Колония КРЯЖ

Вениамин Залманович Додин
Вениамин Додин
КОЛОНИЯ КРЯЖ

ОТВЕТНЫЙ ВИЗИТ


                Автор посвящает повесть Другу -
                АНТОНИНЕ ГРАФОВОЙ


Надо бы зав клубом Веселовскому визит нанести, ответный.

…Как раз петля первой ГУЛАГовской «кругосветки» бригады захлестнулась…Позади, в восьмилетней дали циклопический капкан «2-й подземной столицы» под Жигулями. Потрясение нечаянной встречей в этой преисподней с забугорными инженерами и учёными – смертниками. Загнанными в беспросвет приволжских подземелий на гибель и забвении. Как же? Да блистательно задуманным и точно исполненным трюком Трилиссера ещё в бытность того начальником Иностранного отдела - ИНО - ОГПУ.
Позади нескончаемая муторная работа, потребовавшая ювелирной точности нам (зэкам) принципиально не доступного напряжения нервов и сил. Нервов, разрушенных Казнями перманентных следственных дознаний. И сил, уже сожранных Каторгою. Работа, заключавшаяся в Геодезической и электротехнической стыковке-монтаже с прокладываемым теперь Восточным контуром подходивших с Запада, - в основном, со стороны Москвы, Питера, Минска, Киева и Кавказа, - подземных каналов коммуникаций.
Позади Архи сложная пробивка, – в ералаше формирования Главного Узла Управления связью, - каналов подземных коммуникаций, восходящих к общему оперативному Центру и здесь звёздно сходящихся в гигантский ЖИГУЛЁВСКИЙ КУПОЛ-УЗЕЛ тоннелей малого диаметра. Перемежающихся уже с проходными - большего диаметра - монстрами.
И тут же - сцепляющий контакт их с наполненными сложнейшим оборудованием и технологической начинкой рабочими торцами разбегающихся на Север и Юг действующих и новых коммуникационных тоннелей…
От одного перечисления работ с ума можно сойти

Слава Богу, заказчики и кураторы стройки Подземного города невольно позаботились, что бы с ума не сойти – создали немыслимую отвлекающую головоломку тотальной секретности. Секретно было всё абсолютно. Но ОСОБО секретным, СВЕРХ СЕКРЕТНЫМ было Главное, только что не святое – ГЕНПЛАН гигантской стройплощадки будущей Второй Столицы с проектируемыми так же как сам город невидимыми его окраинами и пригородами. Конкретно – РАБОЧИЕ ВЫКОПИРОВКИ составляющих его деталей с геодезическими координатами всех, даже тупиковых, каналов и их пространственных осей. Только для повседневной оперативной привязки их рабочих участков необходимы были десятки разрешающих…экспертиз и демаскирующих согласований. Дурацких абсолютно действий, систематически останавливающих и надолго задерживающих работы.

Предстояло малую долю секретности этой раскрыть.

С годами некоторые тайны раскрывались сами. Внезапно, главным образом (но то – редкость величайшая). Для меня – главным образом моими регулярными субботними (накануне Высоких управленческих контрольных проверок) в поздние ночные (по часам) походами-прогулками в отсутствие вечно обеспокоенного внутреннего конвоя войск НКВД. Всюду просматривавшего всё и вся, вынюхивающего и лезущего повсюду
надзирательского корпуса. Злобной, пустой совершенно раздражающей бдительности вольнонаёмного персонала.
И в постоянном присутствие по ночам, - всё окарауливавшего, регулярно обходившего катакомбы и контактировавшего с нами. Но предельно спокойного, всегда абсолютно безразличного к нам и к тому, что мы, ээки, делаем НОЧЬЮ, внешнего конвоя войск ГБ.
 Я ходил по абсолютно чистой к предутренним часам, - после тотального сквозного проветривания, до того заполненных непроглядной пылью и густой удушающей вонью, - слабо освещённой бесконечности железнодорожным и метрополитена тоннелям. По начатым отделыванием казарменным помещениям. Или по тёмным, только чуть видимым в мрачном свете контрольных ламп коридорам и кабинетам.
Ходил и ходил от безысходности. В нескончаемых и безрезультатных поисках выхода из безвыходной, казалось, ловушки.
Не находил. Надёжно была заперта!
Но искал, искал годами…


 Только три года спустя после начала поисков в Жигулях случайно налетел вне очередным контрольным теодолитным ходом на то, что искал.
Открыл, - разгадав некогда заданную себе самому задачку, -что отсюда, из Центрального Узла Жигулей - на Восток, под Волгой, - проложены десятки… глухих, безумно сложных коммуникационных тоннелей. (ПРОХОДНЫХ в том числе!!!). По сейчас не знаю почему и из-за чего не используемых по назначению. Где-то на траверсе Безымянки заглушенных… Засекреченных настолько, что они не были нанесены даже на факсимильный двойник ГЛАВНОГО ГЕНПЛАНА. Тщательнейшим образом все эти годы исследуемого мною во время моих субботних походов по объектам. Армейскими патрулями охраняемую ТАЙНУ № 1 – эту самую копию, висевшую в кабинете начальника моего - полковника Владимира Вольфовича Шацкого. Подлинник которой, самим Саркисовым утверждённый, под силовой электро шторой покоится в Главном кабинете Главного здания по улице Чапаева гор. Куйбышева (Самары)…

И открыл то волею ПРОВИДЕНИЯ,… Очень нуждаясь в таком открытии и моля ЕГО открыть. До того Г О Д Ы продумывая мучительно совершенно бесполезные для воплощения в металл реальности пути спасения из Жигулёвской мышеловки тех, кто сам этого никогда сделать не сможет. Того мало, кто уже не успеет этого сделать. Ведь ликвидации одних только выработавшихся в катакомбах у Саркисова работяг постоянно, - не прерываясь, - шли в Бочаровских спец зонах НКВД на левом берегу Великой реки … Вне очереди – спецов-иностранцев… Этих - в Гнездовском монастыре Института…


Однако, однако, теперь и это ОТКРЫТИЕ и все связанные с ним последующие события позади.
Да что там - позади ДАЖЕ трагедия Красноглинской попытки «разгрузки» страшного Бакинского этапа. Большой крови Свалка и бой с карателями. «Спасительный» маневр Шуры, Александра Евгеньевича Голованова, брата моего названого - и Ильи Соломоновича Раппопорта, прокурора Волжской Военной Флотилии позади! Позади многоходовая отправка меня, - и со мною трёх товарищей моих, - теперь уже в ледниковую ловушку Земли Бунге острова Котельного Новосибирского архипелага.
Арктическое ледниковое это кладбище позади.

Позади лютый ад чукотской Бухты Угольной и Планеты Колымы, гибельные болота Амурского понизовья.

И вот – надо же - снова Самара. Южная точка огромного Безымянского лагеря-монстра. Снова… ещё одна ленинская комната Гулага – колония Кряж…

Почему, однако, через восемь лет, вдруг, дёрнули меня обратно сюда… через всю Сибирь и пол Европы?
Зачем?...
 Неужто на Самарской Волге (в самом ОГРОН – Отряде горных работ особого назначения, - достойном близнеца ЭПРОН (тех же работ, подводных только), - не поднабралось за восьмилетие сколь надо сотен опытных кессонщиков? И нужно было, - за три девять земель восемнадцать суток, да в «вагонах-заках», - гнать снова для города в Жигулях и на колодцы крекинг заводов Липягов-Мордовских отряд из восьмисот таких уж незаменимых спецов-арестантов…?

Не-ет!
Видно, не потом-у…Не потом-у и не вдру-уг…

А может, проще всё: должок за державою (или за нами?) – по сегодня не оплаченный-не исполненный - «заочный» трибунальский (войск НКВД) приговор…за красноглинскую кровь и, якобы, за побег - Вышак…

Долго искали – нашли?…
За ними не пропадает…

(О крови той, - не можется кому, подробно - подробней некуда: передачи «БЕЗ ВЕСТИ ПРОПАВШИЕ», Радио РОССИЯ, 21-24 дек.1990г., М. редактор Александр Кошелев, тел. 311-07-57; ещё рассказ «БАКИНСКИЙ ЭТАП», РОМАН ГАЗЕТА, 17 февр.2000г., Тель-Авив). Ещё - одноимённые выкладки в Электронных библиотеках Александра Белоусенко и на сайте ПРОЗА.РУ).

…Дожидаемся. Вкалываем. В Липягах, временами (когда там аврал!) под Жигулями. И вот уже четвёртый месяц живём-числимся в колонии КРЯЖ (или ОЛП-5-м). И ждём. Ждём.
Чего ждём? Не знаем - не говорят.

А нас наша НАСТОЯЩАЯ постоянная работа ждёт.
 Впереди… у ОГРОН, - у нас, значит, - главное и неотложное - прокладка группы тоннелей коммуникаций связи города под Жигулями в направлении Восточной Сибири, Дальнего Востока и Северо-Восточной Арктики...

Конечно, конечно…Ещё впереди у нас катакомбы, скорей всего, до конца крысиной жизни под Жигулёвскими божественными ландшафтами.

Ещё …те вот встречи тайные и волнующие – если состоятся, если иностранцы наши живы еще. Если уже НЕ ИСПОЛНИЛИ ИХ … мудаков Американских…

 * * *

Но вот нежданное открытие уходящих под Волгу заглушенных каналов… И чьи то судьбы, как судьбы хотя бы поминаемых мудаков круто высветлились… Именую их так, чтобы жестче глупых бедолаг не обозвать.

 Им, когда их к нам вербовали – ярых коммунистов и верных леваков - предлагали указывать во всех вербовочно-страховочных ксивах :
- приглашают их власти Анголы. Или Мозамбика. Швейцарии или Андорры или Сан Мариино даже - всё едино. Почему бы нет! Оговаривали: накинут крупно за это.
Везли, правда, через Африку. А прежде через ту же Швейцарию. Путали Интерпол (или как тогда это звалось). Обязательно ТАЙНО через ТРЕТЬИ СТРАНЫ доставляли к нам.
У нас тотчас направляли куда надо – на самую важную, нужную и… особо секретную военку НКВД. Тут (в зонах уже) ожидали их особнячки с невиданного класса оборудованием и обслуживанием. Магазины-выставки с фантастическими наборами товаров. Почти что…как дома у них.
Почта… Правда, Почта никогда ничего не отправлявшая. Шикарные Клубы с отборными бабами. Всё - в… зонах вблизи от мест работы. А работа – известна где и какая. Ведь дома, на родине (в той же Америке) кризис. Миллионы безработных…Голод… Мафия… Кошмар!
Здесь рай!
В качестве дружеского презента во время подоспевшему завербованному вручали торжественно отредактированные Константином Паустовским альбом ТУРКСИБ и Алексеем Максимовичем Горьким юбилейный фолиант СССР на СТРОЙКЕ!

Мышеловка захлопывалась.

 * * *

Спец вкалывал ОТ ДУШИ - ударно – за такие-то деньги!
Регулярно получал обусловленное безмерное вознаграждение, - огромное, не мыслимое ни в какой стране. Тут же, в зоне, самим получателем откладываемое в сберкассы или банк на открытые счета. Умевшие и привыкшие работать спецы вкалывали в спец. КБ, в лабораториях и на безразмерных производствах – тоже в зонах. Отдыхали на дачах при зонах. Лечились в зонах-больницах На курортах-зонах. Получали из дома… через те же Мозамбики и Анголы, даже через Берны и Женевы любимую прессу с информацией, интересующей тот же ИНО ОГПУ или уже НКВД, И, регулярно, письма из дома. Правда, - специально оговорено было изначально: особый характер ОСОБЫХ РАБОТ (за ТАКИЕ особые деньги!) и ОСОБОЙ СЕКРЕТНОСТИ исключал письма домой…

Время приходило: кончался контракт. Антракт начинался. Известное Руководство предлагало продлить дружеские деловые связи. Спец, которому до рвоты надоело всё, кроме особого вознаграждения, отказывался – устал, мол. Скучает по дому - не соглашался оставаться. Упирался – в банке огромные суммы накоплены. Время - домой. Время - снимать немыслимый урожай - пожинать плоды…
Известное Руководство настаивало мягко и мягко в увольнении отказывало. Спец – американец, как правило. гражданин Великой державы, или – этих меньше - подданный Её величества грозился консулом и судом…
Известное Руководство апеллировало к сознанию, даже к здравому смыслу:
- Сообрази, мудак, на кого и где работал и что делал? Разве ж с такими знаниями и багажом ОТПУСКАЮТ?
Резюмэ - прямое и честное:
- государственная тайна у нас превыше всего и сохранена быть должна. Потому немедленная ликвидация с отъемом заработанного…
 
Некоторые понимали (не сразу, сначала) что случилось и что ждёт. Внимали, - не чинясь и не залупаясь особо, - предложению:
существование продлится сообщающим реквизиты возможных кандидатов. Всё!
Такое было На Урале. В КУЗБАССЕ. В Приморье. В ДОНБАССЕ …Везде где по-крупному строили особые объекты.
В Поволжье осчастливленные (оставленные в живых!) бывшие иностранные специалисты, - ласты в браслетах завернув за спину, - тропотили (чимчиковали – по новой фене) в Жигулёвские подземелья большой ЗОНЫ Новой Столицы доживать, Условно, конечно. Теперь уже за пайку и баланду под тройным конвоем.
Под крышей возведения Сооружения Века - плотины самой мощной в мире Куйбышевской ГЭС. Под непосредственным патронажем товарища Саркисова – начальника строительства.

Справка: Ни одного цента из государством оставленных у себя валютных накоплений счастливчика, на арестантский ларёк он не получает.

 

 * * *


Ожидающая нас группа каналов, как и сама Резервная столица, запроектированы задолго до начала Второй мировой войны. В самом конце 20-х – в начале 30-х.гг. Много прежде беспримерных масштабов эвакуации в Поволжье.
Конечно, до проложенных нами много позднее и только-только сдаваемых в эксплуатацию сетей ливнёвой а потом фекальной канализаций Безымянки, Смышляевки и Зубчаниновки (идущих под мощнейшими толщами уникальных чернозёмов с Севера на Юг по естественному склону местности до реки Самарки.
Ко времени, о котором рассказывается, сети ливнёвки и там же канализации фекальной, состояли из десятков подземных проходных каналов под огромной площадкой строящихся авиазаводов и Соцгорода, Располагалась площадка на территории четырёх ликвидированных СОВХОЗОВ-ГИГАНТОВ. С 1938 года вышедших из севооборота…
 * * *

О том, что последовало за моим долго ожидаемым открытием, ниже.

 * * *

…Жомини да Жомини…
А о Веселовском ни пол слова…

…Ответный визит завклубом нанести, однако, надо!
Мой бригадир и друг Стёпа Синёв напоминает сурово: - На самом деле, гадство како то: Парень такое сделал (за пару недель смонтировал сложнейший контрольный электро и автоматики щит для нашего хозяйства), а мы спасибо не сказали…Засранцы последния!
Отнеси сальца яму, сельдю, колбаски. Сыркю…Ну, чаю-сахару, Печенюцу…Ещё что нить…Подсобери…Отоблагодари за всех…

 * * *

Веселовский встречает на пороге клуба – открывает после долгих настойчивых пинков в двери ногою:
- Разгремелись…Ходит, шпана!...Это не о тебе… Кнокает…
- Только комсомольцам можно?
- Нет, конечно. Но всё же…-
Впустил.
На столике у двери, раскрыв, тщательно осмотрел сидор с нашими подношениями…
- Ох ты! Ёлки зелёны… Ну, товарищи…За сало, за масло… за остально-ое – спаси-ибо! В самый раз. Домашние, небось?
- Какое? От товарища Берии Лаврентия Палыча… Персонально для бригады (не знаю, где и кого как, а нас, кессонщиков, «за отличную работу» регулярно подпитывали раз в месяц продуктовой «посылкой ГУЛАГа» - американскою железной бациллою, о которой вольные забыли давно и не вспоминают…Джентльменским набором на восемьсот лбов в ящиках из-под макарон - по тридцать килограммов каждый… Не от большой любви к нам, конечно. Просто, что бы выживали, да ещё и вкалывали под «атмосферами» в водолазной робе. Или «так», под колоколом…

 * * *

И снова и снова мучит, мучит загадка, почему???

