Олегу, с любовью
- Я люблю вашего мужа и не знаю, что мне делать! – девичий голос в телефонной трубке срывается в плач.
Ника ежится.
Промозглое, неуютное ноябрьское утро. К десяти часам утра немного посветлело, но плотные низкие облака, серо-желтоватые, как в последние годы все чаще бывает в Москве, предвещают хмурый, неуютный день, обреченный угаснуть, едва занявшись. Накануне выпал и растаял первый снег; теперь моросит дождь с колючей ледяной крупой.
Солнце угасает, тени становятся глубже, людей охватывает беспричинная тревога. Просыпается древнейший, запрятанный глубоко в теле, жуткий страх – становится темно. Возможно, именно долгие ночи, едва отделенные друг от друга стремительно убывающими днями, подталкивают людей к безрассудным поступкам? Если Солнце померкнет, то какой смысл проявлять благоразумие и осторожность, взвешивать слова – как знать, наступит ли весна?! Что с того, что вокруг – огромный город с мириадами огней. В темноте каждый остается наедине с собой. Отобьешься от стаи, а этого никто не заметит, не хватится тебя, и ты сгинешь, как будто тебя и не было.
Возможно, крик о помощи – отголосок ночной жути, отчаянное напоминание о себе, дикая попытка стать замеченной, услышанной, важной?
Первая мысль Ники – откуда у девочки номер этого мобильного телефона? Его знают только несколько человек – секретарь и референт Степана, мужа Ники, начальник службы безопасности Степиной инвестиционной компании, Степины же водители, но это проверенные люди. Нужно немедленно сообщить Степе о звонке – утечка личной информации.
И, следом – по номеру, высветившемуся на дисплее в Никиных руках, взрослые, молчаливые, суровые мужчины в два счета найдут девочку. Дознаются, как она раздобыла эти цифры. Уволят без рекомендаций. Как и того, кто допустил оплошность и оставил на виду какой-нибудь строго засекреченный список телефонных номеров для экстренной связи. Например, такой, когда Степа в последний момент понимает, что не успевает к назначенному часу на ланч с женой и, мчась по коридору от кабинета к лифту, кричит своим офисным барышням: «Предупредите Нику, я задержусь! Минут на двадцать!»
- Чего же вы хотите от меня? – с любопытством спрашивает Ника. За годы их со Степой брака это первый подобный звонок. – Кто вы?
- Я – Лиза, - тихо говорит девочка. – Простите меня, пожалуйста.
И отключается.
Нике становится интересно – какая она, эта Лиза? Кто они, женщины, возникающие на периферии жизни Степы? Они похожи на саму Нику, или нет?
Лиза - любовница Степы.
Любовница, конечно же – как еще можно объяснить звонок.
Они смеются вместе? Степа становится другим, не таким, каким его знает она, Ника? Что Лиза для него значит?
Мы со Степой супруги, муж и жена, говорит себе Ника, и мы играем определенные нами же самими роли. Да, возможно, это блестящие, глубокие роли, и, опять-таки возможно, мы играем их тонко и правдиво, но роль остается ролью – наши реплики уже написаны, уже заданы нам, а наши жесты продуманны и дополняют слова.
Что, если в быстротечных любовных романах нас привлекает именно спонтанность, шанс действовать наугад, азартно, без подсказки суфлера?
Как можно объяснить что-то другому человеку так, чтобы он понял, что ты имеешь в виду?
Можно ли найти слова, чтобы растолковать постороннему человеку вот что, очень важное.
Брак Ники и Степы – дом с открытыми дверьми. Так решили они, оба, годы назад, поняв, что смогут остаться вместе и не лгать друг другу, только если признают друг за другом право на собственную, личную, глубоко интимную жизнь каждого из них, не связанную с их союзом.
Сможет ли кто-нибудь понять, что любовь может быть сильнее права собственности?
Как выразить то, во что верит Ника – в жизни невозможно никого удержать, потому что никто никому не принадлежит.
Не существует таких печати, тавра или клейма, чтобы пометить любимого человека: «мой».
И все же, не совершили ли они ошибку, распахнув двери?! Течение жизни может и разнести их, незаметно, коварно отдалить друг от друга, сделать чужими.
Что, если тогда ими владело не желание освободить и себя, и любимого человека от унижения ложью, а болезненная гордость? Ни один из них не был тогда готов признать свою уязвимость, зависимость, хрупкость; было проще допустить существование других, чем сказать, глядя в глаза человеку, ставшему необходимым, как воздух: «Я в твоей власти. Не делай мне больно. Умоляю, не оставляй меня, позволь мне прожить эту жизнь рядом с тобой».
Ника одна в просторной, тихой квартире, возможно, только возможно, слишком большой для двоих. В огромном зеркале отражается изящная темноволосая женщина, притягательная тревожной, словно ускользающей красотой, той, которой ни один мужчина не сможет завладеть безраздельно, потому красота эта не совершенна, не завершена, она питается глубоким творческим огнем, одухотворяющим тело, и будит тоску по недостижимому Абсолюту.
