Трек 6. Прошлой ночью я ненадолго вышел

 

 
               
                Went out last night, I didn't stay late*

                Прошлой ночью я ненадолго вышел

               
         И понеслась душа туда, где ни дна, ни покрышки, ни ада, ни рая – лишь звёзды в лицо и мантра: «ничто не изменит мой мир». Как в юности, безумные дни сбегали в манящие вечера, рок-н-рольные ночи венчались с пьяным рассветом. Всё стало, как раньше, и всё было как-то не так. Ни обнадёживающего утреннего ветерка по возвращению, ни волнующих грёз в сладкой дремоте.

         Как ни в чем не бывало Эллиот Линц продолжал доставлять Джона и Мэй на вечерние сессии. Протеже Дитя Океана зарабатывал на хлеб репортёром светских новостей и был накоротке со многими знаменитостями. С молчаливого одобрения Леннона он частенько устраивал любовной паре якобы случайные знакомства. Кто осудит, что эти встречи зачастую оканчивались обильными возлияниями? Еженощные сеансы звукозаписи также как-то сами собой перетекли в обычные попойки, а спившийся состав по едкому определению  Леннона превратился в оркестр Клуба пьяных сердец сержанта Спектора. Гиблое дело усугублялось традиционной скукой лос-анджелеской богемы. Быстро пронюхав о ночных спекторовских бдениях, вся голливудская знать гурьбой повалила в бывший павильон Чарли Чаплина.

         Первыми налетчиками оказались Джони Митчелл и Уоррен Битти. Изображая  Бонни и Клайда, парочка с криками «Руки вверх! Это ограбление!» ворвалась в студию и пальнула в потолок пробкой  «Дон Переньон». С шипением кобры  струя пены обдала Святого Патрика, бесстрашно ринувшегося  навстречу опасности. Загулявшие гости рассщедрились и принялись угощать  всех присутствующих, благо шампанского прихвачено было немало.

       – Рад видеть, но мне под утро еще работать, –   тяжело вздохнул Джон и отказался от дешевого пластикового стаканчика с дорогим шипучим напитком.
 
       Митчелл понимающе улыбнулась.

       – Жаль, а мы с Уорреном слышали,  в этом освящённом павильоне  вместе с винными парами витает само вдохновение...  Над  чем работаете?
 
       – Да так, перебираем дедушкин хлам, –  отчуждённо буркнул Леннон и демонстративно привлёк Мэй Пэнг на колени.

       С окаменевшим лицом певица удалилась в кабину к Спектору.
 
       – Что хотела от тебя эта белокурая сука? – допытывалась  Йоко на следующий день. – Она думает, если выпустила пару успешных альбомов, то может позволить себе всё? И почему Мэй сидела у тебя на коленях?

       – Мать, это не то, что ты думаешь…

       – Главное, что подумают об этом другие, Джон! Ты ведь знаешь…
 
       — Да,  знаю, Йоко! –  прервал он. – Ты не забыла? Я тоже, черт побери, кое-что знаю! – и в сердцах бросил трубку.

        Выдохнув, задумчиво улыбнулся. Бросил хитрющий взгляд в сторону насторожившейся  Мэй. По прибытию домой вероломно затащил девушку в постель и был с ней, как никода, неистово нежен.

        В следующий раз Джони  Митчелл появилась в компании с новым поклонником. Крепкий мужик с подкупающей улыбкой легко нёс несопротивляющуюся певицу на  плече, словно варвар Атилы пленницу-римлянку. Как и следовало ожидать, оба находились в сильном подпитии.  Леннон  помог кавалеру, пытавшемуся поставить избранницу на ноги.

        – Ты сегодня такой галантный, Джон  –  призывно прошептала  женщина, задержав больше, чем нужно, руку на его талии.

        – А мне  всю дорогу твердила, этот Леннон –  просто мужлан, –  удивленно улыбнулся её спутник . 
 
        – Я галантный мужлан, – парировал Джон, сразу почувствовав, – с этим парнем найдет общий язык.

        – Джек Николсон, профессиональный притворщик! – представился визитёр. – К тому же ярый поклонник «Битлз»!

        Леннон поморщился, но присмотревшись, тоже расплылся в улыбке:
        – Нет… Ты беспечный ездок!  Я видел тебя в кино! Бухарик-адвокат на крутом байке позади Питера Фонда, верно?  Но почему притворщики почитают «Битлз»?