Почему через восемь лет, вдруг, дёрнули нас сюда…обратно –
Долго беглецов искали – нашли…За ними не пропадает…Не-ет…Уж собственной то крови они не забудут…
 
…А пока дожидаемся - работаем. В Липягах – точно. И вот уже четвёртый месяц живём-числимся в колонии на Кряже (или в ОЛП-5-м). И ждём. Чего ждём? Не знаем - не говорят.

 * * *

Веселовский повел меня через зальчик с деревянными скамьями, через комнатку у сцены слева, через саму крохотную сцену и, наконец, провел в комнатушку совсем за сценой.
- А не прямо почему - из зала?
- А ты, случаем, не от опера, - вопросы задаешь?... Шутю. Прямо - не пройти. Люблю чтобы надежно: раз здесь работаю, значит, один и знаю как проходить. Сейчас будем пить чай. Добро?
- Всегда!
Он взял старенький чайник. Где-то в тамбуре налил воды. Вернулся и снова вышел. Я поставил чайник на плитку, стал искать глазами розетку. Нашел, попытался вставить в нее вилку шнура - Веселовский от двери крикнул:
- Т-т-ты что! Не притрагивайся ни к чему! Надо спрашивать… Смотри! - он вывинтил лампочку в самодельном настольном ночничке; в зальчике, поставив табурет на шатающуюся скамью, вывернул чуть в люстре еще две лампы; вернулся. На сцене за кулисой включил рубильники, почему-то не загоревшихся от этого софитов, включил в первой комнатке молчавший репродуктор... и после всего этого разрешил:
- Теперь включай!
- Зачем вся эта чернуха с вывинчиванием?
- А затем, дорогой друг, что - хоть это и мелочь, - чайник - только я один знаю, как включить плитку. Понял?
- Нет. Зачем так сложно?
- Я хочу жить, парень! Не ясно? На это мое место - сотни рвущихся и жаждущих! Голливудский конкурс! Из них сто процентов схавали бы меня с потрохами чтобы занять это место. А я вот уже четыре года скоро завклубом! В самом блатном качестве да и в такой из блатных блатной зоне! И привет! И будь здоров Живу. А на общих - на кубаже - сдохну через неделю: чахотка же с блокады! Ты вот мантулишь на общих, и если здоров, привык, вжился-вработался, то "социально защищен", - очереди рвущихся к вам в кессоны не предвидится; на моей памяти кессонами пока еще пугают в ГУЛАГе самых бодливых. Потому тебе не понять какие усилия уходят на то чтобы усидеть в этом сортирном клубе в отдельной кабинке. И более или менее спокойно работать. Я, дорогой мой, к примеру, уже три года пишу учебник по электротехнике. Что выйдет, как пойдет дальше - не знаю, но пока держусь... Тебе хорошо: попал пацаном - без комплексов и здоровым. В кессонщики дохлых не берут? Так? Меня взяли "стариком" - в двадцать восемь. Да после двух блокадных зим. Это я здесь, в зонах, понял, что мои блокадные - шуточки для любителей. Но кроме голодухи давил и питерский гонор с обратным знаком: "такое вынесли, кто вынес"! Потом, - я же советский инженер. Следовательно, человек, обремененный высшим образованием. Условным, конечно. Это, товарищ, штука страшная. И бремя наше - не "со вчера", - еще великий Сперанский говорил: - у нас в России образование - не самоцель, а возможность жить за казенный счет. Ты вот, не обремененный, попал в бригаду, вработался, привык и плюешь на них на всех... Снизу вверх, конечно. Но именно тебе так удобнее. Все правильно: работа у вас - каторга, но начальству архи нужная! До полной сдачи объектов или выпуска первой продукции - на чем оно звания и ордена хватает? На кессонщиках, да на укладчиках путей или монтажниках! Или на станочниках…На передовом рабочем классе, - это на тебе. Грамоты у тебя - средняя школа? Вполне - для гидромониторщика и маркшейдера. Работа без хороших харчей немыслимая. Сытые камикадзе. Сколько ваших по "08" (умершие по статистике) оформляют? Процент?... А…!... У кого еще такие "успехи" в боевой и политической? Потому вам и пайка большее, и баланда лучшее, - с рыбкой, даже иногда с мясом. И каша как каша. И премблюдо. Я ведь придурок - ошиваюсь в зоне, ведет меня кривая иногда и в сторону кухни. Потому знаю, кого как харчуют. Положение обязывает… Вот сало! - В ладонь! "Посылка ГУЛАГА"! А у меня кровавые шмотки из легких. И каждый час ожидания: - Веселовский, падло, с вещами! Я не от зависти, товарищ. Просто задаю себе вопросы по методам защиты. Не обиделся? Понимаешь, чтобы сидеть здесь прочно нужно "быть за опером" или получать с воли сидора. И деньги, конечно, для презентаций Начальнику режима. Сам понимаешь, денег мне не достать, сидора-посылки не светят - родичи обосновались на Пискарёвке… Во славу полководца Клима Ворошилова, чтобы немцы не взяли город через его вонючий драгоценный труп. Как-то надо жить?
- Только за последние полгода на мое место было назначено четверо жаждущих. А меня четыре раза угоняли этапом! Легко ли?
- Но дальше Самарской пересылки выкинуть меня им не удавалось - моим дружкам-заклятушкам! Они как себе это все – назначение своё -представляли? Проще простого: вечером - кино для вольняшек. Народ впусти, кинобудку отопри, свет зажги, ленту заправь, проектор включи, звук проверь - пошло-поехало! Сиди, карауль конец: части – вправду, проще простого! Ан, хрена! Они только свет в будке включат, а из проектора уже дым! Черный, преимущественно, - так задумано для эффекта и обоснования последующей экзекуции. В конце концов, почему именно я, потерпевшая сторона, должен жалеть очередную суку?... И ****ец узурпатору! Теперь его, "вредителя", - на этап: проектор-то "сгорел"! А меня, благодетеля, с почетом - обратно в зону, в мой клуб! Привезут, накормят быстренько по первому разряду из котелков для "дежурного врача" - народ-то вольный ждет, волнуется, негодует - и ходят вокруг как около девки в бане - ласково щупают и нежно гладят. Куда им, вольнягам, без кино? Да в нашей-то Кряжской Таракани? Ни дороги, ни света, ни автобуса до города. …Им самим и их женам с ребятишками?
- И опять: "друг ты наш, Юрочка!" А у "друга Юрочки", чтобы только включить проектор - не считая манипуляций в зале - девятнадцать действий с оборудованием - электрическим и радиошкафа! И все – Shtreng geheim, - строго секретно, как в Гестапо. Господи, да чтобы перекрыть дым из проектора я пять ламп - все целехонькие, только в секретной грязи обмакнутые - местами меняю! Где им, бедным дотумкаться... И только так, Веничка, дорогой! Только так с имями, со сволочью завистливой да беспринципной.

Ты вот в дальней командировке обретался и не знаешь, как они Владимира Иосифовича выкинули на этап. Конечно – "Соколов-Островский"! Он для них, как гвоздь в жопе - дворянин и, - мерзавец, - поет когда работает, как герой Юрия Олеши, в сортире… А что он САМ художник-постановщик Большого Академического - ГАБТА самого! Им плевать. Им чтобы плакаты с блевотными "призывами" - мелом по толю. "Наглядную агитацию" им, на которую сроду никто никогда не глядел. Он же гений! Таких в Мире - как Ширяев говорит, - мужик такой есть у нас, - трое! Из них двое на заграницу, один для здесь. Ну, поставили "на его место'" – ты представь! - "художника"' из штрафных вертухаев. Так он не только не способен грамотно написать элементарную матерщину, хотя у него - что ни слово, то мат. Но руки у человека ходят ходуном от перманентных бодунов, и от прерванных палаческих геройств. И это бы ладно. Но он - нет у меня слов, чтобы его обозвать - содрал Соколовы холсты с подрамников, покалечив в клочья! Ему, оказывается, потребовались "рамочки", чтобы "обрамить" творение века - "Правила поведения заключенных..." Поленился, сволочь, пройти в Лесораскройный или Столярный цехи и подобрать любые планки у любого станка... А полотна-то были, Веня! Он в них мастерство свое великое, он гений свой, душу свою высокую вложил. Они же для него, светлого человека, сами были светом спасения в этой лагерной преисподней...
…Я не очень завинтился? Не высокопарную?...
Я о нем по-друтому не могу, не умею, Веня. Он ведь не только "просто" театральный художник. Он еще, вдобавок, великий станковист! И последний - или один из последних - художник, что знает краски! Это мое сокровенное - цвет. Я, Веня, сколько помню себя, из Русского и Эрмитажа не выходил. Жил там, практически. Питался духом экспозиций…
Не пропускал ни одного вернисажа, ни одной паршивой выставочки, где бывало все - великое и наоборот. Знаешь, на что я обратил внимание? Да один ли я, любитель в сущности, цветоман? На то, что с годами ушли мастера цвета. Их научили смешивать краски, но не научили их познавать... Ну, не знаю, как это тебе лучше объяснить...
- Не объясняй. Понимаю о чем речь...
- Ну, хорошо... Так вот, он еще знал секреты красок! Заметил? Я не говорю о секретах цвета. Такие секреты приходят с опытом. Конечно, у людей со школой, и талантом. Его же мастерство иного рода. У его полотен немеешь от... Божественной радости. Они как космический Кристалл - завораживают и разрушают в твоей душе всю подлую накипь, все нечеловечье, все лишнее и пустое... Расколюсь, Веня: - когда его отправили я заначил два его эскизных полотна - он их прятал у меня в кинобудке: декорации к двум актам "Риголетто". Он ставил его в ГАБТе. В следующий раз покажу...
- Видел их, Юра… Извини, - мы дружны с Владимиром Иосифовичем. И знаю не только все его работы, что он сделал на Безымянке ещё – до шумка на Глинке и отправки моей на Север… До Кряжа… Я, пацаном, видел его спектакли: бабка моя была заядлой театралкой, а когда-то и меценатом высшей пробы...
Об этом – как-нибудь.
 Наслышан я и о том, как за него воевали, чтобы не отправлять отсюда. Тебе скажу: он сей час в отличном месте. Быков Григорий Наумович сам отвез его в Дубовый Умет, в совхоз НКВД. Там, еще с эвакуации, собрались в профилактории великолепные московские врачи… С ними несколько известных актеров. Между прочим, Сергей Александрович Мартинсон тоже там был. По-видимому, он-то и начал компанию по спасению Соколова-Островского. Теперь Владимир Иосифович там. Они его устроили в зону, где живут заключенные работницы молочной фермы совхоза. Будет сыт. Ухожен...
- И с девочками!
- Нет, Юра. По моим наблюдениям они его не интересуют. Хотя им интересуются. Мужик видный, только дошел... А так - богема, с фокусами!
- Он раньше дошел, на общих. Беспомощный. Сначала ничего не хотел у меня брать, - стеснялся...
- Гордый человек...
- Гордый. Князь все же, но есть-то ему надо! Да при его-то росте и
комплекции. Подружили, стал, у меня харчиться. Оклемался.
- Он ведь наотрез отказался писать поганые их морды - ни за хлеб, ни за харчи или деньги. Он мне признался: - Не могу, Веня, видеть их. Терплю, как христианин. Но воссоздавать эти физиономии на полотне? Своими руками вводить их в бессмертие? Увольте!... Кстати, Юра, дней пять назад "пригнали", середь прочих, ещё одного интересного человека. С самого "Семнадцатого" жизнь его, что шкура тигра альбиноса - полосами, и все больше черными...
- Кто он?
- Человек, Юра. Так вот, его бы к тебе в клуб - не насовсем, не в штат. Ему бы рабочее место - он рисует-работает Преимущественно, акварелью. Любитель, но талантливый… Как художник – само собой, не Соколов-Островский. Как человек - близок к нему, но не богемного плана. Проще: он Голицын...
- Князь? Ни-ч-чего "проще"!
- А вот этого не надо, ему хватает фамилии - во-о-о как! Его в нашу бригаду сам Быков привел...
- В кессон - его?! Быков?
- Зачем?... Да вы что?...
- Юра! Все сделано правильно: он будет у нас числиться - та самая "соцзащищенность". Ребята его приняли. Поняли, что с ним именно так и надо. А посторонние... Они же им и порекомендуют отвалить с вопросами. Умеют. Шестидесяти амбалам звена обработать одного человека - шутка. Кому когда в кессон, в смысле смены, - это уже внутреннее дело бригадира. И опер у нас не пасется: нет резона. Не получится у не у нас пасьба…Пока.
- Так вот, Юра, Голицыну надо раз-два в неделю, днем, бывать в жилзоне, в санчасти, когда там не толчется народ после съема. За ним приглядывает одна дама...
- Нет, Юра, не баба, - врач и ЧЕЛОВЕК. И ты ее знаешь. У него не в порядке с легкими. И она его "вытаскивает"...
- Кто она?
- Ида Исааковна Волынская. Подполковник… Начальник медсанслужбы… лагеря.
- Договоримся так: место у него будет - здесь вот, в "гримерной". Уберу хлам - отличная получится хата. С окошком и видом на зону - дерево с одним листом по колючке… Почти по Гогену. Или по Спенсеру…

Вечером я мог сообщить об этом Кириллу Николаевичу. На жительство мы устроили Голицына в нашей небольшой, но уютной кабинке седьмого барака. У него был там и столик для работы. И тумбочка. Вообще, о нем, как и о Соколове-Островском, надо было заботиться, потому как сам он о себе не думал. Привык за длинные годы заключения к пустой баланде, к худосочной пайке. Ел мало, просить добавки даже в своем бригадном коште стеснялся: считал, что кого-нибудь объест. У нас его быстро и основательно подкормили, предупредив не совсем по-светски, что не попросит еще миску харча когда голоден - вывалят на голову... "Мальчики" умеют.
Он был очень худ, слаб, часто болел. Но за все время нашей совместной жизни в бригаде на КРЯЖЕ Кирилл Николаевич никогда ни на что не жаловался. Небольшого роста, огромноглазый, он обращал на себя внимание людей интеллигентных, которые сразу попадали в ауру его тончайшего обаяния, чем-то напоминавшего... неуловимый запах старых, исчезнувших духов... Не знаю, как это получалось, но у меня осталось стойкое впечатление: что бы ни происходило с ним и вокруг, как бы он себя ни чувствовал – посверкивавшие глаза его смеялись. Или... насмешничали. Лицо же всегда было серьезным, - аскетическим, с ежиком седеющих волос, жестко прореженных нескончаемым лихолетьем, с тонким - с горбинкой возможно из-за худобы - породистым носом, чувственными в скорбной складке маленького рта сухими губами. И уши. Ну, уши были "...наши, Голицынские!" Весь его облик рассказывал об остром, немного насмешливом уме и редком для старого лагерника христианнейшем складе характера. У него, - это мое: очень личное представление, - напрочь отсутствовала способность пытаться обвинить в своем собственном несчастье кого бы то ни было. Даже "его" следователей, даже "его" судей, - всю эту бесчисленную рать дежурных палачей, что глумливо и сладострастно растоптала жизнь его близких, сломала собственную его судьбу. Только раз, всего один раз я увидел его в тихом и потому особенно остро воспринимаемом гневе. Кто-то из местных оракулов позволил себе сострить непотребное о покойной императрице...
- Извинитесь, любезнейший, - тихо произнес Голицын. - Вы Даму оскорбили.
- Да, хрен с ней, Кирилл Николаевич! Немка, тем более.
- Извинитесь!
- Перед кем извиняться? Перед тобой?...
Но, то ли шевельнулось в человеке нечто утерянное давным-давно. То ли лицо Голицына он увидел, наконец...
- Ладно, извиняюсь... - Я, Кирилл Николаевич, тонкостям вашим не обучен - говорить ласковости про царей. Меня другому о них учили.
- Вы молоды, Скобцов. Но запомните этот день. Придет час, вам по-настоящему будет стыдно за ваши слова в адрес вашей русской императрицы. Русской.
Говоря откровенно, меня тогда этот необычный в зоне диалог не особенно задел - меня ведь в опекавших меня детских учреждениях тоже "другому о них учили". Сработала и моя меннонитская ипостась. Но пришло время, и я вспомнил вечер в седьмом бараке, гнев Голицына... И свое тогдашнее безразличие. Неприятно вспомнил…
Кирилл Николаевич был... явление. И как явление воспринимался ирреально. Весь он был: здесь ни к месту, ни ко времени. Вообще, он был весь не здесь. Где-то в прошлом. Или в будущем. Очень далеко. Кто мог знать - насколько? Но я все же был сыном своего не совсем ординарного отца. И появление Кирилла Николаевича воспринял как некое прерванное обстоятельствами продолжение детства?'