День пойдет своим чередом – будет завтрак, потом – спортивный клуб, после она вернется домой и немного вздремнет на мягком уютном диване. Поработает над недавно начатой картиной – пейзажем Цейлона, где они со Степой побывали в начале лета. Позвонит давнишнему другу, журналисту и фотографу, близкой, созвучной душе, чтобы условиться о встрече – они поговорят, а, может быть, и помолчат вместе, потому что общение не всегда нуждается в словах, попивая китайский чай из крохотных, на один глоток, тончайших фарфоровых чашечек. Они с этим талантливым, тревожным человеком так много знают друг о друге и так хорошо понимают друг друга, что идея физической близости между ними, некогда витавшая в воздухе, кажется абсурдной – зачем, что нового она принесла бы им, чем обогатила бы дружбу?! А может быть, Ника захочет побыть в тишине, наедине с собой, чтобы под звуки японской флейты за ее сомкнутыми веками вспыхивал и угасал, пульсировал загадочный фиолетовый свет.
Когда нужно что-то решить или понять, самое лучшее – позволить течению жизни подхватить тебя. Но великая река бытия иногда меняет свой ход, позволяя ненадолго вернуться в прошлое и вновь пережить то, что, казалось, уже осталось далеко позади.
* * *
Ника и Степан познакомились, едва перешагнув магический рубеж тридцатилетия.
Обоими тогда владело недоверие к любви. Ника никогда не была замужем, Степан был недолго женат в ранней молодости, в студенческие годы.
Ника жила одна с юности, с первого курса института. Именно тогда бурно развелись ее родители. К горькому недоумению дочери, они так поспешно нырнули, по другому не скажешь, в новые браки, словно не было долгих, прожитых вместе лет, и словно не было Ники. Та перебралась к бабушке с отцовской стороны – было неприятно видеть каждый день нового мужа матери, переехавшего в квартиру супруги. Он вызывал у Ники брезгливость, чувство, что от него нужно держаться подальше, ни в коем случае не давать приближаться к себе. Было мерзко входить после него в ванную, еще полную влажного пара, видеть, как сушатся после стирки его вещи, было отвратительно делить с ним быт. В неожиданном соседстве с незнакомцем для девушки было что-то непристойное. Когда всего год спустя бабушки не стало, Ника начала самостоятельную жизнь, став хозяйкой маленькой однокомнатной квартирки.
Ее удивляло, как быстро взрослые люди забывали прежних супругов, начиная еще один виток спирали бытия с новыми мужьями и женами. Она задавалась вопросом, что же они значили друг для друга, если так легко расставались, ведя разговоры не об утраченных чувствах, а о жилплощади и даче.
Так Ника жить не хотела. С юности ее захватывали романы, иногда – долгие, иногда мимолетные, с мужчинами, словно задевавшими какую-то очень глубокую струнку ее души, заставляя петь все Никино существо. Она разумно изучала иностранные языки, но вечерами и в выходные дни любила рисовать. Когда-то в художественной школе ей говорили, что она талантлива, но родители Ники испугались, что дочь станет бесприютной богемной художницей, и не стали развивать ее дарование. Ника набрасывала своих возлюбленных, вызывая в памяти облик человека, возникшего в ее жизни, не важно, надолго ли, ненадолго ли, чтобы сохранить не только черты лица или заворожившую ее форму сильной мужской кисти, но и свое чувство.
Степан также искренне не представлял, что мог бы видеть изо дня в день кого-нибудь из своих подруг. С ними можно было встречаться, проводить выходные, иногда отправляться в отпуск, впрочем, всегда рискуя немногими свободными днями – спутница могла обидеться на что-то, неподвластное пониманию Степана, затеять ссору и ходить, надувшись, очевидно, сердясь на то, что молодой мужчина рядом с ней не умел читать мысли. Эти девушки были, скорее, неизбежным злом. Он серьезно занимался карьерой, на капризы барышень, не знавших толком, чего они хотят, не было ни времени, ни сил. Одно Степан знал точно – он не хотел жить, «как все», вступив в еще один банальный брак и находя утешение в череде любовниц.
И, все же, в обоих жила робкая надежда на любовь, на глубокое, искреннее принятие другим человеком.
Незадолго до знакомства со Степаном Ника увидела ангела. Не настоящего, конечно же. Она шла от «Баррикадной» к Садовому Кольцу, вся в своих мыслях после встречи с приятельницей. И вдруг, подняв глаза, Ника увидела ангельские крылья. Перед ней шла девушка с рюкзачком, к которому были прикреплены два белых крыла.
Я скоро полюблю, с замиранием сердца сказала себе Ника. О, Боже мой, это знак, я полюблю.
Степан и Ника впервые увидели друг друга на деловых переговорах, где решался важнейший для Степана вопрос – согласится ли чопорный англичанин, представлявший британский инвестиционный фонд, на сотрудничество с тогда еще небольшой компанией, основанной пустившимися в самостоятельное плавание бывшими менеджерами конкурентов фонда.
По чудесной прихоти судьбы, Ника тогда не обратила внимания на будущего мужа. Она бросила быстрый взгляд на троицу молодых мужчин, расположившихся напротив них с Филом, ее шефом, за массивным столом в комнате для встреч.