        – Меня всегда восхищали ваши пресс-конференции...

        – А-а… – разочарованно протянул бывший битл.

        – Вы мастерски издевались над журналистами, притворяясь прохвостами.

        – А разве мы ими не были?

        – Нет,– серьёзно сказал Джек. – Прохвосты не создают такую музыку…

        Джон снова пристально посмотрел в глаза Николсона.

        – Да, да,  вам не должно быть стыдно ни за один ваш альбом. Они все чертовски хороши!

       – Знал бы ты, из чего их стряпали…

       – А мне не надо знать, как и никому другому!

       – Давай выпьем, – предложил Джон. – У меня в загашнике ещё плещется водка…
 
       – Мальчики, вы обо мне не забыли? – закапризничала  оставленная без внимания Митчелл.
   
       – Ну, что ты, дорогая! –  осклабился её ухажер и протянул брошенную кем-то акустическую гитару.

       – Спой что-нибудь…

       Под тихий перебор струн и нежный голос Джони, певшей, как желтый кэб увозит её любимого, а рай осквернили, обустроив там автостоянку, мужчины принялись методично опустошать легендарную флягу. Рассвет встречали в полуподпольном клубе Лонг Бич с интригующей вывеской «Загляни в себя…». Сбежав от женщин и прихватив Джесси Эда Дэвиса, искатели приключений нашли приют в тихом месте, облюбованном геями, практикующими БДСМ.

       – Парни, никогда не знаешь, что ожидать от людей, – философски возвестил Николсон,  наблюдая, как в полумраке подиума танцор в одних стрингах истязал себя семихвостной плетью.

       – А я так и не понял, как всё-таки заглядывать в себя – через мочеиспускательный канал или задний проход? –  допытываться хихикающий Леннон.

       – Урологи и проктологи до сих пор спорят об этом, – подхватил шутку Дэвис.

       – Давайте выпьем за то, чтобы нам никогда не пришлось обращаться к этим рецидивистам. Мало того, что вывернут наизнанку, так ещё обчистят, как липку… – мрачно заметил Джек, делая большой глоток виски.  Джон и Джесси поддержали его, по обыкновению употребляя водку, на этот раз подкрашенную  томатным соком.
 
       Святая троица, хоть и была навеселе, всё равно с опаской оглядывалась по сторонам. У стойки толпились полуобнаженные мужские торсы в кожаных жилетках. На многих красовались  фуражки с огромными кокардами. Снующие официанты как один были с усами и подведенными глазами.  Однако в зале за столиками публика выглядела вполне безобидно.

       – С виду обычные люди… –  заметил Джон.

       – Это мы здесь ненормальные – пробормотал  Николсон.

       – Нормальность – есть идеальная  фикция, – беззаботно изрёк Большой Эд.

       Джек в пьяном изумлении уставился на индейца.

       – Фрейд… – виновато пояснил тот. – Зигмунд…
 
       – Вождь учился в колледже, –  гордо объявил Леннон.

       – Университет Оклахомы, доктор искусств, специализация – американская литература, – официально представился Джесси. – А ещё подрабатывал в местном этническом музее живым экспонатом…  и на ежегодном индейском фестивале тоже… а ещё раньше, в резервации, мой дед предупреждал непутёвого внучка о существовании индейцев с двумя душами.

       – Ты намекаешь, что у краснокожих  тоже есть это… –  Николсон с трудом подбирал нужное слово.
   
       – Да сколько угодно! – Опередил Большой Эд. – Индейцев, любящих наряжаться, как женщины, всегда было немало. В отличии от вас, бледнолицых, мы почитаем их. Считается, что духи, одарив второй душой, тем самым посвящают  в некое сакральное  таинство. Поэтому во многих племенах Двойные Души – это шаманы, знахари или просто приближённые вождя с даром ясновидения и прочими необычайными способностями.

       – А иногда это доктора искусств, – вставил Леннон.

       – Иногда, да, но очень редко, – не смущаясь, подтвердил Большой Эд.

       Обескураженный актёр снова заказал  выпивку.

       – А я вовсе не Джек… – в пьяном откровении вдруг объявил он.