Как и везде, где работала или обосновывалась и обустраивалась подсобками наша бригада, в промзоне колонии было помещение для нашего разнообразного и громоздкого хозяйства - водолазной амуниции и оборудования, бесчисленных приборов, одежды и лично моего маркшейдерского "хлама". Началось с того, что однажды оказавшись там, Кирилл Николаевич осмотрелся, ахнул… Попросил разрешения поглядеть на луну через Большой Цейссовский теодолит - один из постоянно стоявших у меня на штативе. Я сказал ему, что у нас в заначке есть и Малый, с 69 кратным увеличением, телескоп той же фирмы. Мы его вывезли, возвращаясь из Ванькиной губы в Арктике, где работали на американских кессон-снарядах.
Я помню, как загорелись и без того блестящие, сверкающие глаза Голицына:
- Бена! Вы даже представить не можете, какой это для меня счастье! Я с детства, а потом все сумеречные годы, мечтал увидеть - хоть один единственный раз - звёздное небо хоть в какой-нибудь телескоп! Даже думал, как бы добраться автостопом до Армении и там уговорить, умолить - даже самой постыдной ценою, - использованием в корыстных целях своей принадлежности... к своей фамилии, - упросить тамошних астрономических знаменитостей разрешить мне поглядеть - хоть несколько минут, хоть одну единственную минутку - в знаменитую Бюраканскую Трубу! Она мне снилась, Бена! Она и Млечный Путь в ее окуляре. Это было божественно - сны звезд... Это было счастьем в море моих несчастий - мечта о звездах в окуляре Большой Трубы... Вы не находите, что я немного... того...? Правда, мне объясняли, что будь я кем угодно, никто не позволит мне потратить на личную прихоть, - личную прихоть - увидеть звезды!!!, - хотя бы частицу очень дорогого времени наблюдений: хранители бесчисленных скоплений звезд, оказывается, нищи, как церковные крысы...и в этом смысле… Но я мечтал. А теперь вы с вашим телескопом...
Проконькин Пал Палыч (наш прораб и любимец всеобщий) отослал в штаб заявку на "ночную работу". Мы с частью вечерней смены остались в промзоне. Распаковали ящик с прибором, установили его на штатив. Отрегулировали...

И небо разверзлось!
Оно стремительно приблизилось и вытряхнуло на нас "обратным" фейерверком мириады огней...

Взрослый человек, Кирилл Николаевич мальчишкой-пятиклассником нетерпеливо ждал вечера, когда можно будет остаться в промзоне на ночь и, затаив дыхание, ждать или ловить безоблачную темноту...
Прильнув к окуляру, он замирал. И так, часами, сидел на колченогом табурете...
Безусловно, эти ночные звездные бдения скрашивали его, да и мою, жизнь, если жизнью можно называть существование в лагерной загородке. Но погружение в беспредельную бездну абсолютно свободных звездных миров - и это я видел сам и сам понимал - приносило ему и "'многая печали". Оно усугубляло его земную несвободу. Подчеркивало ничтожество существования - безжалостны были несопоставимые масштабы ЖИВОГО КОСМОСА и мертвой ловушки Кряжа. Сам я не решался предложить ему оставить на время его занятие - полеты в фантастические миры Вселенной. Боялся, болван, что Кирилл Николаевич воспримет это... как попытку мою освободиться от "лишней" работы после многочасовой смены в кессоне Липягов, где мы в это время били стволы под коммуникации американских Креккинг-заводов, монтировавшихся в районе Южной зоны Самарской Луки. Безусловно, мои эти сомнения чести мне не делали. Тем более, что я полностью разделял его порыв вырваться в мир Космоса. И меня самого, с самой Арктики, преследовало родившееся там желание заглядывать, погружаться и жить в океане звезд. И я не отказывал себе в удовольствии это делать; и смотрел на звезды в тот самый теодолит, что всегда стоял на штативе у окна в "приборном" помещении. Смотрел, и все явственнее замечал горестные складки, набухавшие на Голицынском лбу после его "ночных полетов". Я еще колебался – сказать - не сказать, когда, вдруг, сообразил, что наше с ним благороднейшее занятие у телескопа и теодолита сродни... наркомании. Да, чреватые балдения наши надо было кончать! И я решился. Но, как это часто бывает, обстоятельства меня опередили...

В колонии совсем незаметно, без традиционных представлений, обходов зоны и "торжественного"' шмона для респекта, появился и стал: знакомиться с аборигенами новый старший надзиратель.
К нам в "приборную"' он зашел незадолго до съема, прошелся по всем помещениям, подошел ко мне. Я сидел за доской и заканчивал, к утренней смене, топосхему ствола горизонтальной шахты, которую вскоре предстояло добивать с Безымянки
- Здравствуйте! Я ваш новый надзиратель Пороховиков Игорь Валерианович.
- Здравствуйте, гражданин старший надзиратель!
- Игорь Валерианович. О вас все знаю - представляться не надо.
- Так все и знаете? - Я встал.
- Все, что мне надо. Садитесь.
- А что же вам надо, Игорь Валерианович?
- Надо, чтобы вы спокойно работали и так же спокойно жили. Надо, чтобы в зоне не было ЧП. Чтобы выполнялись правила внутреннего распорядка... Ну, что бы выполнялись нормы выработки… У кого какая…Не так много…Это ваши книги? Можно посмотреть?
- Я привык, что начальство не спрашивает - решает самостоятельно.
- Это прекрасно, что вы правильно понимаете прерогативы начальства! Но сейчас я спрашиваю. Так, можно?

Что с собою поделать: вежливость вертухая насторожила…
Он снял с полки несколько томиков, сел рядом, стал листать. Я был спокоен: их хозяева на своих книгах экслибрисов и прочих отметин не оставляли. Потому как перевертывались им страницы увидел, что он книгочей. Книги знает и любит. Потому как рассматривал и проглаживал страницы на стыках с переплетом понял, что он прошел добротную школу арестных шмонов. Это уже было нечто!
- Смотрите! "Немецкая классика"! Вы ее почитатель?
- Я почитатель хорошей книги. Классики тоже…
- Немецкой, в особенности? Вы - немец?
- Вы же обо мне все знаете.
- Вы - немец?
- Об этом следует спрашивать у родителей.
- А где они?
- С 1929 года репрессированы. Где теперь - не знаю.
- А брат? /!/
- Брат арестован в 1934 году.
- За родителей, или "за Кирова"?
- Раньше. И сам за себя - до убийства Кирова за десять месяцев.
- И вы - сами за себя?
- Да.
- Как вы относитесь к тому, что они все репрессированы?
- Плохо отношусь – родители! Точно так, как отнеслись бы вы к аресту ваших. Всех.
- У меня это исключено - арест родных.
- Вы счастливый человек. Только не следует зарекаться.
- Не отрицаю (что счастлив, и что не зарекался?) Вы дружите с кем-либо в зоне?
- С товарищами по бригаде: такая работа у нас - на доверии, дружбе.
- Тогда и вы счастливый человек.
- Не отрицаю.
Он быстро взглянул на меня. - Хватит для первого знакомства... Вы сейчас "Рейнеке-Лиса" не читаете? Не позволили... на пару вечеров? Я человек обязательный.
- Ради Бога.
- Спасибо! До свидания. - Он поднялся - высокий, ладный, с красивой бойцовской фигурой и, пожалуй даже, с одухотворенным лицом. Форма лихо, театрально-нарядно сидела на нем... К лицу была… отчищенная до блеска с выпуклыми змеями медная пряжка ремня…. И книги. Нет, новый вертухай понравился: вежлив, не хам, как ушедший в отпуск Иванов - грубиян и ненавистник..., правда, беспорядка и хулиганства. А то, что явно из арестмэнов - ну, так ведь не представляется же он литературоведом...
Всё же нечто мерзкое было в этом вежливом вертухае.
И почему то медная пряжка…Нет, не переплетённые змеи на ней…Нет.
Пороховиков понравился. За пару недель он познакомился с большинством "колонистов", которые работали в Конструкторском на ДОК-е - Деревообделочном комбинате, в Конетрукторском бюро поминавшегося Ширяева, в мехмастерских... Все разглядели в нем если и не интеллигента, то человека, желающего разобраться в жизни зеков колонии, - а это уже было признаком безусловно положительным и для "мусора" не совсем обычным.
Это и настораживало…

Увидели, даже, бедолагу, Бог весть как попавшего на собачью должность. И определили, что он не сможет бездумно служить всеобщему "нелюбимцу" - оперу Шумекому /отчества и имени которого никто так и не узнал/.
Кума не жаловали, боялись. И, вроде, видимого зла никому он никогда не сделал. К себе не тянул, не качал права. По мелочам вообще ни к кому даже из вольняшек не обращался. Говорили, что занимался какими-то посторонними делами, к сидящим в зоне не относящимися, - вел, якобы, "доследования" каких-то старых дел – переследствием "по вновь открывшимся обстоятельствам", по жалобам "на верх"' и по не очень частым прокурорским, протестам. Еще он допрашивал зеков, привезенных к нам в колонию, где сидели их однодельцы или сваты. Так, во всяком случае, колониальные "параши" объясняли и нездешнюю деятельность сурового опера. Со всеми Шумский был одинаково сух до грубости, не очень идущей к его облику старого земского врача, каких видал я в детстве среди маминых знакомых и в старых альбомах её… Этот обманчивый облик вводил меня в заблуждение и притуплял осторожность. Так, Волынская, однажды, летом 1943 года приказала мне передать Шумскому лекарство. Это случилось на Безымянке у ТЭЦ. Мы садились в машины - нас увозили с работы в зону. (К этому времени нас сняли с Липягов и вернули на Безымяку – снова на Жигулёвскую подземку).
Ида Исааковна подошла, оглядела всех, остановилась на мне, под растерянные взгляды конвоя - шутка!, подполковник медслужбы и… к зэку- протянула коробочку:
- Передайте ему, скажите, чтобы принимал два раза в день, запивал только обычной, водопроводной водой - половиной стакана...

- С чем пришли?
- Гражданин подполковник медицинской службы, - не знаю фамилии, - приказала передать лекарство /коробочка была в нетронутой заводской бандероли/.
- Откуда она вас знает?
- Она, мне кажется, знает всех…
- Кажется? Как же не знаете её вы?
- Вообще…имёна и фамилии запоминаю с трудом…
- Больше таких поручений не выполняйте. Ясно? Моё распоряжение запомните! Ясно?
- Не ясно. Мне приказала подполковник…врач…
- Там, у ТЭЦ, врачи не приказывает - там не санчасть.
- Но она - начальство! Там, не выполни я ее приказ конвой отправил бы меня в БУР.
- В противном случае в БУР отправлю вас я… При ком из конвойных и когда Волынская передавала пакет?
- С конвоем не знаком… Не знаю… Когда… не помню…Не знаю – при съёме с работ, наверно… Часов мне не положено
- Узнаю...
- Доктор велела передать, чтобы запивали обычной водой. Полстаканом.... И ещё…
- Идите. Повторится - будете наказаны…

 * * *

Мелочь вроде бы. Грубость и хамство с угрозами – повседневность… Внимания не стоило бы обращать. Не теперь только: По тихому раскручиваются дела с поиском помянутых путей увода. Срыв даже на 5-10 суток БУРа сломает мучительно выдерживание расписание.

К поиску подключается Друг. В перечне её служебных обязанностей контроль и проверка подчинённых звеньев. Никого даже из ближайшего окружения я о своём поиске в известность не поставил – осторожничал, боялся…страшно подумать было что он раскроется…и накроется… Она настояла: все безусловно контролируемые кандидаты будут проверены ею по личным делам… По содержанию ЦВЕТНЫХ бумаг! Иначе говоря, документов режима и его нарушения. Их немного. Но все ключевые: коллеги мои маркшейдеры, бригадиры проходческих Щитов, связисты.
Две недели – среди резервных обнаружили три проходных. Может быть использован один. Но годы заглушенный – должен быть проветренным – ещё одна забота.
Очень важно – есть даже свободный Щит рабочего диаметра проходки!

 * * *
А мелочи быта – Шумский с его ни "здравствуй"', ни "спасибо", ни "до свидания"... Гад. А этот, Пороховиков, книгу вернул вовремя, попросил и взял новую. Брал у других тоже. И был неизменно аккуратен /Иванов; мог продержать книгу с месяц - "...тяжело читаю: устаю с вами, быстро засыпаю, - так вот вся читка..."/…
Человек…
Но ведь и все как есть наши следователи-костоломы – они тоже спервоначалу прикидывались людьми. И даже сначала говорили по человечески. Всё начиналось позднее, когда начинал противиться попыткам навязать ахинею… А Пороховиков, - точно, - да с его книжными корешками, - этой породы пёс.
 Собственных книг не приносил не разу, но… честно сказал, что не положено.... Однажды поинтересовался:
- У кого это такие великолепные книжицы водятся? Бабоньки приносят?... Или Быков? (начальник лагпункта). Коган даже? (Этот – всего КРЯЖА Бог и царь). Или Волынская сама… Графова… может? Может Графова?... Видел вас в УРЧ. Не у неё ли?

От его этого предположения не то чтоб тряхнуло – злоба залила…

Чудная девушка, красавица-мордовочка Тонечка Графова из местных. Её любили. Главное, её уважали. А публика вокруг – зэки и вольные – отиралась разная. Была и породистая, видная, не глупая.
Девчёнка из глухой старообрядческой лесной деревни, классической золушкой вкалывала по-чёрному рабочей кухни столовой охраны. После седьмого класса конторой на Чапаева направлена в Москву – в Школу Гулага. Вернулась через три года кадровичкой. Стала… Стала постоянно сияющей молодой красотой и умопомрачительными костюмами Начальником УРЧ сложнейшей колонии….

Почему так подробно? Вообще… почему?
Да потому что 70 лет спустя ничем более как добром словом воспоминанья не в состоянии отметить и отблагодарить первую любовь свою за искреннюю, беззаветную близость, за солнечные незабвенные утра, которыми встречал её. За сладостные звёздные ночи тюремного нашего счастья… на исходе которых провожала она меня …
За верную дружбу и ДЕЛОМ ПРОВЕРЕННУЮ верность.

- Так, у кого? - допытывался Пороховиков, - А то в Кряже не только библиотеки нет - негде купить бумаги для писем, - глухомань!

Вот этого спрашивать бы не надо: мы-то знали, что живет он совсем не в Кряже, а в городе. Врал, Что библиотеки нет тоже врал. Даже что бумаги нельзя купить врал. Зачем? Прибеднялся - влезал в доверие?
Ошибся. Имена владельцев книг не отламились ему.

