говорили только, что Бог любит разговаривать с ним, с Художником.
Когда-то он даже не подозревал, что он Художник. Любил гонять футбол, учился играть на пианино, но очень хотел подержать в руках скрипку. А, скучая на уроках, рисовал на последних страницах рабочих тетрадей всё, что случайно приходило в голову. А, может, не случайно. Он как будто вспоминал жизнь в Жёлтом мире. Просто тогда он ещё не знал, что это картинки из Жёлтого мира. Как не знал, что все люди – художники. Просто есть люди, с которыми Богу интересно разговаривать, а есть такие, с которыми скучно, потому что они ничего не делают, а только сидят и жалуются, что Бог не заходит к ним поговорить, мол, у них так много есть что сказать, но… они вынуждены сидеть и ждать посещения Бога, а тот всё не идёт и не идёт. Да есть ли он вообще?!
А вот к Художнику Бог заглядывал часто… Однажды он даже ехал с ним под скамейкой в плацкартном вагоне поезда, который уходил из развоевавшегося на почве национального вопроса среднеазиатского города Душанбе в злопамятные 90-е прошлого столетия… Вместе с Художником Бог сдавал вступительные экзамены в художественное училище в Оренбурге. Иначе как бы Художник смог поступить в него, не имея за душой образования даже детской художественной школы. Экзамен по композиции, где он изобразил на листе бумаги убегающую за горизонт железную дорогу, вдоль которой стояли ёлки – такую же когда-то в пятом или четвёртом классе он вместе с одноклассниками рисовал на уроке изобразительного искусства, на котором учитель им объяснял азы по технике изображения предметов в ракурсе, - вызывала у приёмной комиссии только издевательский смех. Но! Слава Богу! Один из преподавателей, искусствовед, заметил в этом рисунке присутствие божественного начала и настоял на том, чтобы принять этого мальчика. Стипендия у Художника была так мала, что ему едва хватало её, чтобы заплатить за чулан, который он снимал в самом дешёвом районе города, славившемся преступностью и наркоманией. И хозяева дома, где этот чулан располагался, не отличались приличием и законопослушанием, так кто же, как не Бог отвёл Художника от беды, пока он жил там. И кто же, как не Бог приглашал его по вечерам в гости к однокашникам, где ему, как правило, предлагали скромный ужин – иногда единственную еду в тот или иной день. Тем и выжил, пока родители не переехали в Россию. Вот так и получилось, что Бог ходил за ним попятам, от того и всякое прикосновение к холсту рукой Художника становилось предметом обсуждения друзей-студентов, преподавателей, а позже и зрителей выставочных залов.
А теперь он ступает босыми ногами по многоцветной дорожке из красок и расписывает холст небосвода, на котором уже совсем не осталось места… Если только загрунтовать что-то снова… Но, что?! Одну из дочерей Гебо? Какую? Может, вот эту – ту, которая пересыпает время из одного сосуда в другой. Он встретился с ней глазами и понял, что она знает, о чём о думает. Дочь Гебо отодвинула кувшины и замерла. Океан за её спиной тоже перестал шуршать лёгкими волнами по песчаному берегу. Скалы перестали отражать своими влажными боками солнечный свет. Время в кувшинах покрылось тонким слоем плесени. Изображение ещё не потеряло своих очертаний, но от картины уже начал исходить неприятный запах. Казалось, что и океан, и песок, и скалы, и Дочь Гебо, саму жизнь на картине пока ещё спасает случайно свалившийся набок кувшин, из которого медленной струйкой вытекало время. Вот оно уже стало просто капать, с трудом собираясь в последние жемчужины… Свет стал меркнуть и вот уже почти… Нет-нет! Он не хочет этого! Он случайно об этом подумал… Но если уничтожить не Дочь Гебо, например, а вот эту Всадницу?... Всадница испуганно обернулась к своему творцу и от растерянности отпустила вожжи. А ездовая тварь, почувствовав свободу, выдернула свою спину из-под Всадницы и скользнула вон со своего холста в соседний, где земные гуси непринуждённо шатались по двору в поисках навозных личинок. Гуси загоготали, рассыпаясь в разные стороны от невесть откуда взявшегося чудовища, лохматая дворовая собачка поначалу тявкнула, выражая дежурное возмущение, но, увидев неземное создание, юркнула в будку , сметая свои следы поджатым хвостом. Вот незадача! Это же в Жёлтом мире эта тварь обычный транспорт, а здесь-то она всех перепугает насмерть! Назад! Твоё место под Всадницей. Нельзя трогать Всадницу. Пусть будет.
Что же принести в жертву? Может быть, Жертвоприношение? Тогда жрецы будут искать жертв для своих идолов на других холстах… Куда они забредут? Кого будут приносить в жертву? Этак всё выйдет из-под контроля Художника. Нет, нельзя закрашивать Жертвоприношение. Всему своё время и место.
Краски под босыми ногами Художника расползались в стороны и похлюпывали, как будто просились под его волшебную кисть.
А что, если зайти с обратной стороны холста? С обратной стороны неба...
Художник откинул угол расписанного им небосвода и заглянул в образовавшуюся щель… О, Боже! Сколько у тебя здесь свободного пространства!
- Ну, вот, то я к тебе приходил, а теперь ты ко мне…- Бог обнял художника и подтолкнул его вперёд: Твори, Художник! Ты заслужил Это пространство! Оно Твоё!