       С затаенной грустью взглянув на Леннона, тихо продолжил:

       – На самом деле меня зовут также как и тебя – Джоном. Джеком я назвался, когда мы с сестрой переехали с восточного побережья сюда, в Голливуд. А Николсон –  это фамилия матери потому, что я до сих пор не знаю, кто мой отец. Мда… – Лицо актёра сморщилось, он с отвращением заглянул в стакан. – Этот виски отдает чем-то горелым. Видимо, пережгли бочку… А начинал я здесь, перетаскивая реквизит и смешивая краски на студии Диснея. Потом кое-как научился  крапать сценарии, перебивался случайными заработками и долго-долго пытался получить хоть какую-нибудь роль в хоть каком-нибудь фильме. И знаешь, Джон, что поддерживало таких, как я?
               
       – Что?

       – «Битлз»! Ваш сногсшибательный успех! Мы восхищались и говорили друг другу: видишь, у них всё получилось, а ведь парни даже не знали нот…

        – Я до сих пор не знаю.

        – Да иди ты!

        – Посмотри, разве я похож на человека, долгими вечерами корпящего  над сольфеджио?

        Джек взглянул на плутоватое лицо Леннона и рассмеялся.

        – Действительно, не похож. Но ты знаешь, что такое сольфеджио…

        –  Я плохой музыкант, Джек, но я художник… Ты понимаешь? Я – художник, черт побери! Дай мне в руки хоть какую-нибудь ерунду, и я найду, что с ней сделать!

         Два Джона некоторое время всматривались друг в друга.

         Тем временем клубная шоу-программа достигала кульминации. Мощным токкатто грянул гитарный риф из рок-оперы о Христе, и под многоцветные вспышки прожекторов на подмостки выскочила дюжина мужиков в одних плавках и шлемах римских легионеров. Некто в лохмотьях, едва прикрывающих пах, с красным кляпом во рту застыл посередине и, раскинув руки, изобразил Спасителя на кресте. Вокруг в бешеном танце закружили воины Рима. Вместе с щелчками бича танцоры поочерёдно подскакивали к стоящему в центре и в долгом прыжке опускали на узкую спину бутафорские хлысты. Под монотонный отчёт ударов  неподвижное тело солиста грациозно дёргалось, изображая нечеловеческие мучения, и тут же застывало в немом крике.

         Опешивший Леннон затравленно огляделся. В багровом полумраке, как при печати фотографий,  проявлялись людские лица – завороженные, испуганные, равнодушные, похотливые и не одного сочувствующего. Судорожно допив стакан с «кровавой Мэри», Джон, словно лунатик, двинулся к сцене. Взобравшись, он вырвал изо рта солиста гуттаперчевый шарик и, что есть мочи, испустил душераздирающий вопль. Артисты, сбившись в кучку, замерли. Иглой по винилу всхлипнуло музыкальное сопровождение и вскоре отключилось вовсе.

         – Крик Перворождённого, –  восторженно прошептал Джесси.
 
         – Что-что? – переспросил трезвеющий Николсон и тут же осёкся.

         В полной тишине Леннон вновь издал тот же дикий вопль, перешедший в долгий надрывный визг. На сцену устремились охранники. Друзья-собутыльники поспешили на выручку.
 
         Потасовка! Достойное занятие для вырвавшихся на прогулку мужчин. По традиции публика разделилась на сочувствующих – неважно кому и поддерживающих – неважно кого. В момент, когда диспозиции противоборствующих сторон определились, в конфликт неожиданно ввязалась третья сила. К сцене, сметая всё на пути, ринулась банда отъявленных головорезов, возглавляемая великаном в черном. Махая ручищами, словно вертолётными лопастями,  шайка рассекла дерущуюся толпу и  быстро достигла подмостков.  Исполин в тёмных очках обхватил Леннона и Николсона  и легко поволок на улицу. Будучи бессильными перед такой ошеломляющей мощью, актёр и музыкант даже не сопротивлялись. Вывернув голову, чтобы видеть глаза приятеля, Джон яростно зашептал:

       – Слушай внимательно, Джек! Если объявится твой отец, никогда не пытайся сблизиться с ним. Ничего хорошего не выйдет. Поверь! Ты сроднился с обидой. Если попытаешься простить, то полетит к черту вся жизненная система координат. Ты снова останешься один на один с неистовым в своем равнодушии океаном.
 