Однажды ночью в подсобке, к концу смены, Пороховиков застал у меня Кирилла Николаевича. Тот примостился у столика - рисовал ребятам поздравительные открыточки.
- А вы, Голицын, что здесь делаете?
- Рисую.
- В такое время? Или это считается тоже "работой в кессонах" в ночную смену?
- Я в кессонах не работаю. Вообще, не работаю. Прохожу медосмотр. Пришел с бригадой. Попросили - рисую.
- Кто "попросил"?
- Товарищи по бригаде. У них дома родные, дети - скоро праздник "Седьмого ноября".
- Или из вольнонаёмных кто?...- Перебил Пороховиков - И вы празднуете 7 ноября?... Похвально! Похвально…У вас, Голицын, сколько детей?
- Трое.
- Кто из них на фото - в бараке, в изголовье?
- Кирилл.
- С супругой какие у вас взаимоотношения? Она есть, или отказалась от вас?
- Простите, …это личное - есть, супруга, или ее нет!
- Без эмоций, пожалуйста! Личное-не личное… Мне и личное необходимо все знать о тех, с кем... работаю… Так, она отказалась от вас?
- Почему же… она должна была отказаться? /Кирилл Николаевич говорил на пределе сдержанности и Пороховикову это его истязание именно Голицына явно приносило удовлетворение/.
- Бывает, - отказываются супруги, когда мужья вместо спокойной жизни предпочитают беспокойную… Преступную … Вот и спрашиваю вас: почему, допустим, ваша жена может от вас отказаться? Писем-то вы от нее не получаете? Верно? Не пишете сами…
- Не получаю. Пока не получаю. Надеюсь: меня перевели сюда не так давно. Своего нового адреса я ей еще не сообщил - не подошел срок отправки писем. Потом, мало ли обстоятельств, не позволяющих ей сюда писать?

Трудно объяснить состояние Голицына…
А Пороховиков истязание продолжал:

- Супруга сейчас не в заключении?
- Нет.
- Откуда вы знаете? Вы же не: получаете писем? А кто-либо из детей? Или родных?
- Нет.
- Вы очень самонадеянны, Голицын. Но… не обижайтесь: служба. Деликатный вопрос: вы, Кирилл Николаевич, часом, не граф?
- Нет.
- Но "Голицын"!
- Голицыных много. Дворян, обывателей просто. Крестьян...
- По вашему лицу трудно вообразить вас крестьянином.
- Я не сын крестьянина, но вы несправедливы к лицам крестьян.
- А вы, значит, справедливы? Не потому ли под них маскируетесь?
- Я не понимаю.
 - Все просто: не крестьянин, а сына назвали "Кириллом"'. Керюхой. Керей, значит…И вас так же называли. Придумали бы что-нибудь более благозвучное: например, "Эдуард". "Эдик". У меня вот сын - Эдик. Эдуард.
- Очень приятно... У нас, - знаете, - в... деревне... жокеев с Четвертой скаковой конюшни... всех… тоже звали "Эдиками"... Эдуардами… - Кирилл Николаевич совершенно беспомощно поглядел на меня, только в этот миг сообразив, по видимому, что нажил себе смертного врага...
- Вы злой человек?... Зло-ой. Все равно - было приятно познакомиться.

Кирилл Николаевич расстроился очень: только вчера я передал ему письмо от Натальи Васильевны (супруги). Как и мои, они приходили на адрес Проконькина (или кого то из друзей его) и "переползали" через вахту без конвертов. Никто, потому, о них знать не должен был. Но ...свежее письмо, как ни прятал, могли увидеть у адресата и проворненько настучать - хоть тому же Пороховикову. Тем более, что по старой лагерной привычке Кирилл Николаевич имел обыкновение свои бумаги, как, впрочем, "все вещи", - всё своё, - краски, карандаши и две пары теплых носков - таскать "на себе". А шустряков-дятлов в нашей колонии было навалом. Меня вопросы к Голицыну тоже покоробили и насторожили. Самое время было менять получателя писем в Куйбышеве - могли подвести доброго человека. Насторожил и "граф". Пороховиков - человек читающей. Наверняка знал, что Голицыны были - если были - князьями. Значит? Значит, провоцировал, подонок: надеялся, что голицынское ретивое заговорит. И тот взорвётся. А это я ой как чувствовал. Было, за такое серьёзно били морду…
Еще одно неприятное сомнение было. Девочки - рабочие в котельной, куда мы, кессонщики, бригадой ходили в душевую,- нет-нет обращались к Кириллу Николаевичу: "Князенька"... Нравилось так… И Кирилл Николаевич, - я это чувствовал, - был подобным обращением тронут. А Прокопенко - настоящий Потемкинец, зав. котельной, - тот иначе как "князем" Голицына не называл:
- Положил я на их болт с прибором, чтобы к такому человеку "товарищ" эли "гражданин", как к мильцанеру, или как к вертухаям нашим, допустим, или к блатным - "друг", "керя", значит, обращаться! Или уже Россию отменили они начисто - со всею историей, да с географией? С их станется. Только я с имями в такие цацки не игрун.
- Но Пороховиков игруном был. Опасным игруном.
Вероятно, сильнее чем Голицын,, расстроились мы: только вчера договорились - в тайне от него - отметить 20-го октября день рождения Кирилла Николаевича. А реакция Пороховикова на "Эдика" была непредсказуема: лично я в его плебейской мстительность не сомневался.
Оставалось выжидать.

 * * *

По бригадным делам я часто заходил в мехмастерские промзоны. Там правил Электроцехом бывший кафедрал Академии моторизации и механизации Красной Армии имени Сталина Аркаша Иосилевский. Маленький, но необычайно сильный физически, Аполлоновой фигуры ртутно-подвижной, он постоянно смотрелся только "с задницы": покрытые заплатами и машинным маслом останки бывших его галифе то тут, то там вызывающе торчали из-под капотов или рам автомобилей, тракторов, прочей техники, которая отстаивалась или ремонтировалась на автобазе колонии. Если бы Аркадия и перевернуть головою к зрителю, боюсь, картина бы не изменилась. Нет! Аркаша был красив - этот бывший бронетанковый комполка! Просто на его веснушчатой, в разноцветных масляных пятнах, физиономии живописно, как на штанах, налеплены были во множество слоев заплаты самодельных, не прикрывающих свежих ссадин, пластырей и прилепок из тряпок, "концов", кусочков прокладок и даже обрывков крафтмешков. Южанин - родом из Симферополя - он "прошел; путь" от мальчика - партерного акробата и участника мотоциклетной корриды в бродячих цирках и шапито - до командира танковой бригады во Второй мировой Войне. На память обо всех этих периодах своей жизни он сохранил веселый характер, черноморский юмор и молниеносную реакцию на агрессивное хамство. Для этого он обладал еще железными бицепсами, умением ребром обеих ладоней миниатюрнейшей руки рубить все, что могло под руку попасть; и собственным умом, которым /и за собственный счет!/ умел разрешать проблемы бытия. Еще, на память о войне, внутри него покоились в избытке осколки "взрывоопасных предметов". А в голове - блестящие знания "Электротехнического вооружения", как, впрочем, любого другого вооружения. Это был Технарь от Господа Бога, умеющий приводить в движение и заставить быть управляемым любое железо. Впрочем, он, мне кажется, задуман был и родился Железным Духом.
Через "ряд лет"' в его микроскопической квартирке старинного дома по Телеграфному переулку в Москва мы с Кириллом Николаевичем увидали, как можно жить семье в узких щелях, образовавшихся между ящиками с металлическим хламом - "моими родненькими железочками!!!" - и протезами различных подвижных агрегатов. Имелись даже детали ходовой системы "Тридцать четверки", к созданию которой он имел непосредственное отношение! Примерно в это же время, в очередной нашей с Голицыным прогулке по окраинной Москве, в подвале большого нового углового дома в начале улицы Руставели у Дмитровского шоссе Аркаша, сияя и стесняясь одновременно, продемонстрировал нам действующий макет Доменного Комплекса Непрерывного розлива стали, подготовленный им для выставки в Каире... Но об этом - только стихами, а по реакции Кирилла Николаевича - только на французском языке! В тоже время Аркадий, отвергнув предложение возвратиться в грязно предавшую его Академию имени своего бывшего Верховного, трудился в Макетных мастерских Академии Наук СССР. Полагая справедливо, что тут принесет больше пользы обществу и семье. Правда, от перехода к вольной жизни в высокое научное учреждение облик Иосилевского - в уже отмеченных ракурсах - никак не изменился: был он таким, как тогда - сзади и спереди.
А здесь, на КРЯЖЕ, Аркаша занимался ремонтом "железок", изобретением и наладкой остроумных приспособлений, облегчающих труд работяг, привыкших безропотно тянуть лямку иногда совершенно непродуманного и неподъёмного труда. Так, он сконструировал для котельной простейшую но остроумнейшую систему моментальной разгрузки в напольное жерло шахтной топки пяти совмещённых, - мощнейших британских, - локомотивов. Обеспечивавших энергией и теплом колонию и весь КРЯЖ. Топливо для них - свежие, мокрые ещё опилки, - доставлялось пешим ходом из лесо раскройного цеха, - из-под пилорам и деревообрабатывающих станков, - в огромных фанерных ящиках-носилках. Считалось – опилки же! Легкие – же! И носилки эти за длинные ручки, - надрываясь и обливаясь потом, - несли за 500 метров в котельную молодые женщины. Из тех, кто вместо мужика на ходу коня остановит и в горящую избу войдет. Девочки, в сущности. У котельной они смешивали свой груз с мазутом, тоже вручную подносимым вёдрами, делая его вовсе неподъёмным. А потом ящик-носилки, - откинув вручную тяжелейший стальной щит топочной заслонки, перекрывающей огнедышащее, источающее невыносимую температуру жерло печи, - вручную же переворачивали над открывшемся вулканом… Страшно было смотреть на эту чудовищно опасную операцию насыщения молоха огня, вызывавшую ассоциацию с адовой кухней… Аркадий автоматизировал разгрузку. Придумал и изготовил простейший механизм приёма и моментального сброса опилок в печь. Главное, предложил схему мгновенного подъёма заслонки… легким нажатием почти незаметной педали у поста дежурного кочегара.
Ещё он тайно консультировал Веселовского по электротехнике. Еще он ремонтировал и налаживал, а потом пускал вход все без исключения агрегаты нашего Деревообделочного комбината. И Швейной фабрики, которая в те годы продолжала гнать и гнать по инерции для оборонного ведомства добротное армейское исподнее из чистейшего хлопка. И, одновременно, исправно, поставлять в областные Дома Ребенка партии очаровательных малышей собственного производства.

Догадываться надо о глубинной природе причин, по которым всегда бдительное Руководство лагерями в той же Самарской Губернии, - славившееся издавна драконовскими приёмами пресечения фактов сожительства зэков с зэчками, - так "опростоволосилось", или попросту стало терпело такое? Но так стало. Позднее, правда, не задолго до моего нового этапа в Восточную Сибирь, за проблему эту извечную и неразрешимую взялись: жилую зону пополам перегородили пятиметровым сплошным брусчатым забором. И укутали его поверху тяжелыми гирляндами связок колючей проволоки.… С калиткой в собственных предзонниках, упиравшихся в предзонник Большой Зоны. Калиткой, якобы, для надзирателей-контролёров.
Кого, что и как они контролировали?
Ну и для избранных и званных, которые, по замыслу начальства, породу не портили. Однако… Однако, что может удержать или остановить Ее величество Природу!? Тем более, ее секс- и кримино-представительниц, знакомых с "брачной" постелью если только не в подворотне то на нарах и под ними. И которые в поиске выстраданного отдыха очередной раз намыливаются сачкануть. С полгодика или с годик став "мамкой" начать приятно проводить время не на опостылевших "общих" работах в швейке (швейных мастерских) или у деревообрабатывающих станков. А в законном декретном отпуске в чистом бараке, на чистых нарах, в чистой постели с матрацем, с чистой простыней и даже с чистой мягкой настоящей перьевой подушкой! Получать четыре раза в сутки вместо двух далеко не лагерную баланду. Чинно гулять по зоне, когда незадачливых подруг загоняют в цеха непарламентскими призывами и палками...

Вот ведь какая метаморфоза происходила с теми же самыми представительницами лагерного населения в том же самом месте с тем же составом лагерной администрации! Пока женщина не забеременела - она зечка. Просто грязная ****ь, если заподозрена в преступной связи с мужчиной. Проститутка, если подозрения не подтвердились. Надзиратель-мужчина может ее оскорбить, ударить, избить, "кинуть" в ШИЗО (штрафной изолятор), в БУР (барак усиленного режима), изнасиловать, затоптать, превратить в инвалида. О том, что делают с нею надзирательницы-женщины говорить страшно и отвратительно.
Но, вот, - врач, установил её беременность...
С этой минуты она - мамка". Будущая мать. Объект особой заботы державы. И тот же надзиратель старается не попасться ей на глаза: теперь сам он может быть оскорблен. И уж она-то знает как сделать это хлеще, не преминет сполна воспользоваться открывшейся законно, возможностью обматерить, порвать лицо, избить и даже покалечить его с помощью подруг, если он неосторожно подвернется в барачном закуте, завернув туда по надзирательским делам или охотясь на свежую, потому особо ценимую гурманами, "мамку". Ну, а если попадется надзирательница? О!... И этого не расскажу. Ибо последствия еще гаже и неизмеримо страшнее.
Даже начальник лагпункта Быков Григортй Наумович, - Бог, царь, воинский начальник, - что совсем еще недавно с мстительным удовольствием подмахивал рапортички "на отсидку" очередной "шлюхе" - не пойманной "проститутке" но от него отбившейся - неузнаваемо менялся. Выходил "в народ", к "мамкам" в барак. Интересовался драгоценным здоровьем, кормежкой. Нежно поглаживал по растущему "животику"... По отзывчивой попочке похлопывал… Спустив на надзирателях накопленное в домамочных приключениях зло на весь мир и на лагерное "бугро" (начальство), женщины сносились с ним по-доброму: старались выбирать выражения, ласкались как умели, и если тоже нежно брали мужчину за "области гульфика", то делали это умело и профессионально, не покушаясь на собственность его супруги и любовниц из своих же подружек. Главное, не досаждали начальничку жалобами: житуха начиналась клёвая. А впереди... Там были неприятные роды. Потом приятная возня с малышом. Приятное балдение в сладкой истоме кормежки грудью... Конечно, вонючие пеленки, которые стирать и стирать. Позднее артистическое, - для большинства, - изображение истерики, возможно с кратким переживанием и даже мгновенным шоком отнятия от груди. Наконец – самым страшным для многих – приход часа обязательного от матери отнятия ребенка, которому, - правда, - в зоне не место.
Забвение его.
И сразу поиск нового ёбаря - впереди накатывались "общие".

Но было и другое: были женщины слабые. Они искали любви- избавительницы от бесконечного кошмара и без того страшного одиночества. Они видели, как отбирают детей у их "счастливых" подруг. Они страшились стать "мамками". Но рвались любить. Быть любимыми - хоть на ночь, хоть на час...
Были женщины сильные, волевые. Они не терялись в лагерной мясорубке. Не позволяли себе оплакивать свое прошлое. Настоящее тем более. Великие фантазеры - они были оптимистами. Они не мыслили оказаться у разбитого корыта сокрушающего одиночества старости: они жили будущим, и в том будущем, реальном или призрачном, видели себя счастливыми. Потому возможность родить ребенка была для них единственной реалией спасения. Залогом грядущего. Панацеей. И они видели, как у их "счастливых" подруг отбирают детей. И их сердца истаивали кровью от лицезрения средневекового ужаса отнятия ребенка у матери. Но они имели мужество предполагать, что отнятые у них дети будут - пусть по-казенному - ухожены и, дай Бог, сохранены и спасены. И когда сами они вынырнут живыми из лагерной бездны, рядом с ними воссияет Родная Душа. И живым факелом осветит, согреет живым теплом остаток дней...
Оптимисты, — они еще и великие фантазеры!...
Такие вот сладкие сны Надежды потому.
А реалии? Реалии - тот самый забор пятиметровый, упертый своими предзонниками в Предзонник Главной Зоны. Непроходимая многослойность экранов "колючки". Непролазная вязь проволочных лабиринтов. Ослепительная лава света внезапно вспыхивающих прожекторов Запретзоны.
Конечно, для группы из трех-четырёх здоровых мужиков пятиметровая
стена-забор не преграда. С вышек заметить на ней человека можно лишь на ее гребне: контрольные лампы освещают только ее основание. Прыжок вниз всегда спасает "застуканного"' от пулеметной очереди..
Всегда или почти всегда.
"Всего делов".
Если, конечно, внизу счастливчика не перехватит засада надзирателей:
тогда - десять голодных и холодных (подчас с избиением) суток строгого кандея (карцера) - изолятора…

Мелочь, вообще-то!
Женщины не в состоянии преодолеть пятиметрового препятствия. Пото¬му они, - останавливающие на ходу коня и входящие в горящие избы, - прорываются к мужчинам так, как проламывается через полосы препятствий из вражеского тыла провалившаяся полковая разведка - напрямую боем!
Расчетное время прорыва тринадцать секунд: Шесть секунд - бросок - по-пластунски вжавшись в землю - под двумя вжимающими рядами "колючки"' предзонника; четыре секунды - рывок из-под проволоки в рост и прыжок через ослепляющее пространство Главной Зоны с падением к проволочной панели за торцом забора-стены; три секунды - нырок сходу под эту тоже вжимающую панель в темень предзонника на "мужской" стороне...