Ее глаза на мгновение задержались на высоком мрачном брюнете, рядом с которым спокойно сидел бледный рыжий парень с веснушками на носу. Тот терялся вблизи яркого красавца по соседству, оказавшегося потом Кириллом, партнером Степана, ужасно, как портовый грузчик, напившимся на тихой изысканной свадьбе Ники и Степы и уверявшим старого друга и соратника, что счастлив, счастлив за него и совсем, абсолютно, нисколечко не ревнует, а налегает на виски от радости.
Рыжим парнем был Степан.
Он сразу же, оглушительно влюбился в Нику. Как и многие люди, обделенные даром легко схватывать иностранные языки, Степан испытывал смутную робость перед переводчиками, беспечно уверявшими тяжелодумов вроде него, что нет ничего проще, чем выучить английский, да и французский в придачу.
Переводчица, строгая молодая женщина рядом с могущественным дядькой, была прекрасна; в ней было нечто, что хотелось разгадать, понять, нечто, чем хотелось завладеть, даже понимая, что это невозможно, что у него никогда не хватит дыхания, чтобы погрузиться так глубоко в таинственный океан ее глаз.
Судьба продолжала ласково шутить над будущими мужем и женой.
Когда днем позже у Ники зазвонил мобильный телефон, и спокойный мужской голос представился Степаном и пригласил ее на ланч, она почему-то решила, что это и был темноволосый обладатель жгучих глаз, и легко согласилась – такие ловеласы были ей понятны и привычны.
Она пришла в тогда еще работавший «Шафран» первой и сидела у окна, наслаждаясь отдыхом от суеты делового дня.
Из-за угла вышел рыжий парень в распахнутом пальто и с букетом цветов в руках. Даже сквозь стекло было видно, что он охвачен волнением.
У Ники екнуло сердце. Она вдруг поняла, что ошиблась, что будет встречаться с этим человеком, и на мгновение ее охватил обморочный ужас полной перемены судьбы, уже произошедшей, свершившейся, пока она даже об этом не подозревала.
Через минуту Степан уже вручал ей цветы. У него едва уловимо дрожали руки. Оба были безотчетно испуганы – их свидание было безмерно, вселенски важно, оно определяло новое течение их жизней, уже начавших сливаться в один поток.
Потом они расслабились, а за салатами уже смеялись над Филом, разучившим из всех русских слов только несколько неприличных и очень довольным своими грандиозными успехами в постижении языка классиков мировой литературы.
Ника любовалась молодым мужчиной напротив, тем, как его холодные серые, с едва уловимым фиолетовым оттенком, глаза теплели и начинали лучиться мягким светом. Она жалела, что у нее не хватит таланта, чтобы передать это красками – проявление души, тщательно скрываемой от посторонних.
Степану же впервые за всю его взрослую жизнь показалось, что он, могло статься, окажется неинтересным для этой молодой женщины. Ника перевела разговор с дел на путешествия; Степан слушал ее рассказ о Камбодже, очарованный глубоким голосом новой знакомой, певшим ему песню о храмах, укутанных лианами, лукавой улыбке ангела, которую можно было разглядеть на каменной плите, небесных танцовщицах, кружащихся в бесконечном хороводе. Он понял, что ревнует к ее неведомому спутнику, не одна же Ника путешествовала, разделившему с ней открытие далекой страны.
Набравшись смелости, Степан глухо сказал:
- Давай встретимся в выходные. Я свободен. В смысле, я хочу сказать, я свободен, ни с кем не встречаюсь.
- Давай встретимся. – Ника улыбнулась, оценив его прямоту. – Я тоже свободна. И очень, очень давно не была в кино. Сходим?
Степан с облегчением рассмеялся. Он понял, что привык к развлечениям, основанным на трате денег, его денег, конечно же – прежние подруги любили рестораны, бары и клубы.
Мне чуть за тридцать всего, подумал он. Что-то рановато я начал покупать женское внимание. Пора снова стать молодым. Музыку, что ли, послушать … прогрессивную. Я стал старым. Нужно встряхнуться, пока не поздно.
Они, действительно, встретились в субботу той же судьбоносной для Степана недели и отправились в кино, а потом долго, долго пили чай в круглосуточно открытой кофейне, где было полным- полно влюбленных, не сводивших друг с друга глаз.
Не хотелось никуда торопиться, не хотелось расставаться, можно был оговорить обо всем, даже самом сокровенном и сложном.
У Степана был вопрос, который он не мог разрешить сам для себя, и который стал очень важен теперь, когда он встретил Нику. Степан понимал, что полюбил и сделает все возможное, невозможное ли, чтобы завоевать изящную девушку напротив, в потертых кожаных брючках и крошеном свитерке ставшую, волшебным образом, двадцатилетней. Но чего ждала бы от отношений она?!
- Знаешь, я не уверен, что был бы готов в ближайшем будущем обзавестись детьми, - сказал Степан, когда речь зашла о Кирилле, его партнере и друге, успевшем к тридцати развестись и оставить жену и сына. – Понимаешь, я не могу представить себя не в своих ролях. Только не смейся, но я хочу заработать достаточно, чтобы бросить все к черту годам к сорока, пока еще есть силы, и отправиться путешествовать по свету. На год, два. Пожить кочевником, останавливаться, где понравится. Всегда налегке. Только бы успеть соскочить вовремя.