       – Неистовый в своем равнодушии? – изумился Джек.

       – Именно.

       – Ты художник, Джон. Ты – художник!
 
      – Кто бы сомневался, – прокряхтел Леннон и попытался, наконец, освободиться.
 
       Их продолжали бесцеремонно тащить к выходу.

       – Простите, если перебиваю, джентльмены. Но, вы неудачно выбрали место и время для философских поисков. — Послышался, наконец, голос черного человека. 

       Джон насторожился:

       – Мэл, каналья, отпусти сейчас же!

       – Как скажите, мистер Леннон. Но только, когда вырвемся из этой клоаки.

       Уже на улице они разглядели гиганта. Это снова был Малкольм Эванс, облаченный в жилет и штаны из чёртовой кожи. На широкой груди трещала майка с надписью «1%». Лицо скрывали бандана, тёмные очки и шейный платок, натянутый до глаз.
 
       – Какого черта, Мэл?!

       – Ты кричал, Джон… – Виновато улыбнулся тот, опуская маску.

       – На помощь! – Послышался чей-то слабеющий голос.

       У входа пятеро мордоворотов продолжали метелить охранников и затесавшегося среди них Большого Эда. Вместе друзья едва успели оттащить индейца от уже занесенной для удара кованой подошвы.

       – Он с нами! – Возмущенно воскликнул Джек.

       На него не обратили внимания. Тяжелые сапоги продолжали методично месить корчащуюся груду тел. Вышедший из под огня Джесси выглядел ужасно. В начале побоища он оказался на высоте, без труда справляясь с посетителями клуба. Его подвел полувоенный френч, к несчастью одетый в тот вечер. Вмешавшиеся в драку громилы посчитали краснокожего верзилу завсегдатаем заведения и отделали без всякого снисхождения.

       – Парни погорячились. – Пробормотал Эванс. – Этого следовало ожидать... Ангелы Ада…

       – Кто? – удивился Леннон.

       – Ангелы Ада. Я случайно встретился здесь с теми, кто приперся к нам на Сэвил Роу в Рождество 68-го. Вроде прижился...

       – Но Джордж говорил, что они из Сан-Франциско...

       – Верно, но это же байкеры... Им в кайф промчаться туевой тучей шестьсот миль по фривею! Тем более, здесь, в L.A., у них есть собственный филиал.

       Искатели приключений, наконец, огляделись. Тихая улочка взревела рокотом десятков моторов. Крепкие мужики неторопливо, с достоинством отверженных, усаживались на огромные «харлеи». Ухоженные, сверкающие хромом  мотоциклы контрастировали с заляпанными машинным маслом «ливайсами» и пыльными  гавами. Распахнутые жилеты, сделанные таковыми путем отрывания рукавов от джинсовых курток, едва прикрывали потные тела и служили лишь для того, чтобы явить миру красочную эмблему. На могучих спинах самодовольно скалился череп с крыльями, пониже красовалось имя города, к которому был приписан тот или иной Ангел. Сальные патлы и нечёсаные бороды скрывали въевшуюся в обветренные лица гарь. В аду ванна и душ, очевидно, без надобности. Резкий дух немытых тел заглушал даже мотоциклетный выхлоп.
 
       — Прямиком из Содомы в Гоморру... — Пробормотал Леннон.
.
       — Эй, парень! Ты действительно один из тех самых битлов? — Выкрикнул мужчина отнюдь не богатырского сложения.

       — Папа Бергер, их президент. — Тихо пояснил Эванс.

       — Я Джон Леннон!

       — В таком случае добро пожаловать, Битл Джон! Ангелы Ада приглашают тебя на адскую вечеринку!

       — Скоро рассвет!

       — Для тебя мы день сделаем ночью!

       — Отказываться опасно. — Тихо предупредил подошедший Николсон. — Я знаком с этой публикой...

       Леннон кивнул.

       — Нам надо отвезти друга в больницу!

       — Сажайте его в байк с коляской и, как можно, быстрее! Скоро здесь будет жарко!