Всё! Порядок!
Если не заметили с вышек.
Если не успели развернуть пулеметы.
Если успели и развернули?... Тут лотерея: настроение стрелка, его реакция, умение бить по "бегущему кабану".
За годы моей жизни в колонии КРЯЖ в зоне у торцов стены-забора погибли восемь женщин... Шестеро застрелены. У двух, совсем молоденьких девченок, внезапно вспыхнувший прожекторный свет Запретки разорвал сердца...

Но каждую ночь Полосу Смерти (или жизни?) пробегали десятки их подруг. Пробегали через Смерть, чтобы любить и быть любимыми.

Мертвым женщинам - Слава! Пухом земля. Живым - сладкая память. У них планировали напрочь отнять все человеческое. Но Природа сильнее Грабителей и палачей.

Конечно, в основном стену брали мужики - дело это мужское. К слову: Сталин - известный справедливец - позволял, время от времени, молодым женам, сёстрам и дочерям бывших своих подручных и заплечных, пущенных в расход, на себе испытать счастье любви напрямую боем. Пусть даже в зонах лагерей для "членов семей". Считалось, что за это многие грехи его простятся ему...

 * * *

При всем своем плебейском экстерьере Аркадий Иосилевский был музыкантом "от Бога"- великолепно играл на аккордеонах, на собственной трубе, которую разрешили ему таскать с собою с этапа на этап. Нет-нет, с зарёю мы поднимались его трубою под звуки мелодии Плачь Израиля – всё тот же Григортй Наумович разрешал такие вольности… Играл и на прижившемся в зоне новеньком английском саксофоне. На нем Аркадий в часы вдохновения баловал нас потрясающими импровизациями возвращавшихся в моду джазовых мелодий. Понаехавшее из "Западной группы войск" сословие интендантских офицеров привозило бессчетное количество трофейных мотоциклов. Их приводили к Иосилевскому на профилактику. После осмотра Иосилевский делал на машинах круг, вздергивал их на дыбы и "гарцевал" на одном заднем колесе по автобазе; а на "особо выдающихся" гонял по паропроводной трубе, проложенной над территорией гаражей. Грозился даже летать. Быков разрешил. Аркадий прыгал через грузовики. И чудом не сломал шеи - развалился халтурно сляпанный трамплин. Быков, Иосилевского нежно любивший, привел мерина - учить Аркашу верховой езде. Аркаша на мерина взобрался, как баба на забор. На всякий случай крепко обнял правой рукой за шею, левой нашаривая что-то сбоку. Не вышарив ничего, сполз с лошади.
- Где-то ведь должны скорости переключаться?
Шутка: в молодые годы был он и наездников в цирках.

...Колония КРЯЖ была когда-то "детской". Но дети выросли. Стали взрослыми бандитами и ворами. И потому отбыли в места более отдаленные и приспособленные. Уютная колония, расположенная рядом с городом, вобрала в себя за годы войны вполне современные производства. И стала прибежищем для собственных своих - городских и областных - нарушителей уголовного кодекса. В ней сидели свои /на время отсидки бывшие/ члены партийных институций, следователи, судьи, оперработники, финансисты, председатели колхозов, прокуроры. Содержался и трудился в ней и "коллекционный фонд" - свои и благоприобретенные знаменитые художники, врачи, актеры, музыканты. Прятались надёжно от вербовщиков всевозможных "шарашек" именитейшие ученые, - все же, в 1940-42 годах свезено было в Безымянлаг около двух с половиною миллионов одних зэков и бессчетно - эвакуированных.
Правда, добрая половина их в те же годы переселилась на кладбищенские территории области. Но и из оставшейся половины было нетрудно выудить элитные группы. Фактическая столица государства вовремя войны - город на Волге в 1939 – 1945 гг. победителем заполучил и разместил (на бескрайних степных огромноглубинных черных - как белужья или стерляжья кучугур или даже Сальян икра и таких же жирных - землях совхозных окраин и на огромных лесных территориях (былых Спецзон НКВД) армии пленённых немецких спецалистов! Мозг поверженной нации! И свинемюндских ракетчиков - разработчиков ФАУ. И мирового имени спецов ЦЕЙССа. И пока не известных никому авторов замечательных "штучек" по части убойной химии. И конструкторов-строителей невиданных но уже прогремевших в мировом океане субмарин. И нечто умом не постигаемой астральной для арктики и антарктиды техники и технологии… В нашей кряжской колонии за особыми заборами и стенами тоже жили и работали ученые и инженеры европейской выпечки и масштабов. Колония настойчиво обирала побеждённых и собирала Мастеров
И всю массу этих "экспонатов," как именовали их самарские аборигены, нужно было обрабатывать и кормить.
Да, тогда мастера, - в Германии пусть, - водились ещё. И в колонии КРЯЖ тоже. Здесь, и нигде больше, не встречал я такого класса механизаторов, металлообработчиков, ювелиров, химиков, пищевиков, столяров, портных, сапожников… Войною поднятые со дна новохозяева жизни жить желали по-европейски. И что б сразу. Тотчас! Понимая это как право безудержно и нагло грести под себя. Потому кому-то надо было строить им "немецкие" дома, поддерживать в "европейском" состоянии трофейные автомобили и технику, шить "парижские" платья и "американские" туфли, комстролить "английские" ювелирные разности...Для того нужны были армии новых мастеров – зэков, рабов… Дисциплинированных, умелых и талантливых…

Много ли сегодня найдется механиков, ИЛИ ЧАСОВЫХ МАСТЕРОВ, способных восстановить платиновый репетир "Греббс"Паул работы Фламандкой школы 1367 года – семи циферблатный хронометр-календарь
астрономического времени с одиннадцатью мелодиями французской классики?...Размером в плоское куриное яичко... И пустить это чудо в ход. Разобрав его, выправив раздавленное и ИСкореженое нутро, выточив прежде не ПОНЯТНЫЕ мастеру микроскопические детали - невосстановимые или вовсе утраченные - на им же восстановленном труборезном чудО-ЮДИЩЕ "ДИП-300"! ЧЕЛЯБИНСКОЙ АРТЕЛИ. Главное - подобрав для полсотни деталей специальные сплавы!
А много ли столяров найдется, что на моих глазах воссоздали "утраченный" /в смысле украденный из дворца Цвингер нашим многоуважаемым маршалом Рокоссовским/ гарнитур столовой 17-го века? Маршал возвращать трофей не возжелал. Но милостиво согласился позволить его обмер. Конвой возил мастера Ивана Дмитриевича Полканова под Москву, на маршальскую дачу. Там вместе с архитектором Хруцким из Куйбышева и Градовым из Москвы - тоже архитектором, в недалеком будущем директором Института Градостроительства Академии Строительства и Архитектуры СССР, сняли с гарнитура чертежи. И "дома", в колонии, Полканов, СОБСТВЕННЫМ ИНСТРУМЕНТОМ(из чинара!), столовую сработал. Да так, что знаменитый европейский музей согласился забрать копию вместо порядком побитого и поистрепанного оригинала.
И еще, - много ли теперь найдется механизаторов, которые управляя рычагами экскаватора, пятидесятисантиметровыми зубьями полутора кубового ковша почесывают нежно "за ушком" своего сменщика, стоящего перед многотонной махиной. Гладят его по обнаженному животу. А напоследок теми же зубьями аккуратно снимают с него кепочку. И привязанной к одному из зубьев гребенкой расчесывают на его макушке ни капельки не стоящий дыбом ОТ ЭТОЙ ЛАСКИ стриженный ежик волос. Наконец, стремительный разворот стрелы с ковшом вокруг оси машины. И сходу, без лишнего движения, подобранная с асфальта ковшом кепочка водворяется на голову сменщика... Целую, заметьте, го¬лову.
...Или... И такие мастера не могли не быть в колонии.
Воскресный день. Шмон прошел. Народу команда: отдыхать! Он и отдыхает у бараков на солнышке, отходит от вонючих клоповников нар. От нечего делать толчется за проволочными панелями зоны местный житель, вы¬сматривает своих.
У самой кромки двухскатной крыши старинной постройки трехэтажного здания бытовок (бывшего помещения дежурных железной дороги) сидит на корточках мастер. Очередное имя его и фамилия в бесчисленном ряду смененных – Саша Мартыщенко. Профессия – домушник. Соцположение - "в законе". Вниз, до проезда - метров десять-одиннадцать. Он и смотрит туда вниз, куда секундою назад приземлилась брошенная им кепка. И прыгает за нею вслед.
- Ничтяк! - произносит Саша, отряхивая ладони рук. – Вот, когда ночью, незнамо с какого этажа и куда - там сложнее... Но обходилось, - привычка!


 * * *

Ещё несколько недель…

…Щит прошел по тоннелю, стал в забой, начал проходку. За всю его смену-команду Она спокойна. Спокойна за маркшейдера. Долго ли ждать? По трассе на стыке под кромкой Волги и границей Безымянской ПРОМПЛОЩАДКИ кроме песчаников – труднопроходимая базальтовая гряда морены. Есть за что беспокоиться…
Пока Она перебирает, проверяя,

 * * *

Одним из безусловных мастеров своего дела был в колонии и Аркадий Николаевич Ширяев. Сын бывшего председателя Российского Императорского Банка, он рано обратил на себя внимание ВЧК-ОГПУ-НКВД. Сполна испытал на себе все без исключения преимущества нового режима, свалившегося на русское дворянство. Но, человек одаренный, с подачи академика архитектуры Жолтовского непостижимым образом сумел проучиться несколько курсов на архитектурном факультете Академии художеств в Питере. И после ее разгона сорока ромбовым Бубновым за "художества" в туалетах - доучиться сумел вместе с Борькой Рубаненко (будущим создателем и директором Головного Института ЖИЛИЩА и вице президентом Академии строительства и архитектуры) в питерской же "Гражданке" и даже получить там диплом. И это - при шести промежуточных отсидках за происхождение!
После диплома его снова нашли. И с новым, но уже солидным сроком загремел он в Средне-Азиатские места лишения свободы, да и жизни.
Ему повезло: начал отстраиваться кишлак Алма-Ата. Когда-то крепость Верный. Безусловно, - я не специалист, - в чем-то повезло и кишлаку Ширяев внес в облик сооружавшегося городского центра классические мотивы своего Петербурга, которого любил беззаветно.
В Алма-Ата он проработал годы, - подконвойным зэком, зэком безконвойным, ссыльным. С началом Второй мировой войны его с большим этапом перегнали под Куйбышев (Самару). Сразу после Сталинградского перелома и этот волжский город начал отстраиваться. Менять азиатский облик. Масса заказов на проекты и множество эвакуированных или пригнанных зэков-архитекторов привели к созданию Специального КБ. Сперва оно работало на Безымянке. В 1943 году его перевели в колонию КРЯЖ и поставили начальником над ним совершенную бездарь - вольного "архитектора малых форм" Хруцкого. Того самого, который под руководством Полканова обмерял краденый гарнитур. Хруцкий действительно был приверженцем именно малых форм в архитектуре. Он пытался выдавать идеи конструкций чрезвычайно дефицитной в то время продукции – платяных шкафов, кроватей и столов со стульями. Предтеч которых граждане спалили в холодные военные зимы. Проектированием их у него занимались бывшие девушки-студентки, умевшие хорошо чертить. Проекты, выходившие из-под их рейсфедеров и подписанные Хруцким, были чудовищны. Даже сам Хруцкий это понимал. Потому, иногда, сильно рассердясь и особенно громко похрюкивая - именно, именно похрюкивая /это у него такой кашель невсамделищный был/, садился за доску и начинал композировать сам. Из этого рая не выходило ничего: он не умел даже компановать лист, Чертеж вылезал сразу за рамку и как бы зависал вне её…обглоданным… Но мебель все же выходила в натуре премиленькой - я уже рассказал о мастерах в мебельном цеху. Они относились к чертежам Хруцкого как один мастер-печник из "Кавежединских" (пригнанным из Манчьжурии русских, имевших счастье быть служащими на строительстве Китайско-восточной железной дороги) - к предложенным ему мною, заказчиком, печным схемам аж самого Грумм-Гржимайло из его знаменитого, ну, прямо, раритетного альбома.
Мастер спрашивал-пригвождал: - Тебе, парень, как надо-то? По чертежу? Или чтоб грело?
Так, похрюкивая, ползал Хруцкий по СКБ, не очень, правда, мешая. А всем заправлял Ширяев. Все же, архитектором Аркадий Николаевич был великолепным. И безусловным талантом своим и напористостью классического строительного подрядчика – именно, Главного Строителя - сумел не только создать серьезные проекты множества общественных зданий, но и осуществить их в натуре.
Жил он в помещении СКБ промзоны, выходящим в чертёжный зал. Имел постоянную любовницу Машу, обзываемую "Машкой-пожарницей" /до Ширяева она благодетельствовала вору-пожарнику, за непозволительно грубый, членовредительский мордобой отправленному на Восток/. Точно не знаю, но, по Ширяеву, с ее бабушки и мамы Великий Кустодиев писал своих великолепных купчих. Сам мужик красивый, мощных форм – породистый - Аркадий Николаевич был ей парой. О которых говорят: ну, эти фамилии не испортят! Ему, кстати, очень нравилось, когда в присутствии высоких гостей-заказчиков и спонсоров из областного МВД и самарского правительства Маша томно выплывала в мастерскую, - еще заспанная, розовотелая, медовая, пахнувшая не земными духами, - в открытом халатике на голом теле и бухарских шлёпанцах на босы ноги. Гости, пряча глаза, восхищенно молчали, громко глотая слюни. Довольный Аркадий Николаевич ржал поощрительно по-жеребцовскому. Гордился. Любвеобильна она была до восхищения: могла, вдруг, отбросив рейсшину ставшего модным кульмана, подняться медленно из-за доски, потянуться сладко, вовсе сдёрнуть халатик. И в костюме Евы, - по-кошачьи сцапав за рукав работавшего сожителя, - на себе по каратистски, - втащить его в спальню…
Время спустя, отдышавшаяся, сытая, довольная, сияющая, - возвратясь за доску, - игриво поясняла вслух хихикающим: "Ну, чо лыбитесь та?... Охота больно!... Ну, как срать!"…Довольный Аркадий Николаевич бросал:
- мужик её бывший, пожарник, лупил её за такое поведение наотмашь плотницкой киянкой! Иным ничем пронять Венерочку мою не получалось!
Числящиеся тоже в интеллигентных, конструкторские дамы испускали молнии. Завидовали черно. Пакостили, как могли. И… лезли напропалую. Но Аркадий Николаевич-однолюб.
Прекратить непотребство - отправить Машку с этапом, - никто и мечтать не смел - большие друзья Ширяева этого бы не допустили. В больших друзьях ходили сперва генерал Петров, герой Тулы; погодя, – в том же качестве, - комиссар милиции Второго ранга Галкин. Сменщики на ролях Начальников областного Управления МВД.
Петров, человек широкой натуры, любитель футбола и просто поговорить задумал в Куйбышеве СВОЙ стадион. Сам выбрал площадку - квартал между улицами Братьев Коростылевых, Льва Толстого и граничной оградой канавой Воскресенского собора. Ширяев Быстренько сварганил проект, к которому тотчас примазался ВОЛЬНЫЙ главный инженер Военпроекта ПРИВО (приволжского Военного округа) полковник Солоникиди. У Петрова было много друзей. Потому Гостевую ложу задумали человек на двести - двести пятьдесят. С буфетом, "комнатой отдыха" и великолепным, прямо не нашим, туалетом. Чтобы не задевать верующих, решили старинную чугунную ограду храма меж ним и стадионом восстановить, а выломанную и утраченную, - уникальной ручной ковки 17 века, - решетку ее отлить по-новой на Безымянке» Но, мало было денег. Петров, прихватив подконвойного Ширяева, пошел к настоятелю. Тот спросил только:
- Скольки?
- По возможности, - сказал-попросил Петров.
- Ладушки. - вызвал казначея, распорядившись подсчитать по смете стоимость новой - вкруговую - ограды церкви Воскресения Христова! И тут же выдал всю сумму...

