Нас трое в палате. Мы совсем не общаемся, уткнувшись лицами в стенку. Попытки бывают, но не находят общей поддержки. Надо ждать… Надо ждать, когда уйдет или притихнет эта жуткая тоска в душе. Спать, спать… Лучше стать совсем тупой, безразлично сонливой, чем чувствовать эту тоску. Как будто кто-то умер, каждый день, каждый час.
Как часто люди небрежно произносят это слово «депрессия», как неприятность какую, обозначая плохое настроение. Н-е-е-е-т. Это совсем другое. Депрессия, это когда сам идешь к врачу и просишь, сделайте что-нибудь, я не могу больше. Это когда на самом деле у тебя все-все хорошо, но в душе «кто-то умер».
Нас трое в палате, на третий день все что-то рассказали о себе, стало хуже. Аннушка , одна из нас, бодрилась. Она сказала, что надо просто наложить табу на воспоминания, любые, они волнуют, а это нельзя. Надо только про счастливое. Она единственная из нас улыбалась. Рассказывала про сына, которого вылечили здесь, просто надо верить врачам и быть чуткими к друг другу.
Когда пришла четвертая женщина, то все жаловалась, рассказывала про свою жизнь, она не знала про наше правило. Мы молчали, все молчали, и она устала рассказывать.
Тонечка - совсем еще молоденькая, красивая такая девушка, говорит, что лежит здесь не первый раз. Общительная, чувствует себя здесь спокойно. Просто боится выходить на улицу, боится всего, такой страх возникает в душе, о котором и не расскажешь. Родственники не понимают, говорят, хорошо устроилась, девка здоровая, работать не хочешь. Это страшнее, чем выйти на улицу - когда тебя не понимают близкие.
Только о счастье, только о счастье…
Та, которая четвертая, Зинаида, поведала, что на старости лет (за 50 уже), поехала в санаторий и познакомилась с мужчиной, порядочным таким. И он приезжал уже два раза, вдовец, к себе зовет, звонит каждый день. Мы все лежим тихо-тихо, когда он звонит, ведь про больницу Зинаида скрывает. Один раз во время разговора медсестра зычно закричала: Девочки, на укол. Еле выкрутилась Зинаида. Понять было трудно, счастлива ли она, болезнь не давала понять, но мы заставляли быть счастливой, каждый вечер приказывали – рассказывай. Каким-то общим женским счастьем казалась ее история – ну надо же - такое еще бывает.
Мы никогда не говорили о враче. Не говорили, но к обходу каждый тщательно продумывал, что сказать о себе. Жаловаться было нельзя. Надо было помогать себе во всем и, когда раздавалось уверенное и радостное: Доброе утро, дорогие женщины!, -верилось, что мы дороги этому миру и не должны его огорчать.
А говорить врачу ничего и не надо было. Врач внимательно смотрела в глаза и узнавала все сама. Надо очень беречь друг друга и врача, который видит твою душевную боль.