- Я и сама не создана для обычной семейной жизни, - откликнулась Ника. – Я просто… другая. Я думаю, что понимаю, о чем ты говоришь. Быть самим собой, не тем, каким тебя хотят видеть. Так?
-Да, так, - Степан осторожно дотронулся до Никиной руки. – Моя работа – это средство стать самим собой.
- Ты – финансист-нон-конформист, - нежно улыбнулась Ника. – Это сложно, сложнее, чем ты думаешь – идти к себе, не от себя.
- Помоги мне, - тихо сказал Степан. – Я не смогу один.
- Помогу, - также тихо откликнулась Ника.
Степан почувствовал вдруг, что у него предательски защипало в носу. Он был на грани слез – женщина понимала его в первый раз в жизни. Он уже выслушивал прежде девичьи лекции на темы прелестей семейной жизни и важности недвижимости в Европе. Ника была и вправду другой.
Потом она не раз вспоминала ту ночь и разговор в кафе. Они определили свои отношения сразу же, в самом начале любви, найдя в себе мудрость, чтобы понять друг друга.
Степан и Ника не торопили события, и их первая ночь вместе стала, по сути, проявлением уже сложившейся между ними близости.
Степан тогда как раз переехал в только что отремонтированную огромную квартиру в районе Полянки. Мебели почти не было, он спал на полу, на огромном ортопедическом матрасе, и это понравилось Нике, как понравились и просторные комнаты, полные воздуха. Позднее они обставили полностью только гостиную, а их личное пространство так и осталось полупустым, свободным от лишних предметов.
В ту первую ночь, когда Степан заснул, обняв Нику и прижав к груди, ей казалось, что они с ним плывут на плоту по быстрой темной реке, не недружелюбной, и что она несет их в открытое море, которое суждено пересечь им двоим, вместе.
Утром, проснувшись, Степан обнаружил обнаженную Нику сидящей на подушке, с блокнотом на коленях. Она что-то быстро набрасывала, уверенно водя карандашом. Степан обнял ее. На чуть шероховатой бумаге был он сам, спящий. У него снова навернулись слезы. Ника была та самая, которую он мечтал встретить.
- Я люблю тебя, - сказал Степан. – Ника, выходи за меня замуж.
Ника подняла на него ясный, сосредоточенный взгляд – взгляд творца.
- Я согласна, - просто ответила она.
* * *
Лиза слышит мягкий женский голос, задающий вопрос:
- Кто вы?
У нее хватает сил ответить:
- Я – Лиза, - и добавить, - Простите меня, пожалуйста.
А потом она в ужасе обрывает звонок.
Что же я наделала, кричит сама себе Лиза. Что же я такое дурное сотворила! Зачем я позвонила жене Степана? Что я хотела от нее услышать? Она же обо мне и знать не знает. Да и Степан обо мне забыл. Он не помнит, что я существую, и как раз это самое страшное – меня просто нет, тот вечер давным-давно прошел, за ним уже никогда ничего не последует, то была его прихоть, а потом в игру вступило мое болезненное воображение, вот и вся история. Но раздобыть личный телефон его жены, помеченный, как «супруга Степана», проявив для этого невероятную хитрость, чтобы оказаться на ночном дежурстве в приемной Степана, так принято в их компании из-за разницы во времени с Европой и Северной Америкой! Но лишиться рассудка настолько, чтобы и вправду набрать дрожащими пальцами нужные цифры, подписав тем самым, вот уж точно, себе приговор – позорное увольнение с работы, потому что, конечно же, ее вычислят в два счета! И, что отвратительно, подставить под удар и личную помощницу Степана, обязанную, наверное, хранить список телефонов руководства где-нибудь в сейфе, подальше от невменяемых существ из общего секретариата!
Я просто больше не могла ждать, понимая, что ждать-то как раз и нечего. Со мной никогда ничего не произойдет, говорит себе Лиза. Мама будет время от времени знакомить меня с сыновьями своих подруг, устраивая неловкие встречи на праздники или передавая им без разрешения номер моего телефона: «У Инны сын только что расстался с девушкой. Он такой интеллигентный мальчик; сходите с ним в театр или в кино, не на работе же тебе знакомиться!» Я буду покорно собираться в театр, скучая, проводить вечер в обществе рассеянного молодого человека, снизошедшего до уговоров его матери «встретиться с дочкой Полины, раз уж девочка сама никак не может найти себе компанию». Эти материнские хлопоты унизительны, мне было бы легче, оставь меня родители в покое. Не входите ко мне в комнату, не тревожьте меня, позвольте мне коротать вечера за чтением сентиментальных романов! Дайте мне спокойно рассматривать чудесные глянцевые журналы и представлять себя на пляжах и светских раутах, неизменно окруженную верными поклонниками. Кстати, в таких журналах бывают очень дельные статьи о мужчинах – как их увлечь собой, как удержать, как правильно выстраивать отношения.