Никогда не интересуясь политикой и ни высказываясь о ней /Аркадий Николаевич умело это свое качество демонстрировал разговорами о бабах и только о бабах!/, он не отказывал себе в удовольствии поболтать всласть на вольные темы с генералом Петровым. Петров, любивший Ширяева, говорил, рассматривая очередной лист проекта: - Что скажешь, Аркаша? Не зря тебя у нас столько лет придерживают. И я бы тоже держал - не выпускал, была б моя воля. Как думаешь?
- Я-то? Ну, моя бы воля была, я б тебя, например, в зоне не держал. Гуманненько повесил бы на первом столбе. Для верности сам, конечно.
- Так бы и повесил? Не пожалел?
- Повесил бы не задумываясь. Понял сразу, чего вы все стоите…
Так, или примерно так лились эти беседы, к которым внимательно прислушивались все сотрудники СКБ и гости, вроде меня. Я туда приходил поглядеть на работу Ширяева. Работу классную, талантливую…
И поглядеть на проекты нового сотрудника Гамбургера, днями пригнанного сюда этапом. Но неудобно отираться около не познакомясь – человек он очень серьёзный… Надо бы просить Аркадия Николаевича свести нас…

Не успел, однако …

Свёл, познакомил нас нежданно, самым невероятным образом, начальник КРЯЖА Майор Моисей Коган. Зашел после отбоя. Без привычных хамских присловий… пригласил пройти. Что ж,,, Прошлись. Пришли. В предбаннике штаба ждал… Гамбургер.… Дьявольщина!..
Незнакомый армейский полковник ждал, оказалось, в самом кабинете.
Коган:
- Додин! Слушь сюда. Эт Гамбургер. Знакомьтесь. … Полковник! Давай!..
Полковник развернулся. Без вступлений:
- Поговорите-поговорите!… Расскажите друг другу о себе… Вообще…поговорите…. Когда начальник прикажет, являться сюда будете… Никого с собой не было чтоб.
И ко мне:
– Время – сколь получится. Не ограничивается. Сечёшь?
- Секу. - Разговор о чём, озлился я?... Ему, вишь ли, подумал, расстроенный, поговорить надо. А мне? Или мало того что наговорено? И новый срок по новой… - О чём поговорить? - спросил я у полковника.
- Обо всём – за жизнь.
- С чего такие привилегии?
- Поговорите – поймёшь. И давай, без вопросов. Вообще, без лишнего трёпа: ТАМ – показал на потолок - приказано поговорить.

Полковник поднялся. Сказал серьёзно:
- Ему действительно необходимо с тобой поговорить. И твой интерес есть: он тебе родственник. Близкий… Понял? А пока оба неразглашение подпишите. Всё.
Подписали.

Он щёлкнул по микрофону (Микрофон, оказалось, тут...)
Откланялся:
 -…Бывайте! - Вышел.

Мы с Гамбургером молчим. Оглядываем появившийся сервировочный столик:
- Ну и ну!
Разлили, что - не помню… Выпили по глотку. Потом, подумав, ещё по полному гранчику…

Невероятно всё! Сама внезапная встреча. Словесный антураж… Происходящее… И… Гамбургер – родственник! Вдуматься если - из инфернальных событие…
Весёлый разговор.
 
 * * *

Разговорились сразу, - сговорившись будто. В первый вечер с часа два-три трепались. Разговор, - как акселератор выжали, - сразу пошел на скорости - интересным. Интересней некуда. Неожиданным. Невероятным разговор пошел. Главное в нём пока для обоих - Ральф Гамбургер – близкий родственник папы! Двоюродный брат. Мой, значит, тоже… Родился и рос до университета аж в Баварии…
Точно – был там брат у папы… Слышал о таком в детстве.

 
 * * *

Разошлись – нет никого. Никто не караулит. Не сопровождает никто…
После первой встречи были другие. На них узнал: наша встреча-свидание в КРЯЖЕ состоялась по инициативе Гамбургера. Разведчик(?), он был разведчиком! - окончив работу в Европе вернулся тяжело больным в Москву. Там пусто: родичи разбросаны войной. Единственная родная сестра в плену. Дошел до меня. Я неизвестно где обретаюсь. Но… нашли. Для ведомства Гамбургера и для Гулага было такое проще-простого. Расстояние: Дальний Восток – Поволжье не проблема тоже. Ральф требует встречи – он ведь десятилетиями ничего не знал о близких. По его просьбе привезли сюда. (Гадать остаётся о возможностях начальства Ральфа и Гулага: как и о том, почему, - со мною одновременно и сюда, - оттуда же пригнано восемь сот товарищей моих по ОГРОН?).

Свидание-общение наше оказалось долгим .
Для меня неожиданным совершенно. Диким. Захватывающим. Как талантливый сценарий бешеного детективного кино. Неправдоподобным получился разговор…
Интересно, оба ведомства к моей личности отнеслись одинаково индефирентно, игнорируя страсти-мордасти и самарского трибунала, и заочного его приговора 1944 года; и даже - того же года - бред побега… От всех моих судимостей отмахнулись! Вот как! Сильное начальство, значит. Помянутым уже, непонятным дальним этапом, пригнав сюда… С восемьюстами лбами….на прицепе?!... Шутка?…
Так ведь с ума сойти можно…
Потом Гамбургера из тюремного лазарета тоже привезли в КРЯЖ.
Больного - ко мне… Привезли сюда, где он уже сидел - отбывал…
Невероятно! Unmoglich...
Неисповедимы пути Твои…

Сон…?! Быть может…



 * * *
…Родился Ральф в Баварии близ Мюнхена в городке Landshout (Ландесгут).

Родную сестру его Марию (Маню) - красавицу – Бакинскую тетку мою, я конечно с детства хорошо знал, любил – тогда уже соображал что красивая… (после войны и после ТАКИХ ПРИКЛЮЧЕНИЙ приезжала удивительно мало постаревшей - повидаться с отцом моим, дядей её, познакомиться с Ниной – моей женой. С моими сыном и дочей - понравились друг другу.
Для меня была она героем истинным: ТАК пережить страшные годы!...
В семейном архиве хранятся фото прелестной девушки с сёстрами. И красоту не утерявшей седовласой ветерана войны…

Чтобы не пересказывать Гамбургера – местами ему слово. Так удобнее и проще мне.

 * * *


В 1943 году Сталин получил от советской разведки документы американского и английского проектов создания атомного оружия (Манхеттенский проект и проект Тьюб элойз). Подробности остались не раскрытыми. Исполнители тоже. Но самому факту потрясшей планету операции не суждено было затеряться в анналах истории. Тогда же первой
сообщила об этом САНДИ ТАЙМС, незамедлительно опубликовав фрагмент выходящей из печати книги ТРЕТИЙ ПРЕДАТЕЛЬ известного журналиста и писателя Майкла Хартлэнда, автора документально публицистических романов и детективов.
Вслед Вал цунами РАЗОБЛАЧЕНИЙ излился по СМИ.


  * * *

Подруга моя – что был бы без тебя!
С маркшейдером сработали славно: Щит верхними прожекторами заскрипел по днищу железобетонного канала ливнёвки!
Победа!

 * * *

Естественно, - на 47 лет опоздав, - и ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА № (5315) от 10.10.90 г. сообщила о том же (в позаимствованной у САНДИ ТАЙМС ТРЕТЬЕМ ПРЕДАТЕЛЕ - трёх полосной статье). И кинулась стремительно рассекречивать…одну из главных фигур забытого было шпионского скандала… Соню (Рут Вернер), чьё имя в те годы и по сей день звучит проклятием для британских спецслужб. Но ведь сама операция и впрямь была беспрецедентной.
Согласно авторам всех без исключения материалов о прогремевшем скандале именно Соня была главным действующим лицом операции по раскрытию тайн английского атомного проекта и передачи секретных сведений Москве. В 1991 году вокруг имени Соня в который раз вспыхнул скандал. СМИ сообщают о ней так:
40 лет мирно жила в Германии знаменитая некогда шпионка Соня. Вместе со своим мужем Клаусом Фуксом в годы второй мировой войны она работала на советскую разведку. Супруги, проживавшие в Лондоне снабжали русских ценной стратегической информацией, но всемирную славу им принесла передача СССР секретнейших сведений о достижениях в области разработки британской атомной технологии. Клаус Фукс был разоблачён и арестован, а Соне удалось ускользнуть от британской контрразведки и получить убежище в Восточной Германии. Недавно – и неожиданно для всех – Соня, которой исполнилось 84 года, заявила о своём желании вернуться в Великобританию. Она намерена ускорить издание и распространение в Лондоне своей автобиографической повести.
  Соне(Рут) есть о чём поведать человечеству – она прожила бурную, полную тайн и опасностей жизнь. Рут – еврейка по национальности, родилась в Германии. В 1940 году с волной беженцев, спасавшихся от нацистов, она попала в Великобританию. Здесь познакомилась с Клаусом Фуксом, вышла за него замуж. Их связывала не только любовь, но и совместная работа.
После 40 летнего изгнания Соня решила вернуться в Лондон. Это сообщение вызвало в Англии бурю негодования и протестов. Депутаты Парламента и сотрудники британских разведывательных служб потребовали чтобы Соня была арестована в тот же миг, как нога её вступит на Английскую землю. Дело в том, что в Великобритании нет закона об освобождении от ответственности за истечением срока давности. Учтёт ли это Рут Вернер? – Вот в чём вопрос. По крайней мере, ей придётся выбирать между свободой и литературной славой.

Главному действующему лицу ОПЕРАЦИИ ВЕКА 84 года, и проживает оно в восточно берлинских черёмушках, в скромном домике с обвалившейся штукатуркой… Авторы сообщений не зря выделяют и подчёркивают слово главному. Однако, в тех же публикациях и САНДИ ТАЙМС и в ЛИТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЕ мелькает ещё одно, совершенно эпизодическое лицо – первый муж шпионки Сони, архитектор Рольф Гамбургер. Просто муж. И не более того…

А в справке о Реабилитации, присланной генеральной прокуратурой Российской Федерации в 1992 году в ответ на мой запрос о судьбе родственника по отцовской линии – Гамбургера Рудольфа Альбертовича СООБЩАЕТСЯ:

 С П Р А В К А
 (о реабилитации)
 № 32-4030-92

Гражданин Гамбургер Рудольф Альбертович, 1903 года рождения. Уроженец г.Ландесгут (Германия), проживавший до ареста в гор. Москве, сотрудник Главного разведывательного управления Красной Армии, заключённый Особым совещанием НКВД СССР 11 марта 1944 года по обвинении в совершении преступления, предусмотренного ст. ст. 7, 35, сроком на 5 лет в ИТЛ, арестованный 6 августа 1944 г. в том, что он в соответствии со ст. ст. 3 и 8 Закона РСФР О реабилитации жертв политических репрессий от 18 октября 1991 года реабилитирован

Военный прокурор отдела реабилитации М.П.Лиходий

 * * *
 
Многие годы назад советская военная разведка проникла в тайны американского Манхеттенского проекта, Британского проекта Тьюб элойз и обеспечила крушение германского Атомных проектов.
Падкий на сенсации мир узнал о Беспримерной шпионской операции, исполнителями которой были евреи. Подробности операции, кроме отдельных эпизодов завершения, персоналии, кроме нескольких фигурантов, остались не раскрытыми. Вместе с тем, взамен отсутствовавших подробностей масс-медия промуссировали этический аспект поведения советской разведчицы.

Еврейка, она самым подлым образом отплатила Англии и англичанам приютившим бежавших из нацистской Германии всех её близких, в том числе её родителей и собственных её детей, а затем и саму её в трагические для них и для всего еврейского народа годы Катастрофы. И после этого претендовала на заслуженное ею британское гражданство…

Я многое узнал за тридцатилетие до отъезда в Израиль .
11 сентября 1992 года в Москве, по моей просьбе, подписан и передан мне тогдашним консулом России Мортиным документ, позволяющий возвратиться к операции ГРУ РККА многим более пятидесятилетней давности, назвать её цели, инициаторов, координаторов и руководителя – тоже еврея. И одновременно внести ясность в тот самый этический аспект поведения участников длившейся почти 10 лет (с 1934 года) разведывательной программы ТЕПЛИЧНОЕ ХОЗЯЙСТВО.
Руководитель её – Гамбургер Рудольф Альбертович - тотчас после блистательного завершения операции официально отказался от своих по ней полномочий и привилегий, не считая для себя возможным и дальше действовать против союзников по Второй мировой войне – Великобритании и США. Отказался, между прочим, – официальной служебной запиской на имя Сталина. А записка ТАКАЯ именно СТАЛИНУ не только напрямую – это не амбразуру, простите, задницей прикрывать! Даже не эшелон с горючим таранить и сжигать собственным самолётом…

Обратился в открытую, прямо – не прячась и никуда не сбегая. Сам прибыв для этого в Москву и будучи принятым Сталиным! Не предавая и не продавая ни подчинённых и друзей, ни начальников ни противников. До конца исполнив свой долг, как долг этот понимал.
И тот же Сталин, которого все хорошо, как будто бы, знали и давным давно оценили однозначно и навсегда, - Сталин с мотивами отставки согласился. Не посчитал её дезертирством СВОЕГО разведчика…
Другое дело… Другое дело… Сталин был Сталиным... Реакция его на не бывалое ЧП быть не Сталинской не могла. Кроме того… в момент их встречи в кабинете Хозяина кроме своего - Александра Евгеньевича Голованова - были другие военачальники… Собраний свидетелей вождь не переносил…

Вскоре Рудольф Гамбургер был арестован…
Внимательно читайте! … за бродяжничество!
И с… пяти летним сроком!!!...этапирован в местную Куйбышевскую исправительно трудовую колонию КРЯЖ. А Там - в архитектурно-конструкторское бюро нами упоминавшегося Аркадия Николаевича Гамбургера. Были ли и дикие мотивы ареста и сам мизерный, тогда неправдоподобный срок, результатом изощрённых издевательств сановитых шалунов? Или попыткой друзей и почитателей минимизировать последствия желчного криза Сталина? (Тогда такие мотивы и сроки случались у надоевших милиции и прокуратуре мальчишек-карманников, ширмачей-туберкулёзников и закон преступивших женщин с кучей детей).

В колонии, - прямой, открытый, ничего и никого не страшившийся иностранец, умевший вне службы говорить только правду и говорить её привыкший, - туберкулёзник Ральф в одной из первых доверительных беседах с руководителем КБ Ширяевым - позволил себе оценку вслух … лагерной баланды… На всё реагирующий мгновенно, по-деловому, Аркадий Николаевич тут же бросился к оперу - Столбовой дворянин! Он-то, - старинный сиделец, - знал: промедление непозволительно! Смерти подобно! Естественно, наказуемо. И знать не знавший Первого этого спасительного правила зоны, уже неизлечимо больной Роберт Альбертович вскоре, - 29 марта 1948 года, по ст. ст. 58 – 10 ч. 2 за антисоветскую агитацию, да в военное время ещё, - огрёб 8 лет нового срока (уже лагерного – самого страшного, да ещё судом Лагерным!). Срока, и здесь, правда, рядовым зэкам не отламывавшегося за мизерностью (их за то же самое, по тем же ст. ст. 58 – 10 ч.2 приговаривали к расстрелу. Всех, без исключения. Ну…повезёт очень – к вышке, тут же заменявшейся 10-ю – 15-ю г.г. тюрьмы. Что б особо не радовались и носа не задирали, заставляли этой замены ждать с пол года – год…как было со мною…Счастливчик, бывало, в ожиданке сходил с ума…).
 
