Веселый весенний пейзаж. Посредине сцены стоит обветшавший замок баронов ди Калатрава. На переднем плане, справа – грубо сколоченный деревянный навес, слева – засохшее дерево. Появляется РАМОНДО, ведя под уздцы осла на колесиках, нагруженного дорожными мешками.
РАМОНДО (продолжая рассуждать сам с собой): Но с другой стороны, рай – неплохая штука. Глядишь, замолвит епископ за меня словечко, и вот я в райских кущах! Уж там-то наемся до отвала, отыграюсь за все свои тутошние страдания… Эх, Януарий, бедная скотинка! Жалко, что у тебя нет души.
ОСЕЛ (саркастически): Ха!
РАМОНДО (не обращая внимания): И какой тебе прок от этого крестового похода? Ни славы, ни отпущения грехов… Мы-то ладно, а ослу-то Иерусалим зачем?
Входит НИКОМЕД в плаще крестоносца, за ним АДЕЛАИДА и МАТЬ СЕСИЛИЯ
НИКОМЕД: Итак, мы с епископом все рассчитали: длину пути, маршрут, количество кругов – все. Рамондо, ты готов?
РАМОНДО: Что ж, синьор… Как говорится, если уж прыгнул с крыши, то надо падать.
АДЕЛАИДА: Замолчи, stultus famulus!
МАТЬ СЕСИЛИЯ (растроганно): Давайте же я благословлю вас, дети мои.
НИКОМЕД: Ну, валяй, мать… как тебя там… Сесилия… раз уж больше некому.
НИКОМЕД и РАМОНДО становятся на колени.
МАТЬ СЕСИЛИЯ (торжественно): Да спасет Господь ваши души и тела на пути к Святому Гробу. Да направит Господь ваши стопы и дела на пути к Святому Гробу. Да приимет Господь ваши души на небесах в случае вашей смерти на пути к Святому Гробу.
РАМОНДО (испуганно): Чур меня, чур меня… (сплевывает трижды через левое плечо)
МАТЬ СЕСИЛИЯ: Да сподобит вас Господь достичь Земли Обетованной. Благословляю вас во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь!
НИКОМЕД И РАМОНДО (вместе): Аминь!
Поднимаются с колен.
АДЕЛАИДА (со слезами целует Никомеда и протягивает ему флакон и ларчик): Прошу тебя, Никомед, наполни мне этот флакон водой из Иордана…
НИКОМЕД (изумленно): Из чего?..
АДЕЛАИДА: …А этот ларчик – святой палестинской землей.
НИКОМЕД (еще более изумленный): Палестинской?..
Вбегает НИНА.
НИНА (бросаясь на шею Никомеду, рыдая): Ах, синьор, миленький вы мой! Чует мое сердце, что не свидимся мы больше на этом свете!
НИКОМЕД: Замолчи, женщина! И не смей реветь на публику. Ты отлично знаешь, что я вернусь. Ну, вперед!
НИКОМЕД и РАМОНДО заворачивают по тропинке за угол замка.
НИНА: Ох, горе, горюшко! О Мадонна и двенадцать апостолов, куда же мне деваться с таким горем? Где выплакаться, где спрятаться от людей? Нет, не могу больше. Пойду на базар!
(Уходит, заливаясь слезами.)
МАТЬ СЕСИЛИЯ (резко меняя тон, жизнерадостно): Ах! Душенька, наконец-то мы одни! (Повисает у Аделаиды на шее.)
АДЕЛАИДА: Да постой ты! Не кощунствуй, Сесилия. Как можно в такой момент… И потом, я должна тебе исповедаться.
МАТЬ СЕСИЛИЯ (немедленно поскучнев): Ну что же, дочь моя, облегчите душу.
АДЕЛАИДА: Преподобная мать, я дала обет воздержания…
МАТЬ СЕСИЛИЯ (с ужасом): Что?! Когда?!
АДЕЛАИДА: Воздержания от скоромной пищи.
МАТЬ СЕСИЛИЯ (с облегчением): А-а-а…
АДЕЛАИДА: Но меня одолевает бесовское наваждение. Я нашла на чердаке старую поваренную книгу… и… Ах, Сесилия, это выше моих сил!
МАТЬ СЕСИЛИЯ: Молитесь, дочь моя.
АДЕЛАИДА: Бесполезно… Соблазн слишком велик. Пойми, я умираю… Я хочу люля-кебаб!
МАТЬ СЕСИЛИЯ: Ну так прикажи этой нахалке Нине приготовить его, черт возьми! Я отпускаю тебе этот грех заранее…
АДЕЛАИДА: Ах, из чего приготовить?! Ведь нужна баранина!
МАТЬ СЕСИЛИЯ: Синьор епископ не оставит нас. Неужели он допустит, чтобы столь верная дочь церкви осталась без люлю… Как ты сказала-то?
АДЕЛАИДА (мечтательно): Без люля-кебаба!
МАТЬ СЕСИЛИЯ: Да, да, без этого самого! (кокетливо) И если уж на то пошло, давай съедим его вместе!
АДЕЛАИДА (бросаясь к ней на шею): Правда? О, мой ангел! Наконец-то мы одни!