Мне хочется крикнуть в лицо маме: «Зачем ты вырастила меня такой?! Почему во мне нет ни малейшей женской уверенности?! Я же не урод, не лентяйка, не дурочка. Отпустите меня, позвольте мне в двадцать пять лет зажить своей собственной жизнью. Но нет, вы всякий раз, стоит мне взбунтоваться, пугаете меня ужасами разгульного существования или пьете валокордин, чтобы мне стало стыдно за причиненную вам сердечную боль. А иногда мне кажется, что вам просто нужна моя зарплата, потому что, хотя я никогда не защищу кандидатскую, я получаю больше вас с отцом вместе взятых.
Так говорит себе Лиза, и понимает, что ее влюбленность в Степана – бунт. Это вызов серости ее жизни, вызов тихому нытью родителей. Потому что она могла бы влюбиться, например, в одного из его партнеров по бизнесу – в красавца Кирилла или в нервного, вспыльчивого Мишу, который славится на всю компанию своими непредсказуемыми выходками. Он может довести свою секретаршу до слез, а потом примчаться в офис с огромным тортом и рассыпаться в извинениях за резкость. Он тоже симпатичный.
Но Степан другой. От него всегда веет холодом; даже когда он шутит, выйдя из своего кабинета в общий зал, его глаза не теплеют. Он словно видит нечто, скрытое от остальных. Лиза придумала, что он не счастлив в личной жизни. Всем сотрудникам известно, что Степан женат, но в воображении Лизы этот брак несчастливый. Так должно быть, понимаете?! Пусть его жена будет холодной, высокомерной блондинкой с безупречным макияжем, которой и дела нет до внутреннего мира мужа; пусть она сорит деньгами, жеманно улыбается, носит норковые шубки и читает только дамские журналы.
Непохожесть Степана на остальных мужчин, не только ближайших соратников, а вообще на всех мужчин, поразила Лизу сразу же, когда она впервые увидела его, придя в эту компанию.
Он – рыжий, оглушительно рыжий, с тонкой бледной кожей, веснушками и неуловимыми фиолетовыми бликами в серых настороженных глазах. Что он скрывает за непроницаемым выражением лица?!
Лиза появилась в «Нике Инвестмент» в июне, в июле она уже проводила долгие душные ночи в грезах о Степане, а в конце августа настал тот роковой вечер, лишивший ее остатков здравого смысла.
Лиза знала, что в конце каждого лета для сотрудников компании организуют выходные дни за городом, без повода, «просто так». Она не ожидала, однако, что на этот праздник приглашают всех без исключения, даже таких незаметных людей, как она, и что приглашенные оказываются в сказке – хороший пансионат на берегу реки, развлечения, смешные соревнования, не обязательные для посещения, возможность запросто поговорить с руководством, вкусная еда.
По слухам, ходившим по офису и не обошедшим Лизу, как раз в те дни подписывался сложный контракт с иностранными партнерами. Детали сделки были строжайшим образом засекречены, знали только, что дело важнейшее.
Судя по тому, какими довольными выглядели вечером в пятницу великолепные Степан, Миша и Кирилл, переговоры прошли успешно. Пили шампанское, водили хороводы, Миша и его преданные финансовые аналитики, и так-то люди мало уравновешенные, грозились устроить своими силами фейерверк , когда стемнеет. Впереди были суббота и воскресенье, никуда не надо было спешить, начальники сняли галстуки и превратились в симпатичных молодых людей, а главный бухгалтер Тамара эпатировала окружающих, разгуливая в черных блестящих брючках в обтяжку. Начальник службы безопасности, и тот выпил полбокала «брюта» и выглядел человеком, пустившимся во все тяжкие.
Ужин проходил в главном здании пансионата, старинном особняке; там же располагались номера великой троицы и руководства, сотрудники же попроще жили в современных коттеджах, разбросанных по всей территории комплекса отдыха. На втором этаже особняка была сигарная комната с чучелами животных, и любопытная Лиза, тоже приналегшая на шампанское, отправилась туда, чтобы на них посмотреть, пока остальные ее коллеги резвились внизу, в ресторане и в холле.
Дверь в сигарную была чуть прикрыта.
Лиза осторожно открыла ее и вошла, сразу же вдохнув глубокий аромат благородного табака, совершенно не похожий на жженый запах сигарет. В комнате кто-то был, сидел спиной у камина, полного теплого, легкого огня – к тем дням ночи уже становились холодными.
- Я только посмотреть на чучела, - на всякий случай сказала Лиза. – Я вам не помешаю?
Человек в кресле повернулся к ней, и с обморочным замиранием сердца Лиза поняла, что это был Степан, герой ее пылающих грез.
- Входи, - откликнулся он. – Выпить хочешь?
Будь Лиза опытнее и не так оглушена этой нежданной уединенной встречей, она бы сразу поняла, что Степан дико пьян. Но для нее он был богом, небожителем, спустившимся к ней, чтобы избавить от скуки и уныния тихой, неприметной для окружающих жизни.
- Да, - робко выдохнула Лиза.
- Садись, - Степан указал на второе кресло у камина. – Коньяк? Хороший, действительно хороший.
Лиза присела на краешек кресла и осторожно взяла у него бокал особой, коньячной формы.