Сегодня, когда героями массмедиа, российских в первую очередь, стали убийцы и дезертиры, а предательство, нарушение присяги, верности возведены в ранг политической а то и нравственной добродетели, стоит вспомнить о людях чести, имевших смелость, по-своему переоценив долг перед совестью своей да и перед родиной, в лицо говорить правду…пусть тому же Дракону. Людоеду.
Неординарный поступок.
Но ведь неординарно само событие, сами его участники. Неординарен результат их десятилетнего копания в политическом дерьме уравнения разбойных возможностей великих держав – абсолютное обессмысливание всех ядерных программ и, тем самым, ядерной войны.
Всего-навсего.

Итак, главным действующим лицом операции века был разработчик её – сотрудник ГРУ Ральф Гамбургер.
Его рабочий советник Макс Моисеевич Зинде, по выходе в отставку трудившийся под моим началом в руководимой мною Лаборатории организации строительства на Крайнем Севере головного ЦНИИОМТП Госстроя СССР. В прошлом был он помощником военного атташе советского посольства в Великобритании, куратором проекта Тепличное Хозяйство по раскрытию атомных программ стран-союзниц и Германии, советником Начальника ГРУ, страхующим операции в Европе. С ним, оттрубивший к тому времени 14 лет каторги, познакомился в Москве, уже, в институте.

 * * *

Родом Ральф, - точно, - из Ландесгута, маленького городка под Мюнхеном, в Баварии. В 20-м году стал сотрудником ГРУ РККА. В 1930 году получил задание жениться на Соне и уехать с ней в Шанхай, который по тем временам являлся заповедником для деятельности разведслужб самых разных стран. В Шанхае Гамбургер случайно познакомил жену с Зорге, у которого она должна была пройти начальную подготовку перед заброской в Англию. В этот момент Гамбургер извещается, что становится во главе операции. По пути в Москву, в Кабуле, где им предстояло получить посылку от друзей, на почте его попросили в кабинет начальника - какая то формальность. Там он получил…по голове… И как узнали знакомые, пришел в себя тольке в Ташкентском управлении НКВД, где его, извлечённого из багажника, бесцеремонно вытряхнули из кожаного фельдъегерьского мешка…Так Гамбургер начинает карьеру руководителя Такой Операции и …исчезает из жизни Сони…навечно.
Определяющая деталь:
В Ландесгуте родился, провёл детство и юные годы будущий рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Ральф и его младшая сестра Маня (Мария) учились у отца Генриха - великолепного педагога, учителя маркграфа Баварского, директора школы. Брали у него частные уроки. В детстве и юности все они дружили. А Генрих и Мария были друг в друга влюблены. Заводилой был Генрих, хотя всеми командовал старший брат Генриха Герхардт, будущий знаменитый инженер-электрик и образцовый человек и гражданин. Мужественный немец, имевший смелость будучи формальным свидетелем по делу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера (брата), - на заседании Нюрнбергского Трибунала, с Высокой кафедры вступиться за Генриха. Доказательно полагая его честным, порядочным и просто замечательным человеком, запутавшемся в бредовых фантазия фюрера…(за что пару лет провёл в американской тюрьме). Ральф на три года младше приятеля. Мария – на 5 лет…

В 1913 году Мария приехала в Мстиславль проводить в Америку своих сестёр и родных. Собрались все девочки, все красавицы – сёстры моего отца - двоюродные Циля Хенкин (Генкин) и Маня Гамбургер, и родные – Рахиль и Люба.
К Марии на первой же мстиславльской встрече приклеился приехавший к родителям из Баку тоже родич Моисей Гинзбург. Орёл этот Каспийский моментально её охмурил и увёз к себе, где работал на рыбе. Люба в 1928 году вышла замуж за врача тоже Гинзбурга, смоленского вдовца с двумя девочками, и вскоре уехала к нему. Рахиль вышла замуж за белоруса Палея –летнаба. Сына друга моего деда Самуила – Ивана (прозвище Мунька). Циля, уехавшая со своим отцом в Америку превратилась в Целию и превратилась там в родоначальницу огромного клана…Мы с Ниной Оттовной в 1977 году её уже не застали.

В Баку Моисей учился, превратился в директора мировой известности треста АЗРЫБА. Прожил с Марией долгую жизнь, не украшенную арестами и расстрелами.
Сама Мария сразу пошла работать учительницей немецкого и французского – родных - языков. Училась на военного Переводчика. К началу войны была уже кафедралом в университете. Нападение Гитлера и тут же Сталина на Польшу призвало её в армию. Офицером оттрубила в округе, во Львове до 22 июня 1941 года. В ту ночь схвачена с миллионами других. В плену служила толмачём в высоких немецких штабах – родной Hochdetsh да ещё с баварским прононсом, да ещё французским с судетским открывали сердца бюргеров и любые двери.
…Продали спасённые ею евреи.
Гестаповцы затылки почесали… И снова в переводчики…

Когда после встречи со Сталиным Ральф узнал о судьбе своих близких и ему сообщили что Маня в плену, он, уже с обильным кровохарканьем, вновь обратился к Сталину разрешить воспользоваться собственным каналом связи ГРУ и говорить с… Гиммлером…о поиске и спасении сестры…
Сталин разрешил.

…Ум за разум…

 * * *

Венец – делу конец!
Документы №№ 57/18. Даты – по тексту. Меморандум Оперативно чекистского отдела БЕЗЫМЯНЛАГА УОС НКВД, с приложениями: копиями 4-х постановлений Начальника оперчекистского отдела Лагеря от 14 июня, 29 августа и 30 ноября 1942 года. И от 11 мая 1943 года. О возбуждении уголовного дела против з.к Додина Вениамина Залмановича… по фактам организации массового побега спец-контингента заключённых из особой, охраняемой спец зоны ГОРОДА.

 * * *

Начиналось так.
…19 октября 1934 года группа учёных-физиков: П.Л.Капица, Л.Д.Ландау, Ю.Б.Харитон, так же не названный тогда (и не представившийся) молодой человек (им был известный физик Яков Борисович Зельдович) по приглашению замнаркома Тяжелой промышленности (позднее нарком оборонной промышленности) М.Л.Рухимович и Я.К.Берзиня посетили дачу ГРУ РККА в тогда Подмосковном Лианозово.
В беседе, длившейся около трёх часов участвовали кроме названных лиц хозяин дачи Яков Винер (представившийся как Лев Ильич Межеричер, Ральф Гамбургер а так же никем не представленные переводчик и секретарь.
После кратенького вступительного слова Берзиня выступил молодой человек (Зельдович). Он предложил вниманию собравшихся обзор работ ряда научных учреждений в СССР и на Западе – весьма перспективных в плане создания на их основе принципиально нового вида оружия огромной разрушительной силы. Затем выступили Капица, Ландау и Харитон, прокомментировавшие услышанное с позиций собственных представлений о перспективах исследований атома в Кавендишском (у Розерфорда) и в Датском (у Бора) центрах, а так же давшие свои оценки конкретным специалистам, которые в упомянутых работах участвуют (в Великобритании, Германии, США, Италии, Венгрии, США.
…Заложив всех своих учителей, коллег и друзей!).
Вот так…
Через 10 дней, 29 сентября, Гамбургера, Берзиня, Винера и молодого докладчика (Зельдовича) принял Сталин.
После сделанного участниками совещания общего краткого доклада-резюме хозяин кабинета, обратившись непосредственно к присутствовавшему здесь Леониду Александровичу Скоблинскому (порученцу своему, много лет отвечавшему за финансирование операций ГРУ), сказал:
- Товарищ Леонидов, все приготовления мы решили закончить в этом году. У вас с товарищем Гамбургером мало времени. Действуйте. Желаю удачи.
Я не сомневался, что первоначально идея проекта возникла у молодого человека (Зельдовича). Если судить по реакции остальных участников лианозовского совещания, именно он (учёный-взрывник!) и никто другой первым разглядел грозную перспективу проблемы и внёс в принципе наиболее разумное предложение – держать исследование в данном направлении под контролем. Ну а сам контроль – задача других профессионалов.
Это свидетельство дополняется рассказом Макса Моисеевича Зинде, курировавшего в Англии работу по программе Тепличное Хозяйство. Повторюсь: рассказывал об этом он мне уже в Москве, когда оба возвратились из лагерей и вместе работали в одной и той же исследовательской организации. (ЦНИИОМТП Госстроя СССР, Москва, Дмитровское шоссе, 9).
Отмечу - Макс Моисеевич производил впечатление!
Был, как все сотрудники разведки… внешне сер, не бросок обличием; весь от обычного пожилого еврея – мягкого, милого. Когда нужно в меру строгого. Предоперационная роль Главного инженера Главного Артиллерийского управления (ГАУ) Совета министров Союза, в сущности Главного Механика страны – это уже оценка судьбы, характеристика

 * * *

Тончайшая телефонная операция поиска Второго лица гитлеровского рейха - рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера - в хаосе воюющей вражеской страны, плотно укутанной пологами невиданной до селе секретности.
 Отыскание в той же стране, - пусть с помощью гестапо, - женщины-военнопленной среди миллионов сидельцев сотен подчиняющихся различным ведомствам концлагерей, да ещё под рефрен перемалываемой страшными систематическими круглосуточными налётами англо-американской авиации с повсеместным затоплением ими огромными массами освобождающихся вод водохранилищ под взрываемыми плотинами гидростанций…
Сопровождение разговора Гамбургера с Гиммлером с паузой ожидания Марии Гинзбург - всё это обеспечил Августин (начальник управления связи ставки на станции метро Кировская в Москве.

Генрих Гиммлер ни Ральфа, ни Марию не забыл – ответил тотчас: Марию разыщет.
Разыскал. Быстро отправил своими путями в Югославию. Оттуда в Москву. Забавно - в по любому поводу грозной Первопрестольной никакой реакции! Ни допросов, ни вопросов… Как так и надо было…

Отделаться не могу от уверенности, убеждённости даже: сам факт рождения моего в Ландсгуте, детства и юности с Генрихом и Герхардтом Гиммлерами – благословленный Провидением и Пророком его Сталиным прямой путь мой к спасению России...
Во как!

Однако. Однако…Печально. Очень, - для раскрытия народу и державе портрета спасшего их нашего героя, - гениальной личности с необыкновенной судьбой - осуществившего так, как осуществил это он такого стратегического уровня историческую операцию, да ещё закрытую наглухо несокрушимым пологом строжайшей государственной тайны, - российское общество не нашло ни достойного сценариста ни талантливого режиссёра…

В 1956 году Мария, вдовой уже, приезжала в Москву повидаться с нами. Познакомиться с Ниной Оттовной, поблагодарить Августина - уже Генерал-полковника в отставке, много лет работавшего в Военном Отделе моего института.
Мы дружили со стариком. Он до единого слова помнил, конечно, пересказывал даже высочайше позволенный разговор.
Даже у него, во время войны обеспечивавшего ГРУ и Ставку, подобного ничего не было.
Фото Мани с Целией, Любой и Рахилью сохранено моей семьёю… Есть фото Августина. Макса Моисеевича Зинде. Два тюремных фото (фас, профиль) Ральфа Гамбургера, переданных мне архивом СФБ украдены у меня наглыми и бессовестными Телль-Авивскими папарацци.. В 1995-м клялись в 1996 году возвратить… Но… это Израиль…И это они…

Сёстра отца (и Марии) Рахиль осталась в Мстиславле. Её и Любин мобилизованные мужья вскоре после 22 июня 1941 года погибли. Люба из оккупированного Смоленска с девочками мужа и сыном пешком ушли в Мстиславль переждать голод. Всех их белорусские соседи и другари, предварительно ограбив, пригласили на Шамовскую дорогу и сожгли огнеиётами.

 * * *

А судьба самого Ральфа Гамбургера? Чем она отмечена державой, к построению и живучести коей он имел самое непосредственное отношение? Завершилась как?

Со справкой о реабилитации Гамбургера одновременно вручили мне исчерпывающе-доверительное письмо заведующего консульским отделом Посольства Российской Федерации в Израиле С.В.Анненкова. Тоже документ, завершающий тему.


Уважаемый господин Додд! (Фамилия моя, фигурирующая во всех бумагах ГРУ по родственникам Гамбургера в его и о нём документах)

В связи с Вашим запросом о судьбе Вашего дяди - Гамбургера Рудольфа Альбертовича, 1903 г.р., в Посольство РФ в Израиле поступило письмо из МИД РФ, в котором сообщается следующее.

По информации Центрального архива ФСБ России, Ваш дядя, Гамбургер Рудольф Альбертович, 1903 г.р., уроженец г. Ландесгут (Германия), был арестован 6 августа 1943 года по подозрению в шпионской деятельности против Советского Союза. Постановлением Особого Совещания при НКВД СССР от 11 марта 1944 года по ст. 7 – 35 (как социально-опасный элемент) УК РСФСР был заключён в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет. 29 марта 1948 года лагерным судом Куйбышевской области Гамбургер Р.А. по ст. 58 – 10 ч.2 (антисоветская агитация) УК РФСР был осужден к 8 годам лишения свободы. 10 июля 1952 года был освобождён из мест лишения свободы (Пермская область – Усольлаг). Постановлением Президиума Куйбышевского областного суда от 29 марта 1990 года Гамбургер Р.А. реабилитирован, а на основании ст. ст. 3, 5 и 8 Закона РСФСР О реабилитации жертв политических репрессий от 18 октября 1991 года был реабилитирован как жертва политических репрессий.
Других сведений в отношении Гамбургера Р.А. в материалах архивно-следственного дела нет.
Направляем Вам также фотографии Гамбургера Р.А., поступившие из Ц А ФСБ России.

Приложение: по тексту

9 авг. 1996 г.

Жив? Умер человек. Сотрудник. Не рядовой даже? Когда? Где похоронен что б цветы положить и зажечь свечу… И это всерьёз отвечает могущественная информационная система Державы, десятилетия купавшаяся в лучах славы подвига СОЦИАЛЬНО ОПАСНОГО ЭЛЕМЕНТА - Гамбургера….

Поделом?
Поделом.

Аркаша Ширяев, - пацаном ещё, - тотчас вник и разобрался: понял, чего стоят все набежавшие во власть в новой России ШВОНДЕРЫ с ШАРИКОВЫМИ.
Ральф ГАМБУРГЕР, - взрослый человек, - вникать не хотел, думать не думал.
Ещё он не знал: ВЛАСТЬ ВСЕГДА НЕБЛАГОДАРНА. ТЫ УСЛУГУ ВЛАСТИ ОКАЗАЛ, НО ЧЕГО СТОИТ УСЛУГА, КОТОРАЯ УЖЕ ОКАЗАНА?

 * * *

Генерал-майор в отставке Макс Моисеевич Зинде рассказывал: Впервые юного Дика У. (впоследствии крупного политического деятеля Англии, назвать которого не хотел) с Рудольфом познакомил в 30 году Сол (Соломон Львович) Шпайзман. Отец Сола задолго до помянутых событий оставил Великобританию и во главе группы английских коммунистов-интернационалистов убыл в Россию помогать Ленину делать революцию.
В самом начале 1935 года, после глубокой проверки Дика У. Гамбургер вновь возвратился к его кандидатуре и вывел на него Гая Линдела, агента ГРУ РККА (одновременно, сотрудника британской разведки) Дик У. был подключен к КОНТАКТНОЙ ГРУППЕ, которая параллельно программе Скоблинского-Леонидова ещё продолжала в тот период выявлять связи британских фашистов с родственными нацистскими структурами Германии. Год спустя КОНТАКТНАЯ ГРУППА была расформирована и Дика У. переподчиняют так называемому ЭКОНОМИЧЕСКОМУ ДЕПАРТАМЕНТУ – Отделу обеспечения ТЕПЛИЧНОГО ХОЗЯЙСТВА. Этот департамент я и курировал в Великобритании (будучи тогда сотрудником советского военного атташата в Лондоне, а до того, - о том кажется уже было говорено – Главным инженером ГАУ).
Таким образом, с 1936 года Дик У. работал в Британском отделении ФОНАРЯ (английская часть программы ТИПЛИЧНОЕ ХОЗЯЙСТВО).