       Из задних рядов выкатился русский «Урал» с боковым прицепом, где и устроился избитый  Джесси. Не мешкая,  Джон и Джек вскочили в седла пассажиров первых же попавшихся мотоциклов. Рокочущий табун, осторожно рассекая тьму припортовых улиц, медленно двинулся на юг. Вскоре показались огни госпиталя. Появление ангелов из преисподней произвело впечатление даже на докторов неотложки. Привыкшие к такой реакции адские мотоциклисты быстро договорились об оказании помощи. Николсон, сопровождавший Большого Эда, вышел к ожидавшему на улице Леннону.

       — Я некоторое время останусь здесь. Не желаешь подбодрить его?

       — Джон избегает  больницы. — Пояснил Эванс.

       — Да, Джек, с тех пор, как я не смог зайти в морг на опознание матери, эти заведения не для меня...

       — Ну что ж, помни, это самые подонистые  подонки в Калифорнии. Будь осторожен...

       — Как-нибудь выкрутимся, Джек. Позаботься о Джесси.

       — Само собой.

       Джон распрощался с Николсоном и направился прямиком на рандеву с главарем. Папа Бергер ожидал верхом на байке в окружении приближенных.

       — Это действительно Леннон. — Шепнул один из них, всмотревшись в экс-битла.

       — Перекати Поле узнал тебя... — Вместо приветствия произнес Бергер.

       — Это неудивительно. Не смотря ни на что, я все тот же...

       — Джон и Йоко...  Где же твоя узкопленочная?

       — В Нью-Йорке. — Сверкнул глазами Леннон. – Там, откуда мы рванули в самом деле будет жарко?

       – Видишь ли, это рабское место…

       – Что это значит?

       – Этот клуб опекают Рабы Сатаны. Отщепенцы! У местных Ангелов с ними вечные трения… Мы приехали навести порядок.

       – Так почему же сорвались?

       – Не все так просто. Рабы опекают клуб вместе с копами.

       – А… – понимающе вскинул голову Джон.

       – Никогда праведный Ангел не пожмет руку свинье! Хотя мы и ездим  на «боровах».

       – На «боровах»?

       – Копы тоже ездят на «Харлеях-Дэвидсонах», но заводских. Ангелы ездят на переделанных, облегченных,  с форсированными  движками «боровах». Понял?

       Леннон с интересом окинул взглядом ближайшие мотоциклы. В некоторых увидел собственное отражение, – там, где не было хрома, байки даже в темноте блестели лаком.

       – Я говёный водитель, всегда забываю переключать скорости. Однажды купил «Феррари» и тут же спалил коробку передач. Как нажал на гашетку, так и поехал со скоростью 55 миль в час. На первой! Оказывается, какое-то там сцепление сгорело. Кинул я эту итальянскую хренотень прямо на дороге и пошел в клуб пешком, благо дело было ночью…
 
       Ангелы снисходительно гоготнули. Смахивающий на глобус  мужичонка,  оттолкнувшись, тихо подкатил к Леннону и протянул руку в замызганной перчатке без пальцев. Так, как съехало в сторону кольцо в носу, можно было догадаться, что он улыбнулся, – рот был надежно спрятан буйной растительностью.
 
       – Бэби Боб! Близкие называют просто Бэби…  – И коротышка резко кивнул, спустив на глаза офицерскую  шлем-каску времен Первой мировой с пикой на макушке.

       Джон пожал руку.

       — С остальными познакомишься позже, надо ехать! — Поторопил предводитель.

       — Садись ко мне. — Подмигнул Бэби Боб. — У меня шикарные колёса...

       Когда Леннон устроился, Бэби протянул бумажный пакет и банку с пивом.

       — Закинься на дорожку, чтобы не укачало.

       В пакете пересыпалось несколько сот разноцветных таблеток.
 
       — Глотай сразу штук двадцать, иначе не вставит...

       Делать было нечего. В рот полетела жменя кругляшек, Джон одним глотком осушил жестянку и поймал ее на носок туфли.

       — Ну, а теперь ветер нам всем в подмышки! — Прорычал тучный Ангел и до упора выжал кик-стартер.

       Мотоцикл, взревев, стремительно бросился в затянувшуюся ночь.



            *Строчка из рок-н-ролла Карла Перкинса «Everybody’s Trying to Be My Baby» («Каждая хочет быть моей крошкой»).  Известна благодаря кавер-версии  «Битлз», вышедшей на альбоме Beatles for Sale.

            Клип: http://www.youtube.com/watch?v=9cvUsvp9oB8