Даже сейчас, вспоминая ту сцену, Лиза отказывается верить, что просто подвернулась Степану под руку, что на ее месте мог оказаться любой, абсолютно любой человек, заглянувший в комнату, и что любому или любой Степан налил бы коньяка и предложил, едва заметно улыбаясь:
- А расскажи о себе. Просто рассказывай. Хочу послушать.
Какой бы обычной ни была жизнь Лизы, она все-таки успела побывать на немалом количестве свиданий и пережить два романа, один – с ровесником, скучный, второй – с женатым мужчиной намного старше ее, очень болезненный. Но никто никогда не просил ее рассказать о себе, вот так, чтобы выслушать. Все всегда были заняты собой.
Он особенный, пронеслось у Лизы в голове, я ему интересна, он заприметил меня! Степан обратил на меня внимание, я была права, он не счастлив, он одинок, ему нужна родная душа, кто-то, способный понять его!
И Лиза начала рассказывать о себе, удивляясь, как изменился ее голос. Она говорила, и ее жизнь обретала для самой нее смысл. Все, что происходило прежде, было не бесцельно. Каждая ночь, полная тоски, каждый рассвет, приносивший надежду на перемены, ее тайные слезы, мечты, жажда освобождения от выбранного родителями за нее, без ее участия, существования, каждый удар сердца вели к этой минуте полной откровенности с божеством, разглядевшим ее в толпе других, ярких, смелых, удачливых.
Время от времени Степан задавал ей вопросы. Они проговорили почти час, потом в сигарную вошел его водитель Артем, что-то прошептал на ухо Степану, тот мигом вскочил и, не прощаясь, вышел из комнаты.
На несколько минут Лиза осталась одна. У нее кружилась голова.
Затем в сигарную ворвался Миша в окружении своих аналитиков с опасно блестевшими глазами и закричал:
- Я же говорил, Степа распорядился насчет сигар! Обожаю Степу! Будем курить! Пить до утра! Давайте, мужики, устраивайтесь.
Лиза поспешила уйти, пока это было возможно. Ей хотелось сохранить незамутненными минуты, проведенные со Степаном.
За тем разговором должно было последовать… нечто. Они не могли проговорить целый час случайно, ведь так?
Но в тот вечер Степан исчез; Лиза увидела только мельком уже после полуночи в обществе какой-то девчонки в простеньком платье. Она хотела было двинуться к нему, но опытный начальник службы безопасности, от которого не укрылся разговор шефа с барышней из секретариата, уловил ее движение и вовремя перехватил, утащив, от греха подальше танцевать.
И все, понимаете? Тишина. Пустота. Забвение. Ничего не случилось.
В ту ночь Лиза на всякий случай погуляла по дорожкам пансионата, на случай, если Степан захочет найти ее, чтобы продолжить беседу. Но он не захотел.
Это было чудовищно жестоко.
То, что было до того вечера игрой под названием «Я влюбилась в шефа», стало реальностью. Оборванный разговор сводил Лизу с ума. Она отказывалась верить, что забыта. Было непереносимо изредка, издали видеть Степана в офисе. Временами Лизе казалось унизительным, что она вот глупо, как маленькая девочка, рассказала о себе незнакомому человеку. Пламя сложных, болезненных чувств пожирало ее, лишало сил, интереса к жизни.
Нужно было сделать хоть что-нибудь, самое дикое, чтобы вернуться к подобию прежней жизни.
Так же, как Лиза придумала, что Степан несчастлив в браке, она придумала, что все дело в его неведомой ей, Лизе, жене. Та не давала мужу обрести свободу и счастье, и именно она была виновата в молчании Степана.
Лиза вздрагивает, с отвращением смотрит на мобильный телефон в ее руке. Дело сделано, она позвонила, но вместо скрипучего голоса ведьмы ей ответил спокойный, ясный голос. Теперь нужно взять себя в руки, выйти с лестничной площадки, откуда она звонила, и вернуться на свое рабочее место.
* * *
- Я бы к тебе не приехала просто так, - говорит Ника, входя в кабинет мужа. – Вот, пиццу принесла, твою любимую.
Степан встает из-за стола и потягивается. За десять лет их союза Ника стала загадочной красавицей, обретя завораживающую незавершенность облика. Она словно живет в такт слышимой одной ей мелодии и меняется вместе с ней, от простой и понятной, забавной и милой, до ускользающей и тревожной, сильной и мрачной.
Степан целует ее в лоб. Пицца! И, если приглядеться, салат в коробочке. Их давняя традиция – иногда, среди рабочего дня, лакомиться пиццей прямо у него в офисе.
- Понимаешь, был странный звонок на мой мобильный. Я думаю, это кто-то отсюда. Лиза. Сказала, что любит тебя и не знает, что делать.
Ника долго размышляла, стоит ли вообще упоминать о звонке. Они со Степаном договорились, что позволят друг другу иметь некую частную жизнь, никак не связанную с их союзом, давно, году на третьем их общей жизни. Тогда между ними появилась первая легкая скука – волна страсти отступила, вступила в свои права великая повседневность брака. Поводом для серьезного разговора вновь послужил неугомонный Кирилл, оставивший и вторую семью.
- Для меня самым унизительным было бы, если бы ты мне лгал, - сказала Ника, когда Степан рассказал ей, что причиной нового развода Кирилла стала совершенно неважная для того интрижка на стороне - жена узнала о ней и подала на развод. – Понимаешь, наверное, честнее признать, что у каждого из нас могут быть романтические приключения. Разве нет? Думаешь, возможна полная, абсолютная верность друг другу в течение всей жизни?
Тогда Степан испытал облегчение – пока они с Никой могли говорить о таких болезненных для многих пар вещах, их союзу ничто не угрожало.
- Что ты считаешь неверностью? – с любопытством спросил он. – Ника, что значит для тебя измена? Секс?
- Ну, не секс, конечно же, - ответила Ника. – Не секс сам по себе. Скорее, изменить – это понять, что отношения для тебя утратили важность, но продолжать делать вид, что ты счастлив. Человек не получает в браке чего-то очень, очень важного для него и не дает чего-то такого же важного супругу, но находит выход в том, что тихо зажить своей жизнью. Что-то в этом роде. Решить, что ты больше не вкладываешь в брак свои душевные силы, что ты устал, тебе скучно, приелась рутина, но что тебе удобнее остаться там, где ты есть. Решить, но утаить это от мужа или жены.
Степан слушал Нику и понимал, что очарован ей еще сильнее, чем в самом начале их любви. Но плавное скольжение жизни то и дело притупляло чувства, не давало во всей полноте ощутить глубину их связи. Возможно, выход был как раз в том, чтобы открыть дверь брака. Сама возможность того, что один из них или они оба могли бы свободно вступать в новые связи, если захотят, возвращала остроту зрения и позволяла вновь увидеть друг друга сложными, интересными, желанными людьми.
Но сейчас Степан вновь садится и потирает глаза. Бред!
- Понимаешь, я бы не стала говорить о звонке, но если у кого-то мой личный номер телефона, то это нехорошо, так ведь?
Ника садится напротив него. Она так хороша, что у Степана сжимается сердце. Что, если ей нужен предлог, чтобы уйти? И кто эта Лиза, черт возьми?! Какая-такая Лиза, откуда?!
- Получается, что или в твоем мобильном телефоне копались, пока ты был… занят, или здесь, в твоем офисе, непорядок. Я помню про наш уговор, но дело серьезное.
Степан кивает. И вдруг, разом, понимает, кто такая Лиза, и стонет от нелепости происходящего.
Был пятничный вечер в августе, завершивший тяжелую, изматывающую неделю. Был подписан тот важнейший договор о сотрудничестве, означавший для Степана еще один шаг, последний, возможно, к освобождению от дел и началу новой, вольной жизни с Никой. Все детали сделки и переговоров держались в строжайшем секрете. В общем-то, нежелательно было, чтобы о них вообще узнали до завершения. Но нужно было переводить на русский документы, что подразумевало переводчика и возможную утечку информации. И тогда Миша и вспомнил, что Ника свободно говорит на английском и, более того, прекрасно знает всю нужную терминологию.
- Степа, умоли Нику нам помочь! – взволнованно говорил он Степану. – Знаю, так не делают, но ведь остальные растреплют всему свету, а на фиг нам это нужно? Пусть твой ангел нам подсобит!
В Мишиной идее было рациональное зерно. Да и Ника согласилась без лишних уговоров ненадолго вспомнить прежнюю работу. Она провела долгие часы за компьютером, а вечером в пятницу, когда договор был подписан, по старой же памяти отправилась на долгий расслабляющий массаж и поэтому приехала на загородный праздник позже остальных.
Степан ждал ее и пил. Ему не хотелось никого видеть; он уединился в сигарной комнате с бутылкой коньяка, чтобы скоротать время до приезда жены.
Но когда в комнату заглянула какая-то девчонка, ему вдруг захотелось чьей-то компании.
Тот разговор был причудой Степана; он вполуха слушал девичий голосок, все полнее осознавая с каждой минутой, что только что блестяще завершенные переговоры вывели его, подобно ракете-носителю, на совершенно другую, новую, незнакомую ему орбиту. Там, в мире действительно крупных денег, он мог не потерять себя только с Никой. Эта женщина была постоянным напоминанием о самом главном в жизни – любви, творчестве, красоте. Деловые успехи Степана были, как он и говорил в молодости, средством, не целью. Он открывал для них с Никой дверь, за которой начинался путь к самим себе, не обремененный материальными заботами.
Потом появился его водитель и сообщил, что приехала Ника.
Только увидев мужа, она поняла, что он пьян и еле стоит на ногах. Нужно было увести его и уложить спать – никому не нужно было видеть Степу таким поросенком.
Вот и все, ничего больше и не было.
Степан рассказывает историю того вечера Нике и понимает, любуясь ей, что должен сказать ей именно сейчас нечто, очень для него важное. Потом духу не хватит.
- Слушай, - с отчаянной решимостью говорит он. – Вот какое дело. Я никогда не буду задавать тебе неловких вопросов. Ты была права, когда говорила, что двери должны быть открыты. Но я сам… Я так и не смог увлечься никем, кроме тебя.