Согласитесь: несокрушимая конструкция, когда… предательство не превратилась в норму.

  * * *

Сам я, сказал Ральф, исчезал из поля зрения трижды. Первый раз в 20-х г.г. для семьи, когда начал работать в разведке. Второй в 1932-м для жены, когда поручил Соню заботам Зорге. Третий в 1948-м.
Это моё знакомство с тобой, Бен, исключение. Во всяком случае, мои следы всегда терялись основательно.

Ральф как всегда точен: даже в Справке о реабилитации не указано – жив ли он, а если нет, то когда и где окончил свои дни. В Москве больше не объявлялся. Просьб о реабилитации, необходимой для получения пенсии не подавал. За него сделал это я.

Едва я получил документ о реабилитации Гамбургера, в Израиле меня нашли представители пресс служб Британского МИД. Важнейшая фигура оглушающе громкого шпионского дела выплыла вдруг из небытия. И англичане бросились по следу. Сходу, меня попросили прояснить детали его более многим чем полувековой давности. Я ответил, - но только САНДИ ТАЙМС, что меня во всей этой истории интересует только этический аспект. Ну… и мотивы принятия Сталиным отставки такого разведчика с квалификацией его бродягой
Сам полагаю: своё дело Ральф уже завершил – Сталин получил секретнейшие сведения. На всех ключевых местах и постах нужные исполнители.
Выездной сотрудник явился лично и не убоялся поделиться с самим Сталиным своими сомнениями, коих мог и не привезти и коими мог и не поделиться.
О реакции сталинского окружения на скандальный демарш Гамбургера... А кто о нём знал? Ни о демарше, ни о самом Гамбурге с ролью его никто знать не знал. Не мог знать. НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ЗНАТЬ. Потому так успешно всё завершилось.

 * * *


ИСТОКИ

По Майклу Хартленду СОНЯ – её настоящее имя Урсула Кучинская – родилась 15 мая 1907 года. Её отец был левым, но не коммунистом, мать – художница. Интеллигентные родители – евреи - вырастили шестерых детей на уютной вилле у озера Шлахтензее, сейчас находящемся на окраине Западного Берлина. Соня стала коммунисткой в 18 лет, ещё несовершеннолетней она научилась стрелять, практикуясь в лесу там же, под Берлином.

В 1930 году первый муж Сони Рольф (Ральф) Гамбургер получил работу архитектора в Шанхае. Соня была потрясена царившей в Китае нищетой и добровольно взялась помогать компартии в подпольной работе. Затем состоялась её встреча с Рихардом Зорге, который изменил её жизнь. Он предложил ей помочь ему в его работе.
Соня была на седьмом месяце беременности, но без колебаний согласилась. Зорге начал с того, что использовал одну из комнат её дома для встреч с китайскими революционерами. Соня прятала оружие, исполняла роль курьера. Я восхищалась им, как школьницы восхищаются учителем вспоминала она.
Зорге дал ей подпольное имя Соня. Работали вместе два года. Это было время приобщения к разведке и обучения методам подпольной работы. В декабре 1932 года Соня давала дома один из обычных скучных обедов, когда раздался телефонный звонок. Звонил Зорге сообщить, что ему необходимо покинуть Шанхай той же ночью.
…Только тогда осознав, как привязана к нему я почувствовала себя ужасно… Больше она уже никогда не увидела Зорге. После войны узнала о его судьбе, когда в одном журнале прочла что Рихард был повешен в Японии как шпион.
После исчезновения Зорге Соню вызвали в Россию на переподготовку. Она понимала, что этот вызов означает конец её замужеству и долгую разлуку с родившимся в 1931 году сыном Майклом(Мишей). Вступить в ряды советской разведки означало нести бремя послушания и нищеты – столь же тяжкое как в каком-нибудь религиозном ордене. Но она не колебалась.
Соня покинула Шанхай в 1934 году и проделала путь через Монголию и всю Россию до Германии, где оставила Мишу на попечение родителей (Рольфа). После учёбы в Москве, где она прошла курсы по шифрованию, азбуке Морзе и взрывным работам, её послали в Манчьжурию к китайским партизанам.
Следующее назначение – Польша, там она работала против нацистской Германии всё время ощущая смертельную опасность быть схваченной гестапо.
В 1937 году Соня вернулась в Москву для получения ордена Красного Знамени. Она до сих пор хранит его. На следующий год Соня отправилась в Швейцарию, чтобы возглавить группу разведчиков. Там к разведывательной работе она сумела привлечь англичанина Лена Бертона, бойца интербригады в Испании. По совету московского центра Соня вышла замуж за Лена в 1940 году, чтобы получить Британский паспорт. Ей это замужество было необходимо для ведения разведработы. Лен же полюбил её с первого взгляда. Вместе они прожили многие годы.
Родители Сони вместе с четырьмя её сёстрами прилетели в Великобританию как еврейские беженцы в 1934 году. Её брат с женой последовали за ними в 1935 году. Теперь и Соня могла присоединиться к ним.
Оставив Лена для работы с другим советским агентом, Соня пересекла воюющую Францию на автобусе с сыном Мишей и пятилетней дочерью Ниной, отцом которой был агент, с которым работала в Польше.
Её родители были к тому времени эвакуированы в Оксфорд. Она поселилась с ними с намерением быть поближе к тем отделам британской разведки МИ5 которые тоже были эвакуированы в Оксфорд. Там она и познакомилась с Клаусом Фуксом – немецким беженцем, физиком и членом коммунистической партии. Он прибыл в Великобританию зимой 1933/34 года. Когда разразилась война, он был интернирован, но в 1941 году освобождён. Фукс начал работать с профессором Рудольфом Перлсоном, также бежавшем из Германии. Профессор возглавлял проект Тьюб элойз по созданию атомной бомбы. Когда Фукс узнал цель его разработок он сообщил об этом русским.

На первой конспиративной встрече они совершили прогулку по местным тропинкам для влюблённых и подыскали укромное место для хранения документов. Соня нашла дерево, растущее так что за ним можно было укрыться с четырёх сторон. Под ним они вырыли ямку-тайник.
Их встречи продолжались всего несколько месяцев, до 1943 года, но к тому времени через тайник к Соне перекочевало документов на книгу листов триста.
Я не догадывалась о том, что это проект атомной бомбы, но понимала как важна моя роль.
Собранные документы Соня вручила Соймену Кремеру, агенту советской разведки в Лондоне во время войны. Они встретилась в семи милях от Оксфорда. Бумаги спрятаны были в подушке на детском сидении велосипеда на котором они направились на встречу. Она въехала в лес, оставила там велосипед и вышла на дорогу, соблюдая все предосторожности. Затем она села в его машину и передала ему бумаги.
Мы были вместе всего несколько минут, потом я поехала домой, с облегчением думая, что я не несу больше ответственности за документы.
Через 24 часа Сталин уже имел копию британского проекта атомной бомбы
Даже через столько лет я осознаю, что только что рассказала об одной из самых замечательных разведывательных операций века.
Правда, она старается подчеркнуть, что передача документов атомного проекта не была единственной её задачей. С 1941 года она собирала военную и политическую разведывательную информацию из широкого круга источников - в правительственных кругах, гражданских учреждениях, в вооруженных силах, а позднее в высшем военном командовании.
В 1947 году ей приказано было прекратить деятельность.
 Она была разоблачена Аланом Футом, бывшим членом её женевской разведывательной сети, который, как и Лен воевал в Испании. Узнав после войны, что многие агенты были расстреляны в ходе Сталинских чисток, он сдался в руки Британской разведки. В своём признании он назвал имена Лена и Сони, что привело двух офицеров МИ5 к дверям её дома в том же 1947 году. Они сказали, что знают о её работе в Швейцарии, но не предъявили обвинения в шпионаже против Англии. Вместо этого они предложили ей сотрудничество.
Они хотели знать, чем мы занимались в Швейцарии. Я им ответила, что жила в Англии, считаю себя лояльной гражданкой, но моё прошлое остаётся моим.
И это было всё.

Она покинула Англию в марте 1950 года, вскоре после того как Клаус Фукс был арестован и осужден на 14 лет тюрьмы. Возможно, Фукс в своём признании мог упомянуть её, хотя он не знал ни её имени, ни её адреса. Соня не могла больше откладывать отъезд, Лен лежал с переломом ноги после того как попал на мотоцикле в катастрофу, и ему пришлось остаться. Остался и Майкл, тогда уже восемнадцатилетний студент философского факультета Абердинского университета. Соня закопала свой радиопередатчик и отправилась в аэропорт Хитроу с Ниной и Питером, её младшим сыном.
Самолёт приземлился в Западном Берлине, и она пошла прямо к контрольно-пропускному пункту на Фридрихштрассе, миновав который под взглядом сотрудников НКВД попала в советский сектор.
Это было безрадостное возвращение на родину. Она уехала из Лондона в спешке, и никто здесь её не ждал. Было уже 10 часов вечера, и дети мёрзли сидя на чемоданах. Она возила их из гостиницы в гостиницу, но все они были переполнены. Случайно их направили к одной престарелой паре сдававшей комнаты на Розенталерплатц. Дети спали в одной сырой постели, а я в другой. Когда они проснулись, то увидели город в руинах. Их комната отапливалась только раз в три дня из-за нехватки угля.
Вскоре Соне удалось обосноваться в небольшом домике, где они живут до сего дня. Приехали Лен и Майкл. Соня работала в различных государственных учреждениях, сначала в прессе, потом в системе внешней торговли. В 1956 году она оставила работу и занялась литературным творчеством.
Её дети сделали карьеру в ГДР. Майкл, которому сейчас почти 60 лет, работает в театре. Нина преподаёт в начальной школе. Питер (сын Лена, родившийся в Англии) занимается философией. Все они живут недалеко от Сони. У неё есть внуки и правнуки – в общем, крепкая, дружная семья. Все, включая Лена, называют её на английский лад мамми и говорят по английски. Хотя Лен до сих пор с английским не в ладах.

Соня отдала разведке 20 лет, жила в огромном напряжении, рисковала всем. НУЖНЫ ЛИ БЫЛИ ЭТИ Жертвы? Соня, абсолютно преданная коммунизму, отвечает: да! Конечно, её работа с Фуксом была удачной. Сэкономила ли они время русским – остаётся вопросом. В СССР были замечательные учёные, однако первая русская атомная бомба была испытана только в 1949 году.

Я, - говорит Ральф, вспоминая Майкла Хартлендта, - чувствовал одновременно восхищение и грусть, когда выйдя от Сони и Лена, брёл по бледно освещённым улицам Берлина…
Она прожила жизнь скромно, разделяя все невзгоды, беды и тяготы с простыми людьми. Теперь всё, во имя чего она и все мы работали, превратилось в прах.

Соня всё ещё цепляется за надежду - она не утратила своего мужества. Но когда мы в последний раз разговаривали по телефону после моего возвращения в Англию она обмолвилась: куда же нам остаётся идти теперь?...
Ральф и на это не способен…
 
 * * *
 
За нашими с Ральфом встречами прошли недели три. Жили будто в другом мире. Ещё при войне.
 
Ну а колония КРЯЖ? Как она?
Живёт.
Живём и мы. Вот вернулись с объекта. Грязные как черти. Нам в баню!
О бане разговор особый – при пяти мощнейших локомобилях должна быть добрая баня. Она есть – с великолепными моечной, парилкой, душевой. И бассейном. Но он технический, для охлаждения сбрасываемой в котлы кипящей воды отопительного контура. Но всё это великолепие для вольных. Кроме моечной. Она и для зэков в банные субботы.
Однако, нам кессонщикам разрешено пользоваться всем. Пользуемся как правило душевыми. Пользоваться всем разрешено и армии особых колонистов – из бывших областных, даже районных бугров. Их уже перечислял
. Зав. котельной человек легендарный – старик с патриаршей бородой Прокопенко Нил Макарыч. Потёмский матрос! По преданию - с тех пор сидит С малыми паузами для очередных судов. Не уживается с советской властью. - Поперек горла, - обзывает. Девкам котельным, кочегарам, всей обслуге – дед родной. Дед – ему под 90 или уже за 90 Могуч, Молодцеват. По два часа плавает-бултыхается в узкой коробке глубокого бассейна… ни в кипятке ли?!
Покрикивает оттуда – Девки! - Это значит пару поддать! Кипяточку!
Наверно в кипятке. Там пар свистит и воет, кипящая вода шумит и гремит – ничего не слыхать! Не видел, что б кто-то ещё в коробку бассейна залезал. Смотреть туда страшатся.
 Вопреки режимным инструкциям Нил Макарыч пригласил в запретные отделения бани котельной Голицына. Но новая власть – Пороховиков - запретил, грубо указал Кириллу Николаевичу – Вон! Нил Макарыч завёлся. Поднялись девчёнки… Пороховиков собачиться с ними не стал - удалился солидно. Сутки спустя Быков подписал рапорт старшего надзирателя на отсидку всем хулиганам по трое суток БУРА.
Против лому нет приёму…
Пороховиков сорвал нам праздник – именины Голицына…

И вот мы бане.
Отмылись. Отпарились. Отдыхаем в предбаннике на своих мастерских диванах. На своих мастерских простынях. Явился Пороховиков: - Мыться в банях и парной, даже в душе полагается – мойтесь! На диванах валяться – не положено. С диванов па-апрошу!
Быстро и окончательно охамел.

Конечно, на первый случай можно падлу этого в бассейн опустить. Поскользнулся, мол. Ничего что кипяток. Не сваривается же сам Нил Макарыч. Кожа не слазит… Выдюжит и этот гусь – молодой. Окунуть – проще простого: ребятам мигнуть только.
Не годится - опытные говорят: базлать незнамо как зачнёт, зону подымет, сволочь.

Ночь.
Никого посторонних. Наши вымылмсь. Отдыхают. Девчёнки помещения вымели, вымыли, прибрали. Чистота! Покой! Сели посидеть. Ирочка – самая младшая кочегар - пошла в душ ополоснуться. От входа в котельную, с загрузочной площадки топки душевых кабинок не видать. Разделась. Прошла под душ.
Тут – внезапно - Пороховиков. Вертухай-интеллигент.
Всё произошло быстро. Девочка голенькая. Молоденькая. Свежая. Симпатичная.
Поупиралась-поупиралась – видели из дальней кабины. Вырваться пыталась. Кричала… Покричала-покричала, – услышать за грохотом в бассейне невозможно ничего из топочной.

Погодя, Пороховников пришел оттуда тихо. Прошел к девчёнкам у крышки-заслонки. На ходу вдевал ремень в не застёгнутые брюки. Вдел, дыша тяжело, будто вкруг котельную оббежал… Застегнулся. Пряжку поправил медную со змеями сплетёнными. Потянулся к сидящей у контроля Насте - прикурить. Успокаивался...В себя приходил.
 Топка адским гулом гудела внизу, под плотно закрытой заслонкой. Заслонка мелко вздрагивая позванивала. Настя, - дежурная по котельной, - спросила:
- Попользовался, начальник?
- Чем?
- Тем.
- Не убудет.
- Тебе знать, убудет – не убудет, паразит? Лазишь, суёшься повсюду, указываешь всем… А Ирке как жить теперь? Понимаешь, гад?
- Вы, Карасёва, - завыкал, озлясь, - Вы, Карасёва грубить мне не можете!
- Я могу всё! - Аркашина педаль эвон она - под сапожком… Ты, падла…

…Ира, нагая, мокрая влетев, руками всплеснула, взвыла скороговоркой-причитанием:
- Наде-елала чег-о! Чего-о наде-елала! Ка-та упусти-ила! … Я гляде-еть хотела, ра-адоваться хотела, как зенки у его выпучатся, воскипят… Де-вочки-и!
 
 * * *

Года полтора спустя, время профилактике. Нашли в пепле оплавленную медную пряжку со змеями