Степан переводит дух. Признаюсь жене в верности, думает он, и волнуюсь, не уйдет ли она от меня после таких откровений. Я с приветом, точно.
- Были, конечно, стрип-клубы. И массажи по полной программе. Но я не встретил, да и не встречу, никого, кто смог бы заинтересовать меня. Ника, я думаю, я просто однолюб. Мне не нужен никто, кроме тебя.
Вдох. Выдох.
- Я люблю тебя, Ника. Пожалуйста, не оставляй меня. Я хочу быть только с тобой.
* * *
Лиза возвращается к своему столу, но усидеть невозможно. Что-то должно произойти. Сегодня.
Она выходит в проход между столами сотрудников, разделенными перегородками. Много молодежи, да и те, кому под сорок, неизменно бодры. Иногда кто-нибудь не выдерживает и хохочет над шуткой коллеги. Да и с чего бы грустить?!
Лиза смотрит в сторону кабинета Степана. Он отделен от всех остальных только прозрачной стеной, на время важных встреч опускаются жалюзи. Его «приемная» - на самом деле стол помощницы и пара шкафчиков с папками. Современный стиль руководства. Картины, цветы. На кухне кофе и чай, коробки с печеньем. Только работай. Лиза чувствует укол сожаления. Здесь было так хорошо! Зачем же она это разрушила?! Что с ней не так?!
На ее глазах в кабинет Степана входит какая-то девчонка, та самая, как обморочно вспоминает Лиза, которую она видела на том вечере в конце августа. Та снова в простеньком платье, с пальто, перекинутым через руку, с пакетом из соседней пиццерии. Кто это?
Должно быть, Лиза задает это вопрос вслух, потому что ей неожиданно отвечает проходящий мимо Костик из финансового отдела, один из старожилов компании.
-Здрасьте, приехали, - отвечает он. – Да это же Ника, Степина жена. Помнишь, как наша компания называется? «Ника Инвестмент». Вероника, Ника – это она, наш ангел удачи. И, как всегда, в платьице от Шанель.
И пока Лиза ловит ртом воздух, чувствуя нехорошую тяжесть в груди, добавляет:
- Картины на стенах – ее. Талантливая. Так-то.
Так-то.
Лиза возвращается к своему столу. Сидит, глядя в одну точку. Проходит то ли вечность, то ли пять минут. Она берет сумочку. Пора уходить. Прямо сейчас, ее все равно уволят. Они здесь все сумасшедшие, думает она, эти богачи все ненормальные. Картины уродливые, еще хуже, чем у Гогена, никогда не понимала, почему он так известен. Платье от Шанель. Дешевка. Ненавижу вас всех. Ни любви, ни чувств.
Лиза идет к лифту. Ее никто не останавливает.
Ненавижу вас всех, повторяет она. Выродки. Думаете, раз есть деньги, то вам все можно. Пусть мама позвонит какой-нибудь своей приятельнице, устроит мне свидание. Да пошли вы все.
Лиза спускается на первый этаж. У подъезда курят какие-то веселые молодые ребята, в куртках нараспашку. С запозданием Лиза понимает, что провела несколько месяцев среди приятных, образованных, часто - холостых молодых мужчин. Ну, ничего. Потребители бездуховные. В театр такой точно не пригласит.
Устроюсь на новую работу. И будут новый Степан, новая влюбленность, все еще у меня будет, говорит себе Лиза. Забыть, забыть это ужасное место. Защитить кандидатскую. Вот именно, заняться делом. Наукой. Какой-нибудь.
Нужно будет позвонить Ксюше, бывшей однокурснице, и рассказать ей всю эту историю, но не совсем так, как было на самом деле, конечно же. Степан превратится в начальника, потерявшего голову от страсти к Лизе, его жена – в злобную стерву, а Лиза будет с тайным наслаждением смотреть, как в глазах Ксюши любопытство сменяется нехорошей завистью.
Лиза замирает на миг, прощаясь с пережитой любовью, а потом решительно идет прочь и сворачивает за угол.
Сразу же следом за ней из подъезда выходят Степан и Ника, держась за руки. У них такой вид, как будто они целовались в лифте.
- Степан, я сейчас машину подгоню! – подбегает к ним водитель. - Не позвонили почему? Я мигом, куда же вы пешком! Снег! Дождь!
Степан и Ника переглядываются, как заговорщики, а потом Степан, помолодевший лет на десять, с улыбкой отвечает своему верному Артему:
- Мы недалеко, не суетись. До ближайшего кинотеатра. Давно не были в кино, понимаешь ли. Пора наверстывать упущенное.
Артем смотрит им вслед. Бредут себе не спеша, не размыкая рук, поглощенные друг другом, в медленно парящих хлопьях совсем уже зимнего снега. Счастливые. А потом Артем вдруг решает позвонить жене, хотя у них вообще-то такие нежности не приняты – просто спросить, как у нее дела, и не сходить ли им в кино, раз уж Степан пошел? Тоже вот так, за руку?
Не существует таких печати, тавра или клейма, чтобы пометить любимого человека: «мой». Никого невозможно удержать против воли.
Мы можем только любить, признавая свою слабость и хрупкость, и мы можем открывать двери, потому что любовь не живет там